Иголочка

Подъём по будильнику, пробежка по парку, жизнь по расписанию – это здорово. Контрастный душ, лёгкий завтрак и в институт. Давно мечтал. Вот я и первокурсник! Сегодня первый раз еду на лекции. Новая жизнь, новые впечатления. Ни разу не целовался, но не беда. Какие мои годы? Девчонку пока ни одну не полюбил, а очень хочется. Правда, с моим ростом в сто девяноста два сантиметра это сделать не просто. Девчонок таких  под меня нет. Этих коротышек я что, должен на руки поднимать, чтобы поцеловать? Или сгибаться в три погибели? Фигушки с маслом! Мне это ни к чему. Пусть подрастут.

Хорошо садиться в метро на конечной: народу раз, два и обчёлся, можно посидеть, а не болтаться на поручнях, как макаронина. Жаль, конечно, что я уж больно худой. Вот начну больше есть, может, удастся поправиться, но вряд ли – аппетит плохой. Вот Серёжка, как сядет за стол, так и не поднимется, пока целого барана не съест. Ему хорошо, а я ткну два раза вилкой и уже сыт, хоть караул кричи. "Макаронина» – это  моё самое безобидное прозвище. Некоторые издеваются надо мной:

– Ну, ты, глиста!

Дать бы им по физиономии, но боюсь получить сдачи. Ручки-то у меня чуть толще спичек, как говорят мне, издеваясь, товарищи. А вот и неправда – толще спичек! Вот пойду в секцию бокса, будут меня побаиваться. Правда, тренер по боксу сказал мне, что с такими тощими руками и таким ростом, мне бы лучше пойти в баскетбол.

Как хорошо я устроился на сидении. Правда, коленки, как у кузнечика, торчат кверху, да ничего. Вот пойду в секцию баскетбола, так этих ног и рук ещё будет и нехватать… Интересно, когда эта дылда вошла и села напротив? Вот это да! Девочке лет шестнадцать на вид, а она выше меня. Коленки-то её ещё выше моих торчат кверху. А плечи-то у цыплёнка – шире! Где это она нашла такие голубые глазищи? Не помещаются на лице. Это же не глаза, а блюдца. Руки длинные, как лыжные палки. Странно. Почему её руки толще моих? Ноги у меня, конечно, худые, как у аиста, а почему у неё пухленькие, как у балерины? Шея у меня такая тонкая, что болтается в воротничке, как пестик в ступке, а у неё чуть ли не вровень с ушами. Что это она хлопает ресничками, как веерами, того и гляди, сквозняк устроит. А где её ключицы? За мои ключицы в транспорте можно хвататься, как за держалки, если кто не достаёт до поручней, а её ключицы надо искать с лупой.   А ниже ключиц у неё что? Это же две буханки «измайловского» хлеба. Как она их носит? Они же не помещаются у неё на грудной клетке. Бретельки от её бюстгальтера, наверно, шире моей ладони. Жаль, что бретелек не видно. Мои коленки острые, как пики, а у неё – кругленькие, как пышки за одиннадцать рублей. Косички, правда, симпатичные, с розовыми бантами. Интересно, если за косичку дёрнуть, банты отвалятся? Блондинка. Вокруг её глаз свисает чёлка из пушистых волосиков больше, чем у декоративных шавок, которых чаще держат на руках, чем дают побегать по травке. Как она сквозь эту «дымовую завесу» что-то видит? Носик-то! Разве это нос? Это украшение. Такой нос обычно зовут «шнобелем». Странно. Почему этот нос её не портит? Личико, если не придираться, миленькое. Даже рот до ушей лицо не портит. Какие пухленькие губки! Это не губки, а целый целовальный агрегат. Такая поцелует, так свои губы будешь искать на лице неделю. Впрочем, в её возрасте целоваться рано. Надо ещё подрасти, то есть повзрослеть. Расти такой дылде уже некуда.

Как много навалило народу на этой остановке. Пожилая женщина вошла. Дылда встала и вежливо, по-деловому, без суеты предложила своё место. Молодец! Какая она высокая, стройная и красивая. Грудь не такая уж и большая. Просто она широкая, но не высокая. Такую грудь можно носить без причиндалов. Куда она денется, грудь-то? Так приятнее на неё было бы мне смотреть, ведь жара. Зачем лишняя одежда ей? Большинство женщин вынуждены носить бюстгальтеры, иначе… Что-то я отвлёкся. Девочка, когда стоит, выглядит тонкой иголочкой и очень очаровательной. Ну и что, что дылда, зато у неё везде округлости: плечи узенькие, но не костлявые, ключицы не торчат хваталками, ручки, хоть и длинные, но пухленькие, ножки – так просто прелесть! – ещё немного и это уже были бы ноги рояля, но они – без этого немногого. В самый раз! Это ноги не девочки, а взрослой женщины. Ноги выглядят эротично. Нет, сексуально! Носик не такой уж и большой. Глаза – васильки во ржи. Волосы свисают на глаза так очаровательно, что глаз невозможно отвести. Губы… губы… губы – это что-то умопомрачительное! Какая полнота, какая широта, какой объём, и никакой помады. Цвет такой у губ, какой бывает только… Да ни у кого такого цвета никогда не было и не будет. Губы выпуклы, они великолепно очерчены. Нет, они очерчены гениально! Таких чарующих губ у обычных смертных не бывает. Она – богиня! Какая влага чувствуется на этих губах, какая мягкость, какая живая теплота. Как мне захотелось прижаться к этим губам своими сухими губами. Как мне захотелось почувствовать мягкую теплоту этих губ. Наверно, поцелуй этих губ волшебней сказки, слаще мёда. Наверно, поцелуй этих губ…

– Молодой человек, ты не видишь, что рядом с тобой пожилая женщина стоит? Вымахал, как каланча, а воспитанности никакой. Чему тебя учат в школе?

– Извините меня, мамаша, пожалуйста, садитесь. Я задумался.

Ну, вот, размечтался о поцелуях! Где же моя Иголочка?

– Товарищи, вы не видели высокую девушку с косичками?

– Парниша, так она сошла на предыдущей остановке. Надо меньше спать.

– А какая остановка следующая?

– Следующая конечная, наша каланча.

Какая прелестная девчонка. Надо было сразу подойти и познакомится, а я размечтался. Интересно, а если придётся с ней целоваться, то её нос куда девать? А как это целоваться? Что надо губами делать? А куда при этом смотреть? Ведь с такого близкого расстояния можно глаза сломать. Кто это так сильно орёт мне в ухо?: «Конечная, конечная». Сам вижу, что конечная! Уж нельзя и задуматься. У меня есть, о чём задуматься. Как нужно целоваться? Ни сегодня, так завтра придётся… Впрочем, пока целоваться не с кем, не с этой же женщиной в униформе… Так, надо вспомнить, зачем я приехал на эту станцию. А, мне же нужна станция «Университет»! Сегодня же первый день занятий. Я же студент…

Как удивительно прошёл первый студенческий день. Вот и новый наступил. Режим, как у космонавтов. Опять метро. Точно по графику поезд. Сяду, как всегда, в мой вагон, последняя дверь, в угол, чтобы скрыться от зевак. Народу мало – это хорошо. Вот вчера не успел познакомиться с моей Иголочкой. Жаль! Сегодня бы можно было с ней потренироваться с поцелуями. Она каланча – я ей под стать. Мы быстро найдём с ней общий язык. Вот, к примеру, если она сейчас появляется, садится напротив меня, то я небрежно ей киваю, как старой знакомой: «Привет, крошка! ». Она, конечно, расцветает в улыбке. Отвечает мне на приветствие и спрашивает: «Дядя, вы учёный, или поэт? ». Я отвечаю этак расслабленно:

– Девочка, я студент четвёртого курса МГУ. Какие у тебя милые бантики! Тебе сколько лет? Тринадцать, или четырнадцать?

А она мне отвечает…

– Мальчик, подвинься. Один занял всю скамейку.

– Извините, бабушка, только я не мальчик. Я студент чет…

Как это я её не заметил? Интересно, на какой остановке она вошла? Вот она, Иголочка! На том же месте. Так же сидит. Смотрит, как и в прошлый раз, необычно. Головкой она не крутит. Васильки во ржи смотрят расслабленно. Почему она ни на кого не смотрит? Интересно. Я тайком успел рассмотреть всех в поле моих больших возможностей.

Во-первых, я увидел, что на меня никто не смотрит. Это уже хорошо.  

Во-вторых… Подумать только, Иголочка смотрит почти на меня, но она меня не видит. Как же так? Ведь я сейчас подойду к ней, похлопаю дружески по плечу и скажу… Однако! Что-то моё сердечко застучало так, что вот-вот выскочит из груди и сойдёт на ближайшей остановке. Всему виной, конечно же, кофе. Впрочем, сердцебиение прекратилось, по-моему, вообще. Какой-то тип опустился на скамейку рядом с ней. При этом он облокотился на её коленку. Вчера она была в ситцевом платьице выше колен, как и подобает подросткам, а сегодня она в длинной элегантной юбке, почти до пят, только сбоку разрез. Небольшой разрез, метра на полтора, не более. Ножка в разрезе выглядит превосходно. Вот на ножку из разреза этот тип и облокотился.

Моё сердце стучать перестало. Абсолютная тишина, как в танке. Вот это смелость! Я только мечтал погладить ножку через разрез, а этот тип уже почти погладил. Интересно, девочки-подростки в тринадцать лет считаются эротичными, или сексуальными? Наверно, эротичными, иначе срок за растление несовершеннолетних. А я чего? Я тоже хочу погладить ножку через разрез. Я это объяснил бы девочке просто:

– Мой ангел, какой интересный у тебя разрез на юбке: он начинается вот отсюда, а заканчивается вот здесь!

При этом я ладонью провожу по ножке, просовывая свою ладошку под разрез…

– Мальчик, куда ты лезешь своей лапищей? Я для тебя слишком стара. У меня сын, как ты в восьмом классе... К тому же конечная... Помоги-ка мне дотащить баул до эскалатора. Как ты, однако, вымахал – просто останкинская телебашня!

Как же это я опять упустил Иголочку? Подумать только, девочке тринадцать лет, а она так эротична. Ножка просматривалась через разрез так, что ничего остального видеть и не хотелось – только ножку. Интересно, а если разреза вообще и не было бы, тогда ножка была бы?

– Мальчик, отдай мой баул. Зачем ты его прижал к груди, как будто это твой любимый плюшевый медвежонок? Что ты в него вцепился? Отпусти! Уже эскалатор…

Ничего страшного, завтра уж я её не упущу! Я сразу к ней подсяду, положу, якобы невзначай, на её ножку руку и скажу, что я студент пятого курса МГУ. А ты, мол, в шестом, или седьмом классе учишься? Однако, я опять проехал свою остановку. Завтра не проеду…

Что-то плохо спал. Всю ночь видел её ножку в разрезе платья. Снилось, что ножка есть, а самой хозяйки нет. Ну, раз её самой нет, то я, не стесняясь, стал гладить ножку, да так усердно, что, когда проснулся, то было уже поздно. Кожа на моей правой ноге горела огнём. Как бы простыня не задымилась! Хорошо жить по-расписанию: вот я уже и у моего вагона... Только этот поезд надо пропустить – он не наш с Иголочкой.

Я сижу, как на иголках. Вот-вот появится эта очаровательная "дылда". Надо составить план. Во-первых, а скажу:

– Девочка, для твоих тринадцати лет ты выглядишь почти взрослой. Сегодня утром, когда я брился…

– Мальчик, ты вытянул свои ноги до этой девушки. Это твоя старшая сестра? Как вы похожи…Ростом оба, наверное, по три метра, одинаковые джинсы. На вас материала уходит, наверно, по тюку.

Я смутился, а она и ухом не ведёт, будто бы разговор не о ней. Сейчас я поднимусь и скажу:

– Сестрёнка, я, как старший твой брат…

Однако, я не хочу ей быть братом, я хочу с ней целоваться, несмотря на то, что она малолетка. За поцелуи не посадят. Что тут рассусоливать? Сейчас, как встану, да как пересяду к ней... Однако, тот вчерашний тип, что облокотился на её ножку, опять подходит развязно к ней, присаживается и тянет руку, чтобы облокотиться на её ножку. Вот наглец! Но что это? Когда он стал наклоняться, чтобы сесть рядом с ней, он свою руку почти положил на её ножку, якобы для опоры, но моя Иголочка так быстро отстранила его руку, что этот тип, не найдя опоры, рухнул с грохотом на пол. Поезд подъехал к очередной остановке, дверь открылась, и этот тип пулей вылетел из вагона. Все ехавшие в вагоне, чуть не свернули  шеи, провожая взглядом этого типа, который, прикрываясь от взоров полой пиджака, торопливо двигался к эскалаторам.

Все в вагоне не свернули шеи, а я – свернул. Моя шея возвращать голову в нормальное положение отказалась. Я сел боком, чтобы посмотреть на мою Иголочку. Она смотрела на окружающий мир своими «васильками» и в них ничего, кроме полной отрешённости от этого странного мира, не было. Всё такое же спокойствие, всё такая же внутренняя уверенность, что вокруг неё жизнь идёт, но это её не касается. Такое впечатление, что если будет всемирный потоп, то она спокойно займёт забронированное за ней место в ноевом ковчеге и поплывёт на гору Арарат с тем же спокойствием, с каким она обычно взирает на любые катаклизмы нашей жизни.

Интересно, если доллар упадёт так низко, что его никто поднять не захочет, то это изменит её взгляд? Вот сейчас она всё также машет своими ресничками, будто опахалами, а я ведь могу простудиться, но она меня не замечает. Хорошо, что я такой смелый! Я уже сижу рядом с ней, я прижался своей ногой  к её ножке, только почему её ножка короче моей в два раза? Неужели это оттого, что я её ножку погладил всего два раза?

– Мальчик, ты моему сынишке ногу-то не три, он прекрасно обойдётся без твоего массажа! К тому же, конечная...

Удивительно, как она ловко отстранила руку этого нахала, как он грохнулся! Вот это девочка! В её тринадцать лет я…

– Мальчик, что ты машешь рукой тут второй час. Не мешай проходу пассажиров.

Опять я упустил мою Иголочку... Если дело пойдёт так и дальше, то придётся тренироваться оцелуями с коротышками. Как хочется целоваться, хоть застрелись! Что-то я много об этом думаю. Надо больше думать об учёбе. Ладно, подумаю, а сейчас надо бежать на лекции…

Плохо спал. Опять видел сон, как я уже сижу рядом с Иголочкой, моя рука гладит её ножку всё выше и выше. Вот разрез уже и кончился, а моя рука под разрезом поднялась уже почти до её головы. Только как это возможно? А, это разрез начинается от головы! Только кто это звенит в моём левом ухе? Неужели гномик со звонком в руках? А, это звонит мой будильник! Хорошо, что у меня чёткий распорядок дня: подъём, пробежка, контрастный душ, поглаживание ножки. Ой, что это я всё про ножку, да про ножку? Давай-ка я лучше помечтаю о её ручке. Вот я нежно беру её за ручку, не сводя своих глаз с её «васильков», целую эту ручку, еле касаясь губами. Неудобно целовать взасос, ведь девочке тринадцать лет, вряд ли больше, а рост тут не причём. Вот я на шестом, нет на седьмом курсе, а она-то всего – естиклассница. Вообще-то, тренироваться с ней в поцелуи нельзя. А вдруг ей не тринадцать лет, а двенадцать? А целоваться так хочется, ну хоть тресни! Ладно. Я её буду целовать в губы, но скромненько...

– Студент наш долгожданный, кофе давно остыл! Что ты лижешь косяк двери? Сплюнь! Недавно тараканов травили. Почему не в институте?

Уж и помечтать нельзя. Стоит задуматься на минутку, как уже "кофе давно остыл!". Однако, на наш поезд не успею, если только маршрутка не подскочит. Везёт, маршрутка появилась! Значит, сегодня беру быка за рога, то есть за ручку и целую:

– Девочка, тебе одиннадцать или десять лет? Как ты, моя крошка, вымахала! Почти телеграфный столб. Дай я тебя пожалею, поцелую твою ручку.

Конечно, не здорово, а иначе, как же поцелуешь у неё ручку? Ведь нужен предлог. Ну вот, пока размечтался, моя Иголочка уже заняла своё место. Я смотрю на её ручки. Длинные пальчики, наверно, по полметра каждый. Такой пальчик начнёшь целовать с ноготочка, а пока дойдёшь до самой ладони, то состаришься. Пожалуй, ручку буду целовать позже. Как только я пересяду к ней, то скажу сначала что-то банальное, потом надо будет небрежно, якобы случайно, положить свою ладонь на её ножку. А уж далее…

– Мальчик, опять ты задерживаешь поезд! Прошу освободить вагон. Поезд дальше не идёт…

ХХХ

– Наташ, как тебе идёт этот разрез на юбке. Даже наш тренер по баскетболу и то заглядывается на твою ножку. Я слышала, что собираешься выйти замуж. Уж, не за нашего ли тренера?

– Юль, нет! Сначала надо закончить аспирантуру, а дальше видно будет. Последний раз надеваю эту юбку – надоело: ладно, когда мужики засматриваются, а тут одна малолетка мне проходу не даёт – каждое утро пялится на меня в метро, глаз с моих ног не сводит...