Отряд Вихрь

ВНИМАНИЕ! Уважаемые читатели! В рассказе один из персонажей произносит нецензурные слова. Заранее прошу извинения. Виктор Цекунов.

Летний день. Звенящая тишина; только вяло стрекочет в траве кузнечик да где-то глухо кричит на коров пастух. В синем небе висит солнце, словно огненный шар.… На строящемся курятнике, что на краю деревни, копошатся столичные шабашники: четверо студентов университета и трое мужчин  - сотрудников научно-исследовательского института. Широкий бетонный пол в курятнике почти готов.   Мужчины досками равняют на гравии бетон. У входа стоят раскрытые ящики с оборудованием, бетономешалка.

Из сарайчика два парня выносят цемент в огромных носилках с низким дном. Возле бетономешалки они аккуратно ставят носилки на землю, сброшенная на траву потная в цементной пыли одежда оставляет их в сапогах и плавках. Два студента, голые до пояса, орудуют возле выключенной бетономешалки: один лопатой отгребает бетон, только что извергнутый, как лава из жерла вулкана, бетономешалкой в огромное корыто с высокими бортами;    второй – совковой лопатой наполняет носилки бетоном.       

– Эй, на шхуне! Лёха! Мишка! Тащите бетон!   – кричит Дим, не высокого роста плотный коренастый мужчина лет тридцати пяти с рыжей неопрятной  бородой.          

Ребята поднимают носилки, бетонная гора, качаясь, медленно плывёт в курятник.

– Сюда вываливайте, хлопцы! – широко улыбаясь, звонко произносит Дим, его толстая  короткая, по локоть засученная рука выбрасывается вперёд. – Ну что, Лёха, устал чуток?

– Да нет, так, чуть-чуть.

– Ну, ничего, сегодня последний день с бетоном ****ся,   – улыбается Дим, доска в его руках разравнивает сваленный бетон. – Шустряков сказал: кровь из носа, но бетонку сегодня надо закончить.

– Завтра начнём монтаж, – встаёт с корточек, опираясь на доску-равнялку, Красавин, спортивного вида мужчина лет сорока с красивым загорелым лицом. Рука поднимается к голове, рукав вытирает пот со лба. – Фу, ты! Ноги затекли. Шустряков обеспечил фронт работы, два дня как привёз оборудование.… И у меня бетон кончился. Рум! Ген! Давай бетон!    

– Несём! Несём! – студенты входят в курятник.

– Расскажу я историю про квартирантку,   – вновь произносит Дим.

– Да знаем про квартирантку, Дим. У нас на работе, в курилке, все мужики  об этом говорят, – Красавин, улыбаясь, усаживается на корточках возле свежей порции бетона.

– А студенты- то не знают! Да и я вспомнил кое-что, о чём никогда не говорил.

– А ты, Дим, каждый раз что-то новое добавляешь, – произносит Коля, мрачный молчаливый мужчина, ловко орудуя равнялкой.

– Давай, Дим, рассказывай! – кричит Лёха. – Да погромче, чтобы мы слышали.

– Рассказывай, Дим, веселее будет работать, – поддерживает Рум.

– У меня снимала комнату Людка, – заговорил Дим, – продавщицей работала. Не замужняя, лет двадцати двух – девка в самом соку. Красивая, аж жуть! Летом жёнушка уехала на неделю к родичам в Хохляндию. Прошла неделя, звонит, что задержится ещё на три недели – до конца отпуска.

Проходит ещё неделя. У меня *** стоит, как у молодого на вяселли*. Труженик застоялся, не работал две недели. Ночью спать не могу, про Людку думаю. Решил её трахнуть.

– Дим, мы месяц пашем. А труженик твой не застоялся. Почему? – улыбается Красавин.

– Вот именно, пашем. С шести утра до двадцати трёх. Весь отпуск. Не на море животами кверху, – улыбается Дим. – После такой каторжной работы не до баб. Голова только коснётся подушки, и проваливаешься в сладкий сон. Слушай, Красавин, не мешай! Ты сбиваешь меня с мысли…

– Принесла она как-то вечером денежки за квартиру, – продолжает Дим. – Я не взял. Сказал, приедет супруга – отдашь. Она повеселела. Я забрасываю удочки,   всякие шуры-муры развожу,   а она ни в какую. А у меня *** стоит аж больно! А она такая соблазнительно-красивая, стерва, и не даёт! Так и не уснул в эту ночь, только под самое утро, и снилась она, Людка-стерва, и как её трахаю.

На следующий день купил цветы. Вечером приходит, становлюсь перед ней на одно колено и вручаю букет. Говорю, Людка, ты такая красивая, ослепительно красивая, самая сексуальная! Она растаяла, заулыбалась. Давай, говорю, сходим куда-нибудь, в театр или ресторан. Она говорит, у меня завтра выходной, пойдём в ресторан.

На другой день прихожу с работы, а Людка в новой причёске и очень красивая, в новом эротичном платье. На такси поехали в кабак. Пили хорошие вина, танцевали, я лапшу всякую смешную говорил…

Из ресторана на такси поехали домой. Глаза у неё томно-томные. Взяла за руку и тянет в свою комнату. Смотрит в глаза и медленно раздевает меня. Взяла член,   он медленно поднимается. Повернула меня и приказала не подсматривать. Потом легонько шлёпнула меня по спине. Я повернулся и о чудо! – стоит Людка метров в трёх от меня, голая, как русалка, руки за голову заложила.    Упругие, соблазнительные, прелестные и доступные  для созерцания груди, отточенная  сексуальная фигура –  богиня красоты!

Стоим и смотрим друг на друга. Туманным взором брожу по поднятым рукам, по вожделенным упругим бугоркам, по животу-талии, как у гимнастки, и ниже… Мечта всех мужчин: выпуклый  аккуратно подстриженный  треугольник внизу живота! Стройные ноги, ноги танцовщицы, завораживают и притягивают взор.

Проходит минута, другая, стою, боясь вспугнуть эту красоту. Она вздрогнула, как пугливый жеребёнок, и медленно задвигалась. Тело как бы неподвижно, а бугорки-груди то легонько вибрируют, как мордочка кролика, жующего морковку, то плавно колышутся, как медуза, а соски, как два поплавка. Продолжая соблазнительную вибрацию, медленно поворачивается, как бы говоря: смотри, какая я красивая… со всех сторон. В движении она соблазнительнее и сексуальнее. Я увидел отточенный  идеально красивый профиль с двумя желанными выпуклостями: вздрагивающую трепетную грудь и соблазнительный живот. Красивая спина... Я сдержал себя от желания подойти к Людке и, сзади обняв, взять её  груди. Стройная талия,   попа… я никогда не видел таких очаровательных попок, как бы просит: шлёпни меня, погладь-погладь и ещё шлёпни. Соблазнительные границы-переходы от выпуклых упругих ляжек к ногам, как брови вразлёт у краса-девицы. Сзади красота стройных ножек засветилась яркими соблазнительными красками в новом спектральном диапазоне. От сладострастия и блаженства я вознёсся на Олимп.

После нескольких оборотов, ожил живот. Руки за головой, – она  при демонстрации красоты не опускала рук, – как будто бы подсказывая: я открыла всю красоту и сексуальность и она доступна, бери её. Живот то со стоном вжимался внутрь, то вертелся  волчком, то бился в ознобе. Живот крутило и трясло; он дрожал и рожал одновременно.

Медленно вращаясь, Людка то выдавала цыганскую дрожь, то переходила на танец живота и эта страстная вакханалия продолжалась минут тридцать. Мой ***, как металлический стержень, торчащий из земли на нашей стройке, стоял вертикально. Два раза он, как проснувшийся вулкан, изрыгнул сперму. Вся сила ушла в него, ноги ослабли и я, слабея, присел на разложенный диван.

Людка медленно приблизилась ко мне. Возле глаз оказались живые вибрирующие груди. Я положил руки на её ляжки, губы коснулись теплого красно-коричневого упругого соска. Я сосал его в исступлении, затем второй, целовал груди, шею, подмышки и снова соски… Поглаживал, мял, сжимал, шлёпал и теребил ляжки…

Людка лёгким толчком подвинула меня вглубь дивана, её упругое тело, как кошка, вскочило на диван. Лёжа на спине, забросила стройные ноги мне на плечи и резким змеиным броском поддала тело ко мне.   Перед глазами предстала вся таинственная интимная женская сущность во всей её красе. В нос ударил резкий запах женской плоти, похожий на запах живой рыбы.   Я затрясся от возбуждения…   

– Кончай! Кончай работу! – Как привидение, возникает Шустряков – маленький шустренький человечек  с коротко подстриженной чёрной бородкой и с короткими руками. В руках – чёрная папка. Лицо перекошено от испуга. Он бежит, спотыкаясь об  строительный мусор.    

– Кончай работу! – кричит Шустряков и машет руками. – Дим, Рум, Лёха. Кончай работу! Всем  – в школу! Приехала комиссия из областного штаба. Рум, ты – командир, Ген – комиссар отряда. – Затем, обращаясь к дедам, – Дим, Красавин и Коля – исчезните куда-нибудь на время, пока они не уедут.

Все бросают работу, руки строителей подбирают валяющуюся и висящую одежду, потревоженные кузнечики разлетаются во все стороны из-под сапог, бетономешалка провожает взглядом шабашников до поворота.

– Шустряков, ты не дал рассказать самое интересное. Я только во вкус вошёл.  

– Что, Дим? Самое интересное? Сейчас будет самое интересное. Где народ взять, где?   А, Рум? – волнуется Шустряков. – У нас же числится-то двадцать человек.

– А мы скажем, что откомандировали некоторых бойцов по делам, – предлагает Рум.

– Верно, Рум. Ты скажешь, три человека уехали в Борисов, два – в Минске и ещё два – поехали за продуктами в Ухолоду. Итого – одинадцать бойцов вместе с нашими. Маловато...

– Шустряков, может, я за бойца сойду? – широко улыбается добродушной улыбкой Дим  и его рыжая неопрятная борода расходится во все стороны.

– Дим, ты сейчас за крестьянина сойдёшь, – возражает Шустряков с улыбкой. – Да не простого крестьянина, а крепкого, закоренелого крестьянина-кулака. Посмотри на него, Лёха. Разве он похож на бойца студенческого отряда?.. А впрочем, – добавляет серьёзно, – если бороду сбрить, вымыть с пяток до макушки, одеть в стройотрядовскую робу, то сойдёшь за бойца. Как думаешь, Рум?

– Да брось, Шустряков, бороду брить! – улыбается Дим. – Ни в коем случае! Я, может быть, хочу жене с бородой явиться – вот разговоров будет. Ещё сильнее будет меня любить.

– За бороду будет таскать хохлушка, – смеётся Шустряков. – Она все грехи вспомнит. И квартирантку, в том числе.

– Если переоденется в робу, то со скрипом сойдёт за студента, – наконец отвечает Рум, серьёзно глядя на Дима.

– Вот что, Дим, – быстро произносит Шустряков серьёзно, – переодевайся в робу, вымойся, причешись, сойдёшь за студента пятого курса Светлова Семёна…. Как его отчество, Рум?

– Петрович.

– Светлов Семён Петрович, – подхватывает Шустряков. – Запомни.

– Светлов… Семён… Петрович… пятый курс… годится, – соглашается Дим.

Одноэтажная деревянная школа встречает строителей кладбищенской тишиной. Деды прячутся в кустах. Дим обегает школу, чернота распахнутого окна поглощает его. Студенты входят на территорию школы.

Из домика выбегает перепуганная круглая, как колобок, тетя Паша, местная  болтушка и любительница выпить. В отряде Шустрякова она работает поваром. Тётя Паша, как смерч, проносится мимо студентов, за ней длинным шлейфом тянется острый запах самогона.    

Из школы выходят члены комиссии – трое молодых людей 25-30 лет в студенческих зелёных робах.

– Отряд! – орёт Рум, – Ста-но-вись!

Стройотрядовцы топчутся на месте, как бараны, три фигуры образуют шеренгу.

– Ра-ав-ня-я-йсь! – продолжает Рум и, когда студенты поворачивают головы вразнобой направо-налево, командует. – Сми-и-рно-о!

– Что за расхлябанность такая? – произносит один из членов комиссии, очевидно, старший. – И что   это за отряд из четырёх человек? У вас же по списку числится…, – заглядывает в папку, – двадцать бойцов.

– Три бойца уехали в Минск по личным делам, два – в Борисов, и ещё два, повар и дежурный по кухне, поехали в соседнюю деревню за продуктами, – отчеканивает Рум.

– Какие личные дела и что бойцы делают в райцентре в рабочий день? Где весь отряд?   И почему на территории отряда посторонние, да ещё в пьяном виде?

Рум открывает рот, из школы в новенькой зелёной робе выбегает Дим с криком: “Я! – Я!   Боец”. Он подбегает к студентам, становится в центр, грудь раздувается, живот исчезает, лицо сияет улыбкой, голова гордо поднимается, рыжая неопрятная борода выпячивается вперёд. Студенты брызгают от смеха, их лица поворачиваются от членов комиссии.

– Что за издевательство! Кто вы такой? Какой вы боец студенческого стройотряда! Через пару лет уже ваши дети станут студентами! – восклицает старший.

– Я боец студенческого стройотряда “Вихрь” студент 5-го курса Светлов Семён Петрович! – улыбаясь, рапортует Дим. Из кустов доносится смех и показывается голова Шустрякова.   Приезжие оборачиваются на смех.

– А что это за подозрительные личности… там, в кустах?

– Так это же местные пацаны, – улыбается Дим.

– Пацаны… с бородой… что-то у вас всё очень подозрительно, – старший после короткого молчания продолжает. – Общие замечания. На территории дислокации отряда нет флага, нет вывески с названием отряда. Возле кухни не вырыта яма для помоев. Ваши бойцы не прочитали ни одной лекции  и не поставили ни одного концерта для местного населения. По производственным показателям за первый месяц работы ваш отряд  – на первом месте в области! – и обращаясь к Руму, – Мы приехали, чтобы проверить всё на месте и подать сведения в республиканский штаб. Но здесь… такой… бардак!   Нет … отряда…

Старший подозрительно смотрит на студентов, на сияющего Дима, на кусты.    Визитёры, переговариваясь, медленно  идут к стоянке автомобиля. Рёв мотора всколыхивает повисшую тишину, поднятое облако пыли поглощает машину.

Из кустов с мрачным лицом выбегает Шустряков, за ним – остальные деды.

– Всё пропало. Эти комсомольцы-штабисты всё поняли и расформируют наш отряд, – угрюмо произносит Шустряков. –  И плакали наши 25 процентов студенческих к фонду зарплаты. – Он немного молчит и продолжает. – Хотя, в областном штабе  у меня есть один знакомый. Придётся его в кабак затащить, – и, обращаясь к Гену, достаёт из папки  листки бумаги и ручку – Ген, заполняй бланки. За прошлый месяц мы дали два концерта и прочли две лекции. Темы лекций придумай сам. Пять минут даю.

– Слышь, Шустряков, а ты в штаб дай результаты отряда, заниженные в два раза, – лицо Дима серьёзно. – Мы хотим заработать. Пусть на бумаге мы будем средненькими.

– Дим, ты попал в десятку. Я дам новые результаты, заниженные не в два, а в четыре раза. Нам не нужно первое место.   Нам не нужны эти чёртовы комиссии штабистов-бездельников. Ну что, Ген, готово? Давай бланки. – Шустряков прячет бумаги и, обращаясь к Красавину, – Павел, ты остаёшься за старшего. Я по местной власти пройдусь, поставлю печати на бланках и – в Минск. Через два-три дня вернусь. Бетонку сегодня кончайте. Завтра монтаж.

Лицо Шустрякова просветлело и становится серьёзным. Он быстро  поворачивается, фигура его … испаряется. Через минуту его старенький, разбитый жигулёнок исчезает в облаке пыли, повисшей над грунтовой дорогой.

* Стаiць, як у маладога на вяселлi  – Стоит, как у жениха на свадьбе (белорусская народная  поговорка).                

Виктор Цекунов.                 1989 г.   -  14 июня 2010 г.  

г. Минск, Беларусь.