Рентген

От автора….

Вашему вниманию предлагается небольшая то ли повесть, то ли рассказ, написанный достаточно давно,   но дающий повод для размышления. Ну, и желаю всем не болеть и не озадачиваться посещением поликлиники. Врачи, понимаешь, разные, и не можешь предположить, что из этого выйдет.

Я не стал вносить правки, пусть будет прямой поток…

1.

… Самонадеянность неизбежно наказывается. Это уж точно. Казалось бы, все переболели, в поликлиниках, как говорили, не стало диких очередей. Как вот… Сначала чувствуешь легкое свербление в носу, вспоминаешь о существовании носового платка и некоторое время хорохоришься. Ну, уж а потом – надеешься переходить на ногах и лечишься подручными средствами. Водка, мед, ударная доза витамина С, и так далее. Стараешься выкуривать хотя бы на треть сигарет меньше. Однако, как говорится, поздно пить боржоми. Оканчиваются эти потуги тривиальнейшим вызовом врача, когда температура зашкалит выше всякого предела, звонком на работу и наивным обещанием прийти через пару дней. Приходит участковый терапевт, выписывает кучу лекарств, послушно выслушиваешь его упреки и несколько дней действительно выполняешь предписания. И топаешь в поликлинику с надеждой закрыть больничный. Все описанное в точности произошло со мной. С тем неприятным добавление, что погода, как назло, установилась прекрасная, чуть ли не летняя, а ты беспомощно лежишь и таращишься в обрыдлый телевизор, периодически погружаясь в дремоту.   Разве что могли несколько развеселить дебаты на предмет, так сказать, принадлежности канала. И то исход был изначально предрешен.

Итак, грипп захватил меня на самом излете. Я сначала даже не понял, думав, что обойдется простым ОРЗ, который смогу победить при помощи подручных средств. Однако наивности моей не было предела. Коварный вирус проник в ослабший за зиму организм и сделал свое черное дело. Хорошо, что еще никто из домашних не пострадал. Первые дни я просто спал, потел, тупо передвигался по квартире, и смотрел на весеннюю улицу. Когда же солнце заливало комнату, я задвигал шторы и дремал, тем более, что дневные передачи меня не шибко вдохновляли. Наконец, через три дня, я лениво побрился и обтерся полотенцем, - душ запретил врач.   Трехдневный пот пропитал меня до самых печенок, но после сей процедуры я влез в чистое белье, собрал необходимые документы, пошел на прием. Действительно, на улице подсохло, и я не спешил, зная, что все равно придется торчать у кабинета. И оказался прав. В узком проходе столпился народ, желающий попасть к одному из врачей, и я с трудом нашел последнего. Ладно, час можно потерпеть. Я открыл книжку и прислонился к стенке. Увы, и язык, и содержание желтого бестселлера оставляли желать лучшего. Я посетовал на то, что не взял с собой сборник кроссвордов, и продолжил свое занятие, периодически поглядывая на проходящий народ. Да, русский дух неистребим – всегда находятся желающие пробраться вне очереди, типа – мне за справкой, а мне к сестре. И что – это, конечно же, удавалось. Толстый, в три, ну, в два с половиной, обхвата пожилой мужик в потертом еще бостоновом пиджаке и с одышкой, пытался было протестовать, но его оттерли в угол, и он смирился. Я посочувствовал ему, сказав, что с женщинами здесь вообще бороться невозможно, и предложил какой-то журнальчик, случайно оказавшийся в моем пакете. Он успокоился и погрузился в чтение анекдотов.

Никогда не думал, что предполагаемый час превратится в два, и мне уже надоело стоять, но выхода не было. Да и контингент вокруг был специфический – этот прием был утренним. Ладно, сейчас выпишусь, и все-таки пол дня будут моими. Я уже подумал, как распоряжусь свободным временем, и немного повеселел. И еще - мимо пробежала симпатичная девушка в черной водолазке, черных обтягивающих брючках и, естественно, с длинными темными волосами (Wella Color), и  на высоких каблуках. Такой прикид должен был создать эффект более длинных, нежели в действительности, ног, впрочем и так стройных. Девочка, в общем, была хорошенькая, и я вполне понимал ее старания. По крайней мере, того же мнения придерживался и сопровождающий бой-френд, который как-то ухитрился прилюдно похлопать ее по тому месту, где эти ноги то ли начинались, то ли кончались. Я усмехнулся про себя, отвлекся и тут же был взят на таран угрюмой теткой, танком прорывающейся в кабинет. И это происшествие меня тоже немного развеселило, тем более, что подошла моя очередь. Я бодро вошел и сел на старенький стул, положил на стол больничный и заранее взятую в регистратуре карточку.

Врач мельком взглянула на меня, и продолжала что-то писать в большой амбарной книге. Потом все же обратила внимание на меня и сказала.

- Хорошо, сейчас пойдешь на флюорографию, сделаешь в трех проекциях, а завтра вечером со снимком – ко мне.

- Как же так, я же абсолютно здоров! Выпишите меня, пожалуйста!   Температуры нет, и чувствую себя хорошо.

- Вот и хорошо. Вот тебе направление, сходишь, а пока отдыхай.

- Так мне на работу надо!

- Всем надо. Только здоровым, а то потом лечи вас – лекарств не напасешься.   Будьте уверены!

Сопротивляться бесполезно, и я спустился на первый этаж, по пути чуть не  столкнувшись с симпатичной шатенкой в обтягивающем бежевом свитерке. Она  спешила наверх, и я задержал на ней взгляд больше, нежели положено приличному человеку. Но разглядел стройные ножки. Видно, я неисправим. Ладно, хоть это.

Около флюорографии толпился народ – школьники, за справками. Они жутко галдели и пихались. Я протолкнулся к двери – прем нормальных больных начинался с трех, и мне пришлось возвращаться домой в не совсем хорошем настроении. По пути зашел в магазин, прикупил чего-то. Дома сделал несколько звонков, сообщил коллегам, чтобы раньше, чем послезавтра, не ждали. И сказал, когда буду дома – пусть сами звонят, если понадобится. Два часа пролетели быстро, и я опять, переодевшись для столь важного визита, поплелся в поликлинику. Солнце припекало, и было немного обидно, а винить, кроме себя, некого. Сдав куртку в гардероб, я приготовился к длительному ожиданию.

В кабинет пускали по пять человек – сначала женщины, потом – мужчины, и так далее. Если не попал, придется ждать следующую партию. Конечно же, все норовили войти скопом – пятым, или шестым. Но времени у меня было хоть отбавляй, и я уткнулся в детектив - на этот раз взял с собой другую книгу. Очередь потихоньку двигалась, я ее лениво отслеживал, впрочем, не особенно беспокоясь о том, что пропущу – стоящие за мной тоже ревниво относились к процессу. Вскоре пришла и давешняя симпатичная шатенка, невысокая, но очень приятная женщина, и я изредка поглядывал на нее, а она делала вид, что этого не замечала. И пусть. Так время шло быстрее. Мне вообще нравится смотреть на таких женщин – ладненьких и аккуратных, и неизменно приятных. Где бы они ни находились, все равно привлекают внимание. Впрочем, и мужчины тоже – не тупо накаченные,   но гармоничные, если можно выразиться подобным образом. На то, что этот молодой человек – вроде и высокий, розовощекий. Но со слишком детским выражением лица. Лет ему, по моему разумению, не более двадцати пяти, а выглядит… И постоянно суетится, хлюпает носом. Ему бы не на рентген, а еще парочку деньков полежать. Впрочем, и я сейчас выглядел не намного лучше. Что уж говорить, и посему сидел скромно. Вскоре пришла и очередь нашей пятерки, к которой, естественно, примкнули еще двое, но были безжалостно выдворены сидевшей за регистрационным столиком медсестрой. Она лениво, сообразно со своим возрастом и внешностью, заполняла карточки. Когда она встала, я еще более убедился в этом, ибо она была выше меня, не столь уж и низкорослого, и место ей – не в этой клетушке, а на подиуме. Она и там могла смотреться получше многих. Но посему привлекательной не казалась. Что удивительно. Медленно, медленно водила ручкой, и получившие заветный листочек из ее рук мужики проходили в следующую комнату, где нам предстояло раздеться до пояса. Сверху, разумеется. Потом – забраться в аппарат, выполняя команды доктора, прижимаясь к холодной стенке, не дышать, и с сознанием выполненного долга удалиться.  

Я получил картонную бирку с роковым номером 66, почувствовал легкое дурное предзнаменование, но прошествовал в закуток, где разоблачился до пояса. Сверху, разумеется. Передо мной был пыхтящий дед, и я наблюдал, как он с трудом пролез в рентгеновский аппарат. Я огляделся – совершенно больничный и казенный вид – голубые стены, скамеечки и лежачки с казенными же белыми простынями – как будто в этом кабинете кому-то может сделаться плохо. Хотя, судя по ожидающему в приемной контингенту… Ладно, еще чуть-чуть – и все.

Симпатичная темноволосая докторша в белом халате и неизбежных при такой работе очках в тоненькой оправе провела меня к аппарату.

- Так, становитесь сюда. Да не сюда. Вот, сейчас правильно. И повернула меня прохладными пальцами, видя мою непонятливость. Потом нажала на какую-то кнопку, пол чуть приподнялся,   и я уперся подбородком в подставку, как приговоренный к смерти.

- Не дышите. Она нажала на другую кнопку, что-то зажужжало. Потом снова подошла ко мне. Теперь повернитесь боком, сделаем другой снимок. Да не так, а то я снова прикоснусь к Вам своими холодными пальцами. То, что они у нее были холодными, я и сам заметил, но, как ни странно, это прикосновение было приятным. И посему я хотел сострить, типа: «Ну и хорошо, как раз очень приятно». Но вовремя сдержался – хорош был я со своими комплиментами, отощавший, поддерживающий спадающие брюки – мне пришлось вытягиваться, чтобы положить свой подбородок на подставку. К тому же наверняка она, как и все представительницы ее  профессии,   относятся к посетителям-пациентам скорее как к предметам неодушевленным. Или, по крайней мере, с некоторой безучастностью, если не брезгливостью, ибо проходят через аппарат, как по конвейеру. Серийно и ежедневно. И всегда одно и то же.  

Так или иначе, процедура закончилась и я, поблагодарив доктора, пошел одеваться. Успев мельком бросить взгляд на доктора – да, у нее был очень спокойный и уверенный вид. Ей было, как я подумал, лет тридцать пять, замужем – как свидетельствовало широкое обручальное кольцо на безымянном пальце. Длинный халат скрывал фигуру, но она показалась мне скорее худенькой. Симпатичной и приятной.   Впрочем, я об этом как-то почти сразу забыл, прикидывая в уме, как распорядиться выпавшим свободным днем.

Я опять прошелся по магазинам, отзвонился на работу и пообещал все же приехать назавтра – на прием мне вечером, а дел накопилось. И продолжил лечиться – то есть, ничего не делать и творчески отдыхать дома. Нет, пропылесосил квартиру, немного прибрался, и, поскольку по телеку ничего не было, возобновил чтение художественной литературы, если так можно назвать детективное чтиво… 

Вечером я успел подойти к концу приема. Врач придирчиво рассмотрела снимок. Лицо ее ничего не выражало, однако она как-то странно посмотрела на меня и сказала:

- Ну что, миленький, воспаление тебе ставят.

- Кто?

- Да рентген. Затемнение.

- Ничего не понимаю.

- Тебе и не нужно. Возьми во флюорографическом кабинете предыдущие снимки. Беги, они еще работают. А завтра пойдешь к фтизиатру, с этими снимками. Сдашь все анализы. А потом уж посмотрим.

- Зачем?

- А затем, тут у меня один набегался, теперь на лекарства работает. Или хоронить не успеваем.   Иди…

Мои возражения была абсолютно бесполезны, как будто я спорил со скалой. Врач наш, участковый, уже давно перевалила за пенсионный возраст, и потому была непреклонной. И с полным правом называла всех на ты. У меня что-то засосало под ложечкой – а вдруг, и в самом деле? Пришлось тащиться опять во флюорографию. Как всегда, толпился народ, а моя попытка пробиться внутрь оказалась безуспешной. Я занервничал. Однако через некоторое время очередь рассосалась, и мне удалось проникнуть в заветную дверь. Длинноногая модель не спеша порылась в картотеке, ничего не нашла и отправила меня погулять минут пятнадцать, которые естественным образом вылились в полчаса. Я снова робко заглянул в кабинет.

- Ах, это Вы? А мы еще и не искали. Мы заняты, у нас другая работа. Теперь уже их было двое. Симпатичная докторша раскладывала снимки в карточки, писала свое резюме, и оторвалась на мгновение, чтобы поинтересоваться, кто это еще пришел. Меня это спокойствие достало, но, если попал в руки врачам, лучше помалкивать и ждать своей участи.   Подождите, пожалуйста, мы Вас позовем.

Я покорно вышел в уже опустевший коридор,   в котором предусмотрительно выключили верхний свет, чтобы не забредал народ, и уселся на жесткий диванчик. Почему-то я почувствовал жуткое раздражение – на себя, на эту поликлинику, на симпатичную докторшу. Кстати, она действительно ничего. Ее бы … Нет, она слишком домашняя.

Но тут зажглась лампочка над дверью, я встрепенулся, вошел и получил из ее рук пакетик со снимком.

- Вот, пожалуйста. Теперь идите к фтизиатру, потом – к участковому. Голос у нее был усталый, и я подумал, что зря раздражался, – попробуй-ка, пропусти столько пациентов, переложи карточек, и побеседуй со всеми. Я еще раз взглянул на ее тоненький пальчик с толстым обручальным кольцом, и вновь  шальная мысль пронеслась в моей нездоровой голове, но я вежливо попрощался и отправился выполнять предписания врача, иногда вспоминая и симпатичную шатенку, и уставшего доктора. Пока не погрузился в обычную жизнь, интересную разве что стороннему наблюдателю, да и то вряд ли…

Так или иначе, в сей кабинет мне пришлось наведаться еще несколько раз. Увы,   при этом я проявлял некоторую неторопливость, даже надоедливость. Но меня терпели, как и сотни таких же посетителей, коим были необходимы снимки, справки или еще что-нибудь. Только как-то раз докторша несколько ехидно сказала:

- Что-то Вы к нам зачастили.   Маша, небось, понравилась? Наверняка фраза была дежурной,   ибо попадала в самую точку. Медсестра действительно была хороша, независимо от того, предпочитаешь ты блондинок или брюнеток.   Светлые волосы до пояса, а ноги, действительно, от ушей. Плюс постоянная доброжелательность – еще не успела очерстветь. Но это пройдет довольно-таки скоро. Невольно задавался вопросом – а что, собственно, она здесь делает? А потом уходил, и забывал, как и десятки других моделей. То есть – зафиксировал и забыл. А, может, этим самым докторша отвлекала внимание от себя?  

В тот раз я только улыбнулся – мол, не по своей воле, а кому ж хочется! И несколько растерянно откланялся. Однако, что могло бы показаться странным,   я подумал, что, дай мне возможность убирать, то я, без сомнения, остановился бы на старшей. Но тогда я только посмеялся про себя и, получив необходимые разъяснения, отправился по своим делам. Мало ли их… Еще не зная, к чему все это приведет.

***

Так или иначе, через некоторое время мои визиты к эскулапам закончились более-менее успешно, я отдохнул и отоспался, и теперь осталось только получить резюме с флюорографии, чтобы на законных основаниях почувствовать себя здоровым и приступить к работе. Чтобы не толпиться вместе с народом, я решил прийти к окончанию приема. Все же мне пришлось подождать минут десять – проветривание и все такое.

Я вошел, чувствуя, как уже успел надоесть за несколько своих визитов – мне все не терпелось. Но меня, как всегда, опять попросили подождать.

- Я одна сегодня, Маша (я понял, что так зовут длинную медсестру) заболела, так что сначала нужно разобрать сегодняшнее.

У меня возражений не было – любая болезнь так или иначе выбивает из колеи всех, работающих рядом. И, действительно, она сегодня выглядела немного усталой. Но, как ни странно, показалась мне еще более симпатичной, нежели при первой встрече. Наверное, оттого, что я наконец-таки отдохнул в полную силу и по-настоящему поправился.

На этот раз ожидание не было долгим – через пять минут я снова вошел в кабинет. Она взяла мои снимки, разложила на стекле, покрывавшем казанный стол, что-то пробормотала про себя и сказала:

- Я сейчас посмотрю в архиве, и все будет ясно.

***

Она открыла дверь и скрылась в маленьком кабинетике, в который для меня доступ был закрыт.   Там находилось нечто вроде архива, в котором было необходимо порыться в бесчисленных тубах, чтобы извлечь интересующий снимок. Я же, проводив ее взглядом, но так хорошенько не разглядев ножки, скрытые длинным халатом, остался ждать, переминаясь с ноги на ногу и дожевывая очередную таблетку пресловутого «Рондо», на время заменившего мне сигареты. Естественно, с мятным вкусом и освежающим ароматом. Я был более чем уверен, что все будет в порядке, и снимки не покажут никакой аномалии, однако ждать не любил никогда. Впрочем, возможность побыть в обществе очаровательного доктора представлялась мне достаточной компенсацией за предыдущую, да и предстоящую беготню по поликлиникам. Увы, таков удел каждого, ухитрившегося неосмотрительно прихватить грипп или ОРЗ. Сейчас же я, по моему мнению, поправился, но больничный мне закрывать пока не собирались. Нужны были какие-то дополнительные исследования, ведомые только самим эскулапам. Но я повторяюсь.

Однако всякое ожидание рано или поздно заканчивается. Она появилась с маленьким пакетом, из которого торчали негативы моих предыдущих снимков. Выложив их на стол, она стала их сравнивать, пробормотав что-то скорее для себя – мол, все нормально, и остается только написать заключение.   И неосторожно повернулась ко мне, чтобы сообщить результат. Да, слишком неосторожно, так, что наши губы оказались как раз рядом, и мне ничего не оставалось, как прижаться к ним, и одновременно положить ей руку на талию. Губы ее были чрезвычайно мягкими и нежными, и даже сладкими. Она не противилась моим поцелуям, а, наоборот, придвинулась ко мне. Я обнимал ее,   совершенно позабыв о том, что хотя прием уже закончился, кто-то запросто мог вломиться в не запертую дверью Возможно, и она забыла об этом. Потому что в позволила мне ощутить все ее гибкое тело, и ее огромные, даже под стеклами неизбежных очков, глаза прикрылись, и веки немного дрожали. Я был не в силах оторваться от нее,   удивляясь и своей наглости и ее ответному порыву. Потому что иначе происходящее назвать было просто невозможно. Не знаю, сколько прошло времени, пока мы смогли перевести дух – сердце чуть не остановилось. Я с трудом оторвался от ее губ, не выпуская из объятий, она откинулась на жесткий стол, покрытый поверх дерматина стеклом…  Оно сдвинулось, и лампочка чуть не упала на пол, абажур покачнулся и отбросил тень. Руки мои по-прежнему лежали на ее бедрах, не решаясь продвинуться на сантиметр ни выше, ни ниже, и даже расстегнуть хотя бы верхнюю пуговку белого халата. Но мы соприкасались, и этого было вполне достаточно для того, чтобы вконец потерять голову. Мы на минуту замерли, прислушиваясь к собственным ощущениям. Доктор доктором, но пульс ее сбился, щеки раскраснелись, а вишневые губы выглядели столь соблазнительно, что хотелось просто любоваться ими. Вдруг она подняла на меня глаза и сказала настолько ровно, насколько была способна в такой ситуации:

- Ну, а что дальше?

Если признаться честно, то и мне самому дальнейшее представлялось весьма туманно. Не было сомнения лишь в одном – она меня не оттолкнула. Значит, был определенный шанс и мне предоставлялось право решения. И оттого, насколько адекватны будут мои действия, настолько положительным будет для меня результат. Причем не сиюминутный. Для этого большого ума сейчас не нужно. Или я ошибался?

Было ясно, что девушка ждала от меня какого-то действия. Прямо сейчас. Секунды бежали, неумолимо отдаляя нас друг от друга, но в глазах ее я ничего не мог прочесть.   Легкие смешинки и вопрос. Но испуга не было. Более того, она была уверена в себе, и абсолютно независима. И посему представлялось возможным три варианта. Первый, и, к сожалению, совершенно бесперспективный, трусливо попытаться обратить все в шутку. Мол, милый доктор, Вы прекрасны, и все такое. Потом посидеть с ней до конца приема, попробовать договориться о следующей встрече и… Но она неизбежно почувствует неуверенность, сомнения, а женщины этого не прощают. По крайней мере, в начале знакомства, и этот путь, увы, тупиковый. Ухоженный и нежный доктор и так, по моему скромному разумению, не был обделен любовью. А тут еще один. И ее возможные сомнения усилятся, а в таких случаях действия женщин, увы, предсказуемы. Потом она, конечно, будет клясть себя за столь неуместный для замужней женщины порыв и наверняка приложит все усилия чтобы это не повторилось в дальнейшем. Во всяком случае, со мной.  

Можно было, конечно, попытаться проявить себя джентльменом. В смысле – еще немного поласкаться, не переходя известной грани, попросить подождать, пока она не завершит свои дела, слетать за коробкой конфет и шампанским, потом пригласить куда-нибудь, благо пятерка пока на ходу, и карман не пуст, поухаживать. Выпросить у кого-нибудь из приятелей ключ и… Если она согласиться, конечно. Но это вряд ли. Потому что у нее после работы наверняка есть неотложные дела, и она будет спешить домой. Например, встретить детей из школы, сходить в магазин, приготовить ужин, и это неизбежно засосет, и женщина отдаст предпочтение стабильности возможному приключению с неизвестным исходом. Ибо, повторюсь, ее глаза излучали спокойствие и уверенность. И вряд ли такая женщина помчится в чужую квартиру, чтобы заняться там любовью с первым встречным, пусть даже и в некоторой степени привлекательным. Хорошо еще, что она не отнеслась ко мне, как к неодушевленному предмету. О том, чтобы привести ее к себе, или напроситься к ней, и речи быть не могло. Она не была похожа на тех женщин, которые способны это сделать. Возможно, долгое ухаживание – с цветами, свиданиями и прочими неизбежными и приятными моментами могло дать определенный результат. Если она почувствует, что ее хотят не только как женщину, но и по другой, Пусть даже придуманной причине. Но и в этом случае она заставит себя построить непроницаемый барьер, ограждающий ее от сомнительного мероприятия. И даже может рассказать мужу, упустив, конечно, некоторые подробности – например, что вот, опять за ней пытался ухаживать пациент, и даже приглашал на свидание, но я, дорогой, люблю только тебя, и мне даже смешно подумать, что кто-то может иметь хоть малейшую надежду. Да, скорее всего, так и будет. А если это больше, чем порыв, и она еще не успела осознать происходящее? И пока она еще в моих объятиях, и я снова ласкаю ее губы, глажу роскошные вьющиеся волосы, и она неизбежно чувствует мое возбуждение. И не отстраняется, и забыла про могущую вот-вот открыться дверь. Значит, еще ждет? И, кстати, я даже не знаю, как ее зовут – ничего, кроме инициалов – врач … Е. А., вышитых синей вязью на халатике.   Екатерина? Елизавета? Евгения? Только не это. Мне хотелось, чтобы она оказалась Еленой, но как спросить?

И что – неужели, сразу здесь? Но где и как? Я мог проклинать свою не наблюдательность, но в той самой комнатке, где стоит аппарат, я маленькую кушетку. Дерматиновую, покрытую казанной простыней со штампом поликлиники. А она легкая, и я смогу ее поднять. Да, только надо захлопнуть дверь – замок французский, одно движение – и все. А думать буду потом, потом, а сейчас. Я чувствовал, что мое возбуждение нарастает, и, если эта пытка продлится еще немного, то мне  уже ничего не понадобится, и я окажусь не то, чтобы несостоятельным, а  вообще недееспособным…

Мои нелепые мечтания были прерваны самым прозаическим образом.   Дверь, за которой она скрылась, чтобы поискать мои снимки, отворилась, и она вышла спокойно-уверенная, и сказала, не глядя на меня:

- Ну, все в порядке. Похоже, мы просто немного перестраховались, и зря продержали Вас. Тут она посмотрела на меня:

- Ой, что с Вами? – Видимо, мечтательно-отрешенное  выражение зафиксировалось на мое физиономии, и я не нашелся, что сказать, а только неловка пожал плечами, как бы сам понимая, что все невозможно и сейчас закончится. Но доктор Е. А. взяла меня за руку своей нежной и прохладной ручкой:

- Наверно, перенервничали.   Ничего, бывает, - и очень мило улыбнулась. Зато теперь абсолютно здоровы, и можете чувствовать себя свободно, и даже целовать кого-нибудь, не беспокоясь ни о чем. Она, конечно, имела в виду здоровье, но зря это сказала. Даже не поняла. Я, возбужденный попытками нарисовать в своем сознании всевозможные картины, невнятно пробормотал:

- Сейчас проверим, - и, удивляясь своей наглости, прижался к ее удивленным губам…

- И понимаешь, как ни фантастично это может показаться, все произошло именно так, как я и представлял. Детали, в сущности, роли не играют.

- Так может, еще по одной? Погода хорошая, я не спешу, и ты, как видно.

Я согласился, ожидая окончания рассказа. Сердце мое бешено стучало, отчаянно вырываясь наружу, и я действительно не мог встать. Ибо тот доктор, о котором рассказывал мой визави, был моей женой. Вернее, была. Сейчас же я сидел в полной прострации, даже не находя в себе сил думать или анализировать. И прилагал неимоверные усилия, чтобы не выдать себя ни словом, ни жестом. А спешить, действительно, было некуда.

- Вот, - Владимир, так звали моего собеседника, подошел с двумя бутылками «Петровского», откупорил их перочинным ножиком, и протянул одну мне. Ты извини, что я тут разговорился, понимаешь, иногда нужно излить душу.

Ничего себе, подумал я, рассказывает о своей победе, похождениях. Какая уж тут душа… Но только кивнул, а он продолжал. Да, нелишне будет сказать, что мы сидели под тентом у одной из расплодившихся в последние годы  импровизированных летних кафешек,   с пластмассовыми белыми столиками, на красных пластмассовых же стульчиках, впрочем, весьма удобно изогнутых...

В дверь настойчиво постучали. К тому времени она уже сидела за столом, перебирая карточки, а я расположился напротив, тупо глядя на негативы, не говорящие мне ни о чем. Елена нажала на кнопку, и в приемную ввалился дед необъятных размеров. Имеется в виду по ширине, задыхаясь, и протягивая направление. Прием был уже окончен, я знал это твердо,   но она встала, включила аппарат, и еще минут десять возилась с последним пациентом, предоставив мне возможность углубиться в свои мысли и осознать. Но голова моя была свободна от мыслей, и я только ждал ее возвращения.

Она опять села напротив, и занялась бумагами, иногда с усмешкой поглядывая на меня, и через некоторое время сказала:

- Все, молодой человек, мне пора. Через пятнадцать минут меня будут ждать, и посему… Особых разъяснений не нужно было. Ясно, что жизнь не замыкается этим кабинетом, и все же…

Что от меня требовалось – умолять, просить о новой встрече, или просто подняться и уйти? Почему-то ноги мои стали ватными, голос куда-то пропал, и я, желая все-таки сохранить бодрый тон, спросил с некоторой надеждой, со стопроцентной уверенностью в том, что завоевать можно, но удержать:

- Доктор, но мне потребуются дополнительные консультации. И вообще, постоянный контроль за состоянием.

Она улыбнулась, повторив:

- Вы абсолютно здоровы, и поэтому…

- А профилактика? – с надеждой перебил я ее.

- Расписание известно, там на двери.   Четные – утро, нечетные – вечер. Видно, она окончательно пришла в себя. – И еще можете позвонить по телефону. И протянула мне бумажку.

- На этой неделе, да?

Она пожала плечами:

- Кто знает. Возможно, Вам не понадобится и профилактика. Горечи в ее произношении я не почувствовал, однако без укора – хотя бы во взгляде – не обошлось. Мне осталось лишь подняться, поцеловать ее в подставленную щечку и выйти, оставшись наедине с самим собой и полным раздраем в голове.

***

Вроде бы я имел основания быть довольным своей победой, особой гордости не испытывал. Извечный вопрос – а потом – что? – преследовал меня. Нет, Елена оказалась лучше, чем все мои представления, и я до сих пор не мог отойти от пережитых мгновений. Даже не так. Она буквально притягивала меня, и я не мог с собой ничего поделать. Даже если бы она только подала мне надежду, то…

- Понимаешь, - Николай обращался ко мне, совершенно забыв о налитом стакане, - это как внезапное озарение, когда чувствуешь – что именно. Да надо самому прочувствовать, чтобы понять. Мало того, она была просто красивой и милой женщиной. И все же. Меня не покидало ощущение, что я все-таки что-то сделал неправильно, не так. Вторгся в чужую, может быть, размеренную жизнь. Ибо, повторюсь опять, Елена выглядела слишком домашней, ухоженной и не обделенной мужской лаской. Мне говорили, что у каждой женщины бывает такой момент, когда она вдруг забывает обо всем, и отдается своим желаниям. Может, я как раз оказался в это время? Да, но потом раскаивается, и вспоминает – фрагмент мне пришлось застать, и тогда уже становится еще более недоступной. Мне же, по своей необузданной (но никто об этом, конечно, не узнает), сущности, неизбежно потребуется подтверждение. То есть, однократное обладание женщиной тянет к ее более полному познанию и продолжению. Женщина же, случайно согрешив, будет каяться – нет, не перед мужем, а корить себя. И с этим ничего не поделаешь. Если для нее это, действительно, не является системой. И что?

- Однако, - он продолжал, -  весеннее солнышко растопило мои грустные мысли, и я немного погулял, чтобы развеяться, сходил в магазин, переделал множество мелких дел, а вечером окончательно выписался.

Домашние были рады этому положительному факту, настроение свое мне удалось искусно скрыть, и я был нежен с женой. Но постарался лечь, когда она уже заснула. Наверное, то же было и с моей внезапной любовницей. И никто ничего не узнал и не заподозрил. Ибо быт есть быт, а, если мы долго живем, то и любовь неизбежно присутствует. В противном случае сожительство аморально. И я пытался разобраться в себе и в своих поступках, но тут закрутило, и мне даже подумать было некогда. Нет, вру. Видения преследовали меня, и избавиться от них можно было только полностью загрузив себя работой. И то лишь на время.

Не прошло и недели, как я, без предварительного звонка – а куда, собственно, приперся в стандартное трехэтажное здание, скрытое за панельной девятиэтажкой. Как я и полагал, прием уже закончился. Грешен, но в моем кейсе пристроилась бутылка шампанского и коробка конфет – обычный презент при выздоровлении. Я скромно дождался, пока не вышел последний посетитель, и только после того проник в кабинет.   Не предполагая, как меня встретят, я не без робости поздоровался.

- Вот, пришел по случаю выздоровления. Звучало, конечно, слишком казенно, однако слова застревали в глотке. Несмотря на предыдущий успех, я не был уверен ни в чем. И извлек из дипломата незамысловатое угощение. Гм. Милая докторша только посмотрела как-то вскользь, а длинная модель вскочила, радостно захлопала в ладоши:

- О, как хорошо! Сейчас поставлю чайник, посидим.   – В ней бушевала неукротимая энергия молодости, как будто позади не было тяжелого трудового дня. Она вскочила и направилась в ту самую комнату с архивом.

Елена подняла на меня глаза:

- Зачем? Зачем Вы пришли? Вроде каких вопросов и осложнений нет, так что. Она замолчала, и снова уткнулась в картотеку.

- А профилактика? – неуклюже попытался пошутить я, но понял, что слова мои падают в пустоту.   И тишина повисла в воздухе. Я переминался с ноги на ногу, отдаляя неизбежный момент ухода, но тут появилась Маша.

- Все готово, пойдем. И мы уселись за маленький столик – я – на единственный стул на металлических ножках, мои визави – на тот самый диванчик. Я открыл бутылку и разлил ее по разнокалиберным чашкам, и беседа потекла сама собой. Причем мне не нужно было напрягаться,   за меня это сделала Маша, оказавшаяся отличной собеседницей, и Елена волей-неволей втянулась в разговор. Естественно, никаких скользких тем мы не касались, даже стараясь не затрагивать и профессиональных вопросов. Я тоже ничем не намекал на произошедшее между нами несколько дней назад, а Маша и подавно не была в курсе.

Но через полчаса она быстро вскочила, и со словами «ох, меня ждут, а я опять опаздываю», пулей вылетела из кабинета. И мы остались вдвоем. И замолчали. Общих тем не было, а мой доктор оставалась холодной и отстраненной. Я попытался взять ее за руку, но она ее отдернула:

- Не надо, ни к чему, - голос ее был ровный, и я не смог уловить ничего по интонации. И тоже сидел, осознавая, что кое-что еще не является поводом для знакомства и, тем паче, его углубления. И только промямлил, чувствуя необычную дрожь в коленках:

- И что дальше?

- А ничего.

- Но почему? – я продолжал бессмысленный разговор, ясно представляя, что услышу в ответ.

- Потому. Все было, - она замялась, - ошибкой, да, внезапной вспышкой. И все. Искра погасла, и все. Все.

Я попытался сказать, что все время думал о ней, и сам пытался отвлечься, но у меня не выходило. Но слова мои были пустой тратой времени, потому что она сказала:

- Я знаю. Но у меня – своя жизнь, и … - она опять замялась, - этого не нужно…

Несмотря на то, что в последней фразе я почувствовал неуверенность, нет, не стопроцентную уверенность, я счел за благо распрощаться, спросив:

- Ну хоть могу надеяться? Но она отвернулась, только пожав плечами, так что я не мог видеть выражение ее лица. Но была ли она в этот момент полностью откровенна, даже перед собой?

***

Я шел по улице, тупо улыбаясь себе и своей наивности, думая, что все же я совершил нечто такое, что нарушило привычный ход жизни симпатичной докторши, и, может, не только ее, заставил ее испытать ненужные переживания. И сам … Но что я – воспоминания при мне.

И вот, в таком состоянии я подошел к киоску, чтобы купить чего-нибудь из молочных продуктов – сметану, творог – у нас дома они шли хорошо, и буквально нос к носу столкнулся с той самой симпатичной шатенкой, на которую так беззастенчиво пялился в поликлинике. Я замечал, что люди, встречавшиеся несколько раз в схожих обстоятельствах, считают себя почти знакомыми. И в этом нет ничего необычного. Такова наша, человеческая, сущность. И она почему-то, увидев меня, сказала: «Здрасьте», после чего мы оба рассмеялись. Потом заговорили о чем-то, и, поскольку у обоих было свободное время, зашли в соседнее кафе выпить по чашечке кофе. На удивление, у нас нашлось сразу несколько общих тем.   И все. Мы уже почти год периодически встречаемся, она как-то умеет снять напряжение, только одним словом или жестом.   Даже ничего не означающим. Но… Между нами ничего не было и быть не могло. Просто она почувствовала мое состояние и пришла на помощь. Так жизнь поворачивается. Да, вот, кстати, и она. Как раз вовремя. А то я совсем заморочил тебе голову своими заботами. Он протянул мне крепкую руку, и пошел, сказав:

-Извини, если что. Может, еще встретимся. Вот, как в жизни бывает.   Так, я никогда никому не говорил, даже Кате (я понял, что так зовут шатенку), но вот. Может, еще и увидимся». Он виновато улыбнулся и пошел к ней навстречу.  

Я оглянулся. К нашему столику, приближалась очаровательная шатенка, в точности отвечающая тому описанию, которое дал мой собеседник. Я не стал с завистью смотреть на них, а просто подошел к стойке и взял еще одну бутылку. Из холодильника. Был теплый, почти летний вечер. С делами у меня было все в порядке, а спешить – ну куда я мог спешить – разве что напиться до одури. Но ведь так и не узнал продолжения.   Хм,   вообще, некуда – полностью свободен, как сокол. Вольная, значит, птица.   Да, рассказанная мне история была и обычной, и интригующей одновременно. И еще я подивился абсолютной невероятности случившегося, и, наверное, вскоре забыл бы об этом рассказа, как и о многих других историях, если бы это не касалось меня напрямую. И, если бы в том симпатичном докторе я не узнал свою жену. К сожалению, бывшую.   Пусть мой собеседник изменил ее имя. И если бы сердце не сжалось от нестерпимой боли, хотя, казалось, рана уже зарубцевалась.

… Она ушла от меня, ничего не сказав и ничего не объяснив. Перед этим она несколько дней по вечерам плакала, и все мои попытки утешить ее или приласкать оставались безуспешными. Наверное, поздно спохватился. За работой и делами чего-то не понял, просто привык, что так есть и будет. Мне было хорошо и спокойно с ней, я надеялся, что и ей тоже. В душу, конечно, не залезть, но почувствовать, ощутить перемены – это было в моих силах. Я не испытывал неприязни к моему собеседнику, да и в чем он виноват? Нет, виноват, конечно. Или нет?

Мне кажется, что я смог бы пережить факт измены, спонтанный, вызванный неизвестно каким всплеском эмоций, и даже понять. Возможно,   она сама не могла себе простить, или я в очередной раз ошибаюсь? Или, узнай я об этом, то волей неволей представлял бы, как она там, ежечасно. И довел бы и ее, и себя. Может, она почувствовала то, что я не мог дать при всем своем старании. Да где оно. По крайней мере, она до сих пор одна, как теперь принято выражаться, и это доподлинно известно. Но на мои звонки и попытки объясниться не отвечает. И осознание этого усугубляет мою вину. Нет, мы, конечно, время от времени общаемся, и сын не без моего внимания, и все такое. Но инстинктивно чувствую, что возврата не будет.  

И поэтому я сижу здесь, на открытом воздухе, если позволяет погода, и выпиваю свою бутылку пива, как правило, не больше, ибо пару кварталов надо проехать до дома, молчу и слушаю чужие истории, совершенно не подозревая, что и сам могу оказаться ее героем.    

Но если бы на этом все и закончилось…   

2.

Прошла неделя, или две – уже и не припомню. Я по-прежнему иногда забегал на пятачок – вернее, заезжал, и, перебросившись парой фраз с продавщицей, устраивался под тентом со своей бутылкой или пластиковым стаканом. Лица вокруг большей частью были знакомы, и мы иногда кивали друг другу, признавая сей непреложный факт. Отчего становилось несколько уютней. Но я все же оглядывал публику, ожидая, что, может, опять появится тот самый Николай, который, сам того не ведая, стал причиной постигшего меня жизненного разочарования. Да, именно такой выспренный тон и подходит. Однако в предыдущие дни его видно не было. И мне стало казаться, что я сам выдумал эту историю, себе для утешения. Впрочем, я уже смирился, и пора бы уже было начать планировать иную жизнь. Не только отданную работе…

И он не преминул появиться. Так же, как и я подъехал на действительно обшарпанном «Жигуленке», вышел, взял бутылку и направился прямо ко мне. Как к старому знакомцу. Видно, откровенность к чему-то все же располагает, и уже неудобно отвернуться и сделать вид, что так должно и быть. Мы с достоинством поздоровались, рукопожатие было взаимно крепким, как и молчаливое поглощение пенящегося напитка. Пятничный вечер располагал к общению, спешить было действительно некуда, и мы, не сговариваясь, решили взять еще (совсем, как в рекламе), но внезапно налетел порыв ветра, небо заволокло привычными тучками и стал накрапывать мелкий, и нескончаемый дождик. Трудящиеся потянулись в павильон, но места на всех не хватало, и Николай совершенно неожиданно предложил:

- А что, Владимир, давай махнем ко мне – тут всего пару кварталов, и посидим. Наверное, ему хотелось выговориться, и я решил не упустить такую возможность – авось, чего и проясниться. Попросив подождать, быстро схватил бутылку шампанского и коробку конфет – стандартный джентльменский набор – не один же он живет, и, тщетно прикрываясь от дождя, скользнул в его машину. Моя стояла практически рядом, но я только кинул на нее взгляд, чтобы убедиться, что все в порядке. Пусть себе постоит и отдохнет.

Я сел на переднее сиденье и наблюдал, как резвые дворники смахивают набегающие капли. А ехать, действительно, было недалеко, и уже через несколько минут, объехав трамвайные пути и прошкандыбав по внутриквартальному бездорожью, остановились возле стандартного подъезда. От моего он отличался только тем, что кодовый замок на входной двери хоть и не работал, зато не был выломан, и подъезд был окрашен не темно-коричневой, а темно-зеленой краской. Мы поднялись на седьмой этаж, и я очутился в однокомнатной квартире, дверь в которую Николай открыл простеньким французским ключиком. Впрочем, их было два, но на второй замок дверь не запиралась. Почти как и моя, в которой я оказался после развода, – нет, несколько раньше, ибо бумажная канитель тянулась довольно-таки долго, а оставаться вместе мы уже не могли.   Но какое все это имеет значение. Особенно теперь. Но хватит о неприятном, впрочем, кто бы говорил…

Неприбранность бросалась в глаза даже моему привычному глазу. Это показалось подозрительным, ибо я был в полной уверенности, что… Впрочем, я уже привык ничему не удивляться и не задавать лишних вопросов. Странно, но я не чувствовал к Николаю ни зависти, ни ревности – может, потому, что прошло уже достаточно времени и я свыкся с мыслью о невозможности войти второй раз в ту же реку. Если бы я был человеком восточным, то мне полагалось убить его, но Лену все равно не вернуть – все же я неплохо знал свою жену. Однако недостаточно хорошо, чтобы удержать или вернуть.

… Она ничего не объясняла, только плакала – не при мне, конечно, ее выдавали красные глаза. Не от усталости – это ясно, а от чего-то другого. И достучаться до нее я не смог. И ничего не понял. Может, она переживала свою измену, и потому не могла остаться. Но почему я задумался именно сейчас и отключился от реальности? И зачем поперся в гости к тому, кто увел мою жену? Что, набить ему морду? Бессмысленно, ведь ее здесь нет. Или была какая-то другая, неведомая причина, а сейчас я пытаюсь… Да нет, не пытаюсь, хотя несколько месяцев не оставлял попыток вернуть Елену.

Но  сейчас мое внимание привлекла только фотография в рамочке – совершенно неожиданно для такого жилища  - Николай обнимал бесподобной красоты женщину – уж можете мне поверить, а у него на коленях сидела хорошенькая белокурая девочка, почти точная копия своей матери. Я не успел вовремя отойти, как услышал голос хозяина:

- Владимир, что застрял? Если хочешь, можешь надеть тапки, а можешь и так. Вмажем, по чуть-чуть, а потом закусим. Идет?

Какие тут могут быть возражения! Я, наконец, переодел туфли, и последовал за хозяином. Из холодильника, дверца которого висела на честном слове, он достал початую бутылку «Охты», мы налили по рюмке и опрокинули внутрь, запив каким-то тоником. Но внутри стало немного теплее.

- Сейчас я пельмешки поставлю, - сказал Николай, наливая в кастрюльку воды из-под крана.   Я мельком оглядел кухню – да, женским духом здесь и не пахло. Вернее, они могли появляться, но только заходить ненадолго, не задерживаясь. Старый стол, покрытый салатным пластиком, навесная полка, пара табуреток. Об относительном достатке свидетельствовала только стиральная машина – то ли “Bosh”, то ли “Indesit”. Почти как у меня. Пока мы курили, пельмени сварились. Мы разложили их по тарелкам и обильно полили майонезом – здесь наши вкусы совпадали. Присовокупили по паре помидорок и продолжили застолье уже в комнате. То есть, мы понемногу напивались, комментируя транслируемые по телеку новости. Мы пристроились на раскладном диванчике, откуда Николай убрал брошенные джинсы – на один из двух имеющихся стульев – тот, возле компьютера. Странно, но его квартира показалась мне слепком моей, или я просто вызвал ее в своем сознании? Нет,   реальность была абсолютной. Как и висевшая книжная полка с не вытертой пылью и едва прозрачным стеклом. То есть, бардака не было, но слишком мужской была обстановка, как и та игра, которую мы начали смотреть не с начала. Увы, наши проигрывали, и не было заметно, что пытаются изменить ход событий… Во втором тайме тренер заменил признанных бойцов, и произошло чудо. Не сразу. Просто незаметно инициатива перешла к нашим, и они соорудили пару голов, причем второй – на последней минуте. Проявив, тем самым, известную волю к победе. Мы выпили и за это, и чуть не обнялись.

- Да, надо наших и в сборную.

- А кто тренер, кто?

- Конечно, Москва есть Москва, - в некоторой неприязни к столице мы были едины.

- Если бы еще «Крылышки» сделали «Спартачок».

- Во «Времени» покажут, нет прямой трансляции. А у наших есть шансы…

- Да, может, в УЕФА  пробьемся. Посмотрим.

- Угу, не менее одного матча.

- Но и не более.

- Увы, нарвемся на испанцев или немцев, и кранты. К сожалению, предыдущие опыты оставляли мало надежд на более удачный исход. Мы даже не спорили, но в какой-то момент я почувствовал, как меня слега повело.

- Пойду,   умоюсь, - зачем-то доложил я, - а то вся физиономия горит, и пошел в ванную. Она была облицована новыми плитками, сиреневыми, так что ощущалась прохлада, и подставил голову под холодную струю. Это привело меня в чувство, ибо выпито было уже немало. Тем более, что в последнее время я не злоупотреблял, а ограничивался одной, максимум, двумя бутылками пива.

- Ну, все в порядке. Я пригладил мокрые волосы и плюхнулся рядом с Николаем. Но тот тоже встал, и направился по моему же пути.

Мы выпили еще, но чисто символически, и я снова взглянул на фотографию, что не ускользнуло от его внимания:

- Да, это жена и дочь.

- И как? – вопрос в свете нашего прошлого разговора был абсолютно бессмысленным, но неизбежным.

- А никак.   Он встал и повертел фотографию в руках. – Все, п%*@.

- Но почему? – Он только пожал плечами, а мое сознание на миг просветлело, ибо и я искал ответ. Уже год. И не понимал.

- Потому. Потому что я больше не мог.

Он не договорил, а я и так понял.

- Ладно, это слишком личное. Давай, еще выпьем. За прекрасных дам. И не дам, и не вам. Стоя.

Мы встали, как два тополя на Плющихе, чокнулись, покачиваясь, как от ветра. И все прошло на ура, не задерживаясь. И запили пивом, забыв, что такой ерш даст знать о себе не сейчас, а утром. Даже не утром, а когда будет казаться, что все прошло, неумолимо настигнет жесточайший отходняк. Правда, мы допили последние капли… Но он, казалось, еще не все сказал:

- Да, мне хватило только одной встречи, – я понял, что он имеет в виду, - и все, пропал…  Ну, что там по ящику?   Он взял пульт и начал переключать каналы, а я лихорадочно соображал: так, если то, что говорит Николай, правда ли, что их знакомство ограничилось одной встречей. И все. Значит, мне надо искать причину в другом, то есть, в себе. Но разве ж я не старался? Мне стало себя жалко, особенно сейчас, под воздействием алкогольных паров, ибо я знал, что у Елены сейчас никого нет, да и сам я практически ни с кем не встречаюсь. Так, было пару раз, ко взаимному удовольствию, но разве ж это можно считать чем-то серьезным? И, может, Николай мне ничего мне не рассказывал, а я вложил в его уста свои подсознательные мысли? Сейчас же они путались опять, и я плохо осознавал даже то, что говорил диктор.

- Ну, Вован, давай еще по одной… Мой визави наполнил рюмки, и протянул мне хрустейший огурец. Я сделал маленький глоточек и поставил рюмку… Прошла. Почему-то пить больше не хотелось.

Какое-то время мы были погружены в собственные мысли, о чем-то говорили, комментировали, но существовали каждый сам по себе. Повернувшись, я почувствовал, что Николай опять что-то рассказывает: «И я до сих пор прихожу к той самой поликлинике… Смотрю, как она уходит, и не могу сделать ни шага навстречу, ни подойти к ней. Хотя. Имею ли я право? Разрушать не мной созданное, когда свое уже разрушил. Ты как считаешь? » – Но это было не ко мне, а в пространство. Но в глазах его я прочел тоску, или хотел прочитать? Ибо обладал знанием, но не средствами для действия. «И я не могу к ней подойти. Наверное, там любящий муж и все такое. Зачем? Ну извини, тебе это, наверное, совсем не интересно,   и не нужно.   Извини. Может, что-нибудь придумаем? » Еще более абстрактно, но мне интересно

- Я позвоню. – Николай протянул мне трубку. На какое-то мгновение мне показалось, что вот, я позвоню, и все решится. Хотя, повторяю, к этому времени сердце мое стало биться относительно спокойно. То есть, все улеглось, и я воспринимал все реально. Но что делают несколько рюмок. Мы оба были в волнистом состоянии – то наступали моменты отрезвления, то затемнения, однако к пределу не подошли.

Итак, я набрал номер.

- Лена, это ты?

- Да, и что?

- Как дела?

- Ты же знаешь. Все в порядке. У Алешки почти все пятерки… И…

- Так, может, чтобы все было еще лучше, ты вернешься? Или я?

- Ты что, Володя, выпил?

- Да, немного. Но могу приехать. Если хочешь.

- Господи, зачем? Особенно, сейчас. Можешь позвонить завтра, если вспомнишь, конечно.

- А, может быть, ты приедешь? Я в гостях, и он парень – хоть куда. (Впрочем, парень в наше время относится ко всем мужчинам от двенадцати и до, однако…)

- Вот еще, ублажать двух пьяных мужиков. Еще чего не хватало! – Лена всегда относилась к пьянству и потреблению резко отрицательно, и поэтому ее реакция была предсказуема.

- Ну, … - я замялся,   действительно, бесполезно воду в ступе толочь,    потом меня вдруг прорезало – а что, если использовать обратный ход?   И я,   еще не прощаясь с бывшей супругой, передал трубку Николаю, сказав: Видишь, она не хочет приезжать, попробуй, да?

Мой нынешний собутыльник, и неплохой парень, находившейся примерно в такой же кондиции, поддержал меня:

- Действительно, приезжайте, а то мы сами можем заехать.

- А зачем? Тем более, в таком состоянии.

- Ну, два мужика. Мы тут… - Ик (не в трубку), простите. Глаза еще не совсем мутные, но речь… Она подводит, хотя переводчика пока не требуется. Нам… Скра… скрасить наше су-сущществоввание… приятным женским обществом. Нет-то мы с-совсем од-дичаем. Он явно не узнавал ее искаженного телефоном голоса. А она – может, чего и почувствовала, но все равно вряд ли могла представить, что ее соблазнитель находится в обществе ее же бывшего мужа. Николай же воодушевленно продолжал.

- Мы страдаем, и пьем, и неужели Вам нас не жалко. – Да, его попытки казались неудачными. – Мы абсолютно без женского общества, и давно. И некого и некому...

- ****острадальцы, значит? -  мне показалось, что  я ослышался, ибо ее нежные уста ранее… Но что было тогда?   Кошмар какой-то. Или же я раньше не замечал? Нет, такого просто не могло быть. И Николай тоже опешил. Он-то совсем не знал, кто на другом конце провода. Но нашелся:

- Нет, что Вы! Просто два мужика и море водки, – он явно преувеличивал, -  просто пьянка, безо всякого просвета. Мы окончательно брошенные, оставленные. А я от Вас этого не ожидал. Мы уже вообще страдать не можем. Безо всякого сомнения, здесь он не мог  говорить правды.

- И, значит, не перед кем бахвалиться и показывать свою удаль?

- Зачем Вы так? Просто звереем, и вообще.

- Ладно, сначала проспитесь, - но голос ее, как мне показалось, был несколько заинтересованным, ибо Николай откровенно ерничал. Интересно, что привлекает женщин?

- Да нет, все пока нормально. Правда, Николай? – он кивнул мне, и я не мог не согласиться. – А иначе озвереем. А так – еще и «Шампанское» не открыли, в холодильнике. Вас дожидается. И Ваш муж.

- Бывший…

- Ну и что? Ведь все равно этот эпитет ничего не отменит. Правда? И забыть нельзя. И мужик нормальный.

- А Вы? – вот, настоящая женщина!

- Тоже. И очень брошенный. Правда, не женой, но все-таки… Он соврал, что в такой ситуации оправдано.

- Значит, оба заслужили. – Хм, как она его. И меня, соответственно.

- Н-нет, жизнь. А Вас зовут Лена, да?

- Странно, как Вы в таком состоянии смогли запомнить?

- … Васильевна, - продолжал он, не обратив внимания на эту сентенцию, - и, конечно же, доктор.

- О, Вы еще и прозорливы, - я чувствовал, как она усмехается, но, по непонятной мне причине, продолжает разговор, - но Вам это не поможет.

- Ну почему. Сознание наше плавает, и то, что вчера казалось невозможным, сегодня – вполне реально. Как волна – то зальет, то выбросит наверх, и покажется иначе.

- Если не захлебнешься.

- А можно вдохнуть побольше, и нырнуть. А Вы носите очки, так? И волосы у Вас вьющиеся, темные, и Вы их иногда подвязываете. Ну, как это называется? Такое колечко, резинка. И талия у Вас немного полновата, но это только красит. - Николай, пожалуй, завелся…

- Боже, Вы провидец, и еще философ. И провидец. - Неизвестно, о чем она думала в этот момент, ну уж, всяко не вспоминала о давешних событиях. Хотя, кто знает.

Услышав это, Николай как-то странно отвернулся, и я почувствовал, что вот-вот может наступить момент осознания. Может, но вряд ли наступит… Ибо Николай не осознавал, что кто-то может находиться рядом и упал в море своих грез. А я? Он смахнул что-то, и передал трубку мне – видно, Елена сказала ему об этом, либо не смог говорить.

- Вы что там, психи ненормальные? – она отчитывала меня, будто имела на это право, - совсем накушались?

- Нет, не очень, - хочешь не хочешь, надо было держать марку, - но, знаешь...

- Уже слышала.

- Так, может, все-таки? – я говорил автоматически, и Елена не могла этого не чувствовать.     

-  Нет, ты же знаешь, что это бесполезный разговор. Кому-кому, а мне-то не знать! Даже если она согласится. – В одну реку два раза не войдешь.

- А в тебя? – я произнес чисто автоматически, но Елена этого как бы не слышала, и спокойно распрощалась. Может, оно и к лучшему. Не может, а даже точно. Я стоял, опираясь о косяк, в то время, как Владимир, поменявшись со мной местами, наливал очередные рюмки… Мы выпили, не закусывая. А он продолжал, забыв, на чем остановился.

- И вот, когда я ушел из поликлиники, я почувствовал, что и домой не смогу вернуться. Стоп. Нет, не сразу, а через пару дней. И как бы потерял себя. Да. И тут встретил Катю. Она меня спасла, но не ото всего. Ты понимаешь. Да, я тебе говорил, повторяюсь. На этом Николай замолчал.

- И что Катя?

Он рассмеялся:

- Это сложный вопрос, Она тоже, по-моему, в себе до конца не разобралась. Давай, за нее. Ангела-сохранителя.

Мы выпили опять, но символически, только по глотку – нам уже и так  хватило. И хорошо, что Елена так и не согласилась приехать. Ибо мы представляли собой весьма и весьма колоритное зрелище – раскраснелись, речь стала бессвязной, сбитые галстуки – да, по этой принадлежности мы отличались от синих воротничков, но состояние было не лучше. Но еще контролировали себя. Так, относительно домов и деревьев, не более. А дождь все шумел, и капал на подоконник. Но он все же продолжал:

- Да, Катя – моя спасительница. И не более. Впрочем, я ничего ей не рассказывал, даже как тебе. Да. Но и смотреть на нее – уже от этого становится покойно и приятно. А уж голос! И притом – абсолютно одна. Ухаживать за ней бесполезно, да мне и не нужно. Мы говорим. Она – как психотерапевт. Он помолчал, теряя нить разговора. О чем это я? Ах, о Кате. Так вот, мы встретились в тот момент, когда я был в состоянии полного раздрая, и она, как психотерапевт, постепенно привела меня в норму. И, можешь поверить, за год знакомства я узнал о ней не более, чем, допустим, о тебе. Только то, что у нее две девочки. И я не думал раньше, что с женщиной возможна только дружба. Давай за нее. Как будто он забыл, что мы только что поднимали этот тост…

А потом пошли варить кофе, все же помня, что он как-то способствует.   Он, конечно же, убежал, зашипел на раскаленной конфорке, как мы ни следили. И черт с ним. Вытерли влажной тряпкой с “Ferry”.   И выпили по две чашечки около раскрытого окна.   Встать с жестких табуреток было пока не под силу. Калейдоскопические круги плыли перед глазами, и остановить это бесконечное вращение было невозможно. И мы сидели молча, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. В половине десятого мы с трудом поднялись посмотреть спортивные новости  - на какое все же место поднялся наш любимый «Зенит». По дороге я поплелся в туалет, придерживаясь за кафельную стенку. На мое обвисшее хозяйство и самому смотреть было стыдно, не то, что демонстрировать кому бы то ни было. Короче, женщина если и была нужна, но только для утешения. А, может, и вовсе нет, чтобы не было стыдно утром.

Так или иначе, мы успели к началу спортивных новостей, которые, однако, были прерваны надоедливой, но неизбежной рекламой. Все же мы усидели, дождавшись, пока объявили, что наши поднялись на второе место. Впереди – только никому не известные «Крылышки», которых никто вообще не принимал всерьез. Разве что вмешается «Спартачок», если мобилизуется и помогут судьи. Обсудив сей положительный факт, мы решили выпить еще раз, и чуть не расслышали, как  промурлыкал звонок… В дверь.    

3.

Звонок, действительно, был неожиданным.

- Черт, кого может занести в такую погоду? – незлобливо выругался Николай, явно не ожидающий никаких гостей. Действительно, за окном хлестал настоящий ливень, и ветер гнал бесконечные тучи от горизонта до горизонта. Николай все же встал, заправил выбившуюся рубашку в брюки и поплелся открывать, даже не удосужившись глянуть в глазок.

- Катя? Вот не ожидал! Заходи, да нет, туфли можешь не снимать.  

Через несколько секунд я услышал очень приятный женский голос, и тоже поспешил привести себя в порядок. Возможный, конечно, в данной ситуации.

Николай появился вместе с очаровательной шатенкой, очень ладной, в темно-синих джинсах и облегающей светлой футболке прямо на голое тело. Она прошествовала босиком, нисколько не стесняясь, и, видно, была тут своим человеком. Я замер, буквально пожирая ее взглядом, и молил бога, чтобы она этого не заметила. Ибо футболка в некоторых местах, куда упали крупные капли, намокла, и явственно обрисовывался упругий сосок… Мне было достаточно одного взгляда, чтобы понять – я пропал. Даже на чужой территории. Мало ли что говорил Николай – а вдруг их связывало нечто большее, нежели дружба.

Она же, лишь слегка кивнув мне, обратилась к Николаю, продолжая разговор:

- Еле успела добежать от машины, дождина – просто ужас. А днем было так хорошо. – И тут же без перехода, - а я смотрю, тут у вас пьянка в полном разгаре. За что пьете?

- Это Катя, а это – Владимир, - едва успел представить нас друг другу Николай, - я тебе о нем говорил. Интересно, когда, подумал я, и ляпнул:

- А мы тут Вас вспоминали, долго жить будете!

- Ну, о Вас этого не скажешь, - заметила она почти безразлично, если будете продолжать в том же духе. И была права.  

- Ладно, не сердись, - растаял Николай, - понимаешь, непогода, одни, брошенные, без женского внимания.

- И потому не закусываете, и плачетесь друг другу в жилетку.

- Да, - виновато кивнул Николай, - плачемся, а что остается. Она толкнула его в бок:

- Хорошо, пойду, посмотрю, что можно сделать. И прошествовала на кухню.

Я же сидел ошарашенный, ибо в прошлый раз видел ее только издалека. Но действительность, как это ни банально, превзошла все ожидания. Или это генерировал волны мой больной и утомленный мозг? Я допил холодный кофе, попытался сконцентрироваться хотя бы до той степени, чтобы изображение не двоилось. И мне стало себя жалко. За никчемность и заброшенность. Я, конечно, утрирую. Но все же… Я высунул голову в окно, навстречу дождю, в надежде глотнуть свежего воздуха – но, увы,   это слабо помогало.

Катя запихала в наши голодные рты наскоро приготовленные котлеты, с горошком вместо гарнира, политые кетчупом, и мы послушно это съели. Сама же выпила полстаканчика сока, а от шампанского и конфет отказалась.

- Ну вот, скоро на людей будете похожи. Она сидела в единственном кресле и курила тоненькую сигарету. Потом вышла: - надо проветрить, а то можно задохнуться. Николай только кивнул в ответ...

Около одиннадцати, убедившись, что мы еще в состоянии контролировать собственное поведение и больше пить не будем, и, сославшись на то что ей завтра рано на работу, Катя стала прощаться.

Решив навязаться, я вставил:

- Да и я, пожалуй, тоже пойду. Мне рядом. Заодно провожу даму, если нет возражений.

- Хм, толку-то от такого провожатого, - она в очередной раз скептически посмотрела на меня, правда, я уже немного оклемался – то есть, законсервировался в предыдущем состоянии, то есть, мог поддерживать разговор и не нести пьяный бред, - да ладно уж.

- А ты сам-то дойдешь? –  и Николай сомневался, - я, допустим, могу только упасть в койку.

- Чего уж, проконтролирую, - усмехнулась Катя, подставляя ему щеку для поцелуя, а мне оставалось надеяться, что она живет не слишком далеко, и я потом смогу добраться домой, не встретившись с нежелательными элементами типа отвязанных малолеток или бдительной милиции, если не сумею поймать машину. Что довольно-таки сложно в такую непогоду. При этом я как-то не обратил внимания на ту ее фразу, в которой она обещала проконтролировать процесс, в котором в роли провожатого должен был выступать я, мужчина.

Мы спустились вниз на лифте. Дождь уменьшил свою, так сказать, интенсивность.

- Сейчас, подожди, - Катя щелкнула пультом, и мы побежали через лужи к стоявшей почти у подъезда машине.

Я плюхнулся на сиденье, и во второй раз оказался в качестве пассажира, теперь уж маленького VV. Да, если бы я рискнул сесть за руль, то, по закону подлости, точно бы оказался без прав минимум на год. Но нафига ей нужен провожатый? Может, она просто решила доставить меня домой, как сестра милосердия, выносящая с поля раненого? Но откуда она может знать, где я живу? Ведь и у Николая был только мой телефон, которым мы обменялись при знакомстве, и все. Чудеса в решете. Но мысль моя, увы, запаздывала. Вскоре Катя, хранившая полное молчание и лишь изредка чертыхавшаяся, объезжая колдобины, остановилась и сказала:

- Все, приехали. И вынула ключ зажигания из машины.

Ага, недалеко, доберусь, - подумал я, закрывая дверь и стараясь при этом не хлопать. И лишь после этого, оглядевшись, заметил, что машина стоит как раз у моего подъезда.  

- Н-ну почему ж-женщины такие умные, - бормотал я себе под нос, - все знают, и даже домой доставили, блин. Чего бы это значило?

- Вы что-то сказали? – спросила Екатерина,   давайте скорее, а то прохладно, и, ничего не сказав более, пошла вперед. Я, обогнав ее, открыл тяжелую дверь, обитую железом, и сердце бешено забилось. А вдруг?

Она уверенно подошла к лифту, не споткнувшись о ступеньки, и нажала кнопку вызова. Я хотел, было подняться на пол-этажа, посмотреть почту – но вряд ли мне кто писал. Да и кроме рекламы наверняка ничего не было, и потому даже не дернулся. Скрипя, кабина остановилась перед нами. Екатерина пропустила меня вперед и нажал кнопу моего этажа. Я сам это заметил, и утвердительно сказала:

- Шестой?

Мне оставалось только покорно кивнуть.

Ну и дела. Лифт послушно дернулся вверх. Я не знал, что говорить и думать, но дверь открылась опять. Сегодня почему-то двери и открываются, и закрываются. А что поделаешь? Я инстинктивно вышел, а она осталась в лифте. И чудом успел обернуться и поставить ногу, когда она сказала:

- Ну вот, и хорошо. А мне выше. Она явно не собиралась выходить, справедливо посчитав свою миссию выполненной.

- А как же? – я искренне, как мне показалось, сыграл недоумение, - я еще и Вас не проводил, и сам не доставлен.

Она улыбнулась, но с таким выражением, как будто обращалась к камню:

- Ну, пару этажей я и сама могу доехать, если Вы не сломаете лифт.

- Постойте,   – продолжал упорствовать я, - не понимаю, как это пару этажей?

Она терпеливо разъяснила:

- Так, заметно, некоторые не отличаются ни умом, ни сообразительностью. Ни, тем более, наблюдательностью.

- Постойте, - я лихорадочно соображал, но умственные способности остались где-то за пределами выпитого, но мне ужасно не хотелось, чтобы она уходила, - неужели Вы способны бросить человека так, буквально в двух шагах? А вдруг я не смогу попасть домой, и Вас потом будет мучить совесть?   - говоря это, я совсем не думал о том, что ее тоже может кто-то ждать, а она вынуждена тратить свое драгоценное время на полупьяного и совсем незнакомого мужика.

Непонятно почему – скорее, из неосознанного сострадания, но Катя вышла из лифта.

- Ладно уж, и спать уложу, а то, действительно… С Вас станется.

К счастью, мне не пришлось долго рыться по карманам в поисках ключа, и я с первого раза попал в замочную скважину, в очередной раз распахнул дверь, и галантно, (интересно, как это выглядело со стороны), пропустил даму вперед.

- Вот, мое жилище.

Екатерина с видимым безразличием оглядела жуткую прихожую, но ничего не сказала. Действительно, что интересного может быть в стоптанных тапочках, коробке из-под монитора с грязным бельем (хорошо, что закрыта), и чудом держащейся на гвоздиках вешалке?.

- Сейчас будем пить кофе. Это было как бы паролем. Кофе, наряду с пивом, объединяет. Я провел ее в комнату, по пути пнув носки под диван. Хорошо, что утром сподобился убрать постель. В общем, бардак был рамках допустимого, если не считать скопившейся кое-где пыли. Екатерина даже не поморщилась, а только распахнула окно, впуская прохладный ночной воздух.   Я же поспешил в кухню. У меня замечательная кофеварка на две чашки – насыпаешь кофе, заливаешь кипятком, прижимаешь ступицей. И – готово. Жидкость просачивается вверх, осадок остается внизу, и аромат не пропадает зря. Чайник кипит быстро, и вот я спешу в кухню с подносиком, с двумя чашечками, очень симпатичными, с золотой каемочкой. Кобальтовые, то есть. Точно такие же были у нас дома, и я прикупил по случаю полдюжины таких же, возможно, как воспоминания, или по привычке.

Так или иначе, я доставил кофе горячим и не расплескал. Кофе был, действительно, превосходным. Аромат наполнил комнату.

- Осторожно, он горячий! – предупредил я девушку, но она уже осторожно взяла чашечку и сделала маленький глоточек.

- Да, очень приятный вкус.    

- Может, сахар нужен, или? – я вспомнил, что у меня совершенно случайно оказалась нераспечатанная плитка шоколада. Да, сейчас.

Я достал ее из старого серванта, развернул и положил перед Екатериной.

- Пожалуйста. Она только кивнула и отломила маленький кусочек. Кофе она пила не спеша, словно смакуя каждый глоток. Я полностью мобилизовался, но забыл о своем, и он немного остыл. Сегодня я его поглотил столько,   что стал почти наркоманом. Я предложил ей сигарету прямо в комнате, но она отказалась, и мы пошли на кухню. И я снова не мог отвести от нее глаз, даже зная, что она чувствует мой взгляд спиной, но из вежливости не делает замечаний, тем более, что я-таки был не по пьяному сдержан.

- Вот. Я еще не мог представить, о чем говорить, да и она, наверное, уже устала, и потому задал удивительно глупый вопрос, не требующий ни ответа, ни размышлений.

- Вы что, на самом деле знали, где я живу, или как?

А она встряхнула спадающими на высокий лоб волосами, и снисходительно произнесла:

- Вы, мужчины (мне не понравилась, что она обобщает, но что я мог поделать? – умные слова не шли в голову, и соображение подводило), ужасно ненаблюдательны (увы, это так), пока вам чего-нибудь не понадобится. Я живу двумя этажами выше.

- А я почему до сих пор не знаю? – сегодня, я понял, что лучше ничему не удивляться.    

- Значит, не нужно было.

Нет, такого быть просто не могло. Хотя что я говорю – конечно, если выходишь в разное время с соседями, то можно и десть лет прожить, ни разу не столкнувшись. А вот ее VV я запомнил. Но никогда не видел, как она из него выходила.

- И еще у Вас бардовая 99, так? – продолжала Екатерина, ничуть не заинтересованная моим замешательством, - так кстати, где она?

Я махнул рукой:

- Да бросил, мы поехали на его машине, ничего, до утра простоит. Надеюсь.

- В наше-то время, когда всюду такое творится…

- Так Вы же не побоялись зайти в гости к почти незнакомому мужчине. Так что…

- Ну, сегодня Вы вряд ли представляете опасность, - она опять усмехнулась,   да и Коля знает, куда мы поехали. Впрочем, мне действительно пора. Спасибо за кофе. Он на самом деле превосходный.

Впоследствии я благодарил бога за то, что не сделал в тот вечер никаких глупостей, не приставал к ней, и никаких поползновений или намеков. Даже в том состоянии я понял. Нет, ничего не понял, а почувствовал нутром. Пусть и наполненным антисоциальными продуктами. Но печень еще работала. Я проводил ее, постоял на площадке, пока она не зашла в свою квартиру – поднялась на два этажа пешком, а не на лифте.

Хлопнула дверь, и я вернулся восвояси, только сейчас почувствовав, как глубоко нагрузился.

Излишне будет говорить, что утром я с нетерпением ждал ее у подъезда. Какое-то неведомое чутье подсказало мне, что это единственный шанс. Правда, перед этим мне пришлось встать по будильнику, насиловать себя ледяным душем и не более приятными процедурами, потом сгонять за машиной – пусть всего квартал, с надеждой, что найду ее на месте в целости и сохранности.    

Может, тому способствовал дождь, или, как говорят у них, Провидение, все было в том состоянии, в каком я оставил. Даже дворники приветливо готовились к работе. Видно, непогода отпугнула даже мелких хулиганов. Я только боялся опоздать и пропустить Екатерину, как будто в этом заключалась моя судьба. Я невольно подумал, что спешу, как на свидание. На первое, в семнадцать лет, когда это было осознано.

Катя еще не выходила – ее VV стоял на прежнем месте, и я смог немного расслабиться, в то же время не спуская взгляда с подъезда. Что творилось в моей голове – не передать – то мне казалось, что она пробежала и уехала на другой машине, то - что она вовсе передумала и решила остаться дома. Я то выходил из машины и нервно закуривал на улице, тут же гася сигарету, опять возвращался в машину ми настраивался на новую радиостанцию FM. Впрочем, ждать пришлось не более получаса. Екатерина вышла, огляделась по сторонам и направилась к своей машине. И мне пришлось проявить недюжинную проворность, чтобы выскочить и открыть перед ней дверь. Как можно более галантно:

- Прошу! – наглость моя перемежалась с неуверенностью. Не знаю что почувствовала и поняла Катя, но, с ее стороны, это был весьма рискованный эксперимент. Надо отдать ей должное, но она ничуть не удивилась, и восприняла как должное. Тем более, что я был чисто выбрит, в белой рубашке с коротким рукавом, идеально отглаженный брюках, а модный пиджак – приобрел по случаю, на распродаже, небрежно лежал на заднем сиденье.

Не изменяя внимательного выражения лица, она, не раздумывая, села рядом со мной, не преминув добавить:

- Тогда придется поработать водителем и вечером. Разве она могла сомневаться в моем ответе!

- В чем сложность! – ответ мой мог показаться нарочитым, но я был уверен, что она поймет все, как надо. Нет, это я подумал уже потом, а сейчас мне хотелось только одного – лишь бы она…  Куда?

- Туда… И мы поехали почти через весь город, и я молил бога о том, чтобы на пути не попался гаишник, которого не сбил бы столку ни запах мяты – я усиленно сожрал пару жвачек, ни принятая ударная доза антиполицая. Действительно, не появись Катя, наши с Николаем печенки годились к утру разве что на ядовитую прикормку для крыс. Но, наверное, умные твари обошли бы ее стороной.

Так или иначе, примерно через полчаса мы были на месте, причем во время пути мне приходилось сдерживаться, чтобы не положить (наверняка получил бы по физиономии!) руку на ее бесподобную коленку, обтянутую почти невесомой колготкой (так правильно?),   и Катя, выйдя из машины, легко бросила:

- В половине седьмого. В полной уверенности, что ее указание будет беспрекословно выполнено.

- Хорошо, а если нужно будет раньше? – едва сдерживаясь от беспричинной радости, спросил я, - тогда позвоните по мобильнику – и протянул ей несколько визитных карточек. Она взглянула на них мельком и бросила в маленькую черную сумочку на длинной ручке, удивительно гармонирующую со строгим темным костюмом и ослепительно белой блузкой. Совсем не такая девчонка, как вчера, а неприступная леди. (Правда, леди неприступны только внешне, но это замечание не имеет отношения ни к делу, ни к самой Кате). Да, Екатерина была настоящей женщиной. И она легкой царственной походкой пошла вперед, зная, что я не смогу удержаться от искушения посмотреть вслед. Вполне возможно, что ей-то было все равно – ну, подвез сосед – и за то сам должен быть благодарен. Но как уверена! За всю дорогу она не произнесла ни слова, если не считать комментариев на предмет выбора мною дороги, а выражения глаз ее я не мог видеть из-за темных солнцезащитных очков…

Я вернулся домой, как говорят, на автопилоте – мобилизовавшись, я смог доехать только в один конец. Раздевшись, я плюхнулся в постель – понятно, какой сон у меня был прошлой ночью, и каких усилий стоил подъем – но иначе я не мог. Положив телефон рядом с собой, я отрубился. Мне ничего не снилось, так велико было напряжение. Но часа в три солнце, совершив свой неизбежный поворот, разбудило-таки меня. Быстро вскочив, я стал приводить свое жилище в божеский вид. И так трудился до пяти, затем – опять холодный душ, и вперед.   Лишь бы Катя не дождалась и не передумала. Теперь, правда, я вед машину более уверенно, так как организм взял свое. А от лишнего я, пардон, освободился. Позвонил Николаю – он возился в гараже с машиной, но не слишком успешно. Я-то его понимал! Но не сказал о своих планах, и угрызения совести меня не мучили.

Екатерина появилась ровно в половине седьмого, немного усталая, но по-прежнему неприступная. Она откинулась на мягкое кресло, и только взглядом поблагодарила меня – наверное, у нее выдался непростой день. Но как она была хороша! Я не мог оторвать взгляд от своей дамы, но ничего не спрашивал, и вел машину не спеша, благо улицы были пусты по причине субботы.

- Может, поужинаем где, если не спешите? – я, наконец, набрался наглости, и, к тому же, сам испытывал чувство голода. И не мудрено. Но это было, конечно, предлогом – мне так не хотелось расставаться с Катей.

- Кто девушку ужинает, то ее и танцует? – усмехнулась она, но в глазах заблестели озорные огоньки…

- Увы, чаще бывает совсем наоборот. Я тоже не мог оставаться полностью безразличным, - но, меж тем, поужинать не мешало бы. Катя промолчала, и не принимая, и не отклоняя предложения, и я становился перед небольшим китайским рестораном, который был вполне доступен даже с учетом моих скромных возможностей, а меню – весьма привлекательным. Я заметил, что таких ресторанов в Питере появилось множество, и цены были настолько низкими, что волей не волей не могла не прийти мысль об очередной экспансии.

… Катя от души смеялась, пытаясь зацепить палочками кусочки мяса и рисовые зернышки, но осталась довольна. И даже с некоторой признательностью посмотрела на меня. А мне было достаточно одного ее присутствия и бесподобного жасминового чая.   Который, ко всему прочему, оказывал благотворное действие на мое самочувствие.

…Вечером Катя снова зашла ко мне выпить чашечку кофе. Относительный порядок вызвал некоторое одобрение, правда, не высказанное вслух, но которого я не мог не почувствовать. Проводив гостью, я предался бесплодным мечтам, удивляясь, как быстро все может измениться в жизни, и еще тому, что Николай так и не запал на такую женщину, хотя некоторые понятия воистину необъяснимы.

Так или иначе, мы стали встречаться. То есть, не встречаться мы не могли, так как я старался увидеть Катю при первой возможности, а расстояние в два этажа не было непреодолимым. Мы, конечно, не договаривались, а так, как бы случайно. И постепенно привыкали друг к другу. Иногда мы сидели  у Николая, попивая пиво и беседуя о смысле жизни, иногда мне удавалось вытащить ее на выставку или на пляж. Но там мне приходилось охранять ее от всевозможных любителей. Ибо она не могла не привлекать внимание мужской половины общества. И я замечал завистливые взгляды, и отвечал соответственно, не позволяя в то же время себе никаких поползновений… В общем, мы стали добрыми друзьями, и даже ее дочки прибегали ко мне поиграть на компьютере или переписать новую игру. Вот так. Вероятно, Катя не могла не заметить, что я ею более чем увлечен. Но ничего не мог сказать, как будто язык мой налился свинцом. Ей ничего не стоило забежать ко мне на чашечку кофе, поговорить. Однако мы не были до конца откровенными, поскольку подспудно происходили совсем другие процессы, уже совсем не управляемые, на подсознательном уровне. Я не делал попыток обнять или как-то приласкать ее, высказать свои чувства. В общем, вел себя подобающе. То есть, где-то рядом, и, в то же время, на расстоянии. И я уже считал, что вскоре стану таким же ее приятелем, как и Николай, хорошим другом, и не более.   Однако это меня не устраивало, но я не знал как, и, более того, боялся сделать первый шаг… Но ждала ли она его – вот в чем вопрос… И потому я медлил, даже слишком.

В одной постели мы оказались месяца через два после знакомства, когда казалось, что мои шансы неуклонно стремятся к нулю, как парабола, и, естественно, на ее территории. И только тогда, когда Катя сама решила, что ей это нужно, даже не намекнув и не дав повода. А потом не высказав укора за мои действия. И я до сих пор, уже изучив каждую клеточку ее тела, и получив вещественное доказательство, пусть даже не закреплено официально – как она решилась,    – не набрался храбрости спросить об этом… Впрочем, к этому все и шло. – В какой-то момент я заметил, что Катя, может быть, обмолвившись, произнесла «мы», то есть, имела в виду нас обоих, может, по совсем незначительному поводу, но это все же объединяло. И принимала знаки внимания как должное. Это грело и давало какие-то шансы. Еще до того я, грешным делом, в своих видениях представлял теперь не Елену, как ни сильна казалась мне привязанность к жене. И уже не мог определить, чего мне хочется больше – вернуть Лену, или быть с Катей. Хотя, если не лукавить, то Катя вытеснила всех других женщин из моего сознания. Ей ничего не стоило прийти ко мне в любое время, даже вечером, уложив девочек спать, посмотреть кино, просто поболтать. Как будто так и должно быть. Она могла прийти и в джинсах с футболкой, и в домашнем халате, и строгом на выход, костюме. И при том была неизменно естественна. Аккуратно уложенные волосы, добрый и понимающий, но, в то же время, предостерегающий от поползновений, взгляд. Мне было хорошо, я не делал никаких попыток к сближению, чтобы не нарушить постепенно устанавливающейся гармонии. Редко, но и я заходил к ней, удивляясь идеальному порядку, который наверняка помогали наводить девчонки. Но почему-то всегда спешил откланяться, чувствуя себя несколько неудобно. Я втянулся в холостяцкий образ, и этот уют невольно напоминал мне то, чего не так давно я лишился. Может, не совсем по своей вине, но все же ответственности за произошедшее до конца я не мог снять с себя.

О чем мы говорили? Да обо всем, и ни о чем одновременно. Глубины моего сознания были надежно блокированы, и Катя, наверное, это чувствовала. Да я и сам особенно не лез с расспросами, стараясь не затрагивать того, что невольно могло поставить ее в неловкое положение, или же заставить быть излишне откровенной. Так все и шло, пока… 

Я сидел углубившись в программу и обложившись со всех сторон бумагами. Единственное,   я иногда выходил покурить на кухню и налить себе очередную чашку растворимого кофе,   дабы не тратить время на приготовление натурального. Дела продвигались, и я с азартом стремился закончить очередной проект, чтобы на следующей неделе приступить к его реализации в натуре. И посему недовольно среагировал на звонок.  

- Это я, - Катя, начинала, как всегда, без предисловия, - я спускаюсь к тебе, у меня что-то антенна барахлит,   а хочется фильм досмотреть. Не возражаешь?

Ну что я мог сказать?

- Конечно, жду. Какая программа?

- «11 канал».

Я включил телевизор, с некоторой тоской подумав, что не успею сделать задуманное, и, открыв входную дверь, пошел на кухню – вряд ли Катя удовлетворится растворимым кофе. В то же время мне, и самому не мешало малость передохнуть. Не успел закипеть чайник, как дверь скрипнула и закрылась, послышались легкие шаги. Когда я вернулся с чашечкой дымящегося ароматного напитка, Катя уже сидела в кресле, увлеченная происходящем не экране действом. Она только кивнула мне, не отвлекаясь. На этот раз одета она была совсем по-домашнему – тапочки без задника, клетчатая юбка – шотландка, вокруг тела болталась свободная светло-салатная не заправленная футболка. В руках она вертела початую пачку сигарет и ключ.   Она положила их на столик и придвинула кресло ближе к телевизору. И, конечно же, под ней больше ничего не было. Неужели она вообще считает меня бесчувственным и бесполым, не способным обратить внимание на ее несомненные достоинства? Ладно, чего уж там. Дружба дороже, да? Зафиксировав сей факт, я отогнал неподобающие мысли. Но ее очаровательные ножки, закинутые друг на друга, позолоченные летним северным загаром, то и дело притягивали мое внимание, но я решил-таки доделать, насколько это возможно, свою работу.

Звуки, доносившиеся из телевизора, меня не отвлекали, и дело продвигалось, тем более, что Катя убавила звук. Однако пришло время неизбежной рекламы, телек снова взревел, и она, потянувшись, сказала:

- Пойду, покурю на кухне.

Я составил ей компанию, но она была во власти фильма. Наверное, он был действительно интересным. И я только улыбнулся ей, а она, откинув упавшие на лоб волосы, улыбнулась в ответ, а потом снова вернулась в кресло – рекламная, так сказать, пауза, закончилась. А мне было трудно снова собраться и работать.

Наконец, длиннющий двухсерийный фильм закончился, и Катя сказала в возбуждении:

- Да, я так и знала. Вот мерзавец какой! И как они его раньше не раскусили!

- Кого?

- Убийцу-маньяка, конечно! Мне-то сразу его рожа не понравилась, несмотря на то, что полицейский.

- Наверное, так и было задумано – чтобы ввести в заблуждение зрителя.

- Может, и так. Но я все равно догадалась! – она могла гордиться и таким пустяком. Ну, я пошла.

Ладно, пойдем, посмотрим, что у тебя с антенной,   – я подозревал, что, скорее всего, просто-напросто отвалился штекер, но взял запасной, и заодно переходник, намереваясь быстро справиться с делом и вернуться к своему занятию.

Теперь дверь открыла Катя, и мы оказались в прихожей, где, над стоячим трюмо прямо напротив входа горело бра – видимо, Катя в спешке забыла выключить,   а в комнате мигал телевизор, и доносился хриплый звук. Похоже, мой диагноз подтверждался.

Катя остановилась у входа, я невольно коснулся ее, и все. То есть, я осознал это только потом, а тогда просто обнял сзади ее за плечи и внезапно ощутил мгновенное напряжение, которое не могли скрыть мои тонкие синтетические спортивные брюки. Очевидно, мое возбуждение почувствовала и Катя, но не отодвинулась, но глаза ее – я видел отражение в зеркале – удивленно раскрылись. А я уже не мог совладать с собой – мои руки спустились с ее плеч на грудь. Она успела только протянуть руку и дернуть шнурочек, погрузив нас во тьму…

… Что-то слетело с трельяжа, о который опиралась она, звеня, упало на пол, покатилось в сторону. Чуть не запутавшись о ворох валявшейся на полу одежды, я поднял ее на руки, и понес в спальню, не отрываясь от ее губ, и стараясь на задеть о косяк. Мы опустились на не разобранную кровать, и не выпускал ее из объятий, потрясенный происшедшим, и боясь произнести неловкое слово. Она только приподнялась и выдернула простыню, чтобы хоть как-то прикрыться. Но все равно диалог, поддерживаемы только легкими касаниями друг друга, прерывистым дыханием, происходил между нами….

«Так ты хоть понимаешь, что сделал? » - Ответа не ожидалось, так как вопрос не был задан, она просто послала его в мое подсознание.   «Неужели я ... » …«…не заслужила иного» – это продолжал я  за нее, - а сам: «Еще не совсем осознал. Наверное, надо было иначе, и раньше». – «А чего же ты ждал? Был и более подходящий момент». - «Но ведь не мог так, просто сказать, ну, давай, или начать заигрывать. Ты понимаешь? Но и ждать. И тогда все могло просто пропасть.   Ты бы согласилась, хотя не могла не замечать? » – «Да? И ты, правда? » - «Я понимаю, что ты не можешь сдаться и согласиться сама с собой, и ты знаешь мои чувства. Разве я должен был попросить, ну милая, может, мы? А если бы ты сказала  ”Нет”? Что тогда? » – «Ну… Может, и не сказала бы. А могла. Но я должна быть уверена в себе». «А ждала? » – «М-м. Если честно, то не так» – «А как? » Она не ответила, и я не спросил, но мысль моя убежала наружу:   «А сейчас? » – «Много хочешь от женщины сразу, думаешь, воспользовался минутой, и все? » – «Да нет, я-таки мужчина». – «Хм, посмотрим…»  Мне казалось, что я читаю ее мысли, но вслух ничего не было произнесено. Однако ее головка покоилась на моей груди, одной рукой она скинула покрывало, и мы забрались под пододеяльник. Я гладил ее волосы, просеивая сквозь пальцы, а ее губы касались моей шеи, и она прижималась ко мне, и я чувствовал, как бьется ее сердце.

Через некоторое время, расслабившись, Катя, толкнув меня в бок, сказала привычным и почти спокойным тоном, в котором чувствовались и усмешка, и требовательность:

- Ну, по такому случаю даме принесут выпить или кофе в постель? На кухне, в серванте. Там и бокалы.

Я нехотя скатился с кровати, пытаясь в спешке найти что-нибудь из одежды, а она только ехидничала:

- Что, все растерял? Но здесь уже чувствовался элемент нежности, - не надо было так спешить… Хм, теперь говорит! Я все же собрал элементы кроссворда в кучку, и поплелся выполнять задание. Когда я вернулся с двумя бокалами, Катя успела накинуть на себя халат, и сидела, поджав ноги, хитро глядя на меня. Я же ничего не смог различить в ее глазах, но она меня не оттолкнула, а, наоборот, просто прижалась и начала потягивать темный напиток из высокого бокала…

Однако еще долго мы не смогли сказать друг другу хоть простую фразу,   и смотреть друг другу в глаза. Ибо затем должно было последовать что-то другое, более осознанное.

ЗДЕСЬ БОЛЬШАЯ ВСТАВКА ПРО ПОЕЗДКУ.

ПОТОМ – ПРО РОДСТВЕННИКОВ, СОМНЕНИЯ И ПРОЧ…

Наши отношения перешли в другую плоскость, но все равно оставалось слишком много недоговоренного. Она уходила от ответа на главный вопрос, еще не будучи готовой к совместной жизни. Наверное, тогда она была права, и мне оставалось только стараться быть еще более внимательным… 

***

Все стало на свои места. Или только казалось мне, погруженному в собственные переживания. Николай же только посмеивался, глядя на нас, я чувствовал некоторый оттенок горечи. Как ни крути, благодаря ему я устроил, или почти устроил свою жизнь, а он сам? И я почему-то представлял, что мы встретимся вчетвером – я, Катя, Николай и моя бывшая жена. А потом подумал, что, рассказ Николая является не более чем вымыслом, и воображением, и относится совсем не к той Елене? Я встречался с ней несколько раз – Алешка приехал от бабушки и готовился в пятый класс, и мы не могли не общаться. Несколько раз меня так и подмывало спросить Лену, но не представлял, о чем, и как это сделать. При этом я старался не показывать, что у меня все ладно, но, боюсь, моя физиономия говорила сама за себя. И в то же время я был уверен, что постоянного мужчины у Елены нет. Николай же продолжал попивать пиво, но меньше, и жить в одиночестве, совершенно не завидуя моему счастью и не пытаясь сделать решительный шаг. И подтолкнуть я его не мог, ибо как признаться, что его Елена – настоящая или вымышленная – моя жена? Впрочем, никакого давления он бы не потерпел.

Однажды, уже осенью, я все же позвонил Лене. Я сидел дома, и немного выпил, и решил, что пора – состояние эйфории того требовало.

- Ну, как дела?

- Нормально, виделись же недавно, - наши отношения продолжали оставаться неизменно ровными, и все же в ее ответе было некоторое раздражение, - вон, Генку к бабушке отвезла, убралась…

- Нет, я в смысле – ты по-прежнему одна?

- Хм, тебя это интересует… - и она умела поиздеваться на расстоянии, - ты же времени не теряешь, не так ли?

- Ага, все-таки достало, но послушай… И я без остановки выложил ей всю историю, опустив, конечно, некоторые подробности – ту, что поведал мне Николай. Она не перебивала, но в конце рассказа я почувствовал, как она тихонько всхлипнула, даже не пытаясь скрыть своих чувств…

Я схватил мобильник, и бросился вниз, к машине.  

Николай ничуть не удивился, открыв мне дверь. Я же не снижал напора, и действовал, как в угаре.

- Собирайся, поехали! Возражений не последовало, он накинул куртку и только в машине он спросил:

- Послушай, а куда мы, собственно, едем?

- В гости.

- А … Я же не готов, и надо что-то прикупить…

- Не надо, там все есть, - уж в этом-то я был уверен.

А лифт опять полз медленно-медленно, и, казалось, никогда не остановится. И вот… Короткий звонок в дверь, и изумленная Елена на пороге.

Я втолкнул Николая, и, оставшись на площадке, прислонился спиной к захлопнутой двери…

… Ночью меня разбудил настойчивый телефонный звонок. На мобильник. Я, с трудом раскрыв глаза – вечером выпил за успех дела, а Катя уехала в командировку на пару дней, потянулся к трубке, внутренне кляня звонившего в неурочный час:

- Алло?

- Вы оба сумасшедшие! – я без труда узнал голос Елены, - оба, ну, просто…

Я молчал, ожидая, что она еще выдаст.

- Как ты мог, мог, привезти… Его  ко мне!… - но особой ярости в голосе не слышалось.

- А что было делать? – спросонья мой голос хрипел, или от чего-то еще. А она продолжала:

- Да, вы настоящие психи! Такое вытворить! – но тон ее голоса смягчился, и я посчитал возможным вставить слово:

- Ну, и где он? И я не мог понять, то ли плачет она, то ли старается сдержать переполняющие ее чувства. Однако я склонялся ко второму варианту.

- Спит, - выпалила Лена. Уж чем, а непосредственности и честности у нее мог позаимствовать любой, и это тоже было одной из ее самых притягательных сторон. И потому я не стал уточнять, где…

4.

Еще о нас с Катей. Это совсем не  эпилог, ибо одному богу известно, как сложится дальше, и потому я нахожусь одновременно и в приподнятом, и в несколько неопределенном состоянии. Поскольку не представляю себе дальнейшей жизни без нее. Но так все перепуталось и стало сложно. Даже притом, что мы любим друг друга. Вот такая диалектика. Ну ладно… 

Катя-таки застала меня. Я, иногда отвлекаясь от основной работы, писал о нас, о том, как мы встретились, и о том… В общем, обо всем. Сначала она сказала:

- Дай-ка, почитаю. Причем тон ее не допускал никаких возражений, несмотря на то, что был ровным и ласковым. – Нет, лучше напечатай.

Принтер натужно скрипел, но все же выплевывал листы один за жругим, с четко пропечатанными Courrier New Roman (кириллица) буквами. И даже не заглатывал по несколько штук, что удивительно. Я, правда, иногда протирал его либо спиртом, либо  Farry, однако желаемого эффекта не смог добиться. Но меня и такой вариант устраивал. Катя сидела рядом, прислонившись ко мне, и даже этот раздражающий скрежет не мешал нам. Мы еще жили не совсем вместе – хоть и на разных этажах, но рядом, еще не представляя, как к этому отнесутся ее дочки и мой Алешка, периодически навещающий меня. Катя до сих пор оставалась на ночь,   только когда отвозила девочек к матери. Наверное, они догадывались о наших отношениях, официально не подкрепленных бумагами. Правда, нас это особенно не волновало. Мы, наконец, признались друг другу в любви, хотя сделать это было очень непросто. Но слова были произнесены, и теперь мы как бы стали собственностью друг друга, не подозревая об этом, но с каждым дне сближаясь все больше и больше. Мне доставляло несказанное удовольствие просто сидеть рядом с ней и чувствовать ее тепло, и  даже осознания того, что она есть. Наверное, раньше я не был способен к такому чувству, что и привело к разрыву с Еленой, но теперь…   

Катя скептически относилась к моему творчеству, не без основания считая его проявлением графомании в легкой форме – просто мужиков допустили к компьютеру, и они приклеились к Word’ам, Excel’ам и фантазии. Кое с чем я не мог не согласиться, но то, что касалось нас сайтам соответствующего содержания. И те начали генерировать свои виртуальные фантазии.   Но с Катей – это было святым. Все же она волей-неволей должна была это прочесть, чтобы окончательно уяснить, насколько это у нас серьезно. Право, у меня сомнений не было. Но что могла думать женщина  - для меня до сих пор это оставалось загадкой.   Все же только то, что Катя была рядом, не то, чтобы вдохновляло, но придавало моему существованию и смысл, и постоянное желание.

Однако принтер продолжал свою работу, опустошая заполненный буфер, и Катя, дождавшись завершения печати и закрытия окошка, встала, взяла полученную распечатку, и снова села рядом. Сердце мое опять забилось учащенно – не только, как следствие естественного волнения автора, но и как мужчины, который невольно ил сознательно, обнажился перед своей возлюбленной. В большей степени, нежели в буквальном смысле слова. Ведь от ее реакции зависело слишком многое – вплоть до продолжения наших отношений. Ибо Катя придавала большее значение духовному общение, и взаимопониманию, в то время, как я. Но не мог я оторваться от нее, и даже на расстоянии – все же у нас была работа, занимавшая существенную долю времени,   непрестанно думал о ней, и не в рабочей обстановке. Что не мешало мне пытаться улавливать любые её желания,   следовать им. Но сейчас я чувствовал себя первоклассником, и посему не мог представить, насколько искренней могла быть ее реакция – и не потому, что она пыталась темнить, но поселила во мне неуверенность Ибо та откровенность была слишком личной…

Господи, как я люблю эту женщину, и, даже будучи уверенным в ответном чувстве, всегда боялся  нарушить взаимопонимание, возникшее между нами. И теперь я рисковал. И риск этот считал оправданным – то, что не смог сказать словами, выползало из недр принтера, слабое, может, неосознанное, но очередное признание в любви.  

Катя привстала, протянула руку и взяла несколько листков, на которых я тщетно попытался… Да это уже известно, но для себя. Но моя женщина так, ненавязчиво, только увидев, что я чем-то увлечен, спросила, и я не мог ей отказать. Ни в чем. И снова я  почувствовал волнение, ибо представлял, что даже сейчас исключительно важным является совпадение наших представлений о решающем дне.   Даже с учетом последовавшего за ним продолжения. И еще сильнее прижал ее к себе, чтобы она не почувствовала мою дрожь. Она, поджав ноги под себя, разбросала листы на диван, и, выбирая один за другим, погрузилась в чтение. И мне оставалось только следить за выражением ее лица. Ведь я-то знал, что там написано, и только мог представить заново, как все происходило. И так…

“Два этажа – это не более тридцати ступенек, которые я легко преодолевал в несколько прыжков, да и на свой этаж поднимался без отдышки, совершенно не напрягаясь. А сейчас почему-то застучало сердце – ну, не так сильно, чтобы это было заметно со стороны, но все же. Может, потому, что я больше смотрел на Катенькины ровненькие ножки, которые она немножко поджимала, чтобы не потерять по дороге тапочки. И выглядело это так по-домашнему, что сознание мое на мгновение помутнилось. Она же открыла дверь – конечно же, в спешке она не выключила освещавшее прихожую бра, и в комнате похрипывал телевизор, и его экран отбрасывал мутные отблески. Свет падал на стоящее встроенное в вешалку зеркало. И падал на вошедших, то есть, на нас.   Свободная футболка почему-то натянулась на груди у Кати, и проступили пятнышки твердых сосков, от которых я старался отводить взгляд, вернее, посматривал, чтобы она не замечала. Хотя при ее наблюдательности… А сейчас я невольно задержал на них взгляд, и Катя, поймав его в отражении, чуть дернула плечиками, и, наверное, хотела мне шутливо погрозить. Но не успела – я уже стоял сзади, и, повинуясь безотчетно охватившему меня чувству, обнял ее за плечи и поцеловал в нежную шейку, отведя пушистые, пахнущие хвоей волосы в сторонку. Наверное, ей было немного щекотно, потому что она улыбнулась, но отстранилась совсем немного, не сделав попытки высвободиться. А мои руки нахально скользнули вниз, к идеально округлым сферам. Я прикасался к ним с величайшей осторожностью, и тонкая материя не скрадывала невозможных ощущений их налитой полноты. Тут уже не отделаешься невинной шуткой.   Прежде я избегал даже прикасаться к Кате – только подавал ей руку, когда она выходила из машины, не отвечая даже на ее мимолетные поцелуй в щечку – они, естественно, ничего не значили, а могли только служить предупреждением. И посему теперь старался не глядеть в зеркало, опасаясь встретить безмолвное осуждение в ее глазах.   Но оторваться был тоже не в силах – импульсы от ее груди распространились по моему телу, и я с ужасом почувствовал, что скрытая в мне пружина распрямилась, и скрыть это уже было невозможно…

Дальнейшее я опучкаю, поскольку это касается только нас двоих, но Катя-то прочитала!

ибо эластик спортивных брюк натянулся до предела. Вместо того, чтобы сделать попытку отодвинуться от нее, я прижал Катю к себе еще сильнее,   и замер на мгновение. В попытке получить ответ, я взглянул в зеркало, и увидел, что глаза моей возлюбленной прикрыты, а длинные ресницы чуть заметно подрагивают.   Не встретив сопротивления, (но было ли это одобрением моих действий, я не знал, как ни узнал и впоследствии), я, не выпуская Катю из объятий, расстегнул дрожащими пальцами длинную молнию на клетчатой юбке, и без каких-то усилий она упала на пол венчиком вокруг ее ног. Правда, пока ее функцию выполняла длинная футболка, но теперь остановить меня мола только сама Катя, одним словом, взглядом, или движением. Приподнять же футболку не стоило большого труда, и вот я робко попытался проникнуть под резинку темных облегающих трусиков, державших последний оплот, и провести рукой по бесконечно нежной попке, о чем еще вчера мог только мечтать. Но и Катя, казалось, сама ждала продолжения. Или я ошибался в своей наглости? Я уже успел немного приспустить их, как она, немного нагнувшись, дернула веревочку освещавшей наше действо лампочки. Свет погас, и она легким движением освободилась от них, переступив с ноги на ногу, и чуть раздвинув их. Я действовал синхронно, и вот уже нас ничто не разделяло, и моя сумасшедшая головка гладила ее восхитительную попку, казалось, уже готовая взорваться. С трудом сдерживая прерывистое дыхание, и вдруг почувствовал, что дрожь охватывает и мою возлюбленную.   Наверное, потом могло показаться нелепым – ведь до спальни было всего два шага, но и это было слишком далеко. Но я все еще не решался прикоснуться к шелковым волосикам, хотя возбуждение достигло предела.   Наконец, я чуть отстранился от нее, легко надавил на поясницу, и этого движения оказалось достаточным, чтобы Катя, немного согнувшись, оперлась о полку вешалки, но я медлил, только поглаживая ее спинку. Когда же ожидание стало совсем невозможным, я осторожно раздвинул восхитительные ягодицы, дрожавшие под моими пальцами, и этого оказалось достаточным, чтобы проникнуть внутрь ее. Как будто это было не в первый раз между нами. И Катя сама нежной рукой помогла мне, показав мне направление движения Что было высшим проявлением и доверия, поощрения моих чувств.

Может, потому, что у нас обоих долгое время не было партнеров, или потому, что мы до сих пор скрывали свои чувства и желание, все произошло быстро, но с таким ярким взлетом ощущений, поднявшим нас на небывалую высоту. К счастью, одновременно. Сначала Катя что-то невнятно шептала про себя, но в последний момент не смогла сдержаться, и мы подчинялись только содроганию наших тел, отрешаясь ото всего мира, от всего земного. Мне даже показалось, что я теряю сознание. Это я, который…  Да, это была бешеная страсть, даже не похоть, и никакого медленного узнавания и ласк. Может, неизбежный всплеск чувств? Не знаю. Это сейчас я обрел способность относительно здраво рассуждать, хотя мои мысли постоянно о Кате. Но тогда. Благодарю Бога за то, что дал природу мужчинам быстрее приходить в себя. И я чуть не пришел в ужас от содеянного, боясь, что вдруг потеряю Катю. И потому не находил слов, и не только не переставал ласкать ее. Сердце то выпрыгивало наружу, то вдруг опускалось в пятку. Но близость моей Кати, ее нежное и расслабленное тело приносило столько счастья. И оставалось только обмениваться мыслями в виртуальном пространстве”.

ПЕРЕПИСАТЬ.

Наверное, Катя дочитала до этого места, или чуть далее отодвинулась от меня и строго посмотрела:

- Ну, как ты можешь. Об этом! Как будто я… Просто гадостно! Ужасно. И неужели ты все время только об этом думаешь?

- Нет, только после встречи с тобой, - совершенно серьезно, едва собравшись с духом, ответил я, как бы не замечая ее разгневанного тона. Но Катя оттолкнула меня - правда, не зло, но с некоторой досадой.

- Как ты не понимаешь, что женщине это, ну, не свойственно. А сводишь к одному.

- Нет, тогда я просто не мог сдержать своего порыва, и я люблю тебя! – это было последним аргументом.

- Еще бы описал мои, физиологические особенности, - гнев ее не проходил, - и … - она запнулась. Куда делась ее обычная сдержанность! И хорошо, что я-таки вовремя остановился.

- Понимаешь, это было прекрасно, и неожиданно. И я не могу не возвращаться к этому. Мало того, боюсь, что если бы это не случилось, то не было бы продолжения. А кто может определить заранее и спланировать, когда, что, в каком месте.

- Но разве обязательно об этом писать. А вдруг прочтет кто-то посторонний?

- Пусть завидует, ведь у всех происходит все по-разному, и каждый уверен в исключительности этого. Разве не так?   Заметив, что Катюша начала успокаиваться, я робко попытался спустить халатик с ее плеча, но она недовольно дернула плечом:

- Не надо, я не в настроении.

Увы, я был в состоянии полной беспомощности.

- Ладно, посмотрим, о чем ты дальше. Я так и не понял, до какого места она прочитала – по-моему, всего листа три, и снова замер в ожидании. – Обними меня, что-то прохладно.

Что-то я не почувствовал, что она озябла – наверное, мои вирши привели ее в озноб. Но тепло ее снова стало возбуждать меня, и я повторил свою попытку. Она взяла мою руку:

- Хорошо, положи сюда, - я понял и последовал милостивому разрешению, - только спокойно. А мне ничего больше и не надо было. Я молчал, а она углубилась в чтение. Я не пытался подсматривать в листки, но через некоторое время почувствовал, что ножки ее медленно раздвигаются, и я чувствовал ее энергию, неизменно возбуждавшую меня и дающую новые силы. При этом она делала вид, как будто ничего не происходит – для меня она постоянно остаются загадкой. Наконец, она произнесла:

- Так ты что, действительно боялся, что я убегу, или не захочу после этого? И потому молчал? И только обменивался со мной мыслями, да?

Я только кивнул.

- И ты смог понять, что я чувствую? И потому не мог ждать?

- Да. Говорить что-либо еще было бессмысленным.

- И не отпускал. - Она просто констатировала факт. - Ну, а ты не подумал о том, что, может, я сама пришла тебя соблазнить, а сам ни до чего не мог догадаться, уставившись в проклятый компьютер и заставляя меня смотреть фильм по третьему разу?… Господи, конечно же, я бесчувственный и неуверенный. Я молчал, правда, слабо веря в вероятность такого поступка, а Катю прорвало:

- Может, ты и прав. Очень тяжело, особенно женщине. И, если бы ты повел себя по-другому, то продолжения, скорее всего, не было. И если бы не… - она замялась, - то, может, … И все равно. Как ты можешь писать об этом! Я не понимаю. Поставил бы многоточия…

- И тогда мы никогда бы не выяснили, что думали почти одинаково.

- Нет. Я чувствую все на подсознательном уровне. И, если почувствую фальшь, то все будет кончено.

- Конечно, ты – я нагнулся и поцеловал ее, - просто бесподобная.

А она продолжала:

- Да, и утром мы поехали в Петродворец, и гуляли с девчонками. Ты и об этом пишешь. Она помолчала, а я прочитал ее мысли…

… Как  я ни старался, Катя проснулась раньше меня. Но место рядом все еще было теплым, и я невольно улыбнулся. Она вошла легко, в длинном, до пят, халатике, не застегнутом, но завязанным тонким кушаком. Из него соблазнительно выглядывала нежная грудь, которую я неистово ласкал сегодняшней ночью. Она была уже причесана, серьезна, и несколько смущенно взглянула на меня. Все-таки произошедшее было неожиданным для нас обоих, пусть мы и шли к тому неосознанно. Но, наверное, мое идиотско-счастливое выражение рассмешило ее, и Катя робко улыбнулась и совершенно естественно протянула мне руку. А я притянул ее к себе, и все повторилось. А потом мы поехали в Петергоф – заехали за ее девочками, и провели чудесный день. Мне с трудом удавалось держаться в рамках приличий, так, чтобы они ничего не заметили, но иногда я ловил на себе изучающий взгляд Кати. И сердце мое прыгало от радости…

- А почему ты тогда не взял Лешу? – вопрос был наивным, просто время тогда не пришло, и, кто знает, какова была бы его реакция. Девочки-то ко мне относительно привыкли, как к соседу, видели и раньше, и реагировали спокойно, ибо я не допускал в отношении их матери ничего такого в их присутствии. – Понимаю… Я почувствовал, что последняя фраза говорится уже просто так.   Ну, что ты еще напишешь?

- Сейчас – ничего, а просто буду любить тебя. Я выключил свет, ибо, несмотря на некоторую нервозность, Катя смягчилась, а я был готов всегда. Ну, почти всегда.  

Май, 2001. Санкт-Петербург.