Часть 14. О Праге, чувствах и снах

На Карловом мосту улыбчивый кудрявый мальчик играл на скрипке, а девушка в тёплом махровом платке, небрежно накинутом на худые узкие плечи, пела гортанным, слегка охрипшим вокалом нечто трогательное, очевидно, о любви и предательстве. Лицо девушки было некрасивым, но очень живым и запоминающимся, оно компенсировало нехватку знания языка, и Дима понимал всю глубину трагедии песни, глядя на мимику певицы. А мальчик со скрипкой был контрастно красивым, какой-то дикой, немодельной красотой. Он был погружён в свои раздумья, явно идущие вразрез с общим тоном песни, поэтому Дима старался лишний раз на него не смотреть, чтобы не сбивать настрой.

Когда песня закончилась, народ, собравшийся на мосту вокруг музыкантов, восторженно захлопал в ладоши и несколько криков «браво» разнеслось над солнечной Влтавой.

Дима положил в раскрытый чехол от скрипки десять евро, Александр - двадцать. Девушка одарила их признательной улыбкой и изящным жестом смахнула деньги в маленькую сумочку, висящую на её поясе, оставив в чехле лишь монеты и две смятые однодолларовые бумажки.

- Я проникся, - Дима шёл по мосту, заложив руки за спину и разглядывая прилавки с сувенирами. Хотелось купить и брелоки, и магниты, и сумку, и зонт, - всё качественное, красивое, хранящее мещанский неспешный дух города. – О чём была песня?

Александр протянул Диме купленный у рыженькой резвой девчушки леденец на палочке – радужную спиральку. Ещё бы воздушный шарик в другую руку, и было бы прямо как в детстве. Но шариков не было, а леденец оказался попеременно то кислый, то сладкий, со вкусом мяты и мандарина.

- О девушке, которая ждала своего жениха с войны. А он попал в плен и остался жить в чужой стране, построил там семью, забыв про девушку, которая его ждала на родине.

- И всё? – Дима заправил за ухо настойчиво лезшие в глаза волосы. На мосту поднялся ветер, и река покрылась мелкими барашками, ритмично приподнимая прибитые к берегу лодки. Влтава не была судоходной рекой, но покататься на небольших частных катерах было возможно, посмотреть с воды достопримечательности города.

- А чего тебе ещё хотелось бы? – Александр стоял напротив солнца и щурился, глядя на Диму, невольно улыбался.

Дима пожал плечами.

- Ну морали там, и жили они долго и счастливо, или там… девушка пришла и отомстила за себя, расправившись с соперницей с особой жестокостью, - Дима засмеялся, откусывая леденец и громко хрумкая им. – Прикинь, вот это была бы песня! Группа «Каркас» отдыхает.

- Истинное сопереживание возникает тогда, когда слушатель не может ничего поделать со сложившейся ситуацией. А ситуация, казалось бы, самая обычная, как у всех, как у него самого. А «Каркас» - это просто эпатаж.

- Я думаю, что это психическое отклонение какое-то… Ну не может нормальный человек писать такие тексты, это же надо подумать об этом, представить!

- У каждого свой баланс. Человек ищет гармонию.

- Я ему могу только посочувствовать.

- Птица, тебя на всех не хватит.

Дима легко увернулся от прущего на него очумевшего от восторга туриста с тремя камерами наперевес, и пробежался кончиками пальцев по локтю Александра. Хотел взять его под руку, чтобы не отставать, но удержался, отдёрнув руку. Привлекать любопытствующие взгляды не очень-то хотелось. Александр сориентировался мгновенно, обхватив Димино запястье, и потянул за собой. Потом перехватил ладонь и крепко сжал пальцы. Видимо, ему тоже не хотелось, чтобы Дима отставал и отвлекался на дурацкие размышления.

- Киса, на тебя хватит, - смущённо улыбнулся Дима и вновь отвлекся на леденец и созерцание окружающих его видов.

Они перешли на противоположную сторону Карлового моста, туда, где город резко поднимался вверх – Александр сказал, что эта часть называется Малый город – Малостранска. Холмистая, утопающая в садах, светло-каменная, узкая Малостранска понравилась Диме больше, чем Старый город. Городок из табакерки.

- Сказка… - прошептал Дима, взбегая по каменной лестнице и глядя на город сверху. – Прям дух захватывает. А как тихо! И воздух… какой здесь тёплый и сухой воздух. Мне здесь чертовски нравится!

Рядом, на обзорной площадке, столпились китайские туристы преклонного возраста и что-то весело обсуждали, сверкая объективами, фотографируя панораму и стоящего на посту перед входом в крепость солдатика. Замотанные шарфами по самые уши и в коротеньких штанишках, они вызывали у Димы чувство предельного умиления. Ну до того потешные, что невозможно удержаться от улыбки, глядя на них.

Внутрь крепости решили не заходить, (туда хлынули гомонящие китайцы) прошли мимо, вдоль крепостной стены, продолжая любоваться панорамой.

- У каждого города есть свой дух, - Дима провёл кончиками пальцев по холодной кирпичной стене и прижался к ней спиной, задрал голову вверх и посмотрел на ясное высокое небо. – Здесь совсем не так, как во Флоренции, но тоже спокойно и пахнет чем-то домашним.

Александр поставил руки рядом с Диминым лицом и наклонился, чтобы поцеловать.

- Ты закрыл собой небо, - хмыкнул Дима, прекращая щуриться и глядя на лицо Александра широко раскрытыми глазами. – Буду поцелованным небом… так хорошо…

- Словоблуд, - Александр легко коснулся Диминого лба губами, потом спустился по переносице, коснулся сначала одной щеки, потом другой. Дима закрыл глаза и улыбнулся, призывно приоткрывая губы. Тёплое дыхание обдало слегка замерзшие губы, и руки сжали бока, удерживая Диму на месте, словно он куда-то собирался вырваться. Поцелуй был сладким и долгим, с мятным привкусом на языке, с лёгкой ноткой остроты и вседозволенности, а там, за спиной, раскинулся солнечный осенний город, самый красивый город Европы.

- Вкусно, - улыбнулся Дима, за обе щёки уплетая кнедлики с квашеной капустой и жаркое из кролика, запечённого в белом вине.

Они сидели в «Новоместском пивоваре» и с интересом слушали рассказ официанта туристам о процессе производства пива. Три большие бочки с трубами, уходящими к потолку, представляли собой пивоваренный аппарат, который был не просто украшением, а действительно работал. Прямо сейчас, пока туристы наворачивали кроликов и куропаток, аппарат варил пиво, которое можно было попробовать тут же. Местное, живое.

Дима захмелел после половины первой кружки. Хотя, быть может, всему виной была атмосфера самого города и Александр, рассказывающий о каком-то водителе трамвая, который основал здесь трамвайное депо и его потомки катают туристов и всех желающих по городу. И можно покататься сегодня же, если Дима, конечно, захочет.

- Саша, я лопну от удовольствия, - хихикнул тот, отщипывая солёную имбирную баранку и отправляя её в рот. Солёно-пряный вкус раскрывается бутоном глубоких оттенков, и Дима смакует маленький кусочек, запивает душистым ячменным пивом, чувствуя себя королём и хозяином мира.

- Буду приучать тебя к хорошему, моя птичка, - Александр тоже слегка пьян, но Дима чувствует, что дело совсем не в пиве, и от этого становится душно, и кончики пальцев начинают подрагивать. Желание, расползающееся по позвоночнику, щекочущее внутри, мягко, озорно, но ещё не страсть и жажда удовлетворения, а просто радость от получения долгожданного подарка, письма от далёкого друга. Когда две параллельные прямые вдруг пересеклись, переплелись, стали единым.

- Баловать будешь, я так и знал, что ты зла мне желаешь. Хитрое твоё лицо…

Дима отхлёбывает пиво, облизывает пену с верхней губы. Вкусно. Губы горят от солода. Александр, не моргая, смотрит на Димины губы, а Дима на Александра. Хочется слегка приподняться, податься к нему ближе, коснуться его прохладных губ своими, рассказать о том, какое на самом деле пиво. Вовсе не холодное и горькое, оно горячее и сладкое…

- Я желаю тебе самого хорошего, - Александр шепчет тихо-тихо, едва можно расслышать в гомоне болтающих посетителей. Дима читает по губам и опускает глаза, пытается наколоть вилкой заранее нарезанного кролика. Промахивается, смеётся.

- Саша, поговори лучше о погоде, пока не поем.

- Не могу отказать себе в удовольствии смутить тебя, - искренне отвечает Александр, продолжая спокойно есть и смотреть на Диму.

- А что тебе в этом нравится? Почему получаешь удовольствие? Я же сразу краснею как рак и выгляжу убого и глупо.

- Ты слишком часто думаешь о том, как выглядишь со стороны, поэтому, когда ты растерян и отвлечён, на тебя особенно приятно смотреть. Ты красивый и очень восторженный, словно у тебя нет кожи, а только тонкая пленка сомнений и страхов, которую хочется убрать и зацеловать.

- Как улитка? Попробуй, пережуй! – Дима закусывает нижнюю губу и наконец-то накалывает кролика на вилку, окунает в сметанную подливку и кладёт в рот.

- Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что это самый вкусный кролик, которого я когда-либо ел. Когда я хожу с тобой по городу, мне кажется, что это действительно самый интересный город мира. Когда я занимаюсь с тобой сексом, то мне кажется, что это высшее удовольствие, которое может постичь человек.

- Кажется? Тебе так кажется? – Дима задумчиво поковырял вилкой капусту.

- Я не могу относиться к миру так же, как ты. И к тебе не могу относиться так же, как ты ко мне, именно поэтому я и наслаждаюсь.

- Как красивым фильмом, - хмыкнул Дима. – Просто фильм можно только смотреть, а меня и потрогать можно, потискать…

Александр отложил вилку и сделал небольшой глоток пива.

- Птичка моя, ты сейчас занимаешься мифотворчеством, слова – это оружие, которое может быть использовано против тебя. Если рассматривать даже самый идеальный вариант, то один человек всегда использует другого человека. Один хочет любить, другой позволяет себя любить. Иначе это будет либо сказка, либо сволочизм. Альтруисты – это люди, преисполненные гордыни, возомнившие себя выше других, считающие, что их участие и бескорыстность необходимы кому бы то ни было.

- То есть все должны использовать друг друга, чтобы не быть сволочами? – Дима удивлённо поднял брови и нервно передёрнул плечами.

- Вовсе нет. Просто надо отдавать себе отчёт в том, чего ты хочешь. Например, я хочу есть, потому что я голоден. У меня есть потребность в еде, я её удовлетворяю и получаю от этого удовольствие. Я хочу отдыхать, поэтому я приехал в красивый спокойный город и гуляю по нему без цели и лишних мыслей, и получаю удовольствие. Я хочу спать с тобой, потому что… я хочу спать именно с тобой, а не с кем-то другим или один. И от этого я получаю удовольствие. Если бы я спал с тобой, потому что ты этого хочешь, а я как альтруист не могу тебе в этом отказать, что бы из этого получилось?

- Белиберда, - логично ответил Дима. – Ничего бы не получилось, потому что я бы на раз раскусил тебя.

- И я бы не стал приставать к тебе, если бы не был чётко уверен в том, что тебе именно этого хочется, а не ради моего желания всё происходит. О моём желании думало слишком много человек, отчего я настолько устал, что порвал все связи и вернулся в Россию, чтобы никто здесь не думал о том, чего я хочу.

- А мне было страшно думать о том, чего ты хочешь. Поэтому я как-то и не подумал…

Александр накрыл Димину руку своей и сжал. Его ладонь была тёплая и сухая.

- Ты хотел меня. И никакого чёртового альтруизма, никаких сомнений, компромиссов и ожиданий предсказуемых реакций. Простейшее желание живого человека, самое верное решение, самый короткий путь. Я тоже почувствовал себя живым, впервые за долгое время. Быть может, вообще впервые…

- Ты меня покорил с первого взгляда. Ты и сейчас постоянно выносишь мне мозг…

- Главное, чтобы тебе это нравилось.

- А чего здесь может не нравиться?

- Нехватка внимания.

Дима прыснул громко, так что сидящие за соседним столиком люди обернулись и смерили нарушителя спокойствия осуждающим взглядом. Дима покраснел ещё отчаяннее и протяжно вздохнул.

- Я чувствую, что тем людям, которые находятся рядом со мной, рано или поздно не хватает внимания, и они начинают искать его на стороне, разочаровываются, конечно, возвращаются, но вместе с тем запускают механизм разрушения, который нельзя остановить.

- Саш, то, что я скучаю, когда тебя нет, - это не нехватка внимания. Это просто… я скучаю. Но я привыкну, в конце концов, когда у меня есть работа и вдохновение, мне вообще ни до кого нет дела. И к тому же… чтобы уделять человеку внимание, нужно хотеть это делать. А если нет желания, то причину следует искать в себе, в первую очередь. Я тоже не особенно страдаю альтруизмом.

- Не страдаешь, - Александр наклонился и, подтянув, Димину руку к себе, поцеловал раскрытую ладонь.

- Саш, - зашипел Дима, чувствуя, как сердце мгновенно провалилось в желудок. – Нас сейчас выгонят…

- Пусть только попробуют, - самодовольно ответил Александр и подмигнул Диме. – Будешь ещё пиво?

- Буду. И можно ещё заказать кнедликов, очень они мне понравились.

Они вышли на открытую площадку, продуваемую ветрами. На небе собрались дождевые облака, и холодный северный ветер гнал их прочь, не позволяя пролиться. Солнце иногда прорывалось сквозь завесь рваных серых клочьев, и тогда на короткий миг становилось по-летнему тепло.

- И куда мы пришли? – с любопытством разглядывая надпись на воротах, спросил Дима. За кованой оградой высилось какое-то невзрачное административное здание.

- Это Пражский град, хорошо, что сейчас мало туристов, никто не помешает смотреть собор.

- Собор святого Вита? – без особенного энтузиазма переспросил Дима, проходя в открытые ворота вслед за Александром. – Я, конечно, не любитель всяких соборов, но можно рискнуть, говорят, что оно стоит того.

- Стоит, - улыбнулся Александр и, быстро прижав Диму к себе, звонко чмокнул в щёку. – Не унывай, тебе понравится.

- Поверю на слово, - хихикнул Дима, пытаясь вырваться из объятия Александра и одновременно увернуться от щекотки.

За аркой было темно, дождь обещал пролиться с минуты на минуту, но всё никак не мог решиться, поэтому в тесном пространстве было сумрачно как вечером. Дима, не прекращая смеяться, шагнул из арки на свет и пропал. Сознание мгновенно вознеслось куда-то выше тела, выше земли, вверх, туда, где заканчивалось здание собора. Выше, выше…

- Твою ж мать… - прошептал Дима, медленно опускаясь на землю. Взгляд не метался от одной детали к другой, от витражной розетки до причудливых водостоков, от резных узоров до высочайших окончаний. Взгляд скользил медленно, словно поглощая излучаемую строением мощь, впитывая. Дима чувствовал себя раздавленным и воспарившим одновременно. Он молчал долго, очень долго и просто смотрел. – Твою мать… и почему я не знал, что здесь есть такой собор?

- Здание окружено административными постройками со всех четырёх сторон, поэтому сложно сделать качественные фотографии, отражающие его величие.

- Да уж… - выдохнул Дима. – Это надо выйти вот так, неожиданно, увидеть, и упасть… Саша, я в шоке. А наверх можно подняться?

- Можно, днём. Там, в правой башне, есть очень высокая винтовая лестница – мечта клаустрофобов, ведущая на обзорную площадку.

- Давай завтра придём сюда ещё? – Дима смотрел на Александра снизу, всё ещё сидя на холодных каменных плитах, поэтому приходилось высоко задирать голову. – Хочу забраться наверх. Сразу придём сюда, с утра.

- Хорошо, придём. Только здесь днём очень много туристов.

- Саша… - Дима потёр щёки раскрытыми ладонями и поднялся на ноги. – Я в астрале. Никак не могу собрать свои мозги… Это настолько грандиозно, что ничего не могу противопоставить этому величию. А только смотреть и запоминать.

Они обошли собор, рассматривая причудливые готические узоры, пугающие фигурки водостоков – чертей с открытыми ртами, козлов с искажёнными от ужаса мордами, карликов и прочую нечисть. Они все словно рвались прочь от собора, слыша священные трубы стоящих наверху ангелов. Собор святого Вита был до ужаса динамичен, того и гляди сейчас сорвётся какой-нибудь бес с крыши, спрыгнет на мостовую и, цокая копытцами, исчезнет в какой-нибудь тёмной подворотне.

Пошёл дождь. Мелкий, пронизывающий. Потемневший камень медленно вымок и стал похож на чёрный гранит. Дима закутался в свою куртку и два раза чихнул от души.

- Возвращаемся в отель на ужин? – предложил Александр, стряхивая с лица скользящие назойливые капли.

- Да, но завтра обязательно сюда вернёмся! И к танцующему дому сходим… и ещё бы в Карлштейн съездить, и на Курну гору… Саша! Блин! Как много планов, и так мало времени! – Дима встряхнул замёрзшие руки и чихнул ещё раз. – Только бы не заболеть…

- И ещё мы вчера договорились о разврате.

- Я так и знал, что о романтике ты думать не умеешь, - хмыкнул Дима и направился к арке, в которую они вошли. – Всё о бренном и пошлом мечтаешь.

- Мечтаю, птица моя. Раздеть тебя и затрахать, такого вот мокрого и вредного.

Дима хихикнул и опять чихнул.

- Будь здоров, моя радость. Пошли быстрее, пока не простудился, - Александр вновь взял Диму за руку и потянул за собой, ускоряя шаг.

- Буду в соплях, бреду и горячке. Как бревно ведь буду, дождёшься!

- Могу потерпеть, помню, как-то ты предлагал попробовать.

- Плохо, товарищ Александр Владимирович, пользоваться чужой слабостью… Не по-товарищески это.

- Смотри, птичка, счётчик крутится. Теперь ещё и официальное обращение… Я же могу и не делать скидок на возраст и отсутствие тонуса.

Дима громко шмыгнул носом, вытер лицо мокрым рукавом и широко улыбнулся.

- Я весь в предвкушении. Зря, что ли, провоцировал!

В номере жарко и влажно – в открытое окно задувает ветер с дождём, но всё без толку. Дима отставляет в сторону пустой бокал из-под пива. Под рукой шелестит упаковка от съеденных сухариков. Звук словно царапается в животе, вызывая бешенство маленьких мурашек. Они ползут вверх по руке, к позвоночнику, а от него к затылку, бросаются врассыпную.

- Я буду тебя искушать, - хмельно хихикает Дима, перекидывая ногу через бёдра Александра, усаживается сверху. В голове туманно, и ведёт уже не по-детстки, значит, ещё чуть-чуть, и начнётся полный бред, но пока ещё можно удержаться и подурачиться. Александр улыбается, кладёт руки на Димину спину, гладит сверху вниз и обратно. Опускает ладони на ягодицы, сжимает.

- Искушай, сын мой.

- Ты должен сопротивляться, иначе это будет не искушение, - шепчет Дима на ухо, облизывает языком. Кожа солоноватая, пахнет хвойным гелем для душа и немного лосьоном после бритья.

Александр улыбается, - Дима чувствует, как напрягаются его скулы, и сбивается дыхание – сейчас усмехнётся. Под пальцами на шее бьётся пульс – ровно, восемьдесят в минуту. Дима гладит кадык, обводит скулы, пальцы скользят по волосам. Дима продолжает исследовать языком ушную раковину, слегка прихватывая губами мочку. Хочется сжать её зубами, потому что беззащитность и мягкость сводят с ума.

Александр кладёт руки на Димины плечи и не двигается, позволяя увлечённо облизывать своё ухо.

- Одумайся, сын мой, ибо не ведаешь, что творишь, - говорит он и слегка запрокидывает голову, чтобы Диме удобнее было целовать его шею.

- Отец мой, - шепчет Дима в самое ухо, одновременно развязывая пояс халата Александра, запускает руки под мягкую тёплую ткань. Кожа упругая, гладкая, по кончикам пальцев словно проходят лёгкие электрические разряды. Горло сжимается взволнованно. Дима облизывает сухие губы. – Прости, отец мой, ибо грешен. Вожделение затмило все мои благочестивые помыслы, я сгораю, отец мой… Чувствуете?

Дима ведёт ладони по груди ниже, касается напряжённого живота, обводит бока. Ладони горят, но не так, как если бы прислонил к тёплой батарее, а изнутри, от головы, как торфяное болото, тлеет, возгорается в глубине. Опасно… Можно провалиться и уже не выбраться никогда.

- Сын мой, ты болен, твоя душа, заточённая в глубине слабой плоти, взывает к помощи, - голос Александра спокоен, но Дима чувствует, что лежащие на его плечах руки стали тяжелее, напряжённее. Терпение не безгранично. – Расскажи мне о своих желаниях, излей свою страдающую душу, и я помогу усмирить твою плоть.

- Я… - Дима уже не может говорить ровно, голос срывается, переходит на шёпот. Он медленно стягивает халат Александра с плеч, целует сначала одно плечо, потом другое, слегка прихватывает кожу зубами, тянет – сладко. Внутри разгорается пожар. – Я желаю тебя, отец мой. Все мои члены охвачены огнём желания, отец мой. Я каждую минуту жажду слияния с тобой. Это искушение непреодолимо, когда ты смотришь на меня, я думаю о том, чтобы ты ласкал руками мою слабую плоть, так же как взглядом своим. Когда ты говоришь со мной, я мечтаю о том, чтобы ты управлял мной, приказывал преклониться пред тобой и служить, а я бы тебе подчинялся, безраздельно принадлежал бы тебе…

- Сын мой, - руки Александра дрогнули, когда Дима наклонился и поцеловал его сосок, легко коснулся губами, а потом провёл языком. – Твоё желание можно утолить молитвой, в тебе кипит энергия молодости, направь её на дело достойное…

- На тело… - жарко выдыхает Дима, снимает с себя халат и откидывает его на пол, обнимает Александра, прикасаясь кожей к коже. Облизывает нижнюю губу Александра, пытается раскрыть рот, чтобы проникнуть внутрь. Он подаётся. – Хочу направить свою энергию на твоё достойное тело, отец мой. Прими меня, отец мой…

- Ты слаб, сын мой, но дух твой ещё можно… - Дима накрывает рот Александра, не позволяя договорить, скользит языком по зубам, по нёбу. Посасывает, ласкает, волнует. Упирается одной рукой в спинку дивана, другой гладит по шее. Медленно приподнимается на коленях, углубляя поцелуй, чувствуя твёрдость живота Александра своей плотью, потом опускается, скользит… и опять вверх, и вниз…

Александр кладёт свои руки на Димину спину, сжимает рёбра, гладит вдоль позвоночника, разминая, подгоняя.

- Отец мой, - Дима шепчет, прижимаясь щекой к щеке, крепче обнимая. Замирает, прислушиваясь к пульсации внутри себя. От кончиков пальцев к сердцу, течение жизни, чувств, энергии. – Я сгораю… коснись меня, облегчи мои муки. Отец мой, соблазн мой, искушение… Я хочу, чтобы ты вошёл в меня… иначе твой сын умрёт у тебя на руках.

Александр провёл кончиком носа по Диминому виску, поцеловал в лоб. Отстранился и посмотрел на Диму, пронзил взглядом, проник внутрь, заполняя собой, усиливая пожар.

- Сын мой, ты будешь наказан за грешные помыслы. И ничто не спасёт тебя от моего гнева.

Дима обмяк в руках Александра, легко соскользнул с коленей на пол и прижался щекой к бедру.

- Да, отец мой. Накажи меня…

Александр шире расставил ноги, позволяя Диме сесть удобнее и коснуться плоти губами.

- Отец мой, да у тебя стоит! – прыснул Дима от смеха, не в силах побороть истерический хохот. Быстро чмокнул Александра в бедро, укусил.

- Сын мой, да ты попался!

Александр быстро наклонился и обхватил Диму за пояс, повалил на пол и удобно устроился сверху, пресекая все попытки к отступлению.

- Богохульник, - выдохнул Дима, шире разводя ноги и стаскивая с Александра халат. – Развратник…

Хотелось выгнуться, закинуть ноги на плечи, почувствовать в себе до конца, чтобы этот пожар внутри прекратил обжигать или… чтобы всё сгорело вместе с Димой…

- Демон-искуситель, - Александр увлечённо целовал плечи, шею, кусал Димины губы, к чёрту все запреты и предосторожности, сегодня хочется именно так, чтобы не страшно было пойти на огонь ради него, грехопадение… - Моя дьявольская птичка.

Александр перевернулся на спину, позволяя Диме быть сверху, вести.

- Отец мой, надо облегчить мои страдания. Где лежит целебная мазь?

Александр усмехнулся и, дотянувшись рукой до халата, достал из кармана знакомый тюбик.

- Тебе помочь, сын мой?

- Помолись лучше о спасении моей души, отец мой.

Пальцы липкие, влажные, скользят по животу, по бёдрам. Дима издевается, смеётся. Всё, пошёл окончательный бред. Целует в губы, обхватывает рукой, горячее, твёрдое, нежное… Дыхание Александра сбивается, он шумно выдыхает через нос.

- Сын мой, сжалься… - улыбается он, сжимая пальцами Димины бёдра, с силой – больно. Останутся следы, завтра – к чёрту!

- Терпи, отец мой, терпи… и молись.

Дима упирается руками в ноги Александра позади себя, опускается сверху. Над губой выступает пот, чувствуется, всё чувствуется. В груди всё дрожит от напряжения, в животе горит, скручивается. Дима усаживается удобнее. Проникновение болезненное, резкое, с губ срывается стон, жалобный, Дима зажмуривается, пытаясь успокоить себя, податься назад, но от этого становится ещё больнее. Неудачная поза, Дима дышит поверхностно, хватает ртом воздух, но никак не может насытиться.

- Саша… - шепчет он, всхлипывает, соскальзывает ниже, впивается пальцами, теряется в ощущениях. Слишком… глубоко, слишком… дышать, дышать… остановиться, привыкнуть, не вынырнуть, тяжело…

- Не торопись, - он здесь, поддерживает, делится дыханием, уверенностью. Всё правильно, всё он делает правильно. Границы… одобрение. Глубина. – Чувствуй себя, делай, как тебе приятно…

- Приятно, - Дима открывает глаза, смотрит в упор в лицо. Впивается в расслабленные губы, целует. Приподнимается медленно, истома наполняет мышцы, растягивает, тянет, тянет… А потом опять вглубь, падение. И опять вверх, как на качелях, до головокружения, бесконечно… Целовать, скользить, обнимать, и по кругу, по кругу, по кругу…

Дима протянул руку и ухватился за край чьего-то халата, подтянул к себе ближе – пальцы дрожали – и попытался укрыть свои замёрзшие плечи. Вставать с пола было лень… Но внезапно халат исчез, и Дима разочарованно выдохнул. Опять не успел.

- Птица моя, не надо вить гнездо на полу. Давай, будем спать на кровати, как белые люди, заказавшие номер «люкс».

- Крохобор, - Дима приподнялся на локте и обвёл сумеречную комнату взглядом. За окном уютно шуршал дождь, Александр, уже одетый в свой халат, поправлял подушки на диване – стойкий оловянный солдатик, за ним не угнаться никогда. – Не больно-то и хотелось, - бормочет Дима, переворачиваясь на другой бок и зевая. – Я никуда не хочу идти.

- Вредина, - Александр склонился над Димой и приподнял за плечи. – Донести?

- Ну если ты настаиваешь… не могу тебе отказать.

Александр засмеялся и чмокнул в щёку.

В спальной комнате темно, тихо, под одеялом тепло и мягко. Дима потёрся носом о ткань подушки, в носу защекотало, и он опять чихнул.

- Я завтра заболею… полечишь?

Александр провёл рукой по его лбу, пригладил волосы.

- Полечу, спи.

- Спокойной ночи, Саша, - счастливо вздохнул Дима и сжал руку Александра под одеялом. – Отец мой Александр.

- Спокойной ночи, сын мой Димитрий. Птица…

- Киса, - Дима улыбнулся и опустил тяжёлые веки, прижался ближе к Александру и уткнулся носом в его плечо. – Птица и киса, вот умора… бывает же… кто бы мог подумать.

Утром запиликал будильник, истошно заорал прямо над самым ухом. Дима чертыхнулся и попытался нашарить телефонный аппарат, вот уже который год выполняющий роль будильника. Неудачно взмахнул рукой и свалил телефон на пол, тот жалобно пискнул и замолчал, очевидно, уже навеки. Ну и фиг с ним, всё равно хотел купить новый.

Дима обнял подушку и вновь закрыл глаза, пытаясь вернуться в разноцветный сон, яркий, про двух каких-то придурков, которые вместе работали и спали тоже вместе, путешествовали и попадали в разные переделки. Пусть весь мир подождёт: такой интересный сон был… ну вернись, вернись. Дима попытался засунуть голову под подушку, обнять одеяло, перевернуться на другой бок, лечь на спину – всё без толку. Сон убежал, растворился, оставив после себя лишь приятное ощущение доступности чего-то прекрасного. Стоит только руку протянуть и взять…

- Птица моя, вчера ты хотел сходить в собор святого Вита, поэтому прекрати изгаляться и пошли завтракать.