Глава 1

Я закрываю глаза и растворяюсь в хаотичных огнях, пляшущих по обратной стороне век. Чувствую ритмичные удары сердца, тяжёлые, как если бы я сидел верхом на мощной концертной колонке, выдающей густые басы. В груди – приятное чувство сосущей, тянущей пустоты. А ещё хочется улыбаться. В целом – ощущение такое, будто я подросток из какого-то американского фильма, не обременённого тяжёлым смыслом и перенасыщенного эмоциями. И вот сейчас, по идее, сцена, воплощает собой состояние влюблённости и приятного напряжения, связанного с мечтаниями и ожиданиями. На заднем плане играет ненавязчивая музыка, а я валяюсь поперёк кровати, погружённый сам с себя и вдыхаю прокуренный воздух тёмной комнаты, смешанный с редкими тёплыми щекочущими фотонами, выброшенными в пространство рыжей лампой. И пусть я знаю, что на деле не всё так романтично и не подкрашено в розовый цвет, это нисколько не омрачает моего невероятного настроения, граничащего с ощущением свободного парения над всем этим грёбаным миром.

Сегодня я начал новую жизнь. Без заморочек, нервных встрясок, пустой траты времени и денег на тех, кто не заслуживает даже одного моего взгляда. Сегодня я собрал его вещи, поставил у двери тяжёлые сумки, а когда он вышел из душа – заказал такси и уселся в кресле, пристально наблюдая за изменением его лица. Сегодня же я зашёл в свой старый музыкальный магазинчик в трёх кварталах от моего дома и забрал последнюю зарплату. Торжественно прощаясь с записями Бритни Спирс, Кристины Агилеры, Шакиры и с моей начальницей – женщиной тридцати пяти лет, которая по-прежнему завязывала два идиотских хвостика линялого розового цвета и сосала лоли-поп. Сегодня я выбросил свой сотовый в первую попавшуюся урну. Решил даже не пытаться почистить список контактов. Просто распрощался со всем и сразу. Сегодня… Наверное, это был самый насыщенный день моей жизни. Прошлое отшелушивалось, отслаивалось пластами, обнажая нового меня, позволяя заново взглянуть на мир.

В радикальных действиях есть своя прелесть. Наверное, она заключается в головокружительной свободе, которую ты даришь сам себе, отказываясь от привычных условностей. Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты идёшь по улице, и понимаешь, что тебя больше нет. Ты – растворился, пропал, исчез. Тебя больше никто не найдёт, не свяжет воспоминаниями, за которые, по сути, ты не несёшь ответственности. У тебя нет друзей, любовников, работы, у тебя даже имени нет, потому, что некому его произносить. И вот он – шанс построить себя заново. Собрать из тех качеств и черт, о которых ты мечтал всю жизнь, но не мог себе позволить, потому, что твой круг общения, твои привычные действия, твой маленький мирок давил на тебя всей своей тяжестью. И вот – ты уже заходишь в ближайшую парикмахерскую, обрезаешь свои длинные волосы до плеч, красишь их в невероятный цвет. Ну, допустим, в синий. Разбавляешь это белоснежными прядями. Тебе не жалко выжигать волосы. Тебе больше ничего не жалко. Это чувство отключилось автоматически, вместе со смертью того, кого все знали под твоим именем. Потом тебе кажется, что белый – режет глаза, и твои пряди становятся едва ощутимого голубого оттенка – нежного и скользкого. Теперь они выглядят как атласные ленты, вплетенные в твои волосы невероятного, вызывающего цвета.

Следующим пунктом – шопинг. Тебе не жалко потратить деньги, потому, что впервые ты тратишь их на себя. Ты берёшь всё шмотки без разбору. Яркие, броские, вызывающие, мужские, женские. Сексуальные, вульгарные, откровенные. Попутно – сгребаешь всякого рода бижутерию, заколки, косметику…

Хотя… чёрт его знает, как поступил бы ты на этом месте. Я – поступил именно так. И не жалею. Потом – позволил себе пиццу на ужин и бутылку вина. Я лежал на диване, смотрел какую-то порнографическую лабуду на канале для взрослых. Заливал в себя терпкое вино и забивал его послевкусие сигаретным дымом. А ещё я бесстыдно ласкал себя, не шугаясь каждого звука, не боясь, что он выйдет из ванной и устроит истерику.

Свободой невозможно пресытиться.

Почему-то подумалось: женское и мужское в каждом из нас настолько переплетено, что иногда невозможно проследить, где кончается «он» и начинается «она». Тогда каким образом идентифицировать себя? Взвесив чего больше, а чего меньше? А как понять чего больше на самом деле, и не приписываем ли мы качества одного – другому? На какое-то время я даже пожалел, что я не родился двуполым. Раздеваясь перед огромным зеркалом от пола до потолка, и одеваясь перед ним же, я одинаково любил себя в узких джинсах и чёрных водолазках, и в непростительно коротких джинсовых шортиках, и в синем атласном платье с глубоким вырезом на спине. Я любил себя в массивных и агрессивных «гадах», и золотистых босоножках на высокой платформе с тонким прозрачным каблуком, больше похожим на орудие убийства. Я любил себя… Я жил для себя в эту ночь и захлёбывался острыми, яркими ощущениями. Которые похожи на секс больше, чем жалкие попытки моего бывшего, сопровождаемые хрипением и пыхтением, а также чередой ненужных, бессмысленных слов. Твою мать, когда ты трахаешь разгоряченную похотливую суку, это более чем не уместно – рассказывать о своих нежных и трепетных переживаниях!

Засыпать было обидно до безобразного. А ещё почему-то хотелось проспать весь день, чтобы проснуться ночью и вырваться в город обновлённым. Лететь навстречу ночным огням, растрачивать себя в клубах, меняя своё тело на всё, чего пожелает моя душа. Почему-то сейчас мысль о случайных сексуальных связях не отталкивала. Стереотип верного мальчика растрескался и осыпался мелкой крошкой, как только я сказал своё последнее «прости, прощай». В конечном итоге, я достаточно хорош, чтобы не сковывать себя в собственных желаниях. Разве есть что-то предосудительно в том, что мне нравится заниматься сексом? Или даже не так. Разве есть что-то предосудительное в том, что я хочу узнать, что такое настоящий секс, потому, что назвать длительный и, зачастую, безрезультатный процесс соития с моим «экс» сексом – невозможно, даже если приложить к этому максимум усилий.

А пока – я растворяюсь в медленной, укачивающей на волнах гитарных рифов музыке софт-рока. Закрываю глаза и не хочу открывать, чувствуя, как по венам разливается тепло. Когда-то одна девочка, которую я периодически любил, учила меня своеобразной практике. Закрыть глаза, и представить, что ты – дерево. Ноги – корни, тело – ствол, руки – ветви. И тебе нужно разогнать сок своей энергии по всему телу. Иногда я занимался этим делом, чтобы расслабиться, уравновеситься, успокоиться. Чаще всего – на ночь. Так легче уснуть, погрузившись в самого себя. Тёплого, живого, настоящего. Счастливого, как никогда.

А где-то, на другом конце города, в полуподвальном помещении, замыкающем в своём нутре сизые клубы дыма и запах разгорячённых, пьяных тел, за барной стойкой сидит кто-то. Кто-то, кто даже не подозревает о моём существовании. Я тоже представляю его размыто, так, будто он не более чем мой сон. Черты лица размыты, угадываются с трудом. Я могу разглядеть только ровный греческий нос, чёрные круги теней вместо глазниц и сухие, тонкие напряжённые губы, кривящиеся в усмешке – безжизненно отрешённой. Этот кто-то пьёт виски со льдом и смотрит в дальний угол помещения, щуря слезящиеся от едкого дыма глаза. Он время от времени передёргивает плечами, так, будто старается избавиться от навязчивых ласк чужих, неприятных ему рук. Каждое это движение – красивая игра света и тени на рельефах впадин и выпуклостей мышц. Почему-то такой вид мужчин ассоциируется у меня с серией «Харлеевских» чоперов. Мощные, хищные, тяжёлые, они безапелляционны и неконтролируемы, как хищные звери. В них нет мобильности и скорости, но есть пугающая и возбуждающая фундаментальность. В каждой черточке тела, в каждом движении и взгляде.

Такие, как он – опасны. Им не приходится прятать этого, стараясь выглядеть кем угодно, но не собой. Они в каком-то смысле хозяева мира – берут то, что хотят, при этом не рискуя нарваться на возражения. Любая шлюха с радостью раздвинет свои длинные ноги, затянутые в сетку чулок, чтобы впустить в своё тело такого мужчину. Самцы, доминанты, агрессоры, они как никто другой дают ощутить, как не далеко общество ушло от звериной стайности, в котором каждый готов прогнуться перед тем, кто сильнее, дабы сохранить свою шкуру. Некоторые находят в этом кайф. Некоторые – делают это из страха. Некоторые – нарочно дразнятся, отказываясь играть по правилам. И тогда начинается совершенно другая игра.

И мне хотелось бы и не хотелось одновременно встретить этого человека на своём пути. Потому, что мои волосы, мои угловатые хрупкие плечи, мои глаза и призывно подрагивающие губы сработают для него как сигнал – смять, взять, уничтожить. В этом есть какая-то прелесть, нечто глубоко эротическое, и в то же время – тяжёлое, неприятное, что-то такое, что заставляет меня отторгать подобные мысли на физическом уровне. Каждой клеткой. Я, новый, прекрасный, свежий, ещё не вполне знаю себя, а потому, не могу сказать, каков процент вероятности того, что я стану игрушкой в руках зверя, и каков процент того, что всё будет наоборот. Пятьдесят на пятьдесят. Наверное. По крайней мере мне хочется думать именно так.

Моё ощущение этого чужого человека, пахнущего сексом, постепенно исчезает, теряется в баюкающей темноте спокойного, крепкого сна. Я впервые сплю без сновидений, не прислушиваясь к каждому шороху. Я сегодня один. Сам для себя. Только для себя.

Привычка плотно задёргивать тяжёлые шторы в этот раз спасла меня от первых солнечных лучей и жаркого полдня. Когда я открыл глаза, город уже погружался в лиловые сумерки. Вдоль дорог зажигались первые рыжие огни фонарей, вывески маленьких уютных кафе и развратных стрип-баров вспыхивали то нежными, то вызывающе-яркими огнями, выставляя свою начинку напоказ.

Поставить вскипать чайник и отправиться в душ. Закрыть глаза, и позволить тёплым струям бить в грудь, чтобы потом капельками стекать вниз по животу, немного щекоча кожу. Это мой маленький ритуал: включить музыку – обязательно что-то ритмичное, забраться в ванную, закрыть глаза, позволить себе привыкнуть к температуре, а потом упереться ладонями в стену, чуть склонить голову, чтобы вода не попадала в нос и рот, подставляя затылок напористым аморфным пальцам – тонким напряжённым струйкам, разбивающимся о мою кожу. Я могу так стоять часами, не думая ни о чём, либо отдаваясь своим фантазиям. Сейчас я не хотел думать ни о чём, кроме как о себе. О том, насколько я хорош. Насколько прекрасно моё непростительно ломкое, хрупкое тело, насколько яркие мои серые глаза, насколько сексуальны мои кисти, тонкие пальцы, мои узкие бёдра. Если бы я мог, я бы трахнул сам себя. И делал бы это до тех пор, пока не разорвалась бы сердечная мышца, гоняющая по венам эйфорию.

Наскоро вытираюсь полотенцем. Нет, не так. Скорее просто промакиваю лицо и вытираю руки. Возвращаюсь на кухню. Прохладный воздух после горячей воды сжимает меня тугим кольцом, заставляя покрыться гусиной кожей. Люблю это ощущение. Как будто ты летишь с невероятной высоты, дыхание спирает, но ты знаешь, что не разобьёшься. Завариваю себе кофе. Как я люблю – два на три. Теперь мне не надо подстраиваться под того, кто пьёт в пропорции один к одному, заливая кипяток в большую чайную кружку. Я люблю крепкий кофе. И тонкие ментоловые сигареты. Особенно люблю, когда эти вкусы смешиваются, оставляя во рту горечь и мятное послевкусие свежести. Первый глоток кофе приятно согревает глотку, пищевод и проваливается в желудок. Затяжка. Выдох. Вдох. Глоток.

Распахнуть окна, высунуться по пояс, не стесняясь своей наготы. Какого хрена я должен этого стесняться. Люди, мать вашу! Я прекрасен! Я не хочу прятать это ни от себя, ни от вас. Вы можете смотреть сколько угодно. Вы можете хотеть потрогать. И знаете что? Если мне понравится то, как вы пожираете глазами мою фигуру, вписанную в параллели и перпендикуляры оконной рамы – я назову вам код и этаж. А потом мы будем заниматься сексом. Долго, страстно, так, как этого захотите вы. Так, как этого захочу я.

Хочется сделать музыку громче. Хочется вдохнуть город глубже. Мне плевать, если соседи будут стучать по батареям, плевать, что город может меня не заметить. Главное сейчас то, что будет происходить во мне. Ещё один глоток кофе и ещё одна затяжка. Забираюсь на подоконник, свешиваю ноги на улицу. Нет, я не собираюсь умирать. Я собираюсь пообщаться с небом и асфальтом, с проводами, расчерчивающими пространство. Я собираюсь впечатать своё имя в список свободных и живых, научившихся летать.

Не пройдёт и получаса, как мне наскучит эта игра. Наскучит смущать замкнутых и серых, скованных своими внутренними цепями прохожих. Наскучит касаться самого себя или бесстыдно подставляться ветру, и я устрою собственный показ мод для себя самого, дефилируя перед зеркалом, сочетая несочетаемое. Может быть, попутно выпью чего-нибудь покрепче кофе, и когда останусь довольным результатом – выпорхну в город расправляя невесомые, невидимые крылья бабочки-однодневки, которая уже поспорила с жизнью, и заслужила более продолжительную жизнь.

Сам себе фетиш, сам себе бог, сам себе… Подойти слишком близко к своему отражению, провести пальцами по собственным губам. Заглянуть в глубину зеркально-серых глаз, раствориться в них хотя бы на пару секунд, запульсировать сердечным ритмом в зрачках. Ощутить фантастическую, ни с чем не сравнимую жизнь, вибрирующую в каждой клетке моего безумного, горячего тела, стремящегося до конца погрузиться в водоворот эйфории. И когда я всплыву на поверхность, когда выйду из себя в прямом смысле этого слова – я буду готов. Готов швырнуть себя на перекрёстки мало знакомых улиц, раствориться в огнях стробоскопа. Готов захлебнуться самыми острыми ощущениями, но всё равно – выйти живым. Готов стать победителем, обладателем счастливого билета, готов взобраться на самую вершину этого мира, и сигануть вниз, зная, что не разобьюсь никогда и ни при каких обстоятельствах.

Кажется, мой трип внутрь себя длится вечно. Я постигаю новые миры, открываю какие-то доселе неизвестные закутки собственной сущности, и откуда-то приходит понимание, что мир вокруг – это проекция мира выстилающего меня изнутри. Ощущение защищённости и вседозволенности, ощущение себя как автора и персонажа в то же время. Что-то такое мистическое, зачаровывающее, прекрасное… Покидаю своё тело, обращая свой взгляд во вне. Понимаю, что стою абсолютно голый перед зеркалом и самозабвенно целуюсь с собственным отражением. Моё тело готово действовать. Поглощать или брать. Оно готово чувствовать остро и сладко, как никогда. Когда-то я думал, что достичь такого состояния без наркотика или выпивки не возможно. Ну, или без какого-то феерического действа, заставляющего твой организм выбрасывать в кровь невероятное количество адреналина и серотонина. Например, без первого в жизни роуп-джампинга. Теперь я знал – достаточно прыгнуть в самого себя.

Наспех – джинсы. К чёрту бельё. И обтягивающую безрукавку. Чёрную, с незамысловатым узором на спине. Новые туфли. Кожаные, с острым носком. И джинсовку поверх. Простенько так. Но, чёрт бы меня побрал, даже в рванье я сиял бы грёбаным бриллиантом в миллионы карат. Обязательно – пачку своих ментоловых сигарет и весомую сумму зелёных убитых енотов, по привычке – в задний карман. Мне всегда плевать на то, что всё это добро могут вытащить. Домой я могу добраться пешком. Всегда. В любом состоянии. Из любого конца света. В конечном итоге, я привык жить и без денег вовсе. Тут не о чем жалеть. Куда более ценно это божественное внутреннее состояние, делающее из обычного смертного истинного бога – всесильного и всемогущего.

Прохладный и свежий ветер бьёт в лицо, заполняя лёгкие – лёгкостью. Впервые этот парный орган работает в соответствии с названием. Щекочет грудную клетку изнутри, заставляя улыбаться случайным прохожим. Мне всё равно куда идти. Мне всё равно где остаться на ночь и где проснуться с утра, потому, что каждый уголок вселенной – прекрасен.