Ватсьяянана - 8

7.

8

На исходе светлой половины месяца тайша царский караван достославного Чандрагупты вышел к берегам Ганги, где его уже поджидало множество кораблей. Переправа через могучую реку, широко разлившуюся по равнине и напоминавшую скорей безбрежное море, заняла несколько дней.   Однако свита министра Виравари, в состав которой входили Дханада и Ватсьяяна, совершили ее сразу вслед за махараджей и его гаремом.

День выдался солнечный и тихий. Десятки кораблей, вспенивая носами водную гладь, медленно приближались к скрывавшемуся в туманной дымке южному берегу.   Огромный город постепенно выступил им навстречу сразу по всей линии горизонта. Сначала показался уходивший в небо золоченый шпиль Сугангеи – огромного царского дворца, занимавшего, как было известно Ватсьяяне, всю центральную часть столицы. Потом поднялись пирамидальные шикхары крупнейших столичных храмов, возведенных в честь Шивы, Куберы, Ашвинов, Лакшми и Дурги. Украшенные множеством позолоченных скульптур, они ярко сверкали в солнечных лучах. Наконец стали видны высокие каменные стены и огромные крепостные башни. Особенно выделялись своей высотой и мощью две из них, возведенные над воротами Брахмы.

Вступив  в город, друзья оказались на широком прямом проспекте, застроенном пяти, шести и даже семиэтажными домами.   Среди деревянных встречалось тут немало кирпичных и каменных зданий самой разнообразной и причудливой архитектуры. Фасады многих из них украшала яркая роспись. Мостовая была тщательно выметена, обсажена деревьями, а вся улица своим праздничным видом  походила на любовно убранный покой посреди богатого дома. В обе стороны по ней двигался беспрерывный поток пешеходов, всадников, повозок, колесниц и слонов.   Нигде и никогда  еще нашему герою не приходилось встречать в одном месте такого огромного количества людей! Весь день он бродил, как зачарованный, глазея по сторонам и не переставал изумляться увиденному. И на чем бы не останавливался его взор, будь то роскошные дворцы знати, особняки царских чиновников, заполненные зерном амбары, купеческие лавки, мастерские ремесленников, восхищавшие обилием разнообразных товаров рынки, многочисленные храмы, тенистые парки, сады с фонтанами и искусственные пруды, - все свидетельствовало о необычайном богатстве и процветании города. Жители столицы поражали взор своими роскошными одеждами и изящными экипажами. Но особенно порадовало Ватсьяяну обилие прекрасных женщин. То и дело замечал он в открытых окнах юные лица прелестниц, блистающих своей красотой. Некоторые гетеры стояли на балконах, другие, разряженные словно дочки раджей, с независимым видом  прогуливались по улице.

- Ах, мой друг! – в полном восторге воскликнул сын Самудрадатты, - я уже начинаю влюбляться в этот город!

- Это не мудрено, - отвечал Дханада, - только не забывай, что красота его дорогого стоит. Люди с достатком живут в столице припеваючи, но беднякам не стоит приближаться к Паталипутре ближе, чем на одну йоджану.

Впрочем, материальное положение двух друзей оказалось не таким уж скверным. Пусть из-за речных разбойников они враз лишились всего своего  имущества, но зато приобрели покровительство первого министра. Виравари снабдил своих спасителей  суммой денег, достаточной для того, чтобы обзавестись всем необходимым. Кроме того, уже в день приезда Дханада разыскал нескольких знакомых купцов, которые открыли ему в своих лавках кредит на самых выгодных условиях. Все это позволило друзьям устроиться, хотя и без роскоши, но со всеми удобствами. Они сняли  верхний этаж в доме одного удалившегося  от дел ювелира, обставили комнаты  приличной мебелью и наняли расторопного слугу.  

Не успели Дханада и Ватсьяяна справить новоселье, как пришла пора холодов. Задули северные ветры. Они пригнали со стороны Гималаев тяжелые свинцовые тучи, покрывшие город снежным ковром. На улицах появились сугробы. Зеленые ветви бакул согнулись под тяжелыми снежными шапками. Количество прохожих заметно уменьшилось. Горожане сидели по домам у жарких  очагов, а, выбираясь на улицы, кутались в шерстяные кофты-канчуки  и подбитые овчиной плащи. По ночам яркая луна освещала безлюдные и словно оцепеневшие от стужи улицы. К счастью, морозная погода продержалась недолго. Вскоре наступила оттепель. Выглянувшее солнце, растопило сугробы. По умытым, влажным улицам побежали ручьи. Столица вернулась к прежней жизни.

Виравари продолжал покровительствовать молодым людям и не оставлял их своим вниманием. Несколько раз он принимал Дханаду и Ватсьяяну во дворце. Потом друзья получили приглашение навестить министра в его доме.

- Мой  старший сын Рухака давно желает познакомиться с моими спасителями, - сказал Виравари. – Я с удовольствием иду навстречу его желаниям - хочу, чтобы он сошелся с вами поближе.

Дханада и Ватсьяяна поспешили заявить, что весьма польщены предложением министра. Тем не менее, они не смогли скрыть своего удивления.

- Я знаю, что моя просьба может показаться  странной, - заметил Виравари. – Многие воображают, что если  молодой человек сын высокопоставленного вельможи, значит он обязательно повеса, игрок и распутник, а его отец то и дело вынужден пускать в ход свои связи, дабы замять скандал вокруг какой-нибудь недостойной проделки.   Так вот, смею вас заверить, что мой Рухака совсем не таков. С самого детства он рос тихим, послушным мальчиком, а, сделавшись юношей, больше помышляет о книгах, чем о светских развлечениях. Не то чтобы мне это не нравилось, но хотелось бы иногда видеть в нем побольше живости. Короче, я буду благодарен тем молодым людям, которые сумеют чуть-чуть растормошить Рухаку и привить ему вкус к приличным удовольствиям.

- Мы сделаем все, что в наших силах, - заверил Дханада.

В назначенный день друзья явились в дом министра и были приняты с большим радушием. Общество, собравшееся в этот вечер, оказалось самым непритязательным. Помимо двух своих секретарей и домоправителя, Виравари пригласил брахмана, занятого обучением его младших детей. Рухака - изящный, красивый юноша – вовсе не производил впечатления тихони.   Держался он весьма непринужденно, а его замечания к общему разговору были остроумными и уместными. К Дханаде и Ватсьяяне Рухака отнесся с подчеркнутым вниманием. Вскоре молодые люди почувствовали искреннюю взаимную симпатию. Узнав, что его новые друзья питают пристрастие к театральным зрелищам, сын министра сказал:

- Холодный сезон не лучшее время для провинциальных театров, поэтому они стараются держаться поближе к столице. Ныне в Паталипутру съехалось не менее дюжины трупп. Я побывал на некоторых спектаклях и особенно рекомендую вам театр уважаемого Шудхапаты из Чампы. Он сам не лишен таланта, и имеет под своим началом несколько приличных актеров и актрис.

- Нам по душе твое предложение! – живо откликнулся Дханада. – Только растолкуй, как нам разыскать вашего Шудхапату.

- Шудхапата человек известный, - заметил секретарь. – Ему покровительствует сам пурохита махараджи. Жрецы Махадевы уступили актерам большой зал при своем храме. Там могут разместиться человек четыреста, и часто бывает так, что на спектакле яблоку негде упасть.

Рухака что-то высчитал про себя, а потом сказал:

- Я знаю, что через пять дней Шудхапата ставит «Шакунталу». Главную героиню будет играть Авантика, на мой взгляд, очень недурная актриса, так что зрелище обещает быть трогательным и запоминающимся. Если желаете, я заранее договорюсь о хороших местах.

Его предложение было с благодарностью принято, и новые знакомые условились встретиться в доме Рухаки, что бы потом всем вместе отправиться на спектакль.

Пока молодые люди были заняты вышеприведенным разговором, Виравари и брахман завели речь о событиях прошлого царствования. Заинтересовавшись их беседой, Дханада спросил: правду ли сообщил ему недавно один случайный знакомый, что достославный Чандрагупта (да пребудет с ним Всевышний!) на самом деле не был старшим сыном своего отца.

- Тебя не обманули, любезный, - отвечал брахман. – И хотя после кончины великого Самудрагупты минуло уже двадцать пять лет, история эта не изгладилась из памяти. Старшим сыном покойного государя был блистательный Рамагупта, который и взошел на престол. Юноша пылкий и самонадеянный он вскоре затеял войну с шакским царем Рудрасеной, тем самым, который первым из кшатрапов принял титул махараджи. В дерзких мечтах Рамагупта уже видел себя повелителем Уджаяни, однако все пошло совсем не так, как он рассчитывал. Шаки побили магадхов, и наш государь оказался осажденным в какой-то  незначительной крепости. В результате ему пришлось заключить позорный и унизительный мир. Одно из условий договора гласило буквально следующее: «Царь Магадхи должен уступить владыке шаков свою молодую жену Дхурувадэви».

- Выходит, государыня, прежде чем стать женой достославного Чандрагупты (да пребудет с ним Всевышний!) была женой его брата? – удивился Ватсьяяна.

- Именно так, -  кивнул брахман. – Наш славный государь, чтобы спасти честь семьи, вызвался проникнуть в лагерь Рудрасены под видом своей невестки и убить врага. Дерзкий план удался, и Чандрагупта вместе с несколькими своими сподвижниками (также переодетыми в женские одежды и изображавшими прислугу мнимой царицы) сумел вернуться в Паталипутру невредимым.   Все это привело к падению престижа Рамагупты. Между ним и его младшим братом разгорелась нешуточная вражда. В конце концов, опасаясь за свою жизнь, достославный Чандрагупта принужден был встать на путь заговора. Рамагупта  погиб.   Младший брат занял престол и после этого женился на Дхурувадэви.

- Из всего вышесказанного вы можете заключить, что у нашего махараджи старые счеты с правителями Уджаяни, - сказал Виравари. – Впрочем, подробно распространяться на эту тему едва ли уместно.

Видно было, что разговор ему неприятен. Поэтому никто из гостей не стал его продолжать. Вскоре Дханада и Ватсьяяна откланялись.

Через пять дней, согласно своему договору, молодые люди зашли к Рухаке, а потом в его экипаже поехали к храму Шивы.

- Скажи, Рухака, - спросил Дханада, - ведь твой отец был в шакском лагере вместе с Чандрагуптой?

- Мой отец дружил с махараджей еще в ту пору, когда они были брахмачаринами и вместе изучали веды у одного гуру, - отвечал, подумав, сын министра. - Позже он не только отправился вслед за Чандрагуптой выручать царицу Дхурувадэви, но был так же одним из главных заговорщиков, доставивших ему престол…

Храм Шивы-Махадевы, один из крупнейших в столице, занимал почти целый квартал неподалеку от Сугангея. Задней своей стороной здание выходило к реке. Здесь были устроены широкие лестницы-гхаты, по которым паломники могли спускаться к воде и совершать омовение перед пуджей. Святилище служило сосредоточием интенсивной религиозной жизни и давало пропитание великому множеству людей. Вокруг него теснились кельи монахов-шиваитов, гостиницы для паломников и дома жрецов, музыкантов, слуг, танцовщиц, счетоводов и ремесленников. Здесь же была устроена школа для мальчиков и несколько приютов. Рухака сообщил, что в одном из них получали помощь бедные, бездомные, калеки и больные, а в другом – беспризорные животные.  

В большом зале, где теперь был устроен театр, в обычные дни читали паломникам священные Пураны и эпические поэмы. Когда друзья прошли внутрь, здесь уже толпилось достаточно много народу. Специальные прислужники встречали именитых гостей и провожали их в предназначенную для них часть зала. Прямо напротив двухъярусной сцены, разделенной пополам занавесом-яваникой, находились сидячие места для брахманов и кшатриев. Расположившиеся за их спиной вайшьи следили за действием стоя. Что до шудр то для них было устроено специально огороженное место с отдельным входом, что бы они ни при каких обстоятельствах не могли осквернить своим прикосновением представителей трех высших варн.

Когда друзья расположились на своих местах (они находились рядом со сценой) Рухака оглянулся и некоторое время рассматривал толпившихся за их спинами зрителей.

- Знаешь, кто это такой? – спросил он у Ватсьяяны, указывая на ничем не примечательного мужчину в скромном плаще.

- Понятия не имею, - признался юноша.

- Это Калидаса, автор пьесы, которую мы сегодня смотрим.

- Я представлял его совсем другим, - сказал Дханада. – Более величественным.

- На самом деле он именно таков, каким должен быть, - возразил сын министра. – Ведь подлинное величие всегда неброско. Какой-нибудь негодный рифмоплет, чтоб привлечь к себе внимание толпы, вынужден рядиться в пух и прах и постоянно тыкать в глаза своим мнением. Но махараджа поэтов может одеться в рубище и скромно стоять в углу, потупив взор. Зачем ему произносить какие-то слова? Обо всем, что нужно уже сказали его стихи!

Тут на сцене появились актеры и начали разыгрывать пролог к пьесе. Ватсьяяна весь обратился в слух и зрение. У себя на родине в Дашапуре он обычно не пропускал ни одного представления заезжих лицедеев. Но теперь он увидел совсем другой уровень игры, какой редко встретишь на провинциальной сцене. Шудхапата в роли Душьянты держался подлинным государем. И хотя по ходу действия ему приходилось произносить реплики, полные смирения, величие, доблесть и благородство проступали в каждом его слове и в каждом жесте. Восхищенный Шудхапатой, наш герой поначалу не оценил игры Авантики. Она даже показалась ему немножко слащавой. Однако, наблюдая за актрисой в третьем акте, он изменил свое мнение. Томимая любовной тоской Шакунтала  внезапно напомнила ему самого себя в ту пору, когда он сходил с ума по Чандрике. После этого сердце юноши стало откликаться на каждую оброненную ей фразу. Окончательно покорила Ватсьяяну сцена первого свидания, в которой Шудхапата и Авантика с удивительным проникновением изобразили взаимную робость влюбленных, их нерешительность, их порывистые движения, уходы и возвращения, неожиданные и трепетные проявления чувства, неодолимо влекущего их друг к другу. Четвертый акт, где Шакунтала и Душьянта расстаются после того, как тайно сочетались браком по обычаю гандхарвов, Ватсьяяна смотрел затаив дыхание. Но особенно глубокое впечатление произвел на него пятый акт, в котором беременная Шакунтала прибывает во дворец к возлюбленному, а тот, лишенный памяти из-за проклятия святого подвижника, не узнает ее и отсылает прочь. Можно было сказать, что Авантика превзошла здесь саму себя! С каким милым простосердечием просила она сообщить государю о приезде его супруги! С каким мужеством противостояла нежданному для нее и страшному удару судьбы! Как трогательно пыталась напомнить возлюбленному подробности их свидания, встречая в ответ только насмешливую недоверчивость! И, наконец, с каким гневом изобличила она неверность Душьянты! С какой твердостью покинула отвергший ее царский дворец! Что за буря чувств прорвалась сквозь эту вереницу сложных  метаморфоз! И какие поразительные сокровища души сумела открыть актриса в своей героине! Словом, игра Авантики растрогала Ватсьяяну до слез. И не его одного! Многие в зале, глубоко сочувствуя несчастной Шакунтале, не могли сдержать своих рыданий…

Впечатления от увиденного не покинули Ватсьяяну и после окончания спектакля. Усевшись вместе с друзьями в карету, он без конца говорил и говорил об одной только Авантике.

Рухака некоторое время с усмешкой выслушивал его восторженные излияния и, наконец, сказал:

- Мой друг, ты приписываешь этой актрисе такие достоинства, каких у нее на самом деле нет. Готов согласиться, что сегодня она играла недурно, но до подлинного идеала Авантике все же далеко.

Эти слова обескуражили Ватсьяяну. Он принялся возражать. В ответ Рухака с глубоким знанием дела, приводя на память цитаты из «Натьяшастры», подробно разобрал ее игру, указав на множество мелких изъянов и упущений. Побежденный его красноречием, сын Самудрадатты надолго замолчал, но потом  упрямо произнес:

- И все-таки она мне понравилась!

- Ну и бог с тобой! – рассмеялся Рухака. – Пусть каждый остается при своем мнении. Если Авантика так тебя покорила, я могу сегодня же вечером познакомить вас друг с другом. Боюсь, правда, что прекрасной Шакунталы ты в ней уже не найдешь. Однако и сама по себе, без всякой театральности, Авантика может быть очень милой девушкой.

- Я с радостью воспользуюсь твоим предложением, - тотчас согласился Ватсьяяна.

Сын министра задумался, а потом сказал:

- Обстоятельства складываются таким образом, что мы можем оказать друг другу услугу. Но прежде поклянитесь сохранить в тайне то, что вы от меня сейчас узнаете.

Оба приятеля пообещали держать язык за зубами.

- У Авантики есть подруга по имени Унмадина, девушка редкой, возвышенной души, - сообщил Рухака. -  Моя связь с ней длится уже несколько месяцев, но не было такого дня, когда бы я не открывал в ней все новых и новых достоинств. Она прекрасна телом, необычайно умна, имеет благородную душу и пылкое сердце. Будь у меня такая возможность, я бы уже завтра объявил ее своей законной женой, но, увы, существует одно непреодолимое препятствие: по рождению моя Унмадина принадлежит к презренной варне шудр! Ни мой отец, ни моя мать никогда не дадут согласия на наш брак. Нам остается только оплакивать свою несчастную судьбу и тихо роптать на Каму, соединившего своими стрелами несоединимое.

Дханада и Ватсьяяна переглянулись. Признание юноши удивило и растрогало их. Убедившись в их сочувствии, Рухака продолжал:

- Знали бы вы, к каким предосторожностям я вынужден прибегать перед каждым свиданием! На какие хитрости пускаться, ради того, чтобы скрыть свою любовь от чужих глаз и обмануть шпионов моего отца.

- Шпионов твоего отца? – воскликнул Ватсьяяна. – Что ты такое говоришь, Рухака!

Сын Виравари рассмеялся.

- Твое изумление, милый друг, - сказал он, - свидетельствует о том, что ты не успел разобрать со своим гуру премудростей «Артхашастры». Но мой отец знает эту книгу назубок и является большим поклонником теории Каутильи. Он бы не продержался двадцать лет на посту первого министра, если бы не имел на службе тысячи шпионов. Уверен, что  и вас он планирует использовать в дальнейшем как своих осведомителей.

- Это всего лишь твои домыслы! – возмутился Дханада. – Мы знакомы с уважаемым Виравари целый месяц, но он ни разу не позволил себе даже намека…

- Значит разговор об этом впереди! – прервал Рухака. – Я  коснулся столь щекотливой темы вот для чего. Мне важно знать: хотите вы быть только друзьями моего отца или также моими друзьями?

- Я отвечу тебе без малейшего колебания! – промолвил Дханада. – В вопросах политических мы всегда будем стоять на стороне твоего отца. Если у тебя возникнут в этой области какие-то свои интересы, я тебе не помощник. Другое дело кама, нежные чувства и женщины! Никто не смеет диктовать нам здесь свою волю, даже родной отец! И если тебе потребуется моя помощь, считай, что  я в твоем распоряжении.

Ватсьяяна подтвердил, что придерживается таких же точно взглядов. Довольный Рухака  пожал им руки и сказал:

- Я рад, что мы обо всем договорились. Теперь выслушайте мой план. Сейчас я и Дханада поменяемся плащами. И поскольку его сложение и рост схожи с моими, в темноте нас легко спутать. Когда карета подъедет к вашему дому, мы с Втсьяяной выйдем и спокойно отправимся по своим делам.

- А что буду делать я? – спросил Дханада.

- Ты поедешь ко мне, - отвечал Рухака. – Дома тебя встретит мой камердинер и проводит в спальню. Он надежный  человек и все сделает, как надо.   Сам я незаметно вернусь под утро. Таким образом, никто ничего не сможет заподозрить.

Хотя план показался Дханаде рискованным, он не стал отказывать в помощи, которую перед этим обещал. В результате все произошло так, как задумал Рухака. Они с Ватсьяяной поднялись в дом ювелира, выждали там некоторое время, а потом отправились на свидание. Дом, где жила Авантика, располагался неподалеку. Ни в одном из окон не было видно света. Казалось, что хозяева крепко спят. Но стоило сыну Виравари легонько стукнуть в дверь, как она тотчас открылась.   Служанка провела гостей в один из верхних покоев, где навстречу им вышли две прелестные девушки.

- Счастья вам, газелеокие! – приветствовал их Рухака.

- И тебе того же желаем, лотосоногий! – отвечала одна из красавиц, в которой Ватсьяяна сразу признал свою Шакунталу.

- Вот, решил скрасить ваше одиночество, - продолжал шутливую речь спутник Ватсьяяны, - а заодно представить тебе, Авантика, одного из твоих горячих поклонников. Могу засвидетельствовать под присягой, что на протяжении всего сегодняшнего спектакля этот красивый молодой человек ни разу не отвел взгляда от сцены, ни разу не зевнул, не почесал за ухом, не обмолвился словом с соседом. Он буквально пожирал тебя глазами, а после окончания пьесы не мог произнести двух слов так, чтобы между ними не стояло имя «Авантика». Еще сегодня днем Ватсьяяна был свободным человеком. А сейчас он твой раб. Делай с ним, что тебе угодно.

- Что ж, - отвечала актриса с таким видом, будто получать подобные приношения было для нее обычным делом, - посади его пока вон в то кресло, после посмотрим, на что он может сгодиться.

Тут появилась квартирная хозяйка, дальняя родственница Унмадины, весьма видная собой, дородная дама  с черными плутоватыми глазами.

- Да сопутствует тебе благословение, тетушка Суджамати, - приветствовал ее Рухака. – Видишь? Вновь пересеклись наши с тобой дорожки! Ничего, что завалился к тебе без приглашения, да еще с приятелем?

- Пожалуй, с миром, благородный господин, ты же знаешь, что тебя здесь всегда ждут с нетерпением, - пропела женщина. – И друзьям твоим мы сердечно рады. Не сидеть же Авантике одной, пока ты милуешься со своей ненаглядной.

Под руководством Суджамати женщины принялись хлопотать, накрывая на стол. Сын министра взялся им помогать. При этом он не переставал шутить и поддразнивать актрису. Ватсьяяна тоже не спускал с нее глаз. Как и предупреждал Рухака, в жизни Авантика мало походила на героиню Калидасы. Это была очень живая, острая на язык и  довольно развязная девушка. Наш влюбленный герой поначалу удивлялся подобному несоответствию, но потом почувствовал облегчение, оттого что его возлюбленная  оказалась существом из плоти и крови, совсем не чуждым земных радостей. Унмадина была так же прекрасна, как ее подруга, но характер имела другой – более сдержанный и строгий. За весь вечер с ее языка не сорвалось ни одной вольной шутки, ни одного двусмысленного замечания. Нельзя было не подивиться ее уму и ее здравомыслию. Но более всего вызывало изумление сквозившее в каждом ее слове и жесте врожденное благородство. «Мой наставник Харидатта, - подумал Ватсьяяна, - как-то объявил, что Брахма сотворил шудр из своих грязных ступней. Что бы он сказал,   сведи его случай  с Унмадиной? »

Пока наш герой делал свои наблюдения, на столе появились куски жареной курицы, творог, чугунок с рисом, заправленным соусом кари, овощи и хлеб.

- Итак, - воскликнула актриса, добавляя к перечисленным блюдам кувшинчик с манговым вином, - самое время проводить добрым словом прошедший день. Благо, он принес неплохой доход! А заодно вспрыснем наше знакомство.

- Это было редкостное зрелище! – с восторгом промолвил  Ватсьяяна. – И ваш спектакль, и твоя игра, - все было просто восхитительно!

- Да отблагодарит тебя всеведущий Брахма, добрый гость, за то, что ты по достоинству оценил ее талант! -  отозвалась Унмадина. – Я не раз говорила Авантике, что она первая актриса во всей Паталипутре.

- Не надо меня так явно хвалить! – запротестовала ее подруга, - иначе я возгоржусь и потребую у Шудхапаты удвоить мои гонорары.

- Посмотрим, как это у тебя получится, - вставил Рухака. – Боюсь, сама  Сарасвати не смогла бы заставить его раскошелиться…

Не смотря на шутливые протесты Авантики, Ватсьяяна хорошо видел, что его похвалы пришлись ей по сердцу. Он удвоил комплименты и не прогадал. Под конец ужина актриса стала очень мила к  нему, и они принялись болтать, словно старые друзья. Тем временем Рухака и Унмадина затеяли ученый спор о театральных зрелищах и искусстве вообще. Оба при этом то и дело ссылались на авторитет Бхараты и других древних мудрецов. С уст их постоянно срывались слова, вроде «раса», «бхава», «санграха», «карика» и «нирукта». Ватсьяяна слушал их, открыв рот. Видя его изумление, Авантика со смехом сказала:

- Не обращай на них внимания! Эта парочка нечета нам с тобой. Хотя я родилась на подмостках, всю жизнь провела в театре и могу за день выучить роль Васантасены или Малявики, все равно никогда не могла разобрать, о чем они ведут речь. Так вот сижу перед ними дура дурой и только хлопаю глазами.

- Познания Рухаки меня не удивляют, - возразил юноша. – Но ты, госпожа, - обратился он к Унмадине, - где ты могла почерпнуть столько премудрости?

- Язык мой, враг мой, - зардевшись, сказала девушка. – Сколько раз уже говорила себе: знай свое место и не воображай о себе больше того, что ты есть на самом деле. Но нет! Стоит кому-то завести при мне умный разговор, я обязательно вставлю в него словечко-другое.

- Брильянт в грязи не утаишь! – заметил, гордый своей возлюбленной Рухака. – Как не старайся, он все равно засверкает на солнце!

- И все-таки, - продолжал допытываться наш герой, - интересно было бы узнать, кто был твоим пандитом.

- Что ж, - ответила Унмадина, - я не делаю из этого секрета. Если тебе интересно, могу рассказать в коротких словах историю моей жизни. Родителей своих я не помню. Но люди, которые их знали, говорят, что отец мой был мелким поденщиком и всю жизнь едва сводил концы с концами. Сразу после моего рождения он овдовел, а потом и сам лишился жизни, заразившись какой-то болезнью. Я бы, конечно, тотчас последовала за ним, но к счастью мое личико понравилось госпоже Анджане, которая содержала в Раджагрихе школу для гетер. Она выкупила меня у хозяина за несколько медных монет и воспитала в своем заведении. Впрочем,   никаких надежд она на меня не возлагала и ничему особенному учить меня поначалу не собиралась. Как-то раз, когда мне было лет пять или шесть, госпожа сказала: «Унмадина! Ты сообразительная девочка, и ты наверно, будешь очень хороша собой. Но это ровно ничего не значит. Ведь ты родилась шудрой, и навсегда ей останешься! Помни свое место! »

Анджана поручила надзор за мной одной из своих служанок и назначила мне место на кухне. Но едва выдавалась свободная минутка, я пробиралась к танцевальной зале и сквозь щелку в занавесе наблюдала за занятиями девочек. Подсмотрев какую-нибудь новую мудру или фигуру танца, я потом самостоятельно разучивала ее под аккомпанемент собственного пения. Как-то раз госпожа застала меня за этими упражнениями. Я боялась, что мне влетит за непослушание, однако Анджана только взяла меня за подбородок и внимательно посмотрела в глаза. «Унмадина, - спросила она, - тебе нравиться заниматься танцами? » «Очень нравится, госпожа», - отвечала я. «Но зачем тебе это? Ни один кшатрий, ни один брахман даже не посмотрит в твою сторону». «Пускай, - сказала я, - буду танцевать для себя самой». Анджана рассмеялась и позволила мне посещать занятия.

С тех пор меня наравне с другими стали обучать всем шестидесяти четырем искусствам обольщения.   Прежде всего, в их число входили танцы, пение, игра на музыкальных инструментах, письмо, рисование и татуировка. Но было также и много других занятий, обязательных для гетеры высшего ранга. Нас учили украшать цветами постель и диван, а также выкладывать ими красивый узор на полу. Учили красить  платья, изменять цвет ногтей и волос, и на разный манер украшать свое тело радующими взгляд узорами. Учили красиво прибирать постель, расстилать ковры и расставлять стулья. Учили составлять из цветов букеты, сплетать из них гирлянды и венки, вязать тюрбаны, бусы и другие украшения. Поскольку одним из главных качеств хорошей гетеры является искусство перевоплощения, госпожа приглашала специального преподавателя, который ставил с нами пьесы и  цитировал при случае избранные места из «Натьяшастры». В библиотеке Анджаны я прочла творения Бхасы, Шудраки и Вишакхадатты, но более всех остальных полюбила Калидасу.

Много внимания в школе Анджаны уделяли тонким женским искусствам. Нас обучали изготовлению сережек, смешиванию духов, умению одеваться и украшать лицо. Несколько раз госпожа приводила старуху-колдунью, которая ознакомила нас с заговорами и любовными заклинаниями. Анджана считала необходимым преподать нам и навыки ведения домашнего хозяйства. Мы учились готовить, делать горячительные и прохладительные напитки, штопать, шить и портняжничать. Ей нравилось, когда мы украшали свои наряды вышивками в виде попугаев или цветов, дополняли их лентами, кисточками или пуговицами. По вечерам, в минуты отдыха мы упражнялись в словесных играх, в разгадывании ребусов и загадок, в произнесении скороговорок. И поскольку гетерам по роду своей деятельности положено красиво и убедительно говорить, каждая из нас должна была  какое-то время посвящать чтению. Я уже говорила, что у госпожи имелась хорошая библиотека. Правда, бумажных книг было совсем немного. В большинстве своем они были написаны на высушенных листах талипота и заключены в красивые деревянные переплеты. Перечитывая труды великих писателей, а потом пересказывая их друг другу, мы не только глубоко изучили санскрит и пракриты, но одновременно усовершенствовали свою способность правильно рассуждать, обосновывать и отстаивать свои слова. Учили нас также приемам стихосложения, дабы в утонченных играх с любимым мы умели завершать незаконченную строфу или стих.

Госпожа не раз говорила, что в случае необходимости каждая из нас должна уметь постоять за себя и держала при школе старого солдата. Под его руководством мы  довольно усердно учились обхождению с мечом, булавой, пикой и луком со стрелами. Некоторое представление получили мы о столярничестве, архитектуре  и строительстве. Но этим предметам не предавалось особенного внимания. Зато нас научили хорошо разбираться в серебряных и золотых монетах, в ценностях и драгоценных камнях. Вокруг школы был разбит роскошный сад. Во время прогулок госпожа сообщала нам полезные сведения о декоративных деревьях и цветах, я узнала от нее, как следует за ними ухаживать, как их поливать, обрабатывать, защищать.

Поскольку моим товаркам предстояло в дальнейшем много времени проводить среди мужчин, нас постарались познакомить с чисто мужскими развлечениями. Благодаря этому я неплохо разбираюсь в бойцовых петухах, перепелах и баранах и знаю, как обучить человеческой речи попугая или скворца.   Я также очень хорошо умею играть в акшу, кости и чатурангу. Для того, чтобы мы могли поддерживать скрытную переписку с возлюбленным, нам показали приемы тайнописи и секретной азбуки. Наконец, нам постарались привить знание писанных и неписанных законов общества, обучили правилам этикета и культурного поведения.

Вот каким образом я стала тем, кто я есть сейчас, и все это благодаря доброму участию моей госпожи. Ведь она с самого начала знала, что не сможет продать меня в гарем к какому-нибудь радже или богатому кшатрию и, таким  образом, вернуть вложенные в мое образование деньги. Год назад она сказала мне: «Унмадина! Тебе больше нечего делать в моей школе. Я научила тебя всему, что знала сама. Если желаешь, можешь остаться в Раджагрихе. Будешь моей помощницей. Но прежде я советую тебе отправиться в Паталипутру и пожить немного со своими родственниками». «У меня нет никаких родственников», - отвечала я. «Ошибаешься, - возразила Анджана. - Недавно я узнала о  двоюродном брате твоего отца по имени Сарвапаша.    Он и его сестра Суджамати живут в столице. Суджамати обеспеченная, одинокая женщина, и она готова принять тебя. Постарайся устроить свое счастье. Каждому из смертных боги определили  долю успеха, надо только уметь его дождаться. Ведь недаром говорят, что

Со временем беду сменяет радость,

Как в ободе колесном спица – спицу».

Так напутствовала меня мудрая госпожа. И в самом деле, приехав в столицу, я не только обрела родственников в лице тетушки Суджамати и дядюшки Сарвапаши, но также нашла своего любимого Рухаку. А это такой дар богов, за который не жалко заплатить многими слезами и печалями».

Когда Унмадина закончила свой рассказ, время приближалось к середине второй стражи, и  Рухака сказал, что пора ложиться спать. Простившись с другом, он удалился вместе с возлюбленной в ее спальню. Тетушка Суджамати покинула их еще раньше. Сын Самудрадатты и его Шакунтала остались вдвоем. Авантика молча принялась убирать со стола. Едва актриса отвернулась, Ватсьяяна неожиданно обнял ее сзади за плечи. Сделал он это не без трепета, опасаясь получить отпор. Однако оказалось, что Авантика нисколько не возражала против его ласки. Она закинула голову назад и поймала губами его губы. Не говоря ни слова, они долго обменивались касательными поцелуями, и их языки, встречаясь между губами, жадно терлись друг о друга. Тем временем Ватсьяяна распустил завязки на ее одеждах, добрался до грудей и принялся нежно пощипывать соски. Затем руки его спустились ниже, стали ласкать ее живот, бедра и ягодицы. Когда пальцы в первый раз дотронулись до йони, Авнтика издала короткий смешок, развернулась и обвила его шею руками. Глаза у нее были полузакрыты.   Теперь, захватывая нижнюю губу возлюбленного, она чуть покусывала ее своими острыми зубками. Не разрывая уст, они начали раздеваться и, освободившись от одежды, прижались  друг к другу нагими телами. Их объятия делались  более и более страстными и тесными. Словно взбираясь на дерево, Авантика закидывала ему на бедро то одну свою ногу, то другую. Наконец, крепко обняв возлюбленного за шею, она сжала его талию обоими ногами и в таком положении приняла в себя лингам. Ватсьяяна широко раздвинул ноги, прижал возлюбленную к стене и, поддерживая руками за ягодицы, осыпал ее йони ударами быка. Тонкая дощатая перегородка за спиной актрисы содрогалась под его мощным натиском. На полках громко звенела посуда. Так, стоя, они в первый раз пережили минуту сладостного упоения.

Потом, когда пыл страсти немного угас, Авантика усадила любовника на скамью, взобралась ему на колени и  стала нежно целовать его щеки, лоб и губы.

- Ах ты, торопыга, - прошептала она, - знаешь, кто спит за этой стеной? Тетушка Суджамати! Хорошую мы устроили ей ночку!

Слова ее только позабавили юношу. Собрав с пола одежду, они в обнимку отправились в спальню и успели до утра еще несколько раз вкусить  блаженство любви…

После этой встречи наш герой сделался завзятым театралом. Он не пропускал ни одного спектакля труппы Шудхапаты, а когда у того случались свободные дни, отправлялся смотреть представления других заезжих актеров. Вскоре он уже многих из них знал по именам, а с некоторыми перезнакомился лично. Общество этих веселых, общительных и немного взбалмошных людей пришлось ему по вкусу. Часто на пару с Дханадой они устраивали для своих друзей вечеринки с угощением, на которых танцы и пение перемежались с играми и непринужденной болтовней. Авантика неизменно участвовала в их кутежах. Ее любовная связь с Ватсьяяной крепла день ото дня, и вскоре оба очень привязались друг к другу. Рухака так же поначалу охотно участвовал в  развлечениях друзей. Но потом у него появились какие-то неотложные дела, и они стали видеться гораздо реже. На исходе месяца магха сын министра и вовсе пропал. Ватсьяяна и Дханада не встречали его больше ни в театрах, ни в парках во время прогулки, ни у знакомых гетер. Наконец, они решили навестить приятеля.

Рухака принял гостей радушно, но сразу сказал им, что не расположен ныне ни к каким веселым забавам.

- Судите сами, - сказал он, - до развлечений ли нам теперь, когда мой отец вот-вот попадет в опалу и в любой момент может лишиться не только своей высокой должности, но и свободы.

Новость эта поразила друзей как гром среди ясного неба.

- Неужели все действительно так плохо? – в недоумении воскликнул Дханада. – Еще месяца не прошло с тех пор, как мы посетили министра в его доме, и положение  его тогда казалось непоколебимым.

- Увы, - вздохнул Рухака, - в этом мире колеблются даже небеса, что же говорить о зыбком человеческом счастье? Конечно, государь всегда ценил моего отца, но политика такая вещь, с которой плохо согласуются дружба и любовь. Неизбежно год за годом накапливаются мелкие обиды, возникает чувство раздражения и неприязни. Вот тут и появляются недоброжелатели, которые искусными интригами растравливают маленькую ранку до тех пор, пока она не превратится в незаживающую язву.

- Ты говоришь о втором министре Чудамани, - догадался Ватсьяяна.

- Не буду отрицать, что он один из самых опасных наших врагов, - согласился Рухака, - хотя хватает и других, рангом поменьше.

- Но в чем могут обвинить твоего отца? – спросил Дханада.

- По большому счету это неважно, - отвечал сын министра, - была бы причина, а повод найдется.

- Ничего не понимаю, - пожал плечами наш герой. – Если уважаемого Виравари ни в чем не обвиняют, как он узнал о нерасположении к нему махараджи?

- Существуют совершенно точные признаки монаршьего благоволения или неприязни, описанные еще великим Каутильей, - объяснил Рухака. – Если государь при виде своего министра выражает чувство радости, принимает его наедине, предлагает сиденье, внимательно прислушивается к его словам, обращает внимание на то, что он сообщает, терпит увещевания, дает поручения, улыбаясь, касается рукой, не смеется над тем, что в нем достойно похвалы, говорит о его скрытых достоинствах, вспоминает о нем за едою, вместе с ним отправляется на прогулку, привечает его любимцев, поверяет ему свои тайны, увеличивает почет, предоставляет блага и предотвращает беды – все это признаки расположения. Но если государь перебивает речи своего министра, не смотрит на него и не предлагает ему сиденье, оборачивается к нему спиной или оставляет одного, если при виде министра у государя меняется цвет лица и голос, брови хмурятся, глаза косят и губы кривятся, если он потеет,   вздыхает или усмехается, если он советуется с другими и без причин возвышает их, неодобрительно отзывается о его знаниях, порицает такой же недостаток, который есть у него, не прощает любой его слабости, хвалит противоположное тому, что тот предлагает, не обращает внимания на его заслуги и рассказывает о его проступках –  все это признаки нерасположения. И вот, к величайшему сожалению, все они налицо. Положение моего отца сделалось очень неустойчивым, а дела Чудамани идут как никогда хорошо. Не сегодня, так завтра он возьмет над нами верх, и одному Всевышнему известно, что нас тогда ждет…

Расставшись с Рухакой, Дханада и Ватсьяяна отправились в гости к Унмадине и Авантике.   Там ожидала их новая примечательная встреча. Еще при подходе к дому, друзья натолкнулись на колоритную пару. Впереди вразвалочку вышагивал низенький дородный монах-шиваит, с ног до головы вымазанный пеплом (от чего кожа приобрела мертвенный фиолетовый оттенок), а за ним семенила  закутанная в правару девушка, принадлежавшая (судя по шумящим ножным и ручным браслетам) к разряду храмовых танцовщиц.   Плечи мужчины прикрывал старый плащ, весь в прорехах, сквозь которые просвечивало голое тело. Свои длинные, давно немытые волосы незнакомец заплел в тонкие косички, но за бородой он не считал нужным ухаживать, и она свисала грязными  клоками до самого живота. Вокруг шеи у него были обмотаны четки из человеческих костей, а в руках он держал посох, увенчанный человеческим черепом. Впрочем, несмотря на все эти зловещие атрибуты и на чашу для подаяний, также изготовленную из человеческого черепа, внешность у бродяги-аскета была довольно мирной, даже добродушной. Что до его спутницы, хорошо сложенной особы со смазливым личиком, то, она выглядела даже привлекательно.

Вчетвером они подошли к дому, где жила Унмадина, и тут Ватсьяяна сказал:

- Да пребудет с тобой с тобой Повелитель всего живого, святой человек. Ты, наверно, разыскиваешь тетушку Суджамати?

- Клянусь Бхайравой! – отвечал тот грубым зычным голосом. – Я действительно хочу  встретиться с этой почтенной женщиной! Хотя некоторые и говорят, что привязанность к родственникам ведет к  повторным перерождениям и ввергает  нас вновь и вновь в суетный мир сансары, я не боюсь иногда отягчать свою карму свиданиями с нею.

- Из твоих слов, преподобный, следует, что ты ее брат Сарвапаша, - заметил Дханада.

- Так оно и есть! – подтвердил монах. – Под этим именем меня угораздило появиться на свет в эпоху тьмы. Однако, - продолжал он, - я нисколько не ропщу на Всевышнего. Кто заметит праведника в пору дева-юги? Зато ныне, когда святостью отмечены лишь избранные, она сияет подобно лучам солнца. Я ведь, правду говорю, Читрасена?

- Как всегда, преподобный, - смиренно отвечала девушка, бросая быстрый, словно молния, насмешливый взгляд в сторону Ватсьяяны.

Так состоялось знакомство нашего героя с дядюшкой Унмадины…   

9.

"Эротикон"