Трилогия Школа порока Книга 3 Театр разврата. Разврат на корпоративе

"Чертог моей души безбожно осквернен...

Кощунство, оргия и смерть со всех сторон" (Ш. Бодлер).

Красота бывает опасна...

1

Праздник начался с самого утра и продолжался до сих пор. Шум, громкий смех, дым от костров, на которых поджаривалась различная снедь, стали непременными его атрибутами. В одном конце парка слышалось чье-то пение, в другом — индейские народные инструменты. Здесь показывали свои номера маги и фокусники, там — шуты и клоуны развлекали люд передвижением на ходулях. У многих висели на шеях гирлянды из цветов.

Лилия остановилась в толпе. Она обругала прохожего, бесцеремонно толкнувшего ее в плечо. Голова кружилось от алкоголя, дым от костра щекотал ноздри. Лилия потеряла друзей, потеряла компанию в этой толкотне.

— Лэрри! — наполовину пьяным голосом закричала девушка, но ее снова кто-то толкнул локтем.

— Дьявол! — проговорила она, заметив на своем чулке в красно-черную полоску здоровую дырку.

Перед глазами мелькали разноцветные огни, которыми жонглировали фаерщики. Хмель ударил в голову. Лилия пошатнулась в сторону, нога подвернулась. Ее поддержала чья-то сильная рука. Лилия подняла голову: она заметила женщину в кимоно, державшую ее под руку. В ее черных волосах, собранных на восточный манер, торчали две японские шпильки. Лицо было поразительно белым и потрясающе привлекательным. Женщина напоминала большую восточную куклу.

— Спасибо, — пролепетала Лилия, а спасительница уже скрылась в толпе.

Девушка оглянулась — оглянулась и женщина, одарив ее странной улыбкой. Какие-то непонятные ощущения навеяла Лилии мимолетная встреча с этой японкой. Что-то в ней по непонятной причине притягивало девушку. Лилия отошла в сторону и прислонилась к дереву.

— Вот ты где! Что такое, ты бледная, как смерть!

Лилия растерянно посмотрела на парня с длинными красно-зелеными волосами, в черных штанах, заправленных в мощные ботинки, и в красной безрукавке, обнажающей разноцветные татуировки с демонами и монстрами.

— Лэрри, где вы шлялись?! Я чуть не поломала каблук, чуть не упала и не пробила себе голову! Спасибо женщине, которая поддержала меня, — растерянным голосом проговорила она.

— Это ты пропала, — ответил Лэрри, снимая очки с красными стеклами. — Пока мы отвернулись, ты уже в толпе затерялась. Давай руку! А ты, — он обернулся к парню, стоящему позади с таким видом, будто бы был самим королем, — не отставай! Ты не знаешь города и, если с твоей тупой башкой что-то произойдет, отец свернет башку мне!

Парень презрительно хмыкнул и пошел следом, однако, держался от Лэрри чуть поодаль.

— Пойдем скорее, я не хочу пропустить шоу Лэмюэля, — сказал Лэрри.

— Кто это такой? — безучастным голосом спросила Лилия.

— Это самый известный исполнитель женских ролей. Я читал о нем в газетах и в интернете.

— Ты еще читаешь газеты? — насмешливо вставил свое слово идущий сзади.

— Скотти, заткни свой рот, тебя никто не спрашивал, — ответил Лэрри через плечо. — Вот племянничка дьявол послал в наказание! Откуда ты только приехал, сидел бы в своей дыре.

— В моей дыре, как ты изволил выразиться, живут нормальные люди, а не такие чучела, как ты.

— Еще одно слово и твоему папочке придется покупать тебе вставную челюсть! — разозлился Лэрри.

— Давай, попробуй! Вырядился, разноцветный, как попугай, и думаешь, что ты крут?

— Да, крут! А ты — тупоголовая и отсталая от жизни деревенщина, если прикид кибергота вызывает у тебя такую реакцию!

— Да ты просто чучело, посмотри на себя! — кричал Скотти.

— Заткнитесь, вы оба! — закричала Лилия.

Выглядывая из-за голов людей, она заметила деревянную сцену, а на ней ту самую женщину в японском кимоно.

— Вот он, Лэмюэль, о котором я тебе говорил, — сказал Лэрри. — Сегодня он приехал к нам на праздник...

— Это мужчина?! — спросила Лилия.

— Да, который играет женские роли, — ответил Лэрри, поцеловав ее в губы.

Лилия отстранила его и снова уставилась на сцену. Женщина танцевала с большим разноцветным веером. Ее тонкий стан в японском кимоно поражал своей пластикой. Мимика лица, белого, как маска, по-кукольному красивого, повергала в шок. Казалось, что с помощью мимики женщина ведет немой рассказ, выражая грусть, ярость, недоумение, безразличие и страдание. Тонкие руки умело обращались с веером. Веер то раскрывался словно цветок, то смыкал свой венчик, то кружился вокруг талии прекрасной японки, делал восьмерки, взвивался над головой и снова собирался гармошкой. Стройные красивые ноги просматривались под прозрачным кимоно. Она танцевала босиком.

Прекрасная музыка, в сопровождении бамбуковой флейты сякухати, теребила душу. Танец — легкий и изящный, заставлял зрителей неистово восхищаться.

Лилия следила за движениями японки, не отрывая взгляда. Примолк даже Скотти, уставившись на сцену.

Движения танцовщицы были плавными, гармоничными, казалось, что тело ее абсолютно лишено костей. Один взмах ее рукава — и вся сцена уже усеяна лепестками цветов.

Бамбуковая флейта продолжала нежно играть. И вот, Она запела... До этого могло показаться, что прекрасная незнакомка немая и выражается только на языке жестов, но вот ее рот раскрылся и полилась мелодичная песня на японском. После второго куплета зрители начали понимать слова песни — певица перешла на английский.

Руки, что обоих уносили,

Словно крылья, в звездное пространство.

Адрес позабыли того царства —

Опустились, будто обессилив.

Словно вздох печальный пронесется

Над землею туча грозовая...

Вьюга разозлится, завывая,

Над угасшим чувством посмеется...

(стихи Т. Беловой)

— Какой голос! — повернулась Лилия к Лэрри. — Неужели он принадлежит мужчине?!    

Шпильки на высокой прическе вдруг исчезли, а на плечи и бедра обворожительной актрисы упали длинные волосы.

Повернувшись к зрителям спиной, под восторженные крики, она сняла кимоно. Но из-за длинных волос не было видно — фигура ли то мужчины, как говорил Лэрри, либо женщины.

Японка скрылась со сцены.

— Идем, Лилия, — потянул девушку за руку Лэрри, но она все стояла и смотрела. — Шоу окончилось, ты меня слышишь?

— Отстань! — разозлившись, сказала Лилия, пытаясь затеряться в толпе.

— Лили, я тебя люблю, — закричал Лэрри, но она уже успела исчезнуть.

— Да кто станет любить такое чучело, как ты! — поспешил вставить свое оскорбительное словцо Скотти.

— Ты, выродок, — зверем развернулся Скотти. — еще одно слово и я отправлю тебя в твою деревню на самокате!

Скотти скрутил ему перед носом фигуру из трех пальцев, что значило: "Вот, что ты получишь вместо задач по алгебре."

Они продолжали ругаться, застопорив проход, пока разозленные и захмелевшие прохожие грубо не растолкали их.

Лилия неслась вперед, расталкивая людей, она не хотела упустить из вида актера, игравшего изящную японку, певшего неземным голосом и танцевавшего будто не от мира сего.

Она заметила палатку-гримерную, в которую вошел Лэмюэль. Прохаживаясь возле палатки сама не зная зачем, Лилия постоянно смотрела на часы, отсчитывая, сколько прошло времени. Минута казалась едва ли не равной целому году.

Девушка увидела как актер вышел, одетый в женское платье. Длинные волосы струились по линиям тела, вполне женственным, за исключением плоской груди. Лицо его, даже после смытого грима, казалось неправдоподобно белым, а уголки глаз неброско отметил черный карандаш.

Редко Лилия встречала людей, которые вблизи казались  такими красивыми. Лицо же Лэмюэля поражало красотой не только с подмостков сцены. Находясь в двух метрах от Лилии оно ничуть не утратило своего очарования и прелести. Он выглядел так, словно слова "пол" и "возраст" отсутствовали для него вообще. Ни единой морщины, ни единой складки не оставило время на лице Ламюэля.

Сердце Лилии отчаянно забилось. Она стояла, но не знала, что ей сказать.

Лэмюэль заметил ее, он протянул ей белую лилию, которую нес в руке.

— Лилия — прекрасный нежный цветок, хрупкий, но дурманящий, — сказал он.

— Откуда вы знаете, как меня зовут? — вздрогнула девушка.

Она была очарована редкой красотой и упивалась своим фанатизмом к прекрасному актеру.

— Я не знал, как вас зовут, это всего лишь цветок, — ответил Лэмюэль.

— Я видела ваше выступление, — обрывками начала Лилия, — это неподражаемо... Это так необычно... что у меня нет слов... Я хотела взять у вас автограф, но у меня нет ни ручки, не листика...

— А они и не нужны, — просто ответил Лэмюэль.

Он наклонился к ней и поцеловал в губы довольно откровенно.

Лилия испытала желание плакать и кричать. Лэмюэль уже скрылся, а она все стояла со слезами в глазах и хрупкой белой лилией в руке.

2

Жизнь Лэрри превратилась в ад после того, как брат его привез к ним своего младшего сына Скотти. Он уезжал за границу на полтора года и попросил, чтобы за сыном присмотрели. У Лэрри с братом была большая разница в возрасте, поэтому Скотти с Лэрри были едва ли не одногодками. Отец строго сказал Лэрри, что за своего племянника и его внука он отвечает головой, настоял, чтобы Лэрри брал его с собой на все прогулки и показывал город, чтобы мальчик не сидел один дома.

Лэрри и Скотти сразу друг друга возненавидели. Они столкнулись друг с другом, словно носители разных миров. Лэрри — либерального, Скотти — консервативного. Они совершенно друг друга не понимали.

Скотти проводил время, зубря уроки, читая книги и смотря научные передачи. Лэрри любил тусовки, выпить и раз через раз покурить травку.

Скотти не мог понять, как можно так выряжаться и ходить по улице на позор людям. Сам он носил короткую стрижку, часто надевал строгие костюмы, а иногда даже носил галстук.

Лэрри, его полный антипод, одевался ярко, броско, плечи его покрывал татуаж, а лицо пирсинг. Слушал он EBM, Dark electro, Dark Wave и indastrial. Одевался в стиле кибер.

Скотти понятия не имел, как можно слушать всю эту электронщину, считая ее мертвой, бездушной музыкой. Сам любил классику и если уж и слушал рок, то старый, классический.

Он считал, что незачем человеку наряжаться, подобно попугаю, чтобы выделяться среди других.

Лэрри, наоборот, считал, что каждый человек стилем одежды может подчеркнуть свою индивидуальность. Выделиться из серой массы человеческого стада своей индивидуальностью, а не быть клоном, похожим на всех своей "одинаковостью".

Так, взгляды их не совпали и вылились в смертельную вражду, несмотря на родственные узы.

Лэрри считал племянника "заточкой", отставшим от жизни мальчиком из каменного века, деревенским несмышленышем. А Скотти считал Лэрри попугаеобразным чучелом с железками в лице и косами, как у девочки, с которым стыдно выйти в люди.

За столом вражда их выливалась в лицемерную приветливость. Отец Лэрри был предельно строг и любил во всем порядок. Он не допустил бы в своем доме такие перебранки.    

Единственно в чем повезло Лэрри, так это в том, что старик не запрещал ему извращаться над своей внешностью. Отец помнил свою молодость и в то время сам любил пофорсить. В том, что Лэрри выглядит своеобразно, он не видел ничего убийственного, думая, что через пару лет, сын изменится.

Стоило же дяде и племяннику остаться наедине — как начиналась катастрофа. Отец поселил внука в комнате Лэрри!

— Выключи свою идиотскую музыку! — кричал Скотти.

— Чтобы слушать твоих старперов?! Ни за что! — отвечал Лэрри. — Это мой комп!

— Меня раздражает эта дурацкая музыка, я не могу решить задачу по физике! — злился племянник.

— Иди ты в задницу, вместе со своими задачами! — отвечал Лэрри. — Физик обосранный!

— Выключи музыку! — не унимался Скотти, все больше раздражаясь. Ответом ему был средний палец.

Терпению Скотти пришел конец и он накинулся на своего дядьку с кулаками, вцепившись ему в косы и выдрав пару штук. Это действие повергло Лэрри в ужас и, дотянувшись до тетрадки, в которой красовались уже несколько решенных задач по физике, он разодрал ее на мелкие кусочки. Драка завязалась с новой силой.

Иногда их получалось примирять только Лилии — девушке Лэрри. Парень прислушивался к ней, потому что был влюблен. Лилия не испытывала к нему безумной любви, но чувствовала симпатию. Кроме того, ей нравилось, что Лэрри покупает ей баночное пиво и тонкие сигареты со вкусом шоколада. А еще Лэрри уважали в тусовке. Все это было основательной причиной для того, чтобы встречаться с ним уже целый год. Им всем было по шестнадцать и они еще учились в школе.

Будучи выше среднего роста, Лилия казалась еще выше благодаря  здоровым каблукам. И все равно Лэрри был на половину головы выше девушки.

Ноги Лилии всегда обтягивали разноцветные полосатые чулки. А, если они портились из-за случайной дырки — обрезанные годились для того, чтобы натянуть их, как рукава, на руки до локтей. Кожаные мини-юбки и яркая майка стали постоянными ее атрибутами.

Светлые длинные натурального цвета волосы обрамляли хорошенькое личико с белой кожей и отсутствием подростковых прыщей. Она не была супер красавицей, но лицо и фигура давали повод считать ее весьма привлекательной.

Лэрри долго думал почему любимая не отвечает на его телефонный звонок. Лилия, как и многие особы в подобном возрасте, испытывала чувство фанатичной влюбленности в актера, исполнявшего женские роли.

Многие подростки влюблялись в своих кумиров. В музыкантов, актеров, спортсменов. Восхищение музыкой перерастало в любовь к исполнителю. Они падали в обморок на концертах, даже если у кумира во рту не доставало пары зубов или же он был вовсе хромой. Это была слепая, фанатичная любовь и кумир становился для них Богом. Он был крут и совсем не важно красив ли он был.

Встретив кумира в реальной жизни, простым человеком, и не на подмостках сцены, а где-нибудь в столярной мастерской или на заводе, они прошли бы мимо, не обратив на этого человека никакого внимания, а сейчас падают в обморок, видя перед собой не простого смертного столяра или рабочего, а звезду, окруженную ореолом славы и признанием. Пока они популярны — они боги, все новые и новые подростки будут до безумия в них влюбляться.

Нельзя было сказать тоже самое о Ламюэле. Нужно отдать ему должное — даже, если бы высшие силы обделили его всеми талантами, внешность его, сама по себе, притягивала бы с демонической силой.

Эта непонятная бесполость, заставляла зрителя разгадывать ребус, теряясь в догадках. Кто перед ними — парень или же девушка? Эта необычная для парня женственность облика, полученная либо от природы, либо приобретенная стараниями нескольких лет. Это белое, даже без грима, лицо, не оставляло никого равнодушным.

Лилия влюбилась. Она думала о нем каждую минуту, о загадочности его сущности, о том, почему он поцеловал ее тогда.

Девушка смотрела на стоящую в стакане лилию и молила бога, чтобы время праздников продлилось дольше, чтобы он не уехал. Она ждала вчера со щемящим душу нетерпением, того момента, когда сможет увидеть вновь этого актера на сцене. А после подловить его в гримерной, кинуться к нему со слезами на глазах и сказать о том, как же сильно она его любит.

Лэмюэль увидит, как она сильно его любит: что она, одна среди всех, любит его до такой степени невероятной и сильной любовью! Сердце его сразу же смягчится, он поймет, что так, как она, любить его никто никогда не будет.

Так думают все маленькие девочки, считая, что со сцены обожаемый кумир смотрит именно на них.

"Каждый думает, что он не каждый". Они не поймут того, что кумир давно отработал для шоу все свои жесты и взгляды. Что на этом шоу, делая вид, будто бы обратил на кого-то внимание, он видит перед собой лишь одинаковые и надоевшие до тошноты лица в толпе, для которых вместо того, чтобы отдохнуть после концерта, выпить и расслабиться, придется раздавать автографы, улыбаться перед вспышками камер и фотоаппаратов, слушать оглушающие и раздражающие до чертиков крики малолетних фанаток, чувствовать на себе их прикосновения, словно щупальца слизкого осьминога, следить, чтобы кто-то случайно не вырвал клок волос или не испортил безумно дорогой сценический костюм. Все это до такой степени осточертело, что хотелось кричать еще громче, чем это делали сами фанаты. Забиться в темный угол, где о тебе никто не знает и нормально отдохнуть. Слава кружит голову лишь в начале карьеры, потом она — лишь тяжкое бремя.

Лилия смотрела с воодушевлением на сцену.

Ламюэль в костюме средневековой дамы. На нем красивое пышное платье, высокая прическа и фиалки в волосах. Два завитых длинных локона змейками струились по лицу. Румяна скрашивали чрезмерную бледность. На щеке — наклеенная  искусственная родинка. Искрящиеся глаза под длинными ресницами устремлены вдаль. Губы, как спелый сочный плод, накрашены красной помадой. Вызывающий, яркий и страстный облик. Почти ничто в этом облике не могло указать на принадлежность к мужскому полу, разве что излишняя плоскость в области груди.

Лэмюэль пел. Красиво и с чувством. Он жестикулировал тонкими руками в длинных ажурных перчатках:

Я не могу сказать:"Прощай!"

От слова ледяного млеют губы...

Ты чувств моих — не замечай...

Боюсь спугнуть тебя признаньем грубым.

Нет слов, чтоб передать любовь.

Слова жалки в сравненьи с чувством.

Мелькают строчки из стихов...

Но жизнь прекрасней, чем искусство...

На сцену вышел молодой и довольно красивой внешности парень. С длинными волосами медового цвета, карими глазами и белым лицом. Галантно отвесив поклон Лэмюэлю, он, глядя на него влюбленным взглядом, пропел:

Мне не сказать тебе:"Прощай! “

Каноны расставания нарушу...

В глазах моих про все читай:

Про боль и страх, что разъедает душу.

Про неуемную тоску.

О чем-то очень непонятном,

О времени, как сердца стук,

Ушедшем в бездну безвозвратно...

(стихи Т. Беловой)

Он взял за руку Лэмюэля и они начали медленный и размеренный танец, соответствовавший разыгрываемой эпохе.

— Вот ты где! — Лэрри дернул Лилию за плечо.

— Отстань! — закричала она.

— В чем дело?! Я звонил тебе пятнадцать раз, но ты не брала трубку. Нам нужно поговорить.

— Потом, — с раздражением ответила Лилия, пытаясь затеряться в толпе.

Скотти, скрестив руки на груди, улыбался с видом, глаголящим: "Так тебе и надо".

Лэрри еле сдерживался, чтобы не набить наглую морду племянника, что не составило бы ему труда.

Лилия бежала, чтобы успеть подкараулить Лэмюэля возле гримерной палатки. Оттуда вышел тот парень, что пел на сцене, с медовыми волосами. Как-то странно посмотрев на Лилию, он пошел дальше.

Вышел Лэмюэль. В нежно-розовом халате, с распущенными вьющимися волосами, которые все еще украшали фиалки... Артист вопрошающе посмотрел на Лилию.

Он напоминал очень красивую девушку. Лилия растерялась. Бледная, с трясущимися руками, она вцепилась в тонкую руку Лэмюэля и стала целовать ее такими же бледными с перепуга губами.

— Скажите мне, вы — женщина? — спросила Лилия, трепеща.

Лэмюэль взял ее руку и положил к себе между бедер под халатом:

— Ну, чувствуешь теперь, какая я женщина?

Лилия смутилась и бледное лицо ее залил румянец.

— Мой прекрасный, хрупкий цветок, — сказал Лэмюэль, словно не замечая ее смущения, — я хочу показать тебе свою гримерную.

Держа ее руку в своей, Лэмюэль затащил Лилию в гримерную.

Она едва осознавала, что происходит. В гримерной палатке пахло цветочными духами и лимонной эссенцией. Лежали парики, косметика, костюмы, какие-то перья.

Лэмюэль уже опустил ее на ковры. И сам, сняв халат, обнажил свое стройное женоподобное тело, которое действительно имело отличительные признаки мужского пола.

Лилия испугалась. Она не знала, что ей делать. Лэмюэль нагло разглядывал ее.

— Нет-нет, — бормотала она, — не нужно, я никогда...

— Так предоставилась прекрасная возможность получить великолепный урок. Ты любишь меня? Или нет?

— Люблю... — прошептала Лилия, опустив глаза.

— Ну же, мой нежный дурманящий цветок, прочь сомнения, — Лэмюэль продолжал снимать с нее одежду. — Какие нарядные чулки, сейчас так модно?

— Сами не знаете? Ведь вы тоже молоды...

— О да, я молод... — усмехнулся Лэмюэль. — Я всегда молод!

Оставшись без бюстгальтера, Лилия прикрылась руками. Она хотела бежать, но Лэмюэль был так красив, что она не смогла сделать ни шагу. Его тело и пугало и притягивало ее. Лилия не знала, что ей делать. Первый раз всегда волнителен. Она всегда отказывала Лэрри, почему бы не отдаться своему кумиру? Тогда первый раз у нее будет не с подростком в костюме кибергота, а с настоящей звездой и она с гордостью потом сможет похвастаться этим своим одноклассницам.

Лэмюэль лег сверху и, убрав ее руки, принялся целовать грудь. Да, Лэрри целовал тоже, но тогда она не испытывала такого сумасшедшего ощущения, как сейчас. Она жаждала Лэмюэля всем своим телом, она хотела испытать в эту минуту сладость его близости. Он обнимал ее плечи, гладил ее спину и бедра.

— А не будет больно? — спросила Лилия.

— Боль — ничто, по сравнению с вечностью, — прошептал Лэмюэль.

Его накрашенное лицо нельзя было отличить от женского и Лилии казалось, что ее целует женщина.

Лэмюэль вошел в нее и Лилия едва не вскрикнула, настолько резкой показалась ей боль. Такой же резкой, какой и сладкой. Лэмюэль наполнил ее естество, слился с ней, она чувствовала его в себе, испытывая боль и наслаждение. Он не снимал с нее кожаной мини-юбки, а лишь задрал ее.

В палатку заглянул парень с мелово-белым лицом и медового цвета волосами.

— Лэмюэль! — возмущенно воскликнул он. — Стоило мне отойти на минуту, как ты уже трахаешь одну из своих многочисленных поклонниц!

Лэмюэль прекратил скольжение по плоскости и посмотрел на него:

— Отто, ты никогда не избавишься от своей ревности! Лучше бы присоединился и помог обучить девочку всем премудростям секса!

— Подождите! — привстала Лилия, прикрывая обнаженные участки тела руками:

— Что вы имели ввиду?

— То и имел. Отто станет твоим вторым учителем.

— Нет, я не согласна!

— Тебе не нравится он? — Лэмюэль взял Отто за волосы. — Посмотри на него, он настоящий красавец! Не хочешь его? Ты любишь меня, а, раз ты любишь меня, то должна любить все то, что я люблю. А я люблю его. Отто, я сзади, я так хочу!

Парень недовольно опустился к ним на ковер, с другой стороны от Лилии. Она вздрогнула.

— Нет нет, я, пожалуй, пойду!

Лэмюэль мягко опустил ее на ковер:

— Не бойся. Чего ты боишься? Что тебе уже терять? Я здесь, с тобой. Иди ко мне, повернись лицом к Отто, сейчас он разденется и ты посмотришь, какое у него шикарное тело. Разденься, Отто!

Лилия протестовала, но Лэмюэль развернул ее к себе спиной, а его женственная рука легла на ее грудь.

Пока Отто раздевался, Лэмюэль вошел в нее сзади. Лилия закричала. Ее пронзила сильная боль. Отто уже развалился перед ними абсолютно голый. Лэмюэль взял руку девушки в свою и вместе с ней провел по животу Отто.

— Смотри, какая чудная у него кожа, а какие мягкие волосы!

Он красавец, не спорь! Я бы сам хотел его! — Лэмюэль положил руку ниже, где располагался низ живота Отто. — Ну что, тебя возбуждает эта хрупкая невинность?

Лилия стонала от боли.

— Больно лишь в первый раз, — шептал Лэмюэль, потом будет хорошо.

— Никакого "потом" не будет! — вскричала Лилия с застывшими в глазах слезами. — Мы так не договаривались!

— А как мы договаривались? — спросил Лэмюэль. — Ты пришла ко мне в поисках любви. Теперь ты получаешь ее.

Отто начал гладить ее тело, несмотря на сопротивление. Он склонился в поцелуе над ее плечом, а через мгновение вошел в нее. Они оба находились в ней. Боль разрывала. Образ прекрасного принца, витавший все это время в мыслях, улетучился. Лилия почувствовала себя грязной, порочной. Две пары рук ласкали ее, две пары губ целовали, две плоти находились в ней. Она испытывала отвращение от этой пошлости и мольбы не помогали. Казалось, что этой каторге не будет конца и края.

Они все глубже входили в нее и через какое-то время Лилия почувствовала сильное возбуждение, от которого лежать на месте было просто невыносимо. Это возбуждение усиливалось с каждой секундой и через считанное время она закричала от того, что ей стало так хорошо, как не было никогда.

— Твоя девушка в палатке транссексуала! — с усмешкой сказал Скотти, кладя в рот кусок мороженого — Я сам видел, как она вошла туда где-то час назад.

— Ну, если ты соврал, крыса, я тебе это мороженое в задницу засуну, а потом заставлю съесть!

Лэрри, оттолкнув его, помчался искать палатку Лэмюэля. Он заглянул в нее в тот самый момент, когда все трое приходили в себя после оргии.

Лилия была в состоянии ужаса и в то же время неописуемого восторга одновременно.

— Шлюха! — закричал Лэрри, у которого глаза на лоб полезли от увиденного. — Мерзкая шлюха! Отказывала мне постоянно, а сама трахаешься с транссексуалами?!

Лилия пыталась прикрыть себя, чем только можно.

— Она несовершеннолетняя и я посажу вас за решетку, извращенцы! Захотелось поразвлечься со школьницей, женоподобные пидоры?!

— Выбирай выражения, мальчик, — ответил Лэмюэль, даже не пытаясь прикрыть свою наготу, а выставляя ее напоказ.

Лилия пока что судорожно натягивала на себя одежду.

— Думаешь, если ты — звезда, то тебе можно все?! В извращенной форме трахать школьницу? — не унимался Лэрри.

— Если ты завидуешь, можешь присоединиться, — сказал Лэмюэль.

— Это была моя девушка! — закричал, озверев, Лэрри.

Он кинулся к Лэмюэлю. Тот был ниже Лэрри, казался более хрупким, но взяв его за ворот футболки своей тонкой рукой, вышвырнул с такой силой, что Лэрри вылетел на улицу и ударился о ствол дерева головой.

Когда он стал осознанно воспринимать окружающую реальность, то заметил стоящую рядом Лилию. Он встал и толкнул ее в плечо:

— Идем, шлендра!

— Решил поразвлечься с малолеткой? — недовольно спросил Отто.

— Я присмотрел ее для театра, — Лэмюэль втирал в свою кожу крем из козьего молока.

— Не вижу в ней ничего особенного, — пробурчал Отто.

— Я чувствую в ней потенциал, — ответил актер и растянулся на животе, протягивая Отто баночку крема.

— Ты — моя самая лучшая девочка,   —  сказал Отто, втирая крем в кожу Лэмюэля.

Его движения становились все нежнее и медленнее и, в конце концов, переросли в ласки.

— Ты хочешь меня, как всегда, — сказал Лэмюэль, побрызгав себе на шею немного лимонной эссенции.

— Да, очень хочу. Каждый раз, когда я прикасаюсь к твоей спине, меня передергивает от возбуждения.

— А особенно к моей заднице! Хорошо, она твоя, хоть ты этого и не заслужил. У тебя бывает примерзкий характер и мне иной раз хочется повторить секс с тем громадным лохматым псом, чем спать с тобой!

— Ты же знаешь, как я тебя люблю! — возразил Отто.

— Я посажу их! — кричал Лэрри.

— Я сама этого хотела! — злобно сказала Лилия, которую раздражала боль в нижней части тела.

— Почему с ними, а не со мной, потому что они — звезды?!

— Да! И еще потому, что их поцелуи возбуждали меня куда больше, чем твои!

— Шлюха!

Лэрри влепил ей пощечину.

Лилия схватилась за покрасневшую щеку:

— Никогда не смей ко мне больше подходить!

Она быстро пошла вперед.

— Я посажу этих ублюдков! — кричал Лэрри вслед.

— Попробуй! — злобно развернулась Лилия. — Я расскажу правду, что сама хотела переспать с ними и что ты меня ни капли не возбуждал!

Лэрри стукнул кулаком по дереву и разбил пальцы в кровь.

Сзади плелся Скотти, наблюдавший всю эту сцену.

Лэрри развернулся к нему:

— Достаточно одного твоего слова, чтобы мои руки тебя задушили!

Лилия не знала, что ей делать. Она не хотела больше видеть Лэрри, хоть он продолжал каждую минуту названивать ей. Девушка просто не брала трубку. А если он звонил с какого-нибудь другого номера, только услышав его голос, Лилия бросала телефон. Она не хотела ни видеть, ни слышать никого, уйдя в себя.  

Лилия с трудом переживала такую необычную потерю своей девственности, едва ли не граничащую с насилием. Не только морально, но и физически.

Боль проходила медленно. Первое время сидеть и спать на спине было просто невыносимо. Она начинала ненавидеть и проклинать Лэмюэля, который воспользовался ее любовью и «поделился» ее телом с другом. Она почувствовала себя дешевой шлюхой, с которой могли обращаться подобным образом. Возможно правильно говорил о ней Лэрри!

Но к Лэмюэлю ее все равно тянуло словно мистической силой и Лилия не находила себе места. Ей снилось лицо Лэмюэля и он призывал ее. Шептал ей такие слова, от которых кровь закипала в жилах и плоть пробуждалась от желания.

Он звал и манил ее. Лилии хотелось бежать сломя голову неизвестно куда, на его зов. Отдаться ему. Быть в его власти. Пусть делает, что захочет.

Сцена! Сцена! Он может быть только там.

И он был там. Тело его, в тонкой тунике, было покрыто серебряной краской. Он играл роль статуи.

Отто был практически обнаженный, за исключением короткой юбки на бедрах. Тело его блестело от серебрина. Он также играл роль статуи мальчика.

Они, рука об руку, пели в два голоса. Лэмюэль пел высоким голосом, Отто — низким:

Я знаю, как это больно.

И даже, порой, — смертельно.

Того полюбить невольно,

С кем жить суждено раздельно.

Об этом не раз я слышал,

Об этом я знаю точно.

Любовь к нам приходит свыше

И души сплетает прочно...

(стихи Татьяны Беловой)

Во время исполнения песни, Лилия, стоявшая возле сцены, поймала на себе откровенный взгляд Отто. Она опустила глаза, вспомнив о том, что с ней сделали и от стыда покраснела.

Руки Отто скользили по стану Лэмюэля. По его женоподобному тонкому стану в тунике, измазанному серебрином телу.

Лэмюэль замер. Он действительно напоминал статую. Только глаза горели на поблескивающем застывшем лице. Вот он начал отрывистые движения, словно статуя ожила.

"Ох, я люблю его", — подумала Лилия. — "Зачем же я его так люблю?"

— Вон она! Я знал, что она здесь! — закричал Лэрри, потрясая в воздухе кулаками.

Он стал расталкивать людей, пробираясь к сцене. Скотти, наблюдая за ним с презрительной гримасой, остановился поодаль.

— Иди сюда!

Лэрри схватил девушку за плечо.

— Это снова ты! — возвела Лилия глаза к небу. — Что тебе нужно от меня, я стою там, где хочу и кто ты такой, чтобы диктовать мне свои правила?! Я шлюха для тебя? Вот пускай я ей и останусь!

— Хорошо, — еле сдержал себя Лэрри. — Ты еще об этом пожалеешь, отвечаю!

Он вышел с таким грозным лицом, что Скотти побоялся язвить или говорить что-то, как обычно, мерзкое.

Лэрри сжал кулаки. Вены на его руках вздулись.

— Ничего, — сказал он то ли Скотти, то ли сам себе. — После концерта я с ним поговорю по-мужски. Хотя тут "по-мужски" не выйдет, потому что это настоящая баба или пидор.

— А еще недавно ты, помнится, восхищался этим актером, — усмехнулся Скотти. — До чего же переменчивы люди!

Лэрри посмотрел на него таким взглядом, что Скотти примолк.

Лилия, раздраженная встречей с Лэрри, еще до окончания шоу  поджидала Лэмюэля  возле гримерной палатки.

Было уже темно и начали свое выступление фаерщики, жонглируя огнями.

Лэмюэль пробирался к гримерной палатке, следом за ним шел Отто.

Актёр на ходу заметил Лилию.

— А я знал, что ты еще придешь ко мне.

Его серебристое безукоризненное лицо расплылось в странной улыбке. Лилия не знала, что сказать, поэтому молчала.

Лэмюэль плавно положил руки ей на плечи и сказал:

— У меня есть к тебе одно предложение... Мы останемся в этом городе на неопределенный срок. Это шоу, которое мы сейчас показываем — всего лишь миниатюры. У нас существует свой театр. Театр,   в котором мы играем, он не для всех. Лишь для избранных. Недавно мы потеряли одну актрису и нужна ей замена. Не хочешь ли ты попробовать поступить ко мне в ученицы и играть в нашем театре?

— Я... к вам в ученицы? Играть в вашем театре? — прошептала Лилия, бледнея от волнения. — Вы шутите надо мной наверное...

— Я? Нисколько!

— Слушай, ты, убери руки от моей девушки! — занес над Лэмюэлем кулак Лэрри, но удар нанести он не успел, так как хрупкая рука Лэмюэля лишь слегка оттолкнула его и парень упал. Лэмюэль пошел в палатку, возмущаясь некорректностью поведения парня.

— Что ты себе позволяешь! — закричала Лилия. — По какому праву ты вмешиваешься в мою жизнь?!

Они пошли, выясняя отношения на ходу и беспощадно ругаясь.

Скотти хотел пойти за ними следом, но его привлек здоровенный жук, сидящий на стволе дерева. Блестящий красноватый панцирь жука отливал медью. Скотти ни в одной энциклопедии  еще не встречал такого вида. Он захотел поймать жука, но жук отполз повыше, на такое расстояние, где его нельзя было достать и замер.

Скотти взял палочку и попытался ею сбить жука вниз, но жук словно издевался над ним: снова отполз немного повыше, вне досягаемости палочки, и замер. Парень начинал злиться и сбить жука стало для него уже делом принципа.

Провозившись с этим делом битых полчаса, Скотти не получил никаких результатов.

Начинали расходиться люди. Их голоса слышались все дальше.

— Бля, жрать хочу! — раздался голос за кустами.

Скотти выглянул. Он увидел Лэмюэля и Отто, которые вышли без грима.

Мимо проходил какой-то фаерщик, таща с собой цепи и бидончик с керосином. Лэмюэль и Отто переморгнулись.

Скотти снова отвлекся на жука, пока не услышал нечеловеческий крик. Он выглянул из-за кустов, да так и застыл: Лэмюэль и Отто, с двух сторон, оскалив здоровые острые клыки, впились бедняге в шею. Тот беспомощно потрясал в воздухе руками, выронив и цепи, и бидон. Он продолжал вопить от боли и ужаса.

Скотти с белым, как стена, лицом присел в кусты. Ширинка моментально стала мокрой.

Актеры уже ушли, оставив за собой окровавленный труп, а Скотти все сидел в кустах. Зубы его выстукивали барабанную дробь. Убедившись, что поблизости никого нет, он пулей вылетел из кустов и помчался домой, не разбирая дороги. Он так летел, что где-то потерял свои очки.

— Явился?! — накинулся на него Лэрри.— Где тебя дьявол носит, придурок?! Мне еще и отец из-за твоей галимой задницы чертей всыпал. О, да ты еще и обоссался, мудак! Хотя чего еще ожидать от такого мудака, как ты?

Поразило то, что Скотти не наговорил гадостей в ответ. Он был сам не свой. Лицо белое, как полотно, зубы по-прежнему стучали.

Скотти бессознательно указал пальцем в пустоту:

— Они... Они... Они...

— Хватит разыгрывать здесь дурачка! Боишься получить от меня ****юлей?

— Они... — с мокрой мотней и вытянутым в никуда указательным пальцем продолжал бубнить Скотти.

Разозленный из-за испорченного вечера и Лилии, Лэрри толкнул его кулаком в плечо. Скотти повалился на кровать. Но неадекватное состояние его не проходило.

— Где твои очки, ****юк? Где, я тебя спрашиваю?!

— Они...

— Да кто они, мать твою!

Лэрри встряхнул его за плечи.

— Вампиры... Вампиры... — бубнил бессвязно Скотти. — Убили... Там... Актеры... ВАМПИРЫ... Береги Лилию. Они убьют... Убьют...

— Дебил! — отпустил его Лэрри. — Ты еще дебильнее, чем я о тебе думал. Лучше срать на унитазе с плейером, чем слушать твой бубнеж.

Он вышел, хлопнув дверью. Скотти продолжал сидеть и смотреть в одну точку.

3

Лилия в условленный час встретилась с Лэмюэлем. Наступили сумерки. Лэмюэль оделся  в красное вечернее платье. Его обнаженные плечи украшала легкая накидка цвета крови, а шею — рубиновое ожерелье, светящееся в свете первых фонарей как и глаза Лэмюэля.

Его кожа источала тончайший аромат розовой воды и духов. Волосы были собраны на затылке шпильками. Лицо аккуратно и со вкусом накрашено. Он ничем не отличался от молодой очень красивой изысканной дамы.

— Приветствую, мой цветок! — Лэмюэль продлил поцелуй приветствия до неприличия.

— Лесбиянки! — послышался смешок какого-то длинноволосого неформала в футболке с Кобейном и гитарой в руке.

— Сейчас я сделаю то, что неприлично делать даме, — ответил Лэмюэль.

Он помахал гитаристу-выскочке и задрал подол платья, под которым не оказалось нижнего белья. Вытращив глаза, парень уставился на него.

— Пойдем, — махнул рукой Лэмюэль. — Сейчас я покажу тебе наш театр. Но ты должна дать мне слово, что это все останется в тайне. Запомни: театр — лишь для избранных. Я избрал тебя.

— Клянусь, никто не узнает, — пролепетала Лилия.

Вопреки ожиданиям, они пришли не к шикарному архитектурному зданию с прекрасными залами внутри, бюстами муз и висячими хрустальными люстрами, а к заброшенному подвалу.

— Идем, не бойся, — мягко сказал Лэмюэль и подал ей свою руку. Придерживая скрипучую, прогнившую от времени дверь, Лилия прошла вслед за Лэмюэлем.

Глаза ее погрузились в абсолютную темноту. Она почувствовала холодное, как лед, прикосновение — Лэмюэль взял ее за руку. Его глаза в темноте хищно и по-кошачьи светились.

Лилия не видела, куда они идут, но подвал оказался намного больше, чем она предполагала.

Они куда-то спускались, показался рассеивающий свет.

Чем глубже они спускались, тем отчетливее просматривалось все вокруг. Они словно попали в другой мир. Тут действительно висели люстры и стояли бюсты муз, выточенные из мрамора. Это был театр. И он был прекрасен.

Лилия, вслед за Лэмюэлем, проскользнула в открытую дверь. На сцене шла репетиция. Лэмюэль предложил ей сесть в кресло.

На сцене стоял Отто в черном камзоле. Лилия, когда видела его, сильно смущалась. Сразу же вспоминалась сцена в палатке. Рядом с ним стояла дама в голубом бальном платье с очень длинными, как снег белыми, волосами, скорее напоминающая сказочную фею, чем обычного человека.

Отто пел. Его голос отчетливо звучал в пустом зале:

Мы идем по нитям смерти

И дыхание таим,

Мне бы прыгнуть в пустоту

И найти кем я любим...

Вызов смерти — я хочу

В пустоте ее убить.

Зная тайну вечной силы,

Я врата смогу открыть.

Сгорая во пламени ада,

С тобою мы жили когда-то.

Несли заблуждения суть

В безмолвии чьем-нибудь.

И память вечная горит

Во мраке вечном.

Сегодня я убью ее конечно...

Дама в голубом воздела руки к небу, а потом развела их в стороны.

Только сейчас Лилия заметила, что в углу стоял маленький резной гроб. Дама кинулась к гробу и пропела:

Родилась сущность вдруг во мраке том

И с ней Дыхание вмиг.

Была луна во всей красе.

И лес в тумане появился.

Шаги, шаги и музыка запела...

Тихонько, рядом с ним.

Чтобы исполнить волю ту

Загробной тишины.

Слеза упала в вечности покой.

Сказала я себе однажды —

Силы соберу я и раздам все слабым.

Молю вас, боги, пусть проснется все вокруг...

(стихи Филиппа)

Тут же открылся гроб и из него поднялся мальчик лет восьми-девяти от роду. Дама приникла к нему и они начали страстно целоваться.

Лилия вытращила глаза:

— Так он же совсем еще ребенок...

— Лекан гораздо старше, чем ты думаешь, — улыбнулся Лэмюэль.

— Браво, браво! — похлопал в ладоши актер, когда репетиция окончилась. — Идем, — шепнул он Лилии.

— Смею представить вам мою новую ученицу — это Лилия.

Дама с длинными белыми волосами оценивающе посмотрела на нее, как и мальчик — с высокомерным, не по-детски, взглядом.

— Это Донна, Лекан, а милорда Отто ты уже знаешь. Потом я познакомлю тебя с другими актерами театра.

— Так быть может начнем пробный урок? — спросила Донна, жестом приглашая Лилию подняться на сцену.

— С чего начнем? — спросила Лилия.

— С поцелуя, — ответила Донна. — Ибо смерть придет с поцелуем.

Она схватила Лилию и присосалась к ее губам, причмокивая так, будто младенец сосал соску.

— Сладкая, — прищурившись, сказала Донна.

— Я бы хотел провести урок с ученицей тет-а-тет, потому что она — новичок и пока еще смущается, — сказал Лэмюэль, восходя на подмостки. С его тонкой руки, обтянутой перчаткой из красного гипюра, свисал веер. Все как-то странно  заулыбались.

— Возьми, он может пригодиться, — сказала Донна, протягивая ей носовой платок.

Лилия понятия не имела, зачем этот платок может ей пригодиться, но послушно схватила его.

Отто взял лицо Лэмюэля в свои руки и поцеловал в губы. Остальные скрылись за кулисами.

— Ну что же, — сказал Лэмюэль, — начнем наш урок. Сейчас мы будем  репетировать спектакль о вампирах.

— О вампирах?! — оживилась Лилия. — Ой, как интересно! А у меня получится?

— Я не сомневаюсь, — улыбнулся Лэмюэль.

Лицо его приобрело театральное выражение. Он достал гроб и плюхнулся в него, закрыв глаза и скрестив руки на груди. Так он безмолвно лежал в гробу и своей бледностью действительно напоминал мертвеца.

Внезапно Лэмюэль поднялся и Лилия даже перепугалась.

Глаза его загорелись и он проговорил:

Но прежде, взят из гроба в мир,

Ты будешь послан, как вампир.

Мертвец, домой вернешься вновь —

Сосать своих потомков кровь.

Ты будешь в сумраке ночей

Пить кровь жены и дочерей,

Пир проклиная гробовой,

Которым сыт твой труп живой!

Он подошел к Лилии сзади, нежно проведя рукой по тонкой коже на ее шее:

Лишь дочь, прекраснейшая всех,

Твой искупая жизни грех.

Благословит тебя, отца, —

Тем в сердце влив тебе свинца!

(Байрон «Гяур»)

— Зачем? — посмотрела на него Лилия, стыдливо прикрываясь руками.

— Чтобы отрепетировать любовную сцену вампира со своей жертвой, — ответил Лэмюэль и шелк его платья упал к ногам, обнажив тело. Он стал раздевать ее и Лилия неуверенно сопротивлялась.

— Ученица не должна бояться своего учителя, — прошептал Лэмюэль. — Постелью нам станет гроб.

— Гроб?!

— Это же театр, привыкай ко многим удивительным вещам.

Не смотря на сопротивление, Лэмюэль все же раздел ее и лег в гроб, увлекая за собой Лилию.

Лилия чувствовала себя, мягко выражаясь, неловко, лежа обнаженной в этом гробу на таком же обнаженном Лэмюэле.

— Не опускай глаз, — сказал он. — Я же знаю, ты хочешь меня, потому что ты меня любишь!

Лилия смущенно посмотрела в его глаза, аккуратно подведенные черным карандашом. Его белая кожа благоухала розами. Актер стал целовать ее и Лилия не могла больше противиться, она отдалась во власть поцелуев и ласк Лэмюэля. Лежа снизу, он взял ее за бедра и притянул к себе. Лилия вскрикнула, почувствовав, что он в ней.

"Лицо, без малейшего изъяна, гладкая кожа, источающая нежный аромат, белые тонкие руки — как природа могла сотворить такое совершенное создание?!" — подумала Лилия, закрыв глаза и скользя губами по его гладкой и плоской груди. Боль уступила место наслаждению и она снова вскрикнула.

— Я вас сильно люблю, — прошептала Лилия.

Живи, цвети, как ветка розы,

Не зная горя и беды,

И пусть любуются тобою,

А не срывают, как цветы.

Цветы сорвут, а после бросят,

Не позволяй того, что просят.

И будешь вечно процветать.

(случайно услышанный стих)

Он с вдохновением коснулся ее губ.

— Девочка влюбляется в вампира! Ха, хороший сюжет, хоть и банальный. Они занимаются сексом, а потом вампир вонзает ей в шею свои клыки! Нужно отрепетировать эту сцену.

Лилия улыбнулась.

— Вот, вампир уже откидывает волосы с ее шеи, тонкой и белой, он вонзает клыки в нежную кожу... — свои слова Лэмюэль сопровождал действиями. Он наклонился к ее шее и девушка закричала, почувствовав адскую боль.

— Прости, переусердствовал, — сказал Лэмюэль.

Губы его были в крови. Заметив у него во рту клыки, Лилия широко раскрыла глаза от удивления.

— Челюсти, — засмеялся Лэмюэль, кладя их на столик. — Люблю, чтобы все было натурально, — он взял платок, который дала Донна и вытер струйку крови, стекающую с шеи девушки.

— Прости, — еще раз невинно улыбнулся Лэмюэль полной очарования улыбкой. — Можешь одеваться. Первый урок прошел вполне успешно. Придешь через три дня, а то, смотрю, ты бледная такая, приболела, наверное.

— Да нет. Я вполне хорошо себя чувствую, — ответила Лилия.

— Послушай меня и приходи через три дня, ты действительно приболела.

— А когда я смогу выступать на сцене, перед публикой?

— Когда тебе захочется крови, — улыбнулся Лэмюэль.

Пророческие слова Лэмюэля сбылись: Лилия действительно заболела. Три дня она почти не поднималась с постели. Ее охватил озноб, слабость, лихорадка.

Потом состояние немного улучшилось и она смогла выйти на улицу. Ее поджидал Лэрри, нервно куривший во дворе. Рядом стоял Скотти. Лилия обратила внимание, что волосы Скотти стали какого-то странного цвета. Стали с белым мелированием что ли?

Лилии стало смешно:

— Скотти, ты сделал на своих волосах мелирование?

— Ничего я не делал! — ответил Скотти. — Подожди, а что это у тебя такое на шее?

— Где?

— Вот тут, следы от клыков...

— А, это мы репетировали.

— Репетировали! — воскликнул Скотти. — Так я и знал, — он шарахнулся в сторону. — Не подходи к ней, — трясясь всем телом, сказал Скотти Лэрри. — Ее укусили вампиры!

— Ты, придурок, совсем шизанулся? Начитался своих энциклопедий и крыша уехала? — злобно сказал Лэрри.

— Можешь оставаться с ней, а я пошел, — трясясь, будто больной Паркинсоном, сказал Скотти. — Она и тебя укусит, она заразная!

Он побежал, не оглядываясь.

— Сам ты заразный, ****абол! — выругалась Лилия.

Лэрри пристально смотрел на нее.

— Преследуешь? — спросила она.

— Я люблю тебя, — удрученно ответил парень, подкуривая еще одну сигарету.

— Лэрри, — в задумчивом спокойствии ответила Лилия. — Мне было очень хорошо с тобой, но мы не можем больше быть вместе. Я люблю Лэмюэля. Хочу быть с ним.

Лэрри нервно кивнул головой, выкурив сигарету за четыре затяжки и со злостью вышвырнув окурок в сторону.

— А того, с карими глазами ты тоже любишь?

— Зря ты меня обижаешь! Давай останемся друзьями.

Он схватил ее за голову и принялся целовать в губы. Лилия вырвалась.

— Прекрати. Ничто уже не поможет. Наш поезд ушел и его не догнать. Мы — просто друзья.

— Просто друзья, понятно... — проговорил Лэрри.

Вдобавок ко всему Скотти совсем чокнулся. Закрылся в комнате и сказал Лэрри, что не впустит его, пока тот не прочитает, стоя у двери, "Отче наш".

Лэрри злился и осыпал его матами и оскорблениями, но ничего не помогло. Придурок стоял на своем. Лэрри хотелось вынести дверь ногами, но тогда его бы «вынес» отец. Пришлось бубнить эту дурацкую молитву.

Получив возможность войти в собственную комнату, Лэрри не вошел, а  ворвался в нее, принявшись колотить изо всех сил Скотти, повалив его на кровать. А тот, вместо того, чтобы  колошматить его в ответ, щепетильно осматривал его шею.

Лэрри продолжал бить его, разряжаясь по полной. Он отрывался на нем и за то, что его бросила Лилия, и за то, что Бог послал ему такого племянничка.

Случайно взгляд Лэрри упал на стены и он прекратил бить Скотти.

— А что это такое? — спросил Лэрри,   заторможенно оглядываясь по сторонам.

Только сейчас парень заметил, во что превратилась его комната: на стенах висели связки чеснока, везде стояли кресты — от мала до велика, разной формы и работы, даже на компьютере стояло распятие с Иисусом. В углу размещалась целая куча палок, выточенных из какого-то дерева, а на стенах он развесил зеркала. Лэрри ударила по затылку здоровая головка чеснока, свисающая с люстры. Из-под кровати Скотти тоже торчала палка, тут же валялся нож и была рассыпана свежая стружка.

— Что это такое? — изумленным голосом проговорил Лэрри.

Скотти, как черт, подскочил к нему.

— Ты понимаешь, — сказал он шепотом, оборачиваясь по сторонам, будто бы его преследовали. — Они тут, близко, — заикаясь, говорил Скотти, вцепившись в руку Лэрри мертвой хваткой. — Я сам видел. Они тут. Рядом. Лилия с ними. Не подходи к ней! — сказал он каким-то особенным, леденящим душу тоном. — Я сам видел, сам видел...

Лэрри гневно посмотрел на него, как на последнего дурачка и оттолкнул:

— Да отцепись ты от меня, шизик!

Скотти достал из-под кровати палку и судорожно, с трясущимися руками, принялся точить ее.

— Вот, — приговаривал он, время от времени глядя на дело рук своих и намахиваясь палкой, будто бы протыкая невидимого противника. — Пусть только сунутся! Я им покажу! О! Видал? Кол осиновый!

— Малоумный, — с отвращением плюнул в сторону Лэрри. — Лучше на кухню пойду ночевать, чем с этим дебилом.

Лилия пришла в театр через три дня. Ламюэль внимательно и заботливо оглядел ее шею и еще раз извинился, за то, что хватил лишнего.

Он был в золотистом и очень пышном платье. Тугой корсет подчеркивал стройность талии и плоскость в районе груди.

На вьющихся колечками волосах его красовались золотистые нити, а на голове была небольшая, но очень красивая, тонкой работы диадема. Макияж был подобран в тон золотистому цвету, преобладающему в его наряде.

Волосы Донны были уложены и скручены блестящей сеткой. Ее темно-фиолетовое платье украшали декорированные маленькие фиалки.

Отто и Лекан были одеты в темно-зеленый и красный камзолы.

"Какие все красивые", — подумала Лилия с завистью.

— Нужно бы приодеть девочку, — словно прочитав ее мысли, сказала Донна.

— Отдай ей платье, в котором тебя хоронили, — сказал Лекан.

При этих словах Лэмюэль строго обвел актеров взглядом.

— В котором, простите, что делали? — осведомилась Лилия.

— Он хотел сказать, что, когда Донна играла в сцене, где происходили похороны, она была одета в красивое платье, — с непринужденной улыбкой ответил Лэмюэль.

— А это мысль! — сказала Донна.

Она принесла платье нежно-розового тона, пошитое на средневековый манер.

— Какая прелесть! — воскликнула Лилия. — Такое чувство, что оно из средневековья!

— А оно из средневековья, — ответила Донна.

Лилия облачилась в нарядное платье, которое подошло ей по размеру.

Донна посмотрела на Лилию:

Сегодня торжествует серебро

Земных зеркал.

И Госпожа их блики

Зовет на Карнавал.

Она плывет величаво

По неостывшей земле,

А шелест одеяний

Шепчет указания судьбе.

Желтые листья

Сомкнут веки

Ванильным сном.

Теплый ветер

Багряной дымкой

Пьянит душу,

Словно ром.

Черные ветви

Ласково погладят плечи.

Отчего же не вечен

Этот вечер...

(стихи Геллы)

— Неплохо было бы тебе поработать в паре с Донной, — задумался Лэмюэль.

— Здравая мысль, — усмехнулся Отто. — Танец двух дам.

— Да! Танец! Точно! — сказал Лэмюэль. — Донна, обучи ее вальсу.

Заиграла музыка. Донна схватила Лилию за руки и они закружились в вальсе.

Девушку совсем закружило, а ведь она еще не отошла после своей трехдневной болезни. Лилия почувствовала слабость и закрыла глаза.

Когда вновь вернулась возможность ощущать земную реальность, Лилия почувствовала легкие прикосновения к своему телу.

"Лэмюэль!!" — подумала она.

Но открыв глаза увидела, что полностью обнаженная лежит на руках у Донны.

— Что это такое?! — возмущенно пытаясь подняться, воскликнули Лилия.

Она попыталась глазами отыскать Лэмюэля, но услышала лишь его сладострастные стоны — он был в объятиях Отто, а с другой стороны его ласкал Лекан.

— А как же репетиция? — проговорила Лилия, устыдившись, что увидела эту сцену.

— А это и есть репетиция, — развратно улыбнулась Донна, трогая ее везде, где только возможно.

— Я не хочу!..

— Но придется, девочка, теперь ты одна из нас и обратной дороги нет.

— Из кого это "из вас"?

— Из актеров, — после минутной паузы улыбнулась Донна.

Она продолжала ласкать девушку везде. Лилия перестала сопротивляться и молча лежала. Она почувствовала в себе пальцы Донны. Боли не было, как с Лэмюэлем. Она представила его, что это его руки ласкают ее, его пальцы и губы. И стало хорошо. Она застонала. Вот, открыв глаза, она действительно увидела перед собой Лэмюэля. Теперь он начал ласкать ее, а сзади целовал Отто.

— Нет, нет, — пыталась вырваться Лилия.

— Лилия, мы хотим тебя, отдайся нам! — стучал голос в висках.

У нее не было сил сопротивляться.

— Отдай нам свою плоть, она — сосуд для нас, в котором мы встретимся, чтобы любить друг друга.

Лилия совсем ослабла. Они вошли в нее почти одновременно и ее снова пронзила адская боль.

— Я люблю тебя, — услышала она голос Лэмюэля и сердце забилось чаще.

Но, открыв глаза, Лилия поняла, что слова эти адресовались Отто, а уж никак не ей. Лэмюэль трахал ее и признавался в любви Отто! Мало того, он еще вывернулся, чтобы дотянуться до него и поцеловать в губы!

На глазах Лилии выступили слезы от обиды и от боли. Ощущая их двоих в себе, она параллельно ощущала себя последней шлюхой. Но в конце концов, ничего другого не оставалось, как смириться и терпеть. Эти страдания окупились минут через пять сумасшедшим физическим удовольствием.

Вот, Лилия уже лежала в объятиях Лэмюэля. Отто ушел развлекаться с Донной и Леканом. Лилия с обожанием посмотрела на Лэмюэля:

— Бери меня, мне больше не будет больно...

Лэмюэль провел рукой по ее телу:

— Ты способная ученица, из тебя выйдет чудесная актриса. Очень скоро ты сможешь сыграть роль вампира.

— Правда?! Так мне нужно немедленно учить слова.

— Нет, учить ничего не нужно, это будет игра без слов, — ответил Лэмюэль.

Она снова захотела его.

— Зачем она тебе? — сказал Отто.

— Неужели снова ревнуешь? — Лэмюэль заглянул в его глаза. — Мне нужна податливая ученица. Кроме того, она новый актер для нашего театра. Это не будет лишним.

— Мне кажется, что ты привязываешься к ней, — угрюмо сказал Отто.

— И вовсе нет! — Лэмюэль поправил декольте платья.

На голове его был белый парик, а челка, падающая на бок, прикрывала один глаз.

Лэмюэль подошел к Отто и сел на него сверху, обхватив ногами его торс. Он поцеловал Отто в губы, прикусив их до крови.

— Три столетия я люблю только тебя. Чего же тебе еще нужно, мой ненасытный?

Отто, распаленный страстью, опрокинул Лэмюэля на кровать и задрал его юбки.

— Ты почти как женщина, но не женщина...

— А ты хотел бы, чтобы я был женщиной? — спросил Лэмюэль.

Отто не ответил, только стал покусывать его тело.

Лэмюэль трогал шелк и вдыхал аромат его медовых волос.

— Красивый... — проговорил Лэмюэль. — Очень красивый...

— И весь твой...

— Да, весь мой... — с удовольствием сказал Лэмюэль.

Лэрри устал бороться с чудачествами племянника. Он ежедневно выбрасывал в окно связки наточенных кольев, но каждый день Скотти приносил все новые. И где только брал!

Вчера Лэрри выкинул в окно последний кол и чуть не выколол глаз прохожему, который стал ломиться в дом, чтобы учинить скандал.

Жить становилось все невыносимее и отвратительнее.

— Вампиры... Вампиры... — как маньяк, твердил Скотти.

Вместо энциклопедий на его столе лежали Библии в переплетах всех цветов.

Ложась спать, он бубнил на ночь какие-то молитвы и облепил всю стену возле кровати крестами.

— Если постучится кто незнакомый, — твердил Скотти, — и попросит войти, ты не впускай!

И на свою беду газовщик спросил у порога можно ли ему войти. Скотти стал намахиваться на него колом и предупредил, что если тот переступит порог дома, то он проткнет незваного гостя, как шашлык шампуром. Газовщик покрутил пальцем у виска и ушел. Поломку так никто и не исправил.

Лэрри злился и психовал. Ему казалось, что на  голову ему свалились все беды, какие только есть. Он не терял надежду вернуть Лилию, хоть она и казалась призрачной.

Лилия не могла ничего есть и  перестала есть вообще. Она хотела чего-то, но чего, сама не знала. Чего-то сильно не хватало.

— В какой поликлинике ты заостряла себе зубы? — спросил знакомый гот.

— Какие зубы? Я ничего не заостряла! — она посмотрела на себя в зеркало.

Зеркало упало из ее безвольно опустившейся руки и разбилось: зубы по бокам действительно стали заостренными и теперь больше напоминали клыки.

4

Браслеты обнимали его тонкие запястья, перчатки из черного шелка прикрывали кисти рук, пальцы украшали драгоценные кольца. Дерзкое короткое платье открывало по-женственному красивые ноги. Блестящие длинные волосы напоминали шерсть ухоженной черной кошки. Губы, красиво очерченные тонкой линией карандаша, дразнили и притягивали. Пушистые ресницы напоминали взмах крыльев бабочки. Вызывающий, сексуальный образ.

— Ты гляди, какая малышка! — сказал проходящий мимо незнакомец своему другу.

— Вау! Спорим, я сейчас зацеплю ее?

— Фак!

— На ящик пива!

— Давай! — со смехом сказал друг.

Приятель отправился прямиком к лавочке, на которой сидел Лэмюэль; было уже совсем темно.

Молодой человек проявил высшую меру наглости — он без лишних вопросов подсел к Лэмюэлю и начал его целовать. Увидев симпатичное лицо, Ламюэль ответил на поцелуй. Друг, наблюдающий в кустах, уже прикидывал в уме во сколько обойдется ему ящик пива.

Молодому человеку одного поцелуя показалось мало и он окончательно осмелел. Руки его полезли под платье Лэмюэля.

— Бля*ь! — через несколько минут воскликнул герой-любовник.

Он вытращил глаза на Лэмюэля и побежал, как ошпаренный.

— И что же ты ее не трахнул? — спросил друг.

— Пи**ец, это мужик!

— Да ну?

— Я выставляю тебе ящик пива, только пойдем отсюда скорее, а то как бы этот транс не трахнул меня!!

Лэмюэль смотрел в сторону. Он увидел идущую к нему Лилию.

— Что с настроением?

— Что ты сделал со мной?! — закричала она. — Говори правду!

Почему зубы мои постепенно превращаются в кошачьи клыки?! Ты занимаешься магией, отвечай, ты навел на меня порчу?!

Ламюэль непринужденно улыбнулся:

— О, сюжет становится все банальнее: героиня узнает правду и закатывает истерику: "Что ты сделал со мной?!"

— Хватит паясничать! — чуть не плача, сказала Лилия — Я тебя любила, я отдала тебе свою невинность, свое тело. Тебе и твоему другу, чтобы вы надо мною извращались! А ты проклял меня, колдун!

— Я сделал тебе благо, девочка, — спокойно сказал Лэмюэль. — Я подарил тебе молодость и красоту бессмертия. Никогда морщины не коснутся твоего лица, а тлен —  твоего тела. Ты должна воспевать меня, как своего благодетеля.

— Что ты со мною сделал?! — закричала Лилия. — Кто я?!

— Я понимаю, что ты сейчас мне не поверишь, — ответил Лэмюэль, — но я сделал тебя вампиром...

Лилия посмотрела на него и разразилась истерическим смехом. Волосы ее растрепались, а тушь размазалась по лицу:

— Ты держишь меня за малолетнюю дурочку, которой можно плести всякую ерунду, да?

Лэмюэль резко схватил ее за руку и усадил рядом с собой. Он был сильно разгневан.

— Сейчас ты сама все увидишь. Сиди и жди!

Они сидели молча. Лилия изредка поглядывала на Лэмюэля, но его лицо было монотонным, оно не выражало никаких эмоций.

Послышались шаги. Лэмюэль встал. Он пристально смотрел на прохожего. Случилось все очень быстро и Лилия не сразу осознала, что произошло. Она видела, как Лэмюэль, оскалив челюсти, впился в шею одуревшего от страха прохожего.

Девушка видела это и глаза ее расширялись все больше, будто бы их закапали ядом. Если бы ее спросили, что произошло, она не смогла бы дать вразумительного ответа.

Лилия помнила происходящее лишь отрывками. Как она очутилась возле Лэмюэля, она и сама не поняла. В следующий момент она уже вгрызалась в плоть острыми клыками, чувствуя вкус крови. Внутри становилось тепло и сытно. Мучивший столько времени голод, наконец, ее покинул... Кровь струилась по жилам, неся с собой блаженство.

— Стоп! — услышала она и сразу же спустилась на землю.

Прохожий рухнул. Лилия не могла осознать, что происходит, словно находилась под действием наркотика.

— Ну что, малолетняя дурочка, которой можно плести всякую ерунду, а? — спросил Лэмюэль, вытирая ее рот носовым платком.

— Что все это значит?

— То, что ты видела, то, что чувствовала, то, что теперь внутри тебя. Теперь ты одна из нас, в вечности...

Лилия ничего не понимала. Она почувствовала себя маленькой и совсем беззащитной. Девушка прижалась к Лэмюэлю, ей хотелось, чтобы кто-то взял над ней шефство.

— Ты не бросишь меня? — спросила она, поднимая глаза на Лэмюэля.

— Нет, я не брошу тебя. Считай, что я твой крестный отец. А крещение ты только что приняла. Аминь.

— Ты будешь принадлежать только мне? — спросила Лилия.

— Я не принадлежу кому-то одному. Я принадлежу всем и никому. Я — ветер, я — свобода, я — вечность.

Лилия получила приглашение в театр. Нет, в людской театр, где начиналась премьера "Мастера и Маргариты".

Она вцепилась в руку Лэмюэля. С другой стороны шел Отто. Он был явно недоволен ее присутствием. Лилия боялась его. Такого красивого, у которого никогда не знаешь, что припрятано на уме. Она поплотнее жалась к Лэмюэлю. Он сумеет ее защитить. От всего мира. От всех.

Сзади шла Донна, держа за руку Лекана. Все думали, что это мать идет со своим сыном. Никому и в голову не могло прийти, что это идет жена с мужем!

— Он же маленький ребенок! — возмутилась Лилия на ухо Лэмюэлю.

— Радость моя, — ответил он. — Ему пятьсот лет от роду! Его сделали вампиром в девять лет и он навсегда остался с внешностью ребенка, хотя в мозгах его роятся уже давно не детские мысли.

Они сели на лоджии. Отто нежно поглаживал руку Лэмюэля, пожирая его глазами. Когда его взгляд случайно встретился со взглядом Лилии, она заметила, как в глазах Отто зажглась ненависть и ревность. Девушка поспешила отвести взгляд и спрятала лицо на плече Лэмюэля.

Лэмюэль зевал, прикрыв рот веером. Ему было скучно. Актеры ему казались бездарными, а спектакль пресным. Он говорил, что скоро поставит спектакль его театр и люди увидят, как должны играть настоящие актеры. Сердце Лилии затрепетало. Ведь она в первый раз выйдет на сцену! Как все пройдет? Не опозорит ли она себя перед зрителями, а главное — перед Лэмюэлем?

Во время антракта Лилия вышла в туалет. Как назло, свет отключился. Она осталась в абсолютной темноте. Был слышен шум воды, нарушающий тишину. Лилии стало жутко. Девушка осталась совсем одна в этой тишине и пустоте. Чьи-то руки схватили ее сзади. Лилия вскрикнула.

— Тихо! — ответили ей.

— Кто вы? — испуганно спросила Лилия.

Человек прижал ее к стене. Раздался щелчок зажигалки.

В темноте Лилия увидела красивое лицо Отто, освещенное маленьким огоньком. Огонек погас и вампира снова скрыла темнота. Страх Лилии усилился.

— Что вы хотите от меня? — пролепетала она.

Отто наклонился к ней, поцеловал, а потом до крови вцепился в губу. Лилия почувствовала ее вкус во рту.

— Какого черта ты прицепилась к моему парню, по какому праву влезла в нашу семью?

— Я не... — начала она, не зная, что ответить.

Страх переполнял ее и парализовал.

— Он не любит тебя, глупая овечка, он меня любит и всегда любил. Он с тобой никогда не будет!

Лилия молча слушала.

— Молчишь? Помнишь, как я трахал тебя тогда? Тебе было больно, страшно и стыдно. Лэмюэль отдал твое тело мне. Да, тебя можно только трахнуть для разминки перед настоящим сексом с моим любимым.

Он задрал ее юбку и резко вошел. Лилия закричала. Отто закрыл ей рот рукой.

— Заткнись и слушай: если Лэмюэль узнает о нашем разговоре, ты ой как пожалеешь!

Девушка чувствовала себя совсем беспомощной. Он мог с ней безнаказанно делать все, что хотел. Она была в его власти.

Он взял ее и кроме боли и страха Лилия ничего не испытывала. От безысходности она вцепилась в плечи Отто руками. Потом ее охватило резкое возбуждение. Тело пронзила дрожь. Стало хорошо и Лилия не сдержала стон.

Отто отпустил ее:

— Предупреждаю, не стой у меня на пути, иначе ты за это дерьмо заплатишь!

Лилия выбежала из туалета, на ходу вытирая слезы.

— Что у тебя с губой? — спросил Лэмюэль, когда она вернулась.

— Случайно прикусила, — ответила Лилия, стараясь не смотреть на него.

Она думала. Пока взгляд не остановился на сидящем впереди человеке. Вернее, на его шее.

Захотелось...

5

Один раз, когда Лэрри был во дворе, он заметил через окно, как Лилия борется с сумасшедшим Скотти, который пытается пронзить ее остро отточенной палкой. Видя неладное, Лэрри побежал на помощь. К сожалению было поздно — Лилия лежала на полу, а из ее груди торчала острая палка-кол. Лэрри вынул окровавленное орудие убийства.

— Сумасшедший придурок! — закричал Лэрри. — Ты убил ее!!

Скотти бубнил что-то невнятное и как-то странно потирал шею.

Собрав последние крупицы здравого смысла, Лэрри решил закапать труп подальше от дома, пока об убийстве не прознали родители или соседи. Он заставил Скотти помогать ему.

Скотти провалялся на кровати три дня. Не ходил в школу и не вставал вообще. Лэрри думал о случившемся, которое до сих пор доходило до сознания с трудом. Появление Лилии, сумасшедший Скотти с палкой... Труп. Все это не входило ни в какие рамки. Лэрри не знал, что делать, как вести себя дальше. Парень сам был на грани помешательства. Ему казалось, что все уже знают об убийстве Лилии и подозревают его в том, что он к нему причастен.

Если случайно люди на улице переговаривались, Лэрри думал, что они непременно обсуждают его. Если кто-то что-то сказал — Лэрри чудилось, что на него показывают пальцем. Паранойя доводила до сумасшествия и это было невыносимо. Парень не мог есть, спать. Он почти не выходил из дома. Вздрагивал при малейшем стуке. Лэрри думал, что не сегодня-завтра их дом оцепят полицейские и все будет кончено. Он думал не столько о том, что потерял Лилию, как о том, что его отправят, как соучастника, в тюрьму. На Скотти ему было наплевать.

Пусть этого придурка изолируют, он это заслужил. Но самому сидеть за грешки чокнутого племянника Лэрри уж никак не хотелось.

Отцу парень сказал, что ходит вирус гриппа и они со Скотти заболели. Но рано или поздно на улицу все равно пришлось выйти.

Лэрри зашатался. Он схватился руками за столб, чтобы не упасть — навстречу ему шла Лилия. Живая, цветущая, улыбающаяся. Выглядела превосходно.

— Не здоровится, Лэрри? Ты такой бледный, — Лилия помахала рукой.

— Ты же умерла... — промямлил Лэрри.

— Я? Умерла? — усмехнулась Лилия. — От чего? От того, что твой братец палкой проткнул мне кожу на спине и я потеряла сознание от боли? Ха! Не дождетесь!

— Так ты жива! — все еще не веря, воскликнул Лэрри, пытаясь ее обнять.

— Руки! — сказала Лилия и, многообещающе улыбнувшись, прибавила: — Скоро увидимся, привет племяннику!

Лэрри побежал в дом и, споткнувшись, чуть не разбил нос об крыльцо. Теперь можно было расслабиться — она жива. Никакой полиции, никакой камеры — ура!

— Скотти! Скотти! — кричал Лэрри. — Вставай, придурок! Она жива — слышишь? Лилия жива! Нам ничего не будет!

Скотти сидел на кровати. Он молча посмотрел на Лэрри таким взглядом, что тому стало жутко. Лицо Скотти было чрезмерно бледное с зеленюшным оттенком. Как после долгой болезни.

— Все хорошо? — выдавил из себя Лэрри.

Скотти молча отвернулся и продолжил заниматься своим делом — складывать распятия, библии, чеснок в огромный пакет. Связывать деревянные колы.

«Наконец-то решил избавиться от этой хрени, придурок», —  подумал про себя Лэрри и пошел на кухню...

Зал был полон народа. Сегодня состоится премьера «Саги о любви и смерти». Заднюю часть зала занимали вампиры, переднюю — ничего не подозревающие доноры, среди которых был некто Зик, путешествующий по миру и случайно забредший на этот спектакль.

Уже четверть часа Зик, не отрывая глаз, наблюдал за прекрасной пышноволосой дамой в вызывающем кроваво-красном платье. Он следил за каждым ее движением, за малейшим вздохом или взмахом ресниц. Дама (которой был сам Лэмюэль), запела:

Бог на клавишах чувств человечьих играет.

Полнозвучьем искусств — души переполняет.

Как мажор и минор — в них любовь и разлука.

Сменит счастья восторг — безысходности скука.

Ее взял за руку прекрасный юноша в камзоле, расшитом золотой нитью (коим был Отто). Смотря на даму пылающим страстью взглядом, он запел:

Плачь ноктюрном, печаль, — чернокрылая птица.

Как надежду нам жаль,

Что не сможет уж сбыться.

Словно чардаш летит — жизнь в своей круговерти.

Грустным маршем звучит

Приближением смерти...

(стихи Т. Беловой)

Погас свет. Дама в красном взяла в руки цепи, горящие на концах ярким огнем, и начала свой танец. Она была уже в красной прозрачной накидке. Зал восторженно вздыхал, следя за движениями ее тонких рук, вертящих цепи с поразительной быстротой и точностью.

Это был настоящий танец огня. Огонь плясал, дразня своими красными язычками, которые то подпрыгивали вверх, то опускались вниз, вертелись спиралью, описывали круги вокруг тонкого стана Лэмюэля, вокруг его головы. Казалось, одно неточное движение — и Лэмюэль сам вспыхнет, как факел.

Вот языки огня рисуют в воздухе восьмерки, огнедышащие знаки любви, которые клеймом впивались в несчастную душу Зика с каждым движением дивной танцовщицы.

— Ах! — воскликнул зал, когда Лэмюэль прокрутил цепи так близко, что огонь едва не коснулся его лица.

— Ах! — громче всех воскликнул Зик.

Лэмюэль даже со сцены заметил пристально наблюдающую за ним пару глаз человека, лицо которого было скрыто капюшоном. Он продолжал извиваться в танце, подобно змее, танцующей свой смертельный танец.

На сцене появилась молодая девушка в белом платье, с распущенными волосами. Лилия...

Лэмюэль, вращая огнями, подошел к Лилии так близко, что огни едва не дотронулись до ее нежной кожи. Зрители ахнули. Зик вытянул шею, но тут же поплотнее нахлобучил свой капюшон.    

Лэмюэль, описывая над головой и станом Лилии огненные круги, изогнувшись, подарил ей свой поцелуй. Их губы слились, а огни все продолжали свой победоносный танец.

Вот все стихло. Огни погасли. Тишину взорвали аплодисменты. Через мгновение сцена зажглась. К публике, взявшись за руки, вышли артисты: посредине красавец Лэмюэль, по бокам его держали за руки Лилия и Отто, дальше стояли Донна и Лекан.

— Браво! Бис! — кричали зрители в первых рядах.

— Бис! — заорал Зик, но тут же в страхе обернулся: никто ли не увидел его уродливого лица?

Лэмюэль с улыбкой поклонился.

— По просьбе обожаемых зрителей мы выступим на бис. Миниатюра будет называться: «Ужин вампира! ».

Тут актеры спрыгнули со сцены, а остальные вампиры, с нетерпением ждавшие ужина на задних рядах, вскочили со своих мест. Люди разразились воплями, почувствовав на своих шеях далеко не театральные клыки.

Лилия приободрилась и, подражая остальным членам своей новой семьи, впилась кому-то в шею.

Стояли крики, стоны, вопли, причмокивания кровососов, кто-то падал, кто-то боролся, кто-то визжал от ужаса.

Так получилось, что Лэмюэль прыгнул на Зика. Зик схватил его за плечи.

— Вампир не может питаться вампиром, — хрипло сказал он.

Лэмюэль отшатнулся:

— Кто вы? Я не знаю вас!

— Вампир, который странствует в поисках своего места по всему свету. Которому нет жизни и нет смерти.

— Почему вы так смотрели на меня во время спектакля? — спросил Лэмюэль.

— Я был сражен вашей красотой и грацией, — печально проговорил Зик. — Много веков скитаясь по свету, я не встречал женщины, прекраснее вас...

— Я не женщина, — опустив голову, печально проговорил Лэмюэль.

— Святые мученики! — прошептал Зик, все еще помня свое прошлое средневекового тамплиера.

— А вы... — проговорил Лэмюэль. — Почему скрываете свое лицо? Я хочу посмотреть на вас.

— Ах нет, — Зик отвернулся в сторону, — не стоит. Я здесь инкогнито.

— Не знаю что, но что-то меня тянет к вам, — сказал Лэмюэль.

— Ах, бросьте, что Вас может тянуть ко мне!

«Вы еще не видели моего лица! » — добавил он про себя.

— Я не знаю...   что. Наверное, ваши глаза. Я видел, как они пожирали меня, когда вы наблюдали за мной.

— Грешно, грешно, вы — мужчина,   —  шептал Зик, чуть не перекрестившись по старой привычке, но вспомнил, что он давно уже вампир. А креститься вампиру было бы высшей мерой кощунства.

— Не знаю... Вы чем-то привлекли меня. Я так несчастен... Мне кажется, вы смогли бы помочь мне, — Лэмюэль кинулся к Зику, но тот отшатнулся.

— Нет, нет!... Грешно, грешно!

— Вам ли говорить о грехе, когда вы убиваете людей ради насыщения плоти!

— О! — взвыл Зик. — Не нужно это говорить. Вы просто режете меня ножом.

— Подойдите ко мне, — сказал Лэмюэль, — я хочу видеть, хочу чувствовать вас...

— Нет, нет! — Зик побежал, заметавшись в толпе обляпанных кровью вампиров.

— Постойте, откройте хотя бы свое имя! — закричал Лэмюэль, но Зик уже пропал.

Он посмотрел вокруг, на толпу сосущих кровь. Лэмюэль поймал взгляд Отто. Отто пробрался к нему.

— Кто это был? — грозно спросил он.

— Не знаю.

— Кто это был? — повторил Отто. — Вампир, да?

— Я не знаю, — раздражаясь ответил Лэмюэль. — Какая тебе разница, кто это был?! Прекрати меня контролировать!

Он ушел.

— Лэмюэль! — закричала Лилия.

Не оборачиваясь, вампир сделал знак руками, означавший, что "все свободны".

Лилия увидела испепеляющий взгляд Отто. Она опасалась его больше всех. Ревность может творить страшные вещи.

6

— Фу, блин, ты бледно-зеленый, как поганка. Как из гроба встал, — сказал Лэрри.

Скотти продолжал молча сидеть над тарелкой, так и не притронувшись к еде. Залетевшая в открытое окно муха, деловито уселась на столе, потирая лапки. Лэрри ударил кулаком и размазал муху по столу. Увидев капельку крови, Скотти обмакнул в нее палец и засунул себе в рот, прикрыв глаза от удовольствия.

— Вот ты ебнутый! — смотря на него, сказал Лэрри. — Я с тебя хренею.

Скотти посмотрел на него вполне серьезно сказал:

— Еще одно слово и с тобой случится то же самое, что и с этой мухой.

В руках он держал молоточек для отбивной, тихонько постукивая им по столу.

— Да пошел ты! — Лэрри схватил со стола бутерброд и ушел в комнату.

По правде говоря, он боялся Скотти. После случая с Лилией, Лэрри уже не сомневался, что у племянника поехала крыша.

Скотти смотрел на оставшуюся каплю крови на столе вместе с растертыми по нему внутренностями мухи.

Не сдержав себя, он подбежал и с жадностью слизал все, что оставалось.

Отто заглянул в гримерную. На диване лежал голый Лэмюэль, а на его животе разлегся огромный рыжий пес. На полу валялись вещи, пустая бутылка из-под вина. Дымилась сигарета в пепельнице.

— Лэмюэль! — строго воскликнул Отто.

— Чего?

Он пьяным и сонным голосом ответил Отто и, причмокивая, перевернулся на другой бок. Отто резко схватил его за волосы, намотал их на свою руку и потянул.

— Ай! — закричал Лэмюэль.

— Опять трахался с собакой?!

— Я всего лишь отсосал у него, а он немножко полизал меня...

Отто сильнее потянул за волосы.

— Ай, ай, больно! Вы все меня не любите! — плаксивым голосом сказал Лэмюэль. — Только Нерон любит меня, он один!

Лэмюэль сильнее обнял пса.

— Пшел вон! — Отто со злостью пнул собаку ногой с дивана. Собака с визгом убежала.

— Нерон! Куда! Ай! — закричал Лэмюэль, потому что Отто сильнее дернул его за волосы.

— Хватит пить! Посмотри, во что ты превратился!

Отто стал бить его по щекам, чтобы отрезвить.

— Ай, ай! — Лэмюэль пытался закрыться от ударов. — Хватит бить меня!

Он стал всхлипывать. Макияж потек. Тушь, тени, грим — все размазалось по лицу.

— Нет! — сказал Отто.

Он схватил Лэмюэля за волосы, пытаясь дотащить до  зеркала. Тот упал на пол.

— Поднимайся! — грубо сказал Отто, дав ему пинка под голый зад.

Люмюэль стал хныкать. Он пытался подняться, но его шатало из стороны в сторону и подняться никак не получалось. Тогда Отто потянул его за волосы так, что чуть не оторвал вместе со скальпом.

— Не надо! — заверещал Лэмюэль и снова начал плакать.

Подталкивая его пнями, Отто все же удалось довести Лэмюэля до зеркала. Вампир держал его голову за волосы в одной руке, будто был Персеем, доставшим голову медузы горгоны.

— Смотри, смотри, любуйся на себя в зеркало! — с презрением сказал Отто. — Вот он, величайший исполнитель женских ролей, пред красотой и талантом которого преклонялись несколько веков! Смотри, смотри! Вот это Лэмюэль, который сосет у собаки по ночам, пьет, как грузчик, и валяется в пьяном угаре, как полное ничтожество!

— Прекрати, — еле выговорил Лэмюэль, пытаясь закрыть лицо руками, чтобы не видеть своего отражения в зеркале.

— Умывайся! — безжалостно сказал Отто, подставляя ему графин с водой.

Видя, что все попытки Лэмюэля умыться терпят фиаско, Отто стал умывать его сам. Через какое-то время размазанный по лицу грим удалось удалить. Отто взял полотенце и вытер лицо Лэмюэля так, как посудомойщица вытирает тарелку в конце рабочего дня.

— Я напился потому... потому, что никто меня не понимает... — заплетающимся языком бормотал Лэмюэль. — А я не женщина, не женщина, — он снова стал хныкать.

— А ноешь, как женщина! — Отто швырнул его на кровать. — Если тебя позволено трахнуть даже собаке, то почему бы мне не трахнуть тебя? Хорошая мысль!

— Да, трахни меня, трахни! — продолжал поскуливать Лэмюэль. — Затрахай меня до смерти!

Отто поспешно и со злостью скинул с себя всю одежду и залез на Лэмюэля, тело которого беспомощно лежало на диване. Он взял лицо Лэмюэля за подбородок и до боли сдавил, а потом просунул свой язык ему в рот и поцеловал.

— От тебя разит алкоголем и блевотиной! — сказал Отто.

— Тогда оставь меня! — закрылся руками Лэмюэль. — Видишь, у меня ничего нет! Ни груди, ни вообще... Я плоский, плоская! Зачем я тебе такая? Иди, оставь меня! Нерон! Где Нерон? Только он любит меня...

— Да это просто невыносимо! — возмутился Отто.

Он за волосы, как куклу, поднял Лэмюэля над диваном, а потом перевернул его на живот.

— Ай, — заплакал Лэмюэль, когда почувствовал, как грубо ворвался в его плоть Отто. — Лучше мне спать с собакой! Нерон!

— Заткнись! — стукнул его по спине Отто, стараясь трахать так, чтобы было как можно больнее.

— Ай, больно! — снова пьяным голосом кричал Лэмюэль.

Отто вошел во вкус и с каждым его возгласом делал еще больнее.

Лэмюэль пытался скинуть его с себя, но у него ничего не получалось. Тогда он начал плакать ещё громче. Отто быстро кончил и поднял голову возлюбленного за волосы.

— Я покончу с собой! — сквозь слезы сказал Лэмюэль

— Да? Интересно, каким это образом.

— Мертвая кровь.

— Придурок!

Отто взял его обессилившее тело в свои руки.

— Отто, оставь меня. Ты меня только мучаешь, только причиняешь боль. Никто меня не любит...

Отто откинул с его плеча растрепавшиеся волосы и прошептал на ухо:

— Мой самый-самый любимый... Тот, кого я всегда желаю и телом и душой.

Отто присосался к Лэмюэлю.

— От меня же разит алкоголем и блевотиной? — спросил Лэмюэль, немного отрезвев.

— А мне все равно.

— Спасибо, — Лэмюэль опустил голову к нему на колени. — Холодно...

Отто накрыл его байковым покрывалом. Лэмюэль закрыл глаза и сразу же заснул. Отто нежно поглаживал его по волосам.

К утру это снова была звезда. Помятый вид скрылся под ярким макияжем, а кислое лицо за притворной улыбкой. Это снова был великий актер. Вечно прекрасный бог, у которого не существует проблем.

— Насколько я уродлив, настолько он прекрасен, — размышлял Зик.

Он нашел себе пристанище в каком-то заброшенном доме. Денег у него не было. Пропитание добывал естественным путем. Все имущество Зика — это был старомодный сюртук, брюки, башмаки, плащ с капюшоном и котомка за плечами. В ней хранились какие-то личные вещи — перстень ордена тамплиеров, серебряная ложка с королевского стола, табакерка, в которой был нюхательный табак, старый кошель с впалыми боками — верный его спутник из столетия в столетие. Крест ордена тамплиеров он пожертвовал какому-то монастырю, считая, что став вампиром, хоть и не по своей воле, ему держать у себя распятие теперь грешно.

Старый заброшенный дом окутала паутина. Убогую мебель покрывал толстый слой пыли. Напротив стояло большое зеркало, в котором Зик и увидел свое отражение. Он простонал и закрыл лицо руками.

— О, и почему вампиры на самом деле отражаются в зеркалах! Ненавижу зеркала!

Он стукнул по зеркалу кулаком и оно разлетелось на осколки

— Кака я ненавижу себя, свое уродливое лицо, свою проклятую жизнь!

Сразу же вспомнился облик Лэмюэля и сердце урода забилось чаще, а на душе стало тепло и хорошо.

"Но это же мужчина! Грешно, ой грешно!"

Урод присел в кресло, которое заскрипело под ним.

"Вы чем-то привлекли меня. Я так несчастен... Мне кажется, вы смогли бы помочь мне"... — вспоминались слова, бередящие душу.

— Ах, если бы знал ты, какой урод привлек тебя, то взял бы свои слова обратно! — печальным эхом раздался одинокий монолог в пустом доме.

— Смотри, какая сучка! — сказал один ночной бродяга своему компаньону.

— Я хочу ее трахнуть!

— Так давай трахнем. Сейчас она в подворотню зайдет. Там темно и никого нет. Там не отвертится.

— А если кричать начнет?

— Рот закроем.

— Чем?

— Х... м!

Они весело посмеялись, предвкушая, что сейчас неплохо развлекутся. Но охотники за чужой плотью ещё не знали, что поразвлечься с ними решил на самом деле Лэмюэль. Он прекрасно видел их и вызывающе медленно шел, покачивая бедрами, как женщина. Мини-юбка обнажала стройные ноги, удлиненные каблуками-шпильками. Лэмюэлю могла позавидовать самая красивая топ-модель.

Он свернул в подворотню. Его схватили сзади за шею.

— Стоп, детка, стоять! Будешь умницей и больно не будет, получишь удовольствие.

Насильник полез под юбку:

— Бля...

— Что такое?

— Там член!

— Иди ты!

— Отвечаю. Да это мужик! Твою мать...

Лэмюэль расхохотался.

Он шваркнул одного из негодяев об стенку. Тот ударился головой и отключился. Второго схватил за шею:

— Что, хотел трахнуть меня, пупсик? А трахну тебя я!

Он развернул насильника к стене и спустил с него штаны.

— Нет! Только не это, бля! Отпусти, найдем, прикончим ведь!

— Не найдешь, — спокойно сказал Лэмюэль, засовывая свой член в его задницу. — Потому что жить тебе осталось лишь до того момента, пока я не кончу. Поэтому молись, чтобы я кончил нескоро.

Раздражаясь из-за криков и воплей жертвы, Лэмюэль представил гениталии своего здорового рыжего пса, чтобы быстрее кончить. Потом вампир впился клыками в шею жертвы и начал смоктать кровь.

Второй бродяга, придя в себя, с раскрытым ртом наблюдал, что делают с его приятелем, а, опомнившись, в ужасе убежал. У него случилась психологическая травма и он начал сторониться женщин, боясь их больше геенны огненной.

Лэрри разделывал мясо на кухне. Скотти молча наблюдал за ним, попивая кофе маленькими глотками и затягиваясь сигаретным дымом (он начал курить).

Задумавшись о Лилии, Лэрри порезал ножом палец. Хлынула кровь.

— Черт! — Лэрри развернулся.

Он заметил, как пристально, маниакально смотрит на его палец племянник. После истории с колом, Лэрри уже не знал чего от него еще можно ожидать. Взгляд племянника насторожил, испугал его.

— Послушай, — сказал Лэрри, — я, конечно, ни на что не намекаю, но... Может тебе психиатру показаться?

Скотти продолжал смотреть на него, будто ничего не слышал. Лэрри передернуло. Он поспешил уйти.

Увидев капли крови, оставленные Лэрри, Скотти немедленно кинулся слизывать их.

Кофе, кровь, сигареты...

Кофе, кровь, сигареты. Кровь и сигареты. Лилия курила, вытирая измазанный кровью рот носовым платком. Ее праздничное белое платье было также заляпано кровью.

— Ай-ай! Нужно быть осторожнее, — сказала Донна, водя пальцами по ее округлому плечу. — Кровь плохо отстирывается, а с портными у нас не шоколадно. Снимай платье, нужно его замочить в порошке.

— Мне не во что переодеться...

— Я принесу.

Лилия скинула с себя платье. Донна с вожделением смотрела на ее юное упругое тело. Как хорошо, что оно останется теперь таким навсегда. Навечно. Вечные семнадцать! Вечная весна. Донна была постарше. Вампиром ее сделали в двадцать шесть. Но тело ее было стройным и гибким, а лицо свежим и прекрасным.

— Где же платье? — спросила Лилия.

Донна очнулась, будто бы ото сна.

— А... платье, — она облизала палец и провела им по обнаженному плечу Лилии. — У тебя все еще вид невинной девственницы, хотя Лэмюэль и Отто уже окончательно тебя развратили. Но я хочу тебя. В первый раз, когда я тебя увидела, то почувствовала пробуждающееся желание.

— Не стоит...

— Брось, хватит корчить из себя невинность. Они трахали тебя вдвоем, — Донна опустила ее на  диван и начала гладить. Ее бархатистые пальцы были нежными и приятными и, когда они касались Лилии, она легонько вздрагивала.

— Надеюсь, ты не будешь против, если к нам присоединится мой муж.

— Но он же ребенок! — возмутилась Лилия.

— Освободись от предрассудков! Мой муж — далеко не ребенок. Он гораздо старше и опытнее нас.

Лилия устала возражать и сопротивляться. Она отдалась им. Лекан был чересчур опытен в премудростях секса как для мальчика. Лилия не сомневалась, что он прожил минимум, как пять веков. Они, вместе с Донной, довели ее до такого оргазма, что она начала кричать.

Вскоре секс втроем стал для Лилии обычным делом. Она уже не воспринимала его в штыки, как в первый раз. Ей понравилась пара Лекан и Донна. Лекан знал свое дело, Донна нежно и утонченно умела доставлять удовольствие . А вот Лэмюэль и Отто... Секс с Отто всегда был жестким и граничил с насилием, но это не могло сравниться ни с чем другим. Лилия боялась самого Отто. Она знала, что он ее ненавидит.

Подул свежий ветер. Подхваченные им желтые листья закружились в легком танце. Они делали пируэты в воздухе и снова опускались на землю, а потом все начиналось сначала; нелепый, но прекрасный круговорот.

Осень выдалась теплой. Лэмюэль, в легкой осенней шубке, смотрел на водную гладь. Стоя возле пруда, он оперся о дерево. Вампир смотрел, как листья, подхваченные ветром, плавно ложатся на воду и, словно маленькие кораблики, начинают свое путешествие.

Лицо его, женственно-прекрасное, было печально. Лэмюэль думал о неудовлетворенности своей жизнью. Да, он — звезда. У него есть театр. Отто без ума от него и тоже ему небезразличен. Он вечно молод и прекрасен, его не отличить от женщины. Но... Все же — он не женщина!

7               

С какой печалью и завистью Лэмюэль не раз провожал глазами какую-нибудь пышногрудую даму, имеющую третий-четвертый размер груди!

Он, с застывшими в  глазах слезами, смотрел на свою впалую грудь и проклинал судьбу. Сколько веков мучился он, чувствуя себя не в своем теле!

Лэмюэлю казалось, что родись он женщиной — все было бы по-иному. Он смог бы обрести счастье.

Сколько раз этот вампир задумывался о том, чтобы лечь на операционный стол! Но Отто всячески отговаривал его, стращая, что Лэмюэль вообще может превратиться в гермафродита и будет еще хуже, чем есть сейчас. Быть может, Отто говорил это лишь для того, чтобы не лишать себя удовольствия, так как Лэмюэль иногда проявлял желание трахать его.

Возле пруда сидел Зик в нахлобученном, как всегда, капюшоне. Он тоже был печален, думая о своем уродстве. О том, что наперекор его воле, его сделали вампиром. И он теперь смертельный грешник. Нет ему прощения, пощады от Господа. Вечность — лишь мука для него.

Зик вздохнул, решив добить себя до конца, взглянув на свое отражение в пруду, но увидел прекрасный облик Лэмюэля. Машинально старый вампир обернулся.

— Господи... — прошептал Зик. — Хотя твое имя из моих уст теперь звучит, как кощунство...

— Постойте, я знаю Вас! — вскричал Лэмюэль.

— Вы не можете знать меня, сударь, мы не были знакомы! — ответил Зик.

— Если мы не были знакомы, откуда тогда знать вам, что я — сударь, а не сударыня? — спросил Лэмюэль. — Я узнал ваши глаза. Вы — тот вампир, который посещал наш театр. Который так пристально смотрел на меня.

— Забудьте! — ответил Зик, собираясь уходить.

— Постойте, не оставляйте тут меня одного, мне так плохо! Душевные терзания плавят мой мозг и я на грани...

— Если бы вы знали мои душевные терзания, — ответил Зик, — все остальное показалось бы вам детским лепетом!

Он собирался уходить, но Лэмюэль схватил его за руку:

— Постойте... Я говорил вам в прошлый раз, что меня что-то в вас притягивает и я вижу, что тоже вам небезразличен...

— Грешно... Грешно... — проговорил Зик, отворачиваясь.

— Грешно?! — изумился Лэмюэль. — Это слово уместнее слушать из уст монаха, чем из уст вампира.

— Господь... Он покарает...

— Господь?! А ты уверен, что он есть? Может и покарал бы, если бы существовал. Мы сами себя караем. В наше время легче поверить в существование вампира, чем в Господа. Вы, кстати, какого века рождения будете?

— Я рожден в конце тринадцатого столетия.

— Ого... Я, в сравнении с вами, едва ли не отрок. Хочу заметить, я интересовался историей и могу с уверенностью сказать, что король Эдуард второй был геем, ежели вам это неизвестно. Эти связи существовали с давнейших времен, поэтому вам здесь нечего стыдиться. А люди ни за что не подумают, что я — мужчина (хотя мне глубоко наплевать на то, что они подумают). Так идите же сюда, мой дражайший и умудренный опытом друг! Я смею рассчитывать хотя бы на поцелуй?

— Нет, нет! — отшатнулся Зик от него, как от чумы ходячей.

— Неужели я настолько отвратителен?! — удивился Лэмюэль.

— Нет, это я отвратителен!

— Ох, не наговаривайте на себя! — сказал Лэмюэль.

— Я знаю, о чем говорю!   —  возразил Зик. — Я хочу уйти и не видеть вас больше никогда!

— Потому что боитесь признаться самому себе, что влюбились в меня?

Зик промолчал.

Лэмюэль кинулся к нему:

— Стой! Даже, если ты трус, я окажусь смелее тебя...

Лэмюэль вдруг начал целовать его резко и страстно, закрыв глаза. Капюшон упал.

— Фу, как такая красивая женщина может целоваться с таким отвратительным до тошноты уродом! — возмутился прохожий.

— Это "Красавицу и чудовище" снимают, — захохотал его приятель.

Очарование поцелуя прошло и Лэмюэль открыл глаза: перед его красивейшим лицом предстала отпугивающая, отвратительная мина.

— Мама дорогая... — проговорил Лэмюэль.

Он прирос к земле. Зик надел капюшон и пустился бежать.

Лэмюэль ничего не ответил. Он продолжал стоять даже тогда, когда Зик скрылся за кустами.

Потом подошел к пруду. Мимо него пролетел большой желтый лист и, опустившись на воду, стал маленьким осенним корабликом. Лэмюэль смотрел на свое безукоризненное отражение в воде. На белизну кожи, на падающие на мех шубки черные накрученные локоны. Он представлял лицо Зика, если это можно было назвать лицом, и думал о том, что неужели могут на свете существовать подобные уроды!

Лэмюэль вернулся в странном расположении духа.

— Где ты был? — спросил Отто.

— Какая разница! — раздраженно ответил вампир, которого уже достали эти дотошные вопросы.

— Ты пропустил репетицию!

— У меня не было настроения.

— Если мы будем ждать твое "настроение", то вообще провалим спектакль! — разозлился Отто.

— Тут не в спектакле дело, — ехидно посмотрел на него Лэмюэль. — Просто ты хочешь меня трахнуть, да не трахнешь!

— Иди сюда! — начал еще больше злиться Отто.

Лэмюэль смотрел на себя в зеркало, издевательски улыбаясь накрашенными губами, и стал медленно снимать бретельки платья. Сначала обнажил одно плечо, затем другое. Потом засунул палец к себе в рот и, облизав его, провел по соску:

— Хочу сегодня девочку. Я — лесбиянка.

— Что?! — взбеленился Отто. — Я убью эту сучку-выскочку! Я высосу ее мозги, а сердце подам к столу под шубой!

Лэмюэль продолжал свой издевательский стриптиз. Он медленно, крутя бедрами, снял с себя платье, оставшись в белых женских трусиках и такого же цвета чулках.

— Иди сюда! — гневно повторил Отто, представив, с каким ожесточением трахнет друга.

Лэмюэль продолжал его игнорировать. Он поставил стройную ногу на кресло и медленно принялся снимать с нее чулок, стоя к Отто спиной. Женские трусики были совершенно прозрачными.

Отто не мог больше терпеть таких издевательств. Он решительно направился к Лэмюэлю. Вампир с женским визгом, в одном чулке и трусиках, бросился бежать и заперся в гримерной.

— Открой сейчас же! — стал тарабанить в дверь Отто.

— Не дождешься! — отрезал Лэмюэль. — Так, сейчас я медленно снимаю свой чулок...

Чулок этот вскоре полетел на пол, следом приземлились и трусики.

— Я уже стою совсем обнаженный, — проговорил Лэмюэль, — стою и ласкаю свое безупречное тело...

— Открой! — закричал Отто невменяемым голосом. — Я вышибу дверь!

— Вышибай, — спокойно сказал Лэмюэль. — А я с еще большей страстью ласкаю себя и сейчас сам себя трахну! А ты стой и глотай слюну! — он начал стонать.

— Ну, берегись! — предупредил Отто.

Он схватил деревянный сценический молоток и принялся колотить им в двери.

— Стучи, стучи, все равно ты этим ничего не добьешься, — и он снова принялся вызывающе стонать.

Отто не на шутку рассвирепел. Он стучал так, что действительно проломил дверь.

Он схватил Лэмюэля за волосы и выволок его из гримерной. Лэмюэль визжал довольно высоким голосом.

— Попалась! — демонически захохотал Отто.

Лэмюэль отчаянно сопротивлялся. Он стал кусаться, царапаться и осыпать Отто всевозможными оскорблениями. Вампир швырнул его на диван животом вниз и придавил коленом.

— Ай—ай—ай! Вскричал Лэмюэль. Отто схватил черные жгуты и, навалившись на Лэмюэля тяжестью своего тела, чтобы тот не двигался, привязал его запястья к кровати. То же он сделал и с его ногами.

Лэмюэль чувствовал себя жертвенным агнцем на заклании.

— Что, будешь теперь выебываться? — с усмешкой спросил он, беря в руку плеть. — Ты же так  ее любишь! Плеть обожгла спину и ягодицы Лэмюэля.

— Отто, прекрати! У меня нет настроения сегодня терпеть боль.

— Вот так? Зато у меня есть настроение ее тебе сегодня доставить, — он снова со всего размаху обжег ягодицы Лэмюэля.

— Хватит, Отто!

— Любишь меня? — спросил Отто.

— Пошел к черту!

Ответом ему был обжигающий удар плети.

— Ну что, любишь?

— Иди в задницу!

— Отличная мысль! — сказал Отто, откидывая в сторону плеть.

Он залез на Лэмюэля сверху.

— А не оттрахать ли мне тебя рукояткой плети? — задумчиво проговорил Отто, будто бы сам себе.

— Нет, Отто, только не это, умоляю!

— Умоляй, мне нравится, когда ты меня умоляешь! Я буду так же глух к твоим мольбам, как ты был глух к моим.

Он схватил рукоятку плети и вошел ею в Лэмюэля.

Лэмюэль закричал от чудовищной боли, но Отто был глух и неумолим. Он засовывал рукоятку все глубже.

Лэмюэль визжал, по его щекам текли слезы.

— Ты еще не кончил? — издевательски спросил Отто.

— Тварь!

Рукоятка клинком вонзилась в него почти полностью.

Насладившись его пыткой, Отто вынул рукоять и откинул плеть в сторону. Он посмотрел на покрасневшие запястья Лэмюэля и стал развязывать жгуты.

— Тварь! Скотина! Мужлан!

Лэмюэль потрясал красно-синими запястьями, по его щекам продолжали течь слезы. На Отто посыпался град пощечин.

— Бей, бей, — сказал Отто, даже не пытаясь увернуться. — Мой мальчик...

После таких прелюдий, у него, как всегда, начинались приступы нежности. Он стал целовать и облизывать тело Лэмюэля. Соски, грудь, живот, ниже. От удовольствия Лэмюэль примолк, но слезы безмолвно продолжали струиться по его лицу. Он издал стон, когда Отто коснулся языком самого эрогенного места. Отто продолжал касаться языком этого самого места, пока вампир не кончил.

Немного успокоившись, Лэмюэль посмотрел на него и сказал:

— Ты — тварь!

— Ты сам доводишь меня до этого, моя девочка. Своим равнодушием, заставляя меня терзаться от ревности и дразня.

— Ты сделал мне больно! Рукоятка плети — это было уже чересчур!

— Чем я могу искупить свою вину? — спросил Отто, вдруг превратившись в нежного и покорного любовника.

— Хочу еще! — сказал Лэмюэль. — Лижи меня!

Как верный раб, Отто начал целовать низ его живота. Язык опускался все ниже.

Лэмюэль уже забыл о плетке. Он нежно поглаживал медовую шевелюру Отто и, когда его язык стал путешествовать в верном направлении, даже начал кричать, что любит его.

8

Лилия вошла в дом Лэрри едва ли не как хозяйка. Она обменялась многозначительным взглядом со Скотти, что значило — их объединяет нечто большее, чем обычное знакомство. Но Лэрри, как всегда, этого не заметил.

Он увлеченно рассказывал Лилии, что скоро вечеринка киберов и что можно оттянуться по полной, но Лилия уже давно поменяла приоритеты. Она совершенно изменила стиль одежды — с киберготического девушка перешла на классическую средневековую готику. Она почти не появлялась в тусовках и все реже ее видели в школе. Вид ее стал ярче, развратнее, вызывающее. Одним словом — в стиле "вамп".

— Лэрри, пойдем наверх, нам нужно поговорить, — сказала она, утомленная совершенно неинтересным для нее разговором.

Когда они вошли в комнату Лэрри, Лилия толкнула его на кровать.

— Ты же давно хотел трахнуть меня, я знаю!

— Ты же с этим... гермафродитом! — в сердцах вскричал Лэрри, пытаясь приподняться на постели.

— Я стала актрисой его театра, — она снова толкнула его на прежнее место.

— Пригласишь на спектакль?

— Нет, не проси! Это лучше будет для тебя же, поверь.

— Он трахал тебя!

— Да, трахал, — не стала отрицать Лилия. — А еще его парень меня трахал. И еще одна актриса театра и ее муж, которому на вид можно дать девять лет. И что? Думаешь, это помешает нам с тобой переспать?

Зрачки Лэрри расширились от изумления: он не знал, правду она говорит или шутит.

— Я освободилась от предрассудков, от мысли, что должна принадлежать кому-то одному. Мы свободны, мы не принадлежим никому, мы даже сами себе, бывает, не принадлежим.

Она полностью разделась и села сверху на Лэрри, пытаясь расстегнуть ему ширинку:

— Ну же, расслабься, котик.

Лэрри был очень и очень удивлен. В комнату заглянул Скотти.

— А ну пошел вон отсюда! — сказал, вернее гаркнул, Лэрри. — Пока я тебе очки на задницу не натянул!

— Не будь эгоистом! — возмущенно сказала Лилия. — Заходи, Скотт! Поможешь нам. Мне уже невмоготу попробовать снова секс втроем.

— Что?! С этим ботаном?! — возмутился Лэрри, но Лилия легонько укусила его клыками за грудь, чтобы утихомирить.

— Раздевайся, и прыгай к нам, Скотти!

— Да он же, небось, импотент! — злобно проговорил Лэрри.

Лэмюэль в красивом убранстве, с завитыми локонами, играл роль царицы Пенелопы. Отто, также с закрученными, как у лепестков гиацинта волосами, в дорогой хламиде, играл роль Одиссея:

Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским

Нежноуступчивым сердцем, но

Жестким, тебя одарили;

В свете жены не найдется,

Способной с такою нелаской,

Так недоверчиво встретить супруга,

Который, по многих бедствиях,

К ней через двадцать отсутствия лет возвратился...

(Гомер «Одиссея»)

Речь Отто пылала такой страстью, будто бы он родился и был Одиссеем, которого не дождалась прекрасная жена. На самом деле, порыв Отто был вызван тем, что жену играл Лэмюэль и они переходили меж собой на личности. Произнося речь Одиссея, Отто думал о том, как часто неверен и холоден к нему Лэмюэль.

Лэмюэль, в образе Пенелопы, гордо вскинул голову. Этот диалог на самом деле уже был их личным диалогом.

Ты, непонятный! Не думай, чтоб я величалась, гордилась

Или в чрезмерном была изумлении

Живо я помню

Образ, какой ты имел, в корабле

покидая Итаку...

Люди с замиранием сердца наблюдали сцену, сыгранную двумя красавцами. На задних рядах, вместе с другими вампирами, с жадностью разглядывая передний ряд, на котором сидели обыкновенные, ничего не подозревающие, люди, сидел и Скотти. Он протер очки носовым платком и снова их надел.

Скотти продолжал ерзать на своем месте. Ему уже было наплевать на спектакль. Он хотел есть.

В самом заднем ряду сидел Зик. Он пришел полюбоваться Лэмюэлем хотя бы издалека.

Лилия играла богиню Афину, которая помогла Одиссею перебить непрошенных гостей. По ее знаку вампиры напали на зрителей. В суматохе Зик пробрался к Лэмюэлю.

— Ты был великолепен!

— Забери меня отсюда, — пока Отто не видит, — прошептал вампир.

— Но как?

— Возьми меня на руки и унеси подальше отсюда, я тебя прошу!

9

Зик шел быстрыми шагами, держа на руках Лэмюэля. Стройное, изящное тело актера было довольно легким. Зик чувствовал на своей шее возбуждающее, греховное прикосновение его нежных рук, чувствовал, как волосы касаются его уродливой щеки, аромат сладковатых духов щекотал ноздри.

«Грешно, грешно», — подумал про себя Зик. — «Прости, Господи, сам Дьявол в моих объятиях! »

Он приостановился и опустил Лэмюэля на землю.

— Я сделал, как ты хочешь, теперь прощай...

Но Лэмюэль протестующе обвил его шею своими прекрасными руками, его глаза печально и вопрошающе глядели на Зика из-под длинных ресниц.

— Разве тебе не понравился тот поцелуй? — прошептал Лэмюэль и его губы приоткрылись, как спелый, сладкий фрукт.

— Грешно, грешно, — затараторил Зик. — Я ходил на исповедь...

Лэмюэль звонко расхохотался:

— Исповедь вампира? Напиши роман и получишь хороший гонорар. Тебе ли, кровопийце, ходить на исповедь? — он поправил на пальце колечко, украшенное белым мехом. — Кроме того, бога не существует. Если же он существует, то ему глубоко наплевать на то, что творится на земле.

— Я урод... Мое лицо кошмарно...

— Уродство прекрасно. Оно имеет свою прелесть, свое неповторимое очарование именно в том, что оно противоположно красоте. Оно, как и красота, вызывает у людей эмоции, только несколько другие.

Лэмюэль приблизил к Зику свое лицо:

— Ну же, целуй меня, вложи в поцелуй всю свою страсть, которая таится в тебе...

— Нет, нет, демон, — Зик отвернулся, тяжело дыша. — Твоя дьявольская красота убивает.

Лэмюэль нежно провел рукой по шее урода:

— Не сопротивляйся мне. Прислушайся к желаниям своего тела. Всего лишь один поцелуй...

Зик простонал:

— Ты подбиваешь меня на грех...

Лэмюэль уже залез в широкий рукав старого вампира и стал медленно поглаживать кисть его руки.

Зик снова застонал, почувствовав греховное возбуждение.

— Один поцелуй, — шептал Лэмюэль.

Зик боролся с самим собой. Прикосновения Лэмюэля доводили его едва ли не до помешательства. Не смог он больше противостоять Лэмюэлю, развернулся, едва не задохнувшись от того, что нежные губы красавца-вампира коснулись его.

Лэмюэль дрожал от возбуждения. Уродство Зика доводило его до экстаза.

Было темно. Одинокая лавочка, засыпанная желтыми кленовыми листьями, тускло освещалась таким же одиноким фонарем.

Зик стонал, чувствуя язык Лэмюэля у себя во рту. Красавец присел на лавочку, увлекая за собой Зика. Он хотел его, как голодающий манну небесную.

Лэмюэль задрал подол своего платья и положил руку Зика на свою стройную ногу, провел по ней, поднимая руку старого вампира еще выше. Почувствовав его восставшую плоть, Зик в ужасе убрал руку и отпрянул от Лэмюэля.

— Ох, какой смертный грех... — повторял он.

— Хватит страдать ерундой, — сказал Лэмюэль.— Вся твоя жизнь — это сплошной грех.

Лэмюэль, не смотря на протесты, снял с Зика капюшон и погладил его лицо дрожащей рукой. Он боролся с охватившим его внутренним омерзением и в тот же момент уродство возбудило его до такой степени, что он начал стонать, сгорая от желания.

Он лег на лавочку, задранное платье обнажало красивые ноги. Лэмюэль выгнулся, прикрыв глаза. Он поймал руку Зика и начал водить ею по своему телу.

— Возьми меня, — задыхаясь, шептал красавец пересохшими губами, его знойное дыхание обжигало.

Глядя на безупречную красоту Лэмюэля, Зик становился безоружным. Глядя на его лихорадочно горящие щеки, блестящие глаза, полные красные губы, растрепавшиеся волосы, беспорядочно задранный подол платья, обнаживший прекрасное, сгорающее от желания тело, Зик сам пришел в неистовое возбуждение.

— Я не знаю как, — словно неумелый ученик, пытающийся решить задачу, прошептал он. — Я никогда не спал с мужчинами.

— Все проще простого, — ответил Лэмюэль, уже не сдерживая себя от возбуждения. Он повернулся на бок, задрав подол платья сзади:

— Войди в меня... Войди же, не бойся...

— Я не... — неуверенно начал Зик.

Тонкая рука Лэмюэля проскользнула к нему в штаны. Зик вскрикнул. Он больше не мог сдерживаться. Его руки начали гладить гладкие ягодицы Лэмюэля. Вампир стонал:

— Войди же в меня, мое милое чудовище, я уже не выдерживаю...

— Я не могу попасть, —  возразил Зик.

Лэмюэль поймал сзади его пальцы и направил в нужное отверстие.

— Здесь... — прошептал он и, почувствовав внутри себя пальцы Зика, вскрикнул. — Войди в меня теперь сам...

Он почувствовал, как Зик с трудом пробивал себе дорогу, чтобы ворваться в его плоть. Размер его был довольно приличным.

— Глубже, глубже, — повторил Лэмюэль, как в бреду, почувствовав внутри себя долгожданную сладостную истому, несмотря на причиненную Зиком боль.

Испытав безумное желание, Зик стал энергично двигаться. Лэмюэль кричал от переполнявших его ощущений. Такого он испытывал с Отто никогда. Это было сумасшествие, граничащее с омерзением и самым страстным наслаждением плоти.

Тонкие руки Лэмюэля вцепились в спинку лавочки. Он боялся свалиться — так энергично двигался Зик, устроив настоящий пир для плоти за столько веков воздержания. Он придерживал Лэмюэля за бедра и все глубже погружался в него с сумасшедшей скоростью. Лэмюэль кричал, уже не сдерживая себя. Они оба быстро получили оргазм.

Зик развалился на лавочке, переводя дыхание. Лэмюэль перевернулся на спину, продолжая тяжело дышать. Какое-то время они приходили в себя.

— Какой грех! — наконец воскликнул Зик. — Бес попутал. Ты сам Дьявол, разжигающий похоть! Грешно, ой грешно!

— Еще скажи, что тебе не понравилось, — разлегся на нем, как король, Лэмюэль. — Это было просто супер. Такого сумасшедшего секса у меня не было давно, а точнее — вообще никогда не было. За одну такую ночь я готов отдать половину вечности...

— Я знал, что ты здесь! — заглянули в его лицо горящие глаза . — Дешевая шлюха! — он больно дернул Лэмюэля за руку, поднимая его с лавочки и отрывая от Зика.

— Пусти, не трогай меня! — закричал Лэмюэль, даже не пытаясь привести себя в порядок.

С разлохмаченными волосами, в растрепанном помятом платье, Лэмюэль, словно пойманный раб, бежал бегом за Отто, не поспевая за разгневанным любовником. Отто крепенько держал его ладонь в своей железной руке.

На прощание он наградил Зика, прячущего лицо под глубоким капюшоном, многозначительным взглядом.

Отто швырнул Лэмюэля на кровать:

— Тебе понравилось?

— Да, понравилось! — не отрицал тот.

— А обо мне ты подумал?! Сколько десятков лет я ношусь за тобою ангелом-хранителем и вот она, благодарность!

— Моя душа с тобой, Отто, ты же знаешь! — отвечал Лэмюэль, моргая накрашенными ресницами. — Но я устал от твоего постоянного контроля. Я — личность, я взрослый, самостоятельный вампир, я — известный актер, я могу принимать самостоятельные решения, в конце концов!

— Ты — самостоятельный вампир? Ты — личность? — насмешливо посмотрел на него Отто. — Личность, постоянно ноющая из-за своих комплексов, валяющаяся в  пьяном угаре и беспомощная, как дитя? Которая не в состоянии самостоятельно дойти до крана с холодной водой? Это взрослый, самостоятельный вампир?

— Это мое дело, — отвечал актер.

— Вот как вы теперь заговорили! Здорово трахнул тебя этот вампиришка?

— О...

Лэмюэль стиснул челюсти и прикрыл глаза, будто бы вспоминая о пережитых эмоциях.

— Это было лучшее, что я когда-либо испытывал... Отто, пусть душа Твоя, но хочу я Его... страстно... самозабвенно... Во мне пылает пожар.

— Заткнись!

Отто отвесил ему звонкую пощечину. Он с вожделением смотрел на бедра красавца, скрывающиеся под слегка задравшимся платьем.

— Сейчас ты забудешь о нем, потому что я буду тебя неистово трахать. — Отто разорвал подол платья Лэмюэля пополам и закинул его ноги к себе на плечи.

— Все равно тебе не сравниться с ним, — прошептал Лэмюэль, чувствуя, однако, что снова возбуждается. — Ты сейчас будешь стараться сделать мне больно, я это знаю...

— Да, — с удовольствием ответил Отто. — Но эта боль будет ничем, по сравнению с моей моральной пыткой.

И Отто впился в его нежные губы своими клыками. Струйки алой крови потекли на девственно-чистые подушки.

10

Отто был в ужасе. Этот, ворвавшийся в их жизнь ураганом, вампир, просто был костью в горле.

Отто мучился. Ему хотелось кричать, выть волком, биться, словно муха о стенки сосуда. Умопомрачительно было представлять, как тонкие руки Лэмюэля с блестящими, обвивающими их браслетами, обнимают не Его. Как этот рот ласкает не его язык, а в плоть погружается не его плоть. Сотни демонов раздирали душу Отто. Он то любил Лэмюэля, то ненавидел его неистовой ненавистью. Ему хотелось то ласкать красавца, то видеть, как он корчится у него на руках в судорогах удушья. Сотни самых противоречивых чувств продолжали терзать его измотанную душу. Долго размышляя и пытаясь принять самое правильное решение, Отто решил отплатить Лэмюэлю той же монетой. Он знал, что если добьется цели — наградой ему будет не только ревность любимого, но еще и удар по его самолюбию.

Отто задумал влюбить в себя Лилию.

На подмостках театра распевался Лэмюэль, упражняясь параллельно в искусстве танца.    

Лилия, украдкой, с восхищением наблюдала за ним, но вампир не обращал на нее никакого внимания. Все мысли его были заняты уродством Зика и новой бездумной страстью.

Случайно, повернув голову в сторону, Лилия заметила, что Отто не спускает с нее своих карих глаз. Она отвернулась. Этот человек смущал ее и очень пугал. Девушка знала, что от него можно ожидать всего, чего угодно. Заметив, что Отто направился к ней, она легонько вздрогнула от страха.

— Я вижу, что ты скучаешь, — сказал Отто и Лилия очень удивилась, увидев на его лице приветливую улыбку, предназначенную ей.

— Да нет... — неуверенно проговорила она.

— Я восхищаюсь твоей красотой на самом деле, — с воодушевлением пожирая ее глазами, сказал Отто. — Красота нежного, хрупкого цветка... Я, наверное, был с тобою некорректен, обидел, сделал тебе больно? Я очень извиняюсь и сожалею об этом, это искренне...

Лилия застенчиво опустила глаза.

— Быть может, погуляем сегодня вечером? — не отставал Отто.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ответила Лилия.

— Ладно, пусть не сегодня...

Он припал губами к ее руке с видимой страстью.

Лилия не могла взять в толк, откуда эта внезапная перемена. Она удалилась за кулисы

Лэрри вошел в комнату. Он услышал звуки замогильно-мрачной готической песни.

— Скотти?! — не мог смириться разум.

Скотти сидел в кресле, спиной к двери. Его волосы отросли уже ниже плеч. Они были выкрашены в иссиня-черный. Очки он больше не носил, вместо них надел красные линзы. Лицо покрывала мертвенная бледность. Уже больше месяца Скотти одевался исключительно в черное. К неудовольствию для себя, Лэрри отметил, что племянник стал выглядеть красиво и эффектно.

— Какая музыка! — со злобой и раздражением сказал Лэрри и расхохотался. — Кто бы мог подумать, наш заточка выбился в люди! Тебе метеорит на голову упал?

— Заткнись, — голосом, в котором отсутствовали какие-либо эмоции, сказал Скотти, выпуская изо рта колечки дыма (в руке он держал косяк).

— Выключи эти кладбищенские напевы! — раздраженно сказал Лэрри. — Нужно слушать что-то более прогрессивное.

— Пошел вон, — устремил на него взгляд своих накрашенных глаза Скотти.

Лэрри проигнорировал его, озлобившись, и выключил музыку.

— Пошел вон, — повторил Скотти, нагло выпустив ему в лицо струйку дыма.

— Ах ты ж тварь! — воскликнул Лэрри. — Будешь качать права в чужом доме и в чужой комнате?

Он дал племяннику пощечину.

Скотти приподнялся. Он схватил Лэрри за волосы, перекинул его через плечо и поволок на улицу, не смотря на  внушительный рост своего молодого дяди.

Скотти продолжал молча тащить его в направлении леса. Светила круглая и полная луна. Лэрри перепугался. Перепугался самой мысли о том, откуда у Скотти взялась такая неимоверная сила и что этот ненормальный собирается с ним сделать.

Скотти затащил его в самую чащу леса и, прислонив к дереву, будто бы так было и нужно, принялся привязывать его за руки за ветви дерева, разведя их в стороны.

— Что ты творишь?! — изумился Лэрри.

— Распну тебя, как Иисуса, — подозрительно захохотал Скотти, занимаясь своим делом.

Вскоре, Лэрри висел на ветках, привязанный к ним за руки, а ноги болтались в воздухе.

— У тебя не все дома, парень! — кричал Лэрри. — Ты свихнулся!

Скотти лишь поулыбывался.

Лэрри посмотрел на полную, красноватую луну, висящую напротив, и выглядывающую из-за деревьев. Где-то завыл волк.

— У—у—у! — стал пародировать зверя Скотти, взмахнув пальцами перед носом Лэрри, будто пугая маленького ребенка.

— Психопат! — ответил Лэрри.

Скотти, сложив руки на груди, стал издевательски смотреть на него, с улыбкой кивая в ответ на все попытки освободиться от веревок.

— Так что, дядюшка милейший, веришь в мистику? — захихикал он.

— Ты стал еще большим придурком, чем в тот день, когда впервые переступил порог моего дома! — сказал Лэрри.

Скотти продолжал хихикать. Красные линзы в глазах горели адским огнем и Лэрри стало страшно.

— Ам! — снова захихикал Скотти, клацнув зубами около его шеи.

«Полный дебил», — подумал Лэрри.

Скотти не сводил взгляда с дядюшкиной шеи и синеватой жилки на ней под тонкой кожей. Лэрри ничего не смог понять. Он только закричал от дикой боли и увидел измазанное кровью лицо племянника.

.

Начался переломный момент в истории жизни Лэрри — он становился  вампиром. И поверил в это до конца лишь только тогда, когда налицо были неопровержимые факты.

Так, вампиризм, словно неотвратимая болезнь, начал распространяться по городу.

Не зная, что делать со своим вампиризмом, Лэрри искусал всех своих соседей и знакомых. Не имея ни малейшего представления о том, как нужно правильно пить кровь, он не умертвил их и они тоже стали вампирами, в свою очередь, искусав своих соседей и знакомых. Вскоре едва ли не половина населения этого города превратилась в вампиров.

Это была настоящая катастрофа. Старейшины метались в ужасе. Если такими темпами пойдет и дальше, то скоро этот город полностью превратится в город вампиров. А если все станут вампирами, откуда тогда возьмутся жертвы-доноры?

Старейшины собрали вампсовет, на который пригласили всех вампиров, обитающих в городе. Их целью было обучить новоиспеченных сородичей правильно использовать свои возможности: умервщлять жертву, дабы она не стала вампиром и в городе не произошла катастрофа.

11

Лилия учила новый текст для предстоящего спектакля. Она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась и едва не вскрикнула — сзади стоял Отто.

— Ты так перепугалась... Неужели же я такой монстр? А я принес тебе подарок...

Он достал ожерелье из мелких жемчужин, переплетенных между собою в виде лилий.

— Позволь, надену...

Она почувствовала на своей шее холод жемчуга и прикосновение руки Отто.

— Сходим куда-нибудь?

— Нет...

— Я знаю, что вел себя мерзко и недостойно, — перебил ее Отто. — Позволь искупить свою вину...

Лилия кивнула, сильно смутившись.

Отто привел ее в какой-то довольно милый кабак. Очевидно, у него был хороший вкус. Он заказал бутылку дорогого красного вина. За столиком горели свечи. Лилия смущалась так, что за все это время лишь один раз искоса рискнула посмотреть в его сторону.

— Пей же, расслабься! Я  знаю, что вел себя непозволительно, но неужели же ты станешь ненавидеть меня  за это целую вечность?

Раздался звон бокалов... Вино было крепкое и Лилия вскоре начала хмелеть. Отто взял ее тонкую руку и страстно припал к ней губами. Его язык поглаживал ладонь руки Лилии.

— Посмотри же на меня, неужели я так неприятен тебе, что ты прячешь от меня свой взор!

— Просто... Я не понимаю эту внезапную перемену...

— Что же тут удивительного? Ведь ты такая очаровательная, такая особенная... Ну взгляни же на меня, не прячь глаз!

Лилия посмотрела на Отто. Щек коснулся легкий румянец. Отто был красив. Очень красив. Безупречный овал лица, живые, карие глаза, медовые волосы.

Он погладил пальцами ее губы и стал медленно к ним склоняться. Лилия сидела и не двигалась, как под гипнозом.

Отто приоткрыл языком ее губы и проник в ее рот. Он очень медленно и нежно целовал. Лилия смотрела на пламя свечи, также медленно отвечая на поцелуй. Неожиданно из ее глаз скатилась слеза. Свеча зашипела. Отто оторвался от поцелуя.

— Еще бутылку вина, — сказал он.

— Мне хватит...

Но Отто не терпел никаких возражений. Они пили и пили.

Лилия не понимала, как она очутилась с этим вампиром в одлном номере, да еще и в одной постели.

Отто нежно гладил ее шею.

— Нет, не нужно, — тихо проговорила Лилия, — пожалуйста...

— Обещаю, больше я не сделаю тебе больно. Я буду делать тебе только приятное. Буду делать для тебя все, что захочешь, что только скажешь... Прошлые ночи были наполнены грязной похотью, эта же будет ночью прекрасной любви...

— Любви?!

— Да, да, любви...

Руки Отто медленно ее раздевали, хотя она все еще пыталась им сопротивляться.

Вскоре Лилия уже лежала на шелковых простынях совсем обнаженная. Отто скинул с себя одежду. Он провел рукой по груди Лилии:

— Доверься мне, я влюблен в тебя...

Она вздохнула, осознавая, что совсем пьяна и не может контролировать ситуациию.

Губы Отто скользили по ее телу, начиная от самой шеи и опускались все ниже. Она вскрикнула, почувствовав его язык между своих ног. Ею овладело желание. Отто быстро довел ее до оргазма. Она захотела его. Руки и губы Отто были непривычно ласковыми, а его кожа казалась нежнее шелка.

— Хочешь меня? — спросил Отто, проводя языком по ее уху.

— Да, да! — чуть не закричала Лилия.

И он вошел в нее.

Никогда еще Лилии не было так хорошо. Чувствовалось, что он не стремится удовлетворить в первую очередь самого себя, а заботится о том, чтобы ей было хорошо. Она была настолько пьяна, что все происходящее казалось миражом.

Но как бы ни был обходителен Отто этой ночью, он все равно не мог заменить Лэмюэля. Это была ночь с красивым вампиром, только и всего.

Лилия проснулась после обеда, с трудом осознавая, что происходит. Голова, разумеется, раскалывалась, как глиняный горшок — на черепки. Взгляд девушки падал то на валяющуюся на полу одежду, то в окно, в которым виднелись кресты могил.

Лилия подбежала к окну. Она увидела, что здесь находилось старое кладбище, окутанное сизой дымкой. Ее кто-то обнял за плечи. Это был Отто с большим букетом орхидей. Поэтому фраза: "Ах, снова эти банальные розы!" была бы сейчас неуместна. Лилия устыдилась, осознав, что стоит нагишом.

— Тебе нечего стыдиться, у тебя отличное тело, — сказал Отто, поняв ее смущение.

Лилия прикрылась руками и стала искать одежду, но Отто мягко опустил ее на кровать.

— Тебе понравилась вчерашняя ночь?

Перед глазами Лилии проплыли самые яркие моменты "вчерашней ночи".

— Я... была слишком пьяна, чтобы детально помнить все...

— Мы можем сейчас все повторить, чтобы на трезвую голову вкусить прелесть нашей близости, — сказал Отто, склоняясь над ней ближе.

— Нет, не стоит... — ответила Лилия, но он уже целовал и облизывал ее плечо.

— Да, забыла, вы же любите брать силой...

Отто отпрянул.

— Ты слишком плохого мнения обо мне. Разве несчастный вампир не может измениться? Да, я был груб, резок, применял насилие. Но я же раскаялся! Здесь, сейчас, я из самых искренних побуждений, из самых искренних чувств...

— Вчера я была пьяна, я плохо осознавала, что происходит, а вы, как всегда, воспользовались этим...

— О дьявол! Почему меня всегда упрекают во всех смертных грехах! Вчера тебе очень понравилась наша близость, насколько я помню...

— Если вы не собираетесь меня насиловать (с вами мне не справиться все равно), тогда отвернитесь, я хочу одеться.

Скрипя зубами, Отто отвернулся.

— Твои слова очень больно ранят меня на самом деле...

— Ваши слова, угрозы и насилие тоже очень больно ранили меня...

Лилия набросила на себя одежду. Отто развернулся. Его лицо сейчас напоминало лицо страдающего по своей Мальвине Пьеро.

Вампир упал на колени:

— Видишь, я уже на коленях молю тебя простить мне мое недостойное поведение, вызванное глупой ревностью! Но ведь каждый имеет право на то, чтобы измениться. Дай же мне шанс, я все исправлю...

В его "искренних" глазах стояли слезы. Отто был талантливым актером. Ему была подвластна любая роль. Лилия смутилась.

— Я не встану отсюда...

— Чего вы хотите? — спросила Лилия.

— Получить твое прощения и... хотя бы один поцелуй... — он обхватил руками ее колени и сказал, что не отпустит, пока не получит разрешение на поцелуй. Лилии пришлось согласиться.

Отто прикоснулся к ее губам и, несмотря на ее плотно сжатые уста, его язык все равно пробрался к ней в рот. Нехотя, Лилия ответила на поцелуй, довольно чувственный. Отто взял ее лицо в свои руки:

— Я без ума от тебя...

— В какую игру вы играете, Отто?

— Придет время и ты поймешь, что значишь для меня.

Отто вышел из номера, следом вышла Лилия. Букет орхидей свалился на пол. За стенами гостиницы показалось старое кладбище.

12

Лэрри сходил с ума. Ему пришлось поверить в невероятное, но очевидное. Ум отказывался осознавать происходящее, а плоть требовала крови. Лэрри напоминал помешанного. Он ворвался в комнату, когда Скотти сидел в своей излюбленной позе с косяком плана.

С воплем дикого быка, Лэрри накинулся на Скотти и пригвоздил его к полу.

— А ну, сукин ты сын, отвечай, пидор, что ты со мною сотворил?! — заорал Лэрри, брызгая слюной.

— Ты тупой и ничего не понимаешь? — спросил Скотти. — Да, я сделал тебя вампиром, чтобы ты побывал в моей шкуре. Потому что твоя шлюха укусила меня, она обрекла меня на вечную гематоманию, это она виновата!   За грехи твоей шлюхи будешь расплачиваться и ты тоже!..

— Да я твою башку размозжу сейчас о батарею! — вопил Лэрри, заплевав племяннику лицо своей слюной.

— Забыл предупредить, что род вампиров бессмертен.

Лэрри заревел, как медведь, схватив Скотти за ворот плаща и шваркнув об стенку.

Скотти поднялся, потирая шею. Лэрри плакал навзрыд, как ребенок, расшибивший коленку.

— Хватит ныть, — раздраженно сказал Скотти. — Когда я предупреждал, чтобы ты держался подальше от этой шлюхи, ты меня не послушал. А теперь ноешь, как дитя. Кстати, она сейчас актриса в театре Лэмюэля. Это настоящий вамп-театр...

— Лэмюэля?! — воскликнул Лэрри во гневе. — Этот ублюдок перечеркнул мне всю мою жизнь. Отведи меня к нему! — он снова схватил Скотти за шиворот.

Зик сильно мучился душевно. Он вспоминал ночь, проведенную с Лэмюэлем на лавочке, засыпанной осенними листьями, и сердце учащенно начинало биться в груди. Его женственные руки, губы, бедра, стан... Как сладко, как захватывающе было с ним...

Зик закрыл глаза, мысленно переживая все заново и громко вздохнул. Как же сладко было!

Но другая половина его естества терзалась невероятно: старый тамплиер боялся кары божией. Он встал на путь греховный и не миновать теперь геенны огненной...

Чтобы хоть как-то облегчить свою душу, Зик поспешил в церквушку, в которой был уже ни один раз, чтобы чистосердечно выложить все, как есть, на тайне исповеди.

Он шел, разгребая ногами кучу желтых листьев.

— Пути Господни неисповедимы, — сказал он сам себе и вошел внутрь.

В церкви никого не было.

— Святой отец! — позвал Зик, но никто не отозвался.

Он посмотрел на прискорбный лик Божией Матери с младенцем на руках, изображенный на стене. Было совсем тихо.

— Святой отец! — снова крикнул Зик и его возглас как-то жутко разнесся в пустом помещении.

За ширмой, где происходит таинство исповеди, вампир услышал какой-то шорох. Доносились то ли тихие стоны, то ли плач. Зик направился туда. Заглянув за ширму, он увидел то, что никак не укладывалось в его голове, голове старого тамплиера — святой отец удовлетворял свою похоть с маленьким мальчиком.

"Святой отец" обернулся, услышав шум. Его взгляд был испуганным и удивленным. Он никак не ожидал непрошенных гостей. Не менее удивленным был взгляд Зика.

— Ах ты ж нечисть! — наконец воскликнул Зик, хватая священника за шкирку. — Ах ты ж греховодное отродье!

Мальчик с заплаканными глазами уставился на него, пытаясь натянуть штаны.

— Да в наше время не миновать бы тебе костра, а перед костром дыбы! О времена! И все остается безнаказанным! Значит я буду палачом на суде Божием! Идем!

Зик схватил священника за шиворот своей железной рукой и потащил на улицу.

— Ты все не так понял, сын мой! — пролепетал священник, беспомощно размахивая руками.

— Я тебя не сын, бесстыдник! Сейчас посредством меня свершится кара Господа!

Зик схватил веревку и начал привязывать священника к дереву. Тот причитал и охал, но вампир непреклонно продолжал заниматься своим делом.

— Что вы собираетесь делать со святым отцом, дяденька? — спросил мальчик, побежавший следом.

— Спалить на костре, как полагается поступать с такими развратниками, порочащими имя Господне, — спокойно отвечал Зик, собирая кучу сухих листьев к ногам священника.

Услышав, что собирается делать Зик, священник закричал и запричитал еще больше.

— Лист сухой, будет хорошо гореть, — сам себе проговорил Зик. — Еще хвороста немножко наломать, чтобы уж наверняка...

Священник уже кончался возле дерева, представляя, что сейчас сделает с ним странный прихожанин.

— Не палите его, — попросил мальчик, — я сирота и мне больше некуда пойти, у меня никого нет...

Зик бросил беглый взгляд на мальчика:

— Как зовут тебя?

— Альфред, — отвечал тот.

— Послушай, Альфред. Я много веков путешествую по странам и городам, у меня нет дома, богатства и пристанища. Если тебя устроит моё предложение, то я могу взять тебя с собой как своего сына. У меня нет детей и никого вообще нет. Я не отдам тебя в роскошную гимназию, но сам смогу кое-чему научить и с достоинством буду хранить статус твоего приемного отца...

— Путешествуете по странам и городам?! Вот это здорово! Я с самого детства мечтаю о путешествиях и с удовольствием пошел бы с вами...

— Вот и славно, — сказал Зик, поджигая листья.

— Э-э-э, что вы делаете, это же убийство, я полицию вызову! — кричал священник.

— Пойдем, дружище! — сказал Зик мальчику.

Они медленно удалялись, а сзади раздавались вопли священника, запах дыма и паленой одежды.

Зал, как впрочем и всегда, был полон народа.

Лэмюэль, одетый древнеегипетской богиней Изидой, пел гимн, прославляющий реку Нил:

Слава тебе, Нил,

Идущий, чтобы Египет оживить.

Если медлит он, жизнь кончена.

Если гневен он, гроза по всей

стране.

А поднимается он —

И ликует земля

И все живое от радости

Радуются тебе юноши и

дети твои и приветствуют

тебя, как царя...

(древнеегипетский гимн Нилу)

Голос Лэмюэля звучал мягко, очаровывал своей нежностью. Его гибкий стан в египетском платье, тонкие руки, которые обвивали браслеты, парик и урей, коронующий голову, тонкие стрелки, удлиняющие глаза — все дополняло новый облик непревзойденного актера. Он был неподражаем в своем новом амплуа.

Зрители печально вздыхали, думая о недоступности красавца, который от них находился на высотах Олимпа.

Лэрри кусал себе пальцы, ерзая на месте. Ему хотелось, как маньяку, просто расчленить это создание на кусочки. За все. За Лилию. За их загубленные жаждой крови жизни. Он ждал. С трудом, но ждал.

Отто выступал в роли бога Озириса, брата и мужа Изиды.

Лекан играл роль злого бога Сета, на его детском туловище комично сидела ослиная голова. Сет убьет Озириса, он разрубит тело его на двенадцать частей и раскидает по всему свету. Верная сестра и жена Изида будет странствовать по миру, чтобы собрать воедино тело любимого брата и мужа. Такая трагедия разыгралась на подмостках театра.

Но Лэрри с нетерпением ждал окончания спектакля.

— Я побегу, — не выдержал он.

— И останешься голодным, — злорадно ответил Скотти. — Ты, как всегда, полный лузер!

— Заткнись! — сказал Лэрри, увидев, что среди вампиров началась суматоха.

Он побежал вперед, расталкивая всех, ибо, как говорится, голод не тетка.

Беспардонно насытившись каким-то молодчиком и вышвырнув его труп прочь, Лэрри побежал за Лэмюэлем, увидев, что тот скрылся в гримерной.

Лэмюэль как раз снял парик и его собственные длинные и густые волосы разметались по плечам.

Красота Лэмюэля на некоторое время обезоружила Лэрри. Он забыл все те гадости, которые собирался наговорить вампиру.

— Вы что-то хотели? — спросил Лэмюэль, устало снимая с рук браслеты и со звоном кидая их на столик перед зеркалом. — Если вы за автографами, то сегодня я их раздавать не буду, я слишком устал.

— Что?! — воскликнул Лэрри и зависший в воздухе гнев снова вернулся к нему. — Автографы?! Ты слишком большого о себе мнения, пидор ты ряженый!

Лэрри накинулся на вампира, повалив его на кровать, крепко прижал его и уже занес над лицом красавца кулак.

Лэмюэль лежал спокойно, лицо его выражало безмятежность, а на губах сияла легкая улыбка. Его невозможно было отличить от женщины.

— Откуда столько агрессии, молодой человек? — спросил Лэмюэль.

«Это баба», — подумал Лэрри. — «Не стану же я бить бабу! »

Потом вспомнилась сцена в палатке: он — Лилия — Отто. Гнев вскипел с новой силой.

«Какая там баба! Это чистой воды гермафродит! »

— Откуда столько агрессии?! Да оттуда, что ты испортило нам всю жизнь, забрало Лилию!

— Лилию? — проговорил Лэмюэль. — Я кажется помню вас. Как-то раз вы ворвались в нашу палатку...

— Да, и в тот самый момент, когда ты и твой дружок насиловали мою девушку!

— Никто никого не насиловал, — спокойно сказал Лэмюэль. — Все было по обоюдному согласию. Мы довели ее до сумасшедшего оргазма. Все остались довольны...

— Заткнись! — закричал Лэрри. — Я убью тебя!

Но тут случилось что-то непредсказуемое. Лэмюэль обхватил его руками за шею, а ногами за туловище и притянул к себе. Язык Лэмюэля вонзился в рот Лэрри.

Опешив, парень никак не ожидал такого исхода событий, он не знал, как ему реагировать, его домогалось существо неопределенного пола. А поцелуй Лэмюэля был такой нежный, такой чувственный... Рука красавца, расстегнув пуговицу на брюках Лэрри, проникла внутрь. Лэрри застонал. Он сильно захотел Лэмюэля.

— Ты меня возбуждаешь, — прошептал Лэрри, не отдавая себе отчета в своих словах и забыв, что еще недавно собирался прикончить Лэмюэля.

Лэмюэль сильнее стиснул ноги, обхватив его за спину. Лэрри полез под подол платья.                

— Бля, ты же мужик! — сказал он, почувствовав возбужденный член под женским платьем.

— Так и что? — ответил Лэмюэль. — Неужели тебе приятнее будет трахать какую-нибудь жирную корову со здоровыми сиськами только из-за осознания того, что она женщина? Или тебе лучше будет трахнуть такое совершенное создание, как я, хоть я и мужчина по половому признаку?

— Мне уже все равно, — пробормотал Лэрри, возбужденный Лэмюэлем. — Я тебя хочу...

Он приподнял его за бедра и резко вошел, Лэмюэль изогнулся и издал стон. В этот момент в гримерную заглянул Отто.

— Вот она, верность... — прошептал он и пошёл прочь.

Он очень устал. Много веков устал терпеть одну и ту же картину. Делить своего любимого со всеми. Да, со всеми! А ведь он любил... Любил его... И готов был целую вечность не знать кроме него ни мужчины, ни женщины. Но никто ничего не оценит... Лэмюэль был с ним, но одновременно был и со всеми остальными. Почему? Ведь Отто делал для него ВСЕ. Был ему матерью, нянькой, братом, другом и любовником. Почему?

Не мог понять Отто, что Лэмюэль никогда не будет с кем-то одним. Он будет со всеми и ни с кем.

На глаза Отто набежали слезы. В первый раз они были искренними, а не притворными. Он подошел к Лилии.

Лилия, как всегда, когда видела этого вампира (а особенно при воспоминании и прошлой бурной ночи), смутилась.

Отто был прекрасен. В египетском наряде, в черном парике, с подведенными глазами и в короне Озириса.

— Не покидай меня, — кинулся он к ней. — Мне так плохо и одиноко, что я готов умереть...

Удивленная Лилия машинально обняла его за плечи.

— Останься со мной, — проговорил он, — иначе я умру. Я знаю, что подлец и не заслуживаю прощения, но все же — останься.

Из его глаз потекли слезы.

Лилия все больше изумлялась: она привыкла видеть Отто всегда жестким и агрессивным. Такая его слабость просто поражала и в этот момент трогала душу своей неподдельной искренностью.

— Останься...

— Ах, не требуйте...

Лилия выбежала прочь. В душе ее кипели страсти.

13

— Вы говорите, что странствуете много веков, но разве человек может жить много веков? —спросил мальчик.

— Человек не может. А я — не человек, — ответил Зик.

— А кто вы?

— Самый настоящий вампир.

— Да разве вампиры существуют? Это ведь сказки все!

— Если существует Бог и Дьявол, почему бы не существовать вампирам?

— Это же грех...

— Да, грех... Грех поневоле... И в тысячу раз больший грех для тех палачей, которые сделали со мной такое! Так что, теперь будешь ты сыном вампира. Но не бойся, я не причиню тебе зла. А если кто-нибудь посмеет причинить зло тебе, я загрызу его!

— А почему вы прячете свое лицо под капюшоном? — спросил Альфред.

— Чтобы никто не увидел его!

— А почему?

— Чтобы никто не увидел его и не испугался.

— А отец Кристофер умер?

— Не знаю, буду надеяться. И вообще, слишком много вопросов, нам пора передохнуть, — сказал Зик.

— Я хочу есть, — жалобно проскулил мальчик.

Зик похлопал по пустым бокам свой кошелек: денег, разумеется, нет.

— Быть может, удастся выручить кое-какую мелочь за серебряную ложку, — предположил Зик.

Но, к его удивлению, за ложку он выручил столько, что хватило не только на то, чтобы накормить мальчика, но и на то, чтобы купить ему теплую одежду.

Ложке было более восьмиста лет.

Лэрри проснулся в гримерке. К нему прижимался сонный Лэмюэль. Парень заглянул под одеяло.

— ****ь, я переспал с мужиком... ****ец!

Сонный Лэмюэль продолжал тесниться к нему, тыкаясь об руку обнаженным плечом.

Лэрри посмотрел на его женское лицо, на его тонкую шею, на которой не заметно было даже кадыка.

— Бля, сверху баба, снизу мужик, — проговорил Лэрри и поспешно принялся натягивать брюки.

Он выбежал из гримерной, не будя Лэмюэля, взволнованный получением нового опыта, и столкнулся со Скотти.

— Ширинку застегни, — ехидно улыбаясь, сказал Скотти, — педик доморощенный!

За что получил такой толчок в плечо, что едва не влип в стену.

— Лилия! — закричал Лэрри.

— Оставьте меня все, не трогайте! — ответила девушка и исчезла в дверях, как легкий, прозрачный мотылек.

Театр опустел. Погасли прожектора. Лишь возились уборщики, взваливая на тачку обескровленные трупы.

— Скучаешь? — спросил Лекан.

На нем был смешной колпак с бубенчиками. Лекан репетировал роль придворного шута-карлика. Он тащил за собой огромный для его роста, но плоский сверток.

— Это тебе.

— Что это? — безучастно спросила Лилия, повернув в его сторону тонкую шею.

— А это тебе от нашего сеньора Отто, — ответил Лекан.

— Что еще за новости?

— Сама откроешь.

Лилия нервно открыла сверток. На нее, будто из зеркального отражения, смотрела она же сама. С лилиями в волосах и в голубом платье.

— Поразительное сходство! — восхитился Лекан.

— Отто рисует? Вот уж не знала!

— Понятия не имею, он ли это рисовал или кто другой, но этот  портрет достоин королевы. Между вами с Отто что-то происходит?

— Нет, — смутилась Лилия. — Ничего между нами нет.

— А может к нам вечером заглянешь? — осведомился Лекан. — Донна всегда тебе рада.

— Нет, не думаю.

— Все страдаешь по Лэмюэлю? — понимающе сказал Лекан. — Сам таким был. Да пойми, Лэмюэль — это ветер. Он никогда не будет принадлежать кому-то одному. Поэтому не бери в голову и наслаждайся вечностью и кровью!

После ухода Лекана, Лилия глубоко задумалась над его словами. Когда сознание ее вышло из глубокой задумчивости, Лилия увидела, как совсем рядом перед ней сидел, подперев голову руками, Отто. Он наблюдал за ней.

— Что вы здесь делаете?!

— Наблюдаю за тобой, уже полчаса.

— Вы сами рисовали портрет?!

— По памяти. Мне помогал один старый друг, вампир-художник.

— У вас хорошая зрительная память.

— Не жалуюсь.

Отто схватил ее руку и принялся целовать:

— Останься со мной!

— Ах, не нужно!

Грудь Лилии вздымалась под корсажем от таких жарких просьб и признаний, а кровь закипала в жилах.

— Стань, стань моей...

— Вижу, ты времени даром не теряешь, Отто, — сказал Лэмюэль.

Он разгуливал по зданию театра голый, накинув на плечи меховую накидку.

— Доброе утро, — безразлично бросил Отто.

— Вообще-то сейчас ночь.

Лэмюэль взял с блюдца оливку и засунул себе в рот.

— Ладно, не буду мешать, — вильнув голым задом, вышел Лэмюэль.

И Лилия и Отто одновременно посмотрели на закрывшуюся за ним дверь. Отто сузил глаза — этот жест говорил о том, что он ненавидит. Он еще с большим жаром повернулся к Лилии:

— Будь моей...

Лилия думала о безразличии к ней Лэмюэля и слезы наворачивались на глаза.

— Хорошо, — произнесла она, тоном королевы, жертвующей собою ради блага народа.

Отто прикоснулся к ней губами. Он привык добиваться, чего хочет. И в театре, и в жизни.

Альфреду нравилось бродить с Зиком. Зик рассказывал много интересных вещей. Рассказывал, как в давние времена существовал орден праведных тамплиеров и как Железный король и папа Климент, позавидовав братству ордена, семь лет подвергали тамплиеров пыткам, а потом приговорили к сожжению на костре. И как тамплиеры перед смертью прокляли палачей и весь их род.

Альфред с удовольствием слушал рассказы новоиспеченного папы, закусывая ванильным калачом и воспринимал их, как старую сказку.

Вот, костер уже начал потухать. Дым от него навеял запах жженых листьев, запах осени. Однако раскаленные угли все еще дарили тепло. Зик как следует укутал Альфреда в утепленный плащ. Самого его сморил сон и Зик, не выдержав, захрапел.

Альфред взял палку и принялся шурудить ею в кострище, пытаясь засунуть в пепел несколько сырых картофелин. Он взглянул на капюшон спящего Зика и мальчика разобрало детское любопытство. И чем больше говоришь ребенку о том, чего делать нельзя, тем больше ему хочется нарушить запрет.

Альфред ерзал на месте от нетерпения. Он плюнул на палку, чтобы погасить искру и, уцепившись ею за край капюшона, снял его. Увидев истинное лицо Зика, Альфред закричал не своим голосом.

Зик проснулся, он увидел плачущего в истерике мальчика и снова нахлобучил капюшон.

— Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты не смотрел на мое лицо. Да, я урод! Прости, что не показал сразу. Я не хотел тебя пугать... Твой выбор — остаться со мной или уйти...

— А вы не монстр? — спросил мальчик, немного успокоившись.

— Нет, — всего лишь самый обыкновенный вампир, — ответил Зик.

После происшествия в гримерной, Скотти не упускал случая подстегнуть Лэрри по поводу проведенной с Лэмюэлем ночи. Каждый раз из-за этого начинались шум и драка.

Скотти обзывал Лэрри всевозможными обидными именами. Начиная с «гнусного пидора» и заканчивая «анальным монстром». Лэрри, разумеется, сразу же бил обидчику морду. Они возненавидели друг друга еще больше. Иногда их останавливали истерические крики на улице. Это соседи, став вампирами, выходили на промысел, ловя на пустынной ночной улице одинокого прохожего.

— Фу, пидор, отпусти меня, — кричал Скотти, — а то, чего доброго, и меня трахнешь, забыв о родстве, — кричал Скотти.

— Да, трахну. Кулаком под глаз!

Лэрри заехал ему  под глаз, подарив второй фингал для симметрии. Он привязал племянника к креслу, а сам полез в холодильник и достал бокальчик крови со льдом.

Улыбаясь, он поднял вверх бокал, медленно смакуя напиток небольшими глотками и аппетитно причмокивая.

Скотти начал осыпать парня руганью и проклятиями.

— Заткнись, наконец! — вскричал Лэрри, разбив опустошенный бокал об стену. — Ты здесь никто!

В театре собирались ставить спектакль по мотивам произведения русского поэта и писателя А. С. Пушкина "Евгений Онегин". Лилия получила главную роль — роль Татьяны. Она  целыми днями зубрила текст, который никак не шел в голову.

Вначале я молчать хотела,

Поверьте, моего стыда...

Она снова сбилась, забыв слова, и начала заново.

Вначале я молчать хотела,

Поверьте, моего стыда,

Вы б не узнали никогда,

Когда б надежду я имела...

Когда б...

Вначале я молчать хотела...

(А. С. Пушкин «Евгений Онегин»)

— Присядь ко мне, — сказал Отто, наблюдая за ее мучениями.

Он схватил Лилию за руку и она плюхнулась к нему на колени.

Отто погладил ее по руке.

— Как хорошо, что Лэмюэль отказался от роли Татьяны, — заметил он. — Уверен, что ты будешь самой лучшей Татьяной. Эта роль как нельзя лучше тебе подходит.

— Ах, куда же мне до Лэмюэля!

— Ты лучше, — проговорил Отто, — по крайней мере, ты настоящая женщина, а не фальшивка.

Он стал целовать ее страстно и легкая дрожь пробежала по спине Лилии. В голове промелькнула мысль, что этот вампир становится ей небезразличен. Уж слишком много казалось в нем любовного пыла.

Словно легок на помине, вошел Лэмюэль.

— Все репетируете? — цинично бросил он. — Чувствую, что Татьяна научится целоваться так, что обворожит Онегина не только на подмостках сцены.

— Не переживай за Онегина, — ответил Отто, — им буду я.

— Даже так? — все так же цинично спросил Лэмюэль. — Что же, я бы не смог придумать претендента на эту роль лучше моего старого доброго друга Отто. Репетируйте, не стану мешать вам присутствием своей скромной персоны, искусство требует жертв.

Лэмюэль вышел. За маской безразличия и цинизма на самом деле таилась драма. Лэмюэль всегда заявлял, что презирает такое низменное чувство, как ревность, но в глубине души, как червь, который завелся в сердцевине яблока, оно точило его изнутри. Он ужасно ревновал Отто, хоть и не показывал вида, прикрываясь своим актерским мастерством. Он хотел, чтобы Отто был сейчас рядом с ним. Он любил его. Но гордость не позволяла сделать первый шаг.

Лэмюэль остался совсем один. Он вошел в гримерную и достал из мини-бара бутылку виски. Вот он, великий Лэмюэль, всеми покинутый! Он остался один. Даже Отто, и тот ушел! Вампир пригубил виски из бутылки и раздраженно начал сбрасывать с себя одежду. Ему стало так одиноко, что захотелось умереть.

— Нерон! — закричал Лэмюэль. — Где мой пес?!

В душе Отто гнездилась чудовищная боль. Лэмюэлю все равно...

Отто решил сделать так, чтобы Лэмюэль прочувствовал точно такую же боль, какую причинил ему, а может быть даже сильнее.

— Я хочу тебя...— проговорил Отто Лилии.

— Не нужно...

— Чего ты боишься, мы же вместе, я люблю тебя и не причиню тебе вреда, доверься мне. Отто взял ее за руку и потащил за собой.

— Куда мы идем? — на ходу спросила Лилия.

— В гримерную.

Отто открыл дверь. Из гримерной, как бывало чаще всего, разило алкоголем. Валялась бутылка виски. Голый Лэмюэль валялся на  кровати, по комнате бегал рыжий пес.

— Подвинься, — грубо оттолкнул Лэмюэля Отто, увалившись с Лилией на постель.

— Не нужно,—запротестовала Лилия, но Отто целовал и гладил ее, будто и не слышал. Вампир овладел ею, не смотря на то, что Лэмюэль лежал в двадцати дюймах от них, он занимался сексом так страстно, что заставлял кричать Лилию на всю гримерную.

— Какой ты жадный! — пьяным голосом проговорил Лэмюэль. — Я всегда делился с тобой, оставь мне хотя бы место сзади...

— Я не привык делить своих девушек и парней с кем бы то ни было, — с улыбкой отвечал Отто. — Как здорово заниматься сексом с нормальной девушкой, а не обнимать муляж вместо груди. Настоящая грудь... — провел Отто по бюсту Лилии, — а ниже... Неописуемо. Это меня заводит больше, чем анальный секс...

Отто знал, чтт унизит и убьет этими словами Лэмюэля. Но ему было все равно. Он хотел сделать Лэмюэлю как можно больнее. Слова эти действительно острыми клинками вонзались в израненную комплексами, одинокую душу Лэмюэля. Да, по сравнению с Лилией, он полное ничтожество. Она настоящая женщина, а он ненастоящий... Лэмюэль принялся рыдать.

Отто цыкнул на рыжего пса и тот убежал.

«Пусть поплачет. Пусть побудет в моей шкуре. Пусть ему будет так же больно, также унизительно, как и мне. Может это пойдет ему на пользу».

Лэмюэль продолжал рыдать, кляня судьбу заплетающимся языком.

Лилия не сдержалась, провела рукой по волосам Лэмюэля.

Отто злобно оттолкнул ее:                

— Идем отсюда, посидим в дорогом ресторане, а потом пройдемся по осеннему парку, моя любимая. Это гораздо лучше, чем слушать нытье пьяного зоофила непонятного пола. Тут блевотиной и псиной несет. Прочь отсюда!

Видя, что Лилия сопротивляется, Отто унес ее на руках.

Лэмюэль продолжал рыдать, уткнувшись в подушку. Одиночество убивало. Выхода не было. Тишина. Звук тикающих часов. Лэмюэль стал кричать. Кричал он громко, неистово, разрезая криком тишину, как торт на именинах.

Тихо скрипнула дверь.

Мрачно вошел человек в капюшоне.

— Зик!! О, если бы ты не пришел, я бы умер сейчас... Как хорошо, что ты пришел...

— Я пришел по делу, — сухо ответил Зик, хотя сердце его отчаянно билось в груди. — Со мной мой сын. Мальчик замерз и устал. Нет ли у тебя для него теплого спокойного местечка на ночь? Только, чтобы к ребенку никто не прикасался. Чтобы его не трогали вампиры. Если кто-то его хоть пальцем тронет, я всем перегрызу глотки и выброшу в мусорный бак.

— И мне?

— И тебе! — ответил Зик.

— Хорошо, — Лэмюэль нащупал на столе ключ. — Рядом есть каморка, закрой там своего сына и возвращайся ко мне. Это условие.

Устроив Альфреда в каморке, Зик вернулся в гримерную.

— Мне так плохо, Зик, — стонал пьяный Лэмюэль, лежа на животе. — Я, звезда первой величины, никому не нужен! Я не нужен даже Отто! Меня все покинули! — по лицу Лэмюэля потекли слезы. — Мне так плохо, Зик, пожалей меня, погладь меня по спинке. Погладь, не бойся! Я хочу тебя, Зик, хочешь, я начну возбуждать тебя своим языком?

Он полез к ширинке Зика.

— Уйди, греховодник! Ты кидаешь меня в геенну огненную, — отодвинулся Зик.

Лэмюэль заскулил и заплакал:

— Зик... Зик... Я совсем один, не оставляй хоть ты!

Лэмюэль подполз к Зику и, схватив его локтем под подбородок, опрокинул на кровать. Потом, совершенно голый, залез на него сверху и принялся расстегивать ему ширинку. Его губы начали ласкать плоть вампира. Сначала Зик решил оттолкнуть его, но почувствовал неописуемое блаженство и мысли эти улетучились. Он никогда еще не испытывал такого наслаждения от орального секса. Будучи тамплиером, об этом греховодном занятии Зик не мог и помышлять, да и в нынешнем веке оно оставалось для него греховодным. В любом случае, даже не с кем было этот грех испробовать.

Лэмюэль вытворял такие чудеса, что Зик забыл, кто он такой.

— Ну как? — спросил Лэмюэль, заглядывая в уродливое лицо Зика.

Зик простонал:

— Нет мне, грешнику, прощения...

Лэмюэль целовал его и в то же время пытался сесть на его возбужденную плоть. Он издал крик амазонки, когда ему все же это удалось. Лэмюэль  прыгал и стонал, доводя Зика, у которого лет шестьсот не было секса (а такого секса вообще никогда не было!) до исступления.

Лэмюэль был просто монстром, ни одна женщина не смогла бы сравниться с ним. Он вспомнил сдержанных набожных дам четырнадцатого века — в строгих платьях, для которых секс был скорее обязанностью, чем наслаждением. Сейчас же он чувствовал поразительные ощущения.

Устав, Лэмюэль лег на Зика поперек.

— Почему ты молчишь? — наконец спросил красавец. — Тоже разочарован, что я не женщина? — он иронизировал уже над самим собой.

— Я не знаю... Каяться уже нет смысла, — сказал Зик, — я погряз в грехе...

— Папа, ты тоже свершаешь над этим человеком очистительный обряд, как отец Кристофер совершал надо мной? — спросил Альфред, стоя в гримерной.

Зик закусил губу:

— Прости Господи... Что ты здесь делаешь?!

— Ты хотел закрыть меня на ключ, но забыл сделать это...

— О, позор мне... позор и проклятие на мою голову...

— Какой миленький мальчик, — проговорил Лэмюэль, погладив Альфреда по щеке.

— Не смей прикасаться к нему! — предупредил Зик. — Иначе я растерзаю тебя!

— А вы дядя или тетя? — спросил Альфред.

— Тетя, — ответил Лэмюэль, моргая подведенными глазами.

— А почему пися как у дяди?

— Это муляж.

Зик понял, что мальчика нужно немедленно уводить из театра разврата. Мало того, что над ним тут могли похотливо поглумиться, так еще, находясь в окружении вампиров, он подвергался серьезному риску.

Застегнув ширинку, Зик встал с постели.

— Мы с сыном уходим, мы не останемся тут, — сказал он.

— Очень жаль, — ответил Лэмюэль. — Но, я думаю, что вы еще вернетесь и мы обязательно с вами увидимся.

Зик взял Альфреда за руку.

— А что такое муляж? — спросил Альфред.

— Ненастоящее, поддельное, — ответил Зик.

— У этой тети была ненастоящая пися?

— Не знаю, — раздраженно ответил старый вампир.

— Знаешь, ты же делал с ней то, что делал со мной отец Кристофер!

— Ничего я с ней не делал. И вообще, прекрати вести разговоры, неприличные для твоего возраста! Иначе не пойдешь вместе со мной!

Альфред замолчал. Зик думал о том, как опозорился перед сыном. Всему виной его слабая, подверженная страстям, плоть.

Но при одном воспоминании о проделках Лэмюэля в этой плоти снова продолжали кипеть страсти.

Зик, воздев глаза к небу, начал шептать слова молитвы, молясь, чтобы похоть оставила его и с ним пребывал здравый разум.

14

Зик ужасно хотел есть. У него уже двое суток не было во рту ни капли крови. Моросил дождь. Осенняя дорога блестела от его капель под светом фонарей. Вампир заметил, как по тротуару, приподняв воротник и опустив на лоб шляпу, спешит домой прохожий. Сил терпеть голод больше не было.

— Подожди меня здесь, под деревом, только никуда смотри не уходи, — сказал Альфреду Зик.

Мальчик кивнул.

Зик нервно устремился за прохожим. Изнемогая от любопытства, Альфред поспешил следом за вампиром. Он чувствовал, что Зик ушел непросто так, что здесь крылась какая-то тайна.

Зик поспешил за прохожим. Слюна сама потекла изо рта, так долго он не ел.

— Простите? — начал Зик.

— Да-да? — обернулся прохожий.

В этот момент вампир схватил его за шею, как повар, поймавший на дворе гуску.

Мальчик, стоя за деревом, раскрыл рот от любопытства. Фонарный свет как освещал фигуру Зика.

Зик нетерпеливо потянул жертву за воротник и, оскалив клыки, впился в шею. За столько веков он стал настоящим профессионалом — прохожий даже пикнуть не успел.

Покинув приход извращенца Кристофера, Альфред наконец-то полной грудью вкусил свободу. За пределами прихода, оказывается, была жизнь. Кроме извращений было в этом мире еще что-то. И Альфред быстро втянулся в нее, в эту прекрасную осеннюю сказку странствий, листвы, костров и туманов.

Увиденное зрелище до глубины души поразило маленькое сердце Альфреда. Мелкий, накрапывающий дождь и слоновой костью блеснувшие клыки, клыки вампира в свете фонаря, впившиеся в чью-то шею ради того, чтобы наполнить свое чрево живительной влагой. Тем, что дает жизнь — кровью.

Альфред, не мигая, с восхищением наблюдал, как отец его подпитывается кровью. В его маленькой детской душе внезапно возникла мечта — стать таким же, как и он.

Зик обескровил прохожего и выбросил труп. Мальчик побежал обратно, под дерево, где отец оставил его.

Через минуту вампир вернулся. Альфред с благоговением смотрел на него, как на своего кумира.

— Где ты был, отец? — пытливо спросил он.

— Ходил смотреть, нет ли поблизости какого-нибудь жилища, где можно было бы остановиться на ночь.

— И не нашел?

— Не нашел, — ответил Зик.

Они молча двинулись по курсу прямо. Дождь припустил сильнее. Зик понял, что лучше где-то остановиться на ночь.

Они присели под деревом. Альфред совсем продрог. Зик укутал его в плащ, но это не спасло — плащ промок тоже. Дождь уже закончился, но Альфред продолжал зябнуть, сидя под деревом.

— Эй, дорогие, что мерзните, идите-ка лучше к нам! — послышался звучный голос.

Зик поднял голову и увидел цыганку в цветастых юбках, несшую охапку ещё не совсем успевшего промокнуть хвороста.

— У вас можно переночевать и обогреться ребенку? — крикнул ей Зик. — Я заплачу, у меня кое-что осталось.

Цыганка кивнула, приглашая последовать за ней. Невдалеке расположился цыганский табор. Потрескивали наполовину промокшие поленья в костре. В котле уже закипело какое-то варево.

Дрожа всем телом, Альфред уселся у костра.

— Жрать хотите? — спросила цыганка.

— Благодарю, я не голоден, — ответил Зик, — но был бы премного благодарен, если бы вы накормили моего сына.

Цыганка взяла черпак и, зачерпнув что-то похожее на похлебку, подала Альфреду жестяную миску.

— Что это? — подозрительно принюхался мальчик.

— Раз люди едят, значит это можно есть, — ответил Зик.

Альфред сделал глоток горячей похлебки, от которой исходил пар. Есть хотелось настолько сильно, что ему было все равно, какие ингредиенты входили в состав этого блюда, которое приятным теплом разливалось по желудку и необычайно быстро согревало. Скоро мальчик перестал дрожать.

Цыганка уговорила Зика погадать ему на картах, Альфред держал руки над костром.

— Привет, — сказал кто-то, подойдя сзади.

Альфред обернулся — сзади стоял цыганенок.

— Тебя как зовут? — спросил он.

— Альфред. А тебя?

— Амин. Пойдешь играть?

— Пойду.

Альфред устремился следом за Амином, путаясь в длинном плаще.

— Ты откуда? — спросил Амин.

— Я с отцом. Мы — странники. А правда, что вы, цыгане, лошадей воруете?

— Бывает.    

— И ты воруешь?

— Воровал раньше, — ответил Амин.

— А пойдем сейчас у кого-нибудь лошадь украдем? Я всю жизнь мечтаю о лошади.

— Не могу, — сухо ответил Амин.

— Почему?

— Нельзя.

— Вам, цыганам, полагается. Просто тебе стыдно признаться, что ты струсил!

— Ладно, — сказал Амин, снизив голос до шепота. — Я расскажу тебе, в чем дело. Только ты поклянись, что никому не расскажешь...

— Зуб даю!

Амин поглядел по сторонам и наклонился к Альфреду:

— Лошади боятся вампиров. А я — вампир.

Альфред рассмеялся:

— Ты — вампир? Не смеши!

Раздраженный Амин оскалился  — во рту блеснули острые клыки.

— Ух ты, можно потрогать?

Альфред осторожно дотронулся до клыков, проверив, настоящие ли они. В сердце закралась зависть: этот маленький цыганенок — вампир. Такой же, как и его отец.

— Послушай, — сказал Альфред, — Амин, а сделай меня вампиром?

— А почему это я должен делать тебя вампиром? — надменно хмыкнул мальчик.

— А я... А я отдам тебе ремень со свастикой на пряжке, который мне купил отец.

— Покажи ремень, — сказал цыганенок.

Альфред беспрекословно расстегнул ремень и подал Амину.

— Гм... Действительно, со свастикой... Ну хорошо, я сделаю тебя вампиром. Да только ты можешь умереть.

— Я не умру. Мой отец уже несколько веков живет.

— Хорошо, я только надкушу твою кожу. На всякий случай.

И сверкнув клыками, цыганенок склонился к шее Альфреда.

Цыганка быстро раскладывала карты, как настоящий мастер своего дела.

— Какое бурное у тебя прошлое, дорогой. Да такое длинное... Ты был очень одинок и несчастен.

— Что правда, то правда,— вздохнул Зик.

— А в будущем — любовь, страсть... Пиковая дама... Страстная черноволосая женщина. Или не женщина?!.. Что-то я ничего не пойму...

— Давайте дальше, — перебил ее Зик, чтобы закрыть эту тему. — Что там, в будущем?

— В будущем... Да оно бесконечно! В первый раз вижу такое, дорогой. Видно, карты устали. Ну, пусть отдохнут, а ты пока позолотишь мне ручку. Цыганка бесцеремонно протянула руку с браслетами-копеечками. Зик сунул ей монету в ладонь.

— А где мой сын, кстати? Альфред!..

Альфред потрогал ранки на шее. Это было похоже на то, как когда-то давно ему делали прививку.

— А я видел в одном фильме, как после укуса вампира человеку становилось плохо.

Цыганенок засмеялся.

— Спасибо, — Альфред чмокнул его в губы.

— Ты что?! Ты что делаешь?! — возмутился тот.

— Это такой очистительный обряд. Раньше я жил у священника и он показывал мне этот обряд очень часто. И еще кое-какой. Хочешь покажу? Расслабь губы...

Альфред просунул свой язык в рот мальчика.

— Альфред! Альфред! — послышались крики Зика.

Он отпустил цыганенка:

— Это отец! Мне нужно идти!

Амин недовольно вытер рот рукавом.

15

Лилия, в длинной ночной рубашке, печально и задумчиво смотрела в открытое окно, склонив голову на плечо. Девушка сейчас так невинно выглядела, со светлыми, распущенными по плечам волосами, что могла запросто сыграть жертву маньяка в каком-нибудь триллере.

Занавеска развевалась от ветра, а в окно изредка залетали пожелтевшие листья.

Отто проснулся от ворвавшегося в комнату осеннего холода. Он неслышно подошел к окну и закрыл его. Лилия вздрогнула от неожиданности:

— Вы меня напугали...

— Сколько можно мне выкать! — потерял терпение Отто.

— Простите... Прости...

Лилия посмотрела на него: Отто был высокий, статный, с прекрасными чертами лица, с бесподобным цветом глаз и волос, создающим неповторимый контраст. Он был очень красивым.

Лилия смутилась из-за того, что так бесцеремонно разглядывает его и отвела глаза в сторону.

Отто прижал ее к себе.

— Ты грустишь, это видно невооруженным глазом. Снова Лэмюэль! Да пойми ты, что Лэмюэль никогда не любил тебя, он никого не любит, кроме славы, крови, алкоголя и ****ства. Если бы он любил тебя, разве отдал бы мне на поругание? Разве стал бы с умилением наблюдать, как я извращаюсь над твоим телом? Он всеми лишь пользуется, подпитываясь похвалой, обожанием и поклонением. Да он живет этим!

Лилия все же осмелилась поднять глаза на Отто.

— А ты, чем живешь ты? Откуда это внезапное внимание ко мне? Уж не затем ли ты начал проявлять его, чтобы вызвать ревность Лэмюэля?

— Да, это так, — вырвалось у Отто.

— Я так и знала!

Лилия со слезами кинулась к выходу.

— Постой!

Отто настиг ее возле двери. Но у Лилии началась истерика.

— Пусти меня, не трогай! Проклятые вампиры, вы сломали нам жизнь. Мне, Лэрри, Скотти... И какого черта вы появились в этом городе! Вы превратили меня едва ли не в уличную шлюху, сделали кровопийцей! Сейчас я бы спокойно жила себе со своим парнем Лэрри, он один меня любил...

— Каждый сам делает свой выбор, — философски сказал Отто. — И каждый умирает от того, к чему стремится. Ты хотела Лэмюэля? Ты получила его тело. Да только за все нужно платить! Что же касается твоего "любящего" парня, то он сам на днях трахнул Лэмюэля....

— Лэрри? Нет, не может быть... Я всех вас ненавижу, вы все одинаковы... Пусти!

Ее истерика началась с новой силой.

Отто схватил девушку и швырнул на кровать. Придавив ее брыкающееся тело своим весом, вампир пристегнул ее запястья наручниками к спинке кровати.

— Теперь ты не сможешь так отчаянно дергаться, — заметил Отто. — Из-за резких движений ты будешь чувствовать острую боль.

— Тебе ведь нравится мучить, признайся? — с ненавистью спросила Лилия.

— Не поверишь, но нет, — спокойно ответил Отто. — Вы сами себя мучаете.

— Я для тебя всего лишь жертва интриги, способ отомстить Лэмюэлю, заставить его ревновать...

— Помолчи и послушай меня, — Отто взял носовой платок и  вытер слезу, скатившуюся по ее щеке. — Да, сначала это было действительно так (заметь, я говорю искренне), но потом я начал что-то испытывать... Что-то очень нежное и хрупкое, похожее на  хрустальный цветок... Я устал от пьянок и ****ства Лэмюэля, я заслуживаю совершенно другого к себе отношения... И в вечности, рядом с собой я хотел бы видеть тебя... Это правда...

Он провел губами по ее мокрой от слез щеке. Вампир пытался ее поцеловать, но Лилия сомкнула челюсти. Так запирают крепость перед наступлением врага.

Тогда Отто, не торопясь, принялся развязывать многочисленные бантики на ее ночной сорочке.

— Что, опять собираешься насиловать?

— Да. И знаешь почему? Потому что тебе это нравится. И вскоре ты будешь кричать от умопомрачительного наслаждения.

По комнате летали стулья. Крошечная доля дюйма спасла монитор компьютера от пролетавшей мимо кувалды.

— Лэрри, прекрати!

Парень даже опешил: Скотти впервые за это время назвал его по имени.

— Я не могу так больше! — кричал Лэрри, продолжая громить все с новой мощью. — Я постоянно хочу жрать и не знаю, где взять жратву, мать твою! Я скоро изгрызу собственного отца, как голодная крыса!.. Проклятые вампиры! Проклятый трансвестит! Я убью его!

С ревом медведя Лэрри схватил кувалду и помчался на улицу.

— Постой, ненормальный! — закричал племянник ему вслед. — Они же бессмертны! Мы — бессмертны...

Лэрри мчался в здание театра с кувалдой наперевес. Люди с ужасом оборачивались — он напоминал помешанного и озлобившегося маньяка.

В здании театра царили тишина и пустота. Лэрри тоже притих, только его шаги по паркету раздавались звучным эхом. Парню стало страшно. Ему чудился шепот по сторонам. Все дышало заговором и развратом. Он сделал еще несколько неуверенных шагов. Открылась дверь, вышла похотливая блондинка в пышном платье, многозначительно засмеявшись, а следом за ней прошмыгнул маленький мальчик, усиленно пытающийся задрать подол ее платья. Сопроводив Лэрри соответствующими взглядами и улыбочками, они исчезли, скрывшись за дверью.

Лэрри очутился в зале. Включились лампы люстр, свет упал на паркет, напоминающий шахматную доску.

— Кого-то ищете?

Лэрри почувствовал легкое касание чьей-то руки. Он обернулся. Перед ним стоял Лэмюэль, улыбающийся своей обезоруживающей улыбкой.

— Я тебя ненавижу, — прорычал Лэрри.

— О, сколько людей и нелюдей говорили мне эту фразу! — ответил Лэмюэль.— Ты не мог мне сделать лучшего комплимента.

Лэрри заревел, поднимая кувалду, но Лэмюэль спокойно улыбнулся и кувалда как-то сама собою опустилась.

— Вижу, вы есть хотите, — сказал Лэмюэль. — Сейчас я принесу выпить и на  досуге расскажу вам обо всех преимуществах вампира.

Лэрри присел в кресло, осознав всю нелепость своего вида с кувалдой.

Через пару минут вернулся Лэмюэль с рубиновой жидкостью в бутылке. Жизнерадостный, харизматичный, уверенный в себе, хорошо и со вкусом одетый. Он по-прежнему оставался звездой.

— Что это? — спросил Лэрри, немного остыв.

Лэмюэль показал надпись на бутылке: "Кровь".

Он налил крови и подал бокал.

Залпом осушив его, Лэрри почувствовал прилив сил, энергии и бодрости. Лэмюэль подал ему маленькое зеркальце в старинной золотой оправе, еще раз посмеявшись в душе над россказнями о том, что вампиры не отражаются в зеркале.

— Посмотрись в это зеркало, ну же, смелее! Что ты там видишь?

— Себя... — неуверенно проговорил Лэрри.

— Представь, что ты не знаешь, что ты — это ты. Кого ты видишь перед собой? Ну, кого? Мальчика, парня, мужчину, старика?

— Парня...

— Правильно! — воскликнул Лэмюэль. — Молодого и привлекательного парня. А парень со временем обычно превращается в ленивого, толстопузого мужика, любящего пожрать, поваляться на диване и посмотреть футбол по телевизору. Прекрасные линии юного тела расплываются, приобретая все более уродливую форму. Он может восхищаться своей юностью и красотой только смотря на свои старые фотографии. А что потом? Потом краски сгущаются и субъект превращается в дряхлого, немощного и никому не нужного старика с трясущимися руками и ногами, который не в состоянии подать себе даже кружку воды, обузу для родственников. А потом... Потом — финал нашей драмы...   Смерть — радость для уставших от всего этого родственников и пир для червей. Ну, каково? Хочешь такой финал?

Лэрри задумался. Лэмюэль с таким энтузиазмом  рассказывал, так сказочно расписывал, что Лэрри отчетливо представил себя апатичным, пузатым мужиком, валяющимся на диване. Потом представил себя дряхлым, немощным стариком, в окружении родственников, которые с нетерпением ждут его смерти. Представил свои похороны, опускающийся в сырую могилу гроб, который через некоторое время будет полон червей, комья земли, бьющиеся о крышку...

— Нет! — в холодном поту вскричал Лэрри. — Нет, нет, нет, не хочу!

— Что и требовалось доказать! — довольный Лэмюэль с улыбкой разлил кровь в бокалы. — Так выпьем же за вампиризм, дающий вечную молодость и неувядающую красоту, спасающий от смерти и житейских невзгод! Стань вампиром — скажи могильным червям нет!

Они звонко чокнулись и несколько рубиновых капелек выплеснулись на поверхность хрустального бокала. Лэрри с жадностью слизал их языком.

— Идем дальше, — все больше распаляясь, продолжал Лэмюэль. — Что касается рода человеческого (честно говоря, я всегда был жутким мизантропом). Представь ситуацию: ты возвращаешься домой поздно ночью, а сзади за тобой идут трое здоровенных амбалов, охотников за чужой денежкой. А ты еще не расплатился до конца за недавно приобретенный мопед, у тебя каждая копейка на счету. Ты позволишь этим ублюдкам забрать твои кровные, да еще избить тебя до полусмерти? Позволишь, потому что их больше и они сильнее тебя. Но ты позволишь сделать это, если ты жалкий и никчемный человечишка. А сейчас ты — красавец-вампир. Ты раскромсаешь их клыками на кусочки, заставишь валяться перед твоими ногами с обосранной мотней, валяться, как последнее дерьмо и вымаливать твое прощение. Ты всесилен!

Тебя унижает начальник на работе, не платит зарплату? Над тобой глумятся одноклассники? Приятели дразнят тебя говнюком? Покажи кто ты такой! Выйди во всей своей красе! Ты — сам Бог. Никто не посмеет унижать тебя, смеяться над тобой, ибо ты сильнее людишек и плата за эту власть — всего лишь подпитка их же собственной кровью. Да разве жаль тебе этих ничтожеств, соки которых уходят на то, чтобы подпитывать существ высших?

— Нет, не жаль, — не задумываясь, ответил Лэрри.

— Правильно, — Лэмюэль налил еще. — У нас впереди целая вечность для того, чтобы наслаждаться кровью, наслаждаться искусством... Что же касается "твоей девушки", из-за которой ты ненавидишь меня, то она нашла нас сама. Она теперь с Отто! Все ее привязанности длятся не больше недели, а чувства равняются ничтожному, так в чем же винишь ты меня?

Они снова выпили. Лэмюэль очаровательно улыбнулся.

— Ты — милый парень и нравишься мне, — сказал Лэмюэль, перебираясь к нему на колени.

16

— Папа, я не могу дальше идти, мне плохо, — проговорил Альфред, падая с ног.

— Ты простудился? У тебя лихорадка? — перепугался Зик. — Горло болит?

— Нет, — ответил ребенок и потерял сознание.

Зик перепугался, он взял мальчика на руки и, заложив в антикварной лавке старинную табакерку, снял номер в отеле, пригласив доктора.

Доктор долго осматривал ребенка, но не мог выявить загадочную болезнь. Мальчик простужен не был.

Врач заметил у него на шее две отметины от клыков и сделал предположение, что мальчика укусил какой-то зверь и у него началось заражение.

Зик отправил доктора, сказав, что сейчас же непременно госпитализирует ребенка в больницу. Но кому, как ни ему одному было известно, что это за загадочные укусы у сына на шее...

— Альфред! Альфред! — строго склонился над ним Зик.

Перед затуманенными глазами мальчика капюшон вампира раздвоился.

— Что это?! — Зик строго указал на его шею. — Кто это сделал?!

— Я хочу быть вампиром, как ты... — проговорил Альфред и снова потерял сознание.

Зик напряженно думал. Как он не углядел? В чем его вина?

Но уж если искать во всем свои плюсы, то отцу не придется хоронить сына, он навсегда останется с ним в вечности. Это обстоятельство немного согрело холодную, одинокую душу старого вампира.

Отто вошел в гримерную, в поисках своего цилиндра.

— Уже не здороваемся? — спросил Лэмюэль.

— Здрасьте! — фыркнул Отто. — Все пьешь? Хотя, я уже ничему не удивляюсь. А через полчаса спектакль!

Лэмюэль притянул его к себе, обхватив за шею:

— Отто, я скучаю по тебе, ты ведь мне нужен...

— А кто тебе еще нужен? Каждая вторая ширинка или  какая-нибудь аппетитная сучка на закуску?

— Ну, Отто, зачем ты так! Ты же для меня единственный...

— Ага, а еще бутылка рому и сотня-другая вампиров, успевших тебя оттрахать.

— Вернись ко мне, Отто, ты мне нужен!

— Только не нужно ныть! — разозлился вампир. — Я устал от истерик.

— Хочешь меня?   Бери, я твой!

Лэмюэль задрал подол платья.

— Нет, благодарю, но я не питаюсь объедками, у меня от них несварение желудка!

Надев перчатки, водрузив на голову цилиндр и взяв в руки трость, Отто вышел.

На самом деле он еле сдержался от желания овладеть Лэмюэлем, но гордость победила и Отто вышел с гордо поднятой головой.

Зрители с истинно эстетическим наслаждением любовались прекрасными актерами. Красавцем Отто, игравшим роль Онегина и Лилией  —  простодушной провинциалкой Татьяной.

На сцене происходил разговор между Татьяной и Онегиным.

Онегин дает ответ на письмо Татьяны:

Послушайте ж меня без гнева:

Смешит не раз младая дева

Мечтами легкие мечты

Так деревцо свои листы

Меняет с каждою весною.

Так, видно, небом суждено...

(Пушкин «Евгений Онегин»)

Лэмюэль играл роль Ленского. Во время своего отсутствия он снова успел "пригубить"немного виски.

Ленский, с заплетающимся языком, пошатываясь, появился на сцене, даже забыв надеть штаны. Мужские роли он играл довольно редко и напоминал скорее женщину, наряженную в мужской костюм.

Отто смерил его презрительным взглядом, не в силах сдержать ироничной улыбки. Еле держась на ногах, без штанов, Лэмюэль принялся нести какой-то вздор. В зале раздались смешки — настолько комично он выглядел.

— Дуэль! — кричал пьяный актер. — Дуэль, на дуэль подлеца!

— Подлец убьет тебя на дуэли или ты не помнишь сценарий? — усмехнулся Отто.

— Мать твою, какой позор! — проговорил Лекан за кулисами.     — Что делать? Наш замечательный театр сегодня просто выставлен на посмешище!

— Беги на сцену, — сказала Донна, — скорее объяви антракт.

Лекан выбежал на сцену:

— А сейчас у нас обеденный перерыв!

Это действительно был обеденный перерыв. Вампиры отлично знали, что это значит — призыв к пиршеству. Снова раздались вопли, брызги крови, жадное причмокивание губ и суматоха.

Лэрри тоже сидел вместе с другими вампирами. Он смотрел на Лилию и хоть в его сердце еще теплилась любовь к ней, но любовь эта постепенно начала угасать. Лэмюэль открыл ему глаза на многие вещи. Любовь? Стоит ли она терзаний, душевных мук? Лэрри, Лэмюэль, Отто... С кем она будет потом, кто следующий? Вампиры остались все теме же людьми, только бессмертными и пьющими кровь.

Лэмюэль показал, что не следует ни к чему серьезно относиться, что оно не стоит того. Нужно жить и брать от жизни все, что можно. Устроить пир плоти и крови, например!     Лэмюэль казался настоящим эпикурейцам, вся жизнь для него состояла из увеселений. Лэрри подумал, что в этом хотел быть похожим на него. Стать кутилой. Не переживать из-за всякой ерунды, а расслабляться и отдыхать. Не думать о Лилии, которая вряд ли упоминает его имя в своем душевном диалоге, а проводить ночи с сотнями таких, как она, а наутро не вспомнить ни одну из них.

Решив принять такую позицию, Лэрри с удовольствием впился кому-то в шею.

Скотти ужинал в другом конце зала. Лекан и Донна поспешно увели пьяного Лэмюэля, чтобы уложить его спать.

Лэмюэль сидел, держа в руках стакан минералки, он находился в жалком состоянии. От  каждого слова  Лекана он всхлипывал.

Волосы его спутались, руки были перепачканы гримом, тушь потекла. Он плакал.

— ... а потом мы увели тебя за кулисы и отправили спать, — закончил повествование Лекан.

— В трусах, перед публикой? Еле на ногах держался? Плел что попало? — слезливо переспросил Лэмюэль. — О, конец моей актерской карьере! Какой позор на все века!

Он уронил голову на колени и зарыдал.

— Что случилось с тобой? — спросил Лекан. — Что за беспробудное пьянство? Тебя бросил Отто?

Лэмюэль гордо вскинул голову, его лицо было заплаканным:

— Кинул? Ха! Это все он делает мне назло, он хочет разбудить мою ревность!

Вспомнив свой позор на ночном сеансе, Лэмюэль опять зарыдал. Успокоился он только тогда, когда выпил виски, присосавшись к бутылке.

Лекан вышел, покачав головой.

— Теперь ты видишь, как все ниже опускается твой любимый?   —  ходя взад и вперед, словно читающий лекцию преподаватель, проговорил Отто.

Заодно он пытался вызвать еще больше презрения к Лэмюэлю в себе самом.

— Позорный и развратный алкоголик!

Лилия угрюмо молчала. Отто взял ее за подбородок и развернул  лицо девушки к себе.

— Ты такой же! — воскликнула она. — Ты всего лишь пользуешься моим телом, как игрушкой!

Отто хмыкнул.

— Ты думаешь, что ты единственная на свете красавица? Или, быть может, что я никого не привлекаю? Сейчас проверим!

Отто схватил ее за руку и вытащил на улицу.

— Эй! — закричал он на всю улицу. — Кто меня хочет, подходи, не стесняйся!

Удивленные люди оборачивались. Собрались самые незакомплексованные. Все трогали и разглядывали вампира.

— Какой красавец! — восклицали женщины, трогая Отто везде, где только можно.

— Кто еще хочет? — продолжал кричать вампир.

— Сейчас ты, приятель, у меня захочешь! — послышался голос полицейского. — А ну-ка, пройдем!

Отто вышел из толпы орущих женщин, словно был звездой мирового масштаба и спокойно отправился вместе с полицейскими.

Через пять минут он уже возвращался обратно, аккуратно вытирая салфеткой краешек рта, испачканный в крови.

— Ну? — невозмутимо обратился он к Лилии.

— Дешевый спектакль за три рубля! — ответила она и развернулась, чтобы уйти.

Отто дотронулся до ее за плеча. Девушка обернулась. Вампир нежно провел рукой по ее щеке. Лилия почувствовала разряд тока, пробежавший по спине.

— Если хочешь, можешь уйти прямо сейчас, я не держу, — он указал «на выход».

Лилия стояла, опустив глаза. Какая-то необъяснимая сила тянула ее к Отто и от этого было до невозможности стыдно.

— Ну? — требовательно спросил Отто. — Не уходишь? Иди же! Но предупреждаю, возврата назад не будет.

Лилия продолжала стоять в той же позе и моргать глазами, уткнувшись взглядом в пол. Отто, как всегда, приподнял ее голову за подбородок. Его губы были так близко. Лилия так хотела их, но стеснялась сказать об этом, или тем более что-то сделать первой.

Отто облизал ее губы.

— Да, да, целуй меня, — проговорила Лилия, уже не отдавая себе отчета в своих словах. — Делай со мною, что хочешь, я не стану сопротивляться, я влюбляюсь в тебя с каждым днем...

Отто самодовольно улыбнулся. Этого он и добивался. Впрочем, он всегда добивается чего хочет и кого хочет. Если бы не Лэмюэль...

Эх, Лэмюэль! Отто помрачнел. Его руки нагло забрались к Лилии в майку и под юбку. Она не сопротивлялась. С каждым его прикосновением она начинала тяжелее дышать.

— Эй, уважаемые! — послышался голос полицейского. — Что это вы посреди города делаете, тут люди ходят, маленькие дети!

— Нам плевать на людей, — нагло ответил Отто. — Хочешь, сейчас я трахну ее прямо на этой лавочке?

— Пройдем-ка со мной, сейчас в участке расскажешь о своих похождениях, — ответил полицейский.

Отто устало вздохнул.

— Черт, я уже вполне сытно пообедал, да видимо придется закусить! Подожди меня здесь, — сказал он Лилии, уходя  вместе с полицейским.

17

Зик не отпускал руку сына и ни на шаг, не отходил от его постели во время болезни. Пока не спал жар, пока не прошел озноб, пока не прояснились его глаза, пока на губах мальчика не появилась улыбка.

— Отец, я хочу есть, — сказал Альфред.

— Ты знаешь, как это делается? — спросил Зик.

— Я видел в кино и... Видел, как делаешь ты...

Зик очень рассердился, но промолчал.

— Значит, ты должен знать, как это делается, — сухо ответил он.

Как по заказу, в дверь постучал доктор, который наблюдал за ребенком.

— Это благоприятный случай для того, чтобы учиться использовать свои возможности, — сказал Зик. — Дерзай!

Доктор подошел к постели:

— Как у нас тут дела? Открой рот...

Мальчик исполнил просьбу.

— Боже мой, а это что... — проговорил доктор, глядя из-под очков на прорезавшиеся клыки.

— Сейчас узнаешь...

Альфред поднялся с постели и впился в шею врача. Надо сказать, что как для новичка, он справился отлично.

Зик вытер с уродливой щеки капельки крови. Он задумался. Теперь все поменялось. Теперь можно вернуться к Лэмюэлю. Ради сына Зик не мог приходить к Лэмюэлю, как бы его не тянуло к этому прекрасному существу. Он боялся, что мальчика убьют вампиры или сделают его таким же, как они. Теперь бояться больше нечего, Альфред уже стал вампиром. Можно вернуться в театр. Увидеть Его, Его, Его!!.. Сердце Зика радостно забилось. После многих веков несчастья и одиночества жизнь урода-страдальца наконец-то приобрела сенс. Почти одновременно он нашел и сына и возлюбленного. Зик твердо решил — нужно вернуться в театр.

По городу расползлись страшные слухи. Вечером словно наступал камендантский час. Все сидели в своих домах, плотно занавесив шторы. Полиция сбилась с ног в поисках ужасного маньяка, разрывающего жертвам глотки и обескровливающего их загадочным способом. Жертв с каждым днем становилось все больше и больше. Это напоминало события, происходившие во  второй половине пятнадцатого века в Румынии.

Сын Влада Дракулы, Махно Злой, вел войну с турками. Целое войско неприятеля  ни с того ни с сего оказалось мертвым к утру. Здесь явно не обошлось без мистики. Вот и пошел слух о вампиризме рода Дракулы.

Но кого обвинять на сей раз? Не было ни единого предположения.

Лэмюэль уткнулся в подушки и начал рыдать. Он никому не нужен. Он абсолютно один. Он опозорился перед публикой. Он, великий актер! Даже виски, и те закончились.

От безвыходности, Лэмюэль решил проверить все пустые бутылки — быть может там еще останется хоть на пару глотков. Когда он поднялся с постели, то увидел, как на него внимательно смотрит Зик из-под капюшона. Лэмюэль так обрадовался ему, что летел к вампиру, спотыкаясь. Он горячо обнял Зика и положил голову ему на грудь.

— Я знал, знал, что ты вернешься... Идем же скорее, я так хочу тебя. Я так одинок и так устал дрочить!

— У меня ребенок в зале, — возмутился Зик.

— Подождет, — ответил Лэмюэль, увлекая его за собой.

Он так сладко целовал своими медовыми устами, что Зик забыл обо всем на свете. Он поспешно раздевал Зика трясущимися руками, постанывая от нетерпения.

Зик не сопротивлялся ему. Он уже меньше задумывался о грехе, отдавшись похоти, все больше упиваясь плотью. Его руки неловко скользили по телу Лэмюэля, срывая с него одежду.

— Хочу... Хочу, — шептал он.

Взяв восставшую плоть Зика в свои руки, Лэмюэль нетерпеливо всунул ее по назначению. Вот, Зик уже обладал им, шепча:

— Как же ты прекрасен...

— Так же, как ты ужасен, — отвечал Лэмюэль.

Альфред остался один в театральном зале с шахматным паркетом. Он посмотрел на стоящий рядом трон. Тут проводились репетиции. Лежало королевское платье.

Альфред надел корону и накинул мантию. Зеркала сверкали его отражениями. Ребенок надменно улыбнулся, любуясь ими. Он сел на трон и гордо поднял голову.

— Я — король! — проговорил он. — А вы — никто!

Он посмотрел на фарфоровые маски, висящие на стене. Маски были прекрасны, но одна слишком насмешливо смотрела на Альфреда пустыми глазницами. Разозлившись, мальчик встал, подошел к маскам и проехался по ним кулаком. Четыре маски упали на пол и раскололись на черепки. На шум выбежал Отто.

— Кто ты такой? Кто позволил тебе касаться масок?

— Я позволяю или не позволяю что-то только сам себе и  никто другой не позволять мне не может, потому что я — король!

— Забавно, — хмыкнул Отто. — Интересно, кто же из тебя вырастет с таким адским самомнением...

Взгляд его сфокусировался на мальчике, он засмотрелся на него, словно возвращаясь в прошлое, преодолев столетия, отделяющие его от того времени. Отто погрузился в то время, когда они с Лэмюэлем были еще детьми. Обыкновенными смертными и беззаботными.

— Я — король! — проговорил маленький Лэмюэль, водружая себе на голову самодельную корону.

Он был похож на красивую длинноволосую девочку и нравился Отто еще в детстве. Отто долго смотрел на маленького мальчика, так похожего на девочку, и не выдержал. Поцеловал.

Вампир словно вернулся из того времени... светлого, прекрасного и полного очарования. Его охватила ностальгия и хандра.

— Не прикасайся к маскам, — бросил Отто. Он, будто находясь где-то далеко отсюда, поспешно вышел.

Альфред с наглостью власть имущего гладил фарфоровые лица масок.

Удовлитворив зов плоти, Зик спохватился:

— Там сын...

Зик нашел Альфреда, когда тот представлял, что он король, восседая на троне.

— Какой чудный мальчик! — воскликнул Лэмюэль, положив руку на голову мальчика.

— Не смей трогать моего сына! — разозлился Зик.

— Я просто люблю детей, — очаровательно улыбнулся Лэмюэль, — всегда мечтал иметь ребенка...

— Этот ребенок не для твоих извращений, грешник!

— Ты поздно вспомнил о грехе, — Лэмюэль поцеловал Зика в плечо. — Я отведу малышу комнату в театре, теперь он ни в чем не будет нуждаться.

— Кровь... — сказал Зик.

Лэмюэль посмотрел на него.

— Он — такой же, как и мы, — сказал Зик.

— Значит, это все упрощает.

Я отведу ему комнату, а ты поселишься в моей гримерной.

— А этот парень, как его?..

— Отто? Мы не вместе.

Лэмюэль поспешил переменить тему.

— Я буду играть здесь! — заявил Альфред.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал Зик.

— Хочу играть! — капризно проговорил мальчик.

— Пусть поиграет, — сказал Лэмюэль, — и мы отдохнем.

Он увел Зика в гримерную. Зик едва не упал, споткнувшись о стеклотару.

Раздался звон бутылок.

— Ты столько пьешь!?

— Да, — печально кивнул Лэмюэль, но жест вышел чересчур пафосно.

— Почему?

— Потому что я безгранично одинок и несчастен! — с еще большим пафосом отвечал Лэмюэль.

— Я не хочу, чтобы ты пил, — сказал Зик, — но уже почувствовал руки Лэмюэля у тебя в штанах и страсть разгоралась с новой силой.

После оргии, утомленный Зик уснул, а Лэмюэль вышел в зал.

— Тебе нравится здесь? — спросил вампир, видя, с каким интересом Альфред складывает черепки разбитых фарфоровых масок.

— Да, нравится, — ответил мальчик.

— Сейчас я расскажу тебе об одном итальянском поэте. Звали его Франческо. У него была возлюбленная — донна Лаура. Томимый любовью, поэт писал стихи для своей возлюбленной:

Рыдайте, дамы. Пусть Амур заплачет.

Влюбленные, последний пробил час.

Того, кто на земле прославил вас,

Кто сам любил и знал, что это значит.

Пусть боль моя стыдливо слез не прячет,

Пускай сухими не оставит глаз:

Умолк певца волшебный глас,

И новый стих уже будет начат...

(Петрарка)

— А хочешь, я научу тебя актерскому мастерству и ты станешь нашим актером? Будешь исполнять детские роли.

— А когда вырасту, смогу сыграть Франческо?

Лэмюэль засмеялся. Он понял, что мальчик еще не знает, что навсегда останется в облике ребенка и промолчал.

— Ты очень красивый, — сказал Альфред, — как женщина.

Ребенок дотронулся рукой до кукольного лица вампира. Лэмюэль положил ладонь на его детскую ручку. Мальчик был так близко: такой чистый, юный, непорочный. Его маленький прекрасный рот был совсем рядом. Лэмюэль сдержался. Однако, вопреки ожиданиям, Альфред не оттолкнул его, не убежал, испуганно забившись в угол. Он приоткрыл рот вампира и засунул в его рот свой язык, словно был опытным соблазнителем.

— Кто тебя научил этому? — удивился Лэмюэль.

— Отец Кристофер, священник.

Удивлению Лэмюэля не было предела.

— О Лэмюэль, ты в своем репертуаре! — вошла Донна.

— Познакомься, — ответил Лэмюэль, — мой протеже, новый актер театра. Альфред, кажется...

— Король Альфред, потому что я — король!

Что_то изменилось, что-то пошло не так. Такой дружный, такой сплоченный театр изменился. В нем блуждала отчужденность. Конечно же, это Лэмюэль стал яблоком раздора, камнем преткновения. Основным ядром театра были:   Лэмюэль — главная женская, Отто — главная мужская роль. Теперь вампиры казались друг другу совершенно чужими, а диалог их кипел желчью и цинизмом. Новые вампиры внесли разлад в привычную жизнь театра и в отношения главных актеров.

Между тем, актеры театра продолжали репетировать. Всем хотелось крови и зрелищ.

На этот раз Лэмюэль играл древнегреческую поэтессу Сафо. Он насладился маленькой местью для Отто в полной мере, когда Лилии досталась роль подружки Сафо.

С закрученными кудрями, падающими на древнегреческий пеплум, читая возвышенные строфы знаменитой поэтессы, Лэмюэль мог затмить собою кого угодно, и даже сами боги попадали бы со своего Олимпа, увидав его в этом сказочном образе. Несколько дней не притрагиваясь к спиртному (Зик ликвидировал из его бара алкоголь), в отличном расположении духа, полный шарма и жизнерадостности, Лэмюэль мог творить чудеса!

Страстным взглядом смотря на Лилию, он начал не менее страстную речь:

И каждый раз, как только я

С тобой сойдусь , от нежной встречи

Трепещет вдруг душа моя

И на устах немеют речи,

И чувство острое любви

Быстрей по жилам пробегает,

И зов в ушах... и бунт в крови...

И пот холодный проступает...

А тело, — тело все дрожит...

Цветка поблекшего бледнея

Мой истомленный страстью вид...

Я бездыханна... и, немея,

В глазах, я чую, меркнет свет...

Гляжу, не видя... сил уж нет...

И жду в беспамятстве... и знаю...

Вот вот умру... вот умираю...

(Сафо)

Лэмюэль пылко завладел губами Лилии, игравшей роль Аттиды, возлюбленной Сафо. И сердце девушки вновь забилось, как в первый раз, от притупленной и вновь воскресшей любви к неподражаемому актеру.

Лэмюэль резко оттолкнул Лилию:

— Любовь, разбившая мои члены, снова обуревает меня, сладострастная и лукавая, точно змея, которую нельзя задушить! — говорил он с такой страстью, с таким талантом перевоплотившись в образ влюбленной и жаждущей любви поэтессы, что в этом зале его хотел каждый. Начиная от самого старшего из вампиров и заканчивая маленьким Альфредом, который успел, однако, рано познать плотский грех. И за непроницаемой маской Отто также скрывалось непреодолимое желание, которое все труднее становилось сдерживать.

— Я буду отдаваться сладострастно, пока смогу видеть блеск лучезарного светила и восторгаться всем, что так красиво! — говорит чувственная Сафо. — Я любила, я многих в отчаянии призывала на свое одинокое ложе, но боги ниспослали мне высшее толкование своих скорбей... Я говорила языком истинной страсти с теми, кого сын Киприды ранил своими дестокими стрелами... Пусть меня бесчестят за то, что я бросила свое сердце в бездну наслаждений, но я узнала божественные тайны жизни.

Моя тень, вечно жаждущая идеала, сошла в чертоги Гадеса, мои глаза, ослепленные блестящим светом, видели зарождающуюся зарю божественной любви... — с пылом говорил Лэмюэль.

И слова эти, предназначенные для Сафо, как нельзя лучше характеризовали его самого. Это была уже не Сафо, это был он сам — существо неопределенного пола, с загадочной душой, постоянно ищущее любви.

И в эту минуту все, видевшие его, любили его всем сердцем.

А самые сентиментальные вампиры вытирали глаза носовыми платками, потому что не могли сдержаться от слез, наблюдая блестящую репетицию.

Каждую неделю мусорщики находили на общественной свалке целую кучу трупов, обескровленных и с разорванными глотками.

Полиция стала чаще патрулировать район и как-то раз им удалось схватить Лэрри и Скотти, которые возвращались домой после очередного спектакля.

Одежда и руки парней были забрызганные кровью и полиция схватила их, как особо опасных маньяков, умертвивших едва ли не половину города.

— Слишком много, всех не передушим, — шепнул Скотти.

— А че делать?

Парней погрузили в клетку, чтобы отправить на проверку в психиатрическую лечебницу.

— Че делать? Нас там закроют! — не унимался Лэрри.

— Закрой лучше свой рот. У меня есть план поинтереснее.

На допросе Скотти заявил, что они ночью посещают секту, в которой убивают людей и пьют кровь. Он предложил им сделку, которая заключалась в следующем: если полицейские их отпустят, парни тайком проводят их в то место, где происходит сборище секты.

— Нас же вампиры за это расчленят?! — сказал Лэрри.

— За то, что мы приведем им отличный ужин? Не думаю, — оптимистично ответил Скотти.

Переодевшись в гражданскую одежду, вооруженный отряд полиции посетил Театр Вампиров.

— Вот это бомба! — проговорил кто-то, увидев Лэмюэля на сцене.

— Плоска! — ответил сидящий слева. — Зато какая попка!

— А лицо!

— А речи!

Лэмюэль каждого старался очаровать прекрасной улыбкой.

Блаженством равен тот богам,

Кто близ тебя сидит, внимая

Твоим чарующим речам,

И видит, как в истоме тая,

Из этих уст, к его устам

Летит улыбка молодая...

(Петрарка)

— Ах! — проговорил Зик, стоя за кулисами, и по его лицу скатилась крупная слеза.

— Почему вы никогда не снимаете капюшон? — спросил Лекан. — Нам всем ужасно хочется посмотреть на ваше лицо. Тут уже слухи всякие о вас ходят. Наверняка вы очень красивы, раз Лэмюэль предпочел вас.

— О да! Не то слово! — ответил Зик.

— Хотя, понимаю, все это ради пиара, чтобы нас заинтриговать.

Лэмюэль всегда любил пристальное внимание к своей персоне.

Зик не сводил глаз с Лэмюэля. В первый раз за столько столетий он по-настоящему влюбился и мог предполагать, что любим в ответ! Вампира переполняли чувства, хотелось рыдать от счастья.

Лэмюэль, как манекен, наблюдал за всеми с подмостков сцены. Все они хотели его, не зависимо от пола и возраста. Вампир окидывал их взглядом, на губах красавца играла высокомерная улыбка.

Наблюдая за ним, маленький Альфред загорелся завистью.

Он мечтал вырасти и стать таким же, как Лэмюэль, чтобы все поклонялись ему, как богу.

— Давайте оцепим помещение, — сказал один из полицейских. — Не будем дожидаться, пока эти выродки кого-то убьют!

— Да, пора бы. А то эта баба всех очаровала, никому уже ничего не  хочется. Наверняка она занимается гипнозом. Как этот, как его, из России? Кашпировский.

— Ага.

Полицейские оцепили зал:

— Никому не двигаться, помещение под контролем. Кто попытается бежать, получит пулю в лоб.

Лэмюэль презрительно расхохотался:

— Любезные судари, ничего страшного, что вы находитесь у меня в гостях и здесь все решаю я?

— Не подходи, шлюха, ведьма! — полицейский достал пистолет.

— Негоже обзывать даму!

Лэмюэль продолжал приближаться к нему.

Послышался выстрел.

— Вы испортили мне сценический костюм! — возмутился вампир, снимая продырявленное платье и продолжая целенаправленно двигаться в сторону полицейского.

— Святые небеса! — проговорил полицейский. — Да это же мужик!

Пока он приходил в себя, Лэмюэль уже пил кровь, присосавшись к его шее.

Вампиры атаковали полицейских. Послышались выстрелы.

Выстрелы ранили вампиров, но не причиняли им серьезных или смертельных ран. Пули были словно камни, которыми стреляет соседский мальчишка-хулиган, зарядив свою рогатку.

Наоборот, раненные вампиры становились еще злее и кровожаднее.

Сегодня был интересный вечер, вечер развлечений. Не каждый раз театр посещает целый полицейский наряд!

Не оставляет никаких сомнений абсолютная победа вампиров, кое-кто из которых получил незначительные увечья.

Скоро целая груда тел была вывезена все на ту же общественную свалку и аккуратно сложена возле контейнеров.

— А нам-то что делать? — спросил Лэрри. — Наши координаты у них и мы не можем вернуться домой!

— Так останемся в театре! Ты как всегда тупишь, хоть я в тебе и не сомневался.

18

Вскоре фото Лэрри и Скотти были расклеены по всему городу. Их обвинили во всех совершающихся в городе убийствах и разыскивали как опаснейших серийных маньяков.

Всех сверстников, знавших Лэрри и его племянника, таскали в участок, и Лилию в том числе.

Научившись в театре актерскому мастерству, Лилии не составило труда сказать, что как с Лэрри, так и со Скотти, она давным-давно уже не поддерживает никаких отношений.

После всыпхнувшего скандала: заявлений на ТВ, газетных статей, расклеенных повсюду объявлений, Лэрри и Скотти укрылись в театре, принятые великодушным Лэмюэлем, который обещал найти для них работу.

Ввиду происходящих событий, появляться в городе было делом невозможным.

— А мы все-таки стали звездами! — говорил Лэрри, все больше приобщаясь к жизни театра — искусству, празднику крови, плоти и алкоголя.

Лэмюэль удовлетворялся плотью Зика, с ним ему не было одиноко. Постепенно, он привык к уродству старого вампира, уже не пугался его так, как в первый раз, и теперь ему становилось скучно. Зик ничего не замечал, окрыленный своей любовью.

Лэмюэль наблюдал, как Альфред играет с куклами. Прекрасное, милое дитя! Вампир восхищался ребенком. Таким маленьким и одновременно таким взрослым.

— Дитя, подойди и обними меня! — не выдержал Лэмюэль.

Альфред обнял прекрасного вампира и посмотрел на него так, будто вовсе не был ребенком.

— Когда я вырасту, я буду тобой, — с уверенностью сказал Альфред. — Ты похож на бога.

— Поцелуй своего бога, — Лэмюэль улыбнулся.

— А ты умеешь делать очистительный обряд, который делал отец Кристофер?

— Я умею все, я же бог, — ответил Лэмюэль.

Взяв Альфреда за руку, он отвел его в одну из комнат, чтобы предаться плотским утехам.

— Только об этом ничего не должен знать твой папа, иначе он будет сильно нас ругать, — предупредил Лэмюэль.

— Но почему?

— Возможно потому, что он считает, что ты слишком мал для подобных "обрядов", а возможно, просто ревнует...

— Ты молчишь... — проговорил Отто. — Ты снова думаешь о нем. Этот поцелуй пробудил в тебе еще не угасшие чувства, — сказал он это с немилосердным сарказмом.

— А ты? Ты будто бы не думаешь о Нем? Или боишься признаться в этом самому себе? — Лилия нервно встала. — Пора признать, что мы все любим, все хотим Его...

— Замолчи! Замолчи! — Отто сжал ее лицо в своих руках до боли. — Ты на взводе после всех этих дел с полицией. Но даже, если весь город ополчится против нас, они будут бессильны. Они не знают, посредством чего бороться с нами, потому что, как всегда, люди глупы! И кроме того, они верят в мистику, а ведь это не мистика, а реальность!

— Не переводи разговор на другую тему. Да, я люблю его, люблю! — повторяла Лилия.

Отто пристально смотрел на девушку, в его глазах отражалось колеблющееся пламя свечей. Он начал целовать ее с бешенством и остервенением.

— Ну, давай, скажи теперь, что я для тебя ничего не значу! — нагло усмехнулся Отто.

Ах, как он был красив! Красота обезоруживала.

— Значишь, — она смутилась, как всегда.

Как тяжело было делать подобные признания!

Она знала, что сейчас этот вампир сделает с ее телом все, что сочтет нужным. И на сей раз она сама ждала этого.

Скотти с веником из птичьих перьев выметал пыль с запылившихся кресел. Проходя мимо, Лэмюэль обратил внимание на его ягодицы в обтягивающих брюках. Ограничив себя в алкоголе, Лэмюэль восполнял эту недостачу сексом. Рука его скользнула по той самой части тела Скотти. Парень обернулся.

— Прости, не сдержал себя, — виновато сказал Лэмюэль.— И хватит заниматься ерундой, уже и так чисто! — он выхватил веник из птичьих перьев. — Зайдем ко мне? — спросил вампир, указывая на одну из потайных комнат.

— Я не пидор, — ответил Скотти.

— При чем здесь сразу это? Разве я что-то предлагаю тебе? Не люблю ограниченных людей.

— Знаю я вас, — сказал Скотти. — Если Лэрри даже...

— Боишься! Да ты просто меня боишься! — звонко рассмеялся Лэмюэль.

— Вот еще!

Вампир смотрел ему прямо в глаза. У него действительно был какой-то гипнотический дар. Потому что Лэмюэлю удалось взять Скотти за руку и увлечь за собой.

— Как ты похорошел, — проговорил Лэмюэль, усаживая его на кровать. — А был невзрачным очкариком.

— Только не нужно меня трогать, — заметил Скотти.

Лэмюэль смотрел ему в глаза, а руки скользили по ноге парня.

— Чего ты боишься? — спросил Лэмюэль. — Не хочешь меня?

— Ты мужик!

— Мужик? Гм! Я сильно на него похож?

Лэмюэль уговаривал Скотти, как цыганка неподатливого прохожего, собираясь обчистить его карманы. И, вскоре, едва ли не силой, Лэмюэлю удалось засунуть язык ему в рот, а руку кое-куда пониже. Красавца задело за живое, что есть кто-то, кто его не хочет.

Скотти пытался сопротивляться, но Лэмюэль почти насиловал его, возбуждая всевозможными методами.

— Давай, возьми меня, парень, — раззадоривал Лэмюэль, — неужели ты не хочешь самого бога, давай, трахни меня, дружок!

Ноги Лэмюэля были идеальными: женственными, гладко выбритыми, и Скотти возбудился не на шутку, хотя вовсе этого не желал. Он накинулся на Лэмюэля, ворвался в него, забыв о своих принципах и отвращении к мужской любви.

Сейчас он не испытывал отвращения, он чувствовал сумасшедшую похоть и желал насытить свою плоть.

В эту минуту вошел Лекан:

— Лэмюэль, срочно!

— Без стука?! Либо выйди, либо присоединяйся!

— Не нужно ни к чему присоединяться! — перепугался Скотти, не зная, что ему делать в подобной ситуации.

— Лэмюэль, дело серьезное, — с озабоченным видом сказал Лекан.

— А мне плевать, хоть театр обвались! Пока не кончу, я никуда отсюда не выйду! — сказал Лэмюэль.

Лекан поднял глаза к небу. Он ждал, слушая крики и стоны Лэмюэля, ожидая, когда же тот кончит.

Наконец, Скотти вышел, застегивая штаны и пытаясь не смотреть Лекану в глаза. Лекан вошел. Лэмюэль лежал совершенно голый, задрав ногу  за  ногу и блаженно улыбался.

— О, как это было здорово, как мощно он мне засадил, давно не было такого сумасшедшего траха!.. Так что там у тебя? — спросил вампир, будто вспомнив, что в комнате есть кто-то еще.

— Можно начать? Благодарю! Так вот, ты знаешь, что двое вампиров из нашего театра сегодня убиты?

— Убиты?! Каким образом? Кто посмел?! — подскочил Лэмюэль.

— Этого достоверно никто не знает, — ответил Лекан. — Говорят, что в городе бродит человек, убивающий вампиров.

— Ох, как интересно... Что ж это за Ван Хельсинг тут завелся? Может кто-нибудь из полиции? Хотя нет, они слишком тупы для того, чтобы найти способ нас уничтожить. А кстати, каким образом эти вампиры были убиты?

— В их груди были найдены стрелы, смоченные какой-то гадостью, скорее всего отравленной кровью...

— Не промах. Знает слабое место, — размышлял Лэмюэль. — Кто бы это мог быть?.. У меня сейчас мозг взорвется. Я устал, хочу спать!

19

Лэмюэль вышел в зал. Он думал о разговоре с Леканом. Этого еще не хватало! Кто-то смеет посягать на их бессмертие, на их молодость и красоту!

Вампир увидел мальчика, расставляющего шахматы на доске.

— Научишь играть? — не поднимая глаз на Лэмюэля, спросил ребенок.

— Это сложно, малыш. Как и в жизни. А с другой стороны, так просто... Пешка — слабая фигура, а король без защиты слишком уязвим.

— Тогда я построю свое войско...

— Иди ко мне на ручки, мой маленький.

Альфред подошел:

— Когда-нибудь ты будешь кланяться мне, как своему королю.

Лэмюэль поднял его на руки и начал кружить, приговаривая:

— Конечно же этот день скоро настанет! Пойдем со мной полежим, чудесный мальчик?

Альфред кивнул.

Зик проснулся рано, но рядом с собой не нашел Лэмюэля.

— И что я так долго спал? — корил он себя.

Лэмюэля нигде не было. Тогда Зик принялся открывать все двери подряд и в одной из комнат увидел голого Лэмюэля, а рядом с ним лежащего Альфреда.

— Лэмюэль! — весь мир рухнул одним махом. — Как ты мог, я доверял тебе, ведь я тебя любил!..

Зик взялся за голову и присел.

— А что такого я сделал? — с удивлением спросил вампир. — Мы просто полежали немножко вместе, вот и все. Не вижу ничего плохого в этом. Тем более Альфред сам хотел полежать со мной, да, Альфред?

— Да, — ответил мальчик.

— Безбожник! Ты ничего святого в душе не имеешь, ты извратил уже все вокруг себя!

— По-моему, еще недавно тебе это нравилось и ты не думал о том, безбожник я или набожный, — сказал Лэмюэль.

— Все, Альфред, собирайся, мы уходим отсюда навсегда, — сказал Зик.

— Я остаюсь, — ответил мальчик.

— Альфред, слышишь, я, твой отец! Говорю: мы уходим!

— Ты мне не отец и не имеешь права мне что-то запрещать. Ты слишком уродлив, чтобы быть моим отцом. Теперь мой отец — Лэмюэль, я остаюсь с ним.

— Да, Зик, если ты надумал уйти, я не имею права тебя удерживать, — ответил Лэмюэль, массажируя спину Альфреда. — Но мальчик хочет остаться здесь, в театре, ты не можешь ему запретить это.

Зик вышел, словно пьяный. Он издал нечеловеческий крик на весь зал. Так перед смертью кричат дикие звери.

— Кто это там кричал не своим голосом? — заглянул Лекан.

— Снова ты. Закрой дверь! — раздраженно ответил Лэмюэль.

Красавец развернулся к мальчику и обнял его. Альфред тоже его обнял. Они лежали, развернувшись друг к другу лицами и гладили друг друга везде, где возможно.

Зик наконец-то приобрел семью и в один момент потерял все. Предательство острыми клинками вонзалось в сердце. Любовь? Ее не было! Сын? Был лишь тогда, когда нуждался в помощи. Мир по-прежнему был сплошным дерьмом и терпеть это дерьмо целую вечность было просто невыносимо.

Лэмюэль и Альфред уснули. Им было хорошо вместе. Это была привязанность на духовном уровне, то, что сложно было объяснить словами.

— Лэмюэль! — закричал Лекан.

— И снова ты! Я тебя просто ненавижу! Не входи ко мне, я исчез, испарился, я — плод твоей фантазии, мираж...

— С удовольствием! Но посредине зала лежит труп, я понимаю, что это тебя не волнует. Тебя начнет это волновать лишь тогда, когда трупы начнут появляться в твоей спальне, да и то не слишком сильно, если смогут тебя оттрахать! — Лекан пошел к выходу.

— Подожди! — крикнул Лэмюэль, накидывая халат. — Неужели этот самозваный Ван Хельсинг проник уже к нам в театр?!

Они вышли в зал.

Лэмюэль увидел Зика, растянувшегося на паркете.

— Не думаю, — мрачно сказал Лекан. — Это чистой воды самоубийство.

— Но как?!

— Заколол себя кинжалом, смоченным в мертвой крови.

Лэмюэль кинулся к Зику, перевернув его на спину:

— Не дышит! Мертв! Это я! Я убил его! — вампир начал причитать, но все реплики его выходили такими наигранными, будто бы он репетировал очередную роль.

Неужели вся жизнь Лэмюэля была сплошным театром? Неужели кроме любви к славе, алкоголю и похоти, ничего не теплилось в этом сердце?

— Да, это я убил его своей черствостью и не уверяйте меня в обратном! — из глаз Лэмюэля даже полились слезы.

На пороге стоял Альфред, с безразличием смотря на эту сцену. Он был без одежды, подражая Лэмюэлю, который часто любил расхаживать нагишом.

Альфред безразлично зевнул и пошел обратно. Не здесь ли, в театре разврата, проявились его не самые лучшие качества? Они стали развиваться в среде себе подобных, найдя благодатную почву.

— Что делать с телом? — спросил Лекан.

— Похороним с великими почестями, — сказал Лэмюэль. — Я лично напишу эпитафию. О, какое горе!

"Да, великий актер!" — про себя усмехнулся Лекан. — "И спектакль его называется "Жизнь. Вечная Жизнь".

— Обряжайте тело! — сказал Ламюэль. — Мне нужно приготовить траурное платье. Мне импонирует больше с черным мехом или с прозрачной сеточкой?

— Выйди голый и не ошибешься, — ответил Лекан.

20

— Кого хоронят-то? — спрашивали вампиры.

— Одного из любовников Лэмюэля, — был ответ.

— А... — все понимающе закивали головами.

У гроба стоял Лэмюэль в траурном платье, отделанном изящным кружевом. На голове была шляпка, а лицо прикрывала вуаль. Он театрально подносил к лицу носовой платок, держа его в руке, которую обтягивала перчатка из черного гипюра. Возле его ног ютился мальчик, одетый в черный костюм, с безразличием уставившись на гроб так называемого отца.

— Ах, какая трогательная сцена! — цинично сказал Отто. — Прямо черная вдова хоронит мужа!

— Какой же ты жестокосердный! — возмутилась Лилия. — Неужели ты не видишь как ему больно!

— Больно? — усмехнулся Отто. — Да неужели же ТЫ не видишь, что он всего лишь играет свою роль перед публикой! Уж я-то знаю эту "красавицу" с самого детства, эту театральную шлюху!

— Тебе лишь бы позлорадствовать над чужим горем!

Лилия стала проталкиваться сквозь толпу вампиров, чтобы выразить соболезнование Лэмюэлю.

— Мне очень жаль, я понимаю ваше горе, кого-то терять так сложно...

Лилия неуверенно взяла за плечо Лэмюэля. Лэмюэль трагически закивал головой, изображая беспредельную тоску.

— Все же мне не терпится посмотреть на лицо этого красавца  хоть в гробу. Вампиры редко умирают, поэтому это действительно трагедия, хоть мы и не знали этого господина лично, — сказал Лекан.

— Неужели ты сейчас прилюдно начнешь пялиться в гроб! — сказала Донна. — Это так аморально!

— Ты говоришь о морали здесь, в театре? Не смеши! — ответил Лекан и подошел к гробу.

Всем остальным вампирам ужасно не терпелось тоже взглянуть на лицо избранника Лэмюэля, но они не решались сделать это.

Лекан все же подошел и заглянул в гроб:

— О херувимы... — проговорил он.

А про себя добавил:

«Вот это ж урод! »

Не сдержав кривой мины на лице, он отошел в сторону. Увидев, что Лекан заглянул в гроб, вампиры тоже начали подходить. В них осталась человеческая «стадность»: сделал один — пойдут другие, пойдут другие — пойдут и остальные. Вобщем, принцип прост — "все пойдут и я пойду".

Увидев «красавца» — избранника знаменитого Лэмюэля, вампиры еле сдерживали себя, чтобы никто не подал виду, что поражен его уродством.

Зато в зале все переговаривались по этому поводу.

— Лэмюэль всегда был странным и выбор у него тоже всегда был странным, — шептались вампиры.

Процессия двинулась вниз по ступенькам, там, в подполье театра, находился склеп, в котором хоронили вампиров. Предварительно, тело мертвого вампира очищали от внутренностей и клали в гроб, а гроб помещали в склеп. Что делалось с телом дальше — никто не  знал, а гроб открыть не решались.

Вампиры еще не изучили свою природу до конца. Они делали так, как делали вампиры, старше их по возрасту. Возможно, они и знали, что делается с трупом, но об этом молчали.

Гроб Зика затащили в склеп и разместили в углу.

Лэмюэль трагически припал к гробу. Альфред стоял рядом и с легкой иронией смотрел на эту сцену.

Отто внимательно наблюдал за ним. Его поразило выражение лица, отнюдь не детское, не свойственное ребенку. Сколько скрытого цинизма таилось в нем!

— Мне не нравится этот ребенок, — сказал Отто. — Он — само зло.

— Ты во всем ищешь только плохое! — ответила Лилия. — А мы не зло? Убивающие людей, чтобы питать свою бессмертную (но как сегодня оказалось, смертную) плоть! Этот мальчик  похоронил отца!

— И ты видишь на его ехидном лице безутешные страдания?

Лилия промолчала, потому что страданий никаких на лице Альфреда действительно не видела.

Все устремились за Лэмюэлем, который выходил из склепа, обнимая мальчика совсем не по-отечески.

Лэрри и Скотти прибирали в костюмерной. Они осматривали костюмы, в нормальном ли они состоянии, ничего ли не проела моль.

Лэрри посматривал на племянника с какой-то издевательской ухмылочкой.

— Чего лыбишься, мудак? — злобно обернулся Скотти, осматривая костюм графа Дракулы и сетуя, что может лишь сметать с него пыль, а не выступать в нем на сцене.

— Пусть я буду мудаком, зато ты — пидор! — захихикал Лэрри. — Уже весь театр знает, что ты трахнул Лэмюэля!

— А ты не трахнул? — злобно вырвалось у Скотти.

— Ну ты же так ненавидишь однополую любовь! — продолжал хохотать Лэрри.

— Но он точь-в-точь как баба!

— Но не баба!

— В чем дело, мальчики? — обнял их сзади Лэмюэль. — Что за ожесточенный спор?

На голове у Лэмюэля высоко была завязан хвост, на бедрах болтались брюки, рубаха была нараспашку, а рука где-то отсутствовала.

— Так о чем спор-то?

Лэрри и Скотти замялись.

— Мы тут подумали... — начал спасать ситуацию Скотти, — что  не самые последние идиоты, чтобы вытирать пыль в костюмерной. Мы тоже хотим играть!

Лэмюэль усмехнулся:

— Играть хотят все! Но стремление к чему бы то ни было — похвально.

Если вы меня сейчас хорошенько удовлетворите, завтра будете играть в эпизодах.

— Э.. не.. — сказал Скотти, — чтобы хоть как-то спастись от позора.

— Как хочешь, — ответил Лэмюэль, — мы с Лэрри неплохо развлечемся, а завтра будешь приводить в порядок его дебютный костюм.

Это взбесило Скотти до такой степени, что в этот момент он готов был наплевать даже на свои незыблемые пинципы.

Лэмюэль довольно утащил их с собой на диван.

— Ну-с... — сказал он, разлегшись на кровати. — Снимите с меня штаны!

Скотти подумал, что это самый отчаянный развратник, которого он когда-либо видел.

Оставшись без штанов (под которыми, кстати, ничего не было), Лэмюэль расписывал каждому роли на ближайшие полчаса. Кто и в каком месте будет его ласкать и кто первый трахнет.

Скотти боялся признаться себе самому, но ему начинало нравиться трогать идеально ухоженное тело Лэмюэля, если бы дело не касалось совсем уж интимных мест. Ему грезились подмостки театра.

— Невероятно, — возмущался Лекан, — пятый труп за эту неделю и никому нет никакого дела! Лэмюэль, как всегда, занят своими любовниками. Эдак скоро нас всех перебьют!

— Да, дело отвратительное, — согласился Отто.

— А самое интересное, что труп был найден в здании самого театра. Каким образом сюда могли проникнуть посторонние? Закрадывается мысль, что это может быть кто-нибудь из своих. Даже ты, например...

Лекан пристально посмотрел на Отто.

— Ну вот, давайте еще все будем подозревать друг друга! — возразил вампир. — Мне-то что за корысть своих убивать? Тем более, я знаю, какая кара грозит вампиру, убившему вампира.

— Черт вас всех знает, что у вас на уме! Быть может ты ревнуешь Лэмюэля, может, хочешь устранить конкурентов, откуда мне знать?

Отто махнул рукой:

— Я вычеркнул Лэмюэля из своей жизни, так что, пожалуйста, не говори ерунды!

— Кто же тогда... — Лекан подпер голову рукой. — И никому ничего не нужно! — снова возмущался он, услышав привычные звуки из спальни Лэмюэля.

Отто, прошептав что-то нелестное, со злостью выбежал.

Лэмюэль устроил вечеринку в театре. По какому поводу никто еще не знал, но дело обещало закончится веселой попойкой.

Красавец выглядел сегодня просто сногсшибательно. Это золотистое платье с вырезом, обнажающим стройную ногу, эта высокая прическа с прядями падающих на плечи бесподобных волос, просто завораживали.

Лэмюэль держал в одной руке бокал вина с кровью, другой же поглаживал Альфреда, сидящего рядом. Со стороны вампир напоминал молодую даму с сыном.

Альфред бесстрастно смотрел на окружающих: на их дорогие изысканные наряды, на их веселье. Он  вспоминал свое безрадостное детство на улице. То, как он сбежал из приюта, беспризорничал и попрошайничал на улицах, как его пинали, словно плешивого, никому не нужного щенка, словно кусок дерьма. Как мимо проходили богатые люди, у которых в кошельках было столько денег, что на них он, голодный, мог бы досыта есть весь год. Как они отмахивались от него, словно от путавшегося под ногами, беспризорного котенка.

В детский мозг начинали закрадываться недетские размышления: почему в его жизни все так? Он не находил ответа на этот вопрос. Почему? Потому что.

Он поклялся сам себе еще тогда, что все изменится. И все действительно изменилось. Его подобрал и взял в свой приход отец Кристофер.

Отец Кристофер заставлял его много работать, а по ночам насиловал, причинял боль, делал то, что Альфреду не нравилось. Он перестал быть хозяином себя самого, своего тела, и это возмущало мальчика.

Повидав столько бедствий в таком раннем возрасте, сердце Альфреда стало почти каменным, оно закалилось, как сталь. Ничто больше не пугало его. Ничто не вызывало жалости.   Порывов доброты становилось все меньше и меньше. Альфред мечтал о власти, он хотел почувствовать себя всесильным дядей с толстым кошельком, смотрящим на какого-нибудь нищего маленького мальчика, как на последнее дерьмо.

Такие мысли посещали Альфреда в то время, как Лэмюэль, выпивая еще чарку, показывал жестом Скотти, чтобы тот делал ему массаж. Лэрри расчесывал волосы Лэмюэля сзади.

Эти двое парней, по-прежнему ненавидящие друг друга, были теперь фаворитами Лэмюэля. Ради роли на сцене они готовы были исполнять все сексуальные причуды своего благодетеля в постели. В чем они изменились, став вампирами? Мучимые жаждой, получили шанс не стареть и возможность жить вечно?

В душе они оставались все теми же людьми, способными ради корысти на что угодно. Интересно, переспали бы они друг с другом, предложи им Лэмюэль главные роли?

— Итак, друзья мои! — наконец сказал Лэмюэль. — Я хочу сказать небольшую речь, ради чего мы все здесь собрались.

Да, кто-то умирает, кто-то рождается. Такие вещи происходят и у нас, хоть и не часто, но жизнь на этом не заканчивается. Нам нужно жить дальше, как бы не было тяжело!

— Уж тебе-то тяжело... — проговорил Отто.

— Но... Я сообщу вам новость, ради чего все же мы тут собрались! Я все-таки решил сделать операцию по смене пола. Врачи осмотрели меня и сказали, что шансы на успешный исход велики. На следующей неделе я стану женщиной, друзья мои, женщиной! Ах, вы не представляете, что это значит для меня!

Все дружно начали аплодировать. Отто криво улыбнулся.

«Смотри, окончательно не стань гермафродитом», — подумал он.

Лэмюэль чмокнул Альфреда в губы.

— Хочу вина! — сказал мальчик.

— Детка, не рано ли?

— Я уже достаточно взрослый и сказал, что хочу вина! — упрямился Альфред.

— Ну как можно отказать такому милому малышу? Пей из моего бокала.

Отто отошел от них подальше и развернулся лицом к окну. Сил его не было выносить все это. Кто-то дотронулся до его плеча.

— Лилия! — он поймал ее за руку. — Почему ты до сих пор смущаешься меня, скажи? Я знаю каждую клеточку твоего тела, я вывернул твою душу наизнанку, я знаю тебя всю...

— Но ты лишь играешь со мной... Ты умеешь быть и грубым и добрым. Ты всего лишь актер...

Отто прижал к стене ее руки, будто распял.

— Ты слепа! — его губы впились в ее. — Хочу тебя прямо здесь и сейчас. Ты тоже хочешь?

— Что бы я ни сказала, ты все равно сделаешь, как захочешь сам...

— Нет, я хочу, чтобы ответила ты: хочешь меня? — он начал целовать и гладить ее до тех пор, пока она не закричала.

— Да!

Девушка сгорала от желания.

Лекан прохаживался по коридору:

— Да, теперь я вижу пагубное влияние этого борделя. Нас передушат, как цыплят, поодиночке, но никому нет никакого дела, все заняты насыщением своей плоти. Я понимаю, что прирост вампиров стал уже более, чем полагается, но зачем уменьшать его именно здесь, в театре? И зачем театр оставили под присмотр этого ветреного и погрязшего в похоти Лэмюэля? О горе, горе! Мы все умрем!

— Хватит ныть, я кончить из-за тебя спокойно не могу, — раздался голос сзади.

Альфред тащил костюм из костюмерной, чтобы поиграть в зале в свою новую игру.

По пути мальчику встретился Отто.

— Кто разрешил тебе брать этот костюм?! — гневно спросил он.

— А я еще должен спрашивать чьего-то разрешения? — нагло, вопросом на вопрос, ответил Альфред.

Отто убила подобная наглость.

— Да, должен! Потому, что это не твое! И твоим не будет!

Отто начал забирать костюм, но ребенок вцепился мертвой хваткой и ни за что не хотел отдавать вещь.

— Лэмюэль тебя отчитает за эти выходки! — воскликнул Альфред, у которого было слишком мало сил, чтобы справиться с Отто.

— Лэмюэль? Вы посмотрите на него! Я не удивлюсь, если Лэмюэль скоро свяжется с грудными младенцами, — Отто отобрал костюм и перекинул его через плечо. — Знай свое место, мальчик! И не смей брать чужие вещи без спроса!

Отто важно удалился.

Альфред смотрел ему вслед и сжимал кулаки, силясь, чтобы из глаз не брызнули слезы.

"Я король, я король!" — твердил он сам себе, сдерживая  рыдания. И устоял. Слезы не побежали. Он пообещал себе самому, что Отто еще пожалеет об этом, со временем.

21

Лэмюэль лег в больницу. Некому было играть роль цыганки Эсмеральды. Ее роль отдали Лилии, надев на нее черный парик.

Долго думали, кого взять на роль горбуна Кваземодо.

— Жаль, любовник Лэмюэля не дожил до сих дней, — сказал Отто. — Лучшего кандидата на роль Квазимодо и искать грешно.

Все тихонько посмеялись про себя этой злой шутке. Так позволительно шутить разве только Отто. Поэтому, вампиры уже привыкли.

Убийств не было уже несколько дней и все постепенно успокоились. Только Лекан не потерял бдительности. Был он старше других и прекрасно понимал — эти убийства не взялись из ниоткуда. Не могут и уйти в никуда.

— Так кого же возьмем на роль горбуна? — спросила Донна.

— У нас же есть ученик Лэмюэля, нужно давать дорогу юным талантам! — воскликнул Отто. — Вот, пусть наш юный друг и сыграет горбуна, я думаю, что у него это отлично получится.

— Не хочу горбуна! — сказал Альфред.

— Не хочешь? В отсутствие Лэмюэля Я здесь хозяйничаю! Так вот, если ты не захочешь играть эту роль — можешь катиться отсюда на все четыре стороны и добывать себе пропитание самостоятельно.

Альфред смотрел на Отто, стиснув зубы. В душе затаилась обида, а сердце все больше каменело.

Все вампиры ждали приезда Лэмюэля с огромным нетерпением. Даже не столько из-за того, что соскучились по нему, сколько ради интереса.

Лэмюэль ворвался, словно вихрь. В деловом костюме, с красной шляпкой на боку и с женской сумочкой.

Он небрежно кинул перчатки на стол и развалился в кресле:

— Девочки, Лэмюэль умер, да здравствует Лэмюэлла!

Все слушали его с широко раскрытыми ртами.

Неожиданно, Лэмюэль вскочил с дивана и задрал юбку:

— Глядите, у меня больше нет члена! Нет Члена!!

— Нет члена... — машинально проговорил Лекан в абсолютной тишине.

Отто истерически захохотал и выбежал из комнаты.

— Не дают покоя чужие лавры, — хмыкнул Лэмюэль. — Понял, кого потерял, да поздно!          

Лэмюэль начал трогать себя в области груди. Он сказал, что ему сделали маммопластику — действительно, появились не слишком большие выпуклости грудей, накаченных силиконом.

Красавец рассказал, что ему сделали орхэктомию — удаление яичек, удалили эректируемую ткань полового члена. Он с радостью сообщил, что из вывернутой наизнанку кожи члена ему сделали настоящее влагалище, а из части пениса сваяли клитор. Кожа мошонки пригодилась для половых губ.

— Столько времени без театра, без вина и без секса, нужно это исправить! Хочу праздника! Ребята, пойдемте!

Лэмюэль схватил Скотти и Лэрри под ручки. Они скрылись в комнатах.

— Не толкайся, говнюк! — крикнул Лэрри.

— От говнюка слышу! — ответил Скотти.

Они стали толкать и пинать друг друга. Остановились парни только лишь тогда, когда увидели Лэмюэля обнаженным.

— Ну, каково? — с гордостью сказал Лэмюэль.— Где член? Где? Где он? Его нет!  

Он плюхнулся на кровать, пока Лэрри и Скотти разглядывали его.

— К сожалению, на некоторое время мне запретили секс, — с искренним отчаянием вздохнул Лэмюэль. — Я хочу посмотреть, как вы займетесь сексом друг с другом.

— Да, сейчас! — воскликнул Скотти. — Я легче застрелюсь.

— Обещаю две главные роли в "Братьях Карамазовых", — сказал Лэмюэль. — Задумайтесь. Хотите блистать в ореоле славы?

Лэрри и Скотти переглянулись.

— Я бы его трахнул с удовольствием, — сказал Лэрри, — эту  устрицу, прицепившуюся ко мне и трепавшую нервы столько времени.

— Что?! — возмутился Скотти.

— Отличная мысль, — похлопал в ладоши Лэмюэль. — Ну что, Скотт, даешь добро? И главная роль твоя! Либо останешься конюхом.

Скотти растерянно посмотрел по сторонам. Да, это страшнейшее унижение. Но этого, по крайней мере, не увидят. А тот факт, что он будет играть главную роль, которую ему уступает сам Лэмюэль, увидят все. Он станет звездой. Скотти видел себя в свете прожекторов. Это было сильнее всего остального.

— Ну хорошо, — сказал Скотти.

Лэрри цинично расстегнул ширинку.

— Ну, нет, — сказал Лэмюэль, — ты хочешь просто отыметь его. Сначала ласки, поцелуи, покажи, как ты любишь племянника!

— Ни-за-что, — по слогам проговорил Лэрри. — Этого ушлепка?!

— Хорошо, я отдам роль кому-то другому... Желающих много...

— Ну ладно, — стиснув зубы, проговорил Лэрри, тоже представляя себя в свете прожекторов.    

— Ну же, ребята, повеселите красавицу Лэмюэллу, я так соскучилась по сексу! В больнице приходилось смотреть порнуху. Ну же, представьте себе что-то приятное и целуйтесь!

— Я же рыгану! — сказал Скотти.

— Я обблююсь раньше, — парировал Лэрри.

— Думайте об актерской славе и все будет хорошо, — Лэмюэль подошел к ним. — Давайте втроем. Ну, где ваши язычки? Нежнее, нежнее! Вот молодцы, теперь сами!

Скотти представлял себе кого угодно, чтобы только его не стошнило. И топ-моделей, и кинозвезд.

Лэрри представлял Лилию. Они целовались, а Лэмюэль их подбадривал. Он заставлял их ласкать друг друга, раздевать, а потом наблюдал, как они оттрахали друг друга. Это зрелище доставило Лэмюэлю неслыханное удовольствие. Тем более, страсти разгорелись из-за того, что Лэрри и Скотти друг друга ненавидели. Каждый радовался, имея возможность хорошенько оттрахать своего противника и стараясь сделать ему, по возможности, как можно больнее.

Лэмюэль был счастлив и доволен. Наконец он не будет больше комплексовать из-за отсутствия женских половых органов. Ему теперь наплевать — любят его или ненавидят. Он — женщина!!

Лэрри со Скотти еще больше возненавидели друг друга.

— Ух, как славно я тебя оттрахал, думал, что очко порвется! — хохотал Лэрри.

— Гляди, как бы оно у тебя сейчас не порвалось! Кричал, как последняя уличная проститутка. Кто ты и есть. И Лилия твоя — вампирская шлюха!

— Заткнись, пока я не задушил тебя! Лилия, может, и вампирская шлюха, но меня не трожь!             

Лэрри стукнул его ботинком в бок и незашнурованный ботинок слетел с ноги.

— Фу, лох! — стал тыкать на него пальцем Скотти и Лэрри звезданул его кулаком по челюсти. В линзах Скотти потемнело.

— Ах ты ж кусок дерьма!

Скотти схватил из театрального колчана стрелу и вонзил ему в босую ногу:

— Вот тебе ахиллесова пята!

Лэрри взвыл от боли. Он выхватил стрелу из того же колчана и воткнул племяннику в низ живота. Скотти завизжал.

Лэрри упал на пол, изо рта потекла пена:

— О, что-то мне плохо... Настолько, что кажется я умираю...

— Чтоб ты побыстрее издох! — сказал Скотти, падая рядом.

Его самого тоже скрутило.

— Ты меня убил, гандон! — прорычал Лэрри, по телу которого пробежали судороги.

— А ты меня... — слабеющим голосом проговорил Скотти. — Все из-за твоей шлюхи, которая втянула нас во все это дерьмо... Я тебя ненавижу...

— Это ты втянул в это дерьмо меня... — уже шепотом отвечал Лэрри. — Сдохни поскорее...

Они видели расплывчатые очертания друг друга, так как глаза обоих застилала предсмертная пелена, но силы дотянуться до шеи противника уже не оставалось.

— Поговорим уже Там... — проговорил Лэрри.

— Непременно, сукин ты сын...

.

— А где же это братья Карамазовы? — спросил Отто, глядя на часы. — Не пора ли начинать репетицию? Что это за бардак?!

— Они валяются в зале мертвыми, — вошел Лекан.

— Как? — спросил Лэмюэль.

— А вот так! Меня же здесь никто не слушает, здесь ничего никому не нужно! Смотрите, скоро трупом может оказаться кто-то из вас! Я предупредил.

— От чего? — запинаясь, проговорил Лэмюэль.

— У одного стрела в пятке, у другого чуть ли не в паху. Стрелы из нашего, театрального, колчана! Кто-то пропитал их мертвой кровью.

— Жаль... — растерянно сказал Лэмюэль. — Славные были ребята, так развлекли меня недавно...

— И это все, что ты можешь сказать! — воскликнул Лекан. — А ничего, что убийца этот живет в театре и все мы ходим по острию ножа?!

— Я-то что сделаю?

— Ты же у нас главный, вот и думай!

— Полицию предлагаешь вызвать? — съязвил Лэмюэль.

— Нет, рабочих нанять, чтобы соорудили еще один склеп, потому что гробы скоро будет ставить некуда. Предупреждаю, если ты не предпримешь меры, я ухожу из театра и забираю с собой жену! Я не собираюсь подвергать наши жизни опасности! Я все сказал.

Лекан мрачно вышел. Забежал Альфред, сразу спрятавшись под крыло Лэмюэля и, как волчонок, глядел оттуда на Отто.

— Мой маленький, сейчас мамочка тебя приласкает, — Лэмюэль погладил мальчика по волосам. — Будь осторожен, милый, по театру бродит убийца...

— Убийца?! — испугался Альфред.

— Да, родной. Мамочка не хотела тебя пугать, но в театре завелся убийца, ходи осторожно!

Альфред спрятал голову на груди Лэмюэля. Отто смотрел на них и представлял, что Лэмюэль — курица с цыпленком под крылом.

«Почему он так смотрит? » — подумал Лэмюэль. — «Уж не он ли убийца, который намечает себе новую жертву? Помнится, Лекан делился со мной своими соображениями по этому поводу».

Отто молча развернулся и побрел к выходу.

— Отто! — крикнул ему вслед Лэмюэль.

Вампир обернулся.

Они молча посмотрели друг на друга, как два хищника, и Отто пошел, куда собирался.

«Да, странно себя ведет», — подумал Лэмюэль. — «Может и он»...

Лэмюэль погладил Альфреда по щеке:

— Мой милый. Мамочка тебя сейчас поцелует. Пойдем, полежим в постельке?

Альфред кивнул.

Лэмюэль взял его за руку, другой рукой потрогав себя в области груди.

Лэмюэля охватила паника. Повсюду мерещился убийца — за занавеской, под кроватью, за шкафом. Красавец почувствовал себя одиноким, немощным, незащищенным. Он прижал голое тело Альфреда к своей небольшой груди. Мальчик тоже обнял его, но уснуть Лэмюэль все равно не мог. Ему повсюду мерещились трупы с искаженными от боли лицами. Может и смерть Зика вовсе не была самоубийством?

Да, Лэмюэль ежедневно видит обескровленных людей, но слишком редко видел он трупы вампиров.

Красавец сильнее прижал к себе Альфреда. Ему захотелось, чтобы этот маленький мальчик защитил его от страха и сомнений.

Над театром вампиров нависла Тень Смерти.

22

Убийства пока что прекратились и театр зажил своей прежней жизнью, но Лекан, имея опыт в несколько столетий, уже подыскивал себе новое жилье.

В миру было много обескровленных трупов. Поддавшись панике, почему бы наиболее суеверным не поверить в вампиров и не взяться серьезно за это дело?

Жизнь в театре пошла вкось. Вампиры сидели, как на иголках, в ожидании чего-то ужасного.

И вот  это что-то наконец произошло, когда Отто принес в зал окровавленную Лилию.

— Все, с меня хватит, — сказал Лекан, — складывая свои вещи на маленькую тачку. — Я не собираюсь находиться в театре, хозяину которого на все наплевать, и молча ждать своей очереди. Прощайте, мы уходим!

Отто положил Лилию на пол. Паркет тот час же обагрился кровью.

— Что с ней случилось? — пристально посмотрел Лэмюэль на Отто.

— Я нашел ее на улице, истекающую кровью.

Он сел перед Лилией на колени и приподнял ей голову.

— Лэмюэль... — хрипло проговорила девушка и изо рта потекла кровь.

Лэмюэль подбежал к ней:

— Кто стрелял в тебя, дитя мое?

— Не знаю... сзади...

Лэмюэль взглянул на Отто.

— Лэмюэль... Я тебя любила... Любила... И тебя, Отто, вас двоих...

— Молчи, тебе трудно говорить, — проговорил Отто.

— Нет, пусть говорит, — сказал Лэмюэль.

— Попрошу... перед...

— Да, проси, дитя мое, все, чего желаешь, — ответил Лэмюэль.

Лилия судорожно взяла его руку и вложила в руку Отто.

— Будьте вместе... Он любит тебя...

Кого она имела ввиду, было непонятно.

— Хочу... Чтобы вы поцеловались...

И видя, что они колеблются, добавила:

— Пожалуйста...

Отказать этим глазам юного невинного создания было просто невозможно. Глазам, в последний раз видящим этот мир и еще так мало повидавших на своем веку!

Лэмюэль дотронулся до губ Отто. Ледяных, чужих губ. Он стал целовать их, чтобы доставить удовольствие несчастному, умирающему существу. Сам же он никакого удовольствия от поцелуя не получил.

— Спасибо... — проговорила Лилия и ее глаза, поднятые на Лэмюэля, застыли.

— Смотря на это прекрасное создание, Лэмюэль разрыдался. И на сей раз совершенно искренне.

"А я обещал ей вечную молодость, вечную красоту и вечную жизнь! Я погубил ее!

И в чем было предназначение этой юной прекрасной девочки, так бессмысленно прожившей на этой земле? Зачем родилась она, для чего? Стать жертвой нелепой смерти, сковавшей ее члены?"

От каждой случайности, бывает, зависит очень многое. Одна случайность нагромождается на другую.

Возможно, миссией Лилии на этом свете было сделать Лэрри и Скотти вампирами? Ведь если убрать хоть одну из случайностей, ход истории может пойти в совершенно другое русло.

Хорошо, но каково же было предназначение Лэрри и Скотти, так нелепо закончивших свою жизнь с проклятиями на устах?

Сделать вампирами других людей... Да, они сделали вампирами других людей, а те — других... Раса вампиров не должна умереть...

Но все же...

"О, Лилия... Моя боль... Я погубил ее. Это я во всем виноват!" — подумал Лэмюэль.

— Это ты во всем виноват! — закричал он вслух на Отто, как всегда делают люди, которых гложет вина и которые пытаются спихнуть ее на кого-то другого.

— Я?! — возмутился Отто.

— Будь она со мной, такого не произошло бы!

— Да? А как тогда ты объяснишь гибель тех двух молодых людей, которым ты отдал главные роли? — спросил Отто.

— Это ты их убил, ты! Я уверен! — закричал Лэмюэль.

— Чтобы делать такие заявления, нужно иметь очень веские основания и доказательства, — возразил Отто. — С таким же успехом я могу обвинить и тебя!

— Меня?! Ты еще смеешь обвинять меня?! Все вампиры,   присутствующие здесь, свидетели, что когда ты вошел с умирающей на руках, я сидел в это время в зале!

— Это еще не повод предъявлять мне такие обвинения! — возмутился Отто. — Как ты смеешь!

— Смею! — огрызнулся Лэмюэль, переведя взгляд на Лилию.

Он запел, гладя ее по лицу:

Ты смотришь на меня из темноты

Моих ночей, придя из дальней дали:

Твои глаза еще прекрасней стали,

Не исказила смерть твои черты...

(Петрарка)

Многие вампиры заплакали, настолько трогательно это выглядело. Так трогательно пение Лэмюэля звучало лишь тогда, когда он был искренним, а не играл свою извечную роль.

Он легонько дотронулся до губ мертвой вампирши.

— Готовимся к похоронам! — резко встал Лэмюэль, задев плечом Отто. — Это будут самые пышные похороны в нашем театре.

Отто тоже встал, едва не наткнувшись на Альфреда.

— Пошел вон! — раздраженно сказал Отто. — Хватит путаться у меня под ногами!

Мальчик посмотрел на него с затаенной злобой и обидой. Лэмюэль увел его за собой.

Похороны действительно были пышными. Гроб из дубового дерева с инкрустацией утопал в белых лилиях. Лэмюэль плакал, стоя у гроба. Отто молчал, бледный, как смерть. Их взгляды, ненавидящие друг друга, пересеклись.

Лэмюэль должен был петь, но никак не мог взять себя в руки, сотрясаемый безудержными рыданиями. Ему поднесли стакан воды. Успокоившись, он запел:

Я пел о золотых ее кудрях,

Я воспевал ее глаза и руки,

Блаженством райским почитая муки,

И вот теперь она — холодный прах...

(Петрарка)

Тут голос Лэмюэля дрогнул и снова сорвался на скорбный плач.

Вампиры стояли молча, опустив головы, они чувствовали холодок смерти, бродивший между ними. Если смерть не пожалела это прекрасное юное существо, то пожалеет ли она их? Вот он, миф о бессмертии вампиров! Все имеет свое начало и свой конец... Ничто не вечно под луной... Каждый из стоящих здесь вампиров представлял себя на месте Лилии. А вдруг следующим будет именно он? Быть может, смерть именно на него указала острыми когтями и именно он получит черную метку? Может, для кого-то из них утро будущего дня станет последним.

Выйдет солнце, наступит время для луны. Сменят друг друга времена года и все это еще вернется, а жизни их уже не вернутся, они канут в вечность. Задумавшись об этом, вампиры впали в уныние. Можно было подумать, что в городе началась эпидемия чумы.

Лилию оставили в склепе вместе с цветами, украшавшими гроб. После этого, Лэмюэль заперся в своей комнате, взяв с собою Альфреда. Он больше не желал выходить и не хотел никого видеть. Объявил траур и отменил репетиции.

Каждый в страхе заперся в своих комнатах. Театр опустел.

— Я совсем один, — плакал Лэмюэль, — все покинули меня, мой милый мальчик. Один ты у меня остался...

Альфред гладил Лэмюэля по волосам, приговаривая:

— Я тебя никогда не кину, мой папочка. Я тебя люблю.

Лэмюэль прижал маленькое существо к себе:

— Целуй, целуй меня, заглуши мою боль, ты — все, что у меня осталось, не хочу никого другого...

И Альфред послушно целовал. Целовал, как умел, как научил его отец Кристофер. Но что мог дать ему теперь Лэмюэль? Лишившись мужского полового органа и приобретя искуственный женский, он не знал теперь, что ему делать. Осталось пускать в ход подручные средства.

Лэмюэль впал в сильнейшую депрессию.

Эти нелепые смерти вокруг, все катилось к черту...

Он месяц не выходил из своей комнаты и снова начал сильно пить.

За этот месяц не случилось ни одной смерти. Неожиданно, Лэмюэль вышел из своей темницы и объявил всем, что покидает театр и уходит странствовать по миру со своим сыном.

— Лэмюэль, ты не можешь вот так все кинуть, — возмущались вампиры, — ты не можешь просто так забросить свой талант, у тебя же дар!

— Нет, я решил! — стоял на своем Лэмюэль.

— Так сыграй хоть в последний раз, уйди с высоко поднятой головой, покажи всем, кого они теряют!

— Да, отец, — сказал Альфред, — хочу еще хотя бы раз посмотреть твой спектакль.

— Хорошо, — согласился Лэмюэль. — Я вам покажу. Это будет последняя моя вещь, но это будет нечто!

Отто отказался играть в прощальном спектакле Лэмюэля. Остальные же готовились к непревзойденному шоу.

Лэмюэль играл роль императора древнего Рима, Калигулу. Эта была одна из немногих мужских ролей в репертуаре Лэмюэля, которая стала заключительной.

Зал и сцена были пышно и со вкусом украшены. Сегодня театр прощался с величайшим, прекрасным, как Бог, актером.

Вампиры, с замиранием сердца, смотрели на сцену — о, как же он был прекрасен! Великий Лэмюэль! Прекрасный Лэмюэль! В этой белоснежной тоге, в лавровом венце на голове он действительно казался Богом, хоть играл чокнутого, до предела развращенного Калигулу. Каждый сейчас думал про себя, что любит его. И даже Отто, как бы эта мысль не была для него унизительна.

И тут послышалась песнь бедняка:

Что ж, в том же духе продолжай, покуда

Боги не сожгут тебя дотла

За все твои постыдные дела,

Грабитель обездоленного люда!

Чревоугодник, раб вина и блуда,

Ты мир опутал щупальцами зла,

Здесь Похоть пышное гнездо свила,

И многое еще пошло отсюда...

(Петрарка)

И в этот момент зрителям казалось, что песня адресована не Калигуле, а самому Лэмюэлю. До чего же верно были подмечены слова!

— ... покуда боги не сожгут тебя дотла! — повторил бедняк, обращаясь к императору, сидящему на пиру, вкушающему вино и похоть.

И тут белоснежная тога Калигулы обагрилась кровью, а в сердце торчала стрела.

— Этого не было в сценарии! — закричал кто-то на весь зал.

— Лэмюэля убили! — прокатился шепот по залу.

Все вскочили со своих мест в панике.

— Лэмюэля убили!

— Но кто?! Этот спектакль только для своих, двери заперты!

— Кто-то из сидящих в зале!

— Из своих?!

Все стали коситься друг на друга с опаской и недоверием.

Кто мог подумать, что этот спектакль действительно станет последним для Лэмюэля!

С воплем безумца на сцену влетел Отто, посмотрев в открытые глаза Лэмюэля. Жизнь, хоть и на волоске, еще теплилась в нем.

— Люблю тебя... — прошептал Лэмюэль и замер.

Отто издал оглушительный вопль и стал покрывать поцелуями холодные губы прекрасного актера.

Все двусмысленно смотрели на Отто и переговаривались.

— Отойди от моего отца! — сказал Альфред.

— Сгинь отсюда, щенок!

Отто продолжал ласкать лицо Лэмюэля и вампиры в первый раз слышали, как он плачет вне сцены.

Отто будто обезумел — шептал мертвецу слова любви, облизывал его лицо, давал какие-то клятвы и обещания. Его насилу разъединили с телом.

23

У вампиров наступил величайший траур. Они лишились Его. Какое прекрасное, бледное лицо покоилось в гробу!  

В мертвецкой тишине раздавались всхлипывания — вампиры плакали.

По одну сторону стоял Альфред, держась за край гроба, по другую — Отто. Отто безудержно рыдал, шепча, что жизнь его окончилась в тот момент, когда роковая стрела пронзила любимое сердце.

Лэмюэль лежал в черном платье из дорогой ткани, изящные руки и шею обхватывали драгоценные фамильные украшения. Черные волосы струились по плечам. Длинные ресницы были опущены и создавалось впечатление, что Лэмюэль просто спит. Только чересчур бледное лицо и губы выдавали его. Внутри он был уже пуст — внутренности покоились в урне со спиртом.

— Отдайте мне его сердце, отдайте сердце! — как помешанный кричал Отто. — Пусть хоть после смерти оно будет моим!

Сердце, разумеется, ему не отдали. Лекан и Донна, прослышав о страшной трагедии, пришли на похороны.

Сегодня был траур не у отдельного клана вампиров, а у всего вампирского мира, так как Лэмюэль был известной в нем персоной. Вампиры сорбили так, как скорбили бы католики, хороня папу римского.

— Да, величайший был актер, — заметил один вампир.

— И величайший развратник, — добавил Лекан.

— А ты почему пришел? Ты же боишься, что тебя здесь убьют?

— У меня бронежилет под одеждой, — шепнул Лекан.

Вампир не сдержал смеха, что выглядело очень цинично и неуместно на похоронах.

Обеими лапами на гроб наступил громадный рыжий пес, облизавший лицо прежнего хозяина.

— Пошел вон! — пнул его Отто, сам приникнув губами к прекрасному лицу Лэмюэля.

— Оттащите его! — попросили носильщики. — Мы не можем поднять гроб.

— О!! — вопил Отто, у которого начались приступы бешенства и истерии.

Его держали, потому что он не хотел отставать от гроба.

Процессия двинулась в склеп, рыдая и скорбя. Отто продолжали крепко держать, чтобы он не перевернул гроб. Когда же его отпустили, он помчался, пробивая себе дорогу и расталкивая всех. Добравшись до гроба, он приник к нему в безудержных рыданиях.

На лицо Лэмюэля уже была надета серебряная маска, сделанная точь-в-точь по образу и подобию его лица. Отто стенал и колотил кулаком о стенки гроба.

— Какая блестящая игра! — сказал Лекан. — Да переигрываешь, дружище. Мы нашли вот это в твоей комнате...

Отто повернул заплаканное лицо и увидел в руках Лекана колчан с роковыми стрелами.

— Нет более сомнений, что ты решил истребить весь наш род по каким-то своим, ведомым лишь тебе, причинам. Ты знаешь наш древний обычай, согласно которому, карают за убийство себе подобного. А ты у нас серийный убийца. Хватайте его!

К Отто потянулись сотни ожесточенных рук.

— Я никого не убивал! — закричал он. — Не убивал!

— Не убивал... убивал... убивал... — вторило какое-то чудовищное эхо.

Перед глазами все завертелось, как если бы комната катилась, подобно резиновому мячу, или, еще лучше, превратилась в черный квадрат с маленьким отверстием посередине, сквозь которое пробивается слабый свет.

Каждый знал, какое наказание постигнет его за убийство вампира. Поэтому случаев таких убийств практически не возникало.

Люди в черном, напоминая издалека воронов, ползли по скале.

Одинокая отвесная скала возвышалась над морем. Внизу слышался шум прибоя. Волны лизали камни. Наступали, разбивались об них, и с ласковым поцелуем уходили, чтобы снова вернуться.

Вампиры продолжали свой нелегкий путь, карабкаясь вверх, к вершине скалы. Слышался лязг цепей — это вели обреченного.

Какие красоты открывались на вершине этой скалы, какое бескрайнее море! Здесь витал дух свободы, но для кого-то, однако, эта скала станет эшафотом...

Вот и раздался стук кузнечного молота, снова лязг цепей — узник прикован к скале, распят на ней, как Иисус на кресте.

— Это слишком мягкая кара за то, что ты лишил жизни стольких вампиров! — назидательно сказал Лекан.

— Я никого не убивал! — кричал Отто. — Ты же столько веков меня знаешь! Зачем бы мне это понадобилось?!

— Тебя ослепила страсть к Лэмюэлю. Ты убил его самого и его приближенных, несчастный безумец!

— Я никого не убивал!! — нечеловеческий крик распугал чаек.

А волны по-прежнему бились о камни. Процессия мрачно удалялась.

— Прощай! — обернулся Лекан. — У тебя будет время, чтобы подумать над содеянным, только ничего вернуть ты уже не сможешь.

Отто устал что-либо говорить. Он понимал, что все бесполезно. Его руки безвольно повисли на ржавых цепях, которые издавали противный лязг.

Отто видел, как удаляются вампиры, ползя по скале, пока они не превратились в черные точки. Вот она, свобода! В смерти! Но смерть наступит еще очень нескоро.

Отто слушал шум прибоя. Он был вполне отрешен от всего. В сознании в полной мере не укладывалось то, что сейчас происходит. Он увидел одинокую чайку, сидящую на скале.

И все... Солнце над головой в голубом чистом небе, гуляющий ветер, волны, крик одинокой чайки...

Неожиданно чайка упала, пронзенная стрелой. Она покатилась с высоты вниз, туда, где поджидали ее волны, камни, вечность...

Отто повернул голову — перед ним стоял Альфред с самодельным луком и колчаном стрел.

— День добрый, — сказал мальчик с улыбкой, — хотя вряд ли он добрый для тебя. Я меткий стрелок, не правда ли? Играя в церковном дворе, я часто делал себе лук из ветвей орешника. Орешник лучше всего гнется. Делал стрелы и стрелял по воробьям. Я добился хороших результатов, между прочим, не так ли? Я — очень меткий стрелок... Могу даже сбить вон того орла, парящего над нами.

Альфред прицелился в птицу.

— Но нет, если я убью этого орла, кто же тогда каждый день будет выклевывать тебе печень? Нет-нет, орла убивать нельзя...

— Так это ты... — проговорил Отто.

— Кто же еще, обижаешь! И Зика, этого урода, убил я, и тех двоих недоумков, и твою шлюху, и гермафродита — всех убил я. А отвечать за это будешь ты!

Альфред залился звонким, раскатистым смехом и упустил даже спустившегося было, чтобы поклевать немного печени, орла. Гордая птица снова взлетела ввысь.

— Нет, ты сам дьявол, — проговорил Отто.

— Я не верю в дьявола, — ответил Альфред, насмерть пронзая стрелой еще одну чайку.

Он прицелился в Отто:

— Спускаю тетиву и ты — покойник. Нет, это было бы слишком просто. Тогда ты не помучаешься, не пострадаешь. Орел каждый день будет лакомиться твоей печенью, а когда она вырастет за ночь, то он прилетит снова. Ты будешь подыхать на солнцепеке, мучаясь жаждой крови изо дня в день. И эти мучения продолжатся долго, очень долго. Ты будешь так страдать! Но я утешу тебя — ты прекрасен! Просто Прометей прикованный. Ах, какой страдальческий взгляд! Если бы я был художником, написал бы портрет...

— Что за чудовищные недетские мысли живут в твоем мозгу ребенка... — проговорил Отто.

— Что поделать, некоторым приходится взрослеть раньше времени, такова жизнь. А некоторым приходится раньше времени умирать. И почему так?

— Зик подобрал тебя, Лэмюэль столько дал тебе... Как ты мог! Они считали тебя своим сыном, ты же их подло убил!

— Несправедливо, думаешь? — усмехнулся Альфред, уже целясь едва ли не в солнце. — А ты где-нибудь видел в этом мире справедливость? Ни Зик, ни Лэмюэль не были мне даже кровными родственниками, почему меня должно что-то сдерживать? Если моя родная мать выкинула меня младенцем в мусорный бак, что меня сдержит, как считаешь?

— Ты просто обиженный на жизнь, рано повзрослевший ребенок, не по годам умный.

— Пусть так, — ответил Альфред, пуская стрелу в небо. — Но у меня зато есть стимул бороться. Если со мною поступили гадко — я поступлю в тысячу раз хуже и меня не будут мучить угрызения совести по ночам. Из всего нужно извлекать полезный для себя урок. Ты поставил себя выше меня, ты меня унизил, ты меня ненавидел безо всякой на то причины, теперь смотри, я стою здесь, перед тобою, буду глядеть, как ты подыхаешь и радоваться.

— Ты чудовище... — отвечал Отто.

— Вовсе нет. Просто ты забыл главное правило выживания — выживает сильнейший. А я сильнейший в своей хитрости.

— Вампиры все узнают...

— Не смеши меня! — Альфред снова звонко рассмеялся. — Каким образом? Им принесет на хвосте орел, который будет выклевывать тебе печень? — он продолжал цинично смеяться. — Твоя песенка спета, дружок. Прими свое поражение с достоинством!

Когда я был ничем и валялся в грязи, как куча дерьма, попрошайничая на улицах, я поклялся себе, что когда-нибудь добьюсь всего и вспоминать те дни буду, как забытый кошмарный сон. Я стал вампиром, что дало мне власть над людьми. Среди вампиров я устранил соперников и теперь добьюсь всего. Я подниму театр, я стану, как Лэмюэль, нет, выше! Мои следы когда-нибудь станут целовать, будто бы здесь прошел сам Бог! Я найду средство властвовать над вампирами. Какая ждет тебя ужаснейшая смерть, такое же блестящее ждет меня будущее. Так что прощай, дружище! Позовешь, когда спустится орел, чтобы выклевать тебе печень, с удовольствием приду посмотреть на это зрелище.

Альфред направился вниз.

— Постой! — окликнул его Отто .

Альфред обернулся.

— Ты все красиво рассказал, — проговорил вампир, — но только одного не учел. Человек, ставший вампиром, остается в том же возрасте, в каком был на тот момент навсегда. Надеюсь, твой не по-детски развитый мозг понял, к чему я клоню? Тебе никогда не вырасти, ты навсегда останешься  ребенком. Да здравствует величайший исполнитель детских ролей во всем мире!

Отто захохотал, нанося свой последний удар, кидая последний припрятанный козырь.

И удар этот был серьезный.

Казалось, Альфред прирос к скале. Он готов был кричать и вопить, но сдержал себя и только сжал кулаки. Отец Кристофер научил его сдерживать себя и не кричать, даже когда было очень больно. В немом бешенстве Альфред прицелился в Отто из лука.

«Давай, стреляй же, положи конец моим мучениям», — думал про себя вампир.

Но Альфред сдержался, переборол гнев, рука его застыла на тетиве.

— Нет, сказал он. — «Гнев — безумие на час. Обуздывай нрав. Не владеешь им — овладеет он тобой». Гораций. И это я читал! Нет, не подарю я тебе легкой смерти. Пусть каждый из нас несет свой крест.

Альфред сбросил колчан со стрелами и лук со скалы, в бушующее, пенящееся море, и побрел вниз.

Отто наблюдал, как Альфред скрылся на горизонте. Ветер играл его волосами.

Вот он, шум природы: брызги пены, прикосновение ветра, хлопанье крыльев приближающегося орла...

Эпилог

— Вы видели афиши? — суетились вампиры. — Сегодня выступает сам Альфред!

— Вы пойдете?

— Да-да, разумеется...

— Сегодня собралось очень много народу, прямо как в старые добрые времена, — сказала Донна. — Театр возрождается.

— Король погиб, да здравствует король! — ответил Лекан. — Да, после казни Отто наступил покой, прекратилась вереница трупов. А сейчас театр переживает переломный момент в своей истории.

— Ты думаешь, он добьется славы Лэмюэля? — спросила Донна.

— Кто знает? — ответил Лекан. — Знаю по себе, что на детских ролях далеко не уедешь. И почему бы им не сделать меня вампиром, когда я стал бы постарше? Лет хотя бы на десять, в самом расцвете своей красоты и молодости... Что за слава светила бы мне на подмостках сцены!

— Слава — лишь переменчивый ветерок.

На  сцене уже начался спектакль.

Прекрасна жизнь — на вид.

Но день единый, —

Что долгих лет усильем ты воздвиг, —

Вдруг по ветру развеет паутиной...

(Петрарка)

— У него талант, — шептались вампиры. — Блестящая игра!

— Здесь Лэмюэль! — послышался крик сзади.

Все обернулись назад, на сцену уже никто не смотрел и зря только Альфред там распинался.

Все посмотрели назад, на молодого парня, точь-в-точь похожего на Лэмюэля.

— Лэмюэль воскрес! — закричал кто-то истерическим голосом. — Это был сам Бог! Бессмертный Бог! Он не мог умереть!

Сотни рук потянулись к нему. Альфред с недоумением и ненавистью наблюдал за этим зрелищем, прекратив игру.

Парень испуганно вскочил с места:

— Я не Лэмюэль, я не знаю, кто это такой, я просто пришел на спектакль...

Но его никто не слушал, к нему продолжали тянуться руки. Боясь, что его растерзают, парень вскочил со своего места и принялся бежать прочь.

Толпа вампиров с дикими криками бросилась за ним.

Бедняга летел, спотыкаясь на ступеньках и обезумев от ужаса, не зная, куда ему скрыться от сумасшедшей толпы. Увидев, что его единственным убежищем могут стать развалины — он забежал туда, наткнувшись на человека, справлявшего свою нужду. Незнакомец обернулся, на него упал луч лунного света, озарив медовые волосы золотым божественным ореолом. Он посмотрел на беглеца блестящими карими глазами:

— Ты что, приятель, чуть не сбил меня с ног!

— Прости. За мной тут толпа гонится...

— Какая еще толпа?!

— Я сидел в театре и смотрел спектакль и тут кто-то крикнул: «Здесь Лэмюэль! » Все обернулись на меня и стали тянуть ко мне руки, а когда я побежал, они все вскочили со своих мест и погнались за мной. Я ничего не понимаю, мне страшно.

— Странно это все. И кто такой этот Лэмюэль? Кстати, я — Кей, — он протянул руку.

— Лэсли, — ответил парень, переводя дыхание.

— Знаешь, — сказал Кей, — у меня такое чувство, что когда-то со мной все это уже происходило... Мы не могли видеться раньше?

— Вряд ли, — отвечал Лэсли, — дежавю? Бывает...

И кто мог знать, что этот трясущийся от страха парень был одним из сыновей Лэмюэля, раскиданных по всему миру. Парню и невдомек было, на кого он похож как две капли воды, и кто такой Лэмюэль. Лэсли никогда не видел своего отца и понятия не имел, что он сын вампира.

Кей был родным сыном Отто, его зачали здесь, в самом театре разврата. Мать его умерла, а кто его отец он не знал и поэтому воспитывался дальними родственниками.

Можно скрыть свое происхождение, но нельзя скрыть природу вампира...

Кто знает, может быть эта встреча, итог нелепых случайностей, будет иметь продолжение? Может быть, это завязавшийся бутон новой истории, который распустится, как прекрасная роза? Быть может, между этими юными душами возникнет более тесная связь и все начнется сначала?

Кипение страстей, любви, ненависти, обмана, слез и душевных страданий — всего, что заполняет жизнь вампиров и людей, заставляет их чувствовать и переживать, а стало быть, жить...

Быть может, Лэсли станет новым неповторимым актером и поэты снова начнут воспевать его прекрасный талант.

Быть может, эта встреча — неизбежность судьбы.

Кто знает, чем окончится эта новая, неповторимая история!    Дорог так много и все зависит лишь от того, по какой из них мы пойдем, в какую сторону мы сделаем свой неосторожный шаг. Ведь из этих шагов и состоит вся наша жизнь, которая, по сути, всего лишь игра в шахматы.

2009