Сексуальная история. Порно истории

Это повесть фэнтези на тему сексуальной жизни древних славян до появления 

на исторической сцене Рюрика. Действие происходит в параллельном мире,

куда провалились мои герои и поэтому автор обращался с историческими

фактами весьма  вольно.

СЕМЕН ИВАНОВ, ДЕСАНТНИК.

Жил, не тужил, работал, имел нормальную семью и не помышлял ни о каких либо приключениях, пока не попал в историю. Дурацкая получилась история. Меня, как сержанта запаса, отслужившего действительную в десантниках, неожиданно призвали в армию на год и отправили усмирять Чечню. На сборы сутки, инструктаж - напомнили все о парашюте, рукопашном бое. Потом вооружили до зубов и вместе с грузовыми парашютами выбросили нашу группу в горах. Отнесло меня ветром далеко от ребят. Сразу в боевую готовность - проверил нож, автомат на взводе, гранаты под рукой. Вижу, два грузовых парашюта недалеко опускаются. Подобрал их вместе с тяжеленными тюками и спрятал под высокой елкой, потому как гроза собирается.    

И ведь хорошо знаю, что нельзя в грозу прятаться под одиноко стоящими деревьями, но за всеми хлопотами об этом не подумал. Все мысли были о том, как мне с остальной группой соединиться. Беспокойства нет. Если появятся боевики, то, учитывая боезапас в тюках, могу отбиваться от них долго. А гроза надвинулась, громыхает непрерывно.

И тут ударила в мое дерево молния, и я утонул в огне и грохоте.

Не знаю, сколько времени я оставался без сознания, но когда очнулся, то не узнал места, в котором нахожусь. Десантировали нас во второй половине дня (ближе к вечеру), а, судя по солнцу, сейчас полдень. Исчезли горы, передо мной большая поляна, а за ней как стена густой лес. Трава сухая, будто и не было дождя. Только ель стоит та же самая, под ней мои парашюты и тюки лежат. Много позже я понял, что ударом молнии забросило меня в какой-то параллельный мир, а в своем мире я, скорее всего, перешел в списки погибших. И еще одно - в этом мире я сразу же стал понимать не только язык словен, среди которых очутился, но и речь других тамошних племен. Но об этом я в тот момент не задумывался. Стою, как пыльным мешком по голове ударенный, ничего понять не могу.

Углядел я на опушке леса малинник и решил для восстановления душевного равновесия ягодой полакомиться. Только подошел к малиннику, а из него здоровый медведь выскочил и попер на меня. Я пячусь от медведя, спину не показываю, а он уже на дыбы встал. Дело плохо. Переменил магазин в автомате (они у нас различными патронами начинены и по три связаны) вставил тот, в котором разрывные пули. Такие дают огромные раны, и противник погибает от болевого шока. Даже если в руку попасть. Всадил в мишку пять пуль, заревел зверь и - готов!

ТРАВКА, НЕВЕСТА ЯРА.

Нет, зря я пошла сегодня за грибами. Во всех заветных местах пусто. Все равно, хорошо в лесу и на полянах, солнечно, тепло. Люблю, когда солнечно. Не даром меня Травкой назвали, я весной родилась, в пору первой травы. Жалко лук со стрелами не взяла, можно было тетерок настрелять. Я метко бью стрелой птицу, даже влет. Несу домой только несколько белых на дне берестяного кузовка. Мать ругать будет, но недолго мне под ее началом жить. Скоро во всех славянских родах будут девкам кровь разгонять. Потом старшие на торг ромейский поедут, а там и светлый праздник свадеб. Стану я женой Яра. Парень хороший, но не лежит у меня к нему душа. Но кто желание у девки неразумной будет спрашивать. Мне уже шестнадцатый год пошел, самое время замуж выходить. К тому же отец Яра за меня нашему роду дает большое вено - четырех лошадей рабочих и на три года право в их заветном Черном лесу грибы-ягоды собирать и медвяными бортями пользоваться.  

Мы с Яром знакомы с детства, от поселения его рода до нас всего половина дня пешего пути. Часто он с братом ходят к нам на посиделки. Мы, девки, пряли при лучине, а парни окрестные всяким баловством баловались. Часто сидели мы с ним в укромном месте за ригой, до полночи целовались сладко. Яр всегда меня пощупать старался. И груди и зад тискал. Только к голому телу я его не пускала.

Неженатому парню тискать девок можно, если девка позволит. Но попробуй это делать женатый мужик, платить ему за оскорбление виру. Если за задницу схватит - шкурку соболя, а за сиську - два соболя. Ну, а который полез бы под подол к голому телу, тому вира целый мех рассомахи.

Я сильная, на кулачках против меня многие парни устоять не могу. Могла бы и от лапанья Яра отбиться, но покочевряжишься так разок-другой и начнут тебя женихи стороной обходить. Пробежит девичья весна, и в семнадцать лет ты перестарка. Будешь рада, коли отдадут тебя за калеку или недоумка с печи упавшего. Яр парень красивый, холостой, я у него первой женой буду. А приведет в дом вторую, а то и третью жену, стану большухой - старшей над всеми женами. Весь дом под моим началом будет.

Плохо другое. Говорят люди, что собирается Яр следующей весной в поход с бродячими мореходами. При удаче они с богатой добычей возвращаются. Чаще всего такой поход продолжается два, а то и три года. Тогда глава рода батюшка его возьмет меня снохачить младшей женой. Не должна молодка праздной ходить, нужно детками род пополнять. Сколько же я рожу детишек до возвращения Яра-муженька? Младшая жена почти как чернавка-работница, вся грязная и тяжелая работа на ней. Все три жены батюшки будут мной помыкать. А первая жена батюшки - большуха следить станет ревниво, как сношенька у батюшки завязки на рукавах распускает, и тем исконную ласку ему оказывает. Будет прислушиваться, коли батюшка вечером ко мне на лавку почивать ляжет, да еще станет ласковые слова молодке шептать. Тогда уже точно, позовет большуха в сарай, да и надерет сношеньке волосы, а может и веревкой постегать.

Но хуже, если батюшка не себе оставит, а отдаст снохачить старшему брату-сопернику Яра. То-то вернется Яр из похода и увидит меня с деточками от старшего брата. Хотя они все равно роду прибыток, но не чадушки ему будут родные, а братучадо. Еще хуже, если Яр не вернется из похода, сгинет на чужбине. Голодать с детьми не бросят, отдадут младшей женой кому-то из братьев погибшего.

Бегу, на солнышко поглядываю. Слышу, будто на поляне как пастушеским кнутом хлопнуло. И вдруг слышу, не своим голосом заревел Лесной Хозяин, который у нас весной корову задрал. Здоровущий медведище. Сколько он нашему роду урона нанес, а не могут мужики его одолеть. У него голос разный - когда напугать хочет, когда в драку полез. А в этом реве смертная тоска. Выглядываю из кустов, на поляне около мертвого Хозяина стоит ЧУЖОЙ. Весь он какой то пятнистый и в руках что то странное. Потом я узнала, что это оружие, Калаш называется. Я со страха чуть под себя лужу не пустила. А он рукой машет, подзывает меня. Надо бы бежать без огляда, но любопытна я как синица.  

СЕМЕН ИВАНОВ, ДЕСАНТНИК.

Пока я добычу рассматривал, на опушке показалась девушка. Ноги босые, в рубашке белой и пестрой юбке до щиколоток. Позднее я узнал, что это не юбка, а понева, в том мире все женщины такие носят. Просто кусок домотканой шерстяной ткани обернут вокруг талии на полтора оборота и завязан тесемкой. Не сказать, чтобы красивая девчонка, лупоглазая, белобрысая, но в кости широка и, как говорится, все при ней и спереди и сзади.

- Подойди сюда - говорю.

Робко прошла половину расстояния и остановилась, ближе подходить боится.

- Вы далеко живете?

- Далеко-далеко и у нас гостят воины, целая дружина, и у них воевода могучий.

Все понятно. На всякий случай пытается меня напугать. Любой посторонний для них не просто враг, а страшная, непонятная опасность.

- А зовут тебя как, красавица?

- Травка.

- Слушай, Травка. Беги к своему отцу, пускай он с этими воинами приходит ободрать медведя, тушу разделать. И всю ее себе забирает, потому что пропадет мясо на такой жаре.

Кинулась она бежать - только пятки замелькали. Приблизительно через час пришел ее отец с четырьмя сыновьями и пятью братьями. У всех здоровенные ножи на поясах и в руках копья-рогатины. Вначале понаблюдали за мной из леса, убедились, что я один и вышли на поляну. Травка тоже с ними пришла. Девица явилась с внушительным луком и колчаном, полным длиннющих стрел. Видимо она все-таки считает меня опасным и готова охранять родственников.  

Младшие занялись тушей, а старший Медведко приступил ко мне с расспросами. Мужик основательный, поперек себя шире, ладони как лопаты. Окладистая борода с сильной проседью. Все прибывшие были одеты в холстяные крашенные рубахи, вышитые крестиком по вороту и по манжетам рукавов. Только у Медведко на рубахе были костяные пуговицы, у всех остальных в роду ворот и манжеты рукавов завязывались тесемками.

Прежде всего, старшего волновало отсутствие у меня бороды и усов. По его твердому убеждению борода не растет только у очень плохих людей. Все-таки понял, что моды у различных племен не одинаковые, Что теперь (в этом мире) я отпущу бороду. Ну, и попотел я. Попробуйте древнему крестьянину объяснить, что такое парашют и зачем я прыгал с неба на землю, и как я попал в ихний мир. Учтите еще, что я совсем не хотел раскрывать возможности моего вооружения и оснащения типа всепогодных саперных спичек, аптечки, стреляющего ножа-стропореза, компаса и прибора ночного видения.

Медведко оказался человеком большого ума и совсем не зашорен. В итоге объяснение моего существования выглядело так. Я в своем мире ВОИН. На меня прогневились наши боги и в наказание забросили в этот мир, в котором местные боги ничего против меня не имею. В своем мире я прыгал с неба на головы врагов. Души мертвых на небе живут выше, чем мы летали, и я их не видел. Потому ничего не могу рассказать о покойных предках Медведко. Предъявленный мною один из парашютов, это мои крылья, на которых я спускался с неба. Они больше не пригодятся, и хозяин Медведко может пустить эту материю на штаны и рубахи. Подарок вызвал неподдельный восторг домовитого и прижимистого Медведко. И в ответ я получил приглашение отправиться в их поселение и жить там так долго, как захочу. Обрадовался я этому приглашению чрезвычайно. Крыша над головой - это то, что мне нужно в первую очередь.  

Я собрался отрезать себе несколько строп в качестве веревок, но меня заверили, что у парашюта распустят все швы по ниточке и веревки-стропы получатся длиннее.

Увидев столь богатый подарок, Травка замерла от восхищения и дальше неотвязно следовала за мной, буквально в рот глядела. А драгоценный парашют она увязала и с гордостью несла домой эту тяжесть. Как-никак она была сопричастна чуду - появлению удивительного воина и подаренного им богатства. Это она, она ПЕРВАЯ обнаружила Воина. Именно она сказала о нем батюшке. Она несет домой удивительный тонкий холст, такой белый и такой легкий.

Вскоре подъехала телега (слава Богу, хотя колесо они знают!), на которую погрузили разделанную тушу медведя. Как я убил его, вопросов не возникало. Аборигены решили, что я голыми руками вырвал внутренности из медвежьего живота. Медведко этот «подвиг» воспринял спокойно, чего нельзя было сказать о сыновьях. Они глядели на меня с уважением, особенно старший из них, который носил удивительное имя Колосок. Этот Колосок был мужиком габаритным, подстать папаше, хотя и не таким мозговитым. Важнее, что был он весьма добр и немедленно принялся меня опекать.

В каждом племени существует множество ритуалов, нарушение которых приводит к неприятным последствиям. Большинство из них не имеет логического обоснования или последнее было, но утонуло где-то в прошлом. А, значит, самостоятельно догадаться до них невозможно. Как человеку иной культуры понять, что в этой компании при встрече можно сказать «приветик! », а в другой это будет оскорблением. Там нужно сказать  «здравствуйте».

Иду за телегой с тяжелым десантным ранцем и автоматом, весь увешанный различным снаряжением, которое не решился оставить под елкой вместе с грузовыми тюками и двумя оставшимися парашютами. Интересно, аборигены вправду не заметили моей ухоронки, или только вид делают, а потом утащат. По дороге к поселению Колосок начал меня наставлять:

- Слушай, гололицый, ты хотя и славный воин, медведя завалил, но недоумок полный. Слушай меня и все будет хорошо. Когда ступишь во двор, не торопись в избу входить, жди, когда батюшка Медведко пригласит. А может и не пригасит, чужакам, неизвестно откуда пришедшим, в дом вход заказан. Тогда будешь спать в подклети. Ничего, сейчас лето и там не холодно. Присмотрятся к тебе, и если не будет никакого лиха, перейдешь жить в избу, место на лавке дадут. А когда позовут в избу, сразу иди к доброй печи и погрей у нее руки. Даже если в ней огня нет, все равно погрей. Люди увидят, что ты наш дом и очаг уважаешь. Иначе обида большая. Ты женат?

Осталась моя жена в другом, недоступном теперь мире. Потому, с чистым сердцем ответил, что жены у меня нет. Колосок огорчился, тому, что я «куст обкошенный, камышина на ветру» и вообще человек не правильный. Правильный человек, в его понимании, должен иметь бабу, трахать ее ночью и днем, чтобы она деток рожала. А для успехов в деторождении баба должна своего мужа каждый вечер разувать. Потому все женатые мужчины даже летом ходили обутыми. Женщины только в холодное время года надевали распространенную обувь - постолы. Если мужик не дает разуть себя, это для жены поношение великое. Значит, он от этой жены деток не хочет.

Попутно выяснилось, что прекращение деторождения в семье это признак того, что от нее отвернулись боги. Потому и берут  в дом вторую или третью жену-молодку, чтобы рожала вместо постаревшей жены-большухи.

- А в каком возрасте замуж выдают - спрашиваю.

- Когда в пятнадцатое, а когда в шестнадцатое лето. А в семнадцать уже перестаркой считается. Такую посватают только за старика или бедного малолетку. Но засиживается в девках только неумеха, которая прясть-ткать не мастерица, у печи не ловка. Матери женихов прежде чем сватать в первую очередь на это смотрят, а уже потом на титьки и на задницу. В словенских родах все девки и спереди и с заду хороши, все рожать мастерицы.

В нашем мире девушка в шестнадцать лет считаются еще не готовыми к замужеству. Потому слова Колоска меня удивили. Дав характеристику моего незавидного социального положения, Колосок стал меня успокаивать:

- Но ты не кручинься. Наш род богатый, молодых девок-рабынь у нас много. Будешь их по сараям валять. Если которая глянется, обрюхать ее. Родит дите - станет свободной. Так от дедов заведено. Тогда можешь ее у нашего батюшки за небольшое вено получить. За свободную девку нужно большое вено платить, у тебя столько богачества нет. И родители ее не отдадут за жениха без роду и племени. Но, раз ты не женатый, щупать свободных тебе не возбраняется. Если, конечно, девка позволит. Вот женатому мужику за это  непотребство большой штраф-вира полагается. Только не вздумай свободную девку ****ь, даже если она согласна. Девка должна честь для жениха сохранить, иначе поношение всему отцовскому роду, а девке-позорнице лучше сразу утопиться.

Иду нагруженный как верблюд, едва поспеваю за аборигенами. Как только контрактники с такой выкладкой марши делают? Но все же усваиваю информацию Колоска. На ближайшее время самым важным оказалось следующее.

- Все-таки ты, чужой, нечистый. А потому, нам уже баню топят, банным потением будем очищаться от скверны. Там голые бабы-рабыни будут нам воду таскать, квас подавать, да старого батюшку вениками парить. Так, ты не вздумай их лапать. В бане этого нельзя, осердится дух Банник и придется оскверненную баню ломать и новую строить.

Ладно, примем к сведению. Но что делать, если на этих голых рабынь у меня член встанет? Веником прикрываться, на живот ложиться или сидеть с торчащим колом?

Поселение стояло на берегу речки. Позднее я мог убедиться, что все поселения словен строились одинаково и тяготели к рекам и озерам. В поселение рода Медведко входили жилых избы из толстенных бревен, сараи, скотные помещения и бесчисленное количество маленьких клетушек непонятного назначения. Избы неожиданно большие, каждая длиной в десять-двенадцать мужских шагов. Крыши крыты плахами, поверх которых уложен поросший травой дерн. В каждой избе народа не семеро по лавкам, а много больше: хозяин с хозяйкой, немереное количество детей. Порой и молодые братья хозяина с ними живут. Потому и строят такие большие избы.

Вся усадьба окружена бревенчатым тыном высотой более трех метров. Не жалели мужики спин, когда строили эту ограду. Видимо жизнь была небезопасная, потому и огородились. Интересно, рабы добыты в набегах на соседние роды или прижимистый Медведко все же расщедрился на их покупку?

Посмотреть на чужеземца высыпало все население от малого до стариков и старух, в том числе и седой дряхлый отец Медведко. Потеряв мужскую силу, он передал власть над родом сыну, а сам числился волхвом, решал вопросы морали и соответствия заветам предков. Всего в поселении жило человек восемьдесят. Детишек очень много, но их и много умирает. Потому должны все бабы рожать, пока природа позволяет.

Медведко одним движением бровей разогнал по местам толпу зрителей, низко поклонился старому отцу и занялся обустройством моего быта. Открыл дверь в одну из клетушек.

- Здесь лишнее сложи и спать тут будешь. А сейчас в баню очищаться пойдем. Перемена одеть есть или наше дать?

Перемена белья и свежая пара носков у меня имеется, что касается "верхнего одеяния", то решил остаться в своем. Главное, здесь можно сложить амуницию. Клетушка где-то три на четыре метра, стены бревенчатые, пол из строганных плах настелен. Потолка нет, над головой стропила крыши и жерди от стены до стены, чтобы вешать на них припасы. На полу штабель мешков с зерном. Вот на них и буду спать. Оставил в клетушке ранец, ножа, автомат, гранаты, но пистолет в карман положил на всякий случай. Достал полотенце, мыло и все! Долго голому одеться - взять и подпоясаться.

За оградой, у самой воды топилась баня размеров необычайных, не меньше любой жилой избы. В продухи под крышей валит дым, суетятся те самые бабы-рабыни в белых рубахах до середины голени, но без поневы, которая им не полагается. Другое отличие - волосы рабыни. У замужних (мужатых) женщин головы покрывают платки, ни один волосок наружу не выбивается. У девушек и девочек головы открытые, волосы заплетены в одну косу, вокруг головы обязательно пестрая домотканая лента, на шее немудрящие бусы из сушеных ягод и каких-то деревяшек. У рабынь головы не покрыты, ни ленты, ни бус нет. Теперь понятно, кого можно по сараям валять и брюхатить.

Между избами тоже кипучая деятельность. На огонь установлены большие котлы, в которых варят моего медведя. Десяток женщин (девушек и мужатых) потащили в один из сараев парашют. Там его будут распускать.

Вышли из изб мужики, которые за медведем ходили и потянулись в сторону бани. Но и женщины, что мой подарок прибирали, тоже к бане идут, и с ними идет … Травка! Я сразу к Колоску с вопросами, на которые он терпеливо ответил.

- Скажи, Колосок, мы идем банным паром очищаться от скверны, а женщины зачем?

- Они осквернились о твои, Воин, крылья. Им тоже банное очищение нужно.

- А почему женщины с нами в баню идут? Разве мы вместе париться будем?  

- Конечно вместе. Неужели два раза баню топить. Так никаких дров не хватит. Баню построили такой большой, чтобы всем разом париться. А у вас, что мужики и бабы отдельно парятся?

- Конечно, отдельно. У нас считают, что мужчина не должен видеть женщину голой, ну, разве что, кроме своей жены. Если случайно увидел, то отвернись. Потому бабы с детьми вместе моются, а мужики отдельно.

- Ну и порядки у вас - все не как у людей!

В большом, как аэродром, предбаннике мужчины и женщины вперемежку разместились по лавкам и разоблачаются. И теперь мне трудно понять, кто рабыня, а кто свободная женщина.

Травка, наглая девка, напротив меня уселась, сняла ленту с волос, поневу и о чем-то с соседкой тараторит. Рубашка белая на ней и ничего больше. Белья нижнего аборигены не носят и потому раздевались быстро. Большинство уже в парную ушло, а она все здесь и на меня уставилась. Ну, как при девушке раздеваться!  

А на мне надевано: камуфляжные штаны и куртка, а под ним «сетка» - наружное белье из мягких веревок, она вентиляцию дает и хранит тепло в холодную погоду. Ниже тонкое льняное белье. На ногах прыжковые ботинки на шнуровке да толстые шерстяные носки.

Расшнуровал ботинки, снял куртку и брюки. Тут увидела Травка на мне «сетку». Она в это время рубашку снимала, уже до пупа ее подняла. Так и замерла, светит курчавыми волосиками между ног. Придерживая рубашку на поясе подошла, как завороженная, и «сетку» рукой трогает. Потом зажала подол между ляжек и присела, мои ботинки рассматривает, в руках вертит. Сидит на корточках с голым задом, будто справляет нужду. Взяла грязные носки

- Давай, я тебе их постираю.

Скинула рубашку, мелькнула крепкой попой и убежала с носками в парную. Сидеть дольше не имеет смысла, разделся и пошел париться. Жара как в аду. На дышащую вулканом каменку поддают не воду, а квас. Дух хлебный стоит в парной. В парилке почти темно, потому как все продухи заткнуты для сохранения жара. Светят только два жирника с малюсенькими фитилями. На верхнем полке старого деда три голые рабыни вениками охаживают, а он только довольно кряхтит:

- Пару подбавьте! Ох, еще парку!

Баня просторная, но и народа в парной человек 35-40. Мужчины и женщины то и дело задами друг о друга толкаются. Поневоле вспомнил Рождественского:

И голых баб, как в бане …

Стоит непрерывное шлепанье веников. Различаю в полумраке громадного Медведко и Колоска. Каждого из них стегают в три веника, тоже рабыни стараются. Хитрецы эти призвали самых молоденьких рабынь с торчащими грудями и упругими попками. Может, этим вечером они не к женам пойдут, а завалят этих рабынь на сеновале.

Тут, какая-то голая занесла в парную всю мою одежду и развесила над каменкой для прожаривания. В качестве профилактики от вшей.

Кто-то не вытерпел и выскакивает в речке охладиться. Я прилег на полке, не на самом верху, и потихоньку привыкаю к жаре. На меня остальные - ноль внимания. Вдруг кто-то меня веником - хлоп, хлоп! Стоит возле меня Травка, улыбается во весь рот и стегает в два веника. И чего она ко мне привязалась?

- Повернись на спину - говорит Травка.

Перевернулся, прикрыл веником причинное место, чтобы она по яйцам не попала. Парит меня девка, как персональная рабыня.

Долго парились, окунались в речку и снова парились. Народ постепенно вытек из бани, и в какой то момент мы опять остались вдвоем с Травкой. Она, видать, ждала этого момента для отчаянного действа. Взяла руками левую грудь, сует мне в лицо и шепчет, вернее, просто губами шевелит:

- Потрогай ...

И видя, что я не реагирую:

- Полапай.

Что за провокация? Вспомнилось сразу наставление Колоска, что в бане НЕЛЬЗЯ! Но невозможно было удержаться. Судите сами, стоит перед тобой голая фигуристая девушка и предлагает ее грудь пощупать. Осторожно, двумя пальцами взял ее за грудочку, сдавил легонько, и потом погладил нежно сосок. Стоит Травка, не шелохнется, только глаза горят.

- Повернись - шепчу - задом.

Она повернулась и попку выставила. А попа у нее круглая и тугая, как футбольный мяч. Кажется, она зазвенит, если шлепнуть. Но я шлепать не стал. Медленно провел кончиками пальцев по хребту, по ложбинке между половинками попы, задержался на самом низу ягодиц, чуть приподнял их и убрал руку. Травка повернулась ко мне и говорит:

- Сватай меня у батюшки. Я тебе хорошей женой буду.

- Нет, - отвечаю - мне нечем вено за тебя заплатить – фыркнула она как кошка и выскочила из парной.

Застолье во дворе продолжалось долго. На козлы уложили толстые плахи - вот вам и стол. Вареной медвежатины навалом, каши, молоко кислое и пиво, а вот с хлебом у земледельцев туговато. Пиво, признаться дрянное, не пиво (в нашем понимании), а прокисшая брага. Но голову кружит здорово. За столом одни мужики и взрослые парни. Разговор скоро перешел на то, как я медведя порвал, какой я великий Воин. С того времени и стало мое имя среди славен: Воин. Сижу рядом с Колоском, больше молчу и слушаю. Не подобает Воину праздная болтовня. Тут один парень меня задирать стал, на кулачки вызывает. Колосок шепчет, что это Травкин жених, который после свадьбы собирается в военный поход. Понятно, деревенский дурак чувствует себя дружинником и хорохорится. Только что же он от молодой жены в поход собрался. Когда я в прежнем мире женился, то меня никакими силами невозможно было оторвать о юбки молодой жены - вернее от того, что под этой юбкой. Яр совсем расходился, а Медведко его не утихомиривает и на меня хитро смотрит.  

- Хорошо - говорю - померяемся силой. Кулаками биться, калечиться я не буду, потому как здесь в гостях. А побороться всегда готов.

Вышли на середину. Ну что может пьяный деревенщина против десантника, обученного рукопашному бою! До такого искусства им еще лет пятьсот жить и учиться. На первой же секунде швырнул его, улетел Яр мало не на другой конец двора. Требовал еще бороться, но его остановили. Всем было ясно, что против меня он не боец.

Галдеж и питье пива продолжались еще долго, но я, под шумок, отправился в свою клетушку спать. Разделся, постелил на мешки какие-то шкуры, укрылся мохнатым волчьим одеялом и - до свиданья! Только стал засыпать, дверь скрипнула. У меня в мозгу сразу сработал тревожный сигнал на боевиков. Встрепенулся, нашариваю пистолет и вижу, стоит в открытых дверях женщина в одной исподней рубашке, без поневы. По одежде и волосам - рабыня. Молодая, не высокая и очень хорошо сложена. Рубашку грудь выпирает. Мне все видно, как на ладони. Солнце село, но вечерняя заря что-то долго тянется. Наверное, забросили меня боги далеко на север.

Заговорила пришедшая, даже странно, по ученому:

- Позвольте войти и вам любые услуги оказать.

Ну, блин! Чудеса в решете, сказки из «Тысячи и одной ночи»! И кого это Медведко мне прислал?

- Проходи. Ты откуда будешь?

Подошла робко и стоит около моей самодельной постели. Руки под животом сложила, голову опустила.

- Я здешняя рабыня-скотница Елена. Меня хозяин недавно купил на торгу у ромеев, а они из-за моря привезли.

- Садись, Елена. Только я устал, не до любовных утех мне сегодня.

Елена взялась за подол рубашки и потянула ее вверх. Как при замедленной съемке обнажалось удивительное белое тело. Показались колени, потом красивые бедра, пучок волос между ними, торчащие груди и опять лицо. Присела ко мне на постель эта голая точеная фигурка, произведение искусства.  

- Если Воин устал от великих подвигов, я могу ему кости размять, Могу подушкой под его голову лечь. На мне спать мягко и сны будут сладкие. Умею раны и болезни лечить травами и наложением рук. Обучена ублажать мужскую силу лежа, сидя, стоя, спереди и сзади. Но здесь этого никто не понимает - вырвался у нее крик души!  

Да, в этом крестьянском захолустье никто не оценит прелести ее тела, образованность и утонченную любовную игру. Просто пьяные сыновья хозяина будут валять ее на соломе, больно мять груди, дергать за соски, похоть свою тешить. А попробуй она охнуть от боли, сразу выпорют. Потом начнут ее подминать и подросшие внуки хозяина, но, сохрани Великая Матерь, не обрюхатят. Зачем терять рабу, раба денег стоит. Так и угаснет ее нездешняя красота между скотным двором и похотливыми мужиками. Возможно, шла она с робкой надеждой. Ожидала, что сильный Воин будет к ней добр. Сильные люди часто добры. Оценит ее изощренное умение и даст ей ребенка. Тогда станет она свободной. Самой младшей и бесправной в этом роду, но свободной.

Так, или примерно так думал я, разглядывая Елену. Погладил я ее по голове и, не спеша, уложил животом на постель. Вытянула руки вперед, голову на бок повернула, чтобы видеть своего господина. От плеч спина прогибается к талии, волной поднимается попа и снова спад бедер. Поглядеть одно удовольствие. Скользит моя рука по этим волнам. Задержалась ладонь на попке и та приподнимается, сама подставляется под руку. Груди ее к постели телом прижаты. Только я попытался до титьки добраться, Елена неуловимым движением чуть повернулась и легла ее грудь мне на ладонь. Так и держу ее - одной рукой за попу, другой за титю. Вроде и не шевелится, а трется о мои руки и задом и грудью. Из какого же она Заморья, где рабынь такому искусству любви обучают?

Вдруг возникло дикое желание дернуть ее вверх, поставить раком и грубо отиметь во все дырки. Но этот зверь во мне утих так же быстро, как проснулся. Осторожно перевернул женщину животом вверх и приник губами к ее соскам. Спину выгнула Елена, груди выставляет, а сама мои волосы ерошит и гладит. Другой рукой по спине пробежала, нажала на какие то точки. И будто третья рука уже трогает мои ягодицы и к мошонке подбирается. Наконец, добрались ее руки до моего члена, который после всех событий вставать никак не хотел. Кисти Елены уже огрубели на крестьянской работе, но действуют удивительно нежно. Копошатся подо мной Еленины пальцы, крайнюю плоть отодвинули потом в промежности, в самом корне члена стали массировать. Одновременно она плечами шевелит и к моим губам то один, то другой сосок подставляет.

И вдруг налился мой член небывалой силой, даже в яйцах щекотно стало. Стоит как кол, как стальной клинок. Переместился я между ног Елены, которые услужливо согнулись в коленях и открыли путь к заветному женскому месту. Вошел в нее как по маслу. И закачалось тело рабыни в такт моим движениям. Двигает поясницей, попой, ляжками, руками меня гладит, и что-то на ухо шепчет. Не могу понять что, но очень ласковое. А в голове моей рычит мысль «никому не отдам, что угодно сделаю, но заберу ее с собой из этой глухой дыры». А сам в это время двигаюсь в ней и никак насытиться не могу. Это был какой-то пир плоти, заветная мечта любого мужчины.

ЕЛЕНА, РАБЫНЯ.

Пришлый воин был моей последней надеждой. Из этой лесной стране затерянных поселений убежать невозможно. В дремучих лесах нечего делать без лука, топора огнива. А кто их даст рабыне? Нужно умение ночевать в мороз у костра, переходить болота, охотиться. Неумелый погибнет от голода, утонет в болоте или его разорвут хищные звери.

Среди этих лесных земледельцев не помогает мое искусство. Их не интересует умение лечить травами. Они полагаются на знахаря-арабуя, который живет за дальним болотом. Его вызывают к заболевшему сородичу или недужного несут в его избушку. Знахарь помогает редко. Самый плохой лекарь Элаи много искуснее этого арабуя. Потому, сплошь и рядом, женщины умирают во время родов, дети летом погибают от поноса и никто не может правильно сложить сломанные кости. Но так они жили всегда и не допускают мысли, что может быть иначе.

От меня требуют другого, но я так и не научилась ткать, косить траву и метать сено. С трудом освоила прядение, но нитка получается неровной. В результате подзатыльники за нерадивость от хозяйки. На прополке льна и репы руки саднит от колючих сорняков, болит спина от работы в наклоненном положении. Дважды я предвидела пожары и один раз большое наводнение, но кто станет слушать рабыню?

Невежественные мужики насиловали мое тело, распростертое в сарае. Первым был сам Медведко. Спину кололи острые соломинки, я задыхалась под тяжестью его громадного туши. И шел от него омерзительный смрад, несмотря на частое посещение бани. Где уж тут я могла показать искусство любви. Он не ласкал мое тело, просто удовлетворял похоть, но не потерял разума и излил семя на мой живот. Владельцы рабынь не допускали их беременности. Иначе, по древнему обычаю, родившая рабыня получала свободу и могла уйти их поселения. Это на словах, а на деле, куда ей идти? Оберегая для себя животы рабынь, хозяева круглый год держали мужчин-рабов на дальних пастбищах, не допускали их в поселение. Усадебных же рабов холостили еще в детстве.

Медведко встал с меня и молча ушел прежде, чем я сомкнула ноги. За ним, в скором времени, моим телом воспользовались все его сыновья. Но я им не понравилась. К их услугам были крепконогие, широкозадые рабыни-словенки, выражавшие под хозяином свою радость громким визгом. Рассудив здраво, Медведко определил меня скотницей, которая должна доить коров и задавать им корм.

Мужчины меня больше не трогали, но их заменили подростки. Они еще не способны были изнасиловать безответную рабыню, но практиковались на мне в изучении устройства женского тела. Какая гадость!

Проклятый город Элай! Как может в этом мире защитить себя женщина, за плечами которой не стоит мужчина с мечом или право гражданки сильного полиса? Первый же полупьяный нищий завладел мной. Он был гражданином Элая! Сорвал с меня всю одежду в поисках клейма на теле. Еще хорошо, что я сопротивлялась недостаточно сильно, иначе он бы меня искалечил. Клейма он не обнаружил, значит, нет опасности появления законного хозяина его добычи. Никто не предъявит ему обвинения в воровстве. Поскольку, он обнаружил меня на берегу залива, то разумно предположил, что его добыча спаслась вплавь с погибшего корабля.

Нищий гражданин великого города надел а меня ошейник из куска веревки и голую повел на городской торг. Рабов всегда продают голыми. Торговец дал за меня сумму, достаточную, чтобы он мог напиться до поросячьего визга. Новый хозяин, прежде всего, меня выпорол. Не за какую то вину, а в знак его власти надо мной.

Потом начался детальный осмотр приобретенного товара. Меня нагнули, заставив взяться руками за щиколотки, раздвинули нежные лепестки малых губ. Разочарование наступило сразу - я была НЕ девственница! Таким образом, моя цена уменьшалась в два раза.

Мне грозила страшная опасность - меня могли заклеймить каленым железом. Клеймо ставили на разных местах: на плече полевым рабам, на попе рабам для дома и, наконец, предназначенным для любовных утех прижигали лобок, даже не побрив его. Отросшие волосики почти скрывали клеймо, и оно не портило «товарный вид» тела. Но клейменого раба по законам Элая невозможно продать. Клеймо навсегда связывает раба и его хозяина. А купец хотел меня продать.

И продал… в схолу, где обучали жриц любви для общедоступного борделя. Там мы запомнили заветные точки тела, нажатие на которые возвращало бодрость уставшему или успокаивало не в меру возбужденного, снимало боль. И многое другое могла сделать опытная гетера, надавив на нужную точку. Шепотом передавали положение точки, нажатие на которую приводит к смерти, но не сразу, а через несколько дней. Я освоила все это. Нас учили владеть своим телом, завлекать мужчин красотой движения и видимой покорностью, овладевать их разумом. Мы были умны и умели вести беседу, не только приятную, но дать мудрый совет. Мы умели врачевать недуги и знали лечебные травы. Хорошо обученная гетера стоила баснословных денег. И жить бы мне до старости в борделе, но хозяин схолы разорился и всех нас оптом купил работорговец, который поставлял живой товар на дальний торг для продажи варварам.

Долгое плавание в трюме торгового корабля, восстановление товарного вида помятых рабынь баней, массажем, притираниями. И опять нас выставили голыми на обозрение покупателей. Но варваров не интересовала утонченная красота, им требовалось совсем другое. Цена на нас резко упала. Только потому я и попала к приехавшему продавать зерно Медведко. Купил он меня, скорее как диковинку, под настроение.

Так и попала я в эту страну. Неужели окончу свои дни в этом захолустье!

И тут появился Воин. Вначале Травка принесла весть, что неизвестный чужак убил медведя, против которого не помогали ни железо, ни заговоры. А потом пришел он сам, одетый в странное пестрое одеяние, уверенный в себе, но напряженный. Казалось, он ждет каждое мгновение, что на него нападут. И он был готов к отпору.

По такому поводу Медведко приказал готовить очищение парной баней. Всех рабынь согнали топить каменку, носить воду, запаривать веники квасом. Потом мы разделись и ждали в парной прихода хозяев. Воин зашел одним из последних, но я не могла к нему подойти и показать свое мастерство. Около него постоянно крутилась хозяйская дочь Травка. Я понимала, что эта девица, невеста соседского парня, проявляет любовный интерес к Воину и не потерпит на своем пути какой то рабыни. Да, она просто уничтожила бы меня! В конце очищения я находилась за каменкой и они меня не замечали. А я хорошо видела, как эта девка толкнула гостя на нехороший поступок. Она побудила Воина потрогать ее голое тело - по местным понятиям это святотатство. Неожиданно для меня Воин повел себя очень сдержано, что совсем не свойственно мужчинам.

После очищения Медведко распорядился, чтобы две самые молодые рабыни легли с его отцом - старым дедушкой. Тот давно потерял мужскую силу, но любил ночью щупать юную плоть, проникать корявыми пальцами в интимные места девичьего тела. Затем Медведко отобрал по две рабыни для себя и Колоска, показал, в какой клети они должны ожидать хозяев. И тут встал вопрос о рабыни для гостя. Я ждала этого момента и предложила себя прежде, чем он принял другое решение. Так я проникла в постель Воина.

МЕДВЕДКО, ГЛАВА ПОСЕЛЕНИЯ

Я ожидал, что приход чужака повлечет за собой всякие беды. Было очищение в бане, выпито много хмельного пива и в пьяных мужчинах говорил голос богов. Чужака не провели в избу, охраняя покой домового, а поместили в холодной клети. Но все же на другой день случилась беда. И не во время.

Готовились мы в этот день кровь девкам разгонять. Розги моченые бочками приготовили. Пришли накануне соседи с женами и парнями. Исстари, от предков, каждое лето всех девок от десяти лет до невест пороли розгами. Чтобы кровь играла, чтобы, когда станут мужатыми женами, много детишек рожали и сами родами не помирали. Очень хорошо помогает. Соседи и родственники собираются на заголенных девок посмотреть, стати их оценить, решить какую из малолеток сватать, когда в возраст войдет. Но и девкам интерес телеса свои парням показать, не любого же мы в свою баню приглашаем. Баня дело святое. А тут все на виду, смотри, которая тебе подходит. Иной девчонке еще лет десять-одиннадцать, смотрит на нее голенькую двенадцатилетний наследник и соображает, какой она будет, когда девичье тело созреет.

Но мой шестой сын Белян пришел утром избитый и со сломанной рукой. Его покалечил буйный сосед Горобой. Мало того, что покалечил, он захватил наш дальний сенокос, что возник на месте заброшенной пашни нашего прадеда. От предков велось: «земля, где ходили твой топор, соха или коса, твоя на вечные времена». Но Горобой почувствовал себя сильным и стал захватывать удобные земли. На племенное вече он просто не являлся, а соседи не решались противиться Горобою и его многочисленной родне.

Оружная стычка с ними грозила гибелью многих мужчин возмутившегося рода. Говорили предки, что не рожденный ребенок - все равно, что убитый родович-воин, Но как тогда считать сирот погибшего мужа-отца-кормильца? Вот и думаю, что мне делать? Как ответить обидчику рода? Как наказать жадного Горобоя?

Быстро весть разнеслась. Голосят женщины, неразумные внуки за оружие хватаются. Да, какое у нас оружие - копья, несколько луков, да топоры у каждого. Родовичи Горобоя вооружены не лучше, но их в два раза больше. Это сколько же мужей наших погибнет, если дело дойдет до боя … Но и спускать им нельзя, обнаглеют, на другие захваты кинуться. Ох, доля горькая старшинская! За жизни детей, внуков и племянников-братучадо решение принимать, их головы под топоры подставлять!

Тут и вылез из клетушки чужой Воин. За ним раба Елена показалась, шкуры постельные вытряхивает. Потянулся Воин, на восходящее солнышко посмотрел и на шум подошел. Увидел Беляна, который руку сломанную придерживает.

А бабы голосят:

- На погибель идете!

- Сколько же вас на погребальный костер мы положим!

- Сколько душ улетит к предкам!

Хуже нет бабьего кликушества, и без них тошно!

Чужой Воин малость понял, что беда случилась и с расспросами пристает. До него ли сейчас! Хотел ему по морде съездить, но вспомнил, как он медведя порвал. Тот опять пристает, а Колосок ему поясняет:

- А сколько Горобой своих родовичей на поле выставит? Как они оружены?

- Поболее пятидесяти. У всех рогатины, топоры и три меча хороших.

- А вы, сколько можете выставить ратников?

- Не более двадцати - надо же и в поселении оставить. Вдруг Горобой нас обойдет и бросится избы жечь, скотину угонять.

- Доспехи на них будут? Луки у них есть?

- Какие доспехи, землеробы мы, а доспех дело дружинное. Луки - вряд ли. Они не в поход собирались, по-домашнему были.

Тут и сказал Воин слово удивительное с которого потом у словен все перевернулось:

- Ты меня, Медведко, приветил и я тебе помогу. Очень прошу, сделай все по-моему и супостатов разгоним, и жизни родовичей сохранишь - а сам руки к груди прижал, будто светлым богам молится. - Прошу, сделай по-моему, как на брань выйдем. Бой я начну один, а вы поначалу не вмешивайтесь. Если даже меня убьют, половину из них успею положить. А с остальными вы легко справитесь.

Чего жалеть его, чужого, думаю. Пусть погибает с пользой для рода нашего.

- Быть посему - говорю - а сохранишь моих родовичей, проси, что хочешь.

Ждал я, он угодья пашенные попросит, скота на обзаведение, чтобы осесть, на земле работать. А этот чудило говорит:

- Отдай мне рабыню Елену, что сегодня со мной ночевала.

Стали мы на бой собираться, а Воин руку Беляна осмотрел и рысью к своей клетушки побежал.

ТРАВКА, НЕВЕСТА ЯРА.

Ой, беда-лишенько! Зря я Воина в бане сиськой приманивала. Наказала Великая Матерь за это непотребство! Весь род наказала. Хорошо, что батюшка не прознал, в то завязали бы меня в мешок с камнями и утопили в речке.

Воин всю ноченьку с поганой рабыней развлекался, целовал-миловал ее. Вон как она старается, вокруг их клетушки сор подметает. Говорят, она мужиков на четвереньках принимает, зад свой им подставляет, вертит им. Милый, лада мой, я бы не хуже целовала и задницей бы вертела, хотя это не принято среди словен.

Думала, будут сегодня девок розгами пороть, и покажусь для тебя и с переда и с заду, завлеку и посватаешь ты меня. Не хочу за нелюбого Яра! А ты на смертный бой подпоясался против Горобоя. Это тебе не медведь. Что-то с тобой будет, да хранит тебя любовь моя. И зачем ты попросил в награду поганую рабыню Елену!

Потрогал ты меня в бане так нежно, как ни один парень не щупал. От ихнего лапанья только синяки да стыд. А ты меня потрогал, как беличьим хвостом провел. Пусть простит тебе это Великая Матерь, пусть гнев ее на меня переляжет!

СЕМЕН ИВАНОВ, ДЕСАНТНИК.

Голова трещала от выпитой накануне браги, потому соображал я плохо. Елена спала на животе, уткнувшись носом в мое плечо. Только сейчас я разглядел у нее на правой ягодице, черную родинку, которая меня особенно умилила.

Полжизни за родинку на теле любимой.

почему-то вспомнил я. Во дворе поднялся страшный галдеж. Надо посмотреть, в чем дело. Пока я натягивал штаны и куртку, Елена проснулась и впервые улыбнулась мне.  

- Сиди здесь и никуда не уходи - сказал ей и отправился на разведку.

Выяснилось, что дело пахнет небольшой дракой и мой долг гостя принять в ней участие. Тридцать и, даже, пятьдесят мужланов против моего калаша - это мелкие семечки. Как только договорились с Медведкой о моей руководящей роли в баталии, мужики с шумом начали собираться и вооружаться. Но медленно и бестолково. Их бы в нашу роту: «Подъем, выходи с полной выкладкой! Построение через пять минут! »

Но мне нужно еще позаботиться о сломанной руке младшего медведковича. Кинулся в клетушку в темпе кросса. И застал безобразную картину. Елена стоит около дверей, широко разведя руки. А двенадцатилетний сопляк, который-то сын Колоска, задрал ей спереди подол, рассматривает живот и плотно сжатые бедра. Так сказать, женское устройство изучает.  

Я его взял за шиворот и встряхнул так, что мало голова не отлетела.

- Слушай, поганый сын достойного отца! Эту рабыню я купил у твоего деда и теперь держись от нее подальше, иначе сделаю тебя мерином!

Потянул Елену за руку в клетушку. Там царит необычный порядок. Пол протерт мокрой тряпкой. У постели появилось высокое изголовье, она ровно заправлена меховым одеялом, из-под которого выглядывает ствол калаша - спрятала, называется.

- Слушай внимательно, запоминай крепко, выполняй точно! Я ухожу на небольшую войну, вернусь скоро. Подай вот эту сумку, и еще вот ту. Ты говорила, что можешь лечить. Будешь лечить Беляна, у него сломана рука. От него ни на шаг. От твоего лечения зависит и наша судьба. Всех, кто будет приставать к тебе - гони. Ты теперь МОЯ.

Спешно навешиваю на себя автомат, сумку с запасными магазинами, сумку с гранатами, стреляющий нож. В карман спички, компас. Кажется все … Сунул Елене в руку аптечку и почти тычками погнал в главную избу. Там вколол обезболивающее Беляну, примотал к руке что-то вроде лубка. Елена уже сидит на лавке и массирует голову Беляна.

- Эта рабыня будет лечить по моим указаниям. К ней не приставать. Из избы выпускать только по нужде. Кормить ее хорошо, прямо здесь.

Вооруженные мужики уже выходят из ворот, но я еще успел отобрать пятерых толковых подростков. Поручил запрячь лошадей, взять веревки и на телегах следовать за нами. Зачем телеги? С самого начала я подсознательно надеялся на добычу и на то, что буду в ней иметь некоторую долю. Позднее выяснилось, что с парнишками увязалась Травка со своим охотничьим луком.

С нашими супостатами столкнулись часа через два на том самом захваченном сенокосе. Толпа вооруженных мужланов встретила нас руганью. Особенно доставалось мне, которого не принимали в серьез, как военную силу. Даже ругаться они толком не умели, фантазии хватало на угрозы типа:

- Я тебе задницу отрежу!

Я предложил главарю отправиться домой и трахнуть своего кобеля. В ответ последовало:

- Я тебе задницу отрежу!

Вспомнив всю матерщину и выдал:

Чего, ты, лезешь в драку?

……. …. дохлую собаку.

Жена твоя с кабаном сношалась,

А потом тебе досталась.

Под хряком она выла

И ныла,

………….   плыла.

…………………ла, ла, ла.

Тут они не утерпели и толпой повалили вперед. До них метров семьдесят, на таком расстоянии промахнуться трудно. Перевел на одиночный огонь и начал их валить, как мишени в тире. Простая стрельба на скорость. Редко, в кого приходилось стрелять второй раз. Вначале горобоичи не поняли, почему падают родичи и кинулись их поднимать.

Наши кучкуются за моей спиной и не мешают, но тут выскочила впереди меня Травка, натянула лук и пустила стрелу. Для боя она оделась в мужское, еле вмещается в братнины штанишки. «Вот паршивка, вышла на линию огня и закрыла цели! » Шлепнул ее со всей силы по заднице.

- Брысь, мокрохвостая! Сказано, не вылазь вперед!

Ее как смело. Большая часть супостатов уже на земле валяется. Сразу не понять - кто мертв, кто просто ранен. Только тогда Горобой сообразил, что дело плохо. Вышел вперед и кричит:

- Проклятый небом черный колдун, выходи на равный бой! Выбирай - честный нож или топор!

И слышу позади холодный голос Медведко:

- Иди!

Сунул автомат в руки кому-то стоящему позади. Показал всем вздернутую руку с ножом и пошел вперед. А душа замирает - Горобой мужик здоровый, крупнее Медведко. Если ухватит всей пятерней, то уже не вырваться - задавит. Когда осталось между нами метров пять, я метнл в него нож. И воткнулся он Горобою под сердце. Жутко видеть, как полный сил мужчина медленно опускается на колени, пытается вырвать из груди лезвие и что-то сказать. Потом умирает, прежде чем повалится на землю. Была жизнь, пусть не совсем хорошего человека. Ходил по земле, работал, детьми обзавелся, баб и девок трахал в свое удовольствие и… все кончилось. Налетел на более сильного …

Видя такое, остатки горобоичей пустились бежать. И тут вышел на первый план Медведко, чтобы пожинать плоды победы. Убитых и просто раненных стаскивали к толстому бревну на краю поляны и раздевали до гола - ничего не должно пропадать! А потом началась работа палача-мясника. Каждого укладывали шеей на бревно. И сам Медведко с кряканьем и уханьем отрубал головы. Фигурально говоря, военная сила противника была обезглавлена. «Фенита ля комедия! ».

Напряжение спало и только теперь вижу всю толпу зрителей. Колосок вытащил из тела Горобоя лезвие ножа

- Как ты баско ты нож бросил!

Замечаю Травку, которая держит в руках автомат. А он снят с предохранителя! Сейчас случайно нажмет курок и завалит кого-нибудь.

- Положи осторожно на землю! Это злая вещь, она очень любит откусывать девушкам кунки между ног.

Представила, как колдовская вещь выедает ее, побледнела и опустила автомат на траву. Медведко завершил работу палача и подходит ко мне - доволен, живодер! Тем временем подростки грузят на телегу отрубленные головы.

- Я свое обещание выполнил, супостат уничтожен, все твои целы. Что теперь делать будем?

У хитрого Медведко в голове все просчитано.

- Двенадцать ратичей убежали, сейчас они уже в поселении. Да детишек там много. Вырастут и припомнят нам эту кровь и смерть старшего. Надо идти поселение разорять.

- Ну а мне то какая в этом нужда? Свое я сделал, отдавай Елену.

- Рабыня твоя. А из разоренного поселения Горобоя тебе честная доля будет.

Так! Дорвался, хитрец. Думает, что попался ему сильный недоумок, который тридцать три желания исполнит!

СЕМЕН ИВАНОВ, ДЕСАНТНИК.

Поселение было хорошо укреплено, но расправились мы с ним быстро. Показали защитникам головы их мужей и сыновей. За тыном поднялся вой и плачь. Моральная подготовка закончена. Защитники пытались бросать через тын камни и поленья, которые не доставили нам даже беспокойства. Лезть через тын означало подставлять свои головы под топоры, а с ними и женщины легко управятся. Медведко жаждал рабов, но еще больше трясся за свою самодельную дружину. Пришлось озаботиться тактикой. Самые сильные были готовы по моему сигналу поднять самых проворных над тыном. А те, перепрыгнув ограду, должна нам открыть ворота. Проблема та же - топоры защитников. Я бросил через тын пару наступательных гранат. Грохот взрыва, крики и моя команда «Пошел! ». Защитники мало не наделали в штаны со страха, а наша «доблестная дружина» ворвалась в открытые ворота и кинулась все хватать и всех вязать. Только раз было оказано настоящее сопротивление - парнишка ткнул одного из наших копьем, но его сразу связали. Подошедший Медведко бросил:

- Холостить.

С подростка содрали штаны и надрезали мошонку. Когда ему вырывали яички, он кричал, как заяц. Убили только трех мужчин, трупы раздели и отрубили им головы. Видимо, действовало строгое указание брать как можно больше в плен, а убивать только в крайнем случае. Я отстраненно наблюдал все это безобразие. Считал свою задачу выполненной. Только не дал посадить на колья трех жен Горобоя - чем они не угодили победителям? Самая старая оказалась лекаркой и пришлось мне объявил ее своей добычей. Остальным двум отрубили головы - все же не сидеть на колу!

Суматоха кончалась, победители стали собирать добычу. Захваченных, в основном женщин и детей, раздевали и сортировали по их ценности.

И тут неожиданно на меня выскочил из сарая парнишка с вилами. Мало не запорол. Когда свалил его и начал стаскивать одежду, к удивлению обнаружил под ней аппетитную девушку. Связал полураздетую девку так, что наружу были видны небольшие титьки, попка и светленький треугольник волос между ляжек.

Привязав старую и молодую добычу у коновязи, я отправился уговаривать Медведко не жечь обезлюдевшее поселение, а отдать его одному из сыновей.

- Никто не станет жить там, где убили столько людей - был его ответ.

- Тогда отдай поселение Горобоя мне и помоги очистить от скверны убийства. Нужно по обычаю похоронить все тела огненным погребением, а головы насадить на колья тына. Иначе мертвые будут тебя преследовать. Чтобы поселение не захватили другие роды, поставим на воротах мое клеймо.

Это была лишняя работа, делать которую нашему «вождю» не улыбалось. Уговорил его только с условием, что он заберет весь скот, большую часть запасов, все оружие и железные орудия. На том мы и порешили. Задавись, жадина!

Медведко с сыновьями готовился совершить ритуальное действие - убить мужскую силу побежденного рода. И убитых, и захваченных в плен мужчин следовало кастрировать, а отрезанные гениталии скормить собакам, чтобы их души не могли предстать перед Великими Богами с претензией на захваченные нами угодья и поселение. Связанные по рукам и ногам девять мужиков ожидали своего позора с удивительной апатией. Про себя я твердо решил, что в этом мире ни за что не попаду в плен живым.

Пятеро из нашего «воинства» повалили первого мужика, сына Горобоя, на спину и придавили к земле. Колосок, который должен был исполнять роль жреца, перетянул его мошонку и основание члена тонкими бечевками. Колосок не стал выдирать ему яйца, а просто отхватил острым ножом вначале мошонку, а потом и член. Раны присыпал горячей золой и тем остановил кровь. Через некоторое время бечевки сняли и на холощеного раба надели женскую рубаху, укороченную до колен. В этой одежде и ходить кастрату всю жизнь, если только не продадут его ромеям на торгу. Ни один из девяти пленных не кричал, не просил пощады, и приняли потерю мужского достоинства с непонятной мне покорностью. Голосили только женщины, на глазах у которых кастрировали их мужей и отцов.

Затем пришла очередь молодых, еще не женатых, парней. Нагих парнишек по одному подводили к Медведко, он обстоятельно осматривал и ощупывал пленников, как овец на базаре: тыкал кулаком в живот, мял мускулы, катал в руке их гениталии... и сортировал. Большинство из них предназначили для продажи и потому не стали кастрировать - на торгу всегда был спрос на не искалеченных парней, которых охотно покупали в качестве рабов-телохранителей. Предназначенным на продажу паренькам накидывали петли на шеи и связывали единой веревкой. Так и стояли они перед своими матерями и сестрами голыми - на шеях петли-удавки, руки связаны за спиной.

Четверых парнишек Медведко решил оставить рабами в своем хозяйстве. И потому их следовало кастрировать. Процедура та же, что и с пленными мужиками, но мальчики, еще не вкусившие прелестей женского тела, отчаянно кричали, расставаясь с мужскими признаками. В коротких девчоночьих рубашонках они ковыляли к воротам, широко расставляя ноги, чтобы не беспокоить раны в промежности.

Организация громадного погребального костра (сажень бревен на каждое тело) задержала нас на сутки. Но телеги с награбленным барахлом и вестью о победе ушли сразу же. Всем обращенным в рабство позволили помогать в кремации. Когда проплакались родичи убитых, мы погнали «живой товар» домой.  

Позади нас над тыном маячили отрубленные головы владельца, двух его жен и прочих родственников. На воротах каленым железом выжжено «колесо Перуна».

Конвоировать моих рабынь взялась Травка - тянула за накинутый на шеи ремень и временами для острастки стегала прутом. Доставалось почти исключительно молодой девке, а не старухе.

По дороге Колосок не прекращал восхвалять мои победы. Сказал, что на предстоящем пиру я, в знак уважения, я получу самое молодое, самое нежное мясо.

- Говядину или свинину? - спросил я.

Колосок долго хохотал, будто я сказал что-то очень смешное, гладил бороду. Короче, наслаждался моим неведением.

- Тебе дадут ОЧЕНЬ молодую пленницу, совсем девочку. Чем она моложе, тем почетнее.

Страшное подозрение возникло в моей голове. Неужели меня хотят сделать людоедом? Да, ни в жизнь!

- Я не буду ее жрать!

- Нет, девчонку дадут, чтобы ты ее выебал перед всем застольем. Можешь забавляться ей целую ночь. А утром отдашь, и ее продадут, если будет не сильно порвана. После тебя двое других по заслугам получат нежное мясо, но девки будут постарше. В прежние то времена мясных девок на утро резали в жертву за принесенную богами удачу. А теперь батюшка их не режет, а продает, все в золотые статеры обращает. - Сказал Колосок с явным осуждением такой скаредности.

В поселении я, прежде всего, кинулся посмотреть, как там Белян со своей рукой и моя Елена. Вошел в избу, поклонился, проследовал к печи погреть руки у святого огня. Только потом обратился к болящему. В избе полно баб и детишек, но центр всему Белян. Сидит он на лавке, морда довольная, уплетает кашу и врет всем, как он один от Горобоя отбивался. Рука ловко забинтована и ее поддерживает перекинутый через шею платок. Для двух дней после перелома состояние отличное. Знаю, самому случалось ломать руку. Елена скромно примостилась в самом конце лавки. Надо же, позволили рабе на лавке сидеть! Перед ней чашка с моченой брусникой. В другой чашке остатки каши и недоеденный кусок мяса. Значит, ее не обижали и кормили хорошо. Увидела меня и в глазах слезы:

- Вернулся, господин! Живой! А я так боялась!

- Ну, как вы здесь? Как наш больной?

- Все хорошо, кость срастается. Только зря вы боль сняли. Трудно было руку заживлять. Нарушили правило «не навреди».

Вот это да! Моя рабыня меня же наставляет, да еще отцов медицины цитирует!

Забрал ее под хор благодарностей моему лекарскому искусству. Благодарили за то, что рабыню научил лекарничать, к их больному приставил. Но в лечении моя роль нулевая. Говорят, что самое сильное оскорбление, это незаслуженная похвала…

До очередного действа время еще есть, потому отправились в свою клеть. В подарок Елена получила постолы, которые я внаглую спер из добычи. Интересная обувь. Нога обертывается куском мягкой кожи и завязывается у щиколотки ремешком. Ее босые ноги никак не могли привыкнуть к колючкам и мелким камешкам. Елена заволновалась и вдруг стала на колени и целует мне руку. Ну, ну, без этого! Дорог ей подарок, еще дороже внимание хозяина, который не забыл о рабе, что в постели его так сладко ублажала!

Пока Елена принимала оружие, развешивала амуницию в порядке по стенам, я решил кое-что выяснить.

Сел на постель и притянул к себе Елену. Стоит она между моих колен, и кажется мне стройной и тоненькой, как тростинка.

- Скажи моя раба Елена, где и когда ты с Гиппократом познакомилась?

Она, было, вздрогнула, а потом положила руки мне не голову, гладит и говорит:

- С этим врачом я лично не знакома, книги его читала.

Почему-то пропал у меня интерес к Гиппократу. Положил руки на ее икры и двинулся вверх по задней стороне бедер. Вот проник под рабскую рубаху, скользят руки по ляжкам. Наконец в моих ладонях попочка! Глажу ее полушария.

- Хочешь ребенка, раба Елена? Хочешь стать свободной?

- Что я с той свободой буду делать? Лучше под вашей защитой останусь… Сейчас вам идти надо. Там на площади всякое будет. Прошу вас не теряйте головы, а я скоро к вам буду.

Морок она навела на меня, что ли? Поднялся безропотно и пошел к избам.

ТРАВКА, НЕВЕСТА ЯРА.

Радостно мы возвращались из разоренного поселения. Нет больше Горобоя и его проклятого рода. В утро нашего возвращения мой отец назначил разгонять кровь всем девкам. Захваченные рабы и скот двигались медленно, потому весть о победе принесли подростки на телегах с добычей. Я гордилась тем, что в этом походе ранила стрелой одного их наших противников. Теперь я почти воин, а Яр еще никого не убил и не ранил. Настроение испортилось, когда увидела рабынь, захваченных Воином. Зачем ему старуха, зачем он взял эту глупую девку, которая не достигла возраста невесты? Разве она сможет ублажить его в постели?

К нашему приходу все было готово. Перед главной избой стояла широкая скамья и бочки с мочеными розгами. А по середине двора уже накрыты столы для пира. На этом победном пиру главных победителей будут угощать молодым мясом. Конечно, самое молодое мясо получит Воин. Как я рада за своего любимого! Батюшка Медведко так торопился нам кровь разогнать и за победный пир сесть, что не стал добычу считать и мерить, по клетушкам раскладывать, а сразу сел на крыльце рядом со старым дедушкой и велел начинать.

Разгонять кровь начинали с самых маленьких, а заканчивали мной. Мою двоюродную сестру, двенадцатилетнюю Синицу, вызвался пороть Зван - подросток из соседнего рода. Он очень нравился сестренке, и все знали, через три-четыре года будет сватовство. Дождавшись своей очереди, Синица сняла детскую рубашонку и голышом ждала порки. Зван важно взял ее за руку и подвел к скамье. Пока сестренка укладывалась, Зван выбрал, не спеша, розгу, помахал ей, проверяя гибкость. А когда он повернулся к скамье, Синица немного приподняла зад. Совсем немного, между телом и скамьей можно только просунуть ладонь. Это мало кто заметил, кроме меня и самого Звана. Такого делать не полагалось, но многие все равно приподнимали мягкую часть навстречу розге, когда их порол «симпатия». Так показывали пареньку свое расположение, обещали укромные свидания на посиделках. Зван стегал розгой свою зазнобу, не давая поблажки, - так положено от века! Весь ее зад покрылся красными полосами. Но Синица не опустила его и не подавала голос, тем обещала вырасти хорошей невестой.  

После девочек настала очередь для девушек, уронивших первую женскую кровь и надевших поневу. Каждая из них снимала поневу и поднимала рубашку только до пояса, открывала перед и зад, но не обнажая титек. Потом укладывалась под розгу. Многие из них были уже просватаны, таких пороли женихи. Будущие матушки видели при этом женские стати невест, уверялись, что они «без обману». Пороли крепко, а девушка должна была проявить терпение, не кричать и не дергать задом.

И вот настал мой черед. С поднятой рубашкой я подошла к скамье, у которой уже стоял Яр с розгой. Я собиралась лечь, но неожиданно Яр сказал:

- Снимай рубашку.

Это был позор, так порют только маленьких девочек, у которых еще не выросли тити. Но надо мной была воля жениха. Кажется, снимая рубашку, я покраснела не только лицом, но спиной и животом. Видела всех пришедших; отца и старого дедушку на крыльце избы, Воина, который почти отвернулся и о чем-то тихо говорил со своей рабыней Еленой.

Никогда не пороли меня так больно. Розга Яра терзала мой нежный зад, попало ляжкам и пояснице. После этого два дня не могла сидеть и спала только на животе. Крепилась, молчала, понимая, что Яр вымещает на мне обиду за неудачный поединок с Воином. А может быть, он хотел похвастаться перед всеми телом своей невесты, властью над ней. В тот раз я зад навстречу розге не поднимала, не показывала «симпатии» к Яру.

На этом все должно было закончиться. Но вышел Белян, держа за руку свою жену Ладу. Хорошее у нее имя, но не принесло ей счастья. Больше двух лет она за Беляном, но до сих пор не брюхатая.

- Разгоните кровь моей жене, чтобы деток рожала.

Случай небывалый в нашем роде, никто такого не помнил. И тут поднял руку старый дедушка. Заскрипел, заперхал и изрек:

- От предков заповедано нам. Если какая мужатая не родит, то разогнать ей кровь, не снимая головного платка. А пороть ее старшему этого рода.

Помолчал и добавил

- А если в ту пору случится в поселении дружинник или иной воин, то, разогнав кровь, отдать ее в постель оному на седмицу.  

Вывели Ладу к скамье, сняли поневу, легла белотелая женщина под розги в головном платке. Порол ее, по тому завету, сам батюшко Медведко. Легонько порол, отметин на заду не оставил. Потом обернулся к Воину:

- Бери в постель на неделю, чтобы забрюхатила. И не перечь, не обижай наш род.

Оделась бедная Лада и подошла к своему недельному мужу, повесив голову. Лицо краской залилось, как у меня, заголенной Яром. Воин даже растерялся малость. Потом поклонился дедушке и всем родовичам, взял Ладу за руку. А она дрожит, как лист на ветру, боязно ей, любящей своего мужа, ублажать в постели чужого воина.

Рабыня Елена приобняла Ладу за плечи (это свободную-то!) зашептала ей что-то на ухо и повела в заветную клетушку.

Как мой зазноба там ночью среди всех этих баб не заплутается?

СЕМЕН ИВАНОВ, ПОБЕДИТЕЛЬ

… Совсем упустил из вида, что, вернувшись домой, мы попадали на предстоящий разгон крови у девок. Мне уже несколько человек детально описывали, как это будет происходить. Потому особого любопытства не испытывал. По моему мнению, зрелище принародной порки, да еще взрослых невест достойно только дикарей. Но… У каждого народа свои порядки. Особенно меня возмутило, как Яр поступил с Травкой. Ее пороли при всех с десяти лет, и она не считала это унижением. Но сейчас, с голыми титьками, ей было немыслимо стыдно. Груди свободной женщины мог видеть только ее муж. Баня не в счет - это не столько помывка, как святое действо. Вот и получалось, что Яр выставил Травку на позорище, как рабу. Да и порол он жестоко. Под конец Травкина попа была как красный светофор. Но в процессе порки она не издала ни звука.

Потому моя нелюбовь к Яру только возросла.

А тут еще решением старших подкинули мне в постель вполне замужнюю женщину - Ладу. Ее выпороли, как неродиху, которая не смогла забеременеть за два года супружества. К скамье Лада подошла с рубашкой, поднятой до пояса и плотно обернутой вокруг талии.

Муж ее Белян не ожидал такого поворота. Он думал просто посрамить, пристыдить нерожавшую жену. Да еще наказать розгами. А тут отдают ее на неделю чужому мужику. Пытался Белян возразить что-то старшим, но не посмел.

Стоит около меня Белянова жена Лада, трясется от страха и стыда. А Елена уже за моим плечом шепчет:

- Я ее уведу.

Одной заботой меньше стало. Не держать же Ладу возле себя во время пира. Женщин за стол не сажали. Да и дурня Беляна лишний раз злить не стоит.

Пир наш пошел своим чередом. Подростки обоего пола только успевали таскать на стол мяс; вареные, жаренные, копченые. Каши пшеничные с луком и салом, ячменные и гороховые. Для желающих рыжики соленые - каждый размером не больше советского рубля. Потом рыба пошла: караси жареные, щуки, судаки и (мечта советского человека!) стерлядь в ухе и осетрина. Мне не хватало обычных русских щей, но это уже ностальгия.

Мужатые женщины рады, что все вернулись живыми. Пиво-брагу наливают, следят, чтобы кружки не пустовали. Глаза у них светятся, каждая норовит своего муженька-ладу легонько погладить. А те уже в открытую своих жен за сиськи лапают, по задам шлепают. Жены готовы хоть сейчас ноги раздвинуть под своими героями. Если совсем не упьются мужики, этой ночью всем детишек новых заделают.

Я эту брагу терпеть не могу. Потому притворяюсь достаточно пьяным, а брагу сливаю в кружку Колоску. Он пьет, как бочка и, что важно, не пьянеет.

Пошло хвастовство - кто и сколько девок повязал, как от топоров отбивался. Те, кого через тын перебросили ворота открывать, героями воспарили и врут совсем бессовестно.

Наконец встал Медведко

- Повержен наш супостат, жадный Горобой и весь его поганый род уничтожен. Не пора ли наградить героев нежным мясом? - крики в парламенте «давно пора! ».

- Самым нежным мясом потчуем Воина, который Горобоя ножом зарезал. Второе мясо получит Белян, он первый бой принял.

Вижу, мальчишки-подростки ведут ко мне из рабского загона голую девочку, ребенка лет двенадцати! Ножки как палочки, писька детская, гладкая. Титек и в помине нет! Она идет покорно, не сопротивляется. Может, еще не поняла, что ее ожидает? Подошла и встала около меня.

Боже ты мой! Статья за изнасилование несовершеннолетней! Как в нее член совать? Да я ее пополам разорву от попки до горла. Вспомнил слова Колоска, что ее продадут «если будет не сильно порвана». Какое тут «не сильно» - проткну насквозь и головка члена изо рта у нее вылезет!

Теперь к Беляну ведут «второй сорт нежного мяса». Девчонка постарше, титек нет, но груди уже припухли, между ног волосики редкие появились. Идет сама, но в газах страх - уже понимает, на какую пытку ведут. Ее детскую дырочку мужской уд тоже может порвать до смерти. Думаю: «третье мясо будет еще старше. А, была-небыла! ». Встал и обращаюсь к Медведко:

- Мудрый вождь, старейшина рода! Я не достоин первого самого нежного мяса. Его должен получить ты! Ты проявил мудрость, поверил, что я, чужой для вас человек, уничтожу врага. Это самое главное в нашей победе. Мне же достаточно будет и третьего мяса.

Польстил старейшине, а он и доволен, что ему первую честь уступили. Повел бровями и малолетку от меня повели к нему.

- Скромному Воину с поклоном подносим третье нежное мясо.

Вот и подвели ко мне «третье мясо». Шла голышка сама, но от страха и стыда еле ноги переставляла, а парнишки еще норовят тихонько ей зад пощупать. Оглядел девочку - ладная, начала уже в бедрах раздаваться. Титечки чуть выступают, но соски хорошо торчат. На лобке волосики треугольник обозначили. Живот плоский, плечи детские, узкие. Однако коса уже до пояса достает. Повернул вокруг - зад осмотреть. Попка, конечно, маленькая, но ладно оттопыривается. Эх, не дурость бы вашего старейшины, не попади ты в рабство, стала бы кому-то хорошей невестой.  

За столом опять брагу пить стали с криком:

- Нежное мясо! Хотим нежного мяса! - будто команду подают.

Не хочу вспоминать, как Медведко проткнул малышку. Она закричала под его тушей и несколько раз дернула тоненькими ножками. Наконец, он встал и надел штаны. А девочку уволокли. Мертвую или полумертвую - кто знает!

Белян не мучил свое мясо долго - сказывалась еще не зажившая рука. Девочка ушла сама на широко раскоряченных ногах, по ляжкам которых обильно текла кровь. Пока все с азартом следили за этим надругательством. Я тихонько притянул к себе «третье мясо» и шепотом наставляю.

- Слушай внимательно, делай, что буду говорить. Я постараюсь тебя не разорвать. Не бойся. Встанешь на коленки, голову на скамейку, ноги раздвинь пошире, зад высоко держи. Девичество все равно потеряешь, но будет не так больно. Не вздумай упасть подо мной на живот, когда буду в тебя втыкать. Хоть и больно будет, сама подавайся назад и насаживайся. Кричи громко - они это любят. Тогда быстрее закончим, и не придется долго мучиться. Ночью тебя трогать не буду, отведу в загон, там за тобой присмотрят. Если все правильно сделаешь, то тебя хозяин, пожалуй, не продаст за море, а оставит в поселении.

Не знаю, что она поняла, что нет - бледная, трясется, но головой кивает. А за столом опять кричат:

- Третье мясо!

- Сама сможешь к скамье подойти или отнести тебя? - спрашиваю.

Подошла к скамейке сама. Я рукой по краю похлопал - становись на колени. Встала на край скамейки, ноги широко поставила, голени в воздухе висят. Надавил на шею и опустил головой и плечи на широкую доску. Стоит, попу верх задрала. Розовые складочки кунки на меня смотрят. Бабы, что пиво подавали, притихли. Уж очень необычно девку поставили. Местные по простоте душевной такого не умеют - валят на спину и ноги раздирают.

Я похлопал по ее округлости.

- Хорошо стоишь. Снял штаны, а от ботинок я заранее освободился.

Подхватил за ляжки и надел девчонку одним движением на свой член. Она сразу завизжала:

- Ой! Ай!

Я глубже всунул - только бы матку ей не порвать! Начинаю качать ее за ляжки вперед-назад. Девочка по скамейке головой ерзает, пытается попой подаваться, на мой уд насаживаться. Но пока в ритм не попадает. Потом голову подняла и кричит, заливается:

- Ай-й! порвали мою целку! Ой, пропало мое девичество! Кто теперь меня в жены возьмет! Ай-Ай! До пупа достали! Ой, пропала моя кунка вместе с волосиками! Ай, мои маленькие титички! Для кого теперь они вырастут!

Страх страхом, но не потеряла ума девица, все запомнила, что я ей говорил. И сделала из своего крика целое представление. Уже плечи от скамейки оторвала, опирается на локти, голова в небо задрана. По щекам слезы текут (больно ей!) а она играет свой позор, как артистка. Можно только поражаться ее самообладанию.

- Бедная я, несчастная! Ни один господин на меня больше не ляжет, уд в меня не воткнет! Пусть он захочет каждый день мое тело красивое, молодое. Буду его в бане парить, в клетушке поджидать. Пусто воткнет в меня поглубже! Пусть ему в радость будут мои гладкие ляжки, мои титички, мой задочек!

Мужики пьяные такому концерту девочки-припевочки потешаются, подают советы. Спорят, для кого теперь ее титички вырастут. Очень быстро кончил, спустил в нее и отстранился. Застолье ревет:

- Вот это дал! Повторить еще! А нам можно?!

Дай им волю, до смерти затрахают, затопчут девчонку! Потом, когда протрезвеют, будут, конечно, искать ее и подминать под себя. Но зверства над ней уже не сотворят. Девчонка хитрая, где надо сумеет спрятаться, а где и сама телесами приманит.  

- Нельзя. До утра она моя.

Поднял голышку со скамьи, обнимаю за талию, иначе упадет. И повел ее подальше от пира. Девочка-припевочка, как выжатая, на плече у меня плачет, порванная целка болит, еле раскоряченными ножками переступает. В рабском загоне попала она под опеку Ивы и ее бабки. Ива только глядит на нее со страхом, чувствует свою судьбу. А бабка молодец. Уложила на солому порванную девку, кровь между ног вытирает и какие-то заговоры нашептывает.  

- Окажите помощь, последите за ней до завтра - говорю.

- Убережем, господин, - говорит бабка - а тебе спасибо.

- За что?

- За то, что мою жизнь от кола спас. Без тебя давно бы его конец у меня из горла торчал. А так, я тебе еще пригожусь.

Как в сказке. Пощадил охотник медведя, а тот «спасибо, я тебе пригожусь». И пригодился…  Махнул рукой и отправился спать.

ИВА, ОДНА ИЗ ЖЕН ВОИНА. (Рассказано много лет спустя.)

Вы просите рассказать, как я стала женой вашего отца. Об этом люди всякое болтают, но многое известно только мне.

Я росла в поселении нашего деда Горобоя. Не зря он носил такое имя, был строг с соседними родами, захватывал у них лучшие угодья, а иногда и людей, обращая их в рабов. За то нас не любили. Но и боялись многочисленных сыновей и внуков Горобоя. Только однажды обиженный сосед вышел против нас в поле. А все потому, что род старого Медведко приютил у себя неизвестного Воина-колдуна. Потом-то он и стал моим мужем и вашим дедушкой.

Дедушка Горобой захватил у Медведко сенокос. Если бы наши люди простояли на том поле два дня, это угодье стало бы нашим. Все наши мужчины вышли в поле, чтобы охранять захват. У них был запас харчей и большой котел для варки пищи. Никто не ожидал, что Медведко нападет. Но Медведко пришел, и Воин-колдун убил многих из нашего рода, а самого Горобоя зарезал на поединке ножом.

Только двенадцать наших мужчин остались живы и прибежали в поселение. Потому оборонять тын пришлось женщинам и подросткам. Но родовичи Медведко перелезли через него и в поселении началась резня. Боги наказали дедушку Горобоя за жадность, и это стало концом нашего рода и превращением всех нас в рабов.

Воин-колдун стоял среди нашего подворья и спокойно оглядывался по сторонам. Он наблюдал, как вязали детей и девушек; срывали с голов мужатых женщин платки - простоволосили их, а это страшный позор. Вы уже знаете, внучки, что позор открытых волос для мужатой страшнее позора заголения. Если мужчины сильно сопротивлялись, их убивали, а тех, кто не оказывал сопротивления, вязали. Мой младший брат, еще мальчик, ранил одного из сыновей Медведко копьем. За это у него вырвали из мошонки яйца, превратив в холостого мерина.

Я сражалась в мужской одежде, потому, что девушек и молодых женщин хватают в первую очередь. Медведко хотел набрать рабов и для себя, и для продажи на торгу. Нет, лучше было умереть! Даже коса у меня была спрятана под шапкой.

В этом последнем бою я, неразумная, напала с вилами на колдуна. Я была сильной и храброй девушкой. Такими вилами я убила бешеного волка, который забежал в поселение. Но Воин скрутил меня в один миг, повалил на землю и больно надавил на спину коленом. Потом начал, как и со всех пленных, срывать одежду и был очень удивлен, что под ним не парень, а девушка. Всех наших раздели до гола, а он придумал для меня более страшное унижение. Спущенные мужские штаны привязал веревкой у колен, а рубахой обернул связанные за спиной руки. Другие девушки и женщины могли прикрыть голый срам руками, а я была связана, моя срамница была всем открыта.

В словенских родах не стесняются наготы. Женщины парятся в банях не только с мужчинами-родственниками, но и с гостями из других родов. Когда разгоняют кровь девушкам, смотреть на их наготу приходят многие соседи. В такой день девушек часто стегают розгами соседские парни. Но у нас была другая, позорная нагота рабов.

Затем нас разделили. Честных девушек связали за косы и оставили под присмотром среднего медведковича - дураковатого мужика. Он со смехом ходил вокруг и стегал девушек прутом по задам и ляжкам. Меня привязали к коновязи, как кобылу, взнуздав рот ремешком.

Шеи детей и подростков связали единой веревкой и сбили в кучу к воротам.

А потом занялись мужатыми женщинами. Теперь нагие, без головных платков они не походили на гордых жен могучего рода. Большинство из них прижимало к себе маленьких детей. Победители мяли у них сиськи, проверяли, много ли молока. Им щупали зады, тискали волосатые кунки. Старых жен Горобоя хотели посадить на кол. Но тут в первый раз вмешался Воин. Опросив жен, он оставил себе самую старшую - мудрую травницу и настоял, чтобы двух других не сажали на колья, а отрубили им головы. Спасенную им бабушку под смех победителей привязали около меня. Теперь бабушка и внучка могли сколько угодно плакать у коновязи над своим позором.

Остальных мужатых жен насиловали все, кто хотел. Женщина, которую требовал победитель, передавала соседке своего ребенка и шла на середину двора. Там она покорно перегибалась через дровяные козлы, открыв всем свою кунку. Мужчина подходил, не стыдясь нас, спускал штаны и вталкивал в несчастную свой торчащий член-уд. При этом еще мял сиси, больно шлепал по поднятому заду. Мужатых женщин в нашем роду было много, больше, чем ратников Медведко. Потому не все женщины подверглись в этот день насилию.

Грабеж продолжался. За ворота выгоняли скот, выносили из сараев запасы. Хотели запалить поселение, но Воин не позволил. Он был мудр, и многое предвидел заранее. Не потому ли разглядел в голозадой рабыне свою будущую жену.

Я со страхом ждала, когда хозяин раздвинет мои ляжки и лишит меня девичества. Но он не обращал на меня внимания. Ни в этот день, ни на следующие, когда нас пригнали в поселение Медведко. Казалось, его внимание не привлекал и разгон крови у местных девок. Первые дни мы с бабушкой провели голодные в загоне с нашими родственниками-рабами. Только потом Воин взял нас к себе, где мы попали в подчинение его любимой рабыни Елены.

Бревенчатая клеть, куда привела нас Елена, не могла быть достойна Воина-колдуна. Но это было его жилье! Елена постелила для бабушки на полу медвежью шкуру и занялась мной, прежде всего, освободив от рубахи и позорно подвязанных у колен штанов. Потом голую долго вертела и осматривала все мои укромные местечки. Протерла тело мокрым пучком травы и велела ложиться на постель Воина. Сама сняла рабскую рубаху (такие же были приготовлены для нас) и сидя ждала нашего хозяина.

Пришедший Воин стал играть с телом Елены. Долго ласкал ее зад и перед, прежде чем поставил ее на четвереньки и воткнул в нее свой уд. А потом заснул между нами…

Ночью мне пришла страшная мысль: меня положили в эту постель, чтобы уберечь от посягательства других мужчин. Мою девичью невинность берегут, чтобы дороже продать на торгу. Я зарыдала, чем и нарушила сон хозяина.

А утром… Рано утром, пока все праздновавшие победу спали пьяным сном, Воин повел меня за баню на берег реки и там велел снять рабскую рубаху. Я стояла голая под его внимательным взглядом. Неожиданно он подал мне свой нож и сказал:

- Нарежь длинных березовых веток, да потоньше.

Я пришла в ужас! Вы знаете, что тонкой березовой веткой (обязательно березовой!) связывают руки и ноги принесенной в жертву девушке прежде, чем ее тело бросить в воду. Это не даст мертвой жертве выйти из воды и сосать кровь у живых. Значит, меня сейчас зарежут, принесут в жертву воде! Поданные ему ветки Воин ошмыгал, очищая их от листьев. А я стояла перед ним - еще не мертвая, но уже не живая. В ожидании смерти я опустилась на четвереньки и высоко подняла голову, подставляя горло под нож.

Неожиданно мой зад обожгло, как огнем! Хозяин порол меня тонкой березой. Прежде я видела, как у нас пороли рабынь, но всегда прутом ивы или орешника. Тогда дедушка Горобой старался попадать не по заду а между ног, вдоль самых нежных складок кунки. Воин хлестал меня только по самому мягкому девичьему месту. От неожиданности я дернула задом и громко вскрикнула.

- Запомни, - сказал мой хозяин - меня нельзя будить без важной причины.

Потом снова стегнул. Боль была такая, будто береза прорезала мой совсем не тощий зад до костей.

- Запомни. Меня можно будить в любое время, если напали враги, случится пожар или другая беда.

Воин долго порол меня тонкой березой. Я кричала от боли и плакала от радости, что буду жить, что меня не зарежут в жертву. А мой толстый зад как-нибудь выдержит! Не смейтесь, внучки, в молодости у вашей бабушки был очень хороший зад.

Потом Воин приказал лечь на расстеленную рабскую рубаху, раздвинул мои ляжки и воткнул свой уд в девичье лоно. И я закричала, как это положено любой девушки один раз в жизни. Надеюсь, в свое время вы, внученьки, будите так кричать невестами в брачной постели, а не рабынями под хозяином. Воин закинул мои ноги себе на плечи и вторгся так, что я почувствовала боль где-то в самой глубине живота.

Но я была рада - теперь меня не продадут на торге. Теперь я, благодарная рабыня, останусь жить у моего хозяина, буду ложиться под него, обнимать и целовать. Может он позволит мне готовить ему еду, стирать белье, парить веником в бане.

Так и привел меня Воин с речки в поселение - в рабской рубашке с пятном честной девичьей крови на заду. Иду, как невеста на свадьбе. Но ее рубашку с кровью на тын повесят, чтобы все видели. А потом уберут в скрыню. Второй раз свадебную рубашку на женщину оденут, только когда положат ее мертвую на погребальный костер. А мою рабскую рубашку куда повесить?

Пришли, а клеть вся удивительным полотном завалена. Это крылья небесные Воина. Одни крылья он Медведко подарил. За вторыми Травку раба Елена посылала, пока наш хозяин с Ладой миловался целую седмицу. Надо же! Травка девка строптивая, поперечна, а посыл от рабыни приняла и выполнила.

Сели мы с бабушкой из того полотна себе да еще Елене сменку рабских рубах шить. Елена иголки и нитки у кого-то из баб выпросила, нож принесла - полотно кроить. Только нож был совсем тупой. Увидел его Воин, хмыкнул:

- На таком ноже верхом до Москвы доехать можно и не порежешься.

Мы спрашиваем:

- А где эта Москва? Может там поселение Воина-хозяина!

Он только махнул рукой.

- Далеко.

Раба Елена взглянула на него странно, хотела что-то сказать, но промолчала.

Потом дал Воин нам свой боевой нож. Огромный. Этим ножом он нашего дедушку Горобоя зарезал. Поплакала я тихонько и принялась шить. Елена шить плохо умела и закрой новой рубашки господину нашему я у нее отобрала. Я то с детства была великой мастерицей по шитью. Сижу, вышиваю рукава и ворот узором, который душу в теле удерживает, а саму новые страхи одолели. Боялась забрюхатеть.

Обычно, когда хозяин рабу мнет под собой, он в последний момент свой уд из нее вытаскивает, семя на живот ей изливает. Это, чтобы раба не брюхатила и потом на свободу не вышла. Очень ценились рабыни, которые сами умели в последний момент под хозяином перевернуться и зад подставить. Хозяину тогда удобно уд между пухлыми половинками вложить и на задницу рабыни излиться.

А со мной у реки хозяин не берегся. Под конец зарычал, обхватил меня крепко и удом своим до самого моего донышка достал. Туда и излил семя.

Дедушка Горобой с брюхатыми рабынями строг был. Из их животов плод всегда сам выдавливал. Был у нас случай, обрюхатил рабыню мой покойный батюшка - не поберегся. Дедушка Горобой его палкой отходил и велел с той пузатой рабыни рубашки снять и к себе привести. Долго стояла она голяком у нашего крыльца. Дедушка вышел мрачнее тучи и велел ей на спину ложиться, да не на скамейку, а вдоль толстого бревна, что во двор привезли корыто долбить. Лежит она, ноги по сторонам свесила, пузо уже высоко стоит. Подошел дедушка и сел на нее верхом, на самое пузо. Сел и сидит, с сыновьями разговаривает о всяких делах. Вначале из кишок рабыни дух пошел, потом все остальное потекло. Для того ее дедушка на бревно положил, чтобы не осквернить скамью, на которой кровь разгоняют. Через сколько то времени раба кричать начала. Тут дедушка и встал с нее.

Вот я и боялась, что господин Воин из меня ребенка выдавит, если я понесу. И как в воду глядела! Прошли сроки, а женской крови у меня нет - забрюхатила. Очень испугалась, даже топиться думала. Воин узнал об этом много позже. Он перебрался с насельниками и рабами в поселение убиенного дедушки Горобоя. Женился сразу, первой женой взял вреднючую Травку. Это потом мы с ней жили душа в душу, а вначале - спаси Великая Матерь, что было!

Сняли с шестов головы наших убиенных родственников, похоронили их честным огненным погребением. К нам на славу Воина стали разные люди собираться, просить разрешения селиться под его рукой. Первым карел пришел с брюхатой бабой и кучей ребятишек. Подворье наше стало полно народу, но никто о моем животе господину не проговорился и он о том не знал, пока пузо рабскую рубаху не подняло.

Как узнал, велел привести меня к крыльцу и снять рабскую рубашку. И еще, чтобы все поселенцы и рабы собрались. Стою голяком при всем народе, живот раздутый руками поддерживаю. Сама ни жива и ни мертва, с белым светом прощаюсь, потому после выдавливания рабыни часто умирали.

Вышел господин на крыльцо, за ним раба Елена маячит, а Травка не вышла. Посмотрел господин на солнышко, верно, молился по-своему. И говорит:

- Перед светлым Саврогом, перед всеми родичами и насельниками объявляю эту рабу Иву своей свободной женой, а ребенка в ее пузе своим чадом.

И подает мне новую рубашку, поневу и головной платок, который мужатые бабы носят.

Потом поманил бабушку, которая тоже рабскую рубаху носила.

- Объявляю бабушку моей жены свободной, жить ей в моей усадьбе.

И ей подает одежду свободной женщины.

Вначале Великая Матерь мне не благоволила и первые двое детишек вы были, доченьки. А муж сыночка ждал. Я боялась, прогневается он за то, что не рожаю сыновей. Всякие страсти мне мерещились: осердится и продаст такую жену на торгу. Это корова хороша, когда телочек приносит, а от бабы сыночков ждут. Думала я, какому богу поклониться, чтобы родился мальчик. Бабушка насоветовала мне пойти к тайному кумиру Ярилы, что женщину и мужчину жаркими объятьями соединяет. Рассказала она, что и как у Ярилы делать. Туда ходят только мужатые бабы с великими просьбами, а мужчинам и девушкам путь к нему заказан. Страшное место, лучше бы вам, внученьки не настала такая нужда поклониться Яриле.

Пришла я к тайной избушке за Черным лесом, кругом снег чистый, давненько ни одна баба не приходила сюда. Постучала в дверь.

- Ярила-батюшка, наполни мужа страстью, помоги мне родить сыночка – и вошла…

Принесенными с собой горячими угольями своего очага разожгла огонь в печи, затеплила светильники с жиром. Огляделась. В красном углу стоит дубовый чурбан Ярилы ростом под потолок. Член-уд вперед торчит, толстый как полено и длинной больше руки. Поклонилась кумиру, поцеловала член-уд в самый кончик, откуда у мужчины семя течет. Потом намазала его чистым медом и крепкой брагой. Огонь в печи гудит, дым под потолком стелется и уходит в продухи под крышей. Тепло в избе стало, можно действо свершать.

Под взглядом Ярилы разделась я до гола, взяла из стоящей на столе чашки сушеные коренья, положила их в рот и запила принесенной брагой. Жую, грызу коренья и чудится мне, что глаза Ярилы разгораются, он руки ко мне тянет. Подошла к нему и села верхом на Ярилин член-уд, трусь об него. Многие бабы до меня тайно справляли ярилино действо и дерево стало гладким-гладким. Прижалась я задом к животу истукана и легла вдоль его члена. Мои ноги, руки и сиси по бокам ярилиного уда свисают. Сквозь истому чувствую, легли деревянные пальцы на мой зад, погладили и сдавили его половинки. Вот раздвигает Ярила заветные женские складочки и начинает вторгаться в меня толстый как полено и такой горячий член. Страх меня обуял, и закричала я от боли:

- Ой, больно! Батюшка Ярила, отпусти меня глупую, я лучше домой пойду.

А в ответ громкий хохот раздался. От боли и страха я сомлела и не помню, что было дальше. Пришла в себя, лежу у ног истукана. Встала, поклонилась ему и опять поцеловала конец члена-уда.

- Спасибо тебе, Ярила, что мной не побрезговал.

Оделась и пошла домой. Бегу через лес, как на крыльях лечу, и думаю «теперь рожу мальчика».

На Ярилу крепко надеялась, но и сама я всячески старалась мужа ублажить. Только бы он мой порог переступил, пришел ночевать в мою избу. Бывало, войдет он ко мне вечером, я поневу сразу сниму, рубашку подниму до пояса. Будто девушка молодая готовится, чтобы ей кровь разогнали. Так и хлопочу по избе, мелькаю голым задом и передом, ляжками поигрываю.

Ох, и любил он посмотреть на меня такую… Посадит меня голым задом на колени и позволит завязки на рукавах его рубашки развязать, оказать тем женскую ласку. А сам уже на моем вороте завязки распустил и сисю молочную достал. Гладит ее и сосок целует.

- Муженек ладушка, - шепчу ему на ухо – вторая сися обижается.

Он и вторую выпростает и с ней игры заведет. У мужей словенских такого не было, чтобы сисю жены в сосок целовать, только Воин своим женам такую ласку оказывал. Другие мужики только мнут сисички, да так, что молоко из них выступает.

От ласки мужа я сомлею и начну ляжки раздвигать. Тут ему самое время повалить меня на лавочку и наполнить мой живот деточкой. И еще, спасибо Елене-рабыне, научилась меня ноги на плечи мужу закидывать, и на четвереньки под ним становится.

Первые сыночки Воина уже женаты. И все жен голубят, целуют в сосочки сисей, а те под ними ноги высоко задирают и на плечи закидывают. Такое только у потомков нашего мужа водится. Многие девушки хотели бы за его сыновей выйти замуж, пусть даже третьей или четвертой женой. Род-то наш славный и богатый. Так они открыто парням говорят на вечерках «хочу ноги жениху на плечи закинуть». То и значило: не пойду ни за кого, кроме потомка Воина.

Третьим родился у меня мальчик. И еще многих деточек родила. Очень родами Елена с бабушкой мне помогали. А муж мой Воин честь большую мне оказал. Каждый раз, когда я в бане рожала, он вокруг с мечом ходил, отгонял от нас злую силу. Давно это было, доченьки.

ИСТОРИЯ С ЛАДОЙ

Не дожидаясь конца пира, я отправился спать. В дверях клетушки стоит раба Елена, меня поджидает.

- Много крови пролил великий воин, много взял жизней у людей, которые слабее тебя были, защититься не могли. Над девочкой насильничал принародно и удовольствие от того получил. В какой мешок грехи складывать будем?

- Слушай, раба - отвечаю - хорошая у тебя попка, но я могу ее и плеткой ободрать!

- Под плетью я умру, кто потом совет тебе даст? Зачем резать куру, которая золотые яички несет? Ты лучше раскинь, что с Ладой делать, она у твоей постели ожидает.

Вспомнил… Полный абзац! Как с ней быть? Может у нее женское нутро наперекосяк устроено. Два года мужу не рожала, как же ее за неделю обрюхатить. Такое и в семье не сразу получается. Вот задача быка-производителя! Если не получится, все в моей колдовской силе усомнятся. А потом и зарезать могут - от огорчения чувств. Даже хмель стал из моей головы выветриваться. Елена, наверное, мои мысли прочитала:  

- Ладу я добрыми травами поила еще, когда вы в поле кровь лили. Теперь выпей это - и подает мне кувшин - Иди к ней и соверши все по-доброму, по-семейному. Не забудь, позволь Ладе тебя разуть. Они думают, что без этого ребенок в животе женщины не завяжется. Ну, ступай спать-почевать с молодой женой, женой на одну неделю. А я твои заботы развею.

А сама подает мне чашку с каким-то травяным отваром.

- Выпей. И, да поможет тебе Великая Матерь!

Полный сомнений вхожу в клетушку. Горит огонек в плошке. Полумрак. Лада-Ладушка стоит около постели в полном женском уборе. На голове платок, все волосы спрятаны. Рубашка до щиколоток, а поверх нее понева с очень красивым орнаментом. На поясе сумочка с какими то женскими мелочами и множество железных (!) оберегов. То, что у нее глаза испуганные - понятно. Непривычно ей, мужней жене, делить ложе с чужаком. Да еще с таким страшным. Не своей волей она пришла - старейшины приказали.  

Поклонился Ладе и сел на нашу новобрачную постель. Она опустилась на колени и очень ловко разула меня - сняла прыжковые ботинка и шерстяные носки. Таких ботинок она в жизни не видала, и расшнуровать их могла только с Елениного научения. Кончив с разуванием, поднялась и сняла поневу, а вот снять рубаху и обнажить тити застеснялась. Я уже все снял и предстал перед ней голый, как в бане.

- Помочь рубашку снять? - говорю.

Лада покачала головой и, собравшись с духом, сняла рубашку. Сразу же прикрыла ладошками свои грудочки и - быстренько на постель. Прилег я к ней. Лада сжалась калачиком, тити руками прикрывает, колени к животу подтянула. Начал ее целовать ее твердокаменные губы. Насильно отрывать руки от титечек не охота - если насилие, то какая уж тут радость зачатия ребенка.

Как же ее расслабить? Мужчина любит глазами, а женщина любит ушами и телом. Не поможет ли опыт дон Жуана?

Много песен, много крови

За прелестных льется дам …

Голос у меня музыкальности козлиной, потому серенады исключаются… Постараюсь разговорить. Наклонился к своей новобрачной на неделю:  

Ладушка-коровушка

Не роди теленочка,

А роди ребеночка.

В ее понимании нормальный мужик, лежа с женой на лавке, должен задрать благоверной рубаху до пупа (ах, рубаха уже снята!), раздвинуть ляжки и возможно быстрее всунуть свой уд, куда следует. Дальше только один вопрос, на сколько толчков мужа хватит до впрыска спермы. Потом он отвалится и заснет. А этот что-то вроде заклинания говорит, гладит лицо, губы целует - будто парень девушку на вечерке.

Мои руки погладили ее по спине, перешли на тугое бедро и, дальше, на мягкую округлость попки. Наверное, Лада первый раз в жизни испытала нежное прикосновение к своим интимным частям. Словенские мужчины лапали - хватали, мяли, щипали девушек и своих жен за сокровенные места. Но нежно ласкать они просто НЕ ДОГАДЫВАЛИСЬ !

Потому у Лады кроме страха появилось вполне понятное удивление. А любопытство, как гласит поговорка, сгубило кошку.

До того Лада была обращена ко мне спиной. Но теперь любопытство заставило повернуться лицом. И ее титички сразу попали во власть моих рук. А коварный голос продолжал:

Тити наливаются,

Мне подставляются.

Молоко в них сладкое,

Деточке приятное.

Никакого молока в них нет и в помине, но титичкам-сисичкам так хорошо. Тускло освещенная плошкой, лежит на спине молодая голая женщина, бедра широкие, титьки стоймя стоят, подставляют соски в розовых ореолах. Пупок вдавлен в слабо выпуклый животик. Внизу его курчавятся светлые, почти белые, волосики. Ляжки плотно сжаты. Упитанное тело гладко и округло везде, где надо. А хитрые руки дальше путешествуют по телу Лады под устный комментарий:

Ляжки молодые

Очень тугие,

Животик гладкий,

Гладить приятно.

Шелковый пупок,

Высокий лобок.

Между ног хохолок

Мягкий, опрятный,

Потрогать приятно.

Гладят, гладят руки теперь уже расслабленное тело. Ее осторожно перевернули на живот, руки ходят по ложбинке между половинками попочки, проникают между ляжек, и теперь у Лады нет ни малейшего желания их сдвинуть. Рука пытается проникнуть под Ладу, в складочку, что идет от лобка в самое заветное место. Неожиданно Лада высоко подняла попу и освободила дорогу этой путешественнице. Между ее лобком и постелью можно два кулака друг на друга поставить. Палец скользнул по влажной складочке и остановился у ТОЙ дырочки. А голос продолжает свое:

Раздвинь ляжки, Лада,

Попку подними!

Важно, что говорит голос о ее теле и говорит только хорошее. Не зажималась Лада, когда ее снова перевернули на спину, согнули ноги в коленях и еще шире раздвинули.

Что тут описывать, первый раз в новую для меня женщину всегда вхожу с особым удовольствием. Член мой стал твердости необыкновенной, заходил вперед-назад. Лада почти сразу стала подмахивать, двигаться в ритме моих толчков. А я по ходу этой пляски выдал новый экспромт:

Лада попкой играет,

Ляжки раздвигает,

Кунку подставляет,

Меня ублажает.

Потом завел речитатив, на каждый толчок в ее нутро новое слово, полное значения:

Будет

Пояс

Расширяться,

Будет

Пузо

Раздуваться.

В животе

Детеночек,

Маленький ребеночек.

Ножками сучит,

Кулачками стучит.

А Лада шептала подо мной:

- Маленький ребеночек, маленький ребеночек.

Ее окончательно забрало, стала охать, стучать по моей спине пятками.

- Ой, что со мной делают!

Странно, но, наверное, это был в ее жизни первый оргазм.

Не знаю, чем нас опоила Елена, но в течение этой ночи я поимел Ладу шесть раз! И каждый раз я заливал в ее нутро сперму. Точно знаю, потому как отдых начинал лежа на ней, и на волосиках лобка оставалась последняя белая капля. Лада ее аккуратно собирала ее пальцем и размазывала по низу живота, где, по моим представлениям, находится у женщины матка. Один раз, смущаясь, лизнула палец - попробовала на вкус. Перерывы были не долги. Малость отдохнем и говорю ей:

- Давай еще.

После пятого раза я выдохся основательно, но теперь уже сама Лада улыбнулась и просительно сказала:

- Давай еще.

Начала меня ласкать, рассматривать мой член и очень испугалась, когда сдвинула крайнюю плоть и открыла головку. С мужем все происходило в темноте избы, где на лавках лежали другие супружеские пары, а на полатях многочисленные дети. Мы  же не стеснялись света, своей наготы и любили друг друга в полный голос. Кого нам стесняться? Мы одни, Елена спит где-то за дверью.

Было позднее утро, когда дверь приоткрылась и рука Елены поставила у порога горшок с молоком, второй - с пшеничной кашей, в которую воткнуты две ложки. Как были голые, уселись у порога плечом к плечу. Стали по очереди загребать кашу ложками, передавать друг другу молоко. И тут Лада неожиданно выдала свой экспромт:

Я раздвинусь широко,

Пусть воткнется глубоко!

Засмущалась и уткнулась носом мне в шею. Оваций не было, просто я наградил ее поцелуем и сказал:

- Поели, - ложись в постель.

- Как ложиться - на спину или на живот? - расшалилась моя молодуха.

Так и провели мы всю неделю. Одевались и выходили только нужду справить.

А через неделю дивный сон закончился… Лада ушла в избу своего мужа. Потом я видел ее с пятнами на лице и большим пузом. Жизнь шла своим чередом...

Ладу, конечно, одолевали расспросами другие бабы - расскажи, как все было. Об интимных подробностях она не распространялась, чтобы не вызывать ревность Беляна. Но не утерпела и рассказала золовке мой речитатив  «Будет пояс расширяться, будет пузо раздуваться…» и каждое слово под новый толчок мужнина члена. Весть пошла дальше, и теперь жены, лежа под мужьями, бормочут этот заговор. Говорят, что это старинное заклинание и оно очень даже помогает зачатию. А в соседнем роду две женщины подрались, выясняя важный вопрос - можно этим заговором пользоваться только под мужем, или его разрешается шептать невестам накануне свадьбы. О моем авторстве никто уже не помнит, да я на нем и не настаиваю.

Моя история с Ладой имела неожиданное последствие. Как только все убедились, что Лада стала брюхатой, соседи попытались приводить ко мне бесплодных жен. Но роль быка-производителя мне претила, и я категорически отказался.

ЗОРЬКА, ПОРВАННАЯ ЦЕЛКА.

Болит моя щелка, порвана целка!

Как и многие девчонки еще не вошедшие в возраст невест, я порой думала, как это произойдет. В мечтах видела красивого жениха, которого я разуваю. Потом он поднимет мою рубашку выше пояса и перережет нитку, завязанную глухим узлом на талии. Эта, первая спряденная девочкой нитка, всегда хранится у матери, и в день свадьбы ее повязывают под одеждой по голому телу невесты. А потом жених опустит сзади мою рубашку, чтобы не ней осталась честная девичья кровь. Уложит меня любимый на постель из немолоченых снопов в брачной клети. Я сама раздвину ноги и обниму жениха. И тогда он порвет мою целку. Будет ли очень больно? Женщины говорят, всяко бывает, но девушка, становясь бабой, должна громко кричать.

Я и кричала, но не под любимым женихом, а под насильником - страшным Воином, который уничтожил наш род. Когда нас голыми рабынями привели на подворье, среди родичей Медведко были знакомые нам парни. Они бывали в нашем поселении, а один из них прошлым летом разгонял мне кровь, порол меня ореховым прутом. Я думала, что через пару лет он станет моим женихом, а потом и мужем. Но теперь все они насмехались над нашей наготой.

Всех рабынь затолкали в загон до того времени, когда определится наша судьба - кого из нас оставят домашними рабами, а кого повезут на торг для продажи за море. Самая страшная судьба досталась нам, родным сестрам, дочерям младшего брата дядюшки Горобоя. Мы стали «мясом» на победном пиру. Я видела, как самая младшая сестра была проткнута громадным удом Медведко. Он навалился на Яну так, что только ее тоненькие ножки торчали по бокам насильника. Под ним Яна и умерла, истекая кровью. Среднюю сестренку не только лишили девичьей чести, но и повредили ее женское нутро.

Жизнь мне спас тот самый грозный воин. Он посоветовал кричать громко, жалобно, но так, чтобы развеселить пирующих. И тут же поставил меня в стыдную позу - коленями на скамье и с высоко поднятым голым задом. Ни я, ни пирующие никогда не слыхали, чтобы девушку лишали чести в такой позе. Раздвинул складочки моей щелки и резко воткнулся в целку. В одном он был прав, стоя с задранным задом мне было не очень больно.

Откуда у меня сила взялась, не знаю, но под ним я громко кричала о своих девичьих прелестях, жалела свою щелку, молодые титички, крепкий задочек, предлагала новым хозяевам использовать мое тело. Под хохот пирующих насильник быстро излил в меня семя и увел в рабский загон, где обо мне позаботилась старшая бабушка.

Много дней мы провели в этом загоне. Я пряталась в соломе от ранее знакомых парней, которые приходили к ограде и кричали «Зорька-порванная целка». Они и мысли не допускали, что повернись судьба по-другому, мы пировали бы победу, а их сестры и матери толпились бы голыми в ожидании очереди лечь под наших мужчин. Что оставалось мне делать? Только глубже зарываться в солому и жалеть свои крепкие титечки, которым теперь не стать сисичками, гладкий животик, маленький пупок, упругий задок. Я в ту пору не могла и мечтать, что у меня когда-нибудь будет муж и рожденные в законе детишки.

А потом пришел Воин, забрал с собой Иву и бабушку, увел их в свою клеть. А на меня и не посмотрел. Разобрали из загона рабынь для домашней работы. Я осталась теми, кого продадут на торгу… Что-то будет. Как говорят старухи сказительницы:

И сказала кошка белке:

Эх, пропали ваши целки!

ЕЛЕНА, РАБЫНЯ.

После ухода Лады Воин два дня отсыпался. Его не интересовало ничто происходящее вокруг, как, впрочем, и мое искусство любви. Это свободное время было роскошью, которой я поспешила воспользоваться. Нужно было все обдумать и выбрать правильную линию поведения.

Проявив в эти дни небывалую силу производителя, Воин, конечно, начал догадываться, что здесь не обошлось без любовного напитка. А приготовить и подать ему такое питье могла только я. Кроме того, я высказалась неодобрительно о его кровавых похождениях, разорении поселения и о надругательстве над его жителями. В итоге Воин пригрозил выпороть меня плетью. При всем знании сильных и слабых мест в душе и на теле мужчин, я ужасно боюсь порки. Все внутри сжимается при мысли о ней.

Нужно было как-то умаслить своего господина. И это я намеревалась провернуть в первый день, как Воин отдохнул и привел в наше жилище рабыню Иву и ее бабку. Но девчонка оказалась просто глупа. Ее несозревшее тело представляло интерес скорее для лакомки-извращенца. А Воин, насколько я заметила, интересовался более пышными женскими формами. Со старухой мы быстро нашли общий язык на основе интереса к траволечению. Но под нашего господина старуху не подложишь. Нужно поработать самой.

Я дожидалась господина голая, покорная и очень привлекательная. Старуха на своей подстилке старательно прикидывалась спящей, а на лежащую в постели Иву Воин даже не посмотрел. Ива не спала, но и не улавливала нашего разговора. Ее сил хватало только на то, чтобы бояться за свою девичью целку.

Господин вошел, не скрывая недовольства тем, что я иногда действовала от его имени. Обычно для него «светом в окошке» была рабыня Елена. Но своего зависимого положения не простит ни один настоящий мужчина. Хорошо морочить хозяину голову, но если он поймет, что им управляют, как марионеткой, то меня ждет даже не порка, а смерть. Притом, смерть поганая - на колу или на кресте, как это практикуют в Персии. И в этот раз он намекнул на такое орудие наказания, как короткий кол.

У меня заработала фантазия и в уме возникла картина. Нагая рабыня Елена стоит среди двора и роль третьей точки опоры у нее выполняет тонкий кол, вошедший в зад и достающий внутри до пупка. Самой слезть с него невозможно, насадиться глубже не пускают собственные ноги, стоящие на земле. Дня два простою на колу с порванными кишками. Потом мышцы ног устанут, тело опустится, насаживаясь на кол. Смерть предстоит долгая и мучительная.

Малые прегрешения может перекрыть благодарность за доставленное женщиной наслаждение. Итак, будем копить благодарности, но их еще предстоит ненавязчиво заслужить. Я умею в глазах мужчины выглядеть по-разному. Сегодня я подчеркивала некоторую пухлость своего тела. Повернулась так, чтобы торчащие груди казались тяжелее, попка толще, ляжки налитыми. И опять мне удалось управлять своим хозяином. Господи, до чего же мужчины бывают слепы! Он сразу начал гладить мою попку и плотно сжатые бедра.

- Великий Воин еще не оценил всех возможностей моего тела. Я вся в твоей власти. Ты можешь при желании посадить меня на кол. Но зачем портить шелковую попочку деревянным колом? Лучшее наказание - воткнуть в нее твердый член моего хозяина. Там ему будет горячо, приятно и… чисто. Как удобно будет господину лежать и качаться на моих упругих полушариях!

Я дразнила хозяина, как пишут в восточных сказках, «встала так, что бы был виден и перед, и зад». Со времен уроков схолы в городе Элае я не привлекала мужчин своей попой и не была уверена, что сейчас это получится хорошо. Но,… получилось.

Опустилась на колени, потом медленно встала на четвереньки, обратив к господину свою красавицу. Голова моя лежит на постели, спина глубоко прогнута, шире стала ложбинка между полушариями. Ягодицы медленно сжимаются и расслабляются, приглашая нашего повелителя.

Я и не заметила, как он выскочил из своей одежды, такое впечатление произвел мой «задний фасад». Через мгновение Воин прижимался животом к шелковой коже моей попочки. Ему всегда нравились мои упругие ягодицы. Но до этой ночи он гладил их, мял, тискал только для возбуждения. С моей подачи, в этот раз он будет использовать меня необычно. Вместо женской щелочки войдет в попку рабыни Елены.

Я уверена, он никогда не интересовался мальчиками и до этого не поимел в зад ни одной женщины. Опытная гетера замечает такое безошибочно. И сейчас привлекает его не извращенная страсть, а любопытство, интерес к новому, необычному ощущению. Прежде всего, это ощущение неограниченной власти над покорным женским телом - куда хочу, туда и воткну!

Член-уд моего повелителя вошел между ягодицами и остановился перед сжатой задней дырочкой. Не будем торопиться, пусть господин наслаждается предвкушением того, что вот СЕЙЧАС он проникнет в пышный зад своей рабыни. Она не дернется, не закричит от боли и страха. Она сделает все возможное, чтобы повелителю было приятно. Пусть хозяин запомнит, что с рабыней Еленой ему было хорошо и потому эту рабыню надо беречь и никому не дать ее покалечить или убить.

Глубоким дыханием я расслабила мышцы, положила руки на свои ягодицы и раздвинула их, приглашая Воина к продолжению. Он нажал членом на растянутую дырочку, и его головка стала проникать внутрь. Скажу честно, было очень больно, но я не издала ни звука. С каждым толчком Воин проникал в попку все глубже, и тогда я позволила себе восхищенные стоны. А когда уд достиг предела глубины, и движения замедлились, я постепенно стала опускать зад и легла под хозяином на живот. Его пах, лобок и даже мошонка плотно вжались в мою попу. Легкими движениями таза я качала господина на своих мягких полушариях.

МЕДВЕДКО, ТОРГАШ

За хлопотами после похода на Горобоя мы едва успевали собраться на торг. Вода в реке спадала и была опасность, что на обратном пути наши ладьи не пройдут по перекатам. Да и родам, опоздавшим на торги, выбирать товары особенно не приходится. Ромеи уже успеют накупить рабов и наш живой товар пойдет за половину цены. Соль успеют распродать до нашего приезда, а на ее остатки цена взлетит до верхушки кедров. Потому каждый род старается прибыть на торжище пораньше, неспеша осмотреться, прицениться к товару ромеев. Узнать почем в этом году железо в крицах, ткани узорчатые и, самое главное, соль. Для нас это первый товар. Не родится соль в наших озерах и ручьях. Ромеи собирают ее в соленых морских лагунах, отбиваясь непрерывно от нападения кочевников. Врут, однако, про опасности добычи соли, набивают цену. И продают ее: один мешок соли за десять мешков ржи или за пятнадцать шкурок собольих. А железо у них идет: одна крица против двух, а то и трех мешков соли. Есть у нас и свое железо, но его всегда не хватает. А рабам цена разная. Иной год против мешка соли идет справная телом девка невестичного возраста, целка или один здоровый кастрат. А другой год против того же мешка подавай не меньше четырех холощеных мужиков. Родившие бабы и дети идут совсем дешево. Особенно если опоздать на торг.

Торг рабов общий. Большинство их покупают ромеи и увозят в дальние страны. Хотя на торгу ромейское поселение стоит круглый год, но купленных словен, чудинов или карел там не оставляют, чтобы не бежали в родные леса. Некоторых рабынь покупали старейшины из наших племен, какую за мастерство или красоту телесную, а порой выкупали родственницу, захваченную недругами. А Воин в тот год купил на рабском торгу совсем удивительную бабу. Ростом выше любого нашего мужика, силищи невиданной и с волосами белыми как снег!

Но это потом было, а сейчас мои сыновья конопатили ладьи, грузили в них мешки ржи, добытые зимой меха, усаживали предназначенный на продажу полон из рода Горобоя. Все рабы - холощеные мужики, девки и бабы садились на весла, а молодняк вталкивали между гребцами на дно ладей. Мои же вольные родовичи на носу и корме каждой ладьи с луками и копьями для оборонки от всякого лиха.

Тут и попросился с нами Воин, да не один, а со своей рабой Еленой.

- Что за дело тебе на торгу без товара - спрашиваю его.

А он улыбается:

- Мир посмотреть и себя показать.

Думаю, может он решил к ромеям в войско наняться, но тогда зачем с собой рабыню берет? Нашему роду урон большой такого защитника потерять. Но не могу ему отказать, очень он помог Горобоя победить.

- Садись, - говорю - места два человека много не займут, плыть нам до торга всего два дня, но лишний воин в таком неспокойном месте не помешает.

На торг съезжаются многие нурманы-мореходы, чтобы к ромеям в войско наниматься. Народ они буйный, всякое безобразие могут сотворить. И как накликал, догнала нас ладья нурманов, которые тоже на торг плыли, и с нами вместе на ночлег остановились. И пошло у них пьянство бражное. В походах военных нурманы порядок держат, не пьют. Но это плаванье они за поход не считали, поход начнется, когда с ромеями столкуются, о цене за службу договорятся.

В этой вечерней пьянке подрались ножами два нурмана и ранил забияка сына ихнего вождя-кнеза в самую яремную жилу. Кровь струей ударила, конец бы ему пришел, если бы Воин не зажал рану на шее. Кнез, не разобравшись, мало не убил Воина, а потом за спасение сына подарил ему камень здоровенный. Я такого никогда не видал. Камень как камень, эка невидаль... Тоже мне, подарок! Но оказалось, что этот камень-электрон у ромеев имеет цену немыслимую, громадную. И продав его, обогатился Воин свыше всякой меры, сам обогатился и мне выделил знатную долю.

Пока он сына кнезова врачевал, пришлось нурманам на месте на один день задержаться. С ними Воин с Еленой остались пока рана в яремной жиле не засохла. Потому на торг Воин с нурманами против нас на день опоздал.

Я с сыновьями успел весь рабский торг обойти и на соляном ряду цены узнать. Хорошие цены - соль недорогая, а рабы в цене.

Выставили и мы своих рабов. Всей продажей заправляет ромей от торга, но и мы присматриваем. Ромей важный, толстый и при нем второй с кнутом. Это чтобы порядок держать. Ромей весь товар переписывает и помечает, какую цену хозяин за рабов запрашивает.

Прежде всего, рабов заставили в реке искупаться, следы от ударов или розги и на их теле замазали. Белян у меня большой мастер синяки на рабах замазывать. Иначе, увидит покупатель, что раба били, посчитает его строптивым, цену потребует снизить. Кому охота строптивца покупать. Потом развели товар по местам. На земле лежат длинные бревна с веревками через один шаг, чтобы каждого раба за ногу увязать. Сидят они рядами на бревне, покупателя дожидаются. Веревка пускает три шага сделать: вперед, чтобы покупатель мог товар осмотреть; или назад за бревно - нужду справить. В первые дни рабов не покупают, только прицениваются, потому сидеть им на привязи несколько дней. Здесь их и кормят, здесь они и спят, и нужду справляют.

Все рабы разведены по отдельности. В одном месте холощеные мужчины, в другом ряду бабы, что мужатыми были. Дальше девки не порченные - за этим дорогим товаром особый присмотр. В конце торжища ряд бревен для детской мелочи, но самая мелюзга до пяти лет продается вместе с матерями в бабьем ряду.

Развели рабов по рядам, и залюбовался я на свой товар. Холощеные мужики крепкие, не старые, годны в любую работу. Бабы из мужатых в самом соку - тело налитое, сиськи, задницы не висят. Такую рабу небогатый ромей всегда купит, чтобы дом в порядке держала, а ночью и под хозяина легла. Конечно, те из них, которые с малышами, дешевле пойдут: это сколько же надо лишний рот кормить, пока ребенок вырастет и в работу станет пригоден. Детных баб ромеи за морем продадут самым бедным своим землякам. Зато девки нетронутые, горобоево отродье, одно загляденье, чисто репочки: титьки и задочки торчат, спины и животы гладкие, волосы чистый лен! Будет выручка, будет на что соли закупить.

Зорьку, которая на пиру была третьим мясом, я с девками посадил. Думал, что удастся ее за нетронутую продать. Но хитры ромеи, в каждую кунку девкам заглядывали, обман мой раскрыли сразу.  

Между рядов бродят умельцы, готовые оказать услуги равно и продавцу, и покупателю: выщипать волосы на лобке рабыни, кастрировать раба, поставить каленым железом клеймо (на любое место, куда пожелаете!), сделать татуировку или подогнать рабский ошейник.

ЕЛЕНА, РАБЫНЯ.

От нурманов всегда жди беды. Только пристали наши ладьи к берегу на ночевку и развели костры, они сразу же принялись пить брагу. И зачем господин взял меня с собой на этот торг? Может он решил меня продать? Или, напротив, не хотел ни на день расставаться с моим сладким телом? Кто знает... Рабе остается только покорно ждать воли хозяина.

Воин лежал около огня и спокойно смотрел, как между двумя нурманами завязалась ссора, а потом и драка. Вот они и за ножи схватились. Драчуны какое-то время только размахивали ножами, а потом один из них ударил другого клинком в шею. Он совсем немного задел его, но прорезал самую главную жилу на шее. Кровь ударила выше головы струйкой тонкой, как травинка. Это была смерть, ни один человек не выживет, если ему перерезать главную жилу. И тут мой хозяин вскочил, бросился к раненному, повалил его и пальцем зажал рану на шее.  

Я понимала, что стоит ему отпустить руку и нурман в короткое время истечет кровью. Поднялся крик и прибежавший кнез нурманов вначале чуть не убил Воина. А потом понял, что его сыну пытаются остановить кровь.

- Спаси сына, чужак, ничего для тебя не пожалею!

В обычной ране кровь быстро засыхает и запечатывает порезы. Но в яремной жилее большой напор крови будет срывать эту преграду. Требуется много часов зажимать рану, пока она не заклеится достаточно хорошо и не начнет зарастать. Я подползла к господину на четвереньках и все это сказала ему. Но Воин и сам понимал, что нам не будет пощады, если раненный погибнет. По его слову нурманы вскипятили воду в горшке и я заварила в нем добрые травы, которые останавливают кровь. Наши ладьи утором уплыли на торг, а мы с господином остались с нурманами. Всю ночь и еще сутки мы зажимали рану на шее сына кнеза и она прочно заклеилась коростой.

Перед тем, как продолжить путь на ромейский торг, кнез подарил моему господину камень электрон удивительного размера.

- Прими, чужак, достойный подарок - сказал конунг.

- Я спасал твоего сына не за награду - ответил Воин.

- Ты, кажется, собираешься спорить со мной - улыбнулся отец спасенного сына - Прими дар, я не привык оставаться перед кем-то в долгу.

Я приблизилась сзади к уху господина и прошептала:

- Этот янтарь-электрон стоит у ромеев золотом половину его веса.

Господин принял с поклоном подарок, но, кажется, не поверил мне. Потому он был так удивлен на торгу, когда подтвердилась цена столь нежданного подарка.

И вот я снова на торгу, на котором Медведко когда-то купил меня. И потому это место не вызывает приятных воспоминаний. У причалов в несколько рядов стоят ладьи всех окрестных племен. Товары вынесены на торг, а наиболее ценные сложены в клетях на берегу. В них же ночуют приезжие посетители торга. Рабы на продажу уже разведены по торговым рядам.

Нас встретил торговый наблюдатель, переписал приезжих и цели посещения торга. На меня он надел ошейник с биркой моего хозяина. Все рабы, не предназначенные для продажи, должны быть в ошейниках с пометкой их хозяина. Только после этого моему хозяину указали назначенную нам клеть, в которую я перенесла наши пожитки. Там же Воин оставил и янтарь-электрон, завернутый в его пеструю куртку. Никто не знал, что в нашей клети хранится такое богатство. Но если бы и знали, то никто не посмел бы на него покуситься. Воровство на торгу было немыслимым делом. После чего хозяин отправился осматривать торг. Я, как положено, шла на два шага позади своего господина.

СЕМЕН ИВАНОВ, ТОРГАШ.  

Торговая площадь ошеломляла криками на всех мыслимых языках. Рядами стояли прилавки с пряностями (неужели их покупает кто-то из местных народов?), дорогими тканями, вином в амфорах, железом в крицах и в изделиях (ножи, топоры, насадки копий). Дорогой товар соль боится дождя, потому ее хранят в особых лабазах, перед которыми стояли весы - торговля должна идти без обмана!

Я сейчас нищ, как церковная крыса, никакого товара или денег у меня нет. Разве что продать Елену... Кажется, она побаивается, что я, в самом деле, настроился ее продать. Но она для меня и врач, и советчик, и сладкая телом наложница. Правда, хитра и себе на уме, при случае за это ее можно и выпороть розгами. Боится Елена порки, прямо трясет ее при виде прута. Она не девка Ива, приученная к розгам с раннего детства. Но это все лирика, а в активе мы имеем только странный подарок нурманского кнеза - глыбу янтаря размером с большую тыкву и весом килограммов десять. Что-то мне шептала Елена о его громадной цене. Нужно найти богатого купца из ромеев и проверить.

Нашел большую лавку. Двери нет, вход завешен ковром, который по торговому времени откинут в сторону. Перед лавкой стол с россыпью стеклянных и каменных бус, золотых и медных браслетов, толстых золотых цепей. Тут же шейные гривны из меди, серебра и золота - это знаки достоинства для самых важных старшин и походных кнезов. Дорого стоят эти украшения и не заметно, чтобы вокруг них народ толпился.  

Хозяин купец богатый, торговлю ведет не только на местные товары, но и на золотые монеты - статеры. Каждая монетка разменом с рубль советских времен из моей прежней жизни. И дают в нынешний год за золотой статер две ладные девки-целки. А мужатые женщины-рабыни идут по четыре за статер. Такие цены сегодня. Спросил я у многих купцов цену северного камня электрона и везде ответ был один:

- Идет электрон весом на половину веса статеров, но в этот год никто его купцам не предлагал. Не привезли нурманы камень электрон.

Правду говорила Елена: в руках у меня немыслимое богатство. Вернулся в свою клеть, переоделся в словенскую рубаху. Нож на пояс повесил, пистолет в карман и завернутый в куртку янтарь под мышку. За одно позвал с собой и Медведко быть послухом-свидетелем торговой сделки. Елена молча идет позади на два шага. Можно начинать торговаться.

У самой богатой лавки растолкали прислугу и вошли внутрь, к хозяину. Жилистый темнолицый ромей с ухоженной бородкой недовольно окинул взглядом необычных посетителей - что этим голодранцам здесь надо? Только развернул я свой товар, хозяин от удивления кровью налился. Я думал, что его удар хватит! Быстро накрыл глыбу янтаря моей курткой:

- Я    тебе    ДАМ     цену      СТА мешков ржи      целых ДЕ-СЯТЬ     мешков     СОЛИ ! - выкрикнул купец отирая разом вспотевший лоб.

Медведко глаза вытаращил от удивления:

- Соглашайся, такое беремя соли за камень дают!

Но он цены настоящей не знает. Купец, было, попытался камень-электрон загрести и под стол спрятать, но я остановил его и назвал настоящую цену со ссылкой на соседних торгашей. Скис мой купец, сморщился:

- Такого количества статеров на всем торгу нет.

- Давай соли, сколько можно.

- Такого огромного количества соли не наберется, большая часть ее уже распродана.

- Солью, статерами, железом в крицах и в кузнечном инструменте давай. Молотки, зубила, наковальню, пилы - принимаю на вес по тройной цене железа. Даже браслеты, гривны и бусы готов взять. Своего не хватает, так займи у других купцов. В Царьграде продашь электрон за тройную цену и с ними рассчитаешься.

Купчина дивится, откуда у дикого словена торговая хватка. Нас не отпускает, боится, что к другому торгашу электрон понесем. Побежали его помощники по складам, а хозяин нас ублажает:

- Дорогие гости, выпейте вина теплых морей - голос у него стал, как у римского оратора на трибуне, рукой красивые жесты делает.

Мигом появилась на столе амфора с вином, но мы пить отказались: может и отравить купчишка.

- Мы пьем только брагу сваренную нашими женами.

- Тогда, может молодую рабыню, нежную телом.

Щелкнул пальцами и из-за занавески позадь купца вышли две девушки. Как это они делали непонятно, но на ходу упали с них покрывала и стоят перед нами две голые не то девочки, не то девушки. Попки кругленькие, в талии узкие, а грудочки еще совсем маленькие. Прибавьте к этому накрашенные губы бантиком и высокую прическу - высший уровень соблазна в представлении ромеев.

- Насладитесь ими дорогие гости, пока для вас товар собирают - хозяин пытается отвлечь наше внимание от сделки. Все понятно, надеется обсчитать нас, пока мы его рабынь трахаем.

- Нет, - говорю - у меня для удовольствия есть вот эта рабыня - и на Елену показываю.

Хозяин не знает, как угодить нам и, наконец, предлагает еще одно, самое экзотическое удовольствие.

- Прошу попробовать молодых мальчиков! Кожа у них гладкая и попки нежные, как у девушек. В ваших племенах такого наслаждения еще не знают.

Опять щелкнул пальцами и вошли в комнату мальчики-кастраты так лет десяти-двеннадцати. У всех мошонки и детские члены коротко отрезаны, на лобках волосы так и не успели вырасти. Потому лобки их очень похожи на девчоночьи письки. Русые волосы красиво причесаны, кожа гладкая чистая и попки кругленькие, как у девочек. С ними вышел какой-то мужик, судя по всему их наставник, и говорит.

- Дорогие гости из местных племен, я обучу вас недоступному ранее для варваров мастерству наслаждаться мальчиками. Только в культурных странах достойные мужи используют мальчиков вместо женщин. Теперь и вы сможете приобщиться к этому великому достижению цивилизованного мира.

Поставил одного раком, задрал свой хитон и всунул член в попку мальчишки-кастрата. Тот закатил глазки, стал охать, изображая наслаждение:

- Ох, как хорошо! Ох, поглубже, мой господин! Я так люблю тебя!

Тьфу ты, погань! Остальные кастраты повернулись к нам спиной и начали вилять задами, как ни одна стриптизерша в моем прежнем мире не умеет.

Медведко кровью наливается, сейчас начнет крушить все вокруг:

- Нам такое делать зазорно. И предки наши, и боги не велят использовать кастратов вместо женщин и девушек. Убери их отсюда!!!

***

А потом началась приемка товаров. Медведко позвал сыновей соль таскать, да и железа много получилось. Для себя и Медведко взял я пару золотых толстых цепей; такие на моей родине Новые Русские носят с красными пиджаками. Кольца, браслеты, бусы сложить было некуда. Сняли с Елены рабскую рубаху и сложили в нее всю мелочь. Так и шла Елена к нашей пристани - голая, в ошейнике и с узлом в руках.

О-хо-хо! Тяжела жизнь богатого человека!

Заботы бесконечные о том, что куда сложить.

Как добро от лихого человека защитить.

Где охрану нанять.

На чем товар до дома довести.

Пропал бы я с этим богатством, если бы не хозяйственный Медведко. Он с сыновьями и ладьи дополнительно купил, и товар укладывал. Елене дал беличьи шкурки, содранные «чулком» и поручил разложить в них браслеты-кольца-бусы. А чтобы голова не пустовала у лукавой рабыни, пока руки работают, пусть подумает, что из женской мелочи еще купить надо - вроде иголок и подобного. Одновременно, хитрая рабыня, разведи огонь, да поставь на него котел и свари на всех кашу...

Теперь все при деле и мне самому можно погулять по торгу, посмотреть что и как.

На торгу рядами сидели на бревнах голые рабы. Одежда каждого лежала у ног, чтобы купивший живой товар мог увести свою новую собственность уже одетой. Ромеи, словени, карелы и опять ромеи, ромеи, ромеи толпились, кричали, спорили о цене. Нужного раба выводили вперед на три шага, вертели, осматривали спереди и сзади, щупали мускулы, заглядывали в зубы. У женщин и девушек мяли ляжки, зады и титьки, приказывали нагнуться и раздвинуть ноги. Половина девушек стояла в наклон, опершись руками о бревно, пока торгаши всех мастей раздвигали их розовые губки и убеждались в сохранности целок. Товар был выставлен третий день, уставшие рабы и рабыни уже не испытывали ни стыда, ни других эмоций. Они жаждали только одного - чтобы их быстрее продали и новый хозяин, по своему усмотрению, распорядился ими.

В нагрудном кармане грела мое сердце горсть золотых статеров. Голову кружило нежданно свалившееся богатство, и я отстраненно наблюдал весь этот покупательский азарт. Пока не заметил... Среди мужатых женщин-рабынь сидела ОНА! Сидела, плотно сжав ляжки и спрятав лицо в ладонях. И никто не обращал на нее внимания.

Вначале эта женщина показалась мне седой, но белые косы окружали голову с гладким лицом без морщин. Просто она была блондинкой из блондинок. Как вам описать мое первое впечатление. Представьте статую Венеры (только с руками), ожившую во пл; ти и крови. Покатые плечи, сильны руки, широкие бедра, полные ляжки и зад. Именно зад, а не кругленькая попочка, как у выставленных на продажу молодых девушек. Талия не особенно узкая, но под кожей чувствуется тугой корсет мускулов.  

Надзиратель, заметив мой интерес, подбежал, истошно закричал, размахивая плеткой, но не удалил (зачем портить вид товара!). Женщина медленно поднялась и оказалась много выше меня, росту в ней было не меньше 185 сантиметров. Так она была еще краше: пропорциями тела повторяя лучшие статуи греческих богинь. Стояла, уронив бессильно руки, не пытаясь прикрываться ими, и смотрела на меня прозрачными светло голубыми глазами.

- Бери, господин, бери, пока другие не купили! И стоит не дорого, всего десять статеров или пятьдесят мешков ржи. Ах, какой зад, какие ляжки! Она сильная, жирная, с такой женщиной зимой спать не холодно! Она из племени речных рыболовов и плавает, как рыба. Каждое утро будет для тебя нырять в реку и выныривать, как выдра, вот с такой рыбиной в зубах! Ну, ты! Повернись, покажи господину свой красивый зад!  

Надзиратель работал за долю от цены проданного товара и потому старался на совесть, цену завышал в десятки раз. На его беду подошла подвыпившая компания карелов и, из чистого озорства, принялась сбивать цену:

- Зачем тебе такая громадина. Ей корма надо, как для трех баб.

- Волосы совсем белые, она, наверное, седая старуха.

- Какая старуха, ей всего семнадцать лет! - заверещал надзиратель.

- И из племени она поганого, едят всякую дрянь водяную - раков да лягушек.

- И хлеба испечь она не умеет.

- Она сильная! Ее нурманы с великим трудом повязали на озере, двоих мало не утопила - опять закричал надзиратель.

В подтверждение своих слов он тут же приказал принести мешок соли. По его команде женщина легко подняла мешок на плечо и опять опустила на землю. Я приподнял мешок, в нем было никак не менее восмидесяти килограммов. Явно боги не обидели эту женщину силой.

- Один статер - сказал я и повернулся, как бы собираясь уходить.

- Нет, ты, господин, пощупай ее. Проверь, какая она мягкая. Что из того, что кто-то из их поганого племени уже лишил ее невинности. Ты же не жену-большуху покупаешь, а работницу. Если не умеет печь хлеб, то выпори ее пару раз и быстро научится.

Я взял женщину за плечи - тугие мускулы ходили под слоем жирка. Повернул к себе спиной. Глубокая ложбинка вдоль хребта начиналась от шеи и убегала в складку между ягодиц. Справа и слева от нее на спине проступали пластины мускулов. Хороша! Сложением похожа на спортсменку из той атлетики, которую почему-то называют легкой - на метательницу диска или, даже, ядра. Я положил ладони на верхушки ягодиц, скользнул к самому их низу и слегка сдавил. Ощупал ляжки и, повернув ее передом, осмотрел живот. Очень походило, что женщина еще ни разу не родила.

- Отвечай, раба, как тебя звали в вашем племени - спросил я.

- Сорожка - тихо выдохнула женщина.

Толпа за моей спиной опять развеселилась:

- Вот так сорожка - маленькая рыбка!

- Да, ее наверно зовут щукой.

- Или сомихой. Уха из нее будет наваристая.

И компания принялась громко обсуждать, какие блюда стоит приготовить и из каких частей ее тела.  

- Ясно, для чего он покупает эту гору мяса: на святом празднике ее сварит и накормит весь род.

И тут женщина под моими руками затряслась... Видимо, она поверила, что ее собираются купить для ритуального людоедства на каком-то празднике. О таких ритуалах мне приходилось неоднократно слышать в этом мире. Не знаю, правда ли случалось такое, или все это было сказками. Чтобы успокоить, похлопал ее по щекам:

- Отвечай, Сорожка, ты детишек уже рожала?

И опять покорный вздох:

- Не успела...

В этом мире молодые женщины всегда рожают в первый год замужества. Лада - редкое исключение. Значит, она была выдана замуж совсем недавно.

- Говори, ты брюхатая?

- Не успела.

Скорее всего, попала в плен до завершения медового месяца. Где сейчас ее муж? Погиб ли он при нападении врагов или остался жив и тоскует по своей ладе? Ну, это все лирика.

- Сколько вас захватили?

- Меня и сестру... Но ее в жертву принесли...

Я щупал ее крупные груди, такие упругие с розовыми сосками. Женщина стояла неподвижно, все так же опустив голову и покорная своей злой судьбе. Не плакала, не сопротивлялась. Что за люди в этом мире, почему так легко покоряются чужой воле? Ведь понимает, что ждет ее беспросветная жизнь у хозяина, тяжелая грязная работа и насилие господина над ее телом.

- Ты, наверное, буйная, что двух нурманов мало-мало не утопила? - продолжал я расспрос.

- Тогда испугалась я сильно, а так мы смиренные, не бедовые, - и опять вздохнула - надо было мне самой утопиться, да забоялась...

За осмотром рабыни я и не заметил, как подошел взъерошенный Медведко. В девичьем ряду потенциальные покупатели поймали его на обмане - пытался выдать Зорьку за невесту-девственницу. Обман быстро раскрыли и незадачливого продавца мало не побили: кому нужна несозревшая девчонка, да еще без целки! Так и не удалось ее продать. Медведко со злости выпорол Зорьку и, когда мы возвращались, отвез с торгов обратно домой.

Мне очень хотелось купить Сорожку. Медведко понял это и сразу включился в игру.

- Не покупай ее. Их бабы бестолковые неумехи, а все потому, что нет у рыболовов обычая баб и девок пороть розгами. Чтобы догадливыми были, мужу или хозяину услужить старались. Кровь им не разгоняют, не красуются они телесами перед соседскими парнями и их матушками. Ты подумай, девку выдают замуж, а жених до того ни разу не видел ее зад и ляжки!

- Нет, нет! У них баб порют и из покорности не выпускают.

Надзиратель тут же разложил Сорожку на земле и начал проверять, как она переносит порку. От первого же удара розгой Сорожка закричала:  

- Ай-я! Мамынька!

Женщина словенка от такого наказания и не поморщилась бы. Ясно: «рядовая не обученная». Надзиратель был вне себя от бешенства, но цену ему пришлось сбросить. Эта женщина не могла быть ходовым товаром - слишком высокая, не бойкая, плохо переносящая боль. По меркам ромеев она годилась только в качестве доступной рабыни для удовлетворения похоти корабельной команды. В далеких торговых плаваниях ромейские навигаторы обязательно держали на корабле рабыню для похоти, а то и двух. Вот такая судьба ей светила... Мяли бы ее матросы на гребных скамьях по десять жеребцов каждый день, наливали нутро спермой. Не на долго ее хватит, а потом измочаленную женщину выбросят за борт, как сломанное весло.

Сорожка держится руками за красные полосы на ягодицах, Медведко срезает с ее лодыжки ременную петлю. А я вручил торговому надзирателю статер в обмен на рабыню, ошейник и ее одежду. Чудная одежда: короткие как шорты штанишки, рубаха-распашонка едва зад прикрывает и длинные ноговицы - то ли гамаши, то ли чулки без сл; да. И в довершении долгополый плащ из рыбьей кожи.

Интересная получилась картина. Впереди по торговой площади идет Медведко - поперек себя шире, на шее княжеская золотая цепь. За ним я - не мал, не велик - веду на поводке эту голубоглазую белобрысую каланчу в странном одеянии. Но народ нами не интересуется, тут и не к такому привыкли. Нет уж, ромеи не понимают прелести в этом роскошном теле. Я хочу наслаждаться им со вкусом, не спеша. Это не хитроумная Елена. Сорожка, простая душа, будет служить безропотно, покорно отдаваясь господину. Может и правда, стоит посылать ее каждое утро нырять в реку за рыбой? Но, главное, сегодня же буду ее трахать, втыкать ей свой член-уд до самого пупа! Пусть широко раскинув ляжки принимает мое семя! Буду лежать на широком теле беловолосой Сорожки, качаться на ее мягких округлостях…

СОРОЖКА - БЫВШАЯ РАБА, ТРЕТЬЯ ЖЕНА ВОИНА.

Вы, детки уже большие и я расскажу вам, как стала женой вашего отца. А младшеньким еще рано знать, что их мать была рабой купленной на торгу, да еще не девушкой целкой, а женщиной из далекого племени. Дома я была уже замужем и любила своего ладу не меньше, чем потом любила вашего отца. Восемнадцать деток родила я вашему отцу. И все сейчас живы. И двойни были и тройня, сама удивляюсь, сколько детишек на свет между моих ляжек выскочило. Ни одна другая жена столько детей ему не принесла.

Месяца не прожили мы с первым мужем, налюбиться не успели, как захватили меня с младшей сестрой во время рыбалки нурманы. Только мы сети поставили, выскочила из засады их ладья и повязали рыбачек... Захватили они нас между делом, по дороге на торг. И, желая своих богов задобрить, на первой же ночевке принесли в жертву мою сестренку. Повесили ее на дереве и радовались, что вороны слетелись мертвую клевать. А если бы не приняли ее вороны, то на следующей стоянке меня бы повесили на дереве. Страшно мне было, все время ждала, что и меня принесут в жертву или насиловать будут. Но спасли боги.  

А на торгу посадили меня на бревно в бабьем ряду. Сижу голая среди других голых рабынь. Два дня сижу, а никто меня не покупает. Других женщин понемногу уводить стали покупатели, а меня не берут. Очень я высокого роста. Смотритель ругаться стал, грозит плетью отстегать.

- Встань, поверти задом, потряси грудями - кричит.

Но тут ваш будущий отец подошел. Потом говорил, что я ему сразу понравилась. И заплатил за меня вчетверо больше того, что мужатая баба стоила.

Перед этим выпороли меня розгами и кричала я сильно, маму свою звала. В нашем народе ни детей, ни баб никогда не пороли. И в заводе такого не было! Это здесь девушкам каждый год розгами кровь разгоняют, их попки и ляжки парням показывают. Но вы уже в здешнем обычае выросли. Видела я как ты Краса, и ты Зорька на скамейке задочки поднимаете, когда вас женихи розгами порют. Симпатию им показываете. Да разве это порка. Знаю, сговаривались вы со своими женихами, чтобы они нежно вас пороли, не терзали до крови.

Но буду дальше рассказывать. Дали мне одеться в мою рыболовную одежду, накинули на шею удавку и повели на пристань. Только я все боюсь: когда он покупал меня, другие люди говорили, что эту рабыню на святом празднике сварят и ей всех родовичей накормят. Вот вы смеетесь, а мне было не до смеха. Приводит меня на пристань, там на огне в большом котле вода кипит. Стою и думаю: на куски меня порежут или живой в этот котел затолкают. Страшно это быть рабыней проданной.  

Но господин мой, ваш будущий отец, не стал меня убивать. Завел в клеть, уселся на соляные мешки, а меня перед собой поставил. И смотрит на меня. Долго смотрел. Ух страшно было... А потом начал меня щупать во всех местах, как вы, сыночки, на вечерках девушек щупаете. Что тут рассказывать - сами все знаете, не маленькие. Во всякое время, что парень с девушкой, что мужик с бабой, одинаково играю. Какая уж тут тайна.

Щупает он меня, а в углу клети рабыня Елена сидит. Вы ее хорошо знаете. Сейчас она постарела, сморщена вся, а тогда и спереди и с заду была кругленькой. Но мне она тощей казалась, как и все словенские женщины. В нашем племени женщины постоянно в холодной воде рыбу ловят. Чтобы не мерзнуть надо хороший жир под кожей иметь. Потому мы со всех сторон полненькие. Сидит Елена отвернувшись, на нас будто не смотрит. И вдруг заговорила:

- Господин мой, Воин, ты желаешь, чтобы эта рабыня забрюхатела или ей напиток дать?

Ох, как стыдно мне стало. В нашем роду в слух никогда такого не говорили. И как это можно желать, чтобы женщина праздная ходила, не брюхатела? А у Воина глаза смеются и он отвечает:  

- Пусть рожает, Она баба здоровая и детки будут хорошие.  

А сам начал рубашку с меня снимать. И вот стою перед ним с голыми титями, которые до него только мой первый муж трогал. Вы все по рождению словене и знаете, в ваших родах заголять тити у свободной женщины считается большим срамом. Но я была рабыней и хозяин мог меня всяко заголять. А потом распустил завязки и снял с меня штаны рыболовные. Дома то мы в платьях ходили, а на рыбалку короткие штаны надевали. И стою перед ним опять голая, как на торгу стояла. Взял он меня за кунку и стал пальцем в щелке шевелить. И так мне в животе горячо стало, ноги задрожали и, чувствую, что между ляжек мокро.

Скоро вы, сыночки, женитесь, тогда я вам на ухо шепну, как жену ласкать-дразнить. Чтобы она ноги лучше раздвигала, сама под вас напрашивалась. Но такое можно только с глаза на глаз рассказывать. И вам, дочки, перед свадьбой расскажу кое-какие тайности.

Стою перед ним голая и не знаю, что дальше будет. Поняла только, что не убьет меня хозяин, а под себя положит. Но так, для баловства мной воспользуется, или постоянной наложницей-подстилкой сделает, не ведала. И в мечтах того не было, что стану законной женой старейшины, князя походного, самого храброго и богатого среди всех словен.

Стал господин - ваш будущий отец - мне живот и ляжки гладить, да так нежно гладит, что и сказать нельзя. Потом расстелил на мешках мой плащ из рыбьей кожи и крепко шлепнул меня:

-Ложись, горемычная.

Быстро легла, но от смущения ляжки крепко сдвинула и мохнатку ладошками прикрыла. А он вроде и не замечает, что я не правильно легла, обутки снимает и раздевается не спеша. Сел около меня голый, член-уд торчит. Руками стал мои тити мять, соски в пальцах катает и смеется:

- Хорошие титьки будут сиськами. Дашь тогда молока попробовать?

Сам наклонился надо мной и взял губами сосок. Это так приятно, сыночки, когда мужчина женский сосок в рот берет. Я и не успела заметить, как стала спиной выгибаться, ему тити подставлять. Ляжки сама раздвинула, только продолжаю ладонями между ног женское место прикрывать. Думаю «сейчас он в меня воткнет». Я уже готова была его член принять и очень хотела угодить хозяину. Потому он доволен остался, а я радовалась, что хозяину на мне хорошо.

Я так подробно рассказываю и потому, что до сих пор приятно вспомнить, как ваш будущий отец в первый раз играл моим телом, как я для него старалась. Всю жизнь тот день помню.  

Так и уснула я вечером рядом с моим Воином. Во сне обнимала его, грезилось, что это лада мой первый муж рядом лежит. Проснулась до зари и нырнула в реку рыбки для господина наловить. Когда они проснулись, я уже рыбу почистила и все потроха рыбьи в воду бросила, как это у нас было принято. Елена меня похвалила. Потом очень помогала она мне советами. Научила, как под господином лежать, как своим телом играть, чтобы ему удовольствие доставить.

А Травка меня по началу невзлюбила. Когда мы уже в горобоево поселение перебрались, она меня высекла розгами. Прямо в доме взяла за ухо и подвела к скамейке:

- Ложись, раба поганая!

Что тут поделаешь, прогневалась хозяйка, жена моего господина. Заголилась я, легла на скамью и начала меня Травка пороть! Я к порке непривычная и сразу плакать и кричать стала. Тут Воин в дом вошел. Как он поглядел на Травку! Никогда больше я его таким сердитым не видала. Травка сразу струсила и розгу опустила.

- Ложись вместо нее на скамейку - сказал Воин.

Травка сразу поневу сняла, задрала рубаху до пояса и легла. Да не просто лежит, а высоко попу поднимает. Я тогда в первый раз видела, как женщина под розгами «симпатию» показывает. И стал ее Воин розгами пороть и приговаривать:

- Не обижай Сорожку. Она смиренная, безответная…

Беспощадно порол он свою старшую жену Травку. Ох, и кричала же она! А я и поняла, что любит меня Воин, хотя слов любви он за всю жизнь мне не говорил. Но когда я первенца родила - сыночка Окунька - он очень доволен был. Вошел в баню, где я рожала, и подарил мне самые дорогие бусы зеленого стекла. Лежу я на полке, между ног кровь еще не прибрана, старуха ворожея сыночка пеленает, Елена меня отваром поит. А Воин надел на меня бусы, посмотрел сыночка и вышел из бани. Слышу его громкий голос:

- Эй! Принесите матери моего сына, моей третьей жене Сорожке платок головной и поневу - значит он признал нас с сыном, объявил меня своей вольной женой.

Я была так рада, так рада. Не прошло и года, как я ему второго сыночка родила. Очень я под мужем старалась…

ТРАВКА - СОЛОМЕННАЯ ВДОВА.

Вернулся батюшка с торга, а тут и пришел день нашей свадьбы. Все гадания предвещали нам долгую согласную жизнь. Когда подбросили коровай пшеничного хлеба, он упал коркой вверх. Это было к рождению мальчиков. Собрались все люди из наших двух родов. Первый день свадьбы, как от предков заповедано, проходил на подворье невесты - в родном моем поселении. Приготовлена уже телега, на которой повезут мое приданое в новый род, новый дом.

Взявшись за руки, мы обошли по солнцу вокруг ракиты. Старейшины, отец Яра, его братья и сестры кричали доброму солнцу, что в их роду появилась новая жена.

Еще на рассвете мама и тетки вымыли меня в бане и по голому телу опоясали льняной ниткой, самой первой ниткой, которую я спряла еще маленькой девочкой. Нить туго облегает мою талию и даже врезается в тело. Теперь ее должен будет перерезать Яр, когда мы впервые ляжем в постель. На этой постели мне предстоит потерять девичество и стать его первой женой - большухой. Умрет невеста Травка, родится мужатая женщина.

Когда нас вели в застолье, все гости говорили о нас срамные слова, чтобы отогнать злых духов. Брат Яра шел перед нами и кричал:

Светят звезды и луна,

Травка ищет ебуна…

У стола меня посадили на квашню с тестом, которую я заберу с собой в новый дом. Каждую новую опару для выпечки хлеба я буду ставить на закваске предыдущей опары. И все выпеченные мной хлеба будут вести начало от этой свадебной квашни. И так будет до тех пор, пока жены моих сыновей со своим тестом не придут мне на смену.

А потом произошло страшное… Наверное Яр в самом начале свадебного застолья выпил слишком много крепкого медового пива. Впрочем, пили все, таков древний обычай, чтобы боги говорили за столом устами пьяных людей. А еще Яр слишком хотел меня, ему не терпелось обладать мною. После первого пива его рука легла на мои колени и начала через одежду трогать меня всюду. Я сидела тихо, как мышь, а его руки еще больше осмелели и начали задирать мне подол. И если бы не пришла пора вести нас в свадебную клеть, Яр, наверное, заголил бы меня прямо за столом. В косяки двери свадебной клети, для зашиты от злых сил, вонзили по железному ножу. Но не оборонило нас доброе железо!

На кладке не обмолоченных снопов мама постелила полотно, но одеяла не было - от кого скрываться молодым, когда настал их час и они одни. Когда я разувала Яра, мне казалось, что мои титички уже наливаются молоком, а растущий живот сдерживает только обвязанная по талии нитка. Только я успела разуть нетерпеливого Яра, как он набросился на меня. Тесьму поневы развязал и сразу задрал мою рубашку. Ему открылись мои титички, которые он начал больно мять. В довершении всего, у него не оказалось с собой ножа, чтобы разрезать нитку на моем теле. Словенки прядут очень прочные нитки, их невозможно порвать руками. Пожалуй, Яр мог бы перекусить зубами эту первую спряденную в моей жизни нить. Но он повалил меня на постель, не освободив тело от нитяного оберега. И боги наказали его. В тот момент, когда он уже раздвинул мои ноги и приник к заветному девичьему месту, его уд неожиданно упал. Яр напрасно пытался надавить им на мою целку, у него ничего не получалось. А время шло. Считается хорошим знаком, когда молодые быстро выходят из свадебной клети, показать родным честную девичью кровь на рубашке невесты. Нам же показать было НЕЧЕГО!

Яр даже попытался порвать мою целку пальцами, но я не позволила этого сделать и защищалась как дикая рысь. Мой жених не мог принять позор мужского бессилия. Потому, он начал кричать, что я колдунья, что потеряла девичью честь до свадьбы. Кулаки у Яра тяжелые и мне крепко досталось.

Так я и вышла из моей свадебной клети - избитая и без пятна девичьей крови на рубашке. Яр и его родные срамили меня и весь наш род. Особенно громко кричала незамужняя сестра Яра. Если бы не белый зад моей рубахи, их «не произносимые» слова повлекли бы за собой смертельный поединок. Но доказательство было у всех перед глазами - на рубашке невесты не было честной крови. И никому не пришло в голову, что виноватым был жених, а не невеста.

Батюшка и все родственники ничего не сказали в мою защиту, и мне оставалось только утопиться от позора. Неожиданно спас меня Воин. Прежде он не проявлял ко мне интереса. В самом начале жизни Воина в нашем поселении я, забыв девичий стыд, давала ему понять, что готова принять его ухаживание и буду рада стать его женой. Если бы ему довелось пороть меня, разгоняя девичью кровь! С какой радостью поднимала бы я попку под розгой, показывая ему свою «симпатию»! Но он оставался холодным. Мужской интерес у моего лады был направлен на эту негодницу, на рабыню!

В тот страшный час, когда я теряла и девичью честь, и защиту рода, Воин крикнул:

- Яр отказывается от своей жены и бесчестит ее. Перед богами и всеми людьми объявляю брошенную Яром девицу Травку своей женой! - взял меня за руку и повел вокруг ближайшей ракиты.

СЕМЕН ИВАНОВ, ДЕСАНТНИК.  

Двадцать плюс двадцать - рубль двадцать. Вечно попадаю в глупые истории. Зачем ввязался в этот раз? «Что мы на это будем иметь», как говорят в Одессе.

Первое, в очередной раз выручил Медведко в сложной ситуации. Не захочет он ссориться с богатым и могучим соседом, потому не встанет на мою сторону. Благодарность за прошлые мои заслуги? Более чем проблематично. Такие люди предпочитают освобождаться от обязательств радикальным способом - ножом или колдовскими чарами. И, как правило, избегают расплачиваться по долгам.

Второе, выручил Травку, вернее спас ее. Зачем? Не могу сказать, что люблю эту своенравную девицу. А пользы для себя от ее признательности не вижу никакой.

Это актив. А в пассиве? Восстановил против себя могучий род. Они это запомнят и не простят. Учитывая это, Медведко постарается возможно быстрее освободиться от моего присутствия в своем поселении.

Но поступить иначе я просто не мог! Так, по-глупому, мы воспитаны в моем родном мире. Когда молодая супруга Яра вышла из свадебной клети, у нее под каждым глазом стоял здоровый синяк. Третий синяк украшал скулу. На оскорбления Яра, обвинения в колдовстве и распутстве она не отвечала.

И, конечно, меня взбесил сам Яр. Ну, оказалась новобрачная далеко не целомудренной девушкой, стоит ли устраивать скандал на всю округу? Ты куда смотрел раньше? Да любая старая повитуха объяснила бы ему, что редко, но бывают девушки-целки, у которых отверстие от природы настолько велико, что никакого разрыва плевы не происходит. Короче говоря, я сам не успел опомниться, как объявил девицу Травку своей женой.

После такого оставаться у Медведко явно не следовало. Он и сам намекнул на это. Взял у него лошадей и две телеги в счет моей доли в разграбленном имуществе Горобоя, погрузил непонятно откуда накопившийся скарб, забрал своих женщин и поехали. Мое богатство, приобретенное на торгу, осталось на сохранении под надзором Колоска. Куда ехать? Конечно, в поселение Горобоя, которое принадлежит мне и помечено на воротах моим тавром. Старуху и ревущую белугой Травку пришлось посадить на телегу, чтобы не задерживали движения. Я, Сорожка и Елена с Ивой шли пешком.

По-хорошему, езды было часа на три-четыре, а на самом деле мы потратили на эту дорогу несколько суток. Конечно, задерживало полное отсутствие дорог. В том мире имелись только узкие тропинки, по которым бабы ходили в лес по грибы-ягоды, люди передвигались из поселения на расчищенные пашни и еще Бог знает, куда и зачем. Но главная задержка имела другую причину.

Через полчаса, после того как мы выехали, из кустов неожиданно вышел Яр с двумя младшими братьями и … Белян. Этого то куда понесло? Настроены они были решительно.

- Отдавай Травку, Чужой, и проваливай своей дорогой.

- Не отдам!

- Тогда мы тебя вместе с этой позорницей колдуньей на куски порежем!

- На костре сожжем!

- На кол посадим!

Ситуация, можно сказать, пиковая. Расстояние между нами не более пяти метров, калаш и броник лежат, где-то на телегах; их четверо, а я один. И все они с топорами, у меня только нож стропорез на поясе. Особенно неприятно, что пришел Белян. Я против него ничего не имел и не хотел, чтобы меня и Медведко разделяла пролитая кровь родственника.

Мне пришлось долго уговаривать Беляна не участвовать в стычке и слинять. Наконец, он внял веским причинам. Я ел хлеб в доме его отца и потому между нами не может быть крови. И не забыл ли Белян, что я вылечил его сломанную руку? О том, что с одобрения старейших, целую неделю трахал его жену, я умолчал. И неужели он думает, что трое дюжих мужчин не справятся с одним и им потребуется помощь четвертого? Вот будут смеяться над ним во всех окрестных родах! Короче, Белян ушел с моим напутствием вернуться позднее и прибрать трупы.

Мой бабий гарнизон в переговорах участия не принимал. Только тряслись от страха, поскольку, в случае моего поражения, их ждет незавидная судьба.

Крутые парни не сомневались в своей победе. Еще бы, три топора против одного ножа! Просто они понятия не имели о боевой выучке десантника. Яр бросился на меня и картинно замахнулся топором, но тут же схватился за перерезанное горло. Второго я пнул в живот и добил его же топором. Третий братец оказался умнее и бросился бежать. Прежде, чем я успел что-то предпринять, около меня оказалась бледная Елена с автоматом в руках. Держала его вполне профессионально - стволом вверх. Передернула затвор и подала оружие мне. Некогда было гадать, где она обучилась держать автомат. Я послал короткую очередь в убегавшего братца. Тут ему и конец.

Теперь можно было вытереть кровь с ножа и осмотреться. Бабка так и осталась на телеге, Травка с Ивой залезли под телегу, лежат носом в землю. Сорожка сидит на корточках, голову руками накрыла. Распинал их и послал стащить тела убитых в кучу, снять с них одежду. Лежат три голых мужика, а я над ними с топором. Прежде чем была отрублена голова Яра, Травка подошла и плюнула на тело своего несостоявшегося мужа.

Отправились мы дальше с багажом, потяжелевшем на три отрубленные головы и три топора - немалый капитал. Была уверенность, что отец злополучных братцев выкупит головы для огненного погребения вместе с телами. Оставить их головы на кольях у моего поселения значило покрыть позором свой род на вечные времена.

По дороге пришлось заехать в несколько поселений и в каждом (с художественными подробностями) рассказать, как я один убил трех братьев. Не оповестить об этом всех-всех-всех было равнозначным признанию в подлом убийстве. Победы на поединке или в свободной стычке на дороге нечего стыдиться. О честной победе человек рассказывает всем, о совершении подлого убийства он промолчит. Каждый раз люди ахали, верили и не верили моему рассказу. Я клялся, божился, ссылался на Беляна и приютившего меня Медведко. Говорил о том, как непотребно Яр заголил тити у Травки, когда вышел по обычаю предков разгонять ей кровь. Показывал отрубленные головы и опять клялся, что они высохнут на моем тыне, если безутешный отец не заплатит большую цену. Все это пожирало время. В одном из поселений нам пришлось заночевать.

Спать улеглись на сеновале. Моя нареченная Травка еще не отошла от событий свадебного дня и гибели Яра. Да и не имел я особого желания воспользоваться ее телом. Потому велел Елене поднести Травке успокоительного питья. Не знаю, чем она Травку напоила, но та рухнула как бревно и проспала до позднего утра. А у меня член стоит колом... Каждый раз после того, как убью человека, у меня страшная эрекция. Надо обязательно разрядиться с какой-то из моих рабынь. Елена вопросительно глядела на меня, видимо ожидала, что уложу ее с собой. Но я выбрал эту тихоню Сорожку. Поманил ее пальцем:

- Со мной ляжешь - вот так, коротко и с достоинством.

Остальные зарываются для тепла в сено. Сорожка, напротив, сложила широкую кучу сена, накрыла его плащом и стала раздеваться. Только она сняла рубашку, как я не утерпел и занялся ее титями. Мну руками упругое тело, целую соски, зубами покусываю. Задрожала моя рабыня и шепчет:

- Господин! Позвольте лечь, а то я упаду!

- Только попробуй упасть - выпорю - рычу я и всасываюсь губами в ставшие такими твердыми груди. Будут завтра у нее синяки на титьках.

А руками спускаю ее дурацкие штанишки (и чего она рабскую рубаху не носит!) и мну шикарную попу. От волнения Сорожка играет ягодицами и они то становятся очень твердыми, то мягко подаются в моих руках. Но сам вижу, что стоять ей трудно.

- Ложись, да не так, спиной вверх ложись, недотепа.

Повалилась она на живот, ноги широко раздвинула и догадливо поднимает зад. Ну, я поднял его еще выше, теперь она стоит в желательной позе, как Зорька «молодым мясом» стояла. Упирается коленями и плечами, попа высоко поднята, ляжки раздвинуты. Красивая попка, широкая, пухлая подставлена для моего удобства. И в этой позе ждет терпеливо Сорожка, когда я разденусь. Вот и я готов. Провел членом по ложбинке между ягодиц, прогулялся вдоль женской щелочки и воткнул!!! Узкое влагалище нерожавшей женщины хорошо член облегает. И начал всаживать, всаживать, всаживать! И такое наслаждение испытывал, когда излился в нее целым потоком спермы.

Лежит на боку Сорожка обнимает несмело своего господина, ладонью усталый член накрыла. Хо-ро-шо!

- Вам не холодно, господин? Можно я вас накрою?

Не успел я ответить, как она легла на меня, растеклась широким телом. Тяжело, конечно, под такой тушей лежать, но и вправду тепло. Тити этой дылды как раз против моего рта приходятся, очень удобно их сосать. Я и сосу, как малый ребенок. Покусываю соски, катаю их языком. Но руки то свободны, и опять начинаю гладить ее попку.

- Тебе не холодно? - спрашиваю, оторвавшись от аппетитных титек.

- Мы рыболовки гладенькие, нам жирок мерзнуть не дает - шепчет мое одеяло.

И, правда, гладенькая. Очень она мне пришлась по душе. Не зря на покупку потратился. Почувствовала Сорожка, что я разнежился и спрашивает:

- Господин мне позволит ребеночка родить или выдавливать его будете?

Наслушалась уже о диких местных традициях. Господин ее трахает без бережения, спускает в нее семя как муж в жену законную. А отношение в словенском племени к брюхатым рабыням строгое.

- Разрешаю, рожай, но только здорового богатыря. Родишь слабенького - выпорю тебя без сожаления. Дохляки нам не нужны.

- Я буду очень стараться - прошептала Сорожка.

В обед следующего дня мы добрались до места. Никто в нашем отсутствии не покусился на безлюдное поселение, которое охраняло выжженное на воротах колесо Перуна. Когда мы взяли поселение Горобоя штурмом, сородичи Медведко изготовили мне такое клеймо.

Но я отвлекся. Нужно было приводить территорию в порядок и, прежде всего, убрать с шестов головы прежних хозяев и похоронить их. Все же со мной прибыла старшая жена убитого Горобоя и его внучка - Ива. Над тыном торчали головы ее деда, отца и других родственников. Соорудили на буевище кладку из бревен и сожгли головы на том же месте, где огненное погребение приняли тела. Ублаготворив, таким образом, мертвые души прежних хозяев и вполне живых моих рабынь, начали устраиваться. В первую очередь нужно было зажечь в печи священный огонь. Старуха и Ива были потрясены, когда в моей руке загорелась саперная спичка. Но нужно еще ублаготворить домового и потому в первую ночь в доме заночевала прежняя владелица очага старая вдова Горобоя. Рабынь Сорожку, Иву и Елену я отправил спать на сеновал, а сам с Травкой, столь неожиданно ставшей моей женой, вознамерился занять клеть.

Но тут мои бабы взбунтовались. Поскольку была пролита кровь, необходимо очиститься потением в бане. Пока они таскали воду и топили каменку, уже начало темнеть. Но всякая возня рано или поздно кончается. Теперь можно попариться. Опять мы раздевались все вместе, но на этот раз Травка вела себя пристойно, как подобает первой и пока еще единственной, жене. Степенно разделась, потянулась всем телом и пошла в парную вслед за бабкой.

Елена на правах личной рабыни приготовилась парить меня, ожидает, когда разденусь. Но неожиданно ее оттеснила Ива. Не отходила в предбаннике от меня ни на шаг. Каждую снятую мной одежку принимала в руки как святую реликвию. В ожидании следующей части моего одеяния, Ива стоит передо мной голая, демонстрирует лобок и небольшие титьки. В парной сразу подступила ко мне с запаренными в квасе вениками. Подожди, дура-девка, рассердится моя новоявленная жена и оборвет тебе косу. А может она и не обратит внимания - мало ли какая рабыня перед ее мужем стелется, надеется под хозяином ноги раздвинуть.

А Травка степенно разлеглась на полке и предоставила полную возможность Елене и старухе травнице парить молодую хозяйку. Те для нее специально заварили веники с какими то травами, парят и бормочут о «белом теле хозяюшки». Стараются подлизы! Понимаю, что Травка сейчас утверждается в качестве главы дома. Обе рабыни уже вступили с ней в молчаливый союз, заметили на талии Травки не порванную Яром нитку, но мне даже не намекнули. А ведь наличие завязанной нитки на талии женщины после первой постели с мужем - это ни в какие ворота не лезет!

Вышли из бани, и повел я свою «молодую» спать-почивать, любовные игры играть. Травка меня за пояс обняла, прижимается мягким бедром. В клети, прежде всего, зажег огонь в обеих плошках. Не хочу в темноте, желаю свою жену зреть в натуральном виде! Сел на постель, приготовленную догадливой Еленой. Травка опустилась на колени и разула меня по всем правилам ихней супружеской жизни. Ибо без того разувания мужа, в животе женщины ребенок не завяжется. Поднялась Травка и смиренно ждет, когда муж начнет ее заголять. Как только я снял с нее поневу и головную девичью ленту, Травка немного отстранилась, взялась руками за подол рубашки и сама подняла ее спереди до горла. Хороша жена, все при ней! Талия узкая, а в бедрах широка, будто она не девушка, а уже давно женщина. Над плотно сдвинутыми ляжками пушистый треугольник волосиков. Животик гладкий, крепкий, кожа шелковистая… Пупок вдавлен. Упругие тити под моими руками налились, розовые соски вперед смотрят.

- Перережь нитку - шепчет мне Травка.

Я тогда не предал значение тому, что она ниткой обвязана. Перерезать, так перерезать! Нитка талию обхватывает так туго, что в кожу впилась. Взял свой нож и с трудом подсунул его под эту обвязку - боялся поранить ее пупок. Упала нитка и Травка, облегченно вздохнув, легла на постель, все так же придерживая подол рубашки у горла. Лежит моя жена, ноги чуть раздвинула, всеми своими прелестями мужа приглашает. Начал ее мять и тискать во всех местах, целую и в губы, и в соски, и в животик гладкий. Когда правая рука легла на лобок и стала проникать в его складочку, моя новобрачная закрыла глаза и что-то стала шептать. В мокренькой складочке погладил горошину клитора. Тут она раздвинула ноги на полную возможность и, положив руки на мои плечи, потянула на себя.  

Я поместился между гостеприимно раздвинутых ляжек и провел своим гвардейцем вдоль всей ее щелочки. Потом ткнул его в женское нутро. Представляете, не идет! Мешает какая то преграда на моем пути. Я нажал сильно и … Травка завизжала, как недорезанный поросенок:

- ААААй!

А мой гвардеец прорвал преграду и провалился в глубину. В голове возникла дикая мысль: «Да она целка»!

Рвать, так рвать! Взял рукой за корень члена возле самой мошонки и сильно надавил на него вниз, а потом вправо и влево. Каждый раз она пищала «Ай-Ай! Ой! Ай! Расширил ее дырочку и не торопясь начал двигаться взад-вперед. Травка охает, постанывает.  

- Терпи, женушка. Не каждый день девушке целку ломают…

Когда спустил в нее запас своей спермы и отвалился, то в первую очередь убедился, что из щелки течет кровь – точно, была целка!

Потом со слезами Травка рассказала, как Яр свалил на невесту свою неудачу. Чтож, туда ему и дорога - в светлую обитель мертвых. Стало понятно, почему она плюнула на труп несостоявшегося мужа.

В этот вечер я еще дважды вставил своей новообретенной жене. Утром она гордо вышла на двор в одной рубашке и головном платке замужней женщины. Походила по двору, показывая белому дню пятно девичьей крови, а потом вывесила рубашку на ворота для всеобщего сведения - жена Воина оказалась честной девушкой!!!

А в середине дня явился «безутешный отец» погибших сыновей. С ним приехала взрослая дочь-девица на выданье. Та самая, что особенно громко срамила нечестие Травки. Последнего сына отец поберег и оставил дома. Вначале он был настроен агрессивно, встал в воротах и, не слезая с коня, принялся кричать на меня. Не отвечаю на ругань, только посматриваю на головы его сыновей, которые на шестах возвышаются над тыном. Охладило его не только опасение моего боевого искусства, но и рубашка с девичьей кровью на воротах. Наконец он понял, что последнее свидетельство может сделать его посмешищем всего словенского племени и только тогда начал торговаться. Я заломил громадную цену, которую он просто не мог выплатить, ни лошадями, ни чем-то другим. Вот тогда, чтобы его еще больше унизить, я преложил:

- В счет третей головы отдай мне дочь, приехавшую с тобой девушку Раду.

Она с испугом и мольбой глядела на отца, но долг перед мертвыми сыновьями был выше, чем любовь к дочери. Он помолчал и приказал ей:

- Иди!

Слезла с лошади крикунья и поплелась во двор… А мои бабы уже головы сняли с шестов и сложили их в мешок. Отдал мешок отцу, получил лошадей. На том распрощались.

Зачем я потребовал Раду? Ей Богу не знаю! В качестве кого хочу иметь ее на своем подворье - рабыни, жены? Спросите что полегче! Но проблем себе наделал. Травка просто взбесилась, увидев перед собой обидчицу. Мало не вцепилась ей в косу. Крик подняла:

- Раба ничтожная! Надо ей косу отрезать. Выеби ее посреди двора, чтобы знала свое место!

Ива и бабка, подлизы эдакие, молодой хозяйке подпевают.

- Она убежит к отцу, если косу не отрезать и не выпороть ее крепкими прутьями. Тогда она точно раба, которую никто не примет.

Даже Елена высказалась, шепчет мне на ухо:

- Чтобы она полной рабой стала, нужно заклеймить каленым железом. Так в ромейском городе Элае делали. Только раскаленное железо избавляет рабыню от надежды вернуть свободу.

- И в каком порядке нужно к Раде эти санкции применять?

После споров Травка утвердила такой порядок. А) косу отрезать, Б) снять всю одежду вольной девушки, В) выпороть толстым прутом, Г) лишить целки, Д) клеймить моим клеймом, которое поставить на заднице. Рабыне Елене поручается лечение обожженного зада новой рабыни.

А Рада стоит и с ужасом слушает, как жена хозяина и, даже, рабыни приближенные решают ее судьбу.

Голова идет кругом, опять я должен поступать не так как мне хочется, а как от меня ожидают. Жалко мне Раду, не даром у нее имя от радуги. Роста высокого - уважаю таких девушек. Сложена крепко и грудь крупная, а что она дура крикливая, то эта беда пройдет с возрастом. Коса просто шикарная у нее, а придется ее резать, срамить девичью честь.

- Раба Рада, - говорю грозно - принеси к крыльцу чурбан, что у ворот лежит.

Гордо вскинула голову, но поняла, что за неподчинение ее жестоко выпорют, а потом все равно заставят делать то, что приказано. Пошла и принесла тяжелый чурбан. Сила в девушке оказалась мужская. Дальше пошло еще страшнее. Достаю нож:

- Клади голову на чурбан.

Видимо решила, что горло ей перережу, как братцу Яру. Побледнела, покорно положила голову и глаза закрыла. Подхватил косу, одним махом отрезал ее ниже затылка и отдал Травке. Потерять косу для девушки-невесты это позор великий. Схватилась Рада за то место, где была коса и впервые заплакала горько-горько... С этого момента она уже не вольная девица своего рода-племени, а так… неизвестно, что. Травка довольная стоит и косой отрезанной как кнутиком помахивает.

- Сама свободную одежду снимешь или силой тебя заголять? - спрашивает она плачущую Раду.

Если бы ей приказали заголиться до того, как отрезали косу, возможно, не подчинилась бы Рада и сопротивлялась изо всех сил. Но теперь, опозоренная, она сразу утратила гордость и достоинство свободной девушки. Как во сне сняла девичью головную ленту. Развязала завязки на поясе, уронила поневу на землю и… остановилась. Не хватает духа снять последнее. Потом нагнулась, взялась руками за подол рубахи и медленно потянула ее вверх. Подняла до пояса и опять остановилась не в силах обнажить груди.

- Чего стала? Открывай титьки! - закричала на нее Травка, мстя за прошлое поругание.

Беспомощно оглядывает нас Рада, будто ищет чьей-то защиты или, хотя бы, сочувствия. Травка искры из глаз мечет, хозяин здоровенным ножом поигрывает, а рабыни уже за розгами отправились. Медленно потянула рубаху выше и сняла… Еще пыталась ладонями прикрыть налитые груди, но в душе уже покорилась, признала свое рабское состояние.

Для меня оставалось нерешенным, кто будет пороть Раду. Моя супруга пошепталась с Еленой и объявила.

- Надо установить на все времена правила порки. Пусть провинившихся вольных поселенцев и рабов будет пороть жена хозяина!

Понятно, не сама Травка это придумала, чувствуется наущение Елены, которая пытается верховодить через других. Но и Травка хороша, только вырвалась из беды, стала женой хозяина, а жестокость в ней уже появилась. Приму во внимание: нужно очень строго наказать Елену - пусть не прыгает выше своего рабского состояния! А Травка … ее нужно при случае выпороть. Потому, я продолжил законодательное высказывание:

- Пусть будет так, как сказала моя жена, но если провинится ОНА или мои дочери, то пороть их будет сам господин, и не при людях, а келейно.

Травка, простая душа, не поняла, что в этот момент я ее попку приговорил к наказанию. Она схватила толстый прут и обернулась к Раде.

- Сама на скамью  ляжешь или силком тебя тащить?

В порке словенские девушки понимают толк. Легла Рада на скамью, вытянулась, лицо между рук спрятала. Старуха ее вокруг талии привязала к скамье, и все трое рабынь прижали руки. А ноги свободными оставили - чтобы дрыгала ножками, задом виляла под розгой. Лежит покорное тело, попка крупная, есть где розгой полосочки рисовать.

Начала Травка ее пороть обстоятельно. Вначале только по спине, кладет красные следы розги плотно один к одному. Затем на поясницу перешла. Рада только охает под каждым ударом. Сменила моя садистка прут на более тонкий и начала ей попу обрабатывать. Тонкий прут огибает тело, сечет не только середину зада, но и бока прихватывает. Потом стала бить ниже, туда, где ляжки в зад превращаются. И закричала Рада в полный голос!

- ОЙ-ОЙ! Пожалейте! Больно! Не надо! Пощади, хозяин, я раба твоя послушная!

Понятно, низ попки - самое чувствительное место на девичьем теле, моя жена это на собственном примере знает. А когда добралась до ляжек, весь задний фасад Рады был покрыт рубцами и сочился кровью. Тут Травка взяла самый тонкий прут и стала хлестать по лопаткам, да так, чтобы достать прижатые телом груди. Розга при каждом ударе огибает тело и конец ее жалит титю. И локтями прикрыть их Рада не может, руки за голову вытянуты и держат их крепко.

После порки Рада не могла встать, ее унесли на руках. Теперь те же Елена и старуха, которые держали Раду на скамье, занялись врачеванием истерзанного тела. А Травка обняла меня рукой за шею.

- Спасибо, - говорит - это для меня лучший подарок к нашей свадьбе! Лада, милый мой, я такая счастливая!

А сама второй рукой через штаны мой член щупает. Пришлось нам бегом бежать в избу. И там, на некоторое время, превратились мы в единое существо с двумя спинами.

Ясно, что в ближайшие дни ни клеймение Рады, ни лишение ее девичьей чести не могли состояться. Новая раба лежала пластом на животе две недели. И на то же время сохранилась ее целка. Но это ее уже не волновало.

Когда Рада поднялась на ноги, она без понуканий пошла со мной в сарай. В родной усадьбе она, конечно, видела, как ее отец и старшие братья использовали тела рабынь. Поискала взглядом дровяные козлы и сама, без особой команды перегнулась через них, подставила мне щелку с девичьей невинностью. Стоит девушка Рада, широко раздвинув ляжки для удобства хозяина. От высоко поднятого зада сбегает вниз наклоненная спинка, руки до земли достают. Покорно принимает девушка рабыня руки хозяина, которые не спеша гладят влажную складочку девичьего естества, лапают и мнут тугую попку. Вот руки раздвинули складочки и твердое, горячее уперлось в сберегаемое до того девичество. Она только один раз охнула, когда мой член проткнул ее целку. Гордая девушка Рада, дочь знатного отца, окончательно превратилась в бессловесную рабыню Раду. О ней родственники и не вспоминают. Но я, в назидание им, сочинил песню.

Как отец ее за долги расплатился,

Отдал дочь на поругание.

И отрезали косу гордой девицы,

Заголили тити нежные,

Стала девушка позорницей.

Через козлы сама перегнулась,

Белый зад высоко подняла.

Щелка девичья стала мокренькой.

Господин не спешно лапал прелести –

Мял тугой задочек ей и титички.

Тут воткнулся член в нее,

И лишилась девства Рада гордая,

Что была когда-то вольной девицей.

А теперь она моя раба ничтожная.

Голосом и слухом меня природа не наделила, но когда выпью браги охотно горланю эту песню и дома, и в в гостях у своего друга Колоска. Песню эту, конечно, донесли до ушей отца Рады, но что он может сделать с одним оставшимся сыном, хотя и завел он четыре жены. Даже через поколение в его поселении мужчин воинского возраста будет меньше, чем моих потомков. Потому сидит тихо горемычный папаша, объект насмешек, и не дергается. Злопамятная, мстительная Травка слушает мое пение с удовольствием и повторяет:

- Все так и было, так и было.

Но вернусь к делам прозаическим. За прижимистым Медведко оставалась не полученной часть добычи от похода на Горобоя. Самому некогда было отправиться за ней и я послал в поселение Медведко Елену с наказом, получить с него возможно больше железа. Но какова же была моя ярость, когда она вернулась и привела с собой Зорьку, которую получила вместо двух (!) железных молотков.

Рано утром голая рабыня Зорька стояла у крыльца. Поманил ее пальцем, она подошла, и лобок вперед выставляет. Почти сформировалась девчонка за прошедшие месяцы. Титьки уже вполне… Лобок густо закурчавился волосиками.

- Ну, что, не болит больше щелка? - пошутил я.

Она рукой пионерский салют сделала:

- Всегда готова!

Это когда же они у меня этот жест подсмотрели? Улыбается до ушей. В надежде на особое внимание хозяина даже задом поигрывает. Думает, Воин ее сразу подомнет. Глупая девка, таких охочих, у меня полон двор.

Елена думала меня обрадовать этим презентом, но это очередное самовольство моей доверенной рабыни переполнило чашу терпения. Нужно было срочно ее наказать, но дела, дела.

Очень скоро к нам начали стекаться семьи и одиночки из ранее разоренных поселений или вступившие в конфликт со старейшинами. Семейные строили свои дома, одинокие селились на нашем дворе в качестве вольной обслуги. Усадьба все больше наполнялась преданными мне людьми. Среди пришедших был на удивление здоровенный парень, который не ужился в доме всевластного деда. Вот с ним я и устроил судьбу Зорьки. По началу ей упорно не везло. Крепко прилипло к ней прозвище «Зорька - порванная целка». Парни от нее шарахались. Но этот сам проявил к ней интерес и спросил меня, сколько он должен отработать, чтобы получить рабыню Зорьку. Я устроил их судьбу бесплатно, подарив Зорьке одежду свободной женщины. Теперь она ходит с большим животом, боготворит своего мужа, а тот строит на посаде дом. Даже не дом, а хоромы для множества ожидаемых со временем детишек.

Ощутимый результат дала моя победа на племенном вече. Теперь брюхатая рабыня не получала свободу с рождением ребенка, который так же становился рабом. Прекратилось выдавливание плода из животов беременных рабынь, и они перестали умирать после подобного аборта. Исчезла необходимость кастрировать мужчин-домашних рабов. Теперь рабы размножались, и для пополнения их числа не требовалось захватывать людей из соседних поселений. А это упрочняло мир в племени.

Прибилось к нам несколько авантюристов, которые возвращались после военной службы у ромеев. Я сразу постановил ввести поголовное военное обучение молодежи боевым действиям по ромейскому образцу.

ЕЛЕНА, РАБЫНЯ.

Мне снился сумбурный сон. Я стою у кафедры большой аудитории Института сравнительной истории. Идет мой доклад о жизни словен параллельного мира. На мне почему то надета рабская рубаха, поднятая до талии. Ниже этого места никакой одежды на мне нет. Когда я поворачиваюсь к развешенным на доске схемам, все видят мою голую попу и на ней клеймо, выжженное каленым железом.

Просыпаюсь вся в поту, с ожиданием какого-то несчастья. И только потом понимаю, что именно сегодня господин выжжет на моем теле это самое клеймо.

Терпение господина кончилось, когда я привела в поселение Зорьку. Я думала, что эта, еще не созревшая девчонка, доставит ему радость. Но ошиблась. Вместе с моими многочисленными попытками вмешиваться в дела хозяина это самовольство переполнило его терпение.

В то утро господин повел меня далеко из поселения. И был он мрачнее грозовой тучи. Все мои попытки играть своим телом, завлекать, манить остались незамеченными. И это было страшно, поскольку благополучие рабыни Елены держалось на интересе господина к ее телу. Господин подвел меня к молодой березке и сделал на ней зарубку ножом сантиметров на пять выше моего пупка.

- Сейчас придут насельники и заточат из этой березки тонкий кол для тебя. Мне надоели твои интриги и тебя посадят задом на этот кол. Единственно, что может спасти тебя, Елена, это правдивый рассказ о том, кто ты на самом деле. Откуда ты знаешь античных отцов медицины, где научилась перезаряжать автомат, откуда знаешь о городе Москве, который появится спустя много столетий? Говори правду.

Что мне оставалось делать. Я рассказала господину все.

- Ты, господин, правильно догадался, что рабыня Елена не принадлежит этому миру. Как и ты, я попала сюда случайно. В нашем с тобой мире я была экспедиционным сотрудником Института сравнительной истории. Время моей жизни на двести лет позже твоего. В наших экспедициях мы оставались невидимыми и могли без помех наблюдать жизнь людей в интересующую нас эпоху. Но, по непонятным причинам, механизм переноса иногда давал сбой, в результате экпедиционер попадал в иные координаты времени и оставался видимым для аборигенов.

Мою подругу забросило в глухую провинцию античной Греции. Нашедший ее козопас не стал продавать женщину в рабство, как это случилось со мной. Козопас давно мечтал завести жену, но не имел для этого денег. Найденная женщина была для него подарком богов. Козопас отвел женщину в свою горную избушку, где она разделила с ним ложе. Почти всю жизнь она провела в этой горной хижине, пряла, ткала, готовила козий сыр. Питалась тем же сыром и ячменным хлебом, утоляла жажду козьим молоком и молодым вином из их маленького виноградника. Каждый год она родила козопасу ребенка. Мальчики подрастали и уходили в город, где работали водоносами и грузчиками. Спасатели нашли ее через тридцать лет. И это была большая удача. Вернулась она больной старухой, почти забывшей родной язык.

Еще страшнее судьба двух специалистов по скифам - доктора Тейлора и его ассистента. Они материализовались среди праздника скифских вождей. Это были хорошие историки, но никто не знал, что у скифов практиковалось ритуальное людоедство. На том празднике найденных мужчин из непонятного племени отправили в котел. Все это мы узнали из записи видеокамеры, которую Тейлор успел замаскировать.

По сравнению с ними, я просто везунчик. Даже в бордель не попала и, в конце концов, стала твоей спутницей, советчицей, любовницей-гетерой. Последнее, кажется, удавалось мне лучше всего.

Ты спрашиваешь, почему я сразу не рассказала тебе правду? Почему не стала вровень с тобой - свободной женщиной и соратником? Дело в том, что я по своему характеру не боец, меня пугают рискованные авантюры. Тебе же они нужны, как воздух. К тому времени, когда мы встретились, я уже привыкла ко всему. Я спокойно отдавала себя на поругание самцам. Наверное, во мне проснулось древнее чувство подчинения, которое дремлет в подкорке каждой женщины. Этот жестокий мир провел меня через все ужасы, и сломал. Я родилась заново, уже в качестве бессловесной рабыни, готовой распластаться перед господином. Меня устраивает мое зависимое положение. Это известно тебе, мой господин и властитель.

Ты предлагал мне свободу. И тут случилось то, чего я сама не ожидала. Я говорю тебе, господин, что не хочу уходить, что мне хорошо с тобой. После того, что со мной сотворили люди этого мира, я уже не смогу жить нормальным человеком с нормальными людьми. Потому, прошу оставить меня в том же рабском положении, в котором я нахожусь. Моей платой за уверенность в завтрашнем дне является то, что я служу господину своими советами и своим телом. За эту уверенность я готова обслуживать моего господина и выполнять все его прихоти.

Мы с Воином долго стояли у кола, предназначенного для моей казни, и думали, думали о прошедшем и предстоящем.

- Ты решила окончательно, что останешься моей рабыней? Спросил Воин.

- Да - ответила я.

- Тогда ты должна и вести себя как рабыня и не принимать самостоятельных решений. Они очень мешают мне. Потому, на твое тело поставят клеймо, чтобы не забывалась. И не спорь!

Но я стала спорить. Нет, не в открытую. Я пустилась на обычные хитрости рабыни Елены, которая очень боится боли. О том, какую боль принесет каленое железо, не хотелось даже думать. Губы мои задрожали и я начала плакать.

- Ты всегда говорил, что у меня красивая попочка, а теперь собираешься ее изуродовать. Мои сисички, мои ляжки, мой животик доставляли тебе удовольствие. Зачем я тебе калечить мое тело?

- Твое тело, твоя заклейменная попа будут и дальше доставлять мне радость. - Воин сказал это твердо и ушел не прощаясь...

И вот сегодня раскаленное железо поцелует зад сотрудницы Института сравнительной истории, гетеры, да что там говорить - рабыни Елены. Кроме меня сегодня поставят клеймо и многострадальной рабыне Раде. Я просилась лечь под клеймо первой, иначе у меня не хватит сил слышать ее крик и ожидать своей очереди.

С утра около коновязи установили переносной горн. Мне не хотелось думать о том, что в его жаре нагревают клеймо, которое причинит мне жуткую боль. Меня и Раду голыми подвели к коновязи. Мы не сопротивлялись. Умолять хозяина о пощаде было бессмысленно. Клеймо нам поставят в любом случае. Поставят сразу, или вначале поколотят, затем заклеймят. А могут еще и выпороть. Я ужасно, до судорог, боюсь того, что сейчас собираются со мной сделать. Подкашиваются ноги при одной только мысли, что к моему красивому телу вот-вот прикоснется раскаленное железо.

Я и ахнуть не успела, когда меня неожиданно подхватили и положили животом вдоль бревна коновязи. Мои ноги, спущенные по сторонам бревна, туго стянули ремнем выше колен, руки завели под бревно и таким же ремнем связали в локтях. Потом привязали еще вокруг талии и за шею. Теперь, даже при всем желании, я не смогла бы сдвинуться с места. Угли излучают жар в двух шагах от моего беспомощного тела. Мой господин осмотрел клеймо и шагнул ко мне.

Когда от раскаленного железа осталось совсем немного до тела, самообладание покинуло меня. Почувствовав нестерпимый жар, я забилась в истерике, умоляя:

– Нет! Прошу вас, господин, не надо!..

Я с ужасом почувствовала, как раскаленное добела клеймо медленно приближается.

– Не надо!.. Не… АААААААААААААА!

Раскаленное клеймо прижалась к попке. Я услышала шипение лопающейся от жара кожи, в нос ударил запах паленого мяса. Меня пронзила адская боль ни с чем несравнимого страдания.

– ААААААААААА! – выла я, дергая головой.

Когда я перестала кричать, меня развязали и уложили на землю. Старуха травница поднесла к моему рту чашку с лечебным отваром. Тут я нашла силы повернуть голову и посмотреть на свою многострадальную попку. На левой ягодице вспухшая, глубоко прожженная кожа безукоризненно точно воспроизводила колесо Перуна. Сожженная черная плоть все еще источала паленый запах, а боль, разрывающая меня, была просто неописуемой. Если бы хозяин позволил, я бы выла целый день.

ПЕРВОЕ ДОНЕСЕНИЕ СПАСАТЕЛЕЙ.

В обследуемом нами мире (эпоха становления государства) найдены следы объекта «Елены-искусницы». У местных информаторов записана былина и несколько вариантов поверий. Ниже текст былины приводится полностью:

Воин хмурит очи грозные.

Помирают деточки у словен, помирают их бабы родами.

Кто орать у нас будет пашенку, лен трепать и полотна ткать,

Кто богам старинным поклонится?

Он зовет арабуев заморских,

Кличет он арабую-лекарку, он зовет Елену-искусницу.

Прилетай к нам Елена-искусница и спаси наших баб и деточек.

Прилетела арабуя-лекарка в ноги Воину поклонилась.

Ты укрой меня, грозный Воин, за мной гонятся арабуи-братья,

Милых братьев я не послушалась и словен лечить отправилась.

Говорит ей грозный Воин:

Тебя ищут среди мудрых волхвов, ищут среди светлых богов,

Но среди рабов искать не догадаются.

Ты надень рубаху рабскую, поклонись любому вольному.

Лечит чад словенских Елена, лечит триста лет и три года.

Говорит Елена Воину: полечу на родную сторонушку.

Ухватил он Елену за волосы, потащил ее к огню жаркому.

В том огне клейма греются и из черного стали белыми.

Взял клеймо из огня своей рукой и прижал его к заду мягкому.

Воет-плачет Елена-искусница, не летать ей больше по поднебесью.

Будет жить в словенах лекаркою.

Анализ текста показывает, что персонаж Елена прибыл со стороны. Будучи по статусу своему рабыней, она, тем не менее, долгое время (в тексте: триста лет и три года) исполняла обязанности всеобщего врача (педиатрия, акушерство). Оказала сопротивление местному вождю, который скрыт под псевдонимом «Воин». Истинного имени его установить не удалось. В наказание ей на филейной части было выжжено тавро, что косвенно подтверждает ее статус рабыни. Однако, после экзекуции она продолжала врачебную практику (Будет жить в словенах лекаркою). Сведений об ее казни или других репрессиях не найдено.

Учитывая солидную медицинскую подготовку, экспедиционера Елены Дмитриевы Борго, указанная былина дает нам слабую, но надежду, что мы напали на ее след.

Одновременно в среде крестьян существуют поверья, что рабыня Елена была просто наложницей местного вождя, купленная на торгу у приезжих работорговцев. В подтверждение местные жители приводят поговорку «песни петь, задом вертеть» происхождение которой они традиционно связывают с наложницей Еленой.

НОЧЬ КУПАЛЫ

Я не устаю удивляться, насколько жизнь аборигенов переплетена мистикой, как она зависит от своевременного выполнения ритуалов. Среди них один из самых важных – ночь на Купала. Готовиться к купальской ночи начинают за несколько дней. Этот главный праздник года, ритуал оплодотворения, когда «Небо с Землей и Огонь с Водой любятся». Надо помочь земле родить траву, полю – урожай, лесу – всякое зверье, а реке – рыбу. Молодежь тайно строит плоты, на которых пустят по реке костры Живого огня. Мужатые бабы перешептываются, прыскают от смеха и варят какие-то снадобья, которыми поят своих мужей накануне купальской ночи. В поселении царит атмосфера тайны и ожидания. Рабов и рабынь не допускают к этому событию, потому они с вечера накормлены до отвала и надежно заперты в клетях. Заперта и Елена, хотя постоянно просит меня позволить ей наблюдать сакральный праздник.

- Господин, не запирайте клеть. Мне интересно увидеть праздник Купалы.

Ближе к вечеру парни и девушки исчезают из родительского дома, прихватив горбушку ржаного хлеба. Потом эту горбушку будут поджаривать на прутике над огнем костра, кормить ей своего (или свою) зазнобу. На вечерней заре молодежь надевает на головы венки из зеленых веток, водит хороводы и поет песни. Все пристойно, только парни незаметно гладят девушек через одежду по титичкам и попкам.

Постепенно парочки разбредаются, рассаживаются под кустами и ласки становятся смелее. Это почти единственный случай, когда девушка пускает шаловливые руки парня к голому телу. Нет, парень никогда не решится задрать подол и заголить свою зазнобу. Но можно запустить руки под одежду и потрогать тайные девичьи места. Самые ловкие ухитряются просунуть руку в ворот девичьей рубашки и дотянуться до заветной щелки между ног. Девушка тоже не теряют времени даром. Незаметно развяжет у сидящего рядом паренька гашник, удерживающий штаны, и просунет руки… одну спереди, другую сзади. Играет его яичками, лапает за ягодицы. И оба немилосердно щиплют друг друга. После купальской ночи дней десять никто не ходит в баню – пока не сойдут синяки. При таком эротическом пиршестве никогда не бывает, чтобы в купальскую ночь девушка потеряла невинность. Случись такой срам и всему роду обеспечены великие беды, а позорников просто утопят, обоих. Потому и бережется молодежь на празднике Купалы.

После полуночи загорятся костры, настанет время жареной горбушки. У каждого костра много парочек соберется, и подзадоривают друг друга. Первой девушка кормит паря, потом он угощает свою зазнобу. Кормить непременно надо «со своего тела». Робкие подают угощение на ладошке, его надо съесть без помощи рук. Более смелая девица сядет на траву, вытянет ножки и поднимет подол до лобка – только чтобы волосиков не было видно. Горбушка лежит на плотно сдвинутых ляжках, а парень ест ее, слизывает крошки с девичьей кожи. А еще можно голые ляжки погладить и даже поцеловать их.

Травка рассказывала, что ее старшая сестра в купальскую ночь легла на живот, заголила попу и на нее положила горбушку. Ухажер ел и руками за ягодицы держался. И что такого? Голые ляжки и попу у любой девушки все видели, когда ей кровь разгоняли, но потрогать их нельзя-я-я. А тут кавалеру ее такая возможность представилась: на виду у всех (!), а не в укромном уголке, лапать голую (!) попу своей девушки.

Парни кормят девушек горбушкой «с живота». Ляжет на землю, приспустит штаны и положит угощение ниже пупка. Шлепает девушка губами по его животу, слизывает крошки, а сама нащупала через штаты напряженный член и зажала в кулаке. Ест горбушку неторопливо, чтобы подольше за его член подержаться, природные стихии порадовать. Ладонью чувствует, что проступило липкое пятно на штанах… Это хорошо, семя парня Землю и Воду оплодотворяет.  

На рассвете разожгут костры на плотах и с песнями пустят по течению. А потом… расходятся по домам отсыпаться. Впереди напряженные полевые работы, работа до самой зимы.

У женатых мужчин и мужатых баб эта ночь по-другому проходит. Тут уж я участвую в роли главы семьи. Когда наступит ночь, из домов выходят голые мужчины и их жены. Все они в детородном возрасте. Дети и старики остаются дома и не смеют нос во двор показать. Неслышно белыми тенями идут на вспаханные поля справлять свой обряд. Моя большуха Травка при праздновании Купалы ревниво следит за соблюдением своего старшинства над другими женами. Потому она идет рядом со мной и правой рукой держит мой член.

Но тут есть одна тонкость: на Купалу старшая женщина должна быть «порожней» - не беременной, поскольку это ночь всеобщего оплодотворения. Обычно Травка бережется до этого события или умело скрывает раннюю беременность. Только один раз на третьем году нашего брака она не подгадала и оказалась с раздутым пузом. Тогда ее место заняла Ива. Сорожке в этом плане не везет, каждый год она «не порожняя» и по простоте души не догадывается утаить раннюю беременность.

Мы медленно идем вокруг поля. Травка держит в кулачке мой напряженный член, я вложил палец в складочку ниже ее мохнатого лобка и тихонько щекочу клитор. Ива и Сорожка прижимаются к моей спине. У каждой одна рука на моем плече, другая гладит, перекатывает яичко в моей мошонке. Хорошо, что у меня только три жены, а каково другу Медведко с пятью женами, за что они держатся?

Нам совсем не холодно этой ночью. Со стороны реки постоянно слышатся песни и визг девушек. Травка бормочет заклинание «Земля и Вода, раздвиньте ляжки, поглотите семя», потом валится спиной на траву и задирает широко раздвинутые ноги – «делает рогатку». Я ложусь на нее, и Травка сразу закидывает ноги на мои плечи. Ива быстренько забрала в горсть всю мою мошонку. Нерасторопной Сорожке остаются только мои ягодицы, которые она сжимает как клещами и толкает, толкает меня вперед, в женское лоно моей большухи. Над полем несется крик:

-Купала, раздуй пузо!

И, как эхо, ему отвечают далекие голоса «… раздуй пузо…  раздуй пузо…»

Перед рассветом голые мужчины и женщины торопятся вернуться в свои дома – купальская ночь кончается, в мир возвращаются условности одетого тела.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Прошло десять лет. Жизнь текла монотонно. По утрам я осматриваю свое хозяйство и решаю текущие вопросы. Мужчина словен проводит жизнь в тяжелых трудах на пашне и в лесу. Моим нововведением явилась торговля солью и сдача захваченных земель в аренду с выплатой доли урожая. Поэтому я сам не хожу за плугом, а живу как боярин. Конечно, обеспечиваю на своей земле защиту, справедливый суд и безвозмездную помощь в случае неурожая. Эта стабильность привлекает ко мне все новых и новых поселенцев. Старое городище все так же окружено высоким частоколом, но ворота никогда не запираются – кто решится напасть на жилье Воина!

Старую избу Горобоя занимает его внучка, моя вторая жена Ива со своей бабкой-травницей. Елена и бабка потратили много сил и времени, чтобы обучить Иву искусству травницы и повитухи. Ива глуповата, но характера тихого и командовать другими женами не пытается. Все ее время поглощают дети, которых рожает мне регулярно. Ива дружит с Еленой, особенно после того, как я прижег зад этой рабыни горячим клеймом. В тайне от меня Ива каждый год относит ритуальное угощение на родовое буевище. Туда, где были сожжены тела Горобоя и других ее родственников. Богов у местных словен великое множество, но она почему-то особенно почитает самое тайное божество Ярилу. На все мои вопросы о нем только улыбается и отвечает уклончиво.

Я сижу в красном углу избы Ивы и рассказываю сказку про жар-птицу нашей старшей дочери Березке, которая устроилась рядышком. Это тоже нововведение. Мужчина-абориген никогда не опустился бы до рассказывания сказок своим детям. Кроме того, только у моих детей есть настоящие детские игрушки, потому - то они развиваются быстрее, растут более умными, чем дети других отцов.

Дочь Березку мы зачали, когда я лишил девства юную рабыню Ивушку. А перед тем еще и выпорол. Подумать только, этого ребенка могло не быть – по обычаям параллельного мира следовало выдавить зародыш в животе рабыни! На удивление всех соседей, я ее сохранил, а Иву «возвел в ранг» своей второй жены.

Девчушка смеется и гладит мою бороду. Ива в очередной раз «непраздная», но ее живот еще не поднял рубаху. Она хлопочет, готовится кормить меня ужином. И одновременно осуществляет целую «рекламную компанию», привлекает мое внимание к своим женским прелестям. А как же иначе? Все три моих жены ведут конкурентную борьбу за внимание мужа. Светлые боги, как хорошо, что у меня только три жены, а не пять! При моем появлении в доме Ива подняла поневу и рубашку, привязала их у пояса. Голая попка жены и светлые волосики лобка – мохнатка – мелькают у меня перед глазами. Дочери она совсем не стесняется и та воспринимает игру матери, как должное.

Ива все время улыбается, играет ягодицами. При нашей первой встрече она запомнилась мне бесконечными слезами. Плакала голой пленницей; ревела ночью в моей клетушке и когда я порол ее «березовой кашей»; всхлипывала возвращаясь в клетушку с пятном девичьей крови на заду рубашки. Сейчас она расцвела и пышным телом, и душой.

Неожиданно Ива спрашивает меня:

- Муженек ладушка, скажи, у меня красивые ляжки?

Я ловлю ее за мохнатку и тут начинается веселая игра, в процессе которой дочка пересажена на полати, а место на моих коленях заняла голозадая Ива.

***

Справа дом Травки, моей старшей жены. Она не пожелала жить в доме Горобоя и ей срубили просторные хоромы. Травка верховодит всеми женами и домашним укладом, упивается своим положением и строго блюдет все дедовские обычаи. Если она начинает зарываться, я шутливо предлагаю своей «большухе»:

- Пойдем в баню, полапаемся – намекая, что близкое наше знакомство началось именно с вопиющего нарушения одного из старинных обычаев. Впрочем, хозяйка она хорошая.

Рабыня Рада попала в полное подчинение Травки и целые дни проводит за прялкой или ткацким станком. Многие молодые рабы хотели бы взять Раду, но Травка препятствует даже такой видимости брака. В тайне от меня грозилась выдавить ребенка, если Рада станет брюхатой. Но Рада все-таки «принесла в подоле» и живет рабой несостоявшаяся родственница Травки и ребенок ее раб.

Основное мое жительство в доме большухи Травки. На лавке в красном углу занавешено мое место. Там на стене висит автомат, лежит бронник и остатки прочего снаряжения десантника. Там же, скрытый от взглядов детей, я играю телом Травки. До сих пор люблю раздевать мою большуху до гола. Это забавляет нас обоих. Уже снято все, я целую ее в пупок, а Травка шепчет «нитку перережь» - в память о нашей свадьбе. Никакой нитки и в помине нет, живот большухи многократно раздували деточки, а вспомнить ей приятно. Теперь нужно поцеловать сосочки, иначе подумает, что муж разлюбил. Травка закидывает мне ноги на плечи и в такт толчкам двигает попой, вздыхает, охает. Она никогда не встанет подо мной на четвереньки (как эта рабыня…). Елену до сих пор не любит, с трудом терпит ее присутствие в качестве лекаря.  

Травка ужасно гордится, что начало моему многочисленному потомству положил ее первенец с незамысловатым именем Первак. Сейчас это крепкий подросток. Он слышал, что его мама девушкой была обещана совсем другому, но я на поединке зарезал этого жениха и забрал невесту себе. Конечно, он не знает подробностей истории с ниткой, которая опоясывала живот его будущей матери. Главное для него, что отец с ножом в руке (против трех топоров!) завоевал право на его маму.

Я учу своих сыновей рукопашному бою, владеть ножом и мечом, стрелять из лука. Первак просит показать, как я зарезал Яра. Достаю из сарая запасное топорище, даю ему в руки и предлагаю:

- Ударь меня тем концом, где топор насаживают. – пару раз уклоняюсь, шаг вперед… и чиркаю Первака пальцем по горлу.

- Вот так, сынок, это было.

Первак дотошно любознателен. Все то ему надо знать.

- Тятя, почему ты второй и третьей женой взял рабынь, за тебя с радостью отдали бы девушку из любого рода?

- Тогда я был беден, мне нечем было заплатить вено за вольную девушку невесту. А еще мои жены из рабынь покорны и благодарны за то, что из наложниц-подстилок стали женами. И родичи жен в мои дела не вмешиваются.

- А за маму ты вено платил?

- Нет, я ее боем взял.

- А Елене за что клеймо на задницу поставил?

Слыхал, постреленок, байки своей матери о том, что Елена околдовала меня, прельстила своим телом.  

- Елена великая знахарка и хорошая наложница-подстилка. Я получил ее в награду за победу над Горобоем. Прижег ей задницу горячим железом, чтобы она не позволяла себе лишнего.

Думает Первак, примеривает к себе мужские подвиги отца.

- А у меня будет пять жен и все вольные. Для твоего сына любая невеста с радостью ляжки раздвинет и закинет ноги на плечи. И детишек от них будет еще больше, чем у тебя.

***

Слева дом моей третьей жены Сорожки. Громадная, сильная как мужик Сорожка добра, работяща, но боится Травку после того как была выпорота моей большухой. Сорожка любит меня сверх всякой меры. Для Ивы я просто данный богами муж, Травка уверена, что это ОНА меня завоевала, а у Сорожки выступают слезы восторга на глазах, когда я прихожу в ее дом. Быстренько загоняет детишек на полати, хлопочет, старается вкусно накормить меня, а потом снимает поневу, задирает подол рубахи до горла и открывает мужу сиси. Стоит молча моя третья женушка, белотелая, сдобная, взгляд просит ласки. Ну, как тут не поставить ее на четвереньки! Толстые ляжки Сорожки не дают воткнуться глубоко, когда она лежит на спине. А мы оба любим, чтобы на полную глубину… Вот и стоит подо мной Сорожка на четвереньках, попу высоко подняла и широко раздвинула колени. Втыкай в меня муженек.

Наш с Сорожкой старший сын Окунек тихонько наблюдает с полатей, как мама дразнит отца голыми сисями – для словенских детей игра мужа и жены, зачатие ребенка не тайна, все на виду происходит. Учится малолетний хитрец, запоминает, примеряет поведение отца с матерью к будущей своей невесте и жене. Парнишка уже сам рыболовные сети плетет, рыбу ловит, ножом режет деревянные ложки. Все пуговицы на моей рубахе вырезаны его руками.

Этот мир жесток и в своих сыновьях хочу воспитать качество бойцов и жестких лидеров. На ежегодном разгоне крови девушка учится быть покорной мужчине и умению терпеть боль. А жених без жалости порет прутом свою девушку и постигает науку повелевать. Через насколько лет станет мой Окунек парнем и надо будет подарить ему девушку-рабыню. Пусть валяет и трахает ее на сеновалах. Подаренной девушке, не смотря на ее рабское состояние, будет страшно и стыдно, когда подросток поднимет до горла подол ее рубашки. По-хозяйски он будет трогать хохолок между ляжек, повернет ее и станет мять половинки молодой попки. Затем наступит очередь твердых титичек. Будет щупать и мять их молодой господин, будет учиться повелевать. А ты раба стой, держи рубашку у горла и жди, когда он соизволит повалить на спину и лишить девственности.  

А может быть лучше подарить мужатую бабу рабыню, чтобы сразу обучила паренька всякой премудрости? Поставлю голыми у крыльца трех-четырех баб рабынь. Насельники, конечно, сбегутся «что такое, почему столько голых рабынь, за какую вину наказывать их будут»? А я позову Окунька:

- Приготовил тебе, сынок, подарок ко дню рождения. Подходи и выбирай любую. Да, не торопись ты, осмотри и с зада и с переда, пощупай каждую. Тогда и выберешь, которую из них взять на сеновал.

Доброй маме Сорожке будет неприятно, она хорошо помнит, что сама когда-то стояла голой рабыней на торгу. До сих пор приносит жертвы Матушке Воде за то, что я купил ее, сделал своей третьей женой. Но надо сынка учить, и не только рукопашному бою. И он, и Травкин старший сын Первак уже сейчас могут на кулаках в одиночку выстоять против троих сверстников. Главное научить их повелевать телом и душой других людей.  

Но это еще не к спеху, будет время подумать.

В гости к Сорожке часто забегает Зорька с очередным ребенком на руках. Бывшая «порванная целка» вполне счастлива в доме своего мужа, но надо же посекретничать с подружкой. Зорька тараторит, учит Сорожку славенским премудростям, передает сплетни и обе страшно рады встрече.

У ворот домик бывшей сотрудницы Института сравнительной истории моей любимой рабыни Елены. Видимо, она всегда имела душу прирожденной рабыни, потому простила тот факт, что я прижег раскаленным клеймом ее задницу. Интриговать больше не пытается, как и прежде, готова ублажать своего господина «лежа, сидя, стоя, спереди и сзади». Но теперь я ценю не столько ее искусство в любви, как умение подать умный совет и медицинские таланты. Мои жены знают, что я до сих пор заваливаю Елену и трахаю ее всеми способами. Елена так и не захотела родить ребенка и стать свободной. Положение любимой рабыни ее вполне устраивает, она спокойно носит рабскую рубаху. Вреднючая Травка мечтает выпороть Елену, но понимает, что это ей даром не пройдет. Тем более, что женщины поселения уважают Елену, как знатную повитуху – все роды она принимает. В том числе и у Травки.

СЕМЕН ИВАНОВ, КНЯЗЬ.

Бывшее поселение Горобоя превратилось в крепость, а, затем, в городок. Причина этого была в стабильности. Я прекратил свары между окружающими поселениями, старался разрешать споры по справедливости. За это соседи платили нам пятую часть своих доходов и мы перестали нуждаться.

И все было хорошо, пока на один их родов не напал отряд мореходов. Они обратили жителей в рабство и вознамерились навечно обосноваться на этой земле. За помощью обратились ко мне, а я объявил сбор всех мужчин и умеющих стрелять из лука женщин для военного похода. Пришло и много женщин с детями. Не для боя, но нужно и еду сготовить, раненому воды подать, да мало ли что потребуется. Мои жены Травка, Ива и Сорожка не отстали от всех, прибыли с грудничками на руках. Собрались все, но нас было мало, по сравнению с числом мореходов. Самый слабый из этих профессиональных воинов, был сильнее в бою, чем лучшие из нашего полуобученного ополчения.

Собравшемуся ополчению были выданы такие установки:

1. В ближний бой не вступать, поскольку мореходы сильнее в рукопашной.

2. Действовать из засады и на расстоянии, стрельбой из луков.

3. Запасов у врага немного, будем брать их измором.

Но чувствую, что мужики в растерянности, непривычно пахарям выходить на профессиональных воинов. Тем более, что значительную часть моего войска составляли бабы и девки, из тех, что метко стреляли из луков.

Родичи Медведко привезли на телеге старого волхва для поддержки потусторонними силами. И тут он почувствовал, что требуется моральная поддержка не только Перуна и Сварога, но и всех мелких божков.

- Походным князем быть Воину и всем его слушать без споров. - сказал старый волхв.

Потом дед долго чесал лысину и изрек, что нужен святой обряд, который не исполняли уже десять поколений. Все женщины, невесты и молодые девушки у которых еще и женских кровей не бывает, должны в один день под мужчинами и неженатыми парнями ляжки раздвинуть и ублаготворить воинов перед их ратным подвигом. И отказа чтобы никому не было - кто кого сгреб, тот того и поимел.

Засомневалось мое войско. Жены под мужей лягут, тут все понятно. И на чужую жену лечь можно ради святого дела, а вот как с невестами и молодыми девчонками быть? Парни и девки кричат.  

- Так всех девок перепортят, как им потом на свадьбе перед женихами быть? Поросенка резать и его кровью зад у рубахи мазать?

На то волхв вынес решение. Которых нельзя поиметь в женское лоно, тем член-уд вставлять между ляжек. Там и двигать, а изливать семя на живот девушки. А можно и в зад поиметь, втыкая уд внутрь или просто между половинками зада. Там и излить мужское семя.

Веселье, шум, крик и новые вопросы:

- Между ляжек или между половинок задницы сухо, там члены свои сотрем.

А девки-невесты в ответ:

- А мы горшочек сметаны припасем, маслицем смажемся.

- А как брюхатым быть? Им тоже под мужиков ложиться?

- Которые на сносях или в других всяких болезнях, тем в святом действе не участвовать. А для отлички, всем женским участникам - бабам, невестам и молодым девкам - с утра подолы сзади поднять и над поясом укрепить. А, поскольку парням и мужикам иным нужно любовный напиток испить, а какие невесты и девки захотят слабительным очиститься, бабам травницам те травы варить. А святое действо начинать на восходе на третий день от нынешнего.

На мой взгляд затеянный волхвом Великий Перепихон мог принести моральную пользу - заставит поверить в нашу победу. Как писал лев Толстой: самое важное - это дух войска. А, раз так, то быть посему! Еще мне думается, что на том действе на меня найдется много желающих женщин и девушек (кто кого сгреб...). Потому следует поклониться Елене, чтобы изготовила любовный напиток, после которого мы с Ладой неделю сношались без перерыва.

Накануне Великого Перепихона мы с Травкой вдоволь наигрались в постели. Я спокойно лежал, созерцая колыбели двух наших детей.

- Знаешь, завтра бабы и девки, скорее всего, организуют настоящую охоту за мой и тебе ничего не достанется.  

Травка села на постели, подобрав колени. Потом по-бабьи подперла рукой щеку и пригорюнилась.

- Меня тоже будут многие домогаться, но я отдамся самым молодым парням. Возможно, они скоро погибнут в бою , да так и не узнают женского тела.

Травка женщина видная, молодая и красивая. Да еще она жена вождя - походного князя. Многие молодые парни не раз бывали в нашем поселении, видели Травку, которая будила в них юношеские мечты. Во все времена психология подростков одинакова. В них просыпается желание, но нет опыта, нет знания. Вспомнил свою немую влюбленность в школьную учительницу. В общих чертах я пересказал Травке эти юношеские грезы и предположил что-то подобное в поведении ее завтрашних ухажеров. Ее ответ сводился к максиме: «эпоха была другая и харчи не те». Время показало, что «патриотический порыв» Травки не оценили, и она получила от подростков на орехи.

ВТОРОЕ СООБЩЕНИЕ СПАСАТЕЛЕЙ.

Переместившись на 200 лет назад, мы собрали сведения о рабыне Елене, которые во всех случаях связаны с былинами о легендарном вожде по имени Воин. Тексты приводим полностью.

… красу-девицу звали Травкою.

Пышногрудая, крепкозадая, на румяных щеках брызжет свет зори.

Травы перед ней расстилаются, деревья пред ней расступаются.

Лисы ей хвостами дорогу метут, ежи лесные грибы несут,

А синицы берут спелу ягоду и всегда у нее полон кузов.

Ты отец мой, светлый батюшка, ты забыл задобрить лесных богов.

Осердились боги грозные и послали медведя злющего

Порвать- заесть красу нашу Травку девицу.

Заревел медведь, зарычал медведь и пошел искать Травку девицу.

Зарыдала Травка девица, с красным солнышком прощается.

Услыхал тот плач удалой боец, молодой храбрец,

По прозванию Воин Войнович. Не отдам я красну девицу

Медведям на растерзание, вранам черным на клевание,

Лешакам на поругание. Разорвал он медведя да на сто частей.

Улыбнулась Травка Воину, улыбнулся он красавице.

И раздулось пузо девичье, поняла она, что брюхатая…

Мой родимый светлый батюшка, как приду к тебе позорницей?

Что отвечу своей матушке, когда спросит: от кого в подоле принесла?

Славный Воин улыбается: ты, душа моя, не позорница,

Ты жена моя любимая.

Отправляет Воин Елене посыл на коже телячьей.

Ты, Елена, рабыня любимая, завари ты травы добрые

И попотчуй жену мою Травушку от семи недуг и от трех смертей.

Присылает Елена бересту: будет сделано, мой господин.

Былина о женитьбе Воина содержит интересный элемент. И Воин, и рабыня Елена грамотны, посылают друг другу письма. И это в полностью бесписьменную эпоху. Былина, несомненно, дает указание на время и место пребывания в этом мире «поглощенной временем» экспедиционерки Института сравнительной истории Елены Дмитриевны. Личность Воина выглядит все более туманной. Исходя из факта его грамотности, некоторые спасатели придерживаются мнения, что этот человек так же относится к числу «поглощенных временем».

Другая легенда, повествующая о втором бракосочетании Воина, так же включает упоминание о рабыне Елене и об их грамотности:

Злой старшина Горобой над соседом насмехается, он поймал Беляна, дитя малое, и сломал ему руку правую. И насупил Воин брови грозные, вынимает он Большой нож и кидает его в небо чистое. Полетел тот нож птицею, над лесами летит и реками, он летел три дня и три ночи. И попал прямо в грудь Горобоеву. Тут ему и смерть пришла. Но остались у него внуки малые, нет у них теперь защитника. Приютила Елена рабыня внучку Ивушку. Приютила, приголубила. Посылает она бересту писанную ко владыке своему Войну сильному. Ты детей сиротишь, внуки слезы льют, некому о них позаботиться. Я одна раба твоя верная приютила внучку Ивушку. Ты возьми ее в жены. Присылает Воин грозный кожу телячью. Возьму в жены младую Ивушку, я раздвину ей ноги белые и раздую пузо детишками. Дам за ней вено богатое, под защиту возьму всю родню ее.

Елена явно не была обычной рабыней, она укоряет своего господина за убийство, сватает ему невесту, а он подчиняется этому решению. Если этот персонаж отождествить с нашей потерянной экседиционеркой, то становится понятным ее влияние на своего покровителя. Трудно установить, овдовел к этому времени Воин или он взял вторую жену, как это практиковалось у многих племен. Но факт переписки наших персонажей несомненен. В связи с этим, мы продолжим поиск в более ранние эпохи.

Выражение «раздую пузо» в отношении беременности встречается только в этих легендах, их не отмечено в былинах иного содержания. Возможно, это выражение было введено в обращение одним из наших персонажей. В таком случае, его можно использовать в качестве маркера при поиске интересующих нас лиц.

ТРАВКА, ЖЕНА ВОИНА-КНЯЗЯ.

Войско, и сопровождавшие его жены, невесты, подростки, размешалось в ближайших в супостату поселениях. С утра женщины и девушки вышли доить коров уже с поднятыми на заду рубахами и поневами. Доили коров, сверкая голыми задницами. Молодые парни кружили по дворам, высматривая своих невест. По их молчаливому согласию, первым поиметь девушку-невесту мог только ее жених, а дальше… А дальше другие, сколько у нее силы достанет. Будет она зажимать уд парня между своих ляжек. Парень будет двигать удом вдоль девичьей щелки, не проникая внутрь и не нарушая девичью честь.

А, может быть, девушка смажет сметаной между половинками попы. Подставится парню, а он вставит свой уд между половинками, сожмет их руками крепко и начнет двигаться, скользя между смазанных ягодиц. Будут так делать лежа или стоя, кому как лучше. А который парень посмелее, да понахальнее, тот нажмет и войдет удом в заднее отверстие чужой невесты. Эту «заднюю целку» ломать можно, ее сохранность обычаи предков не защищают. Только сами девушки и женщины ее защищают, хоть она и «задняя целка», а все равно больно, когда ее нарушают. Когда девушка устанет, то опустит подол и выйдет из священного действа.

С утра я покормила грудью трехмесячную дочку. Потом подоткнула подол и выставила на обозрение свою попочку. Мой муж не любит слова «задница», говорит, что это неугодное богам ругательство и называет это место у меня попочка. Недавно он напомнил, как, я еще невестой Яра, парила его в отцовской бане и тихонько попросила меня полапать. Тогда, говорит, он и заметил, какая у этой девушки красивая попочка!

Вышла я во двор, полный мужчин и молодых парней, ожидавших, когда из изб появятся женщины. Я сразу же поманила пальцем совсем молодого паренька, который смотрел на меня горящими глазами. Как он кинулся ко мне! Сразу схватил рукой за попку и неожиданно для меня сказал:

- Подставляй жопку!.

- Паренек, пойдем в избу, на лавочку. Я вся твоя буду. Даже распущу завязки, и ты можешь сунуть руки за ворот и полапать мои сиси. Они сейчас мягкие, молочные. Я не девушка – баба, меня и в кунку можно. Если понесу, родит твоего ребеночка жена походного князя. Он уже двумя руками держится за половинки и направляет меня к сараю.

А в сарае голая девчонка с молодым ухажером устроились. Совсем еще молодая, не уронила первую кровь и не надела поневы, тити у нее только расти начали, а туда же, услужить воину. А тому воину всего то лет четырнадцать! Стоит она в наклон, попу выставила и ладошками спереди и снизу свое девичество прикрывает: «только не туда, только не туда! » Раззадоренный мальчишка вставил своего «петушка» между половинок ее попки и надавил… Запищала его зазноба, завертела задом, но уже поздно – насажена ее попочка на «мужской корешок» паренька. Делать нечего, уперлась девочка руками в ларь и заиграла. То колени немного согнет и вроде присядет, то на цыпочки поднимется, вправо-влево задом виляет. И получается у нее не хуже, чем у бывалой бабы. Всеми силами старается. Если не погибнет паренек в этой войне, непременно ее женихом станет. Будет на скамейке ей кровь разгонять, а она показывать ему «симпатию» высоко поднимая попку под розгой. А потом и поженятся и нарожают славных детишек.

Мой «ухажер» надавил мне на шею и положил животом на кладку мешков. Я и не заметила, как он спустил штаны. Член у него не как у мужика, еще детский - твердый остренький «петушок». Вставил его между моими половинками и давит глубже… Воткнулся в заднюю дырочку (да так больно!) и начал во мне качаться. Много лет, как я баба, но такого со мной муж не делал. Парнишке движется во мне, а я думаю: говорят мой муж **** в зад рабыню Елену. Интересно, ей так же больно было?  

Лежу животом и сисями на мешках, как туша забитой телки. Ни обнять, ни приласкать его не могу. А ухажер торопится, мою заднюю целку ломает. До этого он ни женского, ни девичьего тела не пробовал. Только паренька надолго не хватило. Дернулся несколько раз и излил в меня семя. Потом начал гладить мою попочку, а подняться мне не дает. Давит мне на шею, прижимает к мешкам.

- Ты - говорит - красивая. Если твой муж погибнет в бою, выходи за меня замуж. Я и тебя и твоих детишек любить буду. И новых детишек много народим. Эх, несмысленышь! Где ему прокормить жену с детьми!

Встала я, погладила его по лицу. Думаю, когда он состарится, вот хвастать будет, что на священном действе жену походного князя подмял, в зад ей воткнул!

После него еще трое молодых пареньков ко мне подходили, но все правильно делали. Перевернули меня на спину и задрали одежду спереди. Я их ногами обнимала, целовала в губы и только шептала:

- Не торопись, ладный мой, не спеши, а то упадет твой петушок, всей радости не получишь.

Помнила я, как Яр надо мной торопился и через то не смог меня бабой сделать. Намяли ребята мои сиси так, что на рубашке выступили пятна молока. После них опустила подол - пора идти дочку-ладу кормить. И больше в тот день из избы не выходила, притомилась очень. А муж мой Воин, как жеребец, весь день мужатых жен и девок-невест охаживал, не зря его рабыня Елена любовным напитком поила. Ох, и доберусь я когда-нибудь до этой Елены. Всю кожу сдеру розгами, чтобы перед моим мужем задницей не вертела! Или еще одно клеймо каленым железом поставлю.  

СЕМЕН ИВАНОВ, ПОХОДНЫЙ КНЯЗЬ.

В утро всеобщего священного сношения я вышел из дома поздно, но меня терпеливо караулила молодая девчонка, которая совсем недавно уронила первую месячную кровь и надела поневу взрослой девушки. Подскочила ко мне, крутнулась, показывая голый зад:

- Ты, князь, мой! Я первая!

Сел я на стоящую во дворе лавку, спустил штаны, а девчушку себе на колени верхом посадил. Оказывается, она заранее ляжки сметаной намазала. Вложила она между ляжками мой член-уд, ножки сжала, попой вперед-назад вертит, в меня упирается. Девочку я подхватил под бока и начал поднимать и опускать. Это, конечно, не сношение, а онанизм с использованием молодой девчонки вместо своего кулака. Головка моего члена скользит вдоль девичьей щелки и все время выглядывает около ее лобка. Любопытная девица накрывала ее рукой, а когда я разрядился, вся сперма оказалась на ее ладони. Слезла с меня, держит лодочкой руку со спермой.

- Пойду, покажу подружкам, пусть знают, что я на мужском колу у походного князя сидела! Пусть завидуют!

И только сейчас я заметил, что рядом с нами к стене избы прислонилась Лада, которая  пришла в ополчение за своим Беляном.

- Здравствуй, - говорю, даже не одевая штанов - как дочка растет?

- ТВОЯ дочка здорова, а больше детей боги не дают. – И вдруг со слезами в голосе – Раздуй мне пузо еще раз!

Закрыла руками лицо от стыда – ведь не святого действа просит, а по-настоящему, ребенок ей нужен… Повернулась лицом к стене. Подол у нее поднят, Даже не до пояса, а к плечам приколот, виден не только зад, но и поясница, узкая спинка. А на заду бледные полоски от  розги.

- Это кто же тебя постегал? – спрашиваю.

- Муж, чтобы к тебе сегодня не ходила. Но я все рано пришла. Сделай милость, пойдем в сарай.

- Ну, пойдем, только не знаю, получится ли: первую сперму девчонка в ладошке унесла.

Встал, натянул штаны и пошел за ней. Идет она с голым задом к сараю, ягодицы играют, перекатываются. Ох, и хороша баба, но дураку досталась. Идет через двор, полный баб и девок с завернутыми подолами. Все нас видят, но никто не пытается меня перехватить. Понимают, что дело нешуточное.

Вошли в сарай, прикрыли за собой ворота. Лада подошла к копне сена, сняла головной платок и распустила по плечам косы. Вот и  понева упала на землю. Взялась руками за подол, стянула через голову рубашку. И стоит передо мной с голыми сисями, будто перед мужем своим законным. Потом опустилась на колени и сняла с меня постолы. В этом мире многие женщины меня разували, но почему-то склоненная к моим ногам голенькая Лада кажется особенно желанной. Взял ее одной рукой за сисю, а другой под попку и поднял с земли эту мать моей дочери. Не любовь, не страсть нас тогда свели, а дурость ее мужа и воля старших в роду.

Чувствую, всем телом она готова обвиться вокруг меня, как хмель вокруг ветки, щекой к моей груди прижалась. А мои руки гладят и мнут ее ягодицы. То разведут их в стороны, то вверх приподнимут. После родов пополнела Лада, задочек у нее стал шикарный!

- Я раздвинусь широко, пусть засунет глубоко – шепчет Лада, вспоминая, как мы ее дочку делали. И с ехидцей добавила – как мне лечь: попкой вниз или попкой вверх?

Как она обнимала меня ногами! Елена-клейменая попа хитрыми травами превратила меня в быка производителя. Я засунул член Ладе, наверное, до самого пупа! Ничего, это не девочка Зорька, Лада баба крупная, рожавшая, повредить ее невозможно. Работает подо мной баба, кункой навстречу члену подается (пусть засунет глубоко!), а сама заговор шепчет:

- Будет пояс расширяться, будет пузо раздуваться…

Потом сбилась и только бормочет: «маленький ребеночек, маленький ребеночек»…

Почувствовав приближение конца, я воткнулся до отказа и излил сперму, наверное, прями в матку. Отдохнул, поставил ее на четвереньки и повторил урок. Стоит Лада «раком», груди мотаются, в волосах сено застряло, но зад держит высоко и кункой подается мне навстречу очень даже качественно!

Ух! Отработали! Лежим, отдыхаем, а Лада целует меня и шепчет:

-Возьми меня себе – хоть женой, хоть рабой!

- Ах ты моя толстозаденькая, как же я смогу тебя взять, – отвечаю – у тебя ведь муж есть!

- А ты его убей – говорит.

- Что же ты говоришь! Зачем меня на черное дело толкаешь! Да, не будь сейчас в тебе мое семя, выпорол бы тебя по пышному заду, чтобы глупые мысли оставила.

Шлепнул я ее и прогнал из сарая.

ВСТРЕЧА С ЯГОДКОЙ

Еще не закончился день Великого Перепихона. Злой я был после разговора с Ладой, потому и обошелся так грубо с девушкой из дальнего рода. Не знаю, для чего я это записал, зачем перевожу телячью кожу, предназначенную для более важных историй. Может потому, что чувствую себя виноватым.

Видать давно ждет меня эта девушка, стоит и переминается с ноги на ногу. Небольшого росточка, конопатенькая, остроносая – поглядеть не на что. Одета не по нашему, не по словенски. У наших девушек вверху на рубашке просто отверстие – только голову просунуть, у баб мужатых спереди на рубашке разрез зашнурованный. Это чтобы без хлопот сисю достать и ребенка накормить. А у этой рубашка тоже с зашнурованным разрезом, а по краям его вышивка-оберег от злых сил. Получается что-то вроде украинской вышитой кофточки. Но явно девушка, а не баба мужатая – непокрытые волосы в одну косу заплетены, на широком пояске привешены обереги девичьи, а не женские.

Вышла Лада, и она сразу шмыгнула в сарай, ко мне потянулась. Я не мог понять одного, двор полон парей, почему они до сих пор не подмяли ее под себя. Все оказалось просто, она до того подол не поднимала и только сейчас задрала сзади поневу и рубашку, повернулась ко мне голой попкой. И еще шутить пытается эта пигалица:

- Всегда готова для тебя, князь походный…

В голосе робость чувствуется, но взгляд твердый, решительный. Попка узенькая, почти детская. Где уж такой мужика привлекать. Словены любят девушек в заду широких, с пышными грудями, чтобы было что погладить и потискать. Когда молодежь гулять соберется, становятся в круг и песни поют. Каждый парень свою девушку обнимает. Спереди все пристойно выглядит. А если со стороны посмотреть, видно, что парень руку закинул за спину девушки и положил ладонь на ее попку. Кто просто поглаживает свою зазнобу, а кто и ухватил всей пятерней за мягкое место. Что ж, молодым парням первое удовольствие полапать девушку, да и ей приятно. Не случайно когда-то Травка сама предлагала мне пощупать ее прелести.

- Что же ты не с женихом своим священное действо справляешь? – спрашиваю.  

- Нет у меня жениха – мы Чудины народ бедный, приданого на всех девушек не набираем. Да и не нужны мне эти парни, больно глупые, мне с ними скучно. А тебе, храбрый Воин, я готова и тити показать, дам полапать их.

Повернулась передом и берется руками за тесьму, которой разрез на ее рубашке зашнурован. Торопится развязать и свои недозрелые тити выпростать. А чего там показывать: титьки маленькие, едва рубашку топорщат.

- Отставить! – говорю – Мужу, позорница, будешь титьки показывать. А для лапанья у меня жены есть, да и рабынь в родном поселении достаточно.

- Простого мужа мне не надо, а Воину готова отдать свое девство. Никому я не обещалась, под розгой «симпатию не показывала» и только батюшка мне кровь разгонял.

- Как звать тебя? – спрашиваю.

- Ягодка из рода Утки племени чудинов.

- Слушай, Ягодка из рода Утки. Мне трех жен хватает, новая не нужна. И девушек я переломал немеренно. Но могу подарить тебе большое приданое, любому жениху мало не покажется – я человек богатый.

Она, вроде как обиделась, нос вздернула:

- Не в жены прошусь, нетронутость приношу тебе я, никем не тисканная.

Что за притча? В том мире девушка без жениха чудо небывалое, явление позорное для рода. Девушка должна замуж выйти, детей рожать, чтобы продолжался род, а эта словно бравирует своим одиночеством. И почему не тисканная? Укромные ласки у молодежи дело обычное. Верно, разгоняет парней своим независимым характером. Потоскует маленько от одиночества и повесится на своем пояске, как у них, чудинок, заведено.

Или гордая очень эта разборчивая невеста? Обычные женихи не устраивают – принца ей подавай. А за неимением принцев в здешних местах я потребовался. И прогнать ее нельзя, потому в этот день никому не должно быть отказа.

Возможен был и другой вариант. После всех моих подвигов и нежданно свалившегося богатства местные воспринимают меня, как нечто запредельное, почти как божественную силу. И к этой высшей силе порой желают прислониться. У аборигенов сложилось убеждение, что мой мужской член приносит женщинам удачу. Действительно, таких случаев набралось достаточно:

Первый случай - ничтожная и ни на что не годная рабыня Елена. В доме Медведко валяли ее на соломе все, кому не лень было, ничего стоящего в ней не находили. Но вот легла она под Воина, и теперь живет защищенной и обеспеченной. Что из того, что ей задницу прижгли горячим железом – на то она и раба.

Неродиха Лада после меня дочку принесла.

Зорьку по-хорошему должны были на победном пиру затрахать до смерти в качестве «нежного мяса». После того, как я ее изнасиловал, стала свободной женщиной, удачно вышла замуж и счастлива.

Рабыне Иве, которую я лишил девства, не только не выдавили нечаянного ребенка, она стала женой Воина. После того штурма городища изнасиловали множество женщин. Где они сейчас? Кого на торгу купцам продали, которые рабынями бессловесными у Медведко стали. Одной Иве счастье привалило. А почему? Раскинула она ляжки под Воином и засунул он член Ивушке до самого донышка…

Отвергнутая женихом Травка, должна была утопиться от позора, а она стала большухой в богатейшем доме, Все почему – добилась правдами и неправдами внимания Воина. Теперь положение ее в обществе - о-го-го, не достанешь!

И, наконец, купленная на торгу рабыня Сорожка. Уродина-громадина (по меркам словен), ничтожная рабыня. Мало что ли рабынь ежедневно под господином ноги раздвигает, да так и проводят всю жизнь на скотном дворе. А эта… Дом у нее, достаток, детей целая куча, любовь и внимание мужа.

Может быть, и эта девка неразумная принесла свою нетронутость в расчете приманить счастье. Было уже две попытки подложить под меня девушку. Один раз папаша постарался. В другой раз жених зазнобу привел: «выеби, Воин, мою невесту, подари ей счастье». Вот так… И не имел ничего против, если она станет брюхатой, «это хорошо, если раздуешь моей девушке пузо».

Во мне еще злость кипит от предложения Лады убить ее мужа. Потому решил я эту гордячку проучить. Не знает дурочка того, что запредельная сила может неожиданной стороной обернуться. Вроде того, как при заключении договора человека с дьяволом. Ты выгоду мечтаешь получить, а у него свои резоны.

- Будешь и мятая, и тисканная, как того пожелала – говорю ей. - Раз того сама просишь, возьму твое нетронутое девство, не то, что у тебя между ножек, а то, что в твоем задочке.

Я до того я ни одной женщины, кроме Елены, в попу не поимел. Ну, Елена особая статья. Получалось с ней так, будто тактичная, очень любящая женщина сама хочет доставить тебе новое удовольствие. Очень даже романтично это у нее выходило. То, что сегодня творили парни с задами девушек, воспринималось ими только как имитацию полового акта. Не больше. Но уж эту девицу я буду трахать в попку по полной программе.

Ягодка побледнела от неожиданности, губами шевелит, а ничего сказать не может. Взял ее руками за титьки – прямо через рубашку. Ягодка немного дернулась, будто отскочить хотела. Понятное дело – недотрога, никогда еще мужская рука не прикасалась к ее холмикам.

Я, как бы со стороны, наблюдаю за Ягодкой, пытаюсь проникнуть в ее чувства. Мнет мужчина ее титечки, но не больно, а почти нежно. От этого титечки напряглись, стали твердыми, как незрелые яблочки. А он нащупал сквозь рубашку сосочки, перекатывает их пальцами, потом прищемил и потянул на себя. Так сильно потянул, что Ягодка, сама того не желая, шагнула вперед и встала почти вплотную к грозному Воину. Он такой высокий, что приходится смотреть на него снизу вверх. Потом мужским от него разит и еще грозной силой. Знает Ягодка сколько славных мужей он убил в разное время. Ой, что-то будет, что-то будет!

- Поцелуй меня – шепчет Ягодка, а сама глаза закрыла.

Взял я ее руками за голенькую попку и поднял девушку. Когда ее голова оказалась на уровне моей, крепко поцеловал. Висит Ягодка, вернее сидит на моих ладонях, вытянутые ножки до земли не достают. А я довольно грубо мну ее девчоночьи половинки, которые сжались под моими пальцами. Думаю «вот так, девка неразумная, никем не тисканная, теперь будешь щупанная и мятая во всех укромных местах». Потом опустил на землю и повернул ее к себе спиной:

- Ложись – говорю строго, и к мешкам с зерном подтолкнул.

Она попыталась животом вверх лечь, но я надавил ей на спину.

- Наклонись и ложись пузом на мешки, подставляй мягкую задницу.

Наклониться то, она наклонилась, но руками попу прикрыла от стыда. А чего стыдиться – сама подол задрала, сама напросилась, да и действо священное допускает нетронутую девицу в зад поиметь. Я преодолел слабое сопротивление и переложил ее руки вперед, за голову и Ягодка спрятала лицо в ладошки.

Неспеша стал гладить и легонько щипать ее ягодички. Да, девчонке еще расти и наливаться, и не только титями. Зад едва начал раздаваться в ширину, женский жирок на попе еще не накопила. И все тело совсем не гладкое, скорее худенькое. Может и правда, род их беден и кормежка у подростков скудная.

Поглаживаю, похлопываю ее совсем не пышное седалище. Гуляют мои руки от талии, по ягодичкам, на девичьих ляжки, а потом обратно в том же порядке. Ягодка стоит спокойно, больше не дергается, только изо всех сил сжимает половинки попки. А как в нее воткнуться? Никакой сметаны или масла для смазки она не приготовила, просто не думала, что придется с задней невинностью расставаться. Елена другое дело, та умеет заднюю дырочку расслабить и меня принять.

Потрогал пальцами ее щелку – мокренькая. Вот и хорошо, теперь членом потереть там, девичьим соком смазать. Глажу членом по щелке, а она, родимая, начала навстречу мне подаваться. Но я уже собрал пальцами остатки сока, растянул, раздвинул ягодички и смазал вокруг ануса. Задышала Ягодка, почувствовав, как половинки ее попы растянули в стороны. И вот прижался ее дырочке твердый мужской кол.

Охнула Ягодка и начала всхлипывать. Держат ее мужские руки за бока в том месте откуда ляжки растут. Потянул я на себя Ягодку и надел девичью попку на твердый член. Но кричать-пищать гордая девица себе не позволяет. Больно ей, но лежит покорно, в такт моим толчкам трется титечками о мешки. Но мне так не интересно, прекратил движение и шлепнул по ягодице.

- Не лежи как туша зарезанная, играй попкой. Раз напросилась, так верти задом. Виляй из стороны в сторону и сама на член насаживайся.

И начала она двигать попкой, вилять и, даже, навстречу моим толчкам подаваться. Но плохо у нее получается, неумело. А я не спешу: вытащу член почти полностью, подожду и коротким толчком загоняю его снова, вминаюсь животом в ягодицы. Не скажу, чтобы удовольствие получил, так обязанность выполнил и возомнившую о себе гордячку наказал. Оттрахал Ягодку, а она лежит и попку свою больше не пытается прикрыть.  

- Все, вставай. – говорю – В святом действе участвовала, свое получила и девичество для будущего мужа в целости и сохранности.

Разогнулась Ягодка, опустила подол, лицо в слезах, глаза злые.

- Все рано – говорит – я тити только тебе покажу, походный князь.

Вышла из сарая и пошла со двора.

***

История эта была с продолжением. Мы изматывали нурманов засадами, но и они порой неожиданно нападали на нас. В тот день с моим другом Колоском и с небольшим отрядом я патрулировал окрестности захваченного поселения. К этому отряду пристала и Ягодка. На свою беду втерлась она - единственная девица среди мужиков. Попали мы в засаду и мне влепили в грудь из пращи камнем. Боль была такая, что я задохнулся – позже оказалось, что у меня сломано ребро.

Нападавших было немного, в короткой схватке их отогнали и занялись мною. Стоять то я стою, но пошевелиться не могу от боли. Колосок волнуется, по его твердому убеждению я заговоренный, меня ни топор, ни стрела, ни праща не берет.

- Князь, что делать? Ты только скажи нам.

А что говорить, по опыту в прежнем моем мире знаю, что нужно туго забинтовать груды и тогда боль отпустит. Выдавливаю из себя:

- Куртку с меня снимите и надо грудь очень плотно забинтовать полотнищем…

Колосок озирается – где полотно взять, чтобы забинтовать меня. И тут его взгляд упал на Ягодку, которая тоже ко мне сунулась. Решение словенского старшины было простым. Мужская рубаха короткая, из нее длинного полотнища не получится, а вот ее девичья рубашка длиной до щиколотки и будет в самый раз.

- Раздевайся, девка, снимай рубашку! Будем князя раненного ей пеленать.

Все мужики на нее уставились и торопят.

- Давай быстрее, не копайся!

- Это тебе не на вечерке забавляться, надо раненому князю помогать.

А на Ягодке, по местным обычаям, только и одето, что понева, да рубашка. Нижнее убранство люди через семьсот лет изобретут.

- Давай, раздевайся – уже кричат на нее – иначе сами сдерем с тебя рубаху.

И начала Ягодка при мужиках сторонних разоблачаться – как головой в холодную воду бросилась. Дернула завязку пояска и упала понева на землю. Вторым рывком развязала тесьму у ворота, подхватила подол и сняла через голову рубашку. И стоит голая, как раба на торгу, только что за ногу не привязана… Не знает Ягодка как стыд-срам прикрыть, как защитить двумя ладошками и хохолок между ляжек, и попу, и тити, и лицо от позора спрятать… Закрыла ладонями глаза и горящие стыдом щеки. Больше она для людей не честная девушка, а позорница, от которой не только парни, мать с отцом отвернуться!

А воинам моим некогда тощие девичьи прелести рассматривать. Колосок уже подхватил рубашку и ножом распорол вдоль боковых швов от подола до плеч. Ягодка небольшого роста, но развернутое полотно получилось метра три длинной. Стали его вокруг моей груди туго закручивать. Так натянули, что еле дышу, но боль отпустила – теперь опорой сломанному ребру обмотка служит. После этого я мог поинтересоваться окружающим.

- Какие потери?

- Кроме тебя еще двое кметей ранены, нурманы, как бежали, оставили одного убитого.

Дешево отделались, надо возвращаться. Но, прежде всего, одеть во что-то Ягодку.

- Девушка, возьми мою куртку, прикройся.

Говорю ей спокойно, будто это так и положено девушкам при бородатых кметях голышом стоять. Ну, постояла голой, теперь оденется, что тут такого.

Надела мою десантную куртку, подпоясалась девичьим пояском с оберегами. И опять лицо в ладонях прячет. Ну и вид у нее… Куртка ей велика - в полтора оборота завернута, длинные рукава свисают. А вот полы для этого случая коротковаты - закрывают только до середины бедра, из-под них выглядывают голые ножки. Это в прежнем моем мире девушки мини юбки носят, а здесь девичьи ляжки должны быть укрыты. Нет, так идти к своим она не может.

- Тащите сюда нурмана убитого. - командую своим мужикам – А теперь всем стать в круг лицом-щитом наружу и не глядеть назад. А ты, красавица, входи в середину, в нурманские штаны и рубаху переоденься без стеснения.

Это вроде бы значит: «мы твоей наготы, твоих титек не видели и сейчас отвернулись. Переодевайся спокойно, мы не смотрим». Повернулись, когда она переоделась. Вид у нее все равно не очень чтобы, но сойдет. Поверх штанов она надела свою поневу и в мою куртку завернулась. Кмети ничего не говорят, шуточек никто не отпускает. Потихоньку дошли до чудинского погоста, у которого табором наше войско стояло. В домах погоста всем не разместиться и каждое племя стоит своим табором. Шалаши, телеги, скарб всякий сложен, костры горят.

С нашим приходом поднялась беготня, ворожеи раненными занялись, народ пристает с расспросами. Шутка ли, заговоренный походный князь ранен. Освободили мне крайнюю в погосте избу - вот и госпитальная палата для раненного генерала, только медсестричек-красотулек нет. Но скоро и сестричка появилась, пришла все та же Ягодка: «надо в избе прибрать, князю поесть сготовить». За ней лекари-арабуи явились, напоили меня каким то снадобьем и боль совсем отпустила. Бабы чудинские натащили всякой снеди: чистый мед, крепкий мед ставленый, мясо вареное, запеченные на костре караси и в качестве приправы горшочек с хреном. За одно застелили лавки толстой шерстяной рядниной, и под себя постелить и укрыться ночью. Принесли даже одеяло из меха росомахи. В этом мире росомаха самый дорогой мех, много дороже соболя.

Избы чудинские меньше, теснее, чем у словен. К стенам приделаны две лавки шириной больше метра. На них и сидят, и спят, тут и всякий скарб сложен. Всю середину избы занимает матушка печь с огромной, как камин, топкой. Бань Чудины не знают и моются в теплой печи. Подметут помелом горячую золу, настелют в печи солому и залазят туда с ушатиком воды. Для словен такое мытье в тесноте, лежа на боку, это не мытье, а одна видимость. У них париться в бане это не только мера гигиены, но и святой ритуал, единственный случай, когда паренек может свою зазнобу голой видеть, на тити ее любоваться.

Обычно на сватовство будущий жених приходит в дом невесты со своей матушкой. Девушка их ждала и теперь хлопочет, потчует гостей приготовленным ей обедом, а мамаша оценивает, какова она у печи. Потом пойдут банным паром очищаться. Паренек на голенькую зазнобу любуется, мать его девицу зрит в натуре: как тити торчат, задочек круглится, не тоща ли будущая невеста. После бани девушка парню поднесет рубашку – сама нитку пряла, сама полотно ткала, рубашку шила и по вороту вышила. Тут и решает матушка, пригодна ли зазноба содержать дом и деток рожать.

Хлопочет Ягодка, ровно в своей избе девушка старается, когда мать в поле ушла. Затопила печь моя конопатая неудачница, пол подмела, похлебку сварила. Поклонилась мне:

- Пожалуй снедать, князь.

Сама стоит у печи в нурманской одежде, только куртку сняла и на сучек в стене повесила. Ждет, чего подать еще князю. Вечер уже, а она не идет к своим. Я попробовал выставить ее, но куда там!

- Можно, я на ночь останусь, вдруг князю питье подать потребуется…

Ей совсем не хочется к своей семье отправляться. Опять вопросы будут: зачем одета в нурманское; где девичья рубашка, что мать оберегами вышила; почему на ней куртка походного князя? И скоро углядели соседи, что раненного князя запеленали в ее разрезанную рубашку. Как на эти вопросы отвечать, неужели признаться, что, забыв девичий стыд, стояла с голыми титями перед мужиками. О многом догадывались отец с матерью, но, возможно, кто-то из участников боевой стычки тоже проболтался. Стали на нее земляки коситься, припомнили гордячке и то, как она парней на смех поднимала.

А мне то что, пусть остается. Лавок в избе много, места хватит и не так скучно. Нет со мной ни настырной Травки, ни Ивы, ни хлопотуньи Сорожки. Детных баб мы отправили по домам, подальше от врагов. До моих жен сейчас два дня пешего пути.

Обычно аборигены перед сном оставляют на себе только рубашку, в ней и спят. Женщинам это вполне удобно, а мужчинам коротковато, едва срам прикрыт. Случается, и голышом спят, особенно молодожены, когда занавеской свое место на лавке отгородят. Оно и удобно, и приятно получается. Ягодка не решилась спать голой. Можно конечно за печкой раздеться, быстренько нырнуть на лавку и рядниной укрыться. Но все равно это быть голой один на один в избе с посторонним мужчиной, мало ли какого лиха о ней подумают. Не снимая кожаных штанов и пропотевшей нурманской рубахи, стала укладываться на лавке, долго ворочалась, но заснуть не могла – жарко в одежде и тело не дышит. Вышла куда-то и вернулась уже в полном девичьем убранстве: какая-то добрая девица наделила запасной рубашкой.

Утром явились ко мне на совет старшины, долго говорили и никак не можем придумать способ как нашими слабыми силами одолеть врага. Ягодка у печи с кочергой и ухватом управляется, будто жена законная. Ни в какие разговоры не встревает.

Как ни странно, решение нашли не старшины, а пришедшие из-за дальних лесов волхвы. В том параллельном мире волхвы то же самое, что у нас монахи отшельники, жители пещерные. Отсутствие собственных корыстных интересов позволяет им накопить знания, постигнуть мудрость бытия.

До сих пор не могу догадаться, какие наркотики они нашли в своих лесах, какие тайные яды приготовили. Неделю варили зелье и заправляли им продовольственные запасы. А на десятый день пробился к оголодавшим нурманам обоз всякой снеди от дальнего племени. Оно, якобы, враждовало с Воином и желает вступить с нурманами в союз на вечные времена. То ли боги отвели глаза нурманам, то ли бывшие среди обозников волхвы были гипнотизерами, право, не знаю. Но с радости напились наши вороги браги из привезенных бочек, наелись соленых грибов и маринованного с травами мяса и…  заснули мертвецким сном.

А проснулись они голыми, связанными по рукам и ногам. Страшную, позорную казнь приняли завоеватели. Многие из нурманов, рассчитывая поселиться в наших землях навечно, приплыли с женами. С вождем-кнезом в захват земель тоже пришли жена и сын-подросток, надежда и смена кровавого отца. Вот с них и начали. Прежде чем посадить на кол, парнишку кастрировали и скормили его гениталии собакам. Выл отец, грыз зубами ремни, которыми был привязан к дереву. Страшнее своей смерти было ему знать, что не сможет сынок явиться в загробном мире на Волгалу, не будет пировать с убитыми воинами. Вечно будет он скитаться по мрачным болотам вместе с рабами, что умерли в доме его отца.

Мать, видя это, только тихо плакала, прижимала руки к полным грудям. Хорошее тело у кнесенки, и не подумаешь, что у нее такой большой сын. Аккуратно разрезали на ней кожу от горла до лобка и содрали с живой. Нурманская кнесенка была широка в боках и в бедрах, Растянутая кожа с темными сосками грудей по бокам и вывернутым ниже ягодиц хохолком лобка была неожиданно велика. Голову ободрали без лица, но сохранили заплетенные в две косы волосы. И поднесли этот «сувенир» в дар мне, походному князю. «Чтобы Воин мог постелить на лавку и любить на ней своих жен»… Конечно, Сорожка и Ива такого чуда испугаются, а вот Травка примет эту подстилку с восторгом. После этого конунг как-то отстраненно приняли кастрацию и толстый кол, на котором ему предстояло умереть.

За время, прожитое в этом мире, я очерствел душой и меня почти не трогал поросячий визг заживо обдираемой женщины. Спокойно сидел я на скамье среди старшин и волхвов. Служба походного князя заканчивалась, я думал о скором возвращении домой. А за моим плечом тихо сопела все та же Ягодка, которая и сейчас не захотела стоять со своей родней.

Из числа вражеских воинов сохранили жизнь только троим, предварительно искалечив их. Пускай расскажут о позорной смерти конунга и передадут в родной стороне: «не ходите на наши реки, здесь живет нурманская смерть».

Оставшихся жен и дочерей наших ворогов раздали тем, которые понесли наибольший урон от врага – потеряли семьи, родственников и дома. Все происходило буднично:

- Мал из рода Чирка, враги замучили твою жену. Иди и выбери среди их женщин ту, которая будет рожать твоих детей.

- Ждан, словенин, у тебя убили сына и пограбили запасы. Иди и выбери женщину, с которой поступай, как захочешь.

Эти женщины-арийки за людей не считали местных аборигенов, а теперь они раскинут ноги под нашими мужчинами, и будут рожать детей своим повелителям. А свободными или рабами будут дети – это уж как их мать сумеет своему господину угодить…

Но больше кровавого торжества радовало аборигенов захваченное железо. Мечи можно перековать в ножи, а боевой топор годен и в крестьянском хозяйстве. Война закончилась победой, нужно готовиться к пиру. Подошел усмарь и забрал у меня кровавую кожу содранную с кнесенки:

- Давай ее мне, походный князь, выделаю в лучшем виде, ни один волосок не вылезет…

УТОПЛЕННИЦА

Вот с этого момента и начались очередные неприятности Ягодки. Местная молодежь уже несколько дней с ней не разговаривала, избегала всячески. По дороге с нурманской казни я впервые услышал, как дети кричали вслед Ягодке:

- Голая титька, голая титька!

Она идет, гордо подняв голову, и тут попавшийся навстречу парень подошел и попросил:

- Ягодка, покажи голую титю.

Охнула, залилась краской и побежала куда-то. Ну, драться что ли мне со всеми ее обидчиками! Впереди меня ждало первое застолье: ни то обед, ни то пирушка до утра с разливным морем крепкой браги. Девки и парни будут подавать на стол и широкими глазами глядеть на спасителей рода. Хорошо! Но не успел дойти до накрытых столов, как меня остановили крики детей:

- Ягодка топиться пошла, давай, побежали смотреть.

За детской  мелочью кинулся бежать я, а за мной молодые парни и воины-кмети. Видим: ходит Ягодка по берегу, постоянно нагибается и что-то подбирает. А потом… прыгнула в омут и пошла ко дну, пузырей не пустила.

Прибежавшие со мной нырнули в реку и вытащили ее быстро. Не по моему слову, оказавшийся с нами волхв приказал:

- Достать утопленницу, связать руки и ноги березовыми ветками и опустить в воду возможно дальше от погоста. Чтобы ночью к домам не приходила, не сосала кровь младенцев.

Но тут уже я уперся. Лежит Ягодка а берегу, мокрой рубашкой тело облеплено, за пазухой камни, которые она туда натолкала, чтобы быстрее утонуть.

В прежнем мире мы все понемногу знали, как утопленника откачивать. И начал я над ее телом стараться. Приказываю парням:

- На живот перевернуть… Нажать на спину, выдавить воду из легких… Поднять вниз головой, вытряхнуть остатки воды… - А время идет, секунды отсчитывает! – На спину

положить.

Делаю искусственное дыхание в рот. Нажать на грудную клетку – раз, два, три… Нос зажать и выдохнуть ей в рот… Повторить… Повторить… А кругом аборигены стоят и шепчутся:

- Душу из утопленницы высасывает!

На третьем выдохе ее стало рвать. Тьфу, мне в рот попало! Хрипит, кашляет, стонать начала. И… глаза открыла.

И тут от нее аборигены шарахнулись, большинство кинулось бежать без оглядки. С трудом уговорил остальных помочь, отнести Ягодку в избу, где я квартировал. До дверей донесли, а дальше ни шагу, страшно им быть рядом с мертвой, которая глаза открыла и стонет. Спаси нас Светлые Боги! Пришлось мне самому взять ее на руки и занести в избу (ох, мое сломанное ребро!).

А дальше что делать? Она кашляет, трясется от холода. Как бы не случилось воспаления легких - без антибиотиков это смерть. Где ее согреть? Решил в теплую печку затолкать. С утра Ягодка печь протопила и она еще горячая. Не положено мужчине у печи хлопотать, бабьим делом позориться, а пришлось… Подмел золу, натаскал в печь соломы. Ягодка на лавке лежит и безучастно в потолок смотрит. Снял с нее мокрую рубаху, она и на наготу свою никак не реагирует. Рубашку на печь для просушки закинул, девицу на руки взял и сунул вперед ногами в чело печи на солому. Спасибо чудинской матушке печи. Это вам не словенская печь с маленькой топкой, в ту человек не поместился бы. Только голова ее на шестке, а все тело в благодатном печном тепле. Я и чело печи наполовину загородил заслонкой, чтобы жар лучше держался.

Согрелась бывшая утопленница, по лицу пот течет. И тут она заговорила:

- А я тебя любила, Воин, когда живая была. Еще девочкой за глаза полюбила, за славу твою. Мечтала тебе отдаться, тити девичьи тебе показать. Не сбылось, теперь я мертвая и место мне в реке с водяницами.

- Нет – говорю – ты живая и сбылась твоя мечта, сегодня я снял с тебя рубашку и видел твои титички. Пусть они и маленькие, но хорошие и мне понравились.

Говорю так, чтобы ей польстить. В этом мире крупные тити и пышная попка девушки являются главным способом привлечь внимание парней. Мать смотрит, чтобы невеста хозяйкой была, хорошо хлеб пекла и пироги получались вкусные. А у женихов невесты ценятся полненькие. Интересно, что после замужества они больше не толстеют, их не разносит до безобразных размеров, как многих женщин в нашем цивилизованном мире. Живот, конечно, обвисает после многочисленных родов, но ляжки, попа и даже талия мало отличаются от девичьих, благодаря постоянной работе в поле, на сенокосе и по дому.

Но Ягодку волнует вопрос о ее титях, заголенных перед дружинниками. Она вздыхает:

- Все видели мои тити при жизни и я стала позорницей, потому и умерла.

Долго убеждал Ягодку, что она живая, но уперлась упрямая и считает себя мертвой. Злость меня берет – чего я ради нее позорюсь бабьей работой у печи? Словенский муж с голода помрет, но не притронется к печной заслонке, сам из подпола квашеной капусты не достанет. Не положено ему женскую работу делать. Но жалко мне глупую девицу, заголилась то она не своим желанием а, чтобы мне раненному рубашку отдать. Значит, ответ за нее, как ни крути, на мне.

Согревшуюся, пропотевшую Ягодку вытащил из печи. Поставил голышку на половик, вытираю пот рушником на титях-малышках, на попе, и между ляжек. Никакого мужского влечения ее тело у меня не вызывает, но как она сама этот стриптиз воспринимает – того не знаю.

- Ты не стесняйся наготы своей, девочка, считай, что мы с тобой не среди чудинов, а в словенской бане. Там нагота не в укор, даже из чужих родов мужчины вместе с нашими женами и девушками парятся.

Уложил Ягодку на лавку и накрыл меховым одеялом, только потный носик выглядывает. А чтобы отвлечь от «мертвых мыслей» рассказал, как сам впервые в словенской бане парился, где было много голых баб и девушек и никто это позором не считал. Рассказал, как Травка, нарушив обычай, меня в бане голой титей приманивала и как я полапал нее за титю и попку. И никакого позора в том не было, теперь Травка моя первая жена и мать многих деточек. Видимо, удалось ее отвлечь, стала вопросы задавать:  

- А ты, правда, с неба на крыльях прыгал? Ты из другого мира к нам пришел?

- Правда.

- А в том мире ты был женат?

- Была у меня одна жена, но нет мне дороги обратно – боги не пускают вернуться к ней. Поэтому и завел в этом мире трех жен и много детей.

Ягодка страшно удивилась, что в том мире каждый мужчина имеет только одну жену и ей достаются все ласки и забота мужа. Здесь большое число жен – признак богатства мужа, его достаточности и уважаемого положения среди родичей. С появлением в доме новой жены повышается общественное положение старших жен, кроме того, меньше работы приходится на каждую из них.

Я рассказываю ей о семейной жизни в моем прежнем мире. Неприятные подробности, вроде скандальных разводов, второго и третьего брака и скрывающихся от алиментов мужей, я опустил. В параллельном мире есть свои достоинства. Здесь нет сирот, вдову с детями отдают младшей женой ближнему родственнику умершего мужа. А умрет мать, детей разберут остальные жены и воспитают как своих. Всей картины нашего мира она просто не в состоянии постигнуть и нечего ей забивать голову лишними знаниями.

- А как в том мире за девушками ухаживают? Кровь девушкам разгоняют, купальскую ночь справляют?

- У нас другие обычаи. Мы считаем, что пороть девушек розгами нельзя – это и больно, и оскорбительно для девушки. И никто у нас не выставляет на всеобщий взгляд голые попки девушек, ляжки и волосики между ног. Купала, Ярила и другие ваших боги у нас силы не имеют. Парни с девушками часто танцуют, гуляют вечерами и в укромном месте ласкают друг друга. У нас не считается большим грехом раскрыть ворот на рубашке девушки и нежно погладить ее титички – у нас говорят «груди». Может паренек даже совсем открыть ворот девушки и выпростать ее груди на свет, посмотреть на них и поцеловать. Девушка позволит, если верит своему парню. А вот под подол проникнуть руками и потрогать попу или между ног это уже крайность, такое она допустит только перед свадьбой. Да и то не каждая. Обычаи у нас не очень строгие. Невеста может отдать жениху свое девство до свадьбы и даже стать непраздной. Никто не осудит, если все кончилось свадьбой.

Ягодка слушала меня, затаив дыхание. Никому в этом мире я не рассказывал про свою прошлую жизнь, просто другие об этом не спрашивал. Любопытство Ягодки касалось подробностей быта, взаимоотношения мужчин и женщин, но достижения нашей техники ее не интересуют. Долго рассказывал о наших удивительных домах, о врачах-лекарях, об учителях, что уму-разуму детишек наставляют. И не только своего порождения, собираются со всей округи детишки в одну громадную избу и учатся разному знанию.

Увлеченная моим рассказом, Ягодка зашевелилась на лавке.

- Устала лежать…

Села, все так же, укрытая до подбородка меховым одеялом, оперлась спиной о стену и подобрала ноги.

- Выпростай мои груди на свет, посмотри на них – неожиданно попросила Ягодка.

Она так и сказала «груди», а не тити, как говорят в этом мире. Подействовал на нее мой рассказ, захотела обегаемая женихами чудинка почувствовать себя девушкой иного мира. Нежно оторвал ее руки от одеяла и приспустил его, открыл грудочки. В первый момент Ягодка от смущения прикрыла ладонями сосочки, а потом опустила руки «смотри, я разрешила». Нежно-нежно провел пальцами по верху грудей и погладил сосочки. Ух, как они напряглись и стали торчать. Погладил груди снизу, приподнял на своих ладонях, но не мял, не тискал грубо. Ягодка прислушивается к новому ощущению, только что не мурлычет от удовольствия. Я наклонился и поцеловал розовые сосочки.

- А теперь спи - говорю.

Уснул я в полной уверенности, что Ягодка оставила свои бредни. Утром она проснулась раньше меня, наделась только одну рубашку и хлопочет у печи. Без поневы и головной повязки, не как вольная девушка, а как рабыня одета. И есть отказалась…

- Мертвые не едят.

- Что же ты ходишь, печь топишь, кашу варишь, если ты мертвая? – спрашиваю эту упрямицу – Мертвой надо лежать тихонько, ждать огненного погребения.

- Ты мое мертвое тело колдовством ходить заставил и буду я вечно твоя раба из мертвого мира. А зачем ты это сделал, мне не ведомо.

Опять начинай сначала – уговоры, напоминание о вчерашней нашей беседе – ничто не действует! Ну, что с ней делать!

- Мертвые боли не чувствуют. – говорю - Сейчас выпорю тебя до крика, тогда поймешь, что ты живая. Ложись животом на стол, буду тебя на Божьей Ладони пороть.

Стол в том мире вещь священная, чистая. Ягодка молча сняла рубашку, застелила ей столешницу, легла на нее грудью и животом. Лежит голая (мертвой не стыдно), но срамными местами Божьей Ладони не касается.

А чем ее пороть? Розги еще заготовить надо, и решил я высечь глупую девицу ремнем. Моя рубаха подпоясана знатным кожаным ремнем из шкуры тура. Для такого ремня нужно самому добыть лесного быка, а это подвиг не каждому мужчине по плечу. Поэтому обладатель подобного пояса особо уважаем. И радуется каждая женщина, коли ее муж решился на страшный поединок с могучим быком. Не только ради славы мужа. Бабы считают, что мужской пояс из хребтины тура очень помогает при родах. Мои жены берут его с собой каждый раз, когда отправляется в баню рожать. Мне то проще было добыть тура – взял быка не рогатиной или стрелой, а из автомата. Правда, пришлось потратить на него целых пять патронов.

Ремнем, так ремнем. Распоясался, намотал лишнюю длину ремня на кулак. В этом мире мне не часто доводилось высечь женщину. Один раз выпорол Иву, в ту пору еще рабыню. Травка трижды попробовала моей розги, когда начинала брать на себя лишнюю власть. Елену и Сорожку ни разу не высек по причине их животного страха перед розгой. Рабов домашних и вольную прислугу за провинности сечет Травка своей рукой. Сейчас я высеку девушку из чужого рода, да к тому же без ведома ее родителей.

Лежит Ягодка на белой подстилке, спинка узенькая расслаблена, попка маленькая, как у подростка. И врезал я от всей души! От неожиданной боли она подкинула попу и закричала. Не давая ей передохнуть, я опять врезал по мягкому месту.

- Больно? Больно? А мертвым больно не бывает! Говори, глупая девка, ты мертвая или живая? Вот тебе живой по мягкому месту! Вот тебе! Чтобы дурью не маялась! Чтобы мертвой себя не считала!

Крики Ягодки, наверное, всему погосту слышны.

- Ой, больнооо! Ай-ай! У-у-у-у! Ой-ой-ой! Больноооо!

Женщины этого мира хорошо переносят порку. Когда девушкам разгоняют кровь, они никогда не кричат, хотя порют их жестоко. Широкий ремень просек кожу во многих местах. Я стегал со всей возможной силой, девица Ягодка дрыгала ножками и непрерывно кричала. Наконец она схватилась руками за ягодицы и зарыдала в полный голос.

- Ой, я наверно живая!

Все, хватит с нее! Поднял девушку со стола и положил на лавку.

- Хватит плакать – вытираю ей слезы – все хорошо. Будешь жить, солнышку радоваться. Замуж выйдешь, раздвинет жених молодой женушке ляжки и раздует тебе пузо. Ты ему много детишек родишь 

Дети в этом мире высшая ценность. Когда аборигены здороваются, то даже с очень молодыми девочками говорят «многих детей».

В тот день в избу зашел отец Ягодки. Поклонился печи, посмотрел равнодушно на голую дочь, что лежит на лавке поротой попой кверху и говорит мне:

- Уходи от греха, Воин, и забирай с собой утопленницу мертвую. Не гневи богов.

А что, если не послушаюсь, то они могут и устроить нам «огненное погребение». Дверь подопрут, зажгут избу и будут уверены, что совершили доброе дело. Все мои попытки доказать, что дочь его живая, ни к чему не привели. Добился только согласия, что мы уйдем через неделю. Тому я выдвинул «вескую» причину – нужно, чтобы усмарь-кожевник закончил выделку кожи, содранной с жены нурманского кнеза. Про себя прикидываю, что до нашего отъезда должна зажить попа Ягодки. Поскольку ехать нам на лошадях, попросил для нее принести мужские штаны. В женском уборе верхом она не сядет на лошадиную спину.

На следующий день Ягодка с грехом пополам поднялась, опять надела одну нижнюю рубашку и в рабском обличии хлопотала весь день в избе. Поела со мной не сидя, а стоя на коленях – поротые ягодицы сидеть не позволяют. А на второй день опять за старое:

- От моего тела смрад пошел, как отъедем подальше от родного погоста, ты сложи кладь бревен и похорони мое тело огненным погребением.

Кажется, я никогда не был так зол. Содрал с нее рубаху, хотел снова выпороть, но на попе живого места нет. А Ягодка – не девица и не раба, то ли мертвая, то ли живая – на наготу внимания не обращает, начала пол подметать. Наклонилась с веником, между поротыми ягодицами девичья кунка выглядывает. Обхватил я эту глупышку за талию и поднял. За моей спиной голова и руки свисают, впереди попа Ягодки торчит. Вставил палец в заветную девичью дырочку, а остальными катаю горошину клитора. И, вдруг, Ягодка охнула и завертела попкой. Поставил ее на ноги:

- Сейчас колдовать буду, выдавлю молоко из твоих титек, буду доить тебя каждый день как коровушку, буду твое молочко пить по утрам – говорю первое, что приходит в голову, и больно выкручиваю ее сосочки – хочешь доиться, коровка упряма?

Так и повел к лавке, крепко ухватив за титю.

- Становись на четвереньки, доить тебя буду. Ты мертвая, детишек родить не можешь, но молочко будет… будет. Стой спокойно коровка, не маши хвостом.

Стоит на локтях и коленях голая девица Ягодка, ко мне голову повернула и в глазах страх. Я взял с печи чашку, подставил под ее тити, как под коровье вымя, и начал «доить». Доение коровы женская работа и у меня не очень похоже получается. Но что-то щелкнуло в ее мозгу: сейчас ее превратят в корову. Ей страшно, что нарушится порядок исконных событий и молоко появится не только до рождения ребенка, но до потери девичества.

- Не надо из меня молоко доить, я еще девушка – просит Ягодка.

Перевернул ее и уложил поротым задом на лавку. Осторожно положил, будто мину-ловушку разряжал. Она все поняла и сразу развела ляжки на максимальную ширину. А когда проткнул ее девство, Ягодка закричала от радости:

- Я живая!!!

Наверное, все в погосте слышат, как Ягодка превращается из девушки в бабу. Потом мы лежали голые, умиротворенные. Ягодка положила голову мне на плечо, а рукой трогает у себя между ног бывшее девичье место.

- Я господина не разула, нитки на поясе у меня не было… Батюшка на постель не благословлял… - тихо перечисляет она все нарушения обычаев, сопровождавших потерю ее девственности. – Рождать буду рабиничей…

Да, в этом мире подобным образом, без соблюдения обрядов, невинность теряют только девушки-рабыни. Вот и еще одна «порванная целка» размышляет, как получше устроить свою жизнь около меня. Думает Ягодка о своем месте около грозного хозяина. Думай, думай, мое тощее недоразумение. Ягодка набралась смелости и спрашивает:

- Господин позволит мне закинуть ноги ему на плечи?

Ну и нахалка! Мои жены давно разболтали эту интимную подробность: в минуту страсти они высоко задирают ноги и кладут пятки мне на плечи. Ни в одной другой семье супруги не посмеют так делать. Это привилегия законных жен Воина, их право – в отличие от всех других аборигенок. Хитрый Купала следит за всеми женщинами, в каждую избу заглядывает. Бабу, которая не по чину ноги задерет, сразу неродихой сделает. Мое же согласие будет означать для Ягодки переход из рабского состояния в ранг жены-меньшухи.

Я резко сажусь на лавке. Мое движение пугает Ягодку: вдруг рассержусь и отдам ее ничтожному рабу. Прекратили кастрировать мужчин рабов, каждый из них теперь мечтает получить женщину. При появлении новой рабыни они одолевают меня просьбами «позволь взять эту женщину, тебе рабиничи будут». Ягодка спешит исправить свою ошибку:

- Как рожу, коровка доиться будет… - напрашивается на небывалый прежде тайный обряд (только со мной, только со мной!).

- Ну, баба-ягодка, порванная целка – говорю я грозно, и Ягодка замирает от страха – задирай ноги вверх. Руками берись под колени, прижми их к титькам. Да ляжки разведи широко.

Ягодка старается, сложилась вдвое, ниже лобка открылась порванная целка, выглянули поротые ягодицы. Пятки подняты к потолку. Устраиваюсь между ее ляжек, Ягодка ставит пятки на мои плечи. В глазах дикая радость. Все, она добилась своего! Хватается руками за мои ягодицы и притягивает к себе…

***

В память этого события у нас с Ягодкой установился тайный обряд, почти священное действо. После каждых родов она с нетерпением ждет моего прихода в ее избу. А я тяну время, Ягодка начинает волноваться, все чаще выглядывает в двери. Приблизительно через месяц я прихожу к ней с каким-нибудь подарком вроде стеклянных бус или купленного на торгу платка. В избе все вымыто, выскоблено. В этом отношении она не уступит чистюле Сорожке. Лавки застелены толстым рядном, на стенах висят душистые пучки сухих трав. Первые роды дались ей тяжело – Елена волновалась: «таз у нее узкий, не случилось бы какого лиха». Но все обошлось. После рождения первенницы Ягодка стала очень даже сисястой, но зад и ляжки по-прежнему стройные, как у юной девушки.

Меньшуха встречает в дверях и торопится снять с меня пояс. Тот самый, которым ее порол. Ягодка целует ремень и с поклоном укладывает его в красном углу избы. Не положено мужчине ходить распоясавшись, но так она хочет. Потом всплеснет руками:

- Светлые боги, у нас коровка не подоена! – раздевается до гола, становится на лавку на четвереньки.

Хитро смотрит на меня и улыбается до ушей. Я беру со стола чашку (приготовила ее заранее), подставляю под сиси и начинаю доить свою младшую женушку. Ягодка смеется:

- Да, не так доят, неумеха. Возьми за сосок и встряхни сисю, а теперь выдаивай. И вторую не забудь.

Когда в чашке наберется с ложечку молока, я мажу им губы – «вкусно, хорошее молочко у моей коровки»! Первая часть игры закончена. Теперь я глажу ее по высоко поднятому заду, проникаю пальцами в женские складочки. Приговариваю:

- Попкой Ягодка играет, ляжки раздвигает, меня ублажает.

Ягодка начинает вилять бедрами, готовая стоя на четвереньках принять меня в свое лоно (как подруженька Елена). Я беру ее руками за талию, одним движением надеваю женушку на свой мужской кол. Обычно она отдается мне лежа на спине, опираясь пятками на плечи мужа. Но сегодня - ПЕРВЫЙ раз после родов - она воспроизводит возвращение к жизни, доение своих девичьих титичек. Для нее это не игра, а волхование, которое помогает удержать живую душу в теле утопленницы. Как всегда подо мной Ягодка бормочет заговор:

- Будет пояс расширяться, будет пузо раздуваться. В животе детеночек, маленький ребеночек.

После любовной игры Ягодка берет в руки пояс и, прежде чем отдать мне, гладит им свои голые ягодицы. Шепчет: «спасибо тебе, пояс, научил уму-разуму. Убедил, что я живая. Я еще рожать буду, приходи помогать». Больше всех моих жен Ягодка почитает этот знак мужской доблести.

КОЛОСОК, КРОВНЫЙ ПОБРАТИМ ВОИНА.

Да, ушел от нас походный князь Воин, совсем ушел из нашего племени. Забрал его Отец Грома. За какой то надобностью Воин пошел на ту поляну, где он впервые объявился. А тут гроза началась, и он укрылся под одинокой елью. В нее то и метнул Отец Грома свою секиру.

На другой день мы нашли тело Воина под разбитой громом елью. Славное погребение устроило ему наше племя. Пришли прощаться и чудины с карелами. Для костра наготовили бревен – на четыре избы хватило бы. Каждый положил свой подарок, чтобы Воин в верхний мир не голытьбой, а достаточным мужем предстал. Большуха Травка и четвертая жена Ягодка хотели сами на костер возлечь, но родичи не допустили – деток надо на ноги поставить. Тогда Травка своей рукой перерезала горло пятерым юным рабыням. Все по пятнадцатой весне, задастые, титястые, каждой положили веретено и горсть кудели. Пускай веселят Воина, пока его вдовы не поднимутся в верхний мир. По совету матери Первак зарезал лучшую ткачиху рабыню Раду и тоже положил на костер вместе с ткацким станом.  

А Елена, о которой вы спрашиваете, сама пожелала на костер возлечь. Не хотела раба жить без своего любимого господина. И то сказать, без Воина Травка Елену затиранила бы. Накануне погребения Елена со всеми попрощалась. Кожи телячьи, на которых она рисовала историю Воина, отдала своей подруге Сорожке. Был еще туесок с берестами, на которых она чертами и резами рисовала. Но те бересты Сорожка извела на растопку печи.  

Плакали все, готовя Елену в верхний мир. И то сказать, всех деточек Воина она между бабьих ляжек восприняла, всем была повитухой. Перед погребением вдовы подарили Елене поневу и головной платок, взошла она на погребальный костер в одежде свободной женщины. Легла рядом с Воином и обняла его. Старший сын Воина, Первак, оказал честь – быстро убил Елену ударом ножа между ребер. Этому удару ушедший от нас Воин своих сыновей обучил.  

Зажигали костер вдовы и дети Воина, допустили и тех, кого Воин от сторонних баб породил. Очень просилась Зорька, но ее не допустили – детей от Воина у нее нет. Когда занялась огнем кладь бревен, они справили Большое Прощание. Раздевались и бросали в огонь всю одежду. Потому негоже оставаться в одежде, в которой с великим князем прощались. Вдовы, сыновья и дочери-невесты плакали, нагими прощались с мужем, отцом, походным князем.

Тризна была знатная, двенадцать бочек крепкого меда выпили. Двое чудинов до смерти упились. Но погребать их родичи в свои погосты отвезли.

ЯГОДКА, ВДОВА ВОИНА

Проходите гости, родственники моего первого мужа. Сейчас хлебы в печь поставлю и поговорим. Скоро мой молодой муж с поля вернется, тогда, не обессудьте, все внимание ему будет. Как же иначе: старая жена при молодом муже ластиться и угождать должна.

Я своего первого мужа славного князя Воина любила до потери памяти. Полюбила еще совсем девочкой, до того, как увидала его в первый раз. Уже тогда у нас песни о его подвигах пели. Потом я утопилась от позора… А он меня из реки вынул и живую душу в меня обратно вдохнул. Пришла в себя на берегу. Думаю, я уже мертвая. И родные меня за живую не приняли, даже хотели связать березовыми ветками и обратно в реку спустить. Потому-то Воин меня с собой забрал в свое поселение.

Я тогда даже есть отказывалась, мертвые не едят и не пьют. Долго Воин не мог уговорить меня, что жизнь вернулась в утопленное тело. Говорит мне:

- Мертвые боли не чувствуют. Выпорю тебя до крика и поверишь, что ты живая, а не утопленница-водяница.

И выпорол меня так, как никогда батюшка меня не стегал. Я кричала под его ремнем и думала, может я и вправду живая. В другой день он опять говорит:

- Мертвая девушка не может стать брюхатой. Сейчас раздену тебя, буду девичьи тити мять, ножки раздвину и раздую пузо. И станут твои тити сисичками молочными, будешь моих детишек кормить.

Говорит складно, как песню поет. Я когда-то девушкой о нем думала, мечтала ему тити показать. Снял Воин с меня поневу и рубашку, пустил голой по избе ходить. А мне что, мертвая наготы не стыдится. У печи хлопочу, потом пол подметать начала. Он подхватил меня, просунул руку между ляжек и вставил палец в то место, куда девушка никого до свадьбы не пускает. Пальцем во мне шевелит, щекочет там. Я обмерла, лицо горит, между ног жарко стало. Умел он баб и девушек так раззадорить, что сами ноги раздвигали и под него просились. Вот тут Воин и повалил меня, как есть голую, на лавку и засунул в меня член-уд до самого донышка. От девичьей боли я кричала и только тут совсем уверилась, что живая.  

В его поселении вначале боялись меня, все думали, что я утопленница мертвая. Только одна рабыня Елена сразу признала за живую. Остальные поверили после того, как мой живот первой доченькой наливаться начал. Тут уже меня все приняли.

Когда Отец Грома забрал Воина, мы, его вдовы, сиротами остались. Но нельзя детной бабе бобылкой жить, ей муж и защитник нужен. Кто пашенку поднимет, дров в лесу нарубит, потерянную корову в буераках найдет, стадо от волков спасет? И от ворогов лихих дом, жен и деточек тоже муж мечом и щитом обороняет.

У нас детей немереное количество: у Травки двенадцать, у Ивушки девять, у Сорожки целых восемнадцать. Только у меня четверо. И всех накормить и обогреть надо. Потому собрались все в поселении (и кровные, и пришлые) и стали судить, что с нами делать. Отдать вдов великого князя-Воина меньшухами в чужие семьи - зазорно. Долго спорили, даже на кулаках сходились. И решили считать трех старших вдов большухами и, как за мужем, за старым Колоском, побратимом кровным Воина. Он им и защита, и кормилец пока старшие дети не войдут в силу. Вдовам же чистую память мужа ушедшего хранить и ничьих детишек больше не рожать. А куда там, новых рожать - этих бы поднять на ноги!

А со мной решить не могут: я баба детородная, в самом соку. Нельзя мне без мужа, а за кого замуж отдать? Травка уперлась, не позволяет Первака, своего старшего сына, на мне женить. У подружки Ивушки дети старшие - девочки, уже невесты. И, надо же, придумали выдать меня за старшего сыночка Сорожки, за Окунька. Вроде все ладно, он по крови славного рода, сын Воина. И взять женой четвертую вдову своего отца ему не зазорно - по крови и племени мы не родня. А все же смех и грех. Жениху семнадцать лет. Ему бы еще год с зазнобами миловаться, купальскую ночь справлять, розгами кровь девичью разгонять, а потом и жениться на молоденькой. А невесте, вдовушке с четырьмя детишками, уже двадцать семь. Старуха против жениха. Судили-рядили, как закон и порядок соблюсти, богов не обидеть.

Решили, что до свадьбы он должен мне, как девушке кровь разогнать. И еще нам с Окуньком женихаться-миловаться до свадьбы два месяца.

На разгон невестичьей крови собралось все поселение от мала до великого. Все послухами были, все видели, что жених и невеста обычай соблюдают. Скамья стоит, розги моченые в кадушке, а около них Окунек рукава засучивает. Колосок с крыльца голос подал:

- Окунек сын Воина, разгони кровь своей невесте, чтобы деток хорошо родила.

Подняла я поневу и рубашку до пояса, завязала пояском потуже, чтобы и всем людям, и жениху был виден и зад и перед невесты. И повел меня за руку Окунек на скамеечку, под розги.

- Женишок мой Окунек – говорю – поучи свою невесту, разгони мне кровь.

И легла на скамейку. Я ему «симпатию показала», а порол он меня не сильно, только чтобы полосочки красные остались. Хорошо, не привели моих деточек смотреть, как их мама зад под прутья подставляет, как ее секут, будто девочку неразумную.

На другой день Окунек и матушка Сорожка в мой дом пришли на смотрины невесты. Я их такими рыбными пирогами угостила! Потом пошли банным паром очищаться. До того она видела меня в бане не единожды, но надо было соблюсти обычай. Были мы с Сорожкой женами одного мужа, звали друг друга посестричками. Теперь я невеста ее сыночка и она мне матушка.

А Окунек, жених богами данный, уставился в бане на мои сиси. Когда матушка Сорожка из парной вышла, я обычай нарушила, дала Окуньку меня хорошенько полапать во всех местах.

Потом мы миловались два месяца - все у меня должно быть, как у девушки- невесты. Вечером уложу детишек спать и выхожу к нему в сеновал. Сели в первый раз на бревнышко, обняла его за шею, а он стесняется, меня не трогает. Пришлось самой его руку взять и на сиси положить. Только после этого он начал робко гладить меня сквозь рубашку и сисички мять. «Эх, - думаю – тебе бы в руку тугую девичью титьку, а не обвислую сисю бабы». Встала перед ним и положила его руки на свой пояс. Осмелел жених, спустился ладонями на мой зад, начал поглаживать. Потом я начала учить его целоваться. Хорошо научила. Видите, какое пузо он мне раздул. Ходит, переваливается уточкой жена Окунька - Ягодка из рода Утки.

Свадьба прошла не хуже, чем у всех других. Нитки льняной в детстве пряденой у меня не было, но матушка Сорожка повязала меня по голому телу шерстяной ниткой, чтобы обычай дедовский соблюсти. Разула я жениха, и стал он, мой муж и повелитель, меня заголять. Хотя и не терпелось ему по молодости лет, но степенно заголял, не суетился. Поневу снял с меня, сложил аккуратненько. Рубашку на мне задрал до горла и перерезал нитку. Боги горячего муженька дали. Уж так он моим телом играет, так ласкает. Сейчас я брюхатая, для игры любовной не пригодна. Но он, ласковый, задерет на мне рубашку и целует пузо им раздутое, слушает, как в нем ребеночек толкается. Ну, да что там рассказывать, живем с ним ладно, на других баб и девок он не заглядывается.

Скоро родить наступит срок. Жалко, что нет больше Елены, она хорошо бабам помогала. А кожи, на которых Елена чертами рисовала, теперь у матушки Сорожки лежат. Елена сохранила все рассказы о Воине: свои, всех жен и старого Медведко. То, что на коже сам Воин изобразил, тоже в доме у матушки Сорожки. Вы попросите, она вам покажет.

Вот и муженек мой, лада любимый, во двор вошел. Буду за ним ухаживать, как хмелина вокруг ветки завиваться.

ТРЕТЬЕ ДОНЕСЕНИЕ СПАСАТЕЛЕЙ

Окончательно выяснена судьба провалившейся во времени экспедиционерки Института сравнительной истории Елены Дмитриевы Борго.   К нашему отчету прилагаются фотокопии с пергаменов. На некоторых из них почерк автора мемуаров полностью совпадает с образцами почерка Борго. Подлинники мемуаров Елены Дмитриевны и Воина находились на сохранении у одной из вдов последнего. Ни за какие богатства она не согласилась уступить нам подлинники, а при неудачной попытке выкрасть мемуары тяжело ранила нашего оператора.

Ее сын, ныне женатый на четвертой вдове Воина показал нам реликвию отца, пуговицу армейского образца. По ней нами установлено, что Воин провалился во времени между 1990 и 2000 годами нашего времени.

Поскольку Борго ушла из жизни добровольно, в соответствии с принципом Шварца-Соколова, поиск ее в предыдущие годы невозможен.

Эту историю продолжает рассказ "Не хочу возвращаться"