Иоиада -2

1.

2

Завладев бедняжкой Ио, которая даже слова не могла сказать в свое оправдание, жестокосердная Гера велела охранять ее великану Аргусу. Трудно было найти лучшего стража! Мало того, что этот исполин ростом и силой был под стать могучему циклопу, он еще к тому же отличался редкой суровостью и неподкупностью. Вместо двух глаз Аргус имел целую сотню, рассыпанную по всему его телу: глаза были на руках, ногах, груди и даже на ягодицах, выставленных по этому случаю на всеобщее обозрение. Пока одни глаза Аргуса отдыхали, другие бодрствовали. Мыслимое ли это дело – бежать от такого тюремщика? Так бы и пришлось несчастной Ио  коротать  до самой смерти свой век в образе коровы, если бы Зевс не послал ей на помощь своего сына Гермеса.

Выждав до вечера, Гермес вдруг явился в Арголиде и как ни в чем не бывало направился к Аргусу. Великан сурово сдвинул все свои брови и произнес с неприязнью:

- Только тебя здесь не хватало, Трисмегист! Вечно ты лезешь не в свое дело.

- И ты туда же, Аргус! – вздохнул Гермес и с видом крайнего утомления уселся неподалеку от Ио. – Мало того, что Зевс в конец замучил меня, гоняя по всему свету, еще и старые друзья начинают шпынять, едва увидев. Воистину, я несчастнейший из всех олимпийцев! Днем бегаю без устали, исполняя поручения отца, а ночью тружусь на дядю – провожаю в Аид души умерших. А это, скажу тебе по секрету, сущее наказание, а не работа! Мертвые ведь, как слепые кутята, тычутся в разные стороны и воют без умолку. И какая мне от всего этого выгода, скажи, пожалуйста? Одни оговорки и обиды!

- Не старайся разжалобить меня, Трисмегист, - сухо отвечал Аргус, - а лучше сразу лети туда, откуда явился. Девчонки этой вам не видать как своих ушей. Я с нее глаз не спущу, пусть хоть весь мир трещит по швам и летит в тартарары.

- Само собой, мой друг, - покачал головой Гермес. – Я и сам знаю, что украсть что-нибудь из-под твоего носа просто немыслимо. Немного посижу и отправлюсь. Одного я только не возьму в толк – к чему нам гавкаться, как собакам, из-за паршивой коровы? Разве не собратья мы по несчастью? Ты наказан тем, что принужден стеречь ее, не зная отдыха ни днем, ни ночью. Я же, несчастный, несу двойной груз невзгод. Ведь мне строжайше приказано не возвращаться без нее на Олимп!

- Пропащее твое дело, Трисмегист, - самодовольно ухмыльнулся Аргус, - только попробуй подойти, и я снесу тебе голову вот этой дубиной. И пусть я не буду больше сыном Геи, если ты после этого не отправишься на тот свет, хоть и считаешься бессмертным богом. Благо, дорогу ты уже знаешь и доберешься без провожатых!

Услыхав эту угрозу, Гермес тяжело вздохнул и поник головой.

- Скажи-ка мне, друг, - спросил он, - в старые времена тебе приходилось исполнять подобные поручения?

Хитрый Гермес не без умысла задал этот вопрос. Уж он-то знал слабое место в душе великана и умел его разговорить! Как и многие старики, изрядно повидавшие на своем веку (а почтенный страж принадлежал к первому поколению богов), Аргус любил при случае поругать молодежь, а в особенности Зевса, которого он откровенно не жаловал. Так и сейчас он немедленно оседлал своего любимого конька и, прежде чем ответить Гермесу, громко расхохотался.

- Вот и видно, что ты еще молокосос, Трисмегист, - сказал Аргус, вдоволь насмеявшись. – Да разве при прежних царях случалось этакое непотребство, чтобы два бога мозолили себе зады возле какой-то коровы? Брачные узы считались священными. А нынче, скажи на милость, разве не сошли все с ума? Зевс перебрюхатил на Олимпе всех богинь. Теперь он взялся за смертных. Очень мило! Намедни мне говорят: «Вседержитель наслал на землю потоп. Какой ужас! Там не осталось ни одного человека! » Не берите в голову, говорю, такие пустяки. Не пройдет и года, как он заселит ее вновь. А то кого же он будет таскать к себе в постель, если все бабенки переселятся в царство Аида?

- Увы, - поддакнул Гермес, - целомудрие нынче не в почете. А в последнее время в особенности! Ты еще слыхал о веселой каверзе, которую наши богини подстроили Пану? Если у тебя есть желание, то послушай.

Аргус не возражал и Гермес начал свой рассказ: «Так вот, собрались раз Амфитрита, Афродита и Эос и начали, по своему обыкновению, перемывать косточки всем родным и знакомым. Слово за слово, зашел у них разговор о воздержании. Афродита и говорит:

- С какой стороны не возьми, милые подруги, а выходит, что остались среди богинь только две девственницы: Афина и Артемида, да и те, между нами говоря, с придурью.

- Как это две, когда есть еще одна! – воскликнула Амфитрита. – Ведь вы забыли про Пана!

Услыхав шутку, Эос и Афродита долго смеялись. Это и впрямь было очень забавное замечание. Пан, как тебе, Аргус, наверно, известно, совсем не блещет красотой: ноги у него козлиные, тело покрыто шерстью, и к тому же он рогат от рождения – явный признак, что ему не суждено счастье в любви. Матушка его Дриопа забеременела им от пьяного сатира, а после раззвонила по всему свету, что отцом ребенка будто бы был я. Ничего более нелепого она не могла выдумать! Но, как бы то ни было, она первая от него убежала, и с тех пор ни одна женщина не приближалась к Пану даже на расстояние полета стрелы.

Нахохотавшись досыта, Эос говорит:

- Нехорошо смеяться, любезные подруги, над тем, кто обижен судьбой. Лучше давайте подумаем, как нам исправить эту несправедливость.

- Дело это не так легко устроить, как кажется, - возразила Амфитрита, - но ради удовольствия увидеть Пана за любовными утехами, я готова немного потрудиться. Только одно сомнение меня останавливает: есть ли у него то, что мы, грешные, больше всего ценим в мужчинах?

- Насчет этого можешь не беспокоиться, - отвечает Эос, - я не раз видела по утрам, как Пан лежит, разбросавшись, на своем ложе, и поэтому могу смело утверждать: если бы его собственное достоинство было так же велико, как его мужское, мы бы давно имели его на месте Зевса. Но, увы, он слишком робок!

- Не беда! – говорит Афродита. – Мой сынок живо излечит его от чрезмерной скромности. Но с кем бы нам случить этого козленка?

Тут все три проказницы надолго задумались. Вдруг Амфитрита всплеснула руками и вскричала:

- До чего же мы глупы, сестры! А нимфы Артемиды на что?

- И правда! – со смехом поддержала Афродита. – Сколько их без толку бегает по всей Аркадии! Пусть хоть одна потрудится во славу моего имени! А заодно проучим гордячку Артемиду!

Это соображение прибавило богиням энергии. Афродита тут же позвала Эрота и стала объяснять ему их замысел. Разбитной мальчишка понял все, прежде, чем она успела сказать три слова, и, конечно же, согласился участвовать в их проделке.

Договорившись обо всем, они гурьбой отправились в Аркадию, где бедняга Пан спокойно пас коз, не подозревая о сложившемся против него заговоре. Богиням Эрот велел скрыться возле источника, где обыкновенно купались нимфы, а сам отправился к сыну Дриопы и приветствовал его со всей возможной предупредительностью.

- И тебе того же желаю, мой друг, - отвечал ему Пан, - какие дела завлекли тебя в нашу глушь? Надеюсь, что приятные?

- Как тебе сказать? – хитро подмигнул ему Эрот, - мои дела везде одни и те же: соединять любящие сердца моими стрелами. Просто раньше мне было недосуг заняться тобою, а теперь, кажется, время пришло.

- Напрасно ты так шутишь со мной, Эрот, - печально вздохнул Пан, - или ты не видишь, как я уродлив? Зачем же говорить мне о любви?

- Э! – небрежно отмахнулся маленький шалопай, - не обижайся, братец, но ты ничего не смыслишь в женщинах. Иначе ты бы знал наверняка, что нет такого урода, какого они отказались бы приласкать при случае. Любовь вообще чуждается рассудка, а любовь нимф в особенности. Ты только войди в их положение – кого они видят, кроме медведей, волков, да самих себя? А природа между тем берет свое: весною бедняжек охватывает неясное томление, по ночам снятся мучительные сладостные сны, сердца их трепещут, на устах играет рассеянная улыбка, дыхание учащается, щечки вспыхивают стыдливым румянцем, душа переполняется предчувствием чего-то необыкновенного. Короче, любовь уже созрела в их сердцах и готова излиться на первого встречного. И кому какое дело, что встречный этот волосат и рогат?

- Когда бы оно так было! – откликнулся несчастный пастух.

- Все так и только так! – заверил его Эрот. – Скажу тебе даже больше: одна из здешних нимф сохнет по тебе уже третью неделю, но все не решается открыться. Видно считает себя недостаточно красивой!

- Невероятно! – удивился Пан.

- Напротив, все идет обычным чередом, мой милый. Но не хочешь ли ты взглянуть на нее?

- А это можно? – робко поинтересовался бедный влюбленный.

- Нет ничего проще! Она купается сейчас в источнике. Доверься мне, и я сведу вас в тихом местечке.

- А как ее имя?

- Сиринга.

- Звучит как сладкая музыка, - прошептал пастух.

- То ли еще заиграет в тебе, когда она поцелует тебя и нежно прижмется бедрами! – посулил Эрот. – Пойдем скорее к источнику, дабы ты мог усладить свой взор зрелищем ее красоты!

Говоря так, проказник схватил ошалевшего Пана за руку и потащил в тот укромный уголок леса, где легконогие нимфы любили совершать омовение после охоты.

Теперь представь себе, Аргус, картину, открывшуюся перед глазами бедняги: семь или восемь прекрасных обнаженных девушек, не имеющих в себе никакого изъяна, плещутся в ручье или лежат на траве в живописных позах. Тут есть от чего тронуться умом, а что до нашего влюбленного, так он просто рехнулся от восторга. Но пока Пан, забыв обо всем, наслаждался своим счастьем, коварный Эрот извлек из колчана стрелу и пустил ее прямиком ему в сердце. Наш рогатый воздыхатель мгновенно пришел в неизъяснимое возбуждение и выскочил из кустов с такой стремительностью, словно он был лев, бросающийся на добычу. Нимфы, внезапно увидев его перед собой, завопили от ужаса. Они сразу догадались, какая опасность им угрожает! Даже если бы весь облик Пана, то есть горящие глаза и всклокоченная шерсть, не говорили им слишком ясно о его замыслах, один вид его готового к бою копья мог навести трепет на кого угодно. Сиринга, крича громче всех, отпрыгнула назад, и Эрот, метивший в нее стрелой, промахнулся, что случается с ним чрезвычайно редко. Пущенная им стрела унеслась в одну сторону, а нимфа бросилась наутек в другую. Пан припустил за ней, и оба они в одно мгновение скрылись из глаз.

Три насмешницы, устроившие для себя весь этот спектакль, были сильно раздосадованы его внезапным окончанием, и принялись бранить Эрота за нерасторопность.

- Слов нет, милые тетушки, - согласился легкокрылый мальчишка, - я виноват перед вами. Но не будем терять времени и посмотрим, чем кончится эта охота.

- И правда, подруги, - заметила Афродита, - не все еще потеряно. Давайте поднимемся на облако и оглядимся. Очень может быть, что наш козленок еще не успел покрыть свою подружку. Тогда мы увидим то, ради чего здесь собрались.

Вся компания вознеслась на облако и сразу увидела бегущих. Пан, делавший огромные прыжки, почти догнал Сирингу и готовился схватить ее за развевающиеся волосы, а та убегала с таким отчаянным криком, словно за ней гналась сама смерть.

- Бедняжка, - вздохнула Эос, - мне даже стало жаль ее: быть подмятым таким чудовищем совсем не сладко.

- Пустое! - легкомысленно тряхнула головой Амфитрита. - Мужчина лишь в первом порыве напорист как булат. Получив желаемое, он млеет и становится мягче воска. Сколько раз я принимала на ложе Посейдона, пришедшего ко мне в блеске молний и реве урагана, и он всегда уходил от меня усмиренным и ласковым, как весенний бриз.

- Да и было бы, о чем жалеть! – подхватила Афродита. – Кроме глупого ее девства Пан уж верно ничего не унесет с собой. А этот груз, конечно, не из тех, что красят женщину.

Болтая таким образом, богини наблюдали за Сирингой. Между тем нимфа добежала до берега Алфея, упала на колени и стала молить о помощи.

- О, быстроструйный Алфей, - прошептала она, - ты видишь мою боль и мою печаль. Прими же меня к себе, как принимал всегда! Скрой меня от глаз насильника, ибо я готова скорее умереть, чем достаться ему на поругание!

Не успела она договорить последнее слово, как руки ее вытянулись вверх, ноги ушли под воду, тело съежилось, округлилось, и Сиринга на глазах изумленного Пана обратилась в тростник. Лишь его он и смог обнять, когда добежал до реки…

- Несчастная девушка! – вздохнула Эос.

- Не стоит ее жалеть, - презрительно сказала Афродита, - она поступила как последняя дура. Что теперь прикажете делать с Паном?

- Предоставьте его мне, - попросил Эрот.

Слетев с облака, хитрец явился перед несчастным влюбленным.

- Взываю к твоей совести, Эрот! – завопил пастух. – Разве не ты говорил мне о любви этой нимфы? И что же вышло на самом деле? Она изменила облик, лишь бы не знаться со мной!

- Всему виной твое нетерпение, - возразил Эрот, - и пусть это послужит тебе уроком на будущее. Видишь сам – женщины не любят излишней спешки. Но не следует терять аппетита от того, что на земле  стало одной красоткой меньше. Лучше срежь этот тростник, потом склей друг с другом трубочки разной длины. Подуй в них, и ты услышишь голос Сиринги. Что-то она нам скажет? »

- Вот какая история, Аргус, случилась у нас на днях, - закончил свой рассказ Гермес.

- Определенно, вы не теряете время даром, - заметил великан. – Но что же Пан?

- С ним все в порядке, - усмехнулся Гермес. – Пан поступил так, как велел ему Эрот. Оказалось, этот глупый тростник еще на что-то годится. Пан склеил из него свирель, и теперь его игра у нас в большой моде. Кифара Аполлона забыта, а сам он готов волосы рвать от досады. И поделом – пусть не задается! Однако, не сыграть ли тебе что-нибудь? Есть у меня и лира и свирель. Что тебе больше по вкусу?

- Лиру я уже слыхал, - ответил Аргус, - а свирель пока не приходилось.

- Тогда прочисти свои уши и одари меня вниманием!

С этими словами Гермес вытащил пастушескую свирель и приложил ее к губам. Над землей поплыли звуки столь сладостные и чарующие, что Аргус забыл от восторга обо всем окружающем. Быть может, это покажется неожиданным, но великан умел наслаждаться музыкой, а Гермес имел славу одного из лучших музыкантов Олимпа. С упоением требовал Аргус, чтобы Гермес играл еще и еще. А тот, не обращая внимания на усталость, извлекал из своей свирели все новые и новые пассажи. Наконец он заиграл тихую, баюкающую мелодию, от которой глаза Аргуса стали закрываться один за другим. А Гермес все играл и играл. От его колыбельной заснула вся округа: птицы попадали на землю, деревья перестали шелестеть, а бабочки порхать, Ио уткнулась носом в землю, Аргуса же впервые в жизни сморил сон.

Заметив это, коварный Гермес некоторое время любовался на дело своих рук; потом  разбудил Ио, нагнулся к ее уху и прошептал:

- Вот что, красотка, если ты не прочь избавиться от своих рогов, то беги скорее отсюда. А там решим, что нам с тобой делать.     

3.

"Эротикон"