Иродиада Дубельт. Мадонна

ИЗ «ЗАПИСОК АЛКОГОЛИКА»

1998 – 2008 годы    

С этой удивительной, далеко не молодой, очень опрятной, можно сказать, сохранившей некоторую свежесть и привлекательность (на любителя, конечно) женщиной я случайно познакомился… Впрочем, так ли это важно, где и как я с ней познакомился… Меня удивило странное сочетание ее глаз прожженной шлюхи с речью и манерами «интеллигентной» дамы. В глазах ее иногда появлялось, как мне казалось, выражение намека на какое-то обещание чего-то таинственного, вам не известного, чего ни вы, ни кто-либо другой и вообразить  не сможет, если ей вдруг захочется его выполнить. В ее лице и фигуре поразительно сочеталась бабища, торгующая рыбой, и КАКАЯ-ТО средневековая мадонна.

Когда, некоторое время спустя, я поделился с ней своими первыми впечатлениями о ней, она заметила, что я почти не ошибся: «Я давно научилась маскировать свою несколько простонародную внешность безупречной строгостью в одежде и поведении.   Помогали мне хорошая портниха и парикмахер.             Как вы правильно сказали  (я этого не говорил), я умею, скрывая не скрывать, даже сейчас, своих, на первый взгляд, недоступных, точнее, доступных только избранным, «тайных прелестей тела, ума и души». «- Подозреваю, их у вас не меряно»,- пробормотал я. «Вы правы. Достаточно, чтобы испытать смерть и воскресение».   Потом ненадолго задумавшись, тихо добавила: «Любовь земную и небесную».

С ее разрешения, я записывал ее монологи на диктофон, не надеясь, впрочем, из-за лени, когда-нибудь их расшифровать.* Звали её Иродиадой Дубельт, по батюшке Александровной. Не могу утверждать с полной определённостью, что её семья имела какое-то отношение к роду Леонтия Дубельта, начальника штаба особого корпуса жандармов при Николае 1, но голову Иоанна Крестителя она бы ему, пожалуй, на блюде принесла, хотя и этого утверждать не возьмусь.  

– Меня мало интересовали таинства любви, магия, философия sex-са и тому подобная ахинея. Но я хорошо понимаю женщин,   искренно, с глубоким религиозным чувством подверженных фаллическому культу. Мне ближе научный подход, и перипетии, секреты и нюансы  физиологии соития, теория и практика sex-са, особенно практика, больше отвечали моим потребностям. Иступленное поклонение фаллосу, равно как и обожествление женского лона, я считаю более достойным, чем занятия наукой, политикой или искусством. Чтобы хоть как-то упорядочить поистине необъятный мир эмоций, их необходимо подчинить одному «монарху», если хотите – богу! Вот почему религию sex-са я предпочитаю всем остальным. Я убеждена, любовь в загробной жизни была бы невообразимо скучна без sex-са и бесконечность жизни невозможна без ее естественного или неестественного ее продолжения. Заметьте, пресвятую деву изображают с младенцем… Многому меня научила мамаша…

– Милочка, говорила она мне, в наше время порядочная женщина отдавалась мужчине, иногда, из жалости, позволял, себя взять, а нынешние им либо просто дают, либо непросто, скажем, после ужина в ресторане или, того хуже, выполняя «супружеский долг».   Одна из таких, без тени смущения, признавалась мне, что она во время соития, «пока там муж пыхтит», она смотрит телевизор, чистит ногти,   читает Устинову или звонит к подруге… 

Сама мамаша, с молчаливого согласия отца, создавала в спальне атмосферу какого-то  цивилизованно- первобытного  таинства, и  в нестерпимом ожидании соитием, стоя на коленях в глубоком поклоне, совершенно нагая, истово молилась, прося своего небесного покровителя «ниспослать второй ипостаси отца силу и мощь одухотворенной гориллы». Отец, заворожено глядя на нее, вернее сказать, на ее ослепительно роскошную попенцию, сиречь ягодицы, был готов, как перед смертью, казалось, на невозможное. По-видимому, не без умысла, она говорила мне, что интимные отношения с мужчиной для нее  были «ритуалом, священнодействием»,   «сотворением мира…, визитом  к ее богу любви, – короткая аудиенция, уход в вечность и возвращение оттуда». Добавьте сюда тонкое понимание физиологии соития, гигиену и прочие медицинские премудрости и вам станет понятным, почку отец боготворил ее. Актрисой она бвла гениальной! Полагаю, будь она женой царя Соломона, ему вся его армия наложниц не понадобилась… Утонченно-бесстыдные фантазии мамаши не иссякали и не повторялись…

О ней я мгу говорить бесконечно… Вы меня останавливайте, когда станет скучно. Скука – лютый враг всего сущего…      

Я буду с вами откровенна, хотя, признаюсь, вы мне несимпатичны. Но мне вас почему-то жалко… А вообще я не люблю пьяниц.

Да, в глазах, глубоко порядочных домохозяек, я женщина легкого поведения. Действительно, со мной легко всем, к кому я расположена и    готова отдать себя в полное распоряжение.    Мне нравилось, когда мужчина раздевал меня взглядом, задумчиво переводя его с лица на грудь, ненадолго задержавшись на ней, скользя дальше вниз, словно пытаясь что-то понять. Визуальные прогулки по своему телу я готова была поощрять в любое время  дня и ночи, испытывая почти физическое наслаждение от прикосновения взгляда. Душа и тело? О душе я имею весьма смутное представление. О ней мы поговорим попозже. Эта субстанция лежит в области догадок. А тело свое я люблю и любуюсь им, как величайшей драгоценностью, как картиной великого художника. Я обожаю свое тело. Я боготворю его. Потому и берегу  от неизбежного разрушения. Я его оберегала всеми известными и доступными мне способами.    

Женщины смогут справиться с повальным пьянством, если вспомнят, наконец, о том, что они женщины, а не что-то эдакое детородящее и работящее. Наше тело является в сущности одним из наиболее доступных, недорогих, а в семье так и вовсе бесплатных источников высочайшего эстетического и физического наслаждения, по сравнению с которым, самое изощренное и изысканное пьянство у камина с дорогим портвейном, даже законченному англичанину- дебилу покажется глупостью и пустой тратой времени. Поставьте на выбор рядом с обнаженной женщиной во цвете лет бутылку самого дорогого вина , и вы поймете, что  я имею в виду. К своему молодому прекрасному телу я относилась, как к достоянию нации, как к сокровищу, которое должно принадлежать всем. Но…   Я никогда не отдавалась мужчине, если не ощущала в себе, где-то в груди, под ложечкой, где-то там, острого, но очень странного чувства жалости к нему, какого-то сострадания, хотя по всем внешним признакам он их вроде бы и не заслуживал.

Мужчины, которых я любила, как правило, были умны и многого добились в жизни. Охлаждение и безразличие  наступало на следующий день после того, когда я убеждалась в том, что я стала для него самкой. Самцы никогда меня не интересовали. Играть роль самки я считала ниже своего достоинства, не хотела и не умела. Постель – не театр. Я назвала бы ее святилищем, но не хочу оскорблять чувства верующих.

_ Я выросла в семье дипломата-безбожника, советского до мозга костей. О грехе в религиозном смысле я нпичегошеньки не знала, но хорошо усвоила то, что считалось в нашей среде приличным и неприличным.   Я росла весьма смышленым ребенком, и мне, еще ребенку, очень понравилось, когда я от  кого-то, не помню кого, услышала, что если Бога нет, то все дозволено. Разумеется, если это все находится в границах приличий, внушенных мне моей весьма строгой и не чуждой какой-то религии мамашей, дамой, как я уже говорила, замечательной во всех отношениях. У нее я научилась и тому, чему она меня не учила Впрочем… Впрочем, как знать... Видите ли, в ней в высшей степени было развито то, что принято называть хорошим воспитанием и чувством меры. Она была в меру добра, в меру весела, в меру кокетлива, в меру строга, в меру общительна, в меру образована, а в общем скучна, как любая добропорядочная мать. Даже оставаясь наедине с отцом (я подглядывала за ними) и с удивительной покорностью выполняя все его желания, она каким-то чудесным образом умудрялась сохранять манеры благочестивой дамы, как бы случайно попавшей в нелепое положение. Кстати, должна здесь заметить, что нелепые, с точки зрения здравого смысла, «положения», точнее, позы мои родители с геометрической точностью заимствовали из роскошного издания Камасутры, привезенной отцом с величайшим риском из заграницы. Когда я, будучи еще, так сказать,, невинной девочкой прочитала ее и вдоволь насмотрелась на великолепные иллюстрации, понятия о пристойности и непристойности во взаимоотношениях полов раз и навсегда размылись в моем сознании.

По-моему, религиозность моей мамаши, монашеская скромность, врожденное чувство меры были удобным, теплым покрывалом, за которым она скрывала страстный темперамент. А проще сказать – похоть.   Кстати, меня держала и продолжает держать в этом странном и непонятном мне мире безудержная и неиссякаемая до сих пор энергия похоти. Грубо и неприлично звучит, увы! , но я не считаю нужным прятать от посторонних глаз и ушей свою сущность, если она интересует тех, кто интересен мне. Зачем? Зачем я не хочу скрывать то, что другие придерживают до Страшного суда? Я сама себе Страшный суд. Совесть тут не при чем. И стыд и совесть всего лишь маска, сорвать которую с лица и души, хотя и трудно, но можно и необходимо! Алкоголь открывает двери сначала в рай, где все дозволено, потом в ад, откуда выхода нет.   Я не стала алкоголиком потому только, что знала, как алкоголь может разрушить мое прекрасное тело и превратить душу в зловонную помойную яму. Похоть, облагороженная культурой, сама эстетика похоти, одетая  в красивую плоть, способна сотворить чудо. Я не вижу и не желаю видеть в похоти ничего предосудительного, как и в грубых и  неэстетичных естественных отправлениях тела.

Однажды у меня с мамашей состоялся любопытный разговорчик. Тогда мне было лет десять или одиннадцать. У меня уже стали набухать соски ну и так далее. Я долго не могла выбрать подходящую минуту пока однажды она не позвала меня в ванную потереть ей спину. Тогда-то я и решилась:

- Мама, а что вы делали вчера ночью с папой? Самообладание ей не изменило, она словно ждала этого вопроса. Ответ был быстрым, коротким и точным:

- Мы делали тебе братика. Я не унималась:

-Вам было приятно его делать?

- Очень!

- А почему вы были такие серьезные? Мне тогда казалось, что она и к этому повороту была готова. чему-то улыбнувшись, будто вспомнив что-то очень приятное, но о чем не принято говорить, медленно произнесла:

- Тут, милая моя, не до смеха. Тогда же, впервые я обратила внимание на ее груди, большие, тяжелые, с крупными торчащими сосками.  

-- А у меня тоже вырастут такие большие сиськи, как у тебя?

Сиськи, милая моя, у деревенских баб, а у нас бюст, или грудь. А ты хотела бы?

- Очень!

- Тогда – вырастут!

-А почему вы всегда по-разному делаете братика? На лице ее появилось прежнее выражение, и она ласково скала:

Нехорошо подглядывать, но раз уж ты все видела, скажу так: мы ищем красивого и умного

Не могу сказать от чего, от любопытства ли или от природной любознательности, «поиски братика» я начала довольно рано с влюбленным в меня соседским мальчиком. Но он цепенел от страха и впадал в полуобморочное состояние, когда мы оставались с ним наедине. «Восстание плоти», как говаривали в старину, у него явно проявлялось, но применить ее по назначению он был не в состоянии, Я не успевала снять с себя трусики…, как мой Ромео, теряя сознание, на моих глазах завершал сцену   ужасной и для него, и для меня, трагедией извержения ценнейшего мужского субстрата не в меня и не  туда, куда мне мерещилось. Он убегал, в прямом смысле, смывать позор, а я оставалась дура дурой, проклиная себя за неуместную стыдливость и нерешительность.

Первый аборт я сделала, когда мне было шестнадцать лет. Он стал последним. Стыдясь огласки и гнева отца, я обратилась к знахарке, и она помогла мне убить ребенка. Заодно она убила во мне мать. Худа без добра не бывает, -  я навсегда избавилась от страха перед случайным зачатием, легко и свободно предаваясь любимому занятию. Контрацепция и прочие уловки  вредят и мешают

Из школы, где я учила недорослей английскому языку, меня с позором выгнали. Директор - греховодник обожал молоденьких учительниц, впрочем, не брезговал и старыми. Одна из них, математичка, застукала нас в его кабинете. Он так торопился, что забыл закрыть дверь.   Меня с задранным платьем и его сзади с опущенными штанами, «неистово творящего прелюбодейство, несовместимое с коммунистической моралью», - ее выражение – она описала в доносе с математическим сладострастием. «Творец прелюбодейства» отделался строгим партийным выговором, а я с тех пор стала зарабатывать себе на жизнь частными уроками и телом.