Не без Греха

Мы Евангелия друг друга,

А я есть твое откровение.

Я хочу исповедаться, покаялась юная незнакомка, преклонив свое дрожащее колено на низкой скамейке сбоку от настоятельницы, сидящей за перегородчатым оконцем.

Незнакомка местами робела, интонации то и дело сбивались, она не знала с чего начать, может, она даже не до конца понимала смысла, зачем она здесь? Гонимая страхом девушка путала слова, не могла ни на чем сконцентрироваться, нервы были накалены до предела.

Настоятельница Катаржина буквально стала выуживать признания.

- Что беспокоит тебя, дитя мое, скажи наконец?

- У меня нет уверенности, что устою перед соблазном.   Дело в том, что я  полюбила девушку.

Порок моей души и сердца право неизлечим, как ни пыталась, ничем эту любовь не унять. Вибрации моего тела, вибрации её тела,   пронизывающая и глубинная песнь, - репетитор нашей подлинной страсти. Мы единожды согрешили, и я боюсь это повториться, ибо я не в силах больше сопротивляться, вести борьбу против самой же себя бесполезно.  

Я хочу обладать ею, принадлежать ей, и только. Одержимая страстью, я начала лгать родителям про то, где и с кем пропадаю целыми днями, лгу про несуществующих парней, и представьте, начинаю верить в свою ложь. Я не устояла в истине. Я сбилась с пути? Неужели, обрела я отца в роли самого дьявола и теперь, исполняю его похоти? Направьте меня, о настоятельница, милая, прошу. Бог глух к моим молитвам. Кажется, я совсем заплутала в дорогах, и во времени.

- Будь бдительна, князь бесовский не дремлет! Да, мы все гневим на бога за несправедливость, за  то, что не уберег нас от дьявольских искушений, плотских утех. Мы летим в этот омут грязи, пошлости, стыда. Путаемся в паучьих сетях, как беспомощные мухи, а потом падаем все ниже и ниже, миную пристанище габонских гадюк, подбираясь к огню, все ближе и ближе к гиене. Не мне тебе рассказывать. Необъяснимая сила затягивает нас все глубже и глубже, и ты уже не можешь пошевелить пальцами, не можешь перевести дух, не можешь дышать. Времени на жизнь практически не остается. Больно падать. Очень больно. Слабые и безвольные люди не выживают, они остаются гнить там вечно, а самые стойкие, смогут заглушить эти голоса, летящие к нам из прошлого, подавить воспоминания, крепко застрявшие в нашем мозгу, смогут воспротивиться злу, так они обретут бога, и веру в светлое будущее.

Обрети и ты! Покайся, признай, что ты грешна, исцелись, я помогу тебе в этом. Позже, уже будет поздно. Сейчас самое время.

- Как, как мне обрести спокойствие, как обрести уверенность в завтрашнем дне, как понять себя, как изменить? Что я должна сделать? Разразилась нервным монологом незнакомка.

- Открой дверь своей кабинки, заходи ко мне, я отмолю все твои прегрешения. Ты выйдешь отсюда другим человеком. Смелее, впусти господа к себе.

С этими словами, незнакомка отварила дверь и вышла из своей половины кабинки и перешла на сторону настоятельницы.

Катаржина принялась читать молитвы, с крохотным крестиком в руках, а незнакомка, смиренно, опустив голову, слушала настоятельницу.

Церковь пуста. Пахнет церковь покоем и ладаном.

Внезапно, Катаржина оборвалась на пол предложении, и монотонно произнесла,

- Я хочу трахнуть тебя!

- Что?!

- Я хочу трахнуть тебя, дитя мое!

Неутомимая плоть Катаржины закипала, под черной рясой грубели соски. Её щеки розовели, ладони обильно потели. Незнакомка была и впрямь так хороша, совершенный символ чистоты и непорочности.   При одном взгляде на неё у настоятельницы вскипало все внутри, переворачиваясь с ног на ноги. Сердце билось с безудержной силой, как никогда прежде.

Незнакомка. Сравнима лишь с  терракотовой статуэткой. Её также можно уподобить белой  лилии, или Венере, только что сошедшей с полотен Боттичелли.

- Как можно, настоятельница? А что господь..…

- Господу все равно, возлюби ближнего, возлюби, дитя мое! Возлюби!

После этих слов Катаржина резко прижала незнакомку к себе, близко, как только могла. Шаловливые губы прошлись по тонкой шее молоденькой девушки.

Умелые руки уже взрослой женщины заскользили по юному телу девушки, раздевая и лаская нежную кожу. Одежда постепенно слетала на пол с девушек. Полностью обнажившись, женщина прижала к себе незнакомку, коснувшись своими сосками ее круглых грудок. Девочка застонала и выгнулась навстречу, рука скользнула прямо к вагине.

Немного поиграв с напряженным клитором, рука женщины скользнула внутрь. Ловкие пальчики тут же дотянулись до шейки матки, лаская чувствительную точку.

- Видишь, все просто. Расслабься, отдайся мне. Здесь тебя никто не посмеет обидеть.

- Я вся горю.

- Это нормально, дитя мое, это нормально, прозвучало из уст настоятельницы.

Они обе слились в бурном экстазе, продолжительном танце мышц и костей. Вальсируя, Незнакомка, протяженно стонала. Позы сменялись ежеминутно, нелепые, подчас дикие позы, ошеломляли. Лаванда, пот, очищение. Я хочу исповедаться. Ощущение сладости, как и одновременно горечи. Боль и сладострастие воедино. Я хочу исповедаться. Восходящие потоки.

И лицо её засияло. Викторианский витраж. И лицо её засияло. Важна каждая секунда, буквально каждая. Стремительно набирая обороты, они обе зашлись в неистовом оргазме, залив друг друга.

Неожиданно, настоятельница теряет самообладание. Обессилив, падает на пол. Признаки жизни отсутствуют. Времени на жизнь практически не остается. Больно падать. Очень больно. Это был её последний трах, заключительная глава, эпилог. Дальше, все более чем как по сценарию.

Обветшалая книга рвется на части. Обложка отдельно от скрепленных бумаг, бумага отдельно от обложки. Никаких импровизаций. И кто сказал, что рукописи не горят? Вот одна, горит на ваших глазах, и мы воочию наблюдаем за процессом. Вначале, конечно, жалкое зрелище, но в конце даже трогательное. Это был её последний в жизни трах, сиюминутное блаженство, сиюминутное желание, и оно исполнилось. Заветное. На её старом, усеянном морщинами лице отражение полного удовлетворения.

- Боже, нет!

Незнакомка в растерянности бросилась бежать, даже не позвав никого на помощь.

Их похоронят в разных могилах, к тому же, незнакомка переживет Евфросинию лет так на 20. Между ними всегда годы, всегда. Но незнакомка уже никогда не вспомнит про тот вечер, никогда. А настоятельница будет помнить.   Закат её был безоблачным. Закат её был ярок, полон экспрессивных красок, теней и полутонов. Между ними всегда багровые закаты, могучие, пылкие, огненно-красные.