Питер, солнце и...

Предупреждения: Гей-тематика, рейтинг R

Глава первая

Когда раздается звонок по местной линии, Ковалев сначала на секунду замирает, а потом сдерживает порыв очень громко выругаться. Причем самым нецензурным образом.

Пять минут назад он отдал своему секретарю распоряжение не беспокоить, ни с кем не соединять, никого не пускать. Мария – девушка исполнительная и послушная, раз шеф распорядился, значит так оно надо. И нарушать указание не станет ни в коем случае. Вернее, за исключением одного случая. И раз звонит местный телефон, значит это именно тот случай.

- Да? – самым спокойным тоном вещает в трубку Ковалев, уже зная, что услышит.

- Андрей Борисович, простите, что беспокою, Ваша мама звонит, - извиняющимся тоном говорит Маша, после небольшой паузы, – и очень настаивает.

- Соединяй, - разрешает Ковалев, понимая, что в любом другом случае мама вынесет мозг сначала Маше по телефону, а потом и ему при личной встрече.

- Хорошо, как скажете, Андрей Борисович, - отвечает послушная Мария и соединяет.

- Андрей, ты почему мобильный выключил? – раздается возмущенный голос Ковалевой Светланы Николаевны на другом конце провода.

Андрей словно наяву видит ее тонкое холеное лицо, сдвинутые брови и поджатые губы. А еще в такие моменты она начинает барабанить пальцами по первой попавшейся поверхности.

- Доброе утро, мама, - спокойно парирует выпад родительницы Андрей. С ней нужно только так, словно ты не замечаешь этого зачастую откровенно хамского тона.

- Какое оно доброе, если я до тебя не могу дозвониться? – снова возмущается Светлана Николаевна.   – Неужели так трудно включить телефон?

- Я был занят, - очень спокойно отвечает Ковалев. – И до сих пор занят. Так что, буду тебе премного благодарен, если ты вместо того, чтобы распекать меня, скажешь, наконец, зачем звонишь.

- Ты такое же хамло, как и твой отец, - следует ответный выпад, и Андрей медленно про себя считает до десяти.

В такие моменты он жалеет, что слова матери не являются правдой. Если бы она нарвалась на отца с подобным тоном, то…

Уважение к женщине, которая когда-то была его женой, Ковалев Борис Алексеевич растерял если не полностью, то большую его часть точно. К тому же, как человек резкий и за словом в карман не лезущий, ставить бывшую супругу на место научился давно. Еще в те времена, когда они были женаты, он умудрялся пригвоздить ее к полу практически одним взглядом. Возможно, именно поэтому они и разошлись. Мать не выдержала его характера, а он ее капризов и истерик. А ведь были женаты почти двадцать лет.

Теперь у отца новая жена, к слову, замечательная женщина, умеющая угадывать настроение Ковалева - старшего и не лезть на рожон без необходимости, а мать в свободном полете, что, как понял Ковалев, ее целиком и полностью устраивает. А с учетом того, что находится она на полном содержании Андрея, который далеко не стеснен в средствах и не привык скупиться в том, что касается матери, жизнь у нее просто райская. Правда, она об этом не подозревает и систематически треплет сыну нервы, жалуясь на нелегкую судьбу.

Иногда Ковалев ее ненавидит. Реально ненавидит.

И лишь радуется тому факту, что живет она отдельно от него – отец при разводе оставил ей квартиру со всем содержимым.

- Тебе нужно ее просто один раз послать, - сказал как-то отец, когда Андрей был у них с Татьяной – его супругой - в гостях, и внезапно позвонила мать с очередной истерикой, – и не стесняться в выражениях. Эта женщина не понимает никаких слов, кроме нецензурных.

Совет замечательный, Ковалев давно бы применил его на практике, но… не может. Это твоя мать, постоянно шепчет совесть, когда он уже собирается сказать ей все, что думает. Она тебя родила, будь благодарен хотя бы за это.

- Как можно безжалостно давить конкурентов и вместе с тем быть таким бесхребетным во всем, что касается ее? – недоумевал отец, а Андрей в ответ  пожимал плечами.

- Она моя мать, - убитым голосом говорил он.

Ковалев – старший в ответ лишь фыркал, не принимая высказанный сыном факт, как аргумент.

- Мама, так что тебе нужно? – повторяет Андрей, отгоняя мысли.

- А ты не хочешь для начала извиниться?

Ковалев словно наяву видит ее капризно надувшиеся губы и еле сдерживает желание поморщиться.

Какого черта, а?

- Нет, мама, не хочу, - отвечает он, стараясь, чтобы голос звучал не слишком раздраженно, - и не буду. Так что, тебе лучше сказать, зачем звонишь, мы решим проблему, и я снова займусь делами. У меня через полчаса очень важная встреча, мне еще нужно к ней подготовиться. Так что, выкладывай поскорее.

- Вечно у тебя работа важнее матери…

- Мама!

- Ну, хорошо-хорошо, - нехотя отзывается она, после небольшой паузы - тут такое дело… Лидочка с дочерью в Италию собираются, на две недели. Говорят, там сейчас хорошо и…

- Мама, короче, - прерывает ее Ковалев, - ты хочешь с ними поехать?

- Совершенно верно, Андрей, - радостно подхватывает мать, - ты такой догадливый.

Ковалев хмыкает в трубку. Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.

- В чем проблема? Езжай, - говорит он, а сам мысленно представляет себе целых четырнадцать счастливых дней без ее капризов и истерик.

Есть в жизни справедливость все-таки. Хоть иногда.

- Спасибо,   - благодарит она почти искренне, - только вот…

- Что?

- Лидочка будет с дочкой, а я одна… как-то не очень, не находишь?

Намек более чем прозрачный.

От перспективы совместной поездки холодеет между лопаток. И почти передергивает.

- Нет, мама, я не поеду, - как можно тверже говорит Ковалев.

Он прекрасно понимает, почему она настаивает.

Дочь Лидии Павловны, подруги матери, Леночка, утонченная, красивая, но, к сожалению, совершенно неинтересная для Ковалева барышня, давно сверлит дырку в его холостяцкой жизни, надеясь изменить ее статус на супружеский. И, естественно, себя она видит в роли той самой супруги. И при каждой встречи ему приходится отбиваться от девушки руками и ногами, напуская на себя маску холодной вежливости и равнодушия. Пока это работает. Но только пока.

Самое неприятное, что мать выступает за этот брак всеми конечностями и не упускает возможности лишний раз свести их вместе, надеясь, что сын, наконец-то, образумится и поведет Леночку под венец. Зачем ей это понадобилось, остается для Андрея загадкой до сих пор, но не меняет факта. И данная поездка должна стать очередной попыткой наставить Ковалева на путь истинный. Италия, знойный вечер, Леночка в вечернем платье…

Нет уж, дудки.

- Нет, - снова повторяет Ковалев.

- Но, Андрей…

- У меня куча работы, которую оставить не на кого.   Куча важных встреч. А еще подчиненные, которые без меня  тут таких дел наделают, что потом месяц придется разбирать.

Здесь Ковалев реально кривит душой. Разумеется, есть надежные люди, на которых он может оставить издательство без страха, что его угробят, но ехать с матерью не хочется, ни капельки. А тем более, общаться с Леночкой. Лучше уж он конкурентов подавит, чем ввяжется в совместное мероприятие под названием «отпуск в компании матери и ее друзей».

- Андрей, это несправедливо.

Ну, конечно, начинается старая песня о главном. О том, как тяжело ей живется на этом свете. Эти песни - неизменный атрибут их с госпожой Ковалевой отношений.

- Вспомни о том, кто оплачивает твои счета, и ты поймешь, что не права.

- Ты меня попрекаешь? – теперь голос матери звучит, по меньшей мере, оскорблено, и Ковалев дает себе мысленного подзатыльника за то, что дал повод развить новую тему для морального пресса со стороны этой женщины, что зовется его матерью.

- Мама, хочешь ехать – езжай. Я оплачу все расходы. Но без меня, понятно? – надеясь, что это звучит твердо, произносит Андрей.

Она молчит примерно с полминуты, потом вздыхает.

- Хорошо. Я согласна.

Спасибо за одолжение, думает Андрей, но вслух этого, разумеется, не говорит.

- Это все, что ты хотела мне сказать? – спрашивает он.

- В принципе, да. Но… может, передумаешь?

- Нет.

Твердо и непреклонно. Хотя бы так, если у него не хватает решительности использовать  отцовские методы.

- Как знаешь, - неохотно соглашается мать, после паузы. – Ладно, пойду, позвоню Лидочке и скажу, что тоже поеду.

- Разумная мысль, - хвалит Андрей, - а теперь извини, у меня дела. Я тебе еще позвоню.

- Андрей!

- Мама, пока.

И вешает трубку.

Он прекрасно понимает, что ему еще споют по этому поводу очередную занудную песню, но это будет потом. Сейчас самое важное – это Антон Солнцев.

Этот автор - личная находка Андрея. Он заметил его, когда тот еще был обычным студентом, подрабатывающим в кафе-общепита официантом. В один прекрасный день он просто пришел к Ковалеву и принес рукопись. И тот, прочитав, не задумываясь, заключил с парнем контракт на издательство книги.

В принципе, Андрей и поставил на ноги свое издательство именно за счет молодых и неизвестных авторов. Он купил его, загибающееся на глазах, по совсем смешной цене. Отец, помнится, тогда очень возмущался. Кричал так громко, как только мог. И у него были на то свои причины. Борис Алексеевич владел успешной и уважаемой строительной компанией и в будущем надеялся передать дела своему сыну, а тот вдруг пришел и с восторгом в голосе сообщил, что приобрел издательство. Да еще и обанкротившееся чуть меньше чем полностью. Так что, реакция отца была вполне предсказуемая. Но именно поэтому Андрей и был к ней готов. Он заявил Ковалеву – старшему, что помощь ему не нужна, с тем, чтобы поставить собственное детище на ноги, он справиться сам, и вот увидишь, отец, я это сделаю.

Борис Алексеевич на его вызывающий взгляд ответил взглядом скептическим, фыркнул, но промолчал. В успехе непокорного мальчишки он уверен был пятьдесят на пятьдесят. Надеялся лишь на привычку сына не бросать начатое на полпути.

Андрей не бросил. Совсем наоборот. Как говорилось, купил он издательство совсем за смешные деньги, не потратив и половины той суммы, что имелась на собственном счету. Оставшаяся часть сбережений пошла на поиск неизвестных талантов, а найденные спонсоры помогли с изданием рукописей. Ковалев, конечно, сильно рисковал прогореть, но вместо этого сорвал джек-пот. Издательство с каждым годом набирало обороты, зарабатывая себе весьма неплохую репутацию, и в конечном итоге в «СмАрТ» потянулись уже известные авторы.

В этом году исполняется уже шесть лет, как издательство существует под руководством Ковалева, и он по праву гордится своим детищем. Даже отец сменил сарказм на молчаливое и сдержанное одобрение и тему передачи собственных дел сыну больше не поднимал.

А Антон Солнцев до сих пор успешно издается в «СмАрТе», раскупается огромными тиражами и терять его Андрею не хочется совсем. Нет, парень совсем не зазнался, пишет все так же хорошо и много, ни разу не задержав очередную книгу по срокам, и до сих пор с улыбкой вспоминает времена, когда был обычным студентом, подрабатывающим официантом в кафе-общепите. К тому же, теперь их с Ковалевым связывает намного больше, нежели просто деловые и даже дружеские отношения, но… об этом потом.

Сейчас у них чисто деловая встреча. По поводу выхода новой книги Солнцева.

И на фоне этого проблемы с матерью просто выеденного яйца не стоят.

***       

Hello, friends…

Ох, черт, простите, это я машинально уже. Все-таки прожитые в Англии десять лет дают о себе знать, хочу я этого или нет.

Вы спросите, как я, обычный русский парень, очутился в Англии? Сейчас обязательно расскажу. История не оригинальная, все очень просто.

Давайте сначала познакомимся. Меня зовут Сергей Орлов, в этом году мне исполнилось целых двадцать семь лет. Много? Ничего подобного! Я считаю, самый разгар бурной и веселой жизни.

Теперь насчет проживания на территории туманного Альбиона. Дело в том, что я выпускник одного из лучших колледжей Лондона, куда меня в свое время отправила моя старшая сестрица Татьяна, имею диплом по специальности архитектор-дизайнер. Работал последние годы именно по ней в одной неплохой преуспевающей лондонской фирме. Работал добросовестно, так как профессию свою… ну, не то, чтобы люблю, но положительно к ней отношусь. Нет, а что?

Отличная зарплата, позволяющая приобрести многое из благ современной цивилизации, неплохая репутация, влияние в определенных кругах. Разве плохо? Как понимаете, нет. И тут совсем не играет роли порой возникающее смутное и неприятное ощущение, что не мое. Вернее, это ощущение безжалостно и без угрызений совести давится замечательным коротким словом «надо».

В нашей жизни только так. Надо учиться, надо работать, надо вертеться, чтобы было чем оплачивать содержание квартиры, машины и собственного организма, который иногда требует еды. А еще снашиваются вещи и приходится идти в магазин и покупать новые… хотя, что я Вам рассказываю, Вам и без меня это прекрасно известно, правда?

Теперь насчет моей семьи. Состоит она у меня из одного человека. Из моей старшей сестры Татьяны, о коей я уже напоминал. Нет, родители наши живы и, дай Бог, здравствуют, только вот желания общаться с ними ни у меня, ни у Тани нет. Просто дело в том, что люди эти любят злоупотреблять такой коварной штукой, как алкоголь, очень так хорошо злоупотреблять, и давно, еще во времена, когда я был школьником, а сестра училась в университете, забили на нас большой болт. Именно поэтому, едва Татьяне исполнился двадцать один год, она свалила из дома, забрав меня с собой. Родители даже не возражали, что устраивало меня и Таню. Мне на тот момент было четырнадцать лет. Я до сих пор помню, как она металась между мной, учебой и работой, вертелась, как белка в колесе, чтобы у нас всегда все было. Она даже умудрилась устроить так, что ей отдали надо мной опеку. Не знаю, как судьи решились на такое, и сколько Татьяна им заплатила, но факт остается фактом – на тот момент родители потеряли всякие права на своего сына.

Отца и мать мне заменила Таня, что у нее получалось лучше, чем у них.

- Значит так, Серега, - сказала мне сестра за полгода до окончания мной школы, - хочу подарок тебе сделать, на день рождения.

- Новый комп? – предположил я.

- Нет, - улыбнулась она, - намного лучше.

А потом сказала, что отправляет меня учиться в Лондон. Сначала я изумился, потом меня затопила дурная радость.

- Кем быть – решать тебе, но грызть гранит науки будешь там.

- Но, Тань… а где деньги такие возьмем? – задал я резонный вопрос, приглушая прыгающий в душе восторг.

- Тебя не касается, - как отрезала, щелкнув меня пальцем по носу, - ты, главное, учись, ясно?

Мне оставалось только кивнуть. И учиться.

Такую возможность упускать глупо, это я осознавал даже семнадцатилетними мозгами. А еще очень хотелось доверие сестры оправдать. Слишком много она для меня сделала, чтобы вот так взять и подвести. Выбрал специальность архитектора и понеслась.

В Лондоне мне понравилось сразу же. Относительно неплохое знание английского разговорного, коему меня обучила родная школа, и умение ладить с людьми дали возможность почти сразу же обзавестись хорошими и нужными знакомыми. А потом меня так втянула в себя жизнь английской столицы, что уезжать не захотелось. И по окончании обучения я решил не возвращаться домой. О чем и сообщил Тане. Она отнеслась с пониманием, и возражать не стала.

- Главное, чтобы тебя самого устраивало.

Меня устраивало чуть более чем полностью. До недавнего времени, когда вдруг неожиданно проснулось желание вернуться на родину. Просто непреодолимое желание. Да и по сестре соскучился. Нет, мы, конечно, видимся, она иногда приезжает, но разделяющие нас километры дают о себе знать все чаще и чаще.

А вчера утром проснулся и понял, что все. Хочу в Питер. Не знаю, навсегда или всего на пару недель, но хочу. Поэтому выбил у начальства отпуск за свой счет. Оно, правда, неохотно так его дало, но что поделаешь, если я умею убеждать, когда мне нужно?

Оставалось только решить вопрос с квартирой, но и здесь особых проблем не было. Кайл, мой экс бой-френд, а теперь просто хороший друг, согласился пожить в ней и заодно и присмотреть. Все-таки  неплохо иногда иметь нормальные отношения с бывшими, ничего не могу сказать.

Как только договорился с Кайлом, сразу позвонил Тане и сказал, что прилечу.

Она помолчала несколько секунд, а потом с улыбкой в голосе сообщила, что ждет всегда и в любое время. И неважно, с чего это я вдруг решил сменить свой оседлый образ жизни и посетить северную столицу России.

- С мужем тебя познакомлю хоть.

Тут вообще история немного обескураживающая. Муж Татьяны старше ее на двадцать лет, представляете? Я когда узнал, что она выходит замуж за человека, который ей в отцы годится, то был, мягко говоря, удивлен и осторожно так спросил, почему именно он?

Она в ответ только рассмеялась и ответила, что не потому, что я думаю. А точнее, что нет, не ради денег, а именно по чувствам. И вроде взаимным. Ну, хоть как-то успокоила.

А еще у Тани есть пасынок. Младше ее всего на два года. И у них с ним, по ее словам, очень хорошие отношения. И с ним она меня тоже обязательно познакомит.

- Симпатичный хоть? – спросил я чисто ради шутки.

- Очень, - снова рассмеялась он, - только ты не обольщайся. Занят он.

Что ж, так всегда. Все симпатичные оказываются заняты.

Ну, и ладно. Это неважно. Я ведь к сестре еду. Это самое главное.

А на романтику всегда время и место найдется. Тем более в Питере.  

Глава вторая

Когда за Солнцевым закрывается дверь, Андрей все-таки включает телефон, и на него моментально начинают сыпаться сообщения о непринятых вызовах от различных людей – спонсоров, друзей и просто знакомых. Ну, и маменьки, разумеется. Но есть номер, который выходит на передний план и который Андрей тут же набирает. Отвечают ему после третьего гудка.

- Да, привет.

-  Привет. Ты звонила, - говорит он, не спрашивая, а именно констатируя факт.

- Звонила, - подтверждает Татьяна. – Но ты, как я понимаю, занят был.

Татьяна – это и есть вторая жена отца Ковалева. Замечательная женщина, добрый и отзывчивый человек. А еще очень хороший друг. С Андреем они сошлись быстро -  на фоне совсем незначительной разницы в возрасте и общих интересов. Борис Алексеевич, увидев, что новоявленная жена и сын проводят вместе много времени, лишь плечами пожал. Мол, дело ваше. У него и мысли не возникло, что у Татьяны с Андреем отношения могут выходить куда-то дальше, чем за рамки простого общения. В принципе, у них самих никогда даже не проскальзывало мысли перевести их в плоскость более близкую, нежели дружба. Всех все устраивало, и повода ругаться не было.

А вот мать… мать разозлилась. Вторую супругу своего бывшего она возненавидела с первого взгляда, сразу же окрестила коровой и безумно ревновала к Ковалеву-младшему. И ревнует до сих пор, периодически жалуясь, что сын с мачехой общается больше, чем с родной матерью. Андрей в ответ молчит.   А что он может сказать, если мать права и ему действительно с Таней намного интереснее, чем с ней?

Татьяна же во время редких встреч со Светланой предпочитает всегда оставаться политкорректной и на рожон не лезет. А главное, не ведется на провокации, коими постоянно промышляет маменька Ковалева-младшего. Так что, той остается только скрипеть зубами от злости, слыша о том, что Таня и Андрей куда-то собираются.

- Был занят, только что освободился, - подтверждает Андрей. - Так чего хотела?

- В гости пригласить, - отвечает она. – В пятницу. Считай, что это официальное приглашение. От нас с твоим отцом.

- А в честь чего? Или просто так?

Она молчит пару секунд, а потом с улыбкой в голосе признается:

- Сережка возвращается, познакомить вас хочу.

Сначала Ковалев не понимает, о ком она говорит, а потом его все же осеняет.

- Погоди, брат  твой, что ли?

- Ага, - она даже не скрывает радости, и Андрей не может не улыбнуться.

О Сергее Орлове Ковалев слышал много хорошего и даже несколько раз видел фотографии, на которых был изображен этот худой лохматый светловолосый парень с широкой улыбкой на худощавом лице. Татьяна им гордится так, словно он ей не брат, а сын. В принципе, есть повод. Оправдать доверие сестры, которая вложила в тебя все силы, средства и душу, да еще и вернуть это сторицей… действительно заслуживает уважения.  

- С чего это он вдруг? – спрашивает Андрей, имея в виду внезапное решение Сергея.

- Без понятия. Позвонил, сказал, что хочет приехать. Да и какая разница, главное, что возвращается. Правда, не знаю, надолго ли, но… там посмотрим.

- Что ж, рад за тебя.

- Так ты придешь?

- Приду, конечно. Только сначала мать на самолет посажу.

- Светлана куда-то собралась? – спрашивает Таня после паузы.

- В Италию с подругой и ее дочерью. На целых две недели. В пятницу утром рейс до Рима.

- Ну, отдохнешь от нее немного, - помедлив, слишком помедлив, отзывается Татьяна, но Ковалев списывает это на напряженные отношения, что царят между двумя женщинами. С чего бы им быть подругами? Может, Таня и рада бы, но ведь мать делает все возможное, чтобы этого не было.

- Твоя правда, - не может не согласиться он. - Так во сколько в пятницу нужно быть?

- Да приезжай сразу же, как только дела закончишь. Я что-нибудь вкусное приготовлю.

- Хорошо, договорились.

- И кстати, надеюсь, ты не забыл о том, что через месяц у нас с твоим отцом годовщина свадьбы.

- Помню. Ты терпишь моего отца целых три года.

- Как только у меня этого самого терпения хватает? – недоуменно отзывается она.

Все это несерьезно, чисто ради шутки.

Андрей знает, что этих двоих связывает намного больше, чем просто общие интересы. Просто он видел, как они друг на друга смотрят. Нет, нежности в их отношениях никогда не было, но что-то особенное проскальзывает во взгляде одного и другого. Что-то, понятное только им двоим.

Познакомились они не самым оригинальным способом. Скорее, банальным. У отца намечался юбилей компании, а фирма Татьяны занималась организацией данного торжества. Встретились, сошлись, пообщались. А спустя три месяца объявили, что собираются пожениться. Андрей был только «за», Таня понравилась ему сразу же. К тому же он видел, что она подходит ему намного больше, чем мать. Так почему бы и нет?

- Значит, договорились, - подводит итог Таня, - в пятницу знакомство с моим оболтусом братом, а потом юбилей.

- Он-то будет на юбилее?

- Сережка? Не знаю. Надеюсь, не уедет обратно к себе до этого времени. Ладно, Андрей, побегу я, у меня две свадьбы на носу, плюс день рождения. И за всем этим нужно проследить. Созвонимся еще, хорошо?

- Конечно, давай. Пока.

- Пока.

Ковалев вешает трубку и задумчиво смотрит прямо перед собой. И только сейчас понимает, что почти весь разговор его не отпускало нехорошее предчувствие. Вернее, с момента, когда он вспомнил про мать, а Таня ответила странным напряженным голосом. И вот до сих пор держит. Случится что-то плохое? Но вот только что? И с чего бы это?

Непонятно и тревожно. Очень тревожно.

Да ну, ерунда все, думает Ковалев, стряхнув оцепенение. Просто воображение разыгралось, непонятно почему. Может, она просто устала. А может, не совсем приятно слышать о бывшей своего супруга. Тем более с учетом того, что характер у маменьки далеко не сахар.

Отогнав эти мысли, Андрей принимается за пропущенные в связи со встречей с Антоном звонки. У него тоже дел невпроворот, хватит до самого конца рабочего дня.

Зато потом, вечером, они с Солнцевым встретятся у Андрея дома, поужинают и… в общем, вечер обещает быть приятным. Даже более чем.

С Антоном отношения, выходящие за рамки обычной дружбы, установились примерно года два назад и чисто случайно. Долгое время они просто сотрудничали именно как автор-издатель. А однажды столкнулись в одном из баров Питера, заболтались, после чего Антон весьма таким прозрачным намеком пригласил Ковалева к себе. Тот подумал, почему нет, и приглашение принял. С легкой совестью, как говорится. А на следующее утро договорились о новой встрече, за ней последовала еще одна и в результате мимолетный порыв и желание вылились в то, что они встречаются вот уже два года. И Андрей не может сказать, что эти отношения его напрягают. Совсем наоборот. Он уже даже подумывает о том, чтобы предложить Солнцеву съехаться, только вот момента подходящего никак не находится. То работа, то еще какие-нибудь неотложные дела.

Но в одном Андрей уверен почти на сто процентов – Антон обязательно согласится. В конце концов, два года – срок не маленький. И пора уже переводить их связь во что-то более серьезное, нежели просто встречи пару раз в неделю.

***    

Выйдя из самолета в аэропорту «Пулково», я понимаю, что от такой погоды отвык.

В Питере жарко. Очень жарко. Джинсы моментально прилипают к ногам, а футболка на спине пропитывается потом так, что хоть выжимай. Нельзя, думаю я, нельзя, чтобы в Санкт-Петербурге была такая погода, при такой влажности – это просто убийство.

Получаю багаж, прохожу таможенный контроль и с облегчением ступаю в зал для прибывших и встречающих, где меня уже ждет  Таня, кто же еще? Увидев меня, она расплывается в улыбке и чуть ли не до хруста стискивает в объятиях. Я обнимаю ее в ответ. И понимаю, насколько соскучился.

- Привет, разбойник, - говорит она, отстранившись.

- Привет, - отвечаю я с улыбкой.- Хорошо выглядишь.

Я не вру. Она действительно выглядит замечательно. И намного младше своих тридцати четырех лет. А еще она молодец, сколько ее помню, всегда за собой следит. И вообще, Борису повезло, что такая женщина согласилась выйти за него замуж. И даже не спорьте со мной, я все равно при своем мнении останусь.

- Льстец, - отмахивается она от меня, но все равно улыбается.

- Вот и нет, - протестую я, а потом меняю тему: – Слушай, ну и погода у вас.

- И не говори, - кивает она, поморщившись, - просто кошмар. В этом году солнце что-то слишком  разгулялось. Тебе в джинсах не жарко?

- Жарко. Но я не думал, что здесь такое пекло, - признаюсь и получаю слегка укоризненный взгляд.

- Я тебя предупреждала.

Мне не остается ничего другого, как виновато улыбнуться.

- Я, как всегда, все мимо ушей пропустил. Вернее, не ожидал, что жарко настолько. Обычно в Питере лето два дня в год и то спорное, а тут….   у тебя в машине ведь есть кондиционер? – мой голос звучит с надеждой, и Татьяна смеется.

- Есть. Пойдем. Отвезу тебя в гостиницу, а потом мне еще по делам съездить надо, - говорит она и тут же почти извиняется: - Не обижаешься, что бросаю?

- Тань, есть такое слово «надо», я помню об этом, - успокаиваю я ее, - так что, все в порядке. Я, может, в магазин зайду, что-нибудь полегче куплю себе, а то в сумке одни сплошные джинсы.

- Деньги есть?

Ее забота приятна. Всегда была приятной. Эта женщина в свое время заменила мне родителей, я ей по гроб жизни буду теперь благодарен.

- Есть, не переживай, - улыбаюсь я. - Не зря же я все это время на братьев Кармайклов пахал.

- Это хорошо.

Мы садимся в машину, Таня трогается с места, включает кондиционер. В салоне сразу становится прохладнее. Да здравствуют чудеса современной цивилизации, думаю я про себя.

- Завтра ждем тебя в гости, - говорит вдруг сестра, следя за дорогой. – Буду знакомить с Борисом и его сыном.

- Я с радостью, - искренне отвечаю я.

Бориса я видел на свадебных фотографиях, которые Таня высылала мне по электронной почте, мне он понравился – очень такой солидный дядька. А вот об Андрее только слышал, но очень много  и только хорошее. Как я понял, они с Таней достаточно близкие друзья.

- Сереж, а ты на сколько приехал? – спрашивает Таня, кинув на меня взгляд.

- Я не знаю, сестренка, - честно отвечаю, - может, насовсем останусь.

- Серьезно? – с радостным удивлением в голосе произносит она.

- Да, серьезно, - улыбаюсь я в ответ.

- Это будет здорово, Сереж. Ты даже не представляешь, насколько здорово.

И я снова убеждаюсь в том, что поступил правильно, что приехал. Вон как она обрадовалась. Аж светится вся. И почему меня осенило только сейчас? Почему хотя бы не на пару лет раньше? Ведь сам скучал, понимал, что не хватает сестры. Нет, весь был поглощен вечной гонкой на выживание – там схватить, здесь не упустить… бред какой-то. Хотя, тут опять же все упирается в слово «надо». Она поверила в меня, а я не хотел это веру хоть на миллиметр пошатнуть. А тут вдруг оказывается, что она ждала меня, чуть ли сразу с самого момента моего отъезда из Питера.

Черт, как все сложно-то, а…

- А почему ты спрашиваешь? – возвращаюсь я к теме нашего разговора.

- Через месяц у нас с Борей годовщина свадьбы, целых три года, - поясняет она. - Я же говорила, помнишь?

- Помню, - киваю, начиная понимать, к чему она клонит. - Ты хочешь, чтобы я пришел?

- Хочу. Ты как на это смотришь?

- Очень положительно. Только если твой муж не будет против.

- Боря в курсе, - успокаивает Таня меня, - и он только «за».

Что ж, заранее хорошее отношение со стороны супруга сестры не может не радовать. Главное теперь не разочаровать. Не хочется, чтобы сестра за меня краснела.

- Большой праздник планируете? – спрашиваю я с интересом.

Она качает головой, улыбается.

- Нет. Мы не любители больших праздников и толпы народа, Сереж. Только самые близкие и друзья. Человек десять, включая тебя и Андрея. Решили, что на дачу поедем. На природе веселее.

- Это точно, - не могу не согласиться я. - Особенно, если такая погода будет.

- Значит, договорились, да? – уточняет она, когда мы останавливаемся у гостиницы.

- Договорились. Созвонимся, хорошо?

- Конечно.

Мы перекидываемся еще парой незначительных фраз, потом она уезжает, а я захожу в здание гостиницы. И оставшийся день провожу в номере, понимая, что на улицу выйти не смогу. Организм, не привыкший к такой температуре воздуха и влажности, отчаянно бунтует против того, чтобы его подставляли палящему солнцу. А в номере кондиционированная прохлада, что на данный момент предпочтительней, нежели раскаленный до состояния пекла город.

И только следующим утром все же спускаюсь вниз, решая позавтракать на веранде ресторана гостиницы. Время семь утра, но уже чувствуется, что будет жарко. Воздух за ночь даже остыть не успел, оставаясь влажным и липким.

- Доброе утро, чего желаете? – спрашивает подошедший ко мне официант.

- Ведерко со льдом, желательно на голову, - отвечаю я, усмехнувшись.

- Простите? – не понимает парень, нахмурившись.

- Извините, - моментально раскаиваюсь я, - это все погода.

- Понимаю, - отвечает он, помолчав. Видимо, шутку не оценил. Да и Бог с ним. - Так что будете заказывать?

- Холодный чай, тосты и апельсиновый джем.

- Что-нибудь еще?

- Нет, слишком жарко.

- Это да, - неожиданно смягчается официант.

- А в Лондоне сейчас прохладно, - зачем-то говорю я, и он теперь смотрит на меня с интересом.

- Вы из Лондона приехали?

- Да. Вчера утром. Почти десять лет там прожил.

Я не понимаю, почему рассказываю ему это. Тем более что слушает он из вежливости.

- Что ж, с возвращением Вас, - говорит парень и добавляет: - Ваш заказ будет готов через пять минут.

- Спасибо. И еще вопрос, молодой человек.

- Да?

- У вас в гостинице есть магазины одежды? – спрашиваю, понимая, что все-таки придется идти за новыми вещами. В джинсах на такой жаре не походишь.

- Конечно, - кивает он, - желаете посетить?

- Очень желаю, - улыбаюсь я.

- Я сообщу администрации гостиницы, они дадут Вам человека, который Вас проводит.

- Спасибо большое.

- Не за что, на здоровье, - отзывается он и уходит.

Пока жду заказ, прикуриваю сигарету. Каюсь, грешен, есть такая дурная привычка. Появилась еще в школе, в старших классах. Таня, узнав, не стала кричать и бить по губам и даже не срезала сумму карманных расходов.

- Я тебе даю, а ты сам решай есть тебе или здоровье гробить, - именно так и сказала.

Было стыдно, очень. Но вот бросить так и не бросил. Нет, я честно пару раз пытался, но не получилось. Силы воли в этом деле у меня, видимо, просто не достаточно.

А сестра у меня все-таки золотая. Здравомыслящая, плюс независимая. И всего сама добилась. Я уж не в курсе всех подробностей, она мне не рассказывала и сразу дала понять, что не расскажет. Но факт остается фактом – свое место в этой жизни она нашла. И да, я снова повторю, что Борису повезло с ней. Очень.

Вот осталось теперь только познакомиться и узнать, повезло ли ей с ним. И с пасынком, которому она вечно поет дифирамбы. И узнаю я об этом уже сегодня вечером.

***   

- Здравствуй, Танечка.

От этого приторного тона Татьяна едва не морщится.

- Оставь сахар, - жестко отрезает она, глядя на опускающуюся на соседний стул женщину, - тебе не идет. Совершенно.

- Что-то ты совсем не любезна.

- С тобой? – недоуменно вскидывает бровь Таня. – А разве надо?

- Танечка, ты же не в том положении, чтобы хамить мне, - женщина мило, слишком мило улыбается, - так что, давай ты будешь помнить о хороших манерах, м?

- Мне некогда с тобой светские любезности разводить, - обрубает ее Татьяна, борясь с желанием стукнуть свою собеседницу по лицу. – У меня дел невпроворот. Принесла?

- А ты?

Татьяна выкладывает на стол пакет.

- Как договаривались. Теперь твоя очередь.

- Ты знаешь, - поколебавшись, произносит женщина, - я вот тут подумала,… пусть они у меня еще побудут. А вдруг мне снова твоя помощь понадобиться?

- Ты совсем спятила? – изумленно смотрит на нее Таня. - Мы же договорились…

- Я знаю, - кивает она, словно извиняясь, но в глазах нет ни тени раскаяния, - но для меня выгоднее тебе их не отдавать. Я же говорю, мало ли снова придется к тебе обратиться. Так что, прости, но нет, они пока будут у меня.

- Значит никакой сделки, ясно? – твердо произносит Татьяна, кладя руку на пакет. – Это должен быть равноценный обмен.

- Танечка, солнышко, - женщина снова улыбается, - тут равными правами изначально не пахло. Тебе это нужно больше, чем мне. Ты ведь понимаешь, что я могу все ему рассказать? И документики отдать. Я даже с удовольствием это сделаю, честное слово. И тоже свою выгоду получу, глядя, как он тебя вышвыривает. Моральное удовлетворение тоже удовлетворение. Так что… ты подумай.

Она не дура, думает Таня, далеко не дура, хоть и яростно косит под нее. Все ведь продумала, стерва проклятая. И знает, что придется идти у нее на поводу.

- Это в первый и последний раз, поняла? – жестко произносит Татьяна, придвигая ей пакет. – В следующий раз я хочу, чтобы ты принесла документы.

- Посмотрим, Танечка, посмотрим, - улыбается женщина, убирая пакет в сумку. – Время покажет.

Тане очень хочется послать ее далеко и надолго, но она понимает, что не может себе этого позволить. И не потому, что в зависимом положении. Просто воспитание не позволит.

Не говоря ни слова, Татьяна встает со стула и идет к машине, даже ни разу не обернувшись. И не замечает, как не замечала на протяжении всей встречи, следящих за ней внимательных глаз.

Глава третья

В пятницу утром Андрей сажает мать на самолет, после чего едет в офис, где его ждет встреча с будущим клиентом. Автор новый, пока неизвестный, собирается выпускать только первую книгу, но Ковалев уверен, что она обязательно будет пользоваться спросом. Плюс немного хорошей рекламы и здравствуй, новое имя в  мире современной отечественной литературы. И у Андрея снова появится повод гордиться тем, что он умеет отыскивать таланты.

- Доброе утро, Андрей Борисович, - здоровается Мария.

- Доброе, - кивает Ковалев, - все готово?

- Да, конечно. Встреча через тридцать минут в зале для совещаний.

- Отлично. Сделаешь кофе?

- Конечно, Андрей Борисович.

Далее следуют обычные утренние дела, потом встреча с автором, которая проходит даже лучше, чем ожидал Андрей. Где-то в середине дня звонит Таня, напоминая о том, что они с отцом ждут его в гости. Ковалев заверяет ее, что помнит и обязательно будет. Он же не может пропустить такое событие, как знакомство с ее младшим братом, про которого она ему все уши прожужжала.

Мария уходит где-то в районе шести вечера, Андрей позже нее минут на двадцать. Просто приводит в порядок кое-какие дела, чтобы не возиться с ними в понедельник утром. Это уже вошло у него в привычку, которой он следует на протяжении долгого времени. И только убрав все готовые документы в ящик стола, Андрей покидает уже опустевший офис и едет к отцу с мачехой.

Их квартира располагается в центре Питера, в одном из домов еще старого фонда. Аккуратные, закрытые воротами дворики, чистые подъезды, в которых по подоконникам расставлены горшки с комнатными растениями. Тихо и спокойно, соседи мирные люди. Есть, правда, на самом верхнем этаже семья, у которой вечно все не слава Богу, но на них давно перестали обращать внимания – люди сами по себе неплохие.

Дверь ему открывает Таня, подставляет щеку для поцелуя.

- Сережки еще нет, - говорит она, когда он проходят внутрь квартиры, - звонил, сказал, что задержится.

- Да я не тороплюсь, - пожимает Андрей плечами, - пятница же.

- Отправил Светлану? – спрашивает Таня, помедлив.

- Да, утром, как и говорил. А ты почему спрашиваешь?

- Да так просто.

Ковалев смотрит на нее внимательно, чуть нахмурившись, и замечает легкие тени под глазами.

- С тобой все в порядке? – спрашивает он, а потом озвучивает вслух то, что дошло до него только сейчас: - Ты похудела.

- Серьезно? – она улыбается, но улыбка выходит немного натянутой. – Это же здорово.

Ковалев ничего здорового в этом не видит. Тем более, зная Танин аппетит – эта барышня поесть любит. Вкусно поесть причем. Что, кстати, очень радует отца, который в свое время насмотрелся на диеты своей первой супруги.

- Ты точно в порядке? – уточняет Ковалев. - Со здоровьем нет проблем?

- Андрей, я здорова, как вол, - заверяет она его самым честным тоном, - а то, что похудела… с моим почти сорок восьмым снизу – это не помешает, поверь мне.

- Зря ты на себя наговариваешь, - совершенно искренне говорит Андрей.

Да, Таня не худышка, но далеко не толстая. А вообще, Ковалев никогда не понимал стремление женщин быть похожими на суповой набор. И до сих пор не понимает.

- Я правду говорю, - возражает она, пока они идут в комнату, которая предназначена для приема гостей. Есть еще две, одна из которых отведена под спальню, а другая, совсем маленькая, для тех, кто остается переночевать. – А вообще, вам бы с Сережкой объединится и петь дифирамбы моей внешности. Он тоже вчера восхищался.

- Ну, тут я с ним солидарен, - улыбается Ковалев.

Она в ответ только фыркает.

- Привет, пап, - здоровается Андрей с вышедшим им навстречу отцом.

- Здорово, - кивает Борис, пожимая сыну руку, - что-то ты совсем сюда дорогу забыл.

- Извини, дела.

- Да конечно, - скептически отзывается Ковалев–старший, - ты просто почаще себя от Светкиной юбки отрывай, глядишь, и времени будет больше.

- Я ее в Италию отправил сегодня утром, - сообщает Андрей с улыбкой, и отец вскидывает бровь.

- Да неужели? На ПМЖ, надеюсь?

- Нет, на две недели.

- Жаль, - кривится Борис, - хотя, может, захомутает там себе какого-нибудь итальянца, да останется?

- Было бы неплохо, - усмехается Андрей.

- Не злобствуйте, - укоряет их  Ковалева со смехом.

- Ты ничего не понимаешь, Татьяна, - фыркает отец, - нашей стране без этой бабы намного лучше будет.

- Эта, как ты выражаешься, баба была твоей женой почти двадцать лет. И родила тебе замечательного сына, - напоминает Таня с улыбкой. – Так что, имей хотя бы немного уважения.

- Видал? – обращается Борис к сыну. – Эта стерва ей при каждой встречи нервы мотает, а она еще и защищает ее. Ну, и кто сказал, что у женщин есть логика?

- Есть, Борь, просто мужчинам она непонятна.

- Это уж точно, - кривится отец. - Кстати, где твой брат?

- Задерживается. Что-то там у него случилось.

- Молодежь, я смотрю, нынче борзая пошла, – с сожалением вздыхает отец, усаживаясь в кресло. - Старших ждать заставляет. Это, по-твоему, уважение, а, Тань?

- Ты просто зануда, - улыбается она, легонько толкая его в плечо. – Пойду, посмотрю жаркое.

- Пойди, - разрешает Борис и провожает ее взглядом. И Андрей успевает заметить в нем непонятное задумчивое выражение.

- Она похудела, - осторожно делится своими наблюдениями Ковалев, и отец мрачнеет.

- Превратиться в такую же сушеную воблу, как твоя мать, разведусь, - отрезает он и отворачивается к телевизору.

Андрей никогда не был лишен проницательности. Наоборот, в том деле, каким он занимается, проницательность и интуиция занимают далеко не последнее место. Наравне с хваткой и жесткостью. Именно поэтому нехорошее ощущение, что что-то происходит, он не бросает в игнор, а просто откладывает. Да того времени, как появиться возможность все выяснить.

Поживем - увидим, думает Андрей и в этот момент раздается звонок в дверь.

***   

- Сергей.

- Андрей.

Я просто сражен, господа. Наповал. Вот смотрю я на пасынка своей сестры и глаз отвести не могу. Знаете, как в той песни из детского мультфильма: «Я такой красоты не встречал, отродясь…».

Вот я тоже не встречал.

Нет, Андрей Ковалев не писаный красавец. И черты лица слишком резкие, и подбородок тяжеловат, но…

Глаза. Черные, как ночь, опушенные длинными густыми ресницами.

И голос. Низкий, чуть с хрипотцой. Бархатный. Век бы слушал.

А рукопожатие крепкое, уверенное, и я невольно задерживаю свою руку в его чуть дольше, чем положено.

Черт возьми, какой, а…

- Серега, в чем дело? – слышу подозрительный голос сестры, и поспешно отвожу свой совершенно неприличный и недопустимый в данной ситуации взгляд, выдергиваю ладонь.

- I’m fine, sorry, - я машинально перехожу на английский, а потом спохватываюсь: - То есть, все в порядке, извините.

А Ковалев вдруг улыбается - тонко, уголками губ, и у меня моментально потеет затылок. Неужели понял?

Вот только этого мне не хватает. Это как раз к вопросу о том, чтобы Таня за меня не краснела.

Похоже, краснеть все же придется. Мне.

- Я прошу прощения за опоздание, - произношу, чтобы разрядить обстановку, - такси не могли найти, в пятницу вечером с ними какие-то проблемы. С такси, я имею в виду.

Борис усмехается.

- Что за беспомощная молодежь пошла? Зачем такси, если можно напрокат машину взять?

Супруг Татьяны, с которым нас друг другу представили чуть ранее, мне понравился. Очень интересный и своеобразный мужик, не лишенный чувства юмора. И да, признаюсь, что Тане с ним тоже повезло. Но, вообще, она по определению не выбрала бы себе плохого мужа. Так что, тут тоже можно быть спокойным.

- Я бы с удовольствием, Борис Алексеевич, - отвечаю на его вопрос, когда мы садимся за стол, - да вот только водить не умею.

- Не умеешь? – искренне изумляется Ковалев-старший. – В Англии же вроде учат.

- Учат, - с улыбкой произношу я. - Только вот я с машинами как-то не особо дружу, никак не слушается меня железный конь.

- А в чем проблема-то? – продолжает недоумевать Борис, который, по словам Тани, пешком не ходит уже лет десять.

- В голове моей. Ступор какой-то нападает и все тут.

- Татьяна, - поворачивается к супруге Борис, - бред какой-то. Как так? Мужик, а не водит?

- Просто кошмар, - невозмутимо отзывается она, отрезая кусочек мяса и отправляя его в рот. – И как же так жить можно?

Ковалев-старший кривится.

- Опять издеваешься.

- Нисколько, - она даже не прячет улыбки, - ты ешь давай, а не полемику разводи.

Я доволен до невозможности. Нет, все-таки они замечательная пара. И переживать за них действительно не нужно, все у них отлично. Кидаю взгляд в сторону Андрея, чтобы увидеть его реакцию на происходящее. В уголках его губ притаилась улыбка, в глазах пляшут смешинки. Что ж, он, похоже, к этому уже привык и не считает чем-то из ряда вон. Что просто лишний раз подтверждает мои догадки.

Он вдруг перехватывает мой взгляд, вопросительно вздергивает бровь. А из глаз моментально исчезает теплое выражение, уступая место колючему холоду. Все понятно. Не нравится слишком пристальное внимание.

А кому понравится? Дурак ты, Орлов, как есть дурак. Выдал себя с головой с самого начала. Когда ты научишься сначала думать, а потом делать?

- Татьяна говорила, ты архитектором у Кармайклов работаешь, - снова подает голос Борис, - нравится?

- Нравится, - почти не кривлю душой. – А Вы знаете братьев?

Ковалев-старший ухмыляется.

- Я много кого знаю, сынок, и много с кем знаком. С братцами, в частности, мы в свое время неплохо поработали и погуляли. Неординарные ребята.

- Очень неординарные, я бы так сказал, - отзываюсь, улыбнувшись. – В прошлом году им мэрия города заказ хотела сделать, а они взяли и отказались. Вместо этого реконструкцию одной из школ Лондона провели, причем совершенно бесплатно. Ни фунта с этого не получили.

- Какое благородство,- доносится до меня насмешливый голос Андрея, - странно, что еще по миру не пошли с подобной благотворительностью.

- Ничего ты не понимаешь, Андрей, - машет рукой его отец, - они в этой школе учились сами, а теперь их внуки туда ходят. Школа хорошая, хоть и старая. Так что, не гони мне тут на братьев.

- Даже мысли не было, - невозмутимо произносит Ковалев, поднося к губам стакан с водой.

Губы у него тонкие, твердые на вид. Интересно, а на ощупь как?

Так, что-то меня снова не в ту степь понесло…

- А ты чем занимаешься? – вылетает из меня вопрос.

Андрей ставит стакан, снова приподнимает бровь.

- У меня издательство, - сухо отзывается он, а в глазах все тот же холод.

- Здорово, - не дрогнув, произношу я.

- Неплохо.

- И что нужно сделать, чтобы издать свое?

Спрашиваю не просто из праздного любопытства, честное слово.

- Уметь писать, - усмехается Андрей.  

- И только?

- А ты почему интересуешься?

- Он книжку пишет, - вклинивается Татьяна, улыбнувшись.

- Неужели? – немного скептично роняет Андрей.

Истинная правда. Вот это именно как раз то, почему я отношусь к своей работе только положительно. Началась моя писанина пару лет назад с небольших заметок чисто «в стол». Просто записывал в тетрадку или на листах бумаги. А со временем так захватило, что теперь и не могу без этого. Как без сигарет. И на данный момент времени пишется в ноутбук, в документ «Word», тщательно шлифуется и чуть ли не облизывается. И, наверное, как и всякому автору, мне безумно хочется это издать. А что для этого делать, я просто понятия не имею. И спрашиваю именно поэтому, а не потому, что хочу воспользоваться родственными связями.

- Какой разносторонний пацан, - хмыкает Ковалев-старший, - и архитектор, и писатель.

- Ну, второе, скорее, хобби, - признаюсь я, - деньги зарабатываю исключительно той профессией, что по диплому.

- И о чем пишешь? – неожиданно спрашивает Андрей, и я перевожу взгляд на него.

Неужели заинтересовал? Или это интерес чисто профессиональный?

- Это что-то вроде цикла историй про парня, который живет в Лондоне, - помедлив, отвечаю я. - Ну, и с ним всякие разные вещи происходят.

- То есть, про себя пишешь?

- Можно и так сказать.

- Если хочешь, могу посмотреть, - предлагает он, помедлив.

Нет, господин Ковалев, не хочу. Потому, что предлагаете Вы исключительно из вежливости. И потому, что моя сестра - Ваша хорошая подруга. А я Вам не нравлюсь, ох, не нравлюсь. Чем же не угодил настолько, что всякий раз, когда Вы на меня смотрите, в Ваших глазах появляется столько неприязни?

- Не надо, - качаю головой и улыбаюсь, - я же говорю, это только хобби.

Андрей в ответ только плечами пожимает, мол, как хочешь, мне так даже лучше. Я ловлю неодобрительный взгляд сестры, в котором так и читается: «Дурак ты, Серега, надо было соглашаться», и едва уловимо усмехаюсь в ответ.

Ну, уж нет. Если и издаваться, то заслуженно, а не потому, что пасынок твоей сестры - издатель. По простому пути мы не привыкли ходить. Ну, если только за исключением очень редких моментов.

Поглощенный своими мыслями, я и не замечаю, что в разговоре наступает заминка. И уже собираюсь сменить тему на нейтральную, но Борис меня опережает, заговаривая о… футболе.

Актуальная тема на все времена и для всех стран мира. И животрепещущая. А для России особенно, с учетом того, что дела у нашей сборной на поприще этого вида спорта не совсем хороши.   Даже Таня, которая к футболу, в принципе, равнодушна, вставляет свое слово.

- Короче, в полной заднице наша сборная, - заключает Ковалев-старший, спустя где-то час дискуссии.

- Может, что-то и изменится, - пожимает плечами Андрей и получает скептический взгляд отца.

- Ты заделался в оптимисты?

- Нет, - усмехается Андрей, поднимаясь со стула, - просто озвучиваю вслух надежды миллионов россиян.

Ковалев-старший довольно хмыкает.

- Ты меня успокоил.

– Это хорошо, - улыбается Андрей. - Я поеду, поздно уже.

- Подбросишь?

Вопрос вырывается сам собой. Я не хотел, честно, но тут, словно кто-то другой за меня говорил. И реально стыдно, но слово, как говорится, не воробей.

Андрей смотрит на меня, чуть прищурившись, словно оценивая, с чего это я вдруг решился на столь великую наглость, поняв, что любви великой ко мне не питают и не собираются в ближайшем будущем.

- Отличная мысль, - вмешивается Таня, - и такси вызывать не надо.

У Ковалева-младшего при этих словах в глазах мелькает такая досада, что я уже собираюсь забрать свои слова обратно, но тут он неожиданно кивает:

- Хорошо. Какая гостиница?

Я называю, и он снова кивает.

- Мне как раз по пути.

- Спасибо, - улыбаюсь я, чувствуя себя прескверно.

А что Вы хотели, господин Орлов? Напросились, теперь отдувайтесь. Нет, меня все-таки только могила исправит. А еще и от Татьяны бы неплохо взбучку получить за дурное поведение. Ее взбучки в свое время мигом мне голову остужали. И тут как раз такой случай.

- Было приятно познакомиться, молодой человек, - произносит Борис, поднимаясь вслед за нами с Андреем, - надеюсь увидеть Вас на нашей годовщине.

- Обязательно буду, - заверяю я, - такое событие просто не могу пропустить.

- Договорились. И тебя, Андрей, тоже хочу видеть. И без Светки.

Тот пожимает плечами.

- Пап, ты же знаешь, что она не придет.

Ковалев-старший только кивает, весьма довольный ответом.

Спустя минут десять, пройдя все прощальные церемонии, мы с Андреем все же спускаемся к его машине.   В лифте даже не смотрим друг на друга, словно два незнакомых человека едут, просто кошмар какой-то.   Усаживаясь в салон, я машинально достаю сигарету и тут же слышу холодный голос хозяина автомобиля:

- У меня не курят.

Еще один «косяк», господин Орлов, распишитесь…

- Извини, - виновато улыбаюсь я, убирая сигарету обратно в пачку, - привычка просто.

В ответ он только фыркает и заводит мотор. Примерно с пять минут мы едем в жуткой, гнетущей тишине, после чего я все же решаюсь заговорить. А в первую очередь разъяснить невольно имевшее место быть у Тани с Борисом дома недоразумение.

- Слушай, - начинаю я, - насчет моей писанины… я, правда, не имел в виду ничего такого.

Он чуть ли не морщится, пожимает плечами, и я снова чувствую себя провинившимся ребенком.

- Я так и понял, – говорит он почти неохотно и сухо.

Мне остается лишь подавить вздох и промолчать.

И всю дорогу в салоне царит вот эта совершенно не радостная тишина, нарушаемая лишь шумом работающего двигателя. Неприятно до ужаса просто.

- Приехали, - сообщает Андрей, останавливаясь у главного входа в гостиницу.

- Спасибо, - киваю я, а потом поворачиваюсь к нему так, чтобы видеть не только краем глаза: - Может, чаю? В баре, я имею в виду.

Бросаю пробный шар, только лишь для того, чтобы завести разговор.

Он смотрит немного удивленно, вскинув бровь.

- Нет, спасибо.

Я снова медлю, решая, стоит или нет, а потом все же рискую спросить:

- Совсем не нравлюсь? – получается как-то неуверенно, за что мысленно даю себе подзатыльника.

Он усмехается, качает головой. А я не могу понять, почему меня так беспокоит то, что я ему не нравлюсь. Вроде не должен переживать настолько сильно. Не та ситуация, не тот человек, а вот все же…

А откуда Вы знаете, из какого именно человека стоит переживать, господин Орлов?

Голос противный, тонкий, дребезжащий в голове. Совершенно там не нужный.

- Просто не мой типаж, - говорит он, поворачиваясь ко мне.

Типаж? А вот это неожиданно. Сестрица насчет этого ничего не говорила. Нет, намекать намекала, но я думал, что она больше шутит. А тут, оказывается…

Черт, а вот от этого еще обидней. Вдвойне.

- А так, чисто по-человечески? – снова спрашиваю я.

- Посмотрим, время покажет, - отвечает он уклончиво и отворачивается, тем самым давая понять, что разговор окончен.

Что ж, обижаться не имеет смысла, что-то доказывать или выяснять - тоже.

Время действительно покажет, как там дальше будет.

- Еще раз спасибо, что подвез.

- Не за что.

Я выхожу из машины и, не оборачиваясь, иду к дверям гостиницы, на ходу доставая сигарету. Слышу только, как шины шуршат по подъездной дорожке. И этот звук неприятно режет слух.

И только потом, спустя пару минут, когда сигарета наполовину скурена, а габаритные огни «Тойоты» исчезают в ночной темноте, понимаю, что отдал бы многое, чтобы то самое время наступило поскорее.

Глава четвертая

Несколько секунд Андрей смотрит на то, как высокая худощавая фигура идет к входу в гостиницу, замечает вспыхнувший огонек прикуренной сигареты, а потом все же трогается с места. И прислушивается к ощущениям.

Все по-прежнему. Ничего не изменилось.

И до сих пор непонятно.

Увидев господина Орлова несколько часов назад, пожав ему руку, Ковалев понял одну простую вещь - не нравится. Ему нисколько не нравится вот этот парень с широкой белозубой улыбкой. И даже то, что слышал он о нем только хорошее, то, что это брат Тани, не меняет ровным счетом ничего. Это как в том анекдоте, помните?

«Ну, не нравишься ты мне, мужик, не нравишься».

Вот и у Ковалева подобная ситуация. Раздражает до невозможности. Начиная с легкого английского акцента и заканчивая привычкой кусать кончик большого пальца.

Не нравится, хоть ты тресни. А отсюда и реакция машинальная – моментально уходить в холодную отчужденность. Это примерно то же самое, что с девушкой Леночкой. Только вот в ее случае данная тактика сработала, а на господина Орлова не действует совершенно, что раздражает еще сильнее.

Хотя, изначально Сергей и не давал повода для подобного отношения.    

Парень вроде интересный. И не глупый - не имеющие в голове извилин люди не добиваются того, чего добился Сергей, даже если им первый толчок дают. В общем, причин ненавидеть парня нет. А вот факт, как ни крути.

И перед Таней стыдно, она ведь заметила, как Андрей смотрел на ее брата. И как разговаривал с ним. И по ее растерянному взгляду понял, что она просто обескуражена таким отношением. А Андрей даже себе объяснить не может свою реакцию на Орлова, а уж ей и подавно.  

А может, тебе просто не по душе пришлось, как он смотрел на тебя? Откровенно, почти с восхищением, словно ты с небес пред очи смертных явился. Очень так недвусмысленно смотрел, чуть ли не с приглашением. Таня точно заметила, а отец пропустил мимо взгляда только потому, что ему в голову не может такое придти относительно близких ему людей. Он в этом плане жуткий консерватор и даже не в курсе предпочтений собственного сына. Да и Орлов ему понравился, это было заметно.

А, к черту. Что толку гадать, время покажет. Тут Андрей не слукавил. Может, он сумеет разобраться в своем отношении к этому парню. И оно изменится в положительную сторону.

Сейчас же пока без ответа остается вопрос относительно Тани и отца. Что-то между ними происходит, что-то не совсем понятное. Вроде все, как обычно, но Андрей видит, что что-то не так. Конечно, это только их дело и вроде бы не стоит вмешиваться, но уж очень не хочется, чтобы между ними какой-то разлад пошел. Так что, осторожно, аккуратно, а выяснить, что к чему, Ковалев выяснит.

Правда, начнет с понедельника. Потому, что на выходные у него планы. С Солнцевым. И это реальный шанс расставить точки над «i» в их отношениях. Нельзя же всю жизнь строить их так, как они это делают последние два года. И Антон должен согласиться с этим наверняка.

А разобравшись с личной жизнью, можно со спокойной душой выяснить, что же происходит между отцом и мачехой. И постараться сменить гнев на милость в отношении Сергея Орлова.

Все-таки, парень такого отношения ничем не заслужил.

***   

В выходные я гуляю по Питеру, открываю его для себя заново, так сказать. Брусчатка Дворцовой площади и Петропавловской крепости, гранитные плиты набережной Невы, великолепие залов знаменитых музеев и многое-многое другое.

Помимо местных достопримечательностей, посещаю и свои родные места – улицы, переулки и дворы, где прошло все детство и кусок отрочества. Никогда не думал, что сентиментален, а ведь оказалось, что да, немного, но есть.

Питер всегда был красивым городом, а за последние десять лет расцвел еще больше. А ночной Петербург, когда загораются огни, особенно прекрасен. И вдохновляет так, что, едва вернувшись к себе в номер после очередной прогулки, я начинаю строчить новую историю к своему циклу. Получается какой-то романтический рассказ с пока еще неизвестным финалом. Сам не знаю, будет все хорошо или же главного героя ждет разочарование. Хотя здесь все зависит исключительно от меня, я всегда помню об этом, когда ваяю очередной опус.

Сижу до тех пор, пока не начинают слипаться глаза, а в голове не остается ни одной мысли.

Выключив ноутбук, я добираюсь до кровати и моментально вырубаюсь. Просыпаюсь уже, когда часы показывают одиннадцать дня. Приняв душ и выпив кофе, я обдумываю план действий на предстоящий день. Можно, конечно, совершить новый поход по городу, но я решаю совместить приятное с полезным, а именно - выбрать подарок Тане и Борису на их юбилей.

Данная миссия в некотором роде ставит меня в тупик, так как выбор подарков всегда был для меня проблематичным, а что дарить людям, у которых все есть, я и подавно не представляю. Тем более, я знаю свою сестру, которая ко многому равнодушна. Дарить безделушку – поставит в дальний угол, и она будет пылиться, а если что-то серьезнее – у них, как говорилось, у самих всего в достатке. Так что, я просто без понятия, что же приобретать.

Ладно, будем действовать по обстоятельствам, думаю я, назвав таксисту нужный мне адрес. Вдруг на меня озарение снизойдет, бывает же такое в этой жизни.

После двух часов исследований различных магазинов, я понимаю, что был слишком оптимистично настроен. Куча магазинов и потраченного времени, а толку совершенно никакого. И уже совсем отчаявшись, я захожу в какой-то огромный магазин посуды и бесцельно брожу вдоль витрин, даже не надеясь на удачу. Кастрюли, сковородки, тарелки, чайные сервизы и ничего, что стало бы причиной того самого озарения.

Честное слово, хоть Тане звони  и спрашивай, что покупать. А что, совершенно неплохая мысль. Вдруг ей что-то нужно и она не откажется получить это в подарок?

Я уже собираюсь достать мобильный, как слышу рядом голос.

Этот голос – низкий, с бархатными интонациями - я запомнил очень хорошо и не спутаю его ни с одним другим. И готов слушать чуть ли не вечно.

Черт, прямо наваждение какое-то.

- Нет, мама, - вещает между тем предмет моей страсти, а я поворачиваюсь и пялюсь на него самым наглым образом. Как тогда, в вечер знакомства. - Нет, я не приеду, мы с тобой, по-моему, эту тему уже обсуждали. Да, встречу, обязательно. Все, пока, я занят.

Он вешает трубку, поворачивается и через секунду замечает меня. И застывает.

- Привет, - улыбаюсь я, стараясь не обращать внимания на ледяное выражение его глаз, и протягиваю руку.

Андрей пожимает ее, даже не колеблясь, кивает в ответ.

- Привет, - коротко отзывается он.

- Какими судьбами?

Он медлит, а потом все же произносит:

- Отцу с Татьяной подарок пытаюсь выбрать.

Надо же, какое совпадение.

- Я тоже, - снова растягиваю губы в улыбке, - надумал что?

Он с едва заметной досадой качает головой, и тут до меня доходит, что выбор презентов тоже не самая сильная его сторона. Ну, хоть в чем-то мы похожи.

- Боюсь, это не тот магазин, в котором его стоит выбирать, - говорит Андрей, улыбнувшись уголками губ, и я не могу не улыбнуться в ответ.

- Согласен. Только вот в какой именно магазин идти, я не представляю, - говорю, - уже собирался Тане звонить.

- Это тоже дохлый номер, - усмехается Андрей, - она скажет: «На твое усмотрение». Так же, как и отец.

- Я почему-то так и думал, - сдерживаю вздох, - хорошая из них пара получилась, да?

Андрей кивает, соглашаясь со мной.

На несколько секунд повисает неловкая тишина, и до меня доходит, что еще немного, и Ковалев уйдет, а я совсем не хочу, чтобы он это сделал. И поэтому, после недолгого лихорадочного размышления, брякаю первое, что в голову прилетает:

- Может, кофе выпьем?

Не согласится, думаю я, глядя на его помрачневшее лицо. Он и не обязан соглашаться исключительно из вежливости. А особенно, после того, как мы объяснились, и Андрей ясно дал понять, что Орлов Сергей, то есть я, ему не нравится.

Я уже готовлюсь к отказу, но он неожиданно кивает, удивляя меня до невозможности.

- Давай, - отвечает он, - здесь поблизости есть неплохая кофейня. Там даже перекусить можно.

- Просто здорово, - улыбаюсь я, не веря в свою удачу, - с утра во рту ни крошки не было.

Кофе на самом деле оказывается изумительным, а подаваемые к нему пирожки и пирожные выше всяческих похвал. Первые несколько минут мы молчим, а потом я кидаю нейтральную тему для разговора, и Андрей, пусть и не совсем охотно, но подхватывает ее. А еще через десять минут он начинает улыбаться. И от этой улыбки я просто улетаю. Образно, конечно, но, похоже, до состояния настоящего полета мне совсем недалеко.

Когда такое было в последний раз?

Давно. Очень давно. Когда я только приехал в Лондон.

Его звали Брайан Шервуд, он учился курсом старше, являлся старостой своей группы и имел репутацию весьма ветреного молодого человека. А еще он был красив, как дьявол, и сводил с ума, как представительниц противоположного пола, так и своего. И я, к сожалению, не стал исключением. Это была своего рода болезнь – вялотекущая и  мучительная. Шервуд забавлялся со мной где-то в районе двух месяцев, параллельно сбегая налево и направо, пока я сам себе и ему заодно не сказал «стоп». Как отрубил.

Просто понимал, что ни к чему хорошему это не приведет и есть реальный шанс, что заболевание перерастет в хроническое.

Выздоровление шло еще дольше, но в конечно итоге победил именно я. Брайан Шервуд был забыт, как нечто нереально-фантастическое, и я вспомнил, что есть просто увлечения, без наркотической зависимости.

С Ковалевым пока до этого не дошло, но сейчас, в принципе, мне уже и не семнадцать, чтобы вот так сходить с ума по парню. Хотя, если я начну реагировать на него каждый раз так же, как сейчас, то рискую снова заболеть. А мне как-то не особо этого хочется по ряду нескольких причин.

Во-первых, у господина Ковалева есть вторая половина, насколько я понял. И, в отличие от Брайана, он даже на меня не смотрит. И не велика вероятность, что посмотрит.

Во-вторых, вспоминая о том, как это было с Шервудом, у меня пропадает всякое желание влюбляться в него больше, чем сейчас. А ведь сейчас это действительно нечто больше, чем просто симпатия.

Ну, и самое главное, это сын мужа моей сестры, что смущает донельзя. Не знаю почему, но мне кажется почти кощунством заводить какие-либо отношения с родственниками, пусть и не прямыми. Хотя… может, именно для Ковалева Андрея я бы и сделал исключение. Да, сделал.

Уж больно хорош этот черноглазый бог с бархатным голосом.

- Мне пора, - говорит Андрей, примерно спустя час нашей с ним, весьма оживленной, кстати, беседы, - работа.

- Конечно, - киваю я, - спасибо, что принял приглашение.

Он пожимает плечами, слегка улыбается.

- Не за что, - а потом, помедлив, предлагает то, отчего я на мгновение теряю дар речи: - Может, повторим как-нибудь?

Мой мозг начинает лихорадочно работать, пытаясь переварить внезапно полученную информацию. И совершенно не находит ответа.

А, к черту, что гадать-то, когда спросить можно? Ну, попробовать уж точно. Язык, конечно, мой враг, но и выручал он меня неоднократно.

- Я «за», - заверяю его для начала, а потом все же спрашиваю: - Только… с чего это вдруг?

- Таня будет рада, если мы поладим, разве нет? – вскидывает он бровь.

Я не могу с ним не согласиться. С Татьяной мы после того вечера созванивались и она недоумевала, что же нашло на ее пасынка. Я заверил ее, что все в порядке, просто нужно время. Не обязан меня любить господин Ковалев-младший только потому, что я брат жены его отца. Пусть эта самая жена и приходится ему хорошей подругой.

- Будем устанавливать родственные отношения? – неуклюже шучу я.

- Думаю, можно попробовать, - спокойно кивает он.

Я еле сдерживаю какую-то совершенно дурную радость.

- Что ж, как я уже говорил, я только «за», - стараюсь улыбнуться не слишком широко я, - так что, звони, если что. Мой номер у Тани есть.

- Договорились, - кивает он.

Мы пожимаем друг другу руки, и Андрей уходит.

А я еще сижу в кофейне примерно пятнадцать минут, после чего все же расплачиваюсь по счету и решаю зайти еще в несколько магазинов. Может, мне все же удастся найти подходящий подарок для юбиляров?

К тому же, и настроение у меня намного лучше, чем было еще два часа назад. До встречи с Ковалевым Андреем.

***   

Борис Ковалев привык не просто решать проблемы, а давить их на корню. Тем более те, что касались его личной жизни. Потому, что именно от благополучия последней зависело его душевное равновесие и, следовательно, дела компании. А компания в списке важного стояла далеко не на последнем месте.

Татьяна беспокоила вот уже две недели.

Именно столько времени прошло с момента, как она стала какая-то нервная и дерганная. И начала терять в весе, превращаясь в копию Светки. Ладно, черт с ним, с этим похуданием. Хочет - ради Бога, но ведь не за счет нервов. Своих и его, Бориса.

И главное, скрывает от него все, делает вид, что все в ажуре, но, простите, он же не дурак, в конце концов. И ей об этом прекрасно известно. Так чего тогда сама дурака валяет?

Где-то к концу первой недели, поняв, что ничего от нее не добьется даже откровенным разговором, Борис вызвал к себе начальника службы безопасности своей компании. Зуеву Владимиру Константиновичу в этом году стукнуло сорок пять лет. За плечами этого замечательного человека лежала долгая служба в армии, а именно в том подразделении, что отвечает за разведку.

Именно поэтому Ковалев взял его на работу. И именно поэтому решил поручить задание следить за Татьяной ему.

- Эмм, Борис Алексеевич, это весьма… деликатное дело, - тактично отозвался Зуев на данный приказ.

- Не справишься, что ли? – хмыкнул Борис, откидываясь в кресле.

- Дело не в этом, - никак не отреагировал на колкость начальника Зуев. - Что Вы конкретно хотите? Фото? Видео?

- Мне будет достаточно твоего слова, - пожал плечами Борис, - я хочу знать, с кем она встречается, что делает, куда ездит.

- Вы подозреваете, что у нее…?

- Мужик? Сомневаюсь. Тут что-то другое, - задумчиво произнес Борис и добавил уже жестче: - А вот что именно, тебе и нужно узнать. Именно тебе, Зуев, даже не думай поручать это дело кому-то еще, ясно?

На бесстрастном лице главы службы безопасности не дернулся не единый мускул.

- Я все понимаю, Борис Алексеевич, не беспокойтесь.

- Вот и ладушки, - немного оттаял Ковалев. - Приступишь с завтрашнего дня. И подробный отчет – где, с кем и когда. И что делала.

- Понял, Борис Алексеевич, - кивнул Зуев.

- Отлично. Свободен.

Отчеты от главы службы безопасности поступали каждый вечер, но Борис не находил в них ничего криминального. Все, как обычно – клиенты, друзья и, разумеется, Андрей.

И уже к концу второй недели появилась весьма занимательная информация.

- Светка? Она встречалась со Светкой? – недоумевал Борис.

- Именно, - кивнул Зуев, - и более того, что-то ей передавала в конверте.

- Деньги?

- Скорее всего, хоть и нельзя утверждать точно.

Ковалев хмыкнул.

- Забавно. И весьма. С чего это Татьяна решила вступить в клуб спонсоров этой курицы?

- Не знаю.

- А сможешь узнать?

- Я постараюсь, Борис Алексеевич.  

Тот кивнул, помолчал несколько секунд, после чего закурил сигару, как поступал всякий раз, когда нужно было подумать. Зуев терпеливо ждал распоряжений шефа, зная, что лезть в его мыслительный процесс не желательно.

- Значит так, - сказал Борис спустя пару минут, - к моей бывшей приставь своего человека, пусть понаблюдает. Ты – по-прежнему за Татьяной. И докладывай мне о каждой мелочи, понятно?

- Конечно, Борис Алексеевич.

- Может, что еще интересное выплывет.

- Все будет сделано.

- Хорошо. Ступай.

Едва за Зуевым закрылась дверь, Борис раздавил в пепельнице сигару и бросил взгляд в окно.

Эх, Танька, подумал он, во что ты вляпалась с этой дурой? Сама же вроде умная баба, а тут…

Ладно, не время ныть. Нужно проблему возникшую решать. И как можно быстрее.

Пока посмотрим, что Зуев накопает, а дальше видно будет. Так сказать, время покажет, за какую ниточку тянуть. Главное, что веревочку он раскрутит до конца, в этом сомневаться даже приходилось.

Приняв решение, Борис окончательно выбросил из головы мысли о жене и принялся за работу. Все-таки, она занимает не самое последнее место в списке важного, как уже упоминалось чуть ранее.

Глава пятая

Андрей не обманул и действительно позвонил. Примерно через несколько дней после наших посиделок в кофейне. Основной разговор был почти ни о чем, просто обмен банальными и будничными фразами:

- Как дела?

- Все хорошо. А ты?

- Тоже потихоньку.

Ну, и что-то в таком духе. В какой-то степени даже немного неловко. Зато в самом конце, помолчав, он спросил, словно прочитав мои мысли:

- Встретимся?

- Конечно, - даже не думал отказываться я.

И пусть первым толчком послужило именно желание порадовать Таню, пусть наш с ним сначала в кофейне, а потом и телефонный разговор все же и оставил некоторую недосказанность, зато совместный обед в открытом ресторанчике на набережной Невы расставил все по своим местам. И пошатнул ту невидимую стену, что Андрей выстроил в памятный ужин в доме Тани и Бориса. Тут было все по-другому.

Сколько мы просидели в этом ресторане? Часа полтора, не меньше. Не было двусмысленностей и намеков, не было чего-то большего, чем просто общение с умным и приятным собеседником, коим оказался Андрей, когда с него сползла маска холодной вежливости. Если честно, я пытался разглядеть, уловить в его глазах и жестах хоть малейший намек на фальшь, но ее просто не было. Он не пытался произвести впечатление или задавить интеллектом, не язвил и не сыпал колкостями, как было в день нашей первой встречи. Он действительно был искренен в своих словах и поступках. А они говорили о том, что сидящий напротив меня человек готов стать мне таким же другом, что и моей сестре.

Я не задавался вопросом, с чего бы это, полагая, что если не целиком и полностью моя заслуга, то часть ее точно есть. Возможно, моя самоуверенность однажды не доведет меня до добра. Я не знаю. Об этом думать не хотелось совершенно. Только не в жаркий питерский день за столиком открытого ресторана на набережной Невы.

А самое главное, что данной встречей наше общение не ограничилось, нет. За ней последовала еще одна, а потом следующая. И с каждым разом они были все длиннее и интереснее. И стали уже превращаться во что-то наподобие приятной традиции.  

- Ты знаешь, что мне вчера ответил господин Ковалев-младший на мое предложение встретиться? – весело поинтересовалась Татьяна в один из наших с ней телефонных разговоров.

- Нет. А что?

- Что он уже с тобой о встрече договорился.

Мне стало неловко. И стыдно.

- Извини.

Таня в ответ хмыкнула.

- Да ладно, чего уж там. Я даже рада, что вы все-таки нашли общий язык, а то уж переживать начала, что так и будете по разную сторону баррикад, - проговорила она, усмехнувшись.

- Ты не представляешь, как я этому рад, - честно признался я, еле сдерживая прущую в голосе радость.

Она в ответ издала какой-то непонятный звук – что-то похожее на вздох. Причем тяжелый, почти обреченный.

- Сереж…

- Да? – нахмурился я, обескураженный ее тоном.

- Ты ведь помнишь, что он не совсем свободен?

Помню, думаю я, конечно помню. Это давно и прочно записалось на подкорке сознания. Большими печатными буквами, жирным шрифтом.

О таком просто невозможно забыть, хоть и хочется очень. Тем более, когда я узнал настоящего Андрея Ковалева. И когда мне очень захотелось его себе. Захотелось до невозможности. В такие моменты я и напоминал себе, что нельзя даже пытаться притронуться. Что этот человек принадлежит другому. Что третьим я там совершенно не нужен.  

Обидно до ужаса, но против правды не попрешь.

- Тань, не переживай, - ответил я почти беззаботным тоном, - я чужое не трогаю, ты же знаешь.

- Знаю, - согласилась она, - но лишний раз напомнить не считаю зазорным.

Ох, уж эти старшие сестры, подумал я, улыбнувшись.

- Я учел, честное слово, - заверил я ее. - Ковалев Андрей – это неприкосновенно.

- Хорошо, - она вроде бы успокоилась, - а вообще, у меня тут идея возникла. Я ведь именно поэтому и звоню.

Смена темы меня порадовала.

- Да? – поддержал я. - Что за идея?

- Может, нам выбраться куда-нибудь всем вместе? Вечер пятницы, уютное местечко, вкусная еда и хорошее вино. Что скажешь?

- Я не против и даже наоборот. Осталось только у Андрея спросить, как он на это смотрит.

- Ну, вы же сегодня вроде встречаетесь, вот и спроси у него.

- Хорошо, спрошу. А Борис?

- У меня толерантный муж, - рассмеялась она, - он, может, и не пойдет с нами, но это не означает, что запретит мне. Так что, не забивай голову ерундой.

- Как скажешь, - я  не стал с ней спорить.  

- Не забудь спросить Андрея. И мне потом позвонить.

- Не забуду.

Андрей, когда я у него спросил, не то чтобы пришел в восторг от перспективы ночных похождений по Питеру, но согласился, не раздумывая. И только в глазах промелькнуло что-то странное, похожее на досаду и грусть. Или показалось?

- Если хочешь, - начал я осторожно, - можешь взять кого-нибудь.

Ковалев посмотрел на меня как-то оценивающе, немного задумчиво, а потом усмехнулся.

- Да нет, выберемся семьей, - ответил он, - так будет правильно.

Ответ, к моему великому стыду, меня обрадовал. Я постарался это скрыть и кивнул:

- Как знаешь.

Андрей ответил мне легкой улыбкой.

Что ж, вечер пятницы обещает быть интересным.

И жду я его с большим нетерпением.

***   

Встретиться встретились, а вот куда пойдем не решили.

В результате разбираться приходится, так сказать, по ходу движения. В оживленной дискуссии по поводу места дислокации принимают участие только Андрей и Таня. Я же скромно стою в сторонке и наблюдаю за этим. А что мне еще остается? Они прожили в Питере всю жизнь, а меня не было здесь десять лет, так что я понятия не имею, куда можно пойти.

- В «Джезву»? – предлагает Андрей, и Таня чуть морщится.

- Там скучно.

- Спокойно, - поправляет ее Ковалев.

- Вот именно. А нам нужно совсем наоборот. Да еще и меню скудное. Может, «Драйв»?

- Слишком неспокойно, - насмешливо замечает Андрей, - и обкуренная молодежь будет доставать.

- Твоя правда, - помедлив, соглашается с ним она.

Спорят они примерно минут пять, после чего все же приходят к консенсусу, выбирая ресторанчик под скромным названием «Забава».

- Тебе понравится, - заверяют они меня чуть ли не в один голос.

- Как скажете, так и будет, - не имею ни малейшего желания спорить.

- Тогда поехали, – решительно произносит Таня.

«Забава» действительно оказывается замечательным местом. Учтивый персонал, обслуживание на высшем уровне, но вместе с тем абсолютное отсутствие официальной обстановки. Все по-простому, почти незатейливо. Плюс вкусная еда и совершенно изумительное вино. Что еще нужно для того, чтобы хорошо провести время? Только приятная компания, что тоже присутствует.

Разговор у нас завязывается как-то сам собой. Каких-то глобальных тем мы не затрагиваем, предпочитая им шутки и смешные истории. А таких хватает у каждого.

Татьяна смотрит на то, как мы с Ковалевым шутливо пикируем друг друга, и улыбается. И по ее глазам я вижу, что она довольна тем, что мы с ее пасынком все-таки поладили. Тут я не могу с ней не согласиться. То, что сейчас происходит, намного и значительно лучше, чем холодная отчужденность первых двух наших с ним встреч. Пусть даже если мне хочется намного большего.

А ведь действительно хочется. Так, что приходится прилагать море усилий, чтобы собственный взгляд не казался остальным слишком уж откровенным.

В голове вдруг проносится безумная мысль, вопрос – а если бы Андрей сам сделал первый шаг? Ну, вот раз и случись такое? Смог я бы отказать? Сказать «нет»?

Совершенно дурацкий вопрос, так как этого никогда не случится.

Как там Андрей сказал? Не его типаж. Обидно до зубовного скрежета, но против правды не пойдешь. И навязываться не станешь. Зачем усложнять ненужными проблемами зарождающуюся дружбу? Уж лучше она, чем холодное отчуждение.

Примерно спустя несколько часов наших посиделок Таня вдруг начинает собираться домой.

- Завтра у нас с Борей поездка на дачу к его деловому партнеру, - поясняет она в ответ на наши недоуменные взгляды, - официально едем просто в гости, но действительности они собираются какие-то вопросы серьезные решать. Так что, извините, ребят.

- Могла бы и раньше сказать, - говорю я, - мы бы перенесли нашу встречу на другой день.

- Ничего страшного, Сережа, - улыбается она, - не последний же день живем.

- Я распоряжусь, чтобы такси вызвали, - произносит Андрей, поднимаясь со своего места, и Таня кивает.

- Спасибо.

Ковалев уходит, а сестра поворачивается ко мне.

- Веди себя прилично, ладно?

- В смысле? – нахмуриваюсь, действительно не понимая, о чем речь.

- О твоих взглядах многозначительных, - говорит она, усмехнувшись, - если уж я вижу, то Андрей и подавно. А он… скажем так, не очень любит столь пристальное внимание к своей персоне. Да и не тот это парень, чтобы влюбляться, Сереж. Он однолюб до мозга костей. И у него есть Солнцев.

Насчет однолюба – это факт, непреложная истина. Это я понял, едва узнал Андрея получше.

А вот насчет всего остального…

- Я постараюсь, - отвечаю, не имея ни малейшего желания спорить. Только не сейчас, не здесь. И не с Таней. Она все это сейчас говорит не для нравоучений, а именно потому, что беспокоится.

И ее внимательный, какой-то даже немного обреченный взгляд выдает ее с головой.

- Мне кажется, что уже поздно предупреждать, - произносит она, чуть помедлив, - похоже, уже пора начинать утешать.  

- Эй, барышня, раньше времени хороните, - весело произношу я, даже не думая о том, чтобы подтверждать ее слова. Пусть они даже и являются правдой.

Таня качается головой, улыбается немного грустно.

- Смотри сам, Сереж, увязнешь – выбираться будет трудно. Вспомни господина Шервуда.

- Черт, - морщусь я, - никогда не буду тебе ничего рассказывать больше. И вообще, мне тогда всего семнадцать было, если ты помнишь.

- Помню, - кивает она, - но сейчас ты всего лишь на десять лет старше.

Я уже собираюсь ответить, но тут к столику возвращается Андрей.

- Тань, такси на улице ждет.

- Спасибо, Андрей.

Мы с Ковалевым сажаем Таню в такси, смотрим, как оно неторопливо отъезжает от ресторана.

А потом Андрей поворачивается ко мне и с улыбкой говорит:

- Собирайся, Серега, поедем с тобой в «Пайопа».

«Пайопа»?

- Это клуб любителей «Имаджики»? – недоуменно вскидываю я брови, когда до меня дошло, откуда взято название.

- Нет, это бар для таких, как мы с тобой, - улыбается он, - просто Димка, хозяин заведения, любит пошутить. Причем, весьма своеобразно. И да, он любит Баркера. Но название его бара пишется без дефисов, не так, как в книге.

- Символично-то как, - замечаю я.

- Есть немного. Ну, что, поедем? Там очень даже неплохо. И раз Татьяна удрала от нас, то грех упускать шанс посетить Димкин дом разврата.

- Разврата? Многообещающе звучит. И интригующе, - прищуриваюсь я.

- Тебе точно понравится, - улыбается он. - «Пайопа» особенный.

- Чем?

- Всем. Поехали.

Его улыбка продирает до дрожи вдоль хребта. И я не могу отказать, когда он так улыбается. И он сам весь… так, стоп.

Не думать. Не смотреть. Не увязать.

Таня права – выбираться очень тяжело. До ужаса тяжело.

- Что ж, поехали, - выдавливаю я из себя улыбку, и получаю его одобрительный кивок.

Улыбки всегда помогают, когда трудно. И скрывают то, что не нужно видеть и знать другим.

И убеждаюсь я в этом уже не в первый раз.

*** 

Андрей «Пайопа» любит. Из очень многих существующих баров для людей с нетрадиционной ориентацией - этот единственный, куда Ковалев ходит. И да, он не лукавил, когда говорил, что «Пайопа» особенный. Для него он именно такой. Впрочем, как и для всех, кто сюда приходит.

А уж для его владельца в самую первую очередь.

Дмитрий Громов в отношении своего детища - жуткий мизантроп. В «Пайопа» допускаются только те, у кого есть пропуск. А пропуск выписывает, чуть ли не лично сам Громов.

Эксцентрично? Возможно. Но «Пайопа» - это его маленькая прихоть, а не средство получения дохода. Ну, по крайней мере, основного. Просто однажды Дмитрий Громов захотел вот такое место, куда будут приходить только те люди, которых он хочет видеть сам. Что-то вроде закрытой частной вечеринки, на которой расслабляются и отдыхают, но никак не тусят. Тусят – в том смысле, который вкладывает в это слово нынешняя молодежь, обожающая гулянки, после которых болит голова. Здесь не зажимаются по туалетам, не злоупотребляют наркотиками и не перебарщивают с алкоголем. Громов этого просто не терпит и не позволяет никому.

- Что-то не похоже на притон, - говорит Орлов, разглядывая окружающий интерьер, напоминающий, скорее, клуб по интересам, нежели увеселительное заведение - приглушенный, но лишенный всякого интима, свет, зал с минимальным количеством столиков, за которыми сидят оживленно, но не громко переговаривающиеся между собой группки людей. И вся обстановка, выдержанная в спокойном, даже элегантном стиле. – Совсем не дом разврата.

Андрей улыбается, уловив в его голосе одобрительные нотки.

- Согласен, - кивает Ковалев, - но Димка его сам так называет. Это уже стало что-то вроде неофициального названия.

- Тоже символично в какой-то степени, - усмехается Сергей, когда они усаживаются за барную стойку, - хотя, мне кажется, господину хозяину просто нравится надувать несведущих.

Андрей смотрит на него с нескрываемым интересом. Все-таки, парень не лишен проницательности.

И да, Ковалев нисколько не жалеет, что принял решение дать парню шанс. В итоге остались довольны все – и Таня, и Сергей, и даже он. Осталось, конечно, непонятное ощущение, которое вызывает в нем этот парень, но он старается его игнорировать.

- Ему бы твои слова понравились, - говорит Ковалев, и Орлов в ответ пожимает плечами:

- Ну, можешь ему передать при встрече.

- Вы можете сказать мне их лично, молодой человек, - раздается сзади чуть насмешливый голос, - вернее, повторить. Я с удовольствием еще раз послушаю.

Андрей поворачивается, уже зная, кому принадлежат последние реплики. Вот ведь пройдоха, проносится в его голове, и когда успел подойти? Вечно за всем успевает.

Громов не отрывает взгляда от Орлова, тот, в свою очередь, без всякого смущения рассматривает его. На лице улыбка, в глазах ни грамма враждебности. Сергей Орлов – это ходячая доброжелательность по жизни. Хотя, где-то в глубине глаз мелькают искорки хитринки и веселья.

- Мошенник и авантюрист Вы, господин…? – он вопросительно вскидывает брови.

- Громов, - отзывается тот, протягивая руку, - Громов Дмитрий. А Вы?

- Орлов Сергей, - не колеблясь, обменивается с ним рукопожатием он.

- Что ж, - усмехается Громов, - искренне рад познакомиться с тем, кто имеет столько смелости критиковать хозяина дома в первый же визит туда… или же все дело в наглости?

- Первое никогда не исключает второе, - не моргнув глазом, парирует Орлов, - к тому же, я не критиковал. Наоборот,   комплимент сделал.

В глазах Дмитрия мелькает легкое удивление.

- А Вы очень… невозмутимый молодой человек.

- Стараюсь, - усмехается Сергей, - и, кстати, я тоже рад познакомиться.

- Да еще и льстец к тому же. Прямо все, как я люблю, - с явным удовольствием подводит итог Громов и поворачивается к Ковалеву, который все это время искренне забавлялся их перепалкой.

- Андрей, где ты все это время прятал это сокровище?

- Он сам прятался, - отвечает тот. - В Лондоне.

- Лондон? – обращается снова к Орлову Громов. – Довелось бывать, весьма занимательный город. Вы там на ПМЖ?

- Последние десять лет, - кивает Сергей.

- Я бы с удовольствием послушал об этом, - говорит Дмитрий, чуть наклонив голову вбок, - расскажете?

- Все для удовольствия хозяина, - галантно отвечает Сергей, - только сначала Вы не подскажете, где здесь туалет?

- Конечно, - с готовностью откликается хозяин «Пайопа», - прямо до конца зала, вторая дверь справа.

- Спасибо.

- Не за что, - благосклонно кивает Дмитрий.

Сергей слезает с табурета и уходит в указанную ему сторону.

Громов усаживается на свободный табурет рядом с Андреем, меряет того взглядом.

- Твоя новая игрушка? – спрашивает он, вскинув бровь.

Предположение настолько нелепо, что Андрей смеется.

- Ты сам веришь в то, что говоришь, Дим?

- Поэтому и спрашиваю, - пожимает Громов плечами, ничуть не пристыженный, - ты ни с кем кроме Антона сюда не приходил, а тут заявляешься с мальчиком, который смотрит  на тебя весьма выразительным взглядом. Заставляет задуматься, не так ли?

Андрей пожимает плечами. Об Антоне говорить не хочется, но он все-таки отвечает:

- У нас с Солнцевым, похоже, не все так хорошо, как мне казалось.

- Вы что, поссорились? – недоверчиво спрашивает Громов.

- Нет, - качает головой Ковалев, - не поссорились, но как-то… не совсем хорошо.

Как он может объяснить? Он и сам не понимает, что происходит.

Антон его предложение съехаться воспринял совершенно не так, как он того ожидал. А если еще точнее, просто сказал «нет». И вроде до сих пор вместе, но противный осадок остался. И мучает до сих пор. Может, именно поэтому он согласился устроить сегодняшний выход в свет с Таней и ее братом. Хоть как-то развеяться и отвлечься, не думать о том, что же будет дальше.

- Ну, а этот Сергей Орлов? – интересуется Дмитрий, понимая, что ясного ответа на свой предыдущий вопрос не дождется.   – Он кто?

Андрей улыбается, отгоняя тягостные мысли.

- Это брат Тани. Ты помнишь Таню?

- Жена твоего отца, ты ее имеешь в виду? – чуть подумав, говорит Громов.

- Именно. Вы пару раз встречались.

- Помню, - кивает хозяин бара, - весьма интересная особа. И что, ты решил утешиться обожанием ее брата, пока пережидаешь спад ваших с Солнцевым отношений?

- Дим, что за бред?

- Почему бред? – приподнимает бровь Дмитрий. – Я же говорю, что смотрит он на тебя очень так недвусмысленно.  

Лучше бы не смотрел, думает Андрей. Потому, что эти взгляды все-таки до сих пор слегка раздражают. И обескураживают. Сергей старается их скрывать, но тут играет свою роль его  излишняя открытость, которая выдает его с головой.

- Смотрит – не означает, что я этим пользуюсь, - отвечает Ковалев.

- Я бы воспользовался, - небрежно бросает Дмитрий.

- Это ты, - многозначительно парирует Андрей, памятуя об часто увлекающейся натуре Громова.

И о том, с какой легкостью он бросает своих партнеров. Безо всяких сожалений.

- Это я, - соглашается он с усмешкой, - а ты у нас приверженец моногамии.

- В твоих устах это звучит, как оскорбление.

- Не обращай внимания, я сегодня брюзга, - отмахивается Дмитрий, - о, Сережа возвращается. Сделай одолжение, смени выражение лица на более приятное. Вот, так лучше.

- Все только для тебя.

- Хозяин дома всегда прав, если он не прав, смотри пункт один, - нравоучительно замечает Громов и говорит, понизив голос, чтобы не долетело до уха приближающегося Сергея: - Могу тебе сказать, что зря переживаешь. Антон смотрит на тебя так же, как господин Орлов. Делай выводы.

Это неожиданно. Ковалев никогда не задумывался о том, как смотрит на него Солнцев. Тот просто всегда был рядом. И всегда давал понять, что его отношения с Андреем – это что-то большее, нежели просто встречи в свободное время. Но смотреть…

Андрей перехватывает взгляд Орлова. Очень красноречивый и многозначительный.  

Но ему все равно, какой он у Сергея. Просто если у Антона такой же, то Димка прав. Переживать не стоит – все вернется на круги своя.  

И это хоть как-то, но утешает. И вселяет надежду.

Что ж, время покажет, думает Андрей и вступает в оживленный диалог обсуждающих Лондон Орлова и Громова.

Глава шестая

Андрей никогда не любил аэропорты. И до сих пор не любит. Слишком много суеты, слишком много озадаченных лиц. Вне зависимости от того, куда летят люди, будь то отпуск или дела, у них настолько сосредоточенный вид, что у самого на душе становится муторно. Конечно, бывают исключения из правил, но это только исключения.

Рейс из Италии задерживается, что тоже не добавляет Ковалеву хорошего настроения. Как и предстоящая встреча с маменькой. Вдобавок ко всему наверняка придется встречаться с барышней Леной, которая в очередной раз будет пытаться поразить его своим очарованием.

Так, стоп, не думай о плохом, приказывает себе Андрей, подумай о приятном. Ведь за последнее время столько всего хорошего было. В частности, вчерашний разговор с Антоном, в котором они, наконец, расставили все точки над «i». И сумели придти к компромиссу.

Солнцев позвонил сам и предложил встретиться.

- Как-то не совсем хорошо все получается, Андрей, - сказал он, - ты не находишь?

Ковалев с ним полностью согласился, но добавил, что усугублять создавшееся положение вещей ему совершенно не хочется.

- Да я и не собираюсь, просто… давай при встрече, хорошо?

- Как скажешь.

- Только…

- Что?

- Постарайся быть объективным. И выслушать меня, хорошо? - добавил Антон, и Ковалев уловил в его голосе улыбку. И понял, что, возможно, в прошлый раз был слишком категоричен. Ведь возможно же такое. Как это Солнцев называет? Давить массой. Именно так. И да, Андрей, зная себя, признается, что и такое может быть тоже.

Разговор не затянулся, все по своим местам расставили быстро. Слова Антона о том, что это слишком серьезно, чтобы вот так и на всю жизнь, Андрей постарался принять с пониманием того, что если это легко и просто для него, то это не означает, что таковым является и для остальных.

- Я совсем не против, - сказал Антон, - но, может, лучше начать с малого? Например, совместно проведенная неделя. На мой взгляд, это разумно.

Зерно здравого смысла в этом присутствовало, поэтому Андрею не оставалось ничего другого, как согласиться. Решили все мирно, не ругаясь, остались довольны оба, но Андрея почему-то не покидало ощущение, что Солнцев в очередной раз вьет из него веревки. Наверное, это единственный, не считая матери, человек, которому позволяется намного больше, чем остальным. Но к чести Солнцева, делает он это неосознанно и без какого-либо тайного умысла. И не пытается этим пользоваться. Просто так получается. Возможно, по причине особого к нему отношения Андрея.

Но это совсем не главное. Главное то, что объяснились. Пришли к пониманию и решению, что устраивает их обоих. Так что, здесь все наладилось.

Как вроде бы все снова наладилось и у Тани с отцом. Ну, по крайней мере, Татьяна перестала дергаться. В последнюю их встречу, а именно поход в «Забаву», она выглядела очень даже жизнерадостной. А до этого Андрей созванивался с отцом и как бы ненароком спросил, как там у них  дела. Отец буркнул, что все в порядке, а потом недовольно припечатал, что, мол, не лезь в чужие дела. Андрей заверил, что даже и не собирался, хотя сам прекрасно понимал, что если что-то случится, то в стороне он не останется. Просто не сможет.

В общем, положительных моментов хватает. И их намного больше, чем неприятных.

Даже с Орловым смогли найти общий язык, на что Андрей даже не рассчитывал в самом начале их знакомства. И только одно единственное обстоятельство на данный момент омрачает вроде как зародившуюся дружбу. Можно даже сказать, оно сдерживает Ковалева от последнего шага навстречу этому парню.

Взгляд Сергея. Далеко не дружеский.

Конечно, как уже говорилось ранее, Орлов своих чувств не навязывает. Он даже старается их скрывать, но их все равно видно. Это тихое восхищение с затаившейся в них надеждой.

Андрей не может ему ее дать. Даже если бы захотел.

Это не раздражает. Не вызывает негатива и прочих отрицательных эмоций. Нет. Ему просто жалко этого хорошего, умного парня, который заслуживает намного больше, нежели просто взгляды на предмет своего обожания. Жалко, что он тратит время на то, чего ему никогда не получить. И до такой степени обидно, что хочется уже сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь ему выплыть из этого омута.

Поговорить? Это будет верхом бестактности – Орлов ни жестом, ни намеком никогда не давал понять, что на что-то претендует. Ну, а то, что взгляд такой… не его вина, что он настолько открытый, что выдает своего обладателя с головой.

Тогда что?

Как ему объяснить, что ищет он совершенно не там?

Решение приходит неожиданно. Ясно и четко. Словно картинка перед глазами. Оно пугает своей жестокостью, но кажется единственно верным. Хотя бы потому, что других просто нет.

И Андрей понимает, что сделать придется. Не хочется, совестно, но он помнит о банальном коротком слове, что руководит этой жизнью – надо.

- Внимание встречающих, пребывает рейс Милан - Санкт-Петербург…

Голос диспетчера отрывает от мыслей. Андрей смотрит на окружающих его людей и знает, что у него сейчас такое же выражение на лице, что и у всех у них. Озадаченность. Сосредоточенность. Задумчивость.

Ненавижу аэропорты, думает Ковалев, поднимаясь со своего места.

***   

Две недели в Питере. Срок небольшой, но за это время случилось больше, чем можно даже предположить. Одно знакомство с Андреем заставило пережить столько эмоций, сколько порой за год не переживаешь. Его неприязнь, постепенно, шаг за шагом перешедшая во что-то наподобие, если не дружбы, то приятельских отношений. Его доверие, когда он привел меня в замечательный бар «Пайопа», у которого не менее замечательный и интересный владелец. И…

Его совершенно безразличный взгляд в мою сторону.

Вот о последнем я стараюсь не думать. Потому, что это, мягко говоря, обидно.

Знать, что человек, который вызывает в тебе такие сильные эмоции, совершенно к тебе равнодушен. И бесперспективны, совершенно бесперспективны твои чувства, как  бы ты ни старался. И что бы ни делал. Потому, что есть у него уже тот, кто нужен. И на других он даже не смотрит.

Иногда мне кажется, что я занимаюсь какой-то изощренной формой мазохизма – головой понимаю, что ничего не светит, но все равно, упорно продолжаю лелеять в себе свои чувства. И надеяться, что все-таки в этой жизни есть справедливость и случаются чудеса. И либо пройдет моя навязчивая идея относительно Ковалева, либо Ковалев неожиданно ответит взаимностью.

Хотя я бы, если честно, предпочел первое.

- Привет, разбойник, - раздается веселый голос Тани, а потом она сама опускается на стоящий рядом со мной стул.

- Привет, - улыбаюсь я в ответ.

- О чем думал с таким сосредоточенным выражением лица? – спрашивает она, разглядывая меня с каким-то непонятным интересом.

- Да так, о своем, - уклончиво отвечаю я.

- Ясно, - помедлив, произносит она, понимая, что более точного ответа не услышит. -  Давно ждешь?

- Нет, несколько минут. Даже заказ еще не успел сделать.

- Ура, значит, я не намного опоздала.

- Совсем чуть-чуть, - соглашаюсь я.

- Слушай, у меня тут идея возникла, - говорит она, разглядывая меню, - весь день хожу и думаю.

- Мне нравятся твои идеи, - невольно улыбаюсь я, вспоминая наш с поход в «Забаву», закончившийся вечером в «Пайопа», - так что, я тебя слушаю очень внимательно.

- Это относительно твоей книги, - говорит она, выдержав паузу. - Может, попросишь Андрея посмотреть?

- Нет, - даже не задумываюсь я.

- Но почему? – обескуражено спрашивает она. – У вас сейчас нормальные отношения. И я уверена, что ему понравится. Ты пишешь замечательно, я же читала.  

- Тань, это ты говоришь или передо мной твой клон? – не сдерживаю я легкой насмешки.

- Я, - улыбается она, - просто это было бы здорово. Ну, если бы книгу твою напечатали.

- Согласен, - киваю я, - но мне не хочется злоупотреблять его доверием.

- Какое благородство.

- Нет. Просто здравый смысл.

- Жаль, - искренне вздыхает она, - он как раз собирается к нам присоединиться, так можно было бы спросить.

Новость неожиданная, но приятная.

- Андрей тоже будет?

- Будет. Я поэтому и завела разговор, что случай удобный и…

- Тань, не надо, - прерываю я ее, - я знаю, что ты для меня стараешься, но… это не тот случай. Я ему и так благодарен. За то, что гнев на милость сменил.

Сестра меряет меня многозначительным взглядом.

- Ты влип по уши, - произносит она тоном, не терпящим возражений.

Наверное, только ей позволено заявить мне такое и не получить в ответ язвительную шпильку.

- Я стараюсь с этим бороться, - отвечаю предельно честно.

- Успешно?

А вот на этот вопрос честно ответить нельзя. Потому, что правда сестру расстроит. Поэтому лгу, стараясь выглядеть искренним:

- Почти.

- Я очень надеюсь, - серьезно говорит она и, прекрасно понимая, что дальше эту тему развивать не имеет смысла, предлагает: - Слушай, давай все-таки закажем поесть. Я сегодня, как угорелая, весь день по городу мотаюсь, с утра во рту ни крошки не было.

- Я же не спорю, - отвечаю улыбкой. - Желудок – это святое.

- Бесспорно.

Перекидываясь незначительными фразами, мы делаем заказ. И в тот момент, когда официант забирает у нас меню и уходит, дверь кафе открывается и в зал входит Андрей.

- О, вот и господин Ковалев, - оживленно произносит Таня, тоже заметив его, - почти не… вот черт…

Я с ней согласен полностью, потому что испытываю похожие эмоции. Просто у меня вдруг хватает выдержки, чтобы не высказать их вслух.

- Всем привет, - произносит Андрей, подходя к нам, но я даже не смотрю в его сторону, весь сосредоточенный на том, кто рядом с ним.

На несколько секунд воцаряется молчание. Немного неловкое, недоуменное. Словно не знаем, как реагировать на происходящее. Ну, вот я точно не знаю, если честно.

Первой очухивается Таня.

- Привет. Здравствуй, Антон, - произносит она, поднимаясь со своего места, - давно не виделись.

Тот, кого зовут Антоном, улыбается и целует ее в щеку.

- Давно, - произносит он, - это моя вина, слишком занят.

- Да нет, все нормально, - Таня в ответ тоже улыбается, но как-то натянуто.

А потом Антон переводит взгляд на меня. А я смотрю на него и стараюсь не замечать, как сильно в моей груди бьется сердце.

- Антон, это Сергей, Танин брат, - представляет нас Ковалев, - Сергей, это Антон, мой друг.

При последнем словосочетании у меня болезненно дергается в районе горла, но я улыбаюсь. Как можно шире. И надеюсь, что на лице не отображается тот вихрь эмоций, что бушует внутри.

- Рад познакомиться, - говорю я, пожимая его руку, и с каким-то совершенно неутешительным удовлетворением отмечаю, что мой голос даже не дрожит.

- Взаимно, - кивает Антон.

Он совершенно обычный. Нет, я не кривлю душой, просто говорю, что есть. Средний рост, приятная, но не более того, внешность. Только дело совсем не в ней, понимаю я чуть позже, когда мы усаживаемся за стол уже вчетвером. Совсем не в ней.   И даже не в том, что Солнцев оказывается очень интересным собеседником, напрочь лишенным какого-либо высокомерия. Просто…

Ковалев с Антоном сидят напротив нас с Таней и едва перекидываются парой слов на протяжении всего разговора, но…

Вместе. Именно это приходит на ум, когда смотришь на них. Пара. Дуэт. И кого-то третьего они просто к себе не пустят. Потому, что им это совершенно не нужно. Потому, что им вдвоем хорошо.

На фоне всего этого я со своими чувствами выгляжу, по меньшей мере, грешником, покусившимся на что-то святое.

Снова больно и обидно, но опять же правда.

И именно поэтому сидишь и пытаешься усмирить сумасшедший стук сердца. И стараешься не смотреть на того, кто занимал твои мысли последние несколько недель. И окончательно хоронишь глупую, изначально бессмысленную надежду.

В конце концов, господин Орлов, это просто свинство – лезть туда, где Вы совершенно не нужны. У Вас же остались еще хоть какие-то понятия о совести?

Здравый смысл понимает и говорит, но никакие увещевания не помогают отделаться от тягостного ощущения на душе. И смотреть на сидящую напротив пару совершенно нет сил.

И поэтому, когда в середине обеда раздается звонок мобильного, я хватаюсь за него, как за спасительную соломинку. Звонят на номер, которым я пользуюсь в Лондоне. А еще на дисплее имя одного из братьев-начальников и игнорировать данное обстоятельство я просто не имею право.   И пусть это наполовину оправдание моей слабости, в данной ситуации это нисколько не постыдно.

- Извините, - коротко говорю я и выхожу из-за стола.

У Стивена озадаченный голос. Он говорит о том, что вроде как две недели прошло, а меня все нет. И даже телефонного звонка не поступало. И они с Питером не понимают, ждать меня обратно или нет. И если да, то когда это случится?

Первым порывом хочется сказать, что вернусь. Состояние такое, что другого ответа просто не вижу. Но прежде чем мой язык успевает ляпнуть, не подумав, я вспоминаю, что обещал сестре быть на юбилее. Я ведь все-таки купил подарок. И очень хочу вручить его Тане с Борисом.

Вспомнив английский, я объясняю Стивену, что на данный момент времени не совсем свободен и, если он не возражает, я бы позвонил чуть позже, когда решу проблему.

Стивен не возражает. Он вообще всегда был и остается очень лояльным человеком. И таким же начальником.

Вешаю трубку и, собрав всю выдержку, возвращаюсь к столику.

- Я прошу прощения, - снова извиняюсь перед устремленными на меня тремя парами глаз.

- Что-то серьезное, Сереж? – спрашивает Таня, когда я усаживаюсь на свое место.

- Нет, все нормально, - уклончиво отвечаю я.

Остаток обеда проходит в спокойной дружелюбной обстановке. Таня, правда, по большой части молчит, изредка вставляя короткие реплики. Антон у меня что-то спрашивает, я что-то машинально отвечаю. А Андрей… он слушает. Невозмутимо. Спокойно. Словно ничего особенного не происходит.

Хотя, ведь действительно не происходит. Самый обычный обед, так ведь?

И подумаешь, что на душе кошки скребут и хочется встать, уйти и до конца жизни не показываться на глаза Андрею и его второй половине. Особенно Андрею. Потому, что я прекрасно понимаю, почему здесь Антон. И для чего весь этот, на первый взгляд, самый обычный и непримечательный обед.

И уже позже, когда встреча, наконец, остается позади, когда Таня везет меня в гостиницу, я слышу ее слова, которые лишь подтверждают мои мысли:

- Сереж, я не знала, что Антон будет, - а голос грустный-грустный, почти сочувствующий.

Комом наваливается безысходность, но я переламываю себя и улыбаюсь.

- Тань, все в порядке. Правда. Это… было правильно.

- Сереж…

- Все в порядке. Давай просто музыку послушаем, хорошо?

И, не дожидаясь ответа, я поворачиваю ручку громкости на магнитоле и начинаю вслушиваться в ритмы восьмидесятых. Совершенно не моя музыка, но тут она к месту. Позитивная, заводящая. И невольно начинаешь подпевать. Тихонько, вполголоса. И почти помогает. По меньшей мере, отвлекает.

Именно то, что мне сейчас нужно.

А об остальном можно подумать чуть позже, оставшись одному за закрытыми дверями гостиничного номера, где никто не будет дергать, трогать и смотреть жалостливыми взглядами.

Я вспоминаю свой горький опыт с господином Шервудом и улыбаюсь. Если уж я пережил то помешательство, то с этой историей справлюсь и подавно.

Просто нужно набраться терпения.

***   

Тишина в машине нарушается только тихими звуками работающего радио, но оно совершенно не мешает думать, анализировать и делать выводы.

Тем, как прошел обед, Андрей доволен. Результат получился именно таким, на который он и рассчитывал. Да, пришлось обидеть, но…

- Знаешь, - вдруг прерывает мысли Ковалева Солнцев, - ты совершенно не разучился, Андрей.

- Что? – не понимает тот.

- Манипулировать людьми, - поясняет Антон с усмешкой, - это же надо, собрать в одном месте трех человек так, что они до последнего даже не подозревали о встрече… и как тебе это удается?

В голосе Антона нет осуждения. Просто искреннее недоумение. И немного грустинки.

- Ты же сам все видел, - пожимает плечами Андрей.

- Видел, - соглашается Солнцев, - очередную жертву твоего обаяния.

- Антон…

- Извини, - поднимает руки в примиряющем жесте тот, - просто твое хладнокровие и выдержка даже меня иногда пугают. Я бы не хотел быть на месте этого парня. Ты по нему просто проехался бульдозером, а потом сделал контрольный в голову. Чтобы не мучился.

- Ты никогда не будешь на его месте. И знаешь это.

- Знаю. И все равно жутко. Страшный Вы человек, господин Ковалев, - добавляет Антон почти весело.

Ну, вот почему он все умудряется выставить в таком свете? По его словам, так Андрей просто злодей какой-то. Да, возможно, это все было устроено нет только для самого Орлова. Может, здесь были и личные мотивы, но… лучше сейчас, чем потом, когда Сергей увяз бы в этом по самые уши.

- Так лучше для нас троих, ты не находишь? – произносит Андрей, не отрывая взгляда от дороги.

- Не знаю, - снова усмехается Солнцев, - меня просто раздражает твоя привычка играть людьми. И только потому, что тебе это кажется правильным.

- Попробуй опровергнуть, – предлагает Ковалев совершенно спокойно.

- Даже не буду, - отказывается Антон, - иначе мы поссоримся, а мне этого совершенно не хочется. Хотя… я имею полное право послать тебя в задницу с такими вот вывертами.

Ковалев бросает на него насмешливый взгляд.

- Знаешь, я совершенно не против, - произносит он.

- Кто бы сомневался, - фыркает Солнцев.

Андрей снова улыбается, прибавляет газа, когда они выезжают на набережную.

И в салоне снова повисает тишина. Какая-то задумчивая.

И немного угнетающая.

- У него есть гордость, - говорит Ковалев, сам не зная зачем. Может, оправдывая себя?

Ведь каков бы не был результат, а средства для его достижения было выбрано не самое лучшее.

- Есть, - соглашается Антон совершенно спокойно, - но у тебя все получилось только потому, что Сергей Орлов слишком честный и порядочный человек.

Ковалев молчит. Потому, что добавить здесь нечего.

Потому, что здесь Антон прав.

И с ним остается только согласиться.

Глава седьмая 

Забавная игра – гляделки. Очень забавная. И хоть в обычное время я этим не занимаюсь, но вот со своим ноутбуком сам Бог велел. А если точнее, с документом Word. Он смотрит на меня, я - на него, и оба не понимаем, чего друг от друга хотим. Вернее, я знаю, чего хочу, но вот не пишется, хоть убейте.

Понимая, что так можно сидеть до бесконечности, я все-таки закрываю Word и выключаю ноутбук.

Часы показывают девять вечера. Спать совершенно не хочется и заняться нечем. В Лондоне такие вечера я обычно провожу с друзьями, но тут у меня только Андрей и Таня. О том, чтобы звонить Ковалеву, и речи не идет, остается только сестра. Немного подумав, я все же набираю ее номер. Она отвечает после третьего гудка.

- Привет, - говорю я, - что делаешь?

- Эмм… еду, - произносит она с запинкой, и я ловлю в ее голосе усталые нотки.

- С тобой все в порядке?

- Да… да, в порядке… Сереж, извини, давай я тебе попозже позвоню, ладно? – почти с мольбой в голосе произносит она, - я занята.

- Тань, что у тебя там такое? – не на шутку начинаю тревожиться я.

- У меня все нормально, правда, - пытается заверить меня она. - Просто я не могу сейчас разговаривать. Давай завтра, хорошо?

- Хорошо. Я надеюсь, что у тебя действительно все в порядке.

- В полном.

Мы обмениваемся еще парой незначительных фраз, после чего она отключает связь.

Я откладываю телефон и смотрю прямо перед собой невидящим взглядом.

Что происходит? Что происходит с Таней? Со мной?

Почему так тошно и мерзко? Где та эйфория, с которой я летел в Питер? Где тот позитив, не отпускающий на протяжении последних двух недель?

Куда все это делось?

Почему-то сейчас как никогда остро ощущается желание вернуться в Лондон, но я уже отпросился у братьев до конца месяца. Да и Таня обидится, если я не приду на их с Борисом праздник. А мне хочется сходить, я уже говорил об этом.

Рука машинально тянется к пачке с сигаретами. Она оказывается пустой, я лезу в ящик за новой. Пальцы  натыкаются на тонкий прямоугольный предмет, я хмурюсь, достаю его, верчу в руках.

Пропуск в «Пайопа», выданный лично господином Громовым.

Наверное, поход в его бар был одним из самых ярких впечатлений этих недель. Спокойная обстановка, доброжелательные люди и никакого негатива. Свой небольшой мир, своя вселенная, созданная ее хозяином. Эксцентричным, своеобразным, но очень интересным человеком, о котором остались только положительные впечатления.

Я снова смотрю на пропуск.

- Вы можете приходить сюда в любое время, Сережа, «Пайопа» открыт круглосуточно. И даже если меня здесь не будет, Вы никогда не останетесь без компании.

Именно так сказал Дмитрий. И почему-то сейчас эти слова имеют какое-то особенное значение.

Почему нет? Это лучше, чем сидеть здесь и впадать в депрессию.

Ключ от номера, сигареты, пропуск, телефон и бумажник. И желание вырваться из четырех стен.

Именно столько нужно, чтобы отправиться в дом разврата Дмитрия Громова.

***   

Восемь вечера.

Обычно в это время Татьяна уже дома. Они могут заказать еду на дом или пойти в ресторан. А если есть настроение, то готовят сами. Что-нибудь простое и незатейливое, на скорую руку. Бывают, конечно, и форс мажоры, когда им приходится задерживаться на работе, но это, скорее, исключение из правил, нежели норма. И Борис поверил бы в то, что сейчас как раз тот случай, если бы час назад ему не позвонил Зуев и не сказал, что Таня встречалась со Светланой. И что эта встреча была точной копией предыдущей.

Борис себя считает человеком терпеливым, но здесь, по его мнению, нужно ставить точку. Зачем тянуть резину, если и так все понятно? Зачем наблюдать, если можно вмешаться?

Решение он принял, теперь осталось дождаться Татьяну.

Она появляется на пороге гостиной в двадцать минут девятого. Усталая и задумчивая. Почти рассеянная. Но едва увидев мужа, улыбается. Открыто, искренне. Почти радостно.

- Привет, - здоровается она, подходя к нему и целуя по традиции в щеку.

- Привет, - кивает он, - что так долго?

- Небольшие проблемы на работе. Извини, что не позвонила.

- Да ладно, чего уж там, - пожимает плечами Борис, мысленно восхищаясь ее выдержкой.

- Ты ел что-нибудь?

- Нет, тебя жду.

- Понятно, - она опускается на диван. - Слушай, может, закажем поесть? Я ухайдакалась сегодня, сил готовить нет.

Ковалев поднимается с кресла.

- У меня другие планы на вечер, - говорит он, - мы поедем в гости.

У Татьяны в прямом смысле вытягивается лицо. А взгляд настолько удивленный, что в любой другой момент обязательно бы позабавил Бориса. Но сейчас ситуация далека от смеха.

- В гости? – недоуменно повторяет Таня. - Борь, среда, девятый час. Какие гости?

- Эта особа принимает круглосуточно, - припечатывает Борис. - А я у нее вообще клиент особой важности. Так что, поехали.

- Борь…

- Женщина, - раздраженно говорит он, - не зли меня. Если я говорю, что мы поедем, значит, так оно и будет.

Таня несколько секунд смотрит в его недовольное, хмурое лицо и вздыхает.

- Что ж, я ничего не понимаю, но как скажешь. Мне переодеться или и так сойдет?

Борис окидывает взглядом ее джинсы и майку. И снова отмечает, что похудела. В принципе, неплохо, но раньше ему нравилось намного больше. Какой толк от бабы, если она на селедку похожа? Ладно, ничего, разберутся со всеми проблемами, и вернет она свой обычный вес.

- Так нормально. И вообще, мы не на светский раут идем.

- А куда?

- Это сюрприз, - хмыкает Ковалев, и Таня снова хмурится.

- Странный ты какой-то.

В машине они молчат, Борис уверенно ведет «Ниссан» знакомой дорогой. Таня следит за маршрутом и по мере того, как они приближаются к дому, в котором живет бывшая супруга господина Ковалева, ее лицо мрачнеет.

- Борь, это то, что я думаю? – спрашивает она тускло.

- А что ты думаешь?

Она не успевает ответить, потому как раздается телефонный звонок. Из последующего разговора Борис понимает, что звонит Сергей. Тот, похоже, обескуражен усталым голосом сестры, но она заверяет его, что все в порядке.

Как же, думает Ковалев, ни хрена не в порядке. Одни сплошные проблемы. И все от баб. Вернее, от одной, что живет вот в этом многоэтажном доме.

- Приехали, - возвещает Борис как раз в тот момент, когда Таня вешает трубку, - выходим.

- Борь…

- Я сказал, выходим. Женщина, я по-русски плохо говорю?

- Тиран и зануда, - бурчит она, но выбирается из машины.

Совсем сникла, замечает Ковалев, когда они идут к дому. Ничего, переживет. Зато потом тысячу раз  подумает, прежде чем ввязаться в какую-нибудь авантюру. Тем более, с этой курицей.

- Значит так, - деловым тоном произносит Борис, пока лифт несет их на пятый этаж, где располагается квартира Светланы, - я говорю, ты молчишь. Даже рта не открываешь, пока я тебя не спрошу, поняла?

- Да, - совсем уж как-то обреченно произносит она.

- Кончай киснуть, - ворчит Борис, - мы не убивать ее едем.

Она вскидывает на него глаза, несколько секунд смотрит задумчиво и оценивающе, а потом ее губ касается легкая улыбка.

- Даже в мыслях не было, - говорит она, - ты не станешь об нее руки пачкать.

Борис усмехается. Все-таки, эта женщина его понимает. Всегда понимала.

***   

Дорога до бара занимает меньше десяти минут.

Охранник на входе бросает ленивый взгляд на ламинированную бумажку и кивает, мол, проходи.

В зале все, как и в прошлый раз. Только народа намного меньше. Все-таки, середина недели и многие предпочитают проводить вечер перед работой дома, нежели за его пределами. Даже пусть речь и идет о таком уютном и спокойном месте, как «Пайопа».

Я прохожу к барной стойке, усаживаюсь на табурет.

- Добрый вечер, - здоровается бармен – симпатичный парень с длинными волосами.

- Добрый, - киваю я, - «Роб Рой» делаете?

- Конечно, - с готовностью отзывается парень, - Вам один?

- Пока, да, - отвечаю я, доставая сигареты.

Мне незамедлительно придвигают пепельницу. Я снова благодарю и получаю в ответ улыбку.

- Я Вас здесь раньше не видел, - говорит парень, смешивая коктейль, - нечастый гость или новый знакомый Дмитрия Валерьевича?  

- Новый знакомый, - подтверждаю я, даже не думая осаживать не в меру любопытного бармена. Общаться с новыми людьми всегда интересно, а снобизмом я никогда не страдал, - кстати, не видно его что-то.

- Он наверху, у себя в кабинете, - охотно поясняет парень, - должен скоро спуститься. Могу позвонить, если у Вас  назначена встреча.

- Нет, не назначена. Просто решил зайти.

- Ясно, - улыбается бармен, - Ваш коктейль.

- Благодарю, - беру я бокал и приподнимаю его в тосте: - Ваше здоровье.

- О, спасибо, - улыбается парень, а потом вдруг кивает куда-то в сторону: - А вот и Дмитрий Валерьевич. Я же говорил, что должен спуститься. Он подолгу у себя не сидит, помнит о гостях.

Я поворачиваюсь, смотрю на Громова.

Он стоит у одного из столиков, о чем-то оживленно переговариваясь с сидящим за ним народом. А в течение последующих пяти минут Дмитрий успевает обойти всех посетителей. Я не слышу, о чем он говорит, но в голове проносится мысль, что он действительно выглядит, как радушный хозяин маленькой приватной вечеринки. Понемногу, но уделить времени всем. Так, чтобы никто не остался без внимания. И это волей неволей располагает к себе, даже когда ты знаешь, что все собравшиеся здесь люди если не близкие друзья, то хорошие знакомые. За исключением меня, наверное. Я не знаю, что сподвигло Дмитрия допустить меня в круг после первой же встречи. Да и не хочу знать, если честно. Мне хватает и того, что я знаком с этим человеком и могу приходить в «Пайопа» в любое время суток.

Громов отходит от очередного столика, направляется к стойке и где-то на полпути замечает меня. Его брови чуть приподнимаются в знак узнавания, губы складываются в легкую улыбку. Я салютую ему бокалом.

- Сережа, какой сюрприз, - произносит Дмитрий, подойдя ко мне.

- Добрый вечер, - улыбаюсь я. Просто не могу не улыбнуться, глядя на него.

- Добрый, добрый, - усмехается он, протягивая руку. - Никак не ожидал, но рад. Очень рад, я бы сказал.

- Я тоже рад Вас видеть, - киваю, отвечая на рукопожатие.

- Вы один? – спрашивает он, вскинув брови. – А где Андрей?

- Я не знаю, - честно отвечаю я, - может, дома?

Громов усаживается рядом со мной, смотрит заинтересовано.

- Он звонил сегодня, - говорит Дмитрий, - сказал, что возможно зайдет. Я думал, что с Вами.

- Скорее, с Антоном.

Брови господина Громова взлетают еще выше.

- Вы знакомы с солнышком Андрея? – немного насмешливо спрашивает он.

В голове сразу проносятся воспоминания о состоявшейся два дня назад встрече, и в груди что-то болезненно начинает ныть. Очень знакомое ощущение. Однажды уже пришлось его переживать.

- Пару дней назад нас друг другу представили, да, - киваю я как можно спокойней.

- Как интересно, - оживляется Громов. - И что скажете?

- Насчет чего именно? – уточняю я, отпивая из бокала.

Он пару секунд оценивающе смотрит, потом тонко улыбается.

- Среди нашей компании, - он обводит рукой зал, - существует мнение, что Андрей иногда слишком монополист. А особенно в том, что касается Антона. Вот мне и интересно узнать Ваше мнение на этот счет.

- Ну, - я снова делаю глоток, чтобы выиграть небольшую паузу, - на мой взгляд, сплетничать - это плохо. К тому же, я не настолько хорошо знаю господина Солнцева, чтобы говорить о нем что-либо. Тем более, за глаза.

Громов усмехается.

- Весьма достойный ответ.

- Искренний, - поправляю я, снова отпивая от бокала. А потом отставляю его в сторону – все-таки, «Роб Рой» это не то, что можно пить вот такими темпами.

- Искренность не всегда в почете, Сережа, - замечает Громов, прикуривая сигарету. – Иногда она играет с нами очень злые шутки.

- Ваша правда, - не могу не согласиться я.

- Вы позволите маленький совет? – помедлив, спрашивает он и поспешно поправляется: - Нет, скорее, это даже наблюдение.

- Валяйте, - разрешаю я чисто из интереса.

- Знаете, в чем Ваша беда? – говорит он, выпуская дым. – В Ваших глазах.

- Они страшные? – пытаюсь шутить я, хотя уже есть определенные предположения, что Громов имеет в виду.

- Нет, - улыбается он, - в плане эстетики с ними все в полном порядке. Но слишком искренние. В них читаешь все, о чем Вы думаете. Чего хотите. Когда я увидел Вас впервые, в них ясно читалось: «Я хочу Андрея Ковалева».

Что ж, о чем-то таком я и думал. А сейчас просто снова убеждаюсь в том, что Андрей поступил правильно, когда познакомил меня с Антоном. Теперь даже желания нет к нему приближаться, пусть даже какая-то частица меня хочет обратного. У этих двоих свой мир, где существуют только они. Третий там совершенно лишний, я уже говорил об этом.

И я лучше до конца жизни не увижу Ковалева, чем позволю себе еще раз показать ему такой свой взгляд.

- Вы расстроились, - говорит Дмитрий, внимательно глядя на меня, - простите.

Я умудряюсь выдавить что-то наподобие улыбки.

- За что? За правду?

- Иногда мой язык слишком много болтает, - признается Громов с немного виноватой улыбкой, - это моя беда.

- Вы пытаетесь с этим бороться?

- Нет, - неожиданно отвечает он с улыбкой, - я слишком любопытен для этого.

- От любопытства кошка сдохла, - не удерживаюсь я от колкости.

- Но, узнав то, что нужно, она воскресла, - мягко парирует Громов, - разве это не полный вариант поговорки?

- Полный, - не могу не согласиться я. – Просто не для всех он имеет место быть.

- Значит, мне повезло попасть в число этих счастливчиков, - пожимает он плечами, - а вообще, не берите в голову, Сережа. Все сказанное мной совершенно не обязательно должно остаться в ней. Помимо правды, мой язык еще и глупости болтает.

Последняя фраза заставляет меня взглянуть на Дмитрия с неподдельным интересом.

- Вы все время себя критикуете?

Он улыбается. Причем так, словно ему удалась хорошая шутка.

- Вы ошибаетесь, это не критика.

Я задумчиво смотрю на него несколько мгновений, понимаю, что он не лукавит, и уточняю:

- Способ привлечь внимание? Или очередное надувательство?

- Я достаточно эгоистичен как для того, так и для другого, - признается он без тени раскаяния, - так что, тут имеют место быть оба варианта.

- Я обязательно учту.

Он отвечает мне кивком и уже собирается что-то сказать, но не успевает, так как к нам подходит одна из посетительниц бара – привлекательная барышня моего возраста. Может, чуть младше. Но это неважно, потому что Дмитрий сразу переключает на нее все свое внимание.

- Прошу прощения, что влезаю в ваш разговор, - говорит она извиняющимся тоном, обращаясь преимущественно к хозяину бара.

- Что случилось, Юля? – спрашивает тот, вопросительно вскинув брови. – Какие-то проблемы?

- Нет, конечно же, нет. Все замечательно, - заверяет она его, - ты же знаешь.

- Я рад это слышать, - самым любезным тоном отзывается Дмитрий, а потом кивает в мою сторону: - Кстати, познакомься, это Сергей Орлов.

Барышня поворачивается ко мне, улыбается, протягивая руку.

- Юлия Бортникова. Очень приятно познакомиться.

- Мне тоже, - совершенно искренне отзываюсь я.

- Так в чем дело, солнце мое? – снова вмешивается Громов. – Я так понимаю, что ты хочешь о чем-то попросить.

- Ты как всегда очень проницателен, Дим, - весело говорит она, - ты ведь помнишь, что у меня в пятницу день рождения?

- Конечно, я не позволяю себе забывать о таком.

- Я в этом нисколько не сомневалась, - с улыбкой произносит она, сдувая упавшую на лоб челку, - как ты смотришь на то, что мы устроим здесь маленький праздник по этому поводу?

- Солнце мое, - с легкой укоризной начинает Громов, - ты из меня веревки вьешь. Знаешь ведь, что тебе я не смогу отказать.

- Я все расходы беру на себя, - обещает она, - с тебя только обязательное присутствие.

- Хорошо, - кивает Громов, - сделаю тебе подарок на столь знаменательную дату.

- Ты просто чудо, спасибо, - она целует его в щеку, а потом поворачивается ко мне: - Кстати, Сергей, Вы тоже приходите.

Это настолько неожиданно, что я теряюсь.

- Эмм… я даже не знаю…

- Приходите, - повторяет девушка, и в ее голосе столько доброжелательности, что я ни на секунду не сомневаюсь в искренности ее слов, - чем больше народа, тем веселее.

- Вы же меня совсем не знаете, - делаю я попытку образумить ее.

- Это не важно, - улыбается она, - главное, что Вас знает Дима. А он кого попало не пускает в нашу компанию. Так ведь, Дим?

- Мизантропия в самом ее высшем проявлении, - подтверждает Громов с усмешкой.

- Обожаю это твое качество. Спасибо тебе еще раз, - она снова целует его в щеку, - Сергей, еще увидимся.

Она посылает нам улыбку и отходит к столику. Что-то говорит собравшемуся за ним народу. Видимо, о предстоящем празднике, потому что народ заметно оживляется и, словно сговорившись, салютует Громову бокалами. Тот в ответ улыбается и кивает.

И я понимаю одну простую истину – его здесь не просто любят. Его здесь обожают до неприличия.

А самое главное, ему это до безумия нравится. Хотя, кто его за это осудит? Кому неприятна народная любовь?

- Надеюсь, Вы не забудете о приглашении Юли? – поворачивается ко мне Громов.

- Нет, не забуду, - отвечаю я, не имея ни малейшего желания спорить, раз уж за меня все решили.

И меня это совершенно не угнетает. В конце концов, я растерял всех своих друзей здесь, в Питере. Никого не осталось. Хотя, если взяться, то найти можно. Но ведь это не означает, что нельзя заводить и новые знакомства.

- Я тоже буду рад Вас видеть, Сережа.

- У меня проблема с выбором подарка, - признаюсь я, - совершенно не умею этого делать.   К тому же, я совершенно не в курсе предпочтений госпожи Бортниковой.

Громов чуть наклоняет голову.

- Я могу Вам помочь, - предлагает он, - если Вы не возражаете.

Мои брови приподнимаются в легком удивлении.

- Серьезно?

- Абсолютно, - кивает он. - Что скажете?

- Буду признателен за помощь, - не кривлю душой.

- Значит, договорились, - ставит точку в теме Громов, а потом переводит взгляд на мой бокал: - Ваш «Роб Рой» закончился. Как насчет еще одного?

- Только если один.

- Разумеется. Данила, - обращается Дмитрий к тому самому бармену, что делал мне коктейль, - повтори нашему гостю. И запиши оба на счет заведения.

- Это…

- Возражения не принимаются, господин Орлов, - мягко перебивает меня Громов, - и запомните, пожалуйста, одну простую вещь – я здесь всегда прав. Если не прав, смотрите пункт один.

На такую категоричность я не нахожу, что ответить. Да мне, честно говоря, и не хочется.

Хороший вечер. Хороший бар. И гостеприимный хозяин.

И ни одной мысли об Андрее.

***   

Дверь открывает сама хозяйка квартиры. Увидев на пороге бывшего супруга и его нынешнюю жену, Светлана сначала бледнеет, потом краснеет, а затем все же как-то более-менее берет себя в руки. И даже умудряется напустить на себя что-то, похожее на хладнокровие.

- В чем дело, Борис? – спрашивает Светлана, приняв высокомерный вид.

- Здравствуй, дорогая, - с ядом, от которого даже Таня едва не морщится, произносит Ковалев и, бесцеремонно отпихнув бывшую супругу в сторону, проходит внутрь. – Татьяна, чего стоишь? Тоже проходи.

Таня колеблется, но все же делает шаг вперед. А на душе скребут кошки. И плакать хочется, как никогда в жизни.

Потому, что она знает, зачем они здесь. И что Боре известно, если не все, то многое. Очень многое. И он в доску расшибется, но выяснит все до конца.

Дура, думает про себя Таня, ты просто дура. Надо было сразу ему все рассказать, вне зависимости от последствий. Кого ты решила обмануть? Бориса? Это смешно. Смешно до невозможности. Нельзя обмануть Ковалева Бориса, это же всем известный факт.

А теперь тебе еще больше стыдно. Хотя бы потому, что узнает он обо всем вот от этой стервы, которая только и ждет, как бы тебя побольнее стукнуть.

- Садись, - чуть ли не запихивает в кресло супругу Ковалев и поворачивается к бывшей: - Ну, что, дорогая? Тащи сюда папочку или что там у тебя.

У Светланы вытягивается лицо, она переводит взгляд на Татьяну. Но та даже бровью не ведет, всем своим видом демонстрируя полное безразличие к происходящему. А что еще остается делать? Кроме того, как ждать.

- Я не понимаю, в чем вообще дело, - говорит экс-супруга Ковалева, - врываетесь ко мне и…

- Врываемся, - соглашается с ней Борис, - и что? Ментов вызовешь?

Светлана колеблется. А Таня сдерживает улыбку, которую невольно, но вызывает вид стоящей перед ней и Борисом женщины.

- Что тебе нужно? – спрашивает она, помолчав.

- То, за что тебе конвертики с деньгами прилетали, - отрезает Борис, - и даже не вздумай отнекиваться, мне все прекрасно известно. Так что, давай, тащи.

Снова короткий взгляд, в котором мелькает что-то вроде злорадства, в сторону Тани, а потом Светлана подходит к каминной полке и берет оттуда большую, но тонкую папку. И отдает ее Борису.

И в момент, когда он начинает просматривать ее содержимое, у Тани екает сердце, а потом пускается в такой пляс, что, кажется, его стук слышен на всю комнату. Она смотрит на мужа, который с каменным, ничего не выражающим лицом изучает бумажки, и готова провалиться сквозь землю. И желание это удваивается, когда он поворачивается к ней и протягивает папку.

- Это оно? – спрашивает он ледяным тоном.

Пальцы едва слушаются, когда она берет в руки толстую картонку, но пересиливает себя, смотрит, листает бумажки. И каждое напечатанное на них слово отдается в виски глухим стыдом.

Господи, какой позор…

- Да, - умудряется выдавить она из себя, а потом переводит взгляд на Светлану: - Только это ксерокопии.

- Естественно, - раздраженно говорит Борис, - ты думаешь, ей бы кто-нибудь дал оригиналы? Птица не того полета. Да, дражайшая моя?

Услышав последнее словосочетание, Светлана вздрагивает. Когда Борис начинает так говорить, значит стоит ждать беды. В свою сторону.

- Борис, послушай…

- Нет, дорогая моя, это ты меня послушай, - припечатывает Ковалев, - если вот это вылезет на поверхность, если кто-нибудь узнает об этом, ты без всего останешься. Без квартиры, машины, денег. Я отберу у тебя все, до последних трусов, поняла? И даже Андрей тебе не поможет, поверь мне.

Светлана молчит. Недоумение на ее лице мешается с искренним испугом, так как она знает, что слова бывшего мужа это не просто угроза. Он действительно способен сделать все, о чем говорит. И даже бровью не поведет.

- Ты поняла меня? – с нажимом переспрашивает он.

- Да, - кивает она, поколебавшись.

- Отлично. А теперь тот конверт, который тебе Татьяна сегодня передала. Быстро.

Конверт лежит все на той же каминной полке, после чего перекочевывает в руки Ковалеву, а он, в свою очередь, протягивает его жене.

- Мне не нужно, - вырывается у нее машинально.

- Дура, - рявкает Борис, впихивая ей конверт, - если не знаешь, куда бабки тратить, приди ко мне, и я расскажу. Есть более выгодные вложения, чем спонсировать эту курицу.

Таня смотрит на мужа и до нее вдруг доходит, что в его голосе и взгляде нет даже намека на отвращение. Злость – да, но не более того. И это почему-то вселяет какую-то непонятную надежду.

- Борь, я…

- Дома поговорим, - перебивает он и выдергивает ее из кресла. – Визит окончен, на чай мы не остаемся, можешь даже не предлагать. Счастливо оставаться.

Последние слова предназначены для до сих пор пребывающей в легкой прострации Светланы. И только когда за супругами захлопывается входная дверь, она приходит в себя и обессилено падает в кресло.

Нет, не из-за угрозы бывшего мужа. И не потому, что не получилось то, что задумывала.

Просто перед глазами до сих пор стоит потеплевший взгляд Бориса, брошенный на Татьяну. Брошенный уже после того, как он прочитал документы. Будто в той папке не компромат был, а награды за заслуги перед обществом. И это дико и нелепо.

Просто невозможно. Даже если и является правдой.

Глава восьмая

Путь до дома они проводят молча. Так же, как ехали к Светлане. Только тогда не было так противно на душе. Хотя нет, что обманывать себя? Было и сейчас есть. Одинаково тошно.

Таня кидает взгляд на папку и конверт, что лежат у нее на коленях. Напоминание о ее прошлом. Ей до сих пор стыдно. Каждый раз, когда вспоминает о том, что пришлось делать. И утешает лишь мысль, что Сережка смог вырасти и стать достойным человеком. Она по праву может гордиться своим братом, который не только хороший человек, но и талантливый архитектор. А как он пишет!

Татьяна не кривила душой, когда говорила, что у него замечательно получается. Вот бы еще Андрея уговорить почитать, он бы наверняка оценил. Только после позавчерашней встречи с Антоном, теперь уже Сережка не согласиться показать свои опусы. Странный Андрей выбрал способ отвадить. И жестокий. Но Таня не могла не признать, что правильный. И, главное, действенный. Теперь брату осталось только переболеть. Она надеется, что переболеет. Он уже однажды влип по самые уши, но все-таки сумел вылезти из болота.

Он же звонил, вспоминает Таня, и очень встревожился, когда услышал ее голос. Надо будет обязательно позвонить, но уже завтра. Сегодня она просто не в состоянии. А ведь еще предстоит разговор с мужем.

Таня украдкой бросает взгляд на Бориса. Тот хмурится, думая о чем-то своем, но хранит молчание. А первой заводить разговор страшно. Даже с учетом той надежды, что появилась после его взгляда, когда они еще были у Светланы, черт бы побрал эту женщину. Нет, Таня ее не ненавидит, какой от этого толк? Она просто злится, что позволила втянуть себя в эту игру, навязанную бывшей женой Ковалева. В игру, заранее обреченную на поражение. Ее, Тани поражение.

Нелепо, глупо  и оттого еще обидней.

Дома Борис первым делом подходит к бару, наливает себе виски. Он пьет его редко и в маленьких количествах, но неизменно неразбавленный и со льдом.

- Будешь? – спрашивает он, протягивая ей стакан.

- Нет, не хочу, - отказывается она, усаживаясь на диван. Папку и конверт она кладет в кресло и старается даже не смотреть в их сторону.

- Закажем поесть? – произносит Борис, чем удивляет ее без меры.

- Поесть? – беспомощно повторяет она.

- Ну, да, - кивает он, рассматривая лед в стакане, - я с обеда ничего не ел.

Его спокойствие обескураживает, как никогда в жизни.

- Ты еще предложи в ресторан пойти, - выдавливает она из себя смешок.

Он отрывается от созерцания стакана и смотрит на нее пристальным, внимательным взглядом.

- Если хочешь, пойдем, - спокойно отзывается он.

Это уже слишком. Напряжение этого дня наваливается всем своим весом, и Таня начинает смеяться. Нервно, истерически, пока смех не перестает в слезы. И не хочется реветь, она ведь знает, что он терпеть не может слез, но сдержать себя просто не получается.   И приходится утирать все эти сопли и хлюпать носом, и как назло платка нет, она забыла положить его в сумку сегодня утром. Черт возьми, один сплошной позор…

Ковалев смотрит на все это с полминуты, после чего вздыхает, отставляет стакан и усаживается рядом с женой. А потом просто обнимает ее за плечи, притягивает к себе, и теперь она рыдает в его рубашку. А рубашка хорошая, стильная, она сама ее выбирала ему. Она всегда ему выбирает рубашки, потому, что он не умеет. Он вообще не умеет выбирать шмотки, да и не любит, его само слово «шопинг» приводит в ужас, и это всегда вызывало у  нее веселое недоумение. Как может человек, с такой легкостью решающий почти все проблемы, не уметь покупать себе одежду?

И как он будет потом себе ее покупать, когда разведется с ней?

От этих мыслей она начинает реветь еще горше, потому что не хочет, чтобы он с ней разводился. Ей же кроме него никто и не нужен. А Светка этого не понимает, стерва проклятая, она же думает, что Тане его деньги нужны. Какие, к черту, деньги? У нее самой этого добра навалом, она же всю жизнь только тем и занималась, что зарабатывала их. И отдала бы все до последней копейки, лишь бы только Боря не бросал ее.

- Кончай уже реветь, - ворчит он, спустя какое-то время, - сырость тут  разводишь.

Эти слова немного отрезвляют ее, она затихает, но не отстраняется. И не только потому, что стыдно глаза на него поднять. Просто с ним хорошо. С ним всегда было хорошо.

- Вот скажите мне, госпожа Ковалева, - начинает Борис, убедившись, что она взяла себя в руки, - я похож на лоха?

Она вздрагивает, но по-прежнему сидит, уткнувшись в его плечо.

- Нет, - отвечает Таня, не совсем понимая, правда, к чему он клонит.

- Тогда какого черта ты такая дура?

Она все же поднимает голову, смотрит на него недоуменным взглядом.

- Борь, что ты…

- Самая натуральная дура, - перебивает он ее насмешливо, - ты вообще в курсе, что я никогда не женюсь на бабе, пока не узнаю, что она такое?

Слова мужа доходят медленно, постепенно оформляясь в целостную картину. И во второй раз за этот вечер у Тани изумленно вытягивается лицо.

- Ты хочешь сказать…

- Я хочу сказать, что ты Светке конверты таскала за то, что мне и без тебя известно. Причем давно, еще до нашей свадьбы.

Дура, снова думает Таня, я действительно дура.

- То есть, ты женился на мне, уже зная, что я… что у меня…

- Господи, женщина, хватить мямлить, - раздраженно перебивает он, глядя на нее, - что тут такого? Ну, да, это не пирожками торговать. Да, противно и мерзко. Но вроде как ты ради брата это делала. Или я ошибаюсь?

Она качает головой.

- Нет, не ошибаешься, - помедлив, отвечает она. - Только все равно стыдно.

- Ладно, стыдись. Твое право, - не перечит ей Борис, - но в следующий раз помни, что ты должна придти ко мне и все рассказать, понятно? Не юлить, не скрывать, не трястись, а придти ко мне. Я ясно выражаюсь?

Она смотрит на него сияющими глазами, до сих пор не веря в то, что происходит.

Господи, думает, такого ведь не бывает в жизни. Или бывает?

Ведь вот, прямо перед ней живое доказательство того, что чудеса случаются не только в сказках.

- Да, - кивает она, - я все поняла, Борь. Придти к тебе.

- Отлично, - удовлетворенно кивает он, - теперь, раз все выяснили, давай поедим.

- Ага, поедим, - соглашается она, начиная расстегивать пуговицы на его рубашке. Той самой рубашке, которую только что поливала слезами. И которую сама ему выбирала. И она ему купит их еще очень много. И не только их. Она сделает для него все, что он хочет.

- Закажем? – продолжает он, не замечая манипуляций жены. – Что-то не очень хочется переться в ресторан, если ты не против.

- Закажем, - снова соглашается она. - Только чуть-чуть попозже.

Последняя пуговица поддается, дальше можно взяться за брюки, что Таня и делает. И это без внимания Бориса уж никак не остается. Просто не может.

- Женщина, я есть хочу! – возмущается он, но как-то не совсем убедительно.

Таня поднимает на него взгляд и улыбается.

- Я помню, - кивает она, - ты не ел с обеда. Но… потерпишь еще чуть-чуть?

Отказать ей он не может. Никогда не мог.

А тем более, вот в такие моменты. Так что…

Черт с ним, с ужином. Можно и потерпеть.

***   

Вторая порция «Роб Роя»  пьется гораздо дольше, нежели первая. Возможно, это потому, что разговор плавно перетекает в нейтральное русло, вследствие чего полностью сосредотачиваешься на собеседнике. В разгар интересной и веселой беседы совсем не хочется отвлекаться на такие мелочи как бокал.

Время идет, темы меняются и как-то неожиданно приходит к тому, что потом, наверное, и явилось причиной самого главного, случившегося со мной в Питере. Ну, или одного из самого главного. Но это я понял уже намного позже, а вот в этот конкретный момент - просто беседа. Ни к чему не обязывающая, ничего не навязывающая.  

- А каким Вы были ребенком, Сережа? – спрашивает Громов. – Послушным?

- Относительно, - честно отвечаю я, вспоминая, как иногда Тане из-за меня доставалось и от учителей, и от родителей одноклассников, - наверное, я только учился всегда хорошо.

- Это похвально, - кивает Громов, - хотя, по Вам сразу заметно.

- Что я ботаник?

- Нет, - улыбается он, оценив мою иронию, - целеустремленный молодой человек. Разве я не прав?

В его голосе искренний интерес. Причем на протяжении всего разговора, что этой, что и прошлой встречи.

В глазах, правда, трудно что-либо прочесть, что немного обескураживает. Как и то, как он произносит мое имя - немного насмешливо, чуточку снисходительно, словно сразу давая почувствовать разницу в возрасте. А она ведь есть и достаточно ощутимая. Лет десять, как минимум.

В принципе, это не то обстоятельство, которое может меня смутить, да оно и не смущает. Просто… несмотря на всю любезность и благожелательность Громова, меня не покидает ощущение, что я здесь чисто для того, чтобы его развлекать. Как, впрочем, и остальные посетители этого места. Нет, он не дергает за ниточки. Зачем, если можно с комфортом устроиться в ложе и наблюдать за действом, которое доставляет удовольствие?

Мне это хорошо знакомо. И не понаслышке.

- Правы, - говорю я, а потом спрашиваю: - Ну, а Вы? Каким были в детстве?

- Обычным, - пожимает он плечами, - обычный школьник, потом обычный студент. Ничего особенного, Сережа.

- Зато сейчас довольно интересный.

Он слегка наклоняет вбок голову, смотрит с легкой иронией.

- Не переборщите с лестью, господин Орлов, - произносит он, - от ее передозировки начинает тошнить.

- Вы мне скажите, когда хватит, и я остановлюсь, - заверяю его.

- Очень невозмутимый молодой человек, - снова насмешливо  отзывается он.

- Вы мне уже это говорили, - напоминаю я и возвращаюсь к старой теме разговора: - И все равно я бы посмотрел. На то, каким Вы были, скажем, года в два.   У Вас ведь есть детские фотографии?

Я ловлю его задумчивый взгляд. Долгий и пристальный.

- Вам действительно это интересно, Сережа? – спрашивает он, наконец.

- Действительно, - даже не кривлю душой, - покажете?

- Давайте сделаем так, - предлагает он, подумав. - Я принесу фотографии в пятницу.

- Почему не завтра? Мы же собирались за подарком.

- Чтобы у Вас был стимул придти, - хитро прищурившись, отвечает он.

- Я в любом случае приду, раз обещал.

- Ну, считайте, что я страхуюсь от форс мажоров, - парирует он, нисколько не обескураженный.

- Ну, хорошо, - соглашаюсь я, понимая, что спорить с ним бесполезно, - в пятницу.   Вам прямо так хочется, чтобы я пришел?

Это вопрос заставляет его недоуменно выгнуть брови.

- Конечно, Сережа, Вы чертовски…

- Забавный?

- Занимательный, - поправляет он меня мягко, - не стоит себя недооценивать. Никогда.

- Никогда не был склонен к самоедству, - возражаю я, - просто мне показалось, что мое общество Вас именно забавляет.

- А Вас мое разве нет? – чуть ли не со смехом отзывается он, и я понимаю, что меня если и не загнали в тупик, то снова дали почувствовать разницу в возрасте.

- Туше, - признаю с улыбкой, - Вас не переспоришь.

- Сережа, я надеюсь, что Вы будете пытаться, - говорит он, - наши дискуссии мне очень нравятся. Редко встретишь среди нынешней молодежи столь интересного молодого человека. И к тому же далеко не глупого.

- Сколько Вам лет? – спрашивает мой язык прежде, чем я успеваю подумать.

- В этом году будет сорок два, - отвечает Дмитрий, нисколько не обескураженный моим вопросом. И более того, в его голосе снова звучат нотки превосходства.

Вот ведь… ничем его не проймешь.

- Вы хорошо сохранились, - говорю я самым невинным тоном, на который только способен.

Хотя не вру совершенно. Он действительно очень неплохо выглядит для сорокалетнего человека. Не так чтобы прямо юноша, но… очень неплохо. К тому же свое дело делают обаяние и харизма, а это в большинстве случаев играет большую роль, нежели неотразимая внешность.

- Благодарю Вас, - отвечает Громов, пряча улыбку, - всегда приятно услышать в свой адрес немного правдивых слов помимо лести.

Я улыбки не сдерживаю. Нет, все-таки он совершенно потрясающий человек. Только вот я ему этого не скажу, нечего лишний раз чесать его и без того раздутое самомнение.

- Сережа, прекратите так улыбаться, - говорит Громов, насмешливо глядя на меня, - а то все подумают, что я Вам только что в любви признался.

- Думаю, от Вас не дождешься такого, - усмехаюсь я, слегка обескураженный его словами.

- Поступки говорят намного больше слов, Сережа, - пожимает он плечами, - я придерживаюсь именно такого мнения. Можно до бесконечности клясться в вечной любви, но при этом…

Он вдруг резко осекается, между бровей появляется складка. И я понимаю, что невольно, но затронул больную для него тему. Правда, буквально через несколько секунд, когда я уже готов извиниться за свой язык, на лице Громова вновь появляется улыбка гостеприимного хозяина, а морщинка разглаживается.

- Ладно, Бог с ним, - говорит он, - не будем, так сказать, о грустном. Вы не торопитесь, Сережа?

- Да нет, в принципе, - отвечаю с запинкой, сбитый внезапной темой разговора.

- Тогда пойдемте, познакомлю Вас со всеми, - говорит Громов, слезая с табурета, - а то нехорошо как-то получается, Вы здесь уже во второй раз, а никого не знаете.

- Я только «за», - даже не думаю возражать.

В течение следующего получаса мне представляют кучу народа. Многие имена я не успеваю запомнить сразу, но это совершенно не портит общего впечатления от новых знакомств. В конце концов, мы еще увидимся в пятницу, на Дне рождения замечательной девушки Юлии. Она снова напоминает мне о том, что я должен придти, и тут уже я даже не пытаюсь спорить  с ней, заверяя, что да, приду обязательно.

Из «Пайопа» я ухожу примерно около двенадцати ночи. Громов провожает меня до такси, протягивает визитку.

- Номер моего телефона, - говорит он, - позвоните, и мы с Вами договоримся о встрече. Можно завтра, можно в пятницу днем. Как Вам будет удобно.

- И что, бросите все дела? – насмешливо спрашиваю я.

- Сережа, - улыбается он, - для Вас я всегда найду время. Я же говорю, Вы очень занимательный молодой человек.

Что-то мне подсказывает, что не только это, что за обычным интересом скрывается нечто большее, но я упорно гоню мысли прочь. Сейчас я просто не готов думать об этом.

- Кстати, Вы ведь не рассказали, чем занимаетесь, кроме как держите «Пайопа», - вспоминаю я вдруг.

- А Вы и не спрашивали.

- Верно, но мне было бы интересно послушать.

- Завтра, Сережа, - отзывается он, - или в пятницу. Как только будете готовы к походу в магазин.

- Вы играете на моем любопытстве, - замечаю, слегка прищуриваясь, - это не совсем честно.

- Я не обещал быть честным, - замечает Громов с ноткой серьезности в голосе, - ну, по крайней мере, всегда. Так что, Ваши претензии не принимаются.

- Мошенник, - констатирую я, усаживаясь в такси.

Дмитрий наклоняется к открытой дверце с моей стороны, смотрит с легкой полуулыбкой.

- Одни сплошные комплименты, - говорит он, - Вы меня избалуете.

- Не обольщайтесь, - принимаю я правила игры, уже в который раз за сегодняшний вечер, - помимо пряника я использую и кнут.

Его глаза уже откровенно смеются, он явно доволен нашим диалогом.

- Что ж, посмотрим, - заключает Дмитрий, выпрямляясь. - Спокойной ночи, Сережа.

- До завтра, господин Громов.

Он захлопывает дверцу, отходит от машины.

- Куда едем? – спрашивает водитель, заводя мотор, и я называю адрес гостиницы.

Такси трогается с места, а я не удерживаюсь от того, чтобы обернуться. И вижу, что Громов до сих пор смотрит  вслед машине. А потом, видимо заметив мое движение, поднимает руку. И я снова улыбаюсь. Сегодня вечером я улыбаюсь много. И это не может не радовать, потому что депрессия потихоньку отступает. И плохое настроение, мучавшее на протяжении последних двух дней, заметно улучшается. Спасибо Вам, господин Громов. И неважно, что Вы тем самым просто развлекались сами. Я свою порцию удовольствия от просмотренного шоу тоже получил. И от добавки не откажусь ни в коем случае.

Звонок мобильного раздается где-то на полпути к гостинице, и я вижу на дисплее номер сестры. Приличная доля эйфории скатывается с меня, как только я вспоминаю ее голос по телефону во время прошлого разговора. Она же сказала, что позвонит завтра, а тут… неужели действительно что-то серьезное случилось?

- Да, Тань, - отвечаю в трубку.

- Привет, не разбудила? – вопреки моим опасениям у нее довольно бодрый голос, что не может не радовать.

- Нет, не разбудила, - успокаиваю ее, - а ты где?

- Я? Дома, разумеется, - немного недоуменно отзывается она, - где мне еще быть?

- Ну… у тебя все нормально?

- Да, Сережка, у меня все хорошо. Просто замечательно и… черт, жизнь прекрасна, честное слово, - она смеется таким счастливым смехом, что я не могу не улыбнуться в ответ.

- Я очень рад за тебя, Тань, - говорю, с облегчением понимая, что мои опасения оказались напрасными. - Ты меня немного напугала сегодня.

- Прости, - виновато произносит она, - тут была… небольшая проблема. Но теперь все решилось, причем самым лучшим способом из всех, что могли быть. И… блин, оно действительно потрясающе.

- Ну, голос у тебя довольный.

- Да, - подтверждает она радостно, - все правда хорошо. Не переживай. А ты едешь куда-то, что ли? Шумно там у тебя как-то.

- В гостиницу возвращаюсь.

- В блуд ударился, Орлов?

- Нет, просто встречался с одним хорошим человеком, - улыбаюсь я, вспоминая Громова, а потом меня осеняет: -  Может, ты его даже знаешь. Он хороший друг Андрея.

- Что за друг? – озадаченно спрашивает она.

- Дмитрий Громов.

Таня молчит несколько секунд, после чего могильным, обреченным тоном сообщает:

- Сережа, это еще хуже, чем Ковалев. Если последний однолюб, то Громов… мм… слишком полигамен.

- Я знаю, - улыбаюсь я, понимая, к чему она клонит, - поверь мне, все хорошо. Мы…  просто общаемся.

- И никаких взглядов? – спрашивает она, помолчав.

- Никаких, - заверяю я ее искренне.

- Этот мерзавец обаятельный до одури.

- Да, - соглашаюсь я, даже не думая спорить, - но меня больше интересует его голова - в ней шикарные мозги. И… я реально отвлекаюсь, Тань.

Видимо, последний аргумент оказывается наиболее действенным, потому что сестра вздыхает и говорит:

- Ладно, делай, как знаешь. И вообще, ты взрослый мужик, что я тебя учить буду?

- Спасибо.

В это время такси подъезжает к гостинице, и я заканчиваю разговор, пообещав Тане, что обязательно позвоню ей завтра. Скорее всего, вечером, добавляю я, вспоминая о предстоящей встрече с господином Громовым.

Уж это я никак не могу пропустить.

А еще, я все-таки обещал. А я всегда держу свои обещания.

Глава девятая

Андрей не помнит ни одного случая из своей жизни, когда бы его мучила совесть. В принципе, она его не мучает и сейчас. Он нисколько не жалеет о том, что устроил ту встречу Антона и Орлова. В конце концов, все всё поняли и не возмущались. И Сергей в том числе. Так что, угрызения совести здесь совершенно лишние. Только вот…

Остался какой-то непонятный и неприятный осадок после всего этого. Может, потому, что прошла уже неделя, а вот Орлов так ни разу и не позвонил. Конечно, глупо было бы ожидать, что та встреча ничего не изменит в их отношениях, но вот чтобы так долго игнорировать факт существования Андрея… как-то не совсем хорошо получается. Ощущение такое, что Сергей решил взять и поставить точку на их общении, на что Ковалев даже и не рассчитывал. Он ведь просто хотел помочь парню, а получается, что помощью тут и не пахнет. Только обидел и все. И это не совсем приятно.

А еще вчера, во время совместного обеда с Таней он узнал очень занимательное обстоятельство из жизни Сергея Орлова. Не то чтобы это было совсем уж неожиданно, но действительно удивило.

- Как там твой брат? – спросил Андрей, когда им принесли заказ.

- Да нормально вроде, - пожала она плечами, - а что?

- Он не звонит.  

Таня посмотрела на него, вскинув бровь.

- А ты ждал чего-то другого? – недоуменно поинтересовалась она.

Уловив в ее голосе нотку осуждения, Андрей едва не поморщился.

- Тань, ты же знаешь, что…

- Это было правильно, - закончила она, - знаю. И Сережка знает. Так что, оставь. Он отойдет и позвонит. Тем более, у него сейчас есть замечательная компания.

Последнее предложение было произнесено так, словно это обстоятельство ее крайне угнетает.

- Что за компания?

- Громов твой, - ответила она, помедлив.

- Димка? – вздернул бровь Андрей.

- Да. У них… общение, - сказала она, - именно так мне сообщил Сережка.

Зная Громова, Андрей мог предположить, каким именно способом они общаются, но, в то же время, он успел более-менее узнать Орлова. Тот не станет бросаться в новое увлечение, чтобы забыть старое. К тому же, он и сам прекрасно понял, что собой представляет Димка, так что…

- Они неплохо поладили, - произнес Андрей, вспомнив вечер в «Пайопа».

- Вот и Сережка мне то же самое сказал, - кивнула Таня, - что, мол, мозги в голове господина Громова шикарные.

- Ну, этого у Димки не отнять, - согласился Ковалев, усмехнувшись, - да уж, оба не теряют времени. А с учетом того, что у них его вполне достаточно… знаешь, Тань, я не берусь утверждать, но мне кажется, что это действительно просто общение.

Она чуть нахмурилась, словно о чем-то размышляя, а потом вздохнула.

- Ладно, проехали, - поставила она точку в теме. - Как там у вас с Антоном?

- Он в выходные ко мне переезжает.

- Неужели? Тоже, смотрю, время не пустяки не тратите, - улыбнулась Татьяна, - решились все-таки.

- Пока временно, - сказал Андрей, - так сказать, посмотреть – выйдет из этого толк или нет. А там будем уже по ходу разбираться.

- Боре что говорить будешь, когда он узнает, что ты с парнем живешь?

Больная тема. И такая же щекотливая. Отец, к счастью, не гомофоб, но восторга от данного известия не испытает. И орать будет очень громко. Нет, последнего Ковалев не боится, но вот, если за этим последует бойкот, а с отца станется устроить его сыну, то это уже намного серьезнее. Ссориться с Ковалевым-старшим Андрею совершенно не хочется. Отец же, как-никак.

- Посмотрим, Тань, может, поговорю с ним, - сказал Андрей, никоим образом не вдохновленный озвученной перспективой.

- Он тебя убьет, - констатировала Таня, но затем, словно что-то вспомнив, добавила: - А может, для него это не такой уж и новостью будет.

- В смысле? – не понял Андрей, к чему она клонит.

- Да так, не обращай внимания, - отмахнулась Таня, - просто отец твой – совершенно потрясающий человек.

- Ну, в противном случае ты бы за него замуж не вышла.

- Тоже верно, - согласилась она с улыбкой. – Ладно, насчет Сережки мы выяснили, так что, не переживай. Позвонит, никуда не денется. Главное, чтобы его заново куда-нибудь не засосало.

Сейчас, вспоминая эти Танины слова и очевидную заинтересованность Громова в Сергее, Андрей подумал, что никто не застрахован от этого самого болота. Он и сам не подозревал в свое время, что его настолько привяжет к себе Антон. И что уже спустя два года он предложит съехаться.

И даже Димка, при всей его полигамной натуре, не может быть уверенным в том, что Орлов – это просто увлечение. Потому, что у него самого был тот самый случай, доказывающий, что в этой жизни случаются самые удивительные вещи.

Что же насчет Сергея… он взрослый. Он сам решает, что для него хорошо, а что плохо. Осуждать его за то, что он увлекся Димкой? Нет уж, тут без Андрея, пожалуйста. Потому, что Андрей знает, насколько обаятельным и неотразимым может быть господин Громов. И если тот захочет, то обязательно получит. Вопрос только в том, насколько это нужно Сергею. И как далеко зайдут его чувства в этой истории.

Но подглядывать за ними Андрей не собирается, ни в коем случае.

Все-таки для него имеет особое значение такое понятие как «воспитание». К тому же, еще никто не отменял уважение к чужой личной жизни, как бы велико ни было желание сунуть туда свой нос.

Андрею в этом плане легче. Такого желания у него нет.   И пока не появляется.

*** 

- Она любит золото?

Я стою перед витриной ювелирного магазина и смотрю на разложенные в ней украшения. Кольца, браслеты, цепочки, сережки и прочая дребедень. Красиво, девушкам должно нравиться. Разве нет?

- Сережа, - подходит ко мне Громов, - право слово, Вы как ребенок перед кондитерской. Пускаете слюни и даже не думаете о том, что не все любят сладкое.

Я перевожу взгляд на его улыбающееся лицо и тоже не сдерживаю улыбки.

- Я сладкое ем редко, - говорю, - а вот девушкам нравятся такие милые безделушки.

- Юля не исключение, но она покупает себе их сама, - отвечает Громов, уводя меня от витрины, - к тому же, это дурной тон – дарить незнакомой барышне столь дорогие подарки. Такое могут позволить себе лишь близкие люди. Неужели Вас этому не учили?

- У меня долгое время не было денег, чтобы дарить такие подарки даже сестре, - пожимаю я плечами, - а когда они появились, я первым делом выслал ей перевод.

- Но Вы же ходили на дни рождения, Рождество и прочие праздники.

- Мне всегда было легче деньгами подарить, - признаюсь я, и Громов усмехается.

- Ох, уж эта русская натура, все деньгами. Нет, Юля этого не оценит.

- Тогда что?

- Не бегите вперед паровоза, - чуть ли не нравоучительным тоном произносит Дмитрий, - мы как раз идем в один замечательный магазин, где у Вас будет большой выбор.

- Почему мне кажется, что Вы обращаетесь со мной, как с ребенком? – спрашиваю я с любопытством.

- Может, потому, что иногда Вы себя так ведете? – вздергивает он брови. – А лицо такое, словно Вы готовы облагодетельствовать весь мир.

- Мир всегда относился ко мне благосклонно, так почему нет? – просто отвечаю я.

- Господи, какая непосредственность, - искренне недоумевает надо мной Громов.

- Возможно, но мне нравится делать людям приятное.

- У Вас есть реальный шанс сделать это Юле, - говорит он, когда мы переступаем порог магазина, и я с удивлением обнаруживаю, что это магазин игрушек, - прошу Вас, Сережа, выбирайте.

- Вы надо мной издеваетесь? – обескуражено произношу я, разглядывая заставленные различными  игрушками полки. – Мне что, ей куклу покупать?

- Нет, - улыбается Громов, явно удовлетворенный моей реакцией, - госпожа Бортникова любит плюшевых медведей. Здесь их самый большой выбор.

- И это будет нормально? – с сомнением в голосе спрашиваю я. - Если я взрослой девушке в качестве подарка преподнесу мягкую игрушку?

- Поверьте, это будет лучше, нежели Вы ей подарите кольцо или любое другое украшение. И уж тем более, если сунете конверт с долларами, - заверяет меня Громов, беря с полки первого попавшегося медведя и рассматривая его с разных сторон. – Или Вы мне не доверяете?

Последний вопрос я игнорирую напрочь, потому что еще и сам не знаю на него ответ. Может быть, я постараюсь подумать об этом попозже. И определиться в эмоциях, что во мне вызывает этот человек.

А пока нужно решать с подарком, как-то идея относительно мягкой игрушки меня совсем не вдохновляет. И вообще, создается впечатление, что Громов снова надо мной потешается. Такие мысли возникают у меня не часто, и в первый раз это случилось именно в «Пайопа». Как и мысль о том, что интерес Дмитрия простирается дальше, нежели просто общение.

Да и ладно, думаю я, это его проблемы. Главное, что мне интересно самому. А там, в случае чего, разберемся. Сказать «нет» никогда не поздно. Ну, почти никогда.

- А если все придут с медведями? – делаю последнюю попытку воззвать к здравому смыслу моего спутника и отвлечься от мыслей о ненужном на данный момент.  

- С медведем придете только Вы, это я Вам гарантирую, - говорит Дмитрий, кладя игрушку на место. - Вы забываете, Сережа, что на празднике будут друзья. Близкие друзья, которым известны более личные  предпочтения Юли. Так что, вперед.

- Сдается мне, что она догадается, что Вы помогали мне с выбором подарка, - бормочу я, двинувшись вдоль стеллажей, а потом с ехидной улыбкой добавляю: - И надеюсь, Вам влетит за то, что Вы мне проболтались о медведях.

- Зря надеетесь, - замечает он, ступая следом за мной, - она обрадуется подарку. Да еще и спасибо мне скажет, что я Вам помог.

Что-то мне подсказывает, что именно так оно и будет, поэтому молчу. И стараюсь сосредоточиться на выборе из сотни медведей одного. Помимо косолапых здесь присутствуют еще и зайцы, белки, собаки, кошки, жирафы, слоны, тигры… от всего этого зверинца в скором времени у меня начинает рябить перед глазами, и примерно через пятнадцать минут, так ничего и не выбрав, я останавливаюсь у очередного стеллажа, чтобы перевести дух.

- Почему именно медведи? – спрашиваю я чисто из любопытства. – Почему не кролики, например?

- Потому, что ей нравятся медведи, - отзывается он насмешливо.

- Ах, да, ну, конечно, - соглашаюсь я, - и как я не догадался?

- Сережа, Вы не перестаете удивлять меня, - говорит он задумчиво, - любой другой на Вашем месте просто схватил бы первого попавшегося мишку и пошел к кассе.

- Я так не умею, - выдавливаю из себя улыбку, - на свою беду.

- Понимаю. Вот смотрите, чем он Вам не нравится? – спрашивает Громов, суя мне под нос игрушку. – По-моему, достаточно симпатичный.

- У него косоглазие.

- Да? – Громов внимательно изучает глаза потенциального подарка, после чего со смехом отправляет его обратно на полку. – И правда, косит немного. Ну, а этот?

- Он розовый, - отвечаю, поморщившись, - а Юля не любит розовый цвет. Я не прав?

- А с чего Вы вообще так решили? – с неподдельным интересом спрашивает Громов.

- На ней в тот вечер были бежевые брюки и черный джемпер, - вспоминаю я, - классические. Обычно барышни, предпочитающие классику, не носят розовое. А если не носят, то и не любят. Ну, мне так кажется.

- Вы очень наблюдательны, Сережа, - помолчав, говорит Дмитрий, - и проницательны.

- Да нет, - улыбаюсь, - я же дизайнер, хоть и архитектор. Глаз такие вещи сам выхватывает. Кстати, Вы обещали мне рассказать, чем занимаетесь. Или это тайна?

- Нет, не тайна, - отвечает он, - но давайте сначала закончим с подарком, а потом сядем в тихое и спокойное место, закажем кофе и я Вам расскажу все, что Вас интересует.

Идея мне нравится. И про подарок, и про кофе.  

В конце концов, я все-таки нахожу того медведя, который, по моему мнению, понравится имениннице – среднего размера, натурального окраса, безо всяких бантиков и сердечек, коими нынешние производители  любят награждать плюшевых животных.

- Хороший выбор, - одобряет Громов, когда мы идем к кассе, - очень хороший.  

- Главное, на настоящего похож, - киваю я, - это нынче редкость.

Я расплачиваюсь и мы, наконец, выходим из магазина. После кондиционированного помещения, улица кажется парилкой. В Питере по-прежнему жарко. Иногда слишком.

- Может, закрытое кафе? – предлагаю я, стараясь не смотреть на слепящее солнце в небе. – С кондиционером желательно.

- Полностью поддерживаю, - кивает Громов, - пойдемте.

Нужное место находится совсем рядом с магазином, в котором мы покупали медведя. Мы выбираем столик, я усаживаю косолапого на один из стульев, а сам занимаю соседний. Дмитрий опускается на стул напротив меня.

- Может, Вы желаете что-нибудь съесть? – спрашивает Громов. – Здесь неплохо готовят, могу посоветовать что-нибудь.

- Вы только и делаете, что советуете мне, - замечаю я, изучая меню, - или я не единственный в этом плане счастливчик?

- А Вы всегда настолько неблагодарны? – задает он встречный вопрос, но в нем звучит только легкая ирония, безо всякого упрека. – Или просто не привыкли получать от кого-либо помощь?

- Почему же, - пожимаю я плечами, - я в свое время напропалую пользовался помощью сестры. Но я и отдал многое взамен. Вы ждете этого? Отдачи?

- Не жду и не надеюсь, но не откажусь, если предложат, - отзывается он, даже не моргнув глазом, - считайте, что одна из моих жизненных позиций. Мы с Вами похожи в том, что любим делать людям приятное. Но согласитесь, Сережа; благодарность тоже вещь замечательная. Особенно искренняя. И она играет не последнюю роль в желании радовать людей.

Я смотрю на него несколько секунд, пытаясь определить, какие его слова правдивы, а какие просто пустой звук. Хотя, этот человек пустым никогда не разбрасывается. Каждый поступок, каждое произнесенное слово имеют свое предназначение и вес. И смысл.

- Спасибо Вам, - говорю я, помолчав.

- Не за что, Сережа, всегда готов помочь, - улыбается он довольно, - а насчет советов… если они к месту, то почему нет?

- А если человеку они не нужны?

- Ну, в Вашей ситуации совет был необходим, - замечает он. - Вы не просили, конечно, но и не отказались, когда Вам предложили. Все честно.

- Честно, - соглашаюсь я, но от этого не все равно не покидает ощущение, что меня снова надули.

Да ладно, и Бог-то с ним. Мне совсем не жалко. Почти.

Мы заказываем кофе, после чего я снова возвращаюсь к вопросу о роде занятий Громова. И на этот раз он не увиливает и охотно рассказывает.  

- «Пайопа» -  моя маленькая прихоть, так сказать, - говорит Дмитрий, прикуривая сигарету, - если честно, выручки с него хватает только на то, чтобы покрыть расходы.

- А основной доход?

- Другие бары. Сначала я открыл их, а потом, когда денег стало достаточно, позволил себе «Пайопа».

- И сколько их у Вас?

- Три, не считая «Пайопа», - отвечает он, - они совершенно другие. Все, как любит нынешняя молодежь. Практически никаких запретов, приходи, кто хочешь и когда хочешь. В общем, настоящие дома разврата.

- Вам нравится? – спрашиваю я, помедлив.

Это больная для меня тема. Я всегда восхищался людьми, которые могут заниматься любимым делом и получать от этого не только моральное удовлетворение. У меня пока так не получается.

- А почему нет, Сережа? – пожимает он плечами. – Я их открыл, поднял на ноги, они приносят хорошие деньги. И бывать мне там часто не нужно – у меня замечательные управляющие – и, следовательно, много свободного времени, которое я могу тратить, как пожелаю. Вот сейчас, например, я желаю тратить его на Вас. Мне это доставляет удовольствие.

- Я в этом даже не сомневался, - отзываюсь совершенно невозмутимо, словно его слова – это что-то само собой разумеющееся, хоть и не считаю так. Но я уже говорил, чесать самомнение Громова – это себе дороже выйдет.

- Я этого даже не скрывал, - парирует он насмешливо, словно зная, о чем я думаю.  

- У Вас все на лице написано, - поддеваю его, и получаю в ответ насмешливую улыбку.

- Сережа, там написано только то, что Вам можно видеть, - говорит он чуточку снисходительно. - Поверьте, лишнего Вы в моих глазах не прочитаете никогда.

Я ему верю безоговорочно.

И, наверное, мне стоит обидеться. Или сделать вид, что обиделся. Хоть как-то выразить неудовольствие.

Но вместо этого я делаю то, что очень часто делаю с ним – улыбаюсь.

Потому, что невозможно сердиться на него. На этого совершенно потрясающего человека.

Как бы Вы ни старались.

*** 

Юлии медведь нравится. Я бы даже сказал, очень нравится. До такой степени, что она начинает меня сжимать в объятиях, перемежая тисканья с восторженными словами благодарности. На нас смотрит еще человек десять, некоторые из них откровенно веселятся, и мне становится даже как-то неудобно.

Я никогда раньше не видел, чтобы кто-то так радовался игрушке. Ну, за исключением детей.

- Как Вы угадали? – спрашивает Бортникова, рассматривая плюша. – Я обожаю медведей.

- Я знаю, - улыбаюсь и киваю в сторону Громова, - собственно, это он виноват в том, что я его купил.

- Димка, что бы мы все без тебя делали, а? – весело произносит она, поворачиваясь к нему.

- Даже не представляю, - отзывается он, стараясь сдержать довольную улыбку, - наверное, что-нибудь.

- Спасибо Вам обоим, - говорит она, усаживая мишку рядом с собой, - он потрясающий.

- Сережа выбирал его минут двадцать, - сдает меня с потрохами Громов, - чуть ли не весь магазин перевернул.

- Правда? – Юля посылает мне улыбку.

- Да, - киваю, - мне даже предлагали медведя, страдающего косоглазием, но я твердо отказался.

- Как и от розового, - добавляет Дмитрий.

- Терпеть не могу розовый, - слегка хмурится Юля, - жуткий цвет. И кто Вам додумался такое предложить?

- Да был такой человек, – невозмутимо отвечаю я и колко добавляю: - Неразумный.

- И как он только посмел? – с напускным недоумением вставляет Громов, а в глазах пляшут чертенята, и в этот момент я понимаю, что просто обожаю этого человека. Его невозможно не обожать.

Наверное, на моем лице снова все написано большими буквами, потому что Громов вздергивает брови и укоризненно качает головой. А я еле сдерживаюсь, чтобы не показать ему язык. Господи, этот человек доводит меня до откровенного ребячества.

- Сдается мне, вы очень весело провели время, - заключает Юля, не замечая наших взглядов.

- Они его и сейчас весьма неплохо проводят, - насмешливо вставляет кто-то из присутствующих, - ты посмотри на них – это же два заговорщика.

- Зато результаты заговора радуют, - заступается за нас Бортникова, - и вообще, Сашка, завидовать нехорошо.

- Да ладно тебе, Юлька, не все же Громову язвить.

- Мне по статусу положено, - невозмутимо отзывается Дмитрий, поворачиваясь к тому, кого зовут Сашей, - а Вам, молодой человек, еще учиться и учиться искусству ехидства.

- Ну, с таким учителем, как Вы, господин Громов, это не проблема, - говорит тот со смехом. - Вы в этом деле настоящий мастер.

- Думаю, в этом никто не сомневается.

Примерно вот в таких шутливых диалогах и проходит весь праздник. Меня с первых же минут принимают так, словно знают всю жизнь. Это слегка удивляет, но бесспорно радует. И где-то уже к середине вечера я начинаю понимать, почему все эти люди здесь. Почему Громов допустил их в свой дом разврата. Потому, что вне зависимости от того, чем они занимаются и чего добились в этой жизни, они напрочь лишены высокомерия и снобизма. Им не нужно подавать себя, они хороши и теми, кем являются на самом деле. И с ними действительно интересно.

В конце вечера мои карманы пополняются визитками, протягивает свою и Юля.

- У меня своя кондитерская, - сообщает она, - мы печем и на заказ. Если Вам вдруг понадобятся вкусности, звоните обязательно. Сделаем со скидкой. Да и вообще, звоните. Я с удовольствием пообщаюсь с Вами, Сергей. Вы потрясающий.

- Спасибо, - бормочу я, несколько смущенный. – Я обязательно позвоню.

Она целует меня в щеку, потом обнимает Громова.

- Спасибо, Дим, это лучший подарок на день рождения, который ты мог устроить.

- Всегда к твоим услугам, солнце мое, - улыбается он и протягивает ей конверт, - позвони по номеру, который здесь и скажи, что от меня. Там осталось только подтвердить, что ты согласна.

Юлия недоверчиво смотрит сначала на конверт, потом переводит взгляд на Громова.

- Дим, - сияющими глазами смотрит она на него, - это то, что…

- То самое, солнце мое, - кивает Дмитрий и, прежде чем она успевает что-то сказать, добавляет: - даже не думай меня благодарить. Я обещал, помнишь?

- Да, - произносит она, и я вижу, что она еле сдерживает слезы, - да, помню, но… черт, все равно спасибо.

- Детка, даже не думай плакать, - предупреждает ее Громов, - ты ведь знаешь, я не переношу слез.

- Да, знаю. Извини. Я пойду, ладно? Мне… мне завтра рано вставать, потом еще звонить...

Она снова обнимает Громова, целует его, после чего все-таки уходит. Я провожаю ее задумчивым взглядом, пытаясь осмыслить, что здесь только что произошло. Ну, помимо того, что Громов только что сделал какое-то совершенно потрясающее дело.

- Даже не спрашивайте, Сережа, - доносится до меня голос Дмитрия, - все равно не скажу.

- Да и не надо, - пожимаю плечами, поворачиваясь к нему, - мне хватило и увиденного.

- Вот и отлично, - ставит точку в разговоре Громов, а потом спрашивает: - Вы все еще хотите увидеть фотографии?

- Конечно,- с готовностью киваю я, - а Вы принесли?

- Разумеется, - кивает он, - я обещал, помните?

Сразу вспоминаются такие же его слова, обращенные к Юлии. И голос, напрочь лишенный привычной насмешки и тягучести. Похоже, этот человек свои обещания выполнять привык. Что ж, еще один плюс ему за это.

- И где они?

- У меня в кабинете.

Ответ приводит меня в некоторое замешательство, если честно. Почему-то сразу в голову начинают лезть всякие нехорошие мысли весьма откровенного характера. А Громов, глядя на меня, вдруг тихонько смеется, чем еще больше обескураживает.

- В чем дело? – осторожно интересуюсь я.

- Сережа, научитесь все-таки контролировать свою мимику, - говорит он, успокоившись, - ну, нельзя быть настолько открытым, это же однажды

- Возможно, но что…

- То самое, Сережа, - прерывает он меня, улыбаясь, - пойдемте, я обещаю, что ни в коем случае не стану к Вам приставать. Если только Вы сами этого не захотите.

- Вы не мой типаж, - брякает мой язык слова, которые произнес Андрей в нашу первую с ним встречу.

- Нисколько в этом не сомневаюсь, - отвечает Громов, ничуть не сконфуженный моими словами, - я же говорю, у Вас все на лице написано.

Я иду следом за ним в кабинет, мысленно обещая себе, что научусь контролировать свои эмоции. Иначе мне вот так всю жизнь подначки прилетать будут. Хотя, до этого вроде никто настолько не заострял внимания на моей мимике. И на глазах тоже. Только вот Громову не дает это покоя.

И я даже не хочу угадывать, что это значит.

Потому, что ответ может быть весьма недвусмысленным.

Глава десятая

Кабинет Громова отделан в том же спокойном стиле, что и весь «Пайопа». Хотя, обстановка здесь более… интимная, что ли. Хотя нет, поправляю я себя, просто личная. В каждой мелочи, каждой детали интерьера чувствуется сам хозяин. Намного больше, чем там, внизу. Это его частное пространство, куда допускается еще меньше людей, чем в сам бар. Вот только непонятно, повезло мне очутиться здесь или наоборот?

Этот вопрос я заталкиваю вглубь сознания, как и многие другие, связанные с этим человеком. Возможно, потом я к ним вернусь. Когда останусь один и будет настроение подумать.

- Присаживайтесь, Сережа, - говорит Громов, указывая в кресло напротив стола. – Вы любите коньяк?

- Скажем так, не ценитель, но умею получать удовольствие.

- Это хорошо, - говорит он, подходя к бару. - Вы ведь составите мне компанию?

- Конечно, - киваю, а потом добавляю чуть ехидно: - Желание хозяина – закон.

Громов улыбается, но молчит.

Я смотрю, как он точными и выверенными движениями разливает коньяк по пузатым бокалам. Слишком выверенными, что наводит на определенные мысли.

- Вы стояли за стойкой? – спрашиваю, когда он подает мне один из бокалов и усаживается в кресло во главе стола.

- Конечно, - кивает он, грея снифтер в ладонях, - когда только открыл свой первый бар. Я надеюсь, Вы не считаете это зазорным.

- Нет, конечно. По-моему, это совершенно нормально, - пожимаю я плечами, - почти все великие люди начинали с малого.

- Господи, Сережа, Вы снова мне льстите, - усмехается Громов.

- Ну, Вы пока границы не устанавливали, поэтому даю себе волю, - с напускной невозмутимостью отвечаю я, а потом все-таки возвращаюсь к цели нашего пребывания в этой комнате: - Я увижу то, ради чего мы сюда пришли? Или Вы уже забыли?

- Разумеется, я помню, Сережа, только не понимаю, куда Вы торопитесь, - отвечает он, пригубив коньяк, - или Вам не терпится сбежать?

- Мне просто интересно, - парирую я спокойно.

- Ах, да, то самое пресловутое любопытство, - снова выдает смешок Громов, - что ж, понимаю, сам такой же.

Он открывает ящик стола, достает оттуда стопку снимков и протягивает мне.

- Прошу Вас, Сережа.

- И это все? - озадаченно спрашиваю я. - Так мало?

- Вы ждали большего, - не спрашивает, а именно констатирует факт Громов, заметив мое замешательство, но я и не собираюсь увиливать от правды.

- Если честно, то ждал, - киваю, глядя прямо ему в глаза.

- Это все, что я смог найти, - пожимает он плечами, тоже не отводя взгляда, - у меня не так много детских фотографий, как хотелось бы.

- Что так?

- Есть свои причины, - уклончиво отвечает Громов, а потом насмешливо добавляет: - Вы смотреть будете, или мы продолжим в гляделки играть?

Я в ответ только фыркаю, а потом перевожу взгляд на фотографии. И пытаюсь поверить, что вот этот карапуз, глядящий на меня со снимка и сидящий напротив мужчина - один и тот же человек. Забавно, как минимум.

- Ну, и как Вам? - доносится до меня голос Дмитрия.

- Вы, как я подозреваю, были обаятельным ребенком, - отзываюсь, разглядывая снимок, где Громов запечатлен примерно в возрасте шести лет. Он смотрит прямо в камеру и тонко улыбается. И в этой улыбке чувствуется будущая возведенная в степень совершенства саркастичность и ирония.

- Да я и сейчас такой же, - отвечает он безо всякого намека на кокетство. - Разве нет?

- Такой же, - киваю я, - а еще скромный до невозможности.

- Скромность не всегда красит людей, - замечает Громов, прикуривая сигарету.

- Уж Вас бы она точно не украсила, - усмехаюсь я и получаю в ответ ироничный взгляд.

- Спасибо, Сережа.

- Да не за что, - улыбаюсь довольно. - Я только правду сказал.

Я досматриваю стопку до конца и протягиваю ему. И моя рука нечаянно сбивает стоящую на столе фотографию в рамке.

- Простите, - бормочу машинально и поднимаю рамку, чтобы поставить ее обратно на стол, но внимание невольно заостряется на том, что изображено на снимке - молодой Громов в компании такого же молодого человека. Оба улыбаются и выглядят весьма счастливыми и довольными жизнью. Меня вдруг дергает каким-то непонятным чувством, похожим на ревность и зависть. Я просто понимаю, что вот этот незнакомый мне  парень не просто друг детства. Что между ними что-то намного больше, чем обычная дружба. Наверное, почти родство. Не знаю, с чего я это решил, но ощущение слишком сильное, чтобы его игнорировать. И да, по-хорошему завидно, потому что у меня самого никогда таких друзей не было.

- Это Стас, - долетает до меня голос Дмитрия, - мы с ним были из одного детдома.

Я вскидываю на него удивленный взгляд, ошарашенный новостью.

- Вы...

- Да, - перебивает он меня, - только больше ни слова об этом, договорились? Здесь совершенно нечем гордиться.

- Как скажете, - соглашаюсь я. - Но про Стаса можно узнать? Или это тоже запретная тема?

Громов медлит, словно решая. Сигарета в его пальцах тлеет, превращая бумагу и табак в столбик пепла. А потом он все-таки стряхивает его в стоящую рядом пепельницу.

- Это не слишком веселая история, Сережа, - говорит он, наконец, - но если Вам интересно, то я расскажу.

- Интересно, - снова киваю я, выражая готовность.

Громов чуть качает головой и слегка улыбается, мол, кто бы сомневался. Меня по этому поводу даже угрызения совести не мучают - сам предложил, так почему я должен отказываться? Из вежливости? Не говорите глупостей, кто упустит возможность узнать побольше о таком человеке, как Громов?

- Знаете, это из серии злой иронии жизни, - начинает он, отпивая из бокала, - когда уверен, что с тобой ни за что на свете не случится того же, что с Васей из соседнего подъезда. Я никогда не был сторонником моногамии, моих партнеров нельзя пересчитать по пальцам даже обеих рук, а уж во времена студенчества... в общем, высокоморальным обликом я не отличался, гулял направо и налево, считая, что жизнь одна и прожить ее надо в свое удовольствие. И, если честно, и сейчас живу по тому же принципу. Стас меня за это ругал. Все время боялся, что я плохо закончу. Он совершенно  не был ханжой и пуританином, но все же предпочитал долгие и прочные отношения.

- Как Андрей? - невольно срывается у меня с языка.

Громов вздергивает брови, усмехается.

- Как вовремя Вы вспомнили про него, - иронично произносит он, - что, до сих пор не отошли?

Вопрос не в тему, но меня заставляет задуматься. И я понимаю, что да, когда вспоминаю Ковалева, еще появляется гнетущее ощущение в груди, но это уже скорее остаточные явления, нежели какие-то серьезные чувства. И все это благодаря господину Громову, который сумел вовремя отвлечь. Наверное, надо ему потом будет сказать спасибо. Но это потом.

- Мы же не об этом сейчас, - напоминаю я, не желая отвечать.

- Конечно, - весьма охотно – слишком, на мой взгляд – соглашается Дмитрий, - но Вы ведь мне расскажете, правда? Позже.

- А Вы разве не прочли ответ по моему лицу? - насмешливо отзываюсь я.

- Мне намного интереснее его от Вас услышать, - говорит он с лукавой улыбкой, - но, да Бог с ним, это потом. На чем я остановился? Ах, да, Стас. В общем, его глаза не видели никого, кроме Ксюши. Они познакомились в университете на пятом курсе. Через два года после его окончания поженились. Я был свидетелем на свадьбе, кстати. Скромная церемония только для своих и такая же вечеринка. Мы даже толком не погуляли, потому что на следующий день всем нужно было на работу, но, несмотря на это, было весело. Я на самом деле был рад за него.

Он замолкает, глядит на кончик почти докуренной сигареты. Словно вернувшись в то время  много лет назад. Я не подгоняю, зная, что это такое - вспоминать самые радостные и приятные моменты жизни. Иногда не хочется оттуда возвращаться, зная, что реальность намного жестче. Только вот этим миром руководит именно последнее и поэтому…

Громов, наконец, тушит сигарету, делает глоток коньяка.

- Так вот, насчет моего образа жизни, - продолжает он, поднимая на меня взгляд, - он был разгульным на все сто процентов. Если честно, у меня самого иногда проскальзывали мысли, что однажды я подхвачу что-нибудь опасное для здоровья и действительно плохо закончу. Но я никогда не думал, что это будет Стас. И уж, тем более что наградит его этим она. Это... было шоком, мягко говоря. Ну, кто мог подумать, что любящая и верная Ксюша пойдет налево? А тем более, подцепит ВИЧ-инфекцию?

Его голос звучит ровно, но я все равно улавливаю в нем вполне закономерные нотки горечи. И мне становится стыдно.

- Простите, - тихо говорю я, не зная, что еще можно сказать.

- Пустое, Сережа, - отмахивается он, - я же сам предложил рассказать, помните?

- Помню, но..., - я не договариваю, остановленный его приподнятой бровью, которая говорит о том, что оправдания в данном случае совершенно неуместны, а потом спрашиваю, как давно это произошло.

- Пять лет назад, - отвечает он и прикуривает новую сигарету. - Их хоронили с разницей в неделю. Сначала ее, потом Стаса. Я помогал им приводить в порядок дела, а потом занимался приготовлениями к похоронам. В обоих случаях.

- Это... тяжело.

- Да, - соглашается он, - но меня самого почти убила последняя воля Стаса.

У меня хватает сил лишь на то, чтобы вопросительно приподнять брови. Громов затягивается, выпускает дым, а потом улыбается тонкой, печальной, но вместе с тем ироничной усмешкой. Все это производит достаточно сильное впечатление. И я снова молчу, просто не в силах вымолвить ни слова.

- Он хотел, чтобы его похоронили рядом с ней, - говорит Громов, снова втягивая в себя дым. - Он простил ее, представляете?

- Я могу его понять, - осмеливаюсь произнести, глядя прямо ему в глаза.

- Правда? - его голос сочится сарказмом. - Поделитесь, почему, Сережа? Мне вот этого не дано, сколько бы я ни пытался.

- Любовь такая штука, - начинаю я, но он качает головой, даже не желая слушать продолжения.

- Сережа, не надо об этом.

- Почему?

- Потому, что то, что она сделала, называется одним словом – предательство. А предательство должно наказываться, - отрезает он, - но никак не прощаться. Нет ничего подлее, чем разрушенное доверие. Даже убийство честнее.

Такое решительное заявление вызывает только одно желание - промолчать. Потому, что что-то говорить совершенно бесполезно. Да и не хочется.

- Я бы мог с Вами поспорить, - говорю, помолчав, - но не буду. С Вашего позволения.

- Конечно, как Вам будет угодно, - соглашается он, - я вообще предлагаю закрыть эту тему. Ничего хорошего в ней нет, только старые раны разбередились. Мне просто до сих пор тяжело вспоминать эту историю. И простите, если утомил Вас своей категоричностью, мне совестно.

- Да нет, все нормально, - заверяю его совершенно искренне, - я все понимаю. История действительно грустная.

Я молчу о том, что понимаю и его. Я просто боюсь, что он воспримет это как жалость с моей стороны. А ведь я могу что-нибудь ляпнуть, не подумав. Мой язык порой меня не слушается.

- Что ж, рад, что мы пришли к определенному взаимопониманию, Сережа, - ставит точку Громов удовлетворенно, а потом, немного повеселев, предлагает: - Теперь вернемся к Вашей истории?

- К какой именно? - уточняю я. - С Андреем?

- А есть другие? - спрашивает Дмитрий с интересом.

- Есть, - даже не пытаюсь увильнуть я, - но тоже не совсем веселые, и я предпочел бы о них не вспоминать. Так что, прошу прощения.

- Значит, Андрей, - подводит он итог, - хотя, я предлагаю продолжить беседу у меня дома за чашкой кофе. Что скажете?

- С чего бы мне идти к Вам домой? - в легком замешательстве спрашиваю я.

- Мосты, - многозначительно говорит он, - Вы не успеваете до их развода.

- Есть Вантовый, - вспоминаю я тот самый, что не разводится никогда.

- И приедете Вы только к утру, - парирует Громов, и его глаза откровенно смеются, видя мое замешательство. - Моя квартира находится буквально в нескольких минутах ходьбы отсюда. И я даже обещаю свободную комнату.

Любопытство во мне борется с каким-то смутным ощущением тревоги, но, в конце концов, побеждает первое.

- Только с одним условием, - отвечаю я, после паузы.

- Да? - вскидывает он брови, а во взгляде непонятные искорки. Хотя, почему непонятные? Все и так очевидно. Только вот, не дождется.

- Что Вы не из вежливости предлагаете, - спокойно отзываюсь я, и Громов довольно улыбается.

- Конечно, нет, Сережа, - отзывается он, - чисто меркантильные цели. Но свободную комнату все равно обещаю.

- Что ж, тогда я с удовольствием принимаю Ваше приглашение.

Прежде чем подняться со стула, я замечаю в его глазах промелькнувшее удовлетворение.

Ну, и пусть, думаю я, у меня с визитом в его квартиру связаны тоже свои, чисто меркантильные цели. Очень уж хочется посмотреть, как живет этот человек.

***

У него много места и мало мебели. Только самое необходимое, чтобы обеспечить комфортное существование. Я с интересом осматриваю сначала прихожую, а потом и кухню. И в который раз отмечаю, что у этого человека отменный вкус.

- Вам нравится, Сережа? - спрашивает Громов, залезая в холодильник.

- Вполне неплохо, - киваю я, - сами занимались отделкой интерьера?

- Сам, - признается Громов, - мне нравится открытое пространство - есть, где развернуться.

- А комнат сколько?

- Две. Одну для гостей держу, - отвечает он, разглядывая содержимое полок холодильника, а потом вздыхает: - Только вот сегодня я гостей не ждал, поэтому у меня в плане еды как-то не особо густо. Как Вы относитесь я яичнице?

- Положительно, - с готовностью откликаюсь я, - особенно с помидорами и колбасой.

- Для Вас, Сережа, я найду и то, и другое, - отзывается он, - а давайте, пока я готовлю, Вы мне расскажете, как часто у Вас случались приступы влюбленности вроде тех, что с Андреем?

Я не могу не ответить. Человек, рассказавший мне такую историю, что была у него со Стасом, заслуживает ответной откровенности.

- Два раза, - говорю я, - включая эту.

- А первая?

- Мы учились вместе в университете. Он... скажем так, живет по тому же принципу, что и Вы - ни в чем себе не отказывать. К тому же, ко всему прочему является обаятельным мерзавцем.

- И Вы не устояли, - констатирует Дмитрий с улыбкой в голосе, почувствовав в моей реплике подтекст в свою сторону.

- Не устоял, - подтверждаю я.

Громов поворачивается ко мне, смотрит с интересом. На раскаленной сковородке скворчат яйца, а в воздухе витает аппетитный аромат. Но почему-то сейчас меня все это мало волнует, потому что я жду подвоха. Я всегда его жду от Громова, потому, что он непредсказуем, как черт.

- Ну, а Вы, Сережа? - спрашивает он. - Сколько Вы разбили сердец за всю свою жизнь?

Вопрос не то чтобы неожиданный или с подвохом, просто нелепый. И ко мне совершенно не применимый, именно так я всегда считал. Да, у меня был не один и не два романа, но все они заканчивались мирно, без рыданий, истерик и клятв в вечной любви, как с моей стороны, так и со стороны моего партнера.

- Я произвожу впечатление великого соблазнителя? - задаю встречный вопрос, пытаясь понять, что навело его на такую мысль.

- Нет, - улыбается он, - но Вы весьма занимательный и интересный молодой человек. Неужели никто и никогда не терял от Вас голову?

- Я не настолько неотразим, - насмешливо произношу я и получаю в ответ какой-то непонятный взгляд, похожий на снисходительный.

- Сережа, почему Вы все время себя недооцениваете?

- Я стараюсь быть объективным, - возражаю.

Громов только фыркает и отворачивается к плите.

- Не вижу ни капли здравомыслия в Вашем отношении к самому себе, - говорит он. - Вы знаете, каким было мое первое желание, когда я Вас только увидел?

- Придушить? - весело предполагаю я, вспоминая нашу перепалку.

- Не прикидывайтесь глупее, чему Вы есть на самом деле, - отвечает он, - Вам прекрасно известно,   о чем я говорю.

- О сексе?

- Разумеется, - невозмутимо отзывается он, даже не повернувшись в мою сторону.

- Ну, а сейчас? - спрашиваю, помедлив.

- Сейчас, Сережа, я получаю огромное удовольствие от общения с Вами. И даже если у меня не получится затащить Вас в кровать, я нисколько не расстроюсь, - сообщает он, ставя передо мной тарелку с яичницей. - Это я говорю к тому, что Вы действительно очень интересный. У Вас достаточно своеобразные взгляды на жизнь, но это только придает Вам определенную долю очарования. И когда Вы начинаете принижать собственные достоинства, мне становится даже как-то обидно за Вас.

Я задумчиво смотрю на стоящую передо мной тарелку, не прикасаясь к ее содержимому. Мысли носятся в каком-то хаотичном порядке, и я не могу понять то ли мне понравились слова Громова, то ли совсем наоборот. Это вопрос из той самой серии, которую я старательно запихиваю вглубь сознания до подходящих времен. Возможно, я вообще никогда не вытащу их наружу. Потому что есть у меня ощущение, что, навалившись всем скопом, они меня только запутают. И не дай Бог приведут к тому, чего совершенно не хочется. А именно к стройной и логической цепочке, которая докажет неправоту моего слишком поспешного заявления относительно типажа Громова.

- Сережа, ешьте, яичница стынет, - говорит он, заметив мое замешательство. - А подумать о том, что я Вам сказал, Вы можете и завтра.

- А обязательно думать? - спрашиваю я, поднимая на него взгляд.

Громов усаживается напротив меня и прикуривает сигарету.

- У Вас на лице написано, что Вам этого хочется, Сережа, - говорит он, выпуская дым и глядя на меня с хитрым прищуром, - а зачем противиться своим желаниям, м?

Мне хочется сказать, что не всем желаниям в этой жизни стоит потакать, но молчу. Потому, что господин Громов из тех людей, которые не привыкли себе отказывать ни в чем. Я же не привык бросаться в предприятие, которое заведомо обречено на нежелательные для меня последствия. Как бы мне этого ни хотелось.

- Я буду иметь это в виду, - заверяю его, все-таки берясь за вилку.

- Я очень на это надеюсь, Сережа, - отзывается он, затягиваясь. И голос звучит так, словно он знает, что я лукавлю.

А я не решаюсь спросить его, то ли это у меня снова на лице написано, то ли он просто догадался.

Я просто молча ем, стараясь подавить взявшееся откуда-то чувство надвигающейся катастрофы.

Глава одиннадцатая

Просыпаюсь я, когда часы показывают десять утра. Вставать совершенно не хочется, но я все равно выпутываюсь из простыней, одновременно с этим пытаясь согнать с себя остатки сна, которые настойчиво предлагают лечь обратно в постель.

Засиделись мы вчера с господином Громовым. Сначала яичница, потом чай и все это под разговоры, весьма занимательные причем, в результате чего разбрелись мы по комнатам примерно около четырех утра. Нужно ли говорить, что сейчас тело настойчиво требует заслуженных восьми часов сна вместо шести? Наверное, если бы я был у себя в номере или дома, то и не встал бы, но сейчас я в гостях и почему-то есть у меня смутное ощущение того, что сам Громов уже проснулся. И более того, свеж и бодр. Как обычно.

Я надеваю штаны и майку и выхожу из комнаты, попутно приглаживая стоящие после сна торчком волосы. С утра мой внешний вид всегда оставляет желать лучшего, если честно. Это даже служит предметом некоторых шуток со стороны моих друзей:

- Посмотри на Орлова, когда он только открыл глаза, и ты узнаешь, как выглядит человек, после прямого попадания в него атомной бомбы.

Что-то вроде того, да. Я никогда не обижался и сейчас не обижаюсь, потому что это почти правда.

На кухне Громова нет, а после инспекции всей квартиры, я понимаю, что он куда-то уже умчался. Вот что за человек, весело думаю я, набирая его номер, удрать, когда у тебя гости.

- Доброе утро, Сережа, - отзывается он в своей обычной манере, после третьего гудка, - Вы уже проснулись?

- Доброе. Да, проснулся, - отвечаю я, - а Вы куда уехали с утра пораньше? Наверное, по срочным делам, да?

- Именно так, Сережа, - подтверждает он, - очень срочным. Я хотел Вас разбудить, но Вы так сладко спали, что это показалось мне грехом. Кстати, Вы в курсе, что сопите во сне? Тихо так, как ребенок.

- Знаю, - улыбаюсь я, - мне многие об этом говорили.

- Те, кто имел возможность это наблюдать и слышать, просто счастливчики.

- Когда приедете? - спрашиваю я, намеренно игнорируя его последнее замечание.

- Не знаю, Сережа, - отвечает он, - я в одном из своих клубов, к нам внезапно пожаловала СЭС.

- В субботу с утра? - озадаченно спрашиваю я.

- Я тоже очень удивился, - говорит Громов, - странные люди, не находите?

- Согласен. И чего они хотят?

- Сережа, - смеется он, - чего еще могут хотеть налоговая, наша родная милиция и СЭС? Денег, разумеется.

- Я почему-то даже не сомневался в этом, - улыбаюсь в ответ, - и как, Вы уже усмирили их аппетит?  

- Я пытаюсь, Сережа, - весело отвечает он, - хотел, правда, сплавить это дело на своего управляющего, но потом пожалел его. Все-таки у человека законный выходной.

- У Вас тоже, - замечаю я.

- У меня они каждый день, - парирует он с улыбкой в голосе, - так что, ничего страшного. Или Вас угнетает мое отсутствие?

- Немного, - признаюсь, - я совершенно не понимаю, как включать Вашу кофемашину. А еще без понятия, где у Вас посуда лежит.

Громов снова смеется, откровенно забавляясь.

- Посуда в шкафчике над мойкой, а кофемашина сломалась. Я все никак не могу ее в ремонт сдать, так что придется Вам пить чай.

- Ну, хоть на этом спасибо.

- На здоровье, Сережа, - все тем же тоном говорит он, а потом вдруг спрашивает: - У Вас есть планы на завтрашний вечер?

- Пока не знаю, - честно отвечаю я, - а что, Вы хотите что-то предложить?

- Именно, - подтверждает он, - все зависит только от Вашего желания.

Желание у меня есть, только вот беспокоит то, что слишком уж оно сильное.

Похоже, эти встречи становятся для меня необходимыми, как воздух. А сам господин Громов...

Так, Орлов, не думать. Пока не думать.

- Я Вас слушаю, - говорю я.

- У меня имеется приглашение на два лица на выставку одного замечательного современного художника. Что скажете?

- Я не очень разбираюсь в современном искусстве, - признаюсь, включая чайник.

- Вам не обязательно разбираться, - отвечает он, - главное, хорошо провести время. И составить мне компанию, разумеется.  

- Хватаете очередную порцию удовольствия, господин Громов?

- Конечно, Сережа, но смею Вас заверить, что Вы свою тоже получите. Мероприятие действительно обещает быть интересным. Лобанов Влад не только талантливый художник, но и весьма интересный собеседник.

- Ваши слова звучат так заманчиво, что я не могу отказаться.

- Значит, договорились?

- Договорились.

- Замечательно, я рад, что Вы согласились, - удовлетворенно произносит Громов. - А теперь прошу прощения, Сережа, но я вынужден вернуться к своим гостям - они ждать не любят, к сожалению. Когда будете уходить, просто захлопните дверь. Но я совершенно не против, если Вы решите дождаться моего возвращения.

- Ничего не могу обещать, - с видимой невозмутимостью отзываюсь я, - но подумаю над Вашим вторым предложением.

Я слышу, как Громов хмыкает. Это означает, что он доволен моим ответом.

И уже после того, как мы заканчиваем наш разговор, я понимаю, что не просто чувствую его настроение, но и сам тонко и чутко на него реагирую. И что от каждого его ответа, от каждой интонации голоса зависит мое собственное душевное состояние. И неважно, хочу я этого или нет.

Щелкает чайник, я машинально завариваю чай. А мысли вертятся вокруг Громова. Наверное, совсем не место и не время думать об этом, но голова упорно настаивает проанализировать то, что происходит со мной, когда дело касается этого человека.

Что тебе от него нужно, Орлов?

Именно этот вопрос самый главный. Именно здесь нужно определиться.

Громов свои намерения высказал достаточно ясно чуть ли с самого начала нашего знакомства. А вчера вот на этой кухне подтвердил снова. Хотя, не настаивает, предоставляя право выбора мне.

Вы не хотите, Сережа? Нет? Что ж, тогда мне будет достаточно и Вашей занимательности.

Я словно наяву слышу насмешливые тягучие нотки его голоса, выговаривающего эти слова. Только вот не знаю, стоит верить им или нет. И насколько правдивы они  относительно моей персоны?

И почему меня вообще это беспокоит? Только потому, что я не могу быть уверен в том, что однажды он не перейдет от ожидания к активным действиям? И если такое случиться, что я буду делать?

Что ты будешь делать, Орлов, если тебя прижмут к стенке, отрезав пути к отступлению?

Ведь есть очень большой шанс того, что не смогу устоять. Я же падок на вот таких обаятельных, харизматичных мерзавцев. Достаточно вспомнить хотя бы свою историю с Шервудом. Я вчера рассказывал ее Громову, а он в ответ хоть и молчал, но улыбался очень многозначительно. И нет разницы мой это типаж по жизни или нет. Здесь совершенно не играют роли предпочтения по жизни, потому что такие, как Шервуд и Громов, умеют добиваться своего. Правда вот, Брайан действовал молниеносно, а Дмитрий предпочитает неторопливый ход. И он намного действенней, чем быстрая партия. Эта затягивает медленно, постепенно, но неумолимо и глубоко. Неизбежно.

И я, зная, чего он хочет, чего добивается, все равно всякий раз соглашаюсь на очередную встречу. И не просто соглашаюсь, а с криками «ура» на нее несусь. За очередной порцией удовольствия. И даже стараюсь не думать, чем все это может закончиться, наивно полагая, что самый лучший способ - это не забивать себе голову мыслями о возможном развитии событий. Полагал до сегодняшнего утра, пока все-таки не вывалил на себя все, что раньше откладывал в сторону.

Может, зря откладывал? Или, наоборот, зря вывалил?

Черт...

Я одним махом допиваю успевший приостыть чай.

Ладно, думаю я, поднимаясь из-за стола. Пока ничего страшного не произошло, а моя мнительность слишком далеко зашла. В конце концов, он ко мне даже пальцем не прикоснулся за все это время, так что нечего тут себя накручивать. И да, я пойду на эту выставку. С Громовым. Мне уже просто самому интересно, чем вся эта история закончится. Пусть даже и плачевно для меня.

Я споласкиваю чашку, а потом начинаю собираться.

- Я буду рад, если Вы решите дождаться моего возвращения.

Нет уж, тут Вам дудки, господин Громов, я из себя примерную жену разыгрывать не собираюсь Вам на потеху. Вон, с СЭС развлекайтесь, я уверен, что Вы над ними позабавитесь по полной программе. А у меня и своих дел хватает, пусть и не таких важных, как у Вас.

Занятый исключительно персоной Дмитрия, я даже про сестру забыл, а ведь она будет рада не только услышать меня по телефону, но и встретиться. Так что, чем заняться, найду. И вообще, игра должна идти на равных, а не только по правилам Громова. Элемент честности все же присутствовать должен, как бы ему этого не хотелось.

Дверь квартиры захлопывается с тихим щелчком, перед тем, как уйти, я несколько секунд смотрю на нее. И почему-то дергает ощущением, что я еще сюда вернусь.

Причем, довольно скоро.

Я качаю головой, не веря собственным мыслям, и начинаю спускаться по лестнице, напрочь игнорируя лифт.

На улице солнце. Много солнца и жара.

Только вот внутри у меня как-то противно и холодно.

Может, все-таки не надо было думать? Может, на самом деле есть случаи, когда стоит пустить все на самотек и просто плыть по течению?

Может, мне действительно так и сделать?

***   

- В конечном результате, господа из СЭС удовольствовались обедом за счет заведения и пухлым конвертом с долларами. И как-то даже забыли про найденный на кухне грязный стакан из-под колы. Поразительно, что с людьми делают еда и деньги, правда, Сережа? - насмешливо произносит Громов.

Я в ответ киваю и выдавливаю улыбку. И делаю вид, что в голове нет ни единой мысли, помимо размышления над его рассказом. Я весь сегодняшний вечер его делаю.

Но Громова обмануть сложно, он смотрит на меня изучающим взглядом, пытаясь понять, что со мной происходит.

- Только вот мне кажется, Вам это совершенно неинтересно, - задумчиво добавляет он, после паузы.

- Я же сам просил рассказать, - напоминаю, делая глоток вина из своего бокала.

Выставка осталась позади еще пару дней назад. Кстати, картины мне и правда понравились, как и тот, кто их нарисовал. Тут Громов не обманул - мероприятие удалось на славу. Только вот...

Размышления на его кухне не прошли для меня даром. Сделанные выводы ничуть не утешили, а, наоборот, еще больше усугубили чувство предстоящей катастрофы. Только вот сейчас это протекает медленно и можно избежать последствий. Я знаю это, понимаю, но все равно, как самый распоследний дурак, постоянно наступающий на одни и те же грабли, делаю все вопреки здравому смыслу.   И несся на встречу, как угорелый. Как и в воскресенье, так и сегодня в «Пайопа». А еще вчера он вытащил меня на прогулку. И мы снова разговаривали, мы всегда очень много разговариваем, я с каждым разом узнаю его все больше и лучше. И нравится мне это все меньше.

Отсюда и это непонятное муторное состояние.

- Просили, - соглашается Громов, затягиваясь сигаретой, - только мне кажется, что это было просто отвлекающим маневром.

Проницательный. До неприличия проницательный.

- Что-то случилось, Сережа? - спрашивает Громов. - Или Вы просто не в настроении?

- Все нормально, - пытаюсь увильнуть я, - просто...

- Устали? - предполагает он. - Мое общество Вас утомило?

Я не могу сказать правду. Я просто не могу ему признаться, что все это, начавшись, как просто игра, перерастает во что-то слишком серьезное. Для меня серьезное. И что я снова влипаю в очередную историю.

Господи, убейте меня кто-нибудь. Когда я начну сначала головой думать, а потом делать?

- Подумайте, Сережа, Вам же хочется, правда?

Змей-искуситель, честное слово. И невозможно устоять против его слов. И я как дурак попался на провокацию.

- Нет, не утомило, - говорю я, а потом пристально смотрю на него, - просто его так много, что я начинаю думать, что других людей вокруг не существует.

Он вскидывает брови, снова затягивается сигаретой. И несколько секунд молчит, обдумывая мои слова.

- Понимаю, - говорит он, наконец, а потом добавляет с улыбкой: - Затягивает, правда?

- Что именно?

- Вот такие игры, - поясняет он, стряхивая пепел. - Все, чего я хотел, так это отвлечь Вас от мыслей об Андрее, а в результате...

- В результате Вам это удалось, - улыбаюсь я уже искренне, - я отвлекся так, что просто не вспоминаю о нем. Как и о других людях на этой планете.

- Ваша лесть переходит всякие границы, - замечает он насмешливо.

- Это та самая маленькая толика правды, которую Вы любите, - парирую я, - неужели неприятно?

- Сдается мне, что Вы не комплимент делаете, - говорит он безо всякого намека на насмешку. - Знаете, Сережа, думаю, Вам все же надо отдохнуть. Вы действительно устали.

- Меня утомляет неопределенность, - признаюсь я, - я не понимаю, чего Вы хотите на самом деле.

- Я уже сказал Вам, - напоминает он. - Что Вы предпочтете?

- Мне надо подумать.

- Разумеется, - кивает он и добавляет после паузы: - Странно, что Вы только сегодня спохватились, Сережа. Такие резкие перемены в настрое не всегда полезны, поверьте мне.

- Я подумал, как Вы и советовали.

Пусть знает, что происходящее тоже на его совести. Мне совершенно не хочется рубить этот узел, но другого выхода я просто не вижу. Иначе меня снова засосет.

- По-моему, Вы переусердствовали, - заключает он, нисколько не обескураженный моими словами, - и в результате, у Вас такие замученные глаза.

- Главное, чтобы в них не было написано большими буквами «Я хочу Дмитрия Громова», - говорю я с улыбкой, хотя под ложечкой неприятно сосет.

- А разве должно быть? - немного насмешливо парирует он, вскидывая брови. - Вы слишком себя накручиваете, Сережа. И придумываете несуществующее.

- Я очень на это надеюсь, - искренне отвечаю я.

Громов вздыхает, тушит в пепельнице дотлевшую сигарету.

- Вот что, Сережа, допивайте вино и езжайте отдыхать, - говорит он, - а потом, когда у Вас будет настроение и желание, Вы мне позвоните. Если же не будет... что ж, навязываться - это не мое.

В его голосе нет ни намека на обиду, просто констатация факта. И даже определенная доля участия - он действительно обескуражен и беспокоится за меня.

Это приятно. Забота всегда приятна, но сейчас я даже не думаю благодарить. Просто воспринимаю ее как само собой разумеющееся. В конце концов, это по его вине в моей душе такой раздрай.

- Позвольте маленький совет, Сережа, - говорит он, усаживая меня в такси.

- Да?

- Не думайте больше, чем это необходимо. И сейчас, когда приедете, рекомендую Вам сходить в душ и сразу же лечь спать. Поверьте, завтра с утра все будет казаться лучше, чем сейчас.

Я просто киваю. Мне очень хочется, чтобы его слова оказались правдой. Я буду на это надеяться. И даже сделаю так, как он говорит.

А через два дня юбилей у Бориса с Таней, а потом Лондон.

И больше никакого Дмитрия Громова.

Пусть он останется у меня только в голове, на память. Таким, каким его все обожают - хозяином и Маэстро дома разврата.

- Счастливо, Дим, - говорю я, усаживаясь в такси.

Он смотрит пристально и долго, а потом улыбается и захлопывает дверцу.

- До свидания, Сережа.

И все, больше ни единого слова. Только внимательный взгляд и немного грустная улыбка. Он все понимает. Я знаю, что понимает.

Лето кончилось. Пусть не так, как хотелось, но... факт, господа.

Когда такси отъезжает, я даже не оборачиваюсь.

Просто давлю это желание на корню.

Так будет лучше, заверяю я себя, глядя на ночные улицы Питера.

Для меня так точно.    

Глава двенадцатая

; Иногда у Андрея бывают сумасшедшие дни. Для его работы это вполне обычное и нормальное явление. Но вот только не тогда, когда вместо того, чтобы ехать к отцу с Таней на юбилей, он эти самые дела разгребает. И если кое-что из них можно сбросить на исполнительную Машу, то визит к матери - это его крест.

Позвонила Светлана уже, когда он собирался выходить из офиса, и скорбным тоном сообщила, что у нее кончились деньги. И ведь не оставит ее без копейки в пятницу вечером? На вопрос, куда делась карточка, которую он ей выдал буквально неделю назад, она ответила, что там тоже все кончилось.

- Андрей, я же должна что-то носить, правда? И что-то есть. А еще фитнесс и спа-салон оплачивать надо.

Ковалеву совершенно не было жалко денег, тут он привык ей потакать и всегда все расходы оплачивал. Но сам факт, что нужно ехать сейчас...

- Может, я тебе просто денег на карту брошу, мам?

- Эмм... я бы предпочла наличные. Ты же понимаешь, они никогда не бывают лишними.

- Мама...

- Или тебе что, жалко денег для родной матери?

Ковалев пытался объяснить ей, что очень занят, что не может приехать, и не приедет, но, в конце концов, она перешла к активным действиям - пустила слезу. И Андрей,   изначально не переваривавший слез, стиснув зубы, сдался.

И вот теперь вместо того, чтобы выезжать на Московское шоссе, он едет в совершенно противоположную сторону и ругает свою мягкотелость по отношению к женщине, которая по недоразумению приходится ему матерью.  

И в который раз вспоминаются произнесенные с искренним недоумением  слова отца:

- Как может человек, в пух и прах разносящий конкурентов, быть настолько бесхребетным во всем, что касается этой женщины?

И Андрею в голову приходит только один ответ - она моя мать.

И Светлана, зная эту слабость сына, безнаказанно этим пользуется, что говорит не в ее пользу, но и не в пользу Андрея, которому все-таки как-то усмирять нрав маменьки нужно. Он и сам это понимает, но все оттягивает неизбежный момент до последнего. Видимо, пока совсем не прижмет.

Мать встречает радушно, явно повеселев с приездом сына. А уж когда в ее руки перекочевывает приличная сумма, так вообще становится воплощением благодушия.

- Может, чаю тебе сделать? - спрашивает она, убирая деньги в сумочку.

- Нет, мам, - качает головой Андрей, - я поеду. Таня с отцом ждут, у них же сегодня юбилей, помнишь?

При упоминании имени Татьяны мать заметно мрачнеет.

- Помню, - говорит она, и у Андрея появляется ощущение, что она еле сдерживается от того, чтобы отвернуться. А потом ее голос звучит так сухо, что песок на зубах вязнет: - Тебе прямо так обязательно туда ехать? Мы могли бы сходить вместе куда-нибудь. Что скажешь?

- Нет, - как можно мягче отзывается Андрей, - я обещал, что приеду. Так что, извини.

- Вот вечно ты так, - с плохо скрываемой досадой говорит она, - тебе эта... дороже, чем я. И Борис с ней носится, как с писаной торбой. А обо мне никто даже не помнит, пока я сама не позвоню.

- Мам, ты же знаешь, что это неправда...

- Правда! - раздраженно перебивает она его. - И не вздумай возражать, тебе прекрасно известно, что я права. И даже когда ты приезжаешь, я все равно слышу про... эту! Таня то, Таня се, Таня самая замечательная и хорошая! Ужас какой-то, честное слово!

Андрей вздыхает, набираясь терпения.

- Мам, отец счастлив с ней. Ты можешь просто за него порадоваться?

- Порадоваться? - в сердцах восклицает Светлана. - Она ему мозги запудрила, стерва проклятая. Так запудрила, что он даже закрыл глаза на то, что она по молодости собой торговала и...

Она резко осекается, поняв, что сказала лишнее, и прикрывает ладонью рот.

А Андрей потрясенно смотрит на нее, на миг теряя дар речи.

- Что ты только что сказала, мама?

Она начинает энергично мотать головой, а в глазах столько испуга, что Андрею становится как-то даже ее жалко.

- Я... ничего... глупости и... в общем...

Нет уж, мама, меня так просто не провести.

- Тебе кто этой чепухи наговорил? - спрашивает Андрей, полный решимости докопаться до сути. - Что за бред?

Видимо, на лице сына написано все, что он думает по поднятому вопросу, потому что Светлана как-то вдруг резко успокаивается, выпрямляется и убирает ото рта руку.

- Это не бред, - спокойно говорит она, помедлив, - она... она действительно... я же собственными глазами видела дело по ее приводу и даже держала его в руках... и... Андрей, это действительно правда.

Ее голос спокойный, без истерических ноток. Даже злорадства нет. И Андрей понимает, что она не лжет.

Что ж, жизнь полна сюрпризов, это факт. А тем более таких, о которых даже мысли не допускаешь.

- И что, отцу это известно? - спрашивает Ковалев, помолчав.

- Известно, - кивает она, наливая себе воды из графина. - Я поэтому и не понимаю... как он может с ней жить, зная, что она... у нее...

- Легко и просто, мама, - перебивает ее Андрей, глядя на нее пристально.  

Она не доносит до рта стакан и вскидывает на сына изумленные глаза.

- Андрей, и ты... туда же? - шокировано произносит она.

- Вот что я тебе скажу, - начинает Ковалев холодно, а у самого в голове проносится мысль, что об этом не должен узнать Сергей. Ни в коем случае не должен. Зная Орлова, Андрей просто уверен в том, что тот всю жизнь будет винить за это себя. Потому, что Таня никогда бы такого не сделала, если бы не брат. Только ради него она могла решиться пойти на улицу. - Если кто-нибудь об этом узнает, если правда вылезет дальше предела этой комнаты, я, клянусь Богом, никогда не переступлю порог твоей квартиры. Никаких денег, никаких поездок. Пойдешь работать, понятно? Уборщицей, потому что больше тебя никуда не возьмут, я постараюсь, чтобы не взяли.

- Андрей, я твоя мать...

- Я знаю, - кивает он, не отрывая взгляда от ее растерянно-потрясенного лица, - но, поверь, это меня совершенно не остановит. Таня - замечательный человек. Отец с ней счастлив. И если уж он с пониманием отнесся к ее прошлому, тогда ты тем более не имеешь права ее судить. Ясно тебе?

Светлана только кивает. Почему-то сейчас ее охватывает ощущение дежа вю. Такое уже было. Вот здесь, в этой комнате. Тогда, правда, была еще и Татьяна. Она сидела в кресле с подавленным видом и ждала своей участи. И вместо наказания получила помилование. Хотя нет, Борис даже не нашел состава преступления в ее прошлом. Он воспринял это, как просто мелкое хулиганство, на которое можно закрыть глаза.

И вот Андрей сейчас поступает так же. Ее родной сын встает на сторону бывшей проститутки, да еще и угрожает собственной матери. И что-то подсказывает Светлане, что он, как и его отец, приведет угрозу в действие, если посчитает нужным. Она ведь совсем забыла, что Андрей весь в Бориса. И мягче к ней только потому, что она его мать.

- Мам, ты поняла? - снова спрашивает Ковалев.

- Да, - убитым голосом говорит она, - поняла.

Господи, думает она, бред какой-то.

- Вот и хорошо, - удовлетворенно кивает Андрей. - А теперь извини, мне надо ехать.

- Езжай, - снова кивает она и все-таки делает глоток воды.

Андрей вздыхает и подходит к ней. Берет за плечи.

- Я тебе позвоню, - произносит он. - И ты не права, когда говоришь, что о тебе не помнят. Просто... научись быть чуть проще, хорошо?

- И все равно, это выше моего понимания, Андрей, - говорит она, отстранившись, - женщина должна знать, что такое честь и достоинство. И не торговать собой, как...

- Довольно, - прерывает он ее, - я не стану с тобой спорить. Просто запомни наш разговор, этого будет достаточно.

С этими словами он выходит из комнаты, а потом хлопает входная дверь.

И, как и в прошлый раз, Светлане остается только устало опуститься в кресло, в очередной раз подивившись тому, что в этом мире имеют место быть очень странные и невозможные вещи.

***

Андрей приезжает на праздник с опозданием в час. Таня встречает его на крыльце, вскидывает руку в знак приветствия и улыбается. И глядя на нее, Андрей в полной мере осознает, что действительно пустое. То, что было у нее в прошлом. Потому, что она на самом деле замечательный человек, а это - самое главное. А еще отец ее любит, и она его тоже. И вместе они составляют просто чудесную пару, чтобы там ни говорила мать и остальные.

- Привет, - здоровается она, привычно подставляя щеку для поцелуя. - Где заплутал? Все остальные уже давно приехали.

- Да так, небольшие проблемы по работе надо было решить, - уклончиво отвечает Ковалев, пока они идут через дом на задний двор, где обычно собирается вся компания. - Брат твой приехал?

- Еще час назад.

- И как он?

- Да нормально, - пожимает она плечами, - веселый вроде. А ты почему спрашиваешь?

- Думаю, может, поговорить с ним? - помедлив, предлагает Андрей. - Ну, насчет книжки его. Он же вроде что-то там пишет, насколько я помню.

Таня воодушевленно эту идею подхватывает.

- Обязательно поговори, Андрей, он пишет замечательно. Ты вот когда прочитаешь, поймешь, что я не вру.

- Если он согласится, - замечает Андрей справедливо.

- Согласится, - уверенно говорит Таня, - он очень хочет, чтобы его писанину напечатали.

- Этого хочет каждый автор, - усмехается Андрей.

Это решение далось ему не совсем просто. Вести дела с родственниками - последнее дело. Даже если родственники адекватные. Но если Орлов действительно пишет хорошо, то почему и не напечатать? Хороший автор издательству не помешает.

- Ну, сам посмотришь, - ставит точку в их разговоре Таня, понимая, что дальнейшее развитие темы просто не имеет смысла.

Они выходят во двор, посреди которого стоит большой стол. Сколько Андрей себя помнил, он всегда здесь стоял. Купив дачу, отец первым делом заказал именно его, а потом уже и всю остальную мебель. За этим столом в свое время проводилось много праздников, да и просто душевных посиделок.

Как сейчас. Народа собралось немного, но все они - близкие и хорошие друзья Бориса и Тани. И неизменные гости на практически всех гулянках. Андрей здоровается со всеми по очереди, тепло и душевно, он действительно рад их видеть.

Как и Орлова. Тот сидит по правую руку от Тани и смотрит с неизменной открытой улыбкой. И в его глазах Андрей видит искреннюю радость, но без малейшего намека на то, что было в них в первую встречу. И во все последующие вплоть до появления Антона. И это не может не радовать.

Андрея усаживают рядом с Сергеем, но он и не против. Так будет проще поговорить. Обо всем.

- Привет, - здоровается Ковалев, - как оно?

- Нормально, - улыбается Орлов. - А у тебя?

- Потихоньку, - отвечает Андрей, а потом, не удержавшись, немного насмешливо  спрашивает: - Как там Димка? Таня сказала, что вы с ним вроде как сдружились.

Орлов на секунду опускает взгляд, а потом медленно кивает.

- Что-то вроде того, - говорит он, - Громов очень интересный человек.

- Ну, этого у него не отнимешь, - соглашается Андрей.

- Да, - кивает Орлов, а потом тонко усмехается: - Но все равно он мошенник.

Без досады в голосе, почти весело, словно это обстоятельство его особенно радует.

- Спасибо, что познакомил, - неожиданно произносит Орлов, улыбаясь. - Я отлично провел время.

- И чем занимались? - с искренним интересом спрашивает Ковалев.

- Гуляли, разговаривали, на выставку ходили, - пожимает Сергей плечами. - Все, как обычно. И очень здорово.

- А дальше что? - помедлив, интересуется Андрей, чувствуя, что здесь есть какой-то подвох. Только вот какой?

Может ли такое быть, что Димка поставил очередную зарубку на ножке своей кровати? В принципе, зная Громова, Андрей такой вариант совсем не исключает. Только вот, во что это для обоих вылилось?

- Дальше? Ничего, - говорит Сергей, а потом, помолчав, добавляет: - Я в Лондон на следующей неделе возвращаюсь.

- Уже? - недоуменно вскидывает Андрей брови.

- Да, - и кидает взгляд в сторону сестры. - Тане я пока не говорил, не хочу ее расстраивать в такой день.

- Понимаю, - кивает Ковалев и, поколебавшись несколько секунд, все же спрашивает: - Ну, а Димка знает, что ты улетаешь?

Орлов смотрит на Андрея пристально, чуть насмешливо.

- А ты думаешь, ему это интересно?

Без упрека, грусти, просто констатируя факт.

И именно тут Андрей понимает, что имеет место быть нечто большее, чем общение. Уж со стороны Сергея точно.

Но молчит. Просто молчит, прекрасно осознавая правоту Орлова.

***

Таня просыпается по той самой пресловутой и естественной причине, которая будит спозаранку всех людей. И как бы тебе не хотелось вставать, делать это приходится.

- И что тебе неймется, женщина? - ворчит Борис, когда она начинает пробираться к краю кровати.

- Угадай с трех раз, - веселым тоном отвечает она, надевая тапки.

- Памперсы купи, - раздается его насмешливый голос, - а то по сто раз за ночь бегаешь.

- Дурак, - фыркает Татьяна, легонько толкая его в плечо.

Он отзывается хмыканьем и переворачивается на другой бок. А Таня все же выходит из комнаты. После туалета она по привычке заглядывает на кухню и с удивлением обнаруживает там брата. Он сидит за столом с кружкой и курит.

- Привет, - говорит Таня. - Ты чего это так рано?

- Да просто не спится, - улыбается он, - а ты?

- Водички попить.

- Чайник горячий, - сообщает Орлов, - сделать тебе чаю?

- Сиди уже, я сама.

- Как знаешь, - не спорит он, зная, что это просто бесполезно, а переводит разговор на другую тему: - Андрей вчера попросил дать ему почитать мою писанину.

- Да? - оживляется она, доставая себе кружку. - Здорово же. Я уверена, что ему понравится.

- Я надеюсь, - кивает Сергей, - только там история одна не дописана, не знаю, чем закончить.

- Все должно быть хорошо, - произносит Таня, усаживаясь рядом с ним, - читатели любят счастливые концовки.

- Да, я знаю, - усмехается Орлов, - а если на самом деле там нет стопроцентного  хэппи энда?

- В каком  смысле?  

- В том, что главный герой нашел то, что хотел, но это не может ему принадлежать, - поясняет брат, глядя на тлеющую в руке сигарету.

Таня перестает мешать сахар в кружке и подозрительно смотрит на брата. Что-то подсказывает ей, что все эти слова не просто так. И за ними кроется нечто большее, нежели просто напечатанная в вордовском документе история.

- Сережка, колись давай, - говорит она, после паузы, - опять Андрей, что ли?

Он смеется - негромко, но искренне.

- Нет, - качает он головой, - Андрей, Брайан, все остальные - это просто те люди, на фоне чувств к которым понимаешь разницу между подделкой и настоящим.

Ковалева молчит еще немного, осмысливая услышанное.

- И к кому у нас настоящее? - напряженным голосом интересуется она, наконец, а потом до нее внезапно все доходит. И настроения это не прибавляет: - Громов?

Сергей даже не вздрагивает, просто поднимает на нее взгляд.

- Тань, я в Лондон возвращаюсь, - говорит он, игнорируя ее вопрос, - пока не знаю, когда именно, но точно на следующей неделе.

Это как ушат холодной воды, Таня не доносит до рта кружку, смотрит на брата растерянно.

- Ты же сказал, что хочешь остаться, - беспомощно произносит она, - насовсем.

- Хочу, - соглашается он, отводя взгляд, - но ехать все равно надо. Там ведь и работа, и квартира, и люди, с которыми знаком не один год. Там очень много всего, Тань, и сразу не перечеркнешь все это.

- Понимаю, - кивает она, помедлив, - и все равно я надеюсь, что ты вернешься.

- Я тоже на это надеюсь.

И замолкают оба. Просто сидят и пьют чай, думая каждый о своем. Таня бросает на брата короткие взгляды, пытаясь определить, что с ним творится. Но Орлов спокоен, на лице совершенно невозмутимое выражение. И даже намека нет, что ему плохо. А ведь на его лице всегда написано, что он думает. Что чувствует. И Таня только надеется, что сейчас не тот случай, когда он умудрился скрыть свои эмоции.

- Ну, а он что? - решается спросить она, когда молчание затягивается. - Неужели все совсем плохо?

- Плохо? Нет, все хорошо, Тань, - заверяет он сестру, а потом с веселыми искорками в глазах добавляет: - Это нормальное явление - его любят все. С ним просто невозможно по-другому.

Таня фыркает.

- Тоже мне, любимец детей и женщин.

- Что-то вроде того, - снова улыбается Орлов. - Не переживай, все действительно в порядке. Просто нужно немного времени.

- Для чего?

Сергей на секунду задумывается.

- Сначала я думал, что как обычно переболеть, - говорит он и вдруг смотрит на нее в упор, - но потом понял, что нет. Здесь нужно просто привыкнуть.

- Сереж...

- Ты назовешь меня дураком, - с улыбкой говорит он, - но я совершенно не хочу, чтобы это проходило.

Она смотрит в его глаза и ей совсем не хочется называть его дураком.

Потому, что, как бы это было ни нелепо, смотрит она в глаза счастливого человека.

Глава тринадцатая

В город я возвращаюсь в воскресенье вечером. Вместе с Андреем. Он довозит меня до гостиницы, высаживает прямо перед входом, как в самую нашу с ним первую встречу. Тогда  я хотел, чтобы его отношение ко мне поменялось как можно скорее. Что ж, мое желание сбылось, пусть и не совсем в ту сторону, какую я ждал. Хотя, это и к лучшему. Потому, что сейчас мне нужна от Андрея Ковалева только дружба. И ничего больше.

Черт, как давно это было. Такое ощущение, что не месяц прошел, а чуть ли не вся жизнь.

- Не забудь прислать мне рукопись, - напоминает Андрей перед тем, как уехать.

- Не забуду, - заверяю его, - пока.

- Счастливо.

Он уезжает, а я, как и в прошлый раз, смотрю до тех пор, пока его машина не скрывается из вида. И только после этого захожу внутрь гостиницы. Поднявшись к себе в номер, первым делом включаю ноутбук и наливаю себе чаю.

А потом открываю вордовский документ с той самой историей про Питер. И перечитываю, пытаюсь понять, чем же все-таки ее закончить.

Читателям нравятся счастливые концовки.

Так Таня сказала. А я ей ответил чистую правду - отсутствует в этой истории хэппи энд. Для главного героя, по крайней мере. Вернее, он доволен тем, как все сложилось, но только и всего. Надеяться на что-то большое - это пустое и бессмысленное. Нет в этом ни толики здравого смысла. Как-то абстрактно и невразумительно получается, но что поделать, если я очень многое не могу объяснить даже себе?

Чай горячий, почти обжигающий. Я пью его маленькими глотками и пытаюсь соображать. Только вот в голове ни единой мысли. Совсем ни одной.   А раз так, то и сидеть глядеть в монитор нет смысла. Поэтому закрываю Word, выключаю ноут и плетусь в душ. Тоже горячий, чтобы смыть с себя усталость этого дня.

Душ, спать и поменьше думать. Именно так он сказал в нашу последнюю встречу.

Это помогло - я проспал до утра, как младенец. А наутро действительно взглянул на все другими глазами. Просто понял, что моя рефлексия просто не имеет оснований. Да, затянуло. Да, глубоко увяз, но...

Тут я тоже Тане не соврал. Это что-то большее, нежели все остальное, что у меня было. И не хочется, чтобы отпускало. Наоборот, чтобы не проходило как можно дольше. Потому что настоящее. Тихое, спокойное, уверенное. Без агонии. Просто есть, просто необходимое. Самое необходимое.

Спасибо Вам, господин Громов... почему-то засыпаю именно с этой мыслью.

На следующее утро я заказываю билет до Лондона и созваниваюсь с начальством. Просто сообщаю, что вылетаю в среду вечером. У меня есть еще почти трое суток на то, чтобы уладить дела здесь. Хотя, улаживать нечего, просто еще раз пройтись по любимым местам. Зайти во двор, где прошло детство.

В нашей старой квартире давно живут другие люди. Как Таня сказала, родители умерли пару лет назад. Она помогала им до конца, чем могла, но они сами загнали себя туда, где лежат сейчас. Тут она была бессильна, как бы ни хотелось обратного. Но похороны устроила достойные и раз в год ездила на кладбище. У меня же не хватило духу туда съездить ни разу.

Может, это неправильно, но... как есть. У меня был только один настоящий родитель - Таня, а те люди, что родили... Бог им судья, но я к ним не испытываю ничего, ровным счетом.

Во вторник с утра я выхожу на улицу сразу же после завтрака и топаю на Невский. Жара потихоньку спадает, что не может не радовать, делает прогулку более приятной. Я стою на набережной с зажженной сигаретой и смотрю на темные волны Невы. В голове мысли ни о чем, меняют друг друга, не заостряясь на чем-то одном. Просто воспоминания о проведенном  в этом городе отпуске. Хорошие воспоминания.

- Сергей, Вы?

Я оборачиваюсь на звук этого слегка удивленного голоса и вижу перед собой госпожу Бортникову. Она смотрит на меня с улыбкой, не отпуская при этом руки маленькой девчушки лет пяти.

- Здравствуйте, Юлия, - улыбаюсь я совершенно искренне, - не ожидал Вас здесь встретить.

- Я тоже, - кивает она, - но это приятный сюрприз, верно?

- Верно, - соглашаюсь я и перевожу взгляд на девочку, которая сосредоточенно меня изучает.   - А что за очаровательная маленькая мисс с Вами?

- Это Лера, - представляет нас Бортникова, - моя дочь.

Вот так еще один сюрприз. Не знал, что у Юлии есть дети. Да и Громов ничего не говорил. Хотя, и случая сказать не представлялось, если честно.

Я присаживаюсь на корточки перед девочкой, протягиваю руку.

- Здравствуйте, Валерия, меня зовут Сергей.

Она колеблется, потом кивает, быстро пожимает мою ладонь, а в следующую секунду прячет лицо в складках юбки Юлии. Та смеется.

- Стесняется, - говорит она, - еще не до конца привыкла к тому количеству взрослых, что ее теперь окружает.

- Теперь? - не до конца понимаю я.

- Вы не торопитесь, Сергей? - спрашивает Юлия в ответ на мой вопрос. - Моя кондитерская за следующим перекрестком, можно выпить кофе. Заодно я расскажу Вам всю историю.

- Конечно, я с удовольствием.

- Лера, пойдем, солнце, - обращается Юлия к дочери.

- Будем есть пирожные? - спрашивает та, с интересом взглянув на мать.

- Да, радость моя, я же обещала, помнишь?

Девочка заметно веселеет и кивает. Когда я это вижу, на моем лице помимо воли расплывается улыбка. Просто невозможно не улыбнуться.

Кондитерская Бортниковой небольшая, но уютная, светлая и в ней одуряюще вкусно пахнет выпечкой. И нельзя отказаться от того, чтобы не съесть хоть маленький кусочек из всего разнообразия, что стоит в витрине.

- Это безумно вкусно, - вырывается у меня, когда мы усаживаемся за один из столиков в зале, и нам приносят угощение, - уж насколько я не люблю сладкое, но тут... просто здорово.

- Спасибо, Сергей, - улыбается она, - и я обязательно передам Ваши слова нашим кондитерам, они тоже порадуются.

Я смотрю на уплетающую за обе щеки пирожные Леру и не удерживаюсь, чтобы не потрепать ее по волосам. Она краснеет, но не шарахается. И даже выдает некое подобие улыбки.

- Замечательный ребенок, - говорю я совершенно искренне.

- Да, - кивает Юля и с нежностью смотрит на девочку, - мне повезло, правда? Я уже и не надеялась, что мне ее отдадут, но Димка совершил просто чудо. Уж не знаю, на какие он нажал кнопки, но факт остается фактом - Лера теперь моя.

До меня постепенно начинает доходить смысл ее слов.

- Юлия, что Вы...?

Она качает головой, мол, не при ребенке, а потом показывает в сторону двери.

- Радость моя, посиди здесь, хорошо? - говорит Юлия дочери, поднимаясь из-за стола. - Мы с Сергеем ненадолго выйдем на улицу.

- Хорошо, - легко кивает Лера и смотрит на меня: - Ты придешь обратно?

- Да, - киваю я, - конечно.

Ответ ребенка полностью устраивает, потому что она снова принимается за сладости.

- Она детдомовская? - спрашиваю я, когда мы выходим на улицу.

- Да, - кивает Юлия, прикуривая тонкую сигарету. - Я год пыталась удочерить ее, что только ни делала, но мне постоянно отказывали. Ну, сами понимаете, не замужем, одинокая. Да еще и ориентация не такая, как у всех. А уж как им стало известно последнее,   меня даже близко к ней не подпускали. И смотрели так, что... в общем, не очень хорошо смотрели, таким выразительным взглядом.

- Несправедливо, - говорю я, и она с горечью усмехается.

- Вы не представляете, сколько раз я это повторяла самой себе, только вот толка от этого никакого не было, к сожалению.

Она ненадолго замолкает, вспоминая те дни, и я осторожно подталкиваю ее продолжить рассказа:

- И Громов помог Вам, да?

- Да, - кивает Юлия, - если честно,   Димке я все рассказала уже просто от безысходности, я даже не думала, что он сможет что-то сделать. Даже когда он пообещал, я не была уверена, что у него получится. Поэтому, когда он тогда на моем дне рождения... Вы ведь помните, да? Ну, мою реакцию?

- Помню, - улыбаюсь я и в который раз думаю о том, что это просто невозможный человек. Он заставляет влюбляться в него даже тогда, когда ты этого совершенно не хочешь.

Вот ведь мошенник, а...

- Я благодарна ему по гроб жизни. За Леру. Да и вообще за многое, - она затягивается, а потом тушит сигарету в урне, - я ведь у него начинала работать, еще во времена студенческой жизни. Стояла за стойкой в одном из его баров. А потом он помог мне с кондитерской, это была моя заветная мечта.

- Не замечал за ним такого благородства.

- Да нет, здесь не в этом дело, - качает она головой, - ему нравится делать людям приятное, помогать, но только если есть отдача. Поверьте мне, если бы я прогорела с кондитерской, то отдавала бы долг по полной программе. До конца жизни стояла бы за стойкой или мыла посуду. Тут уж мне просто повезло, что я с детства обожаю печь и много экспериментирую. Торт, что Вы ели, по моему рецепту испечен.

- Он очень вкусный, - снова говорю я с улыбкой, а потом спрашиваю: - Ну, а с Лерой почему помог? Потому, что сам из детдома?

- Скорее всего, - кивает она, - для него это очень животрепещущая тема, после ...

- Стаса? - предполагаю я, и она вскидывает брови в легком удивлении:

- Он Вам про него рассказывал?

- Да, - киваю, - очень... печальная история.

- Я и многие другие наблюдали это собственными глазами, - задумчиво говорит она, - это было ужасно. Димка чуть с катушек не съехал тогда. После похорон Стаса мы его вообще, наверное, месяц не видели, он работал как сумасшедший, на износ.

Я могу его понять. Терять близких - это страшно. Тем более что история со Стасом действительно страшная.

- Только Вы ему не говорите то, что я Вам сейчас рассказала, ладно? - просит она вдруг. - А то он опять станет ругать меня за мой длинный язык.

- Хорошо, - киваю я, - как Вы пожелаете.

- Спасибо, - улыбается она. - Пойдемте? А то Лера подумает, что мы ее бросили.

- Пойдемте.

Мы возвращаемся за столик. Лера уже доела пирожные, выпила весь чай и теперь что-то рисует в большом блокноте. Перед ней лежит набор карандашей, куча раскрасок и тетрадка. Она настолько сосредоточена на рисовании, что замечает нас только, когда мы усаживаемся за стол.

- Что рисуешь, радость моя? - спрашивает у нее Юлия.

- Его, - кивает она в мою сторону, не отрываясь от своего занятия, а потом, сделав последние штрихи, протягивает мне блокнот: - Нравится?

Я уже собираюсь кивнуть машинально, но получается, что киваю совершенно искренне. Рисунок Леры детский, с пропорциями вполне закономерные проблемы, но  талант у девочки налицо. И если его развивать, то из нее получится очень хороший художник.

- Здорово, да? - спрашивает Бортникова с гордостью в голосе, заметив мой удивленный вид. - Я думаю, что отдам ее в художественную школу.   Если, конечно, солнце мое, ты захочешь.

- Я там смогу рисовать? - спрашивает Лера.

- Да.

- Тогда хочу, - кивает девочка и спрашивает уже у меня: - Подарить тебе его?

- Если только этого хочешь ты сама.

Она забирает у меня блокнот, по возможности аккуратно вырывает страницу с рисунком и протягивает мне.

- Спасибо, - благодарю искренне.

- А ты сам рисовать умеешь?

- Немного, - признаюсь.

- Нарисуешь меня? - снова протягивает она мне блокнот. - И маму. Здесь, с пирожными.

Я не могу отказать этому совершенно очаровательному белокурому существу. Нет, серьезно. Поэтому беру блокнот, карандаш и рисую. Получается просто наброском, небольшой зарисовкой, но и дочь, и мать остаются довольны.

- Ты рисуешь лучше меня, - заявляет Лера, рассматривая рисунок.

- Ты будешь рисовать намного лучше меня самого, когда пойдешь учиться, - заверяю я ее.

В глазах девочки отражается недоверие, но всего на секунду, пока она не понимает, что я не вру. После этого, заметно повеселев, она снова берется за карандаши.

Мы сидим еще примерно с час, болтаем о всяких пустяках и не только. Лера все так же продолжает чирикать карандашом, изредка протягивая мне блокнот, чтобы пояснить, что она нарисовала и получить очередное слово моего одобрения.

- Ты придешь к нам в гости? - спрашивает она, когда я уже собираюсь уходить.

- Конечно, - заверяю я ее, - только попозже, хорошо? Мне сначала надо съездить в Лондон.

- Это где? - хмурит лоб девчушка. - Далеко?

- Далеко, - подтверждаю я, - но на самолете быстро долететь можно.

- Приезжайте, - встревает Юлия, обращаясь ко мне, - мы все будем рады Вас видеть.

- Обязательно. Пока.

Она целует меня в щеку, я улыбаюсь Лере, снова треплю по волосам.

- Увидимся, мисс.

Она улыбается и кивает. И протягивает мне ладошку, уже не смущаясь.

Выйдя из кафе, я ловлю такси. И даже не задумываясь, называю адрес.

Есть еще один человек, которому мне нужно сказать «до свидания».

Я разрубил этот узел, но почему-то именно после разговора с Бортниковой понял, что просто дурак, раз сделал это вот так, почти по-английски.

Наверное, просто разворошилось то, что успокоилось и улеглось тихим пониманием еще почти неделю назад. А может, просто сейчас оно становится особо полным и есть ощущение неправильности происходящего. Или слишком остро ощущаю то, что завтра уезжаю на неопределенный срок. И боюсь именно того, что еще очень долго не увижу его.

А может, все вместе играет со мной эту шутку - немного ироничную, но не злую.

Просто искушение увидеть слишком велико, чтобы его игнорировать.

Хотя бы просто увидеть. Я имею право позволить себе эту маленькую слабость.

А там будем смотреть по обстоятельствам.

***   

Я стою перед знакомой дверью, пялюсь на нее и улыбаюсь, как самый последний идиот.

Предчувствие меня не подвело нисколько. Я вернулся. Только вот сейчас это не кажется диким и пугающим, как тогда. Наоборот, в душе царит такая гармония, которой могут позавидовать учителя дзен-буддизма. И сердце не колотится. И руки не дрожат. И весь я - само спокойствие. Даже странно как-то.

Я давлю на кнопку звонка и жду. Просто жду и немного надеюсь, что дома.

Если да, то хорошо. Мне есть, что ему сказать. Есть, о чем попросить.

Если же нет, то... не судьба. Значит так надо и питерские каникулы закончатся  так, как в моей истории. Я дописал ее вчера вечером и отослал Андрею, как и обещал. Не знаю, понравится ему или нет, но я очень надеюсь, что да. Все-таки слишком много в этот цикл вложено.

Проходит примерно минута, а я по-прежнему смотрю на закрытую дверь. С легким разочарованием смотрю и уже собираюсь уходить, как она совершенно неожиданно  распахивается.

Сердце все-таки подпрыгивает, но потом снова входит в обычный ритм.

- Сережа? - немного недоуменно, чуть щурясь со сна.

Он действительно сонный. А еще на нем обычные хлопковые шорты и майка. И волосы растрепаны. Я впервые вижу его в таком виде и невольно улыбаюсь.

- Привет, - говорю я, - простите, что разбудил.

Он в ответ выдает сонную улыбку, от которой на меня накатывает чуть ли не умиление.

- Ничего страшного, - качает он головой, - просто задремал, книга попалась жутко скучная. Что же Вы стоите на пороге, Сережа, проходите.

- Спасибо.

- В кухню, - командует он, - и кофе.

- Вы починили кофемашину? - оживляюсь я.

- Нет, - отзывается он с хитринкой в голосе, - я себе всегда варю на плите, а ее держу для экстренных случаев, - говорит он, - поэтому и ленюсь отнести в ремонт.

Мошенник, думаю я с улыбкой, но молчу.

- Вам сварить? - спрашивает он, когда мы оказываемся в кухне, и я усаживаюсь за стол. -  Или яичницу с колбасой и помидорами приготовить?

- Только кофе. Я наелся пирожных у госпожи Бортниковой.

Он кидает на меня взгляд через плечо, вздергивает бровь.

- Вы виделись с Юлией?

- Да, - киваю, - а еще познакомился с ее дочерью.

- Неужели? - в его голосе проскальзывают заинтересованные нотки. - И как Вам эта юная леди? Очаровательное существо, как считаете? И рисует просто замечательно.

- Да, мне даже подарили мой портрет, - с улыбкой сообщаю я, чем заслуживаю очередной взгляд поверх плеча.

- Не сомневаюсь, что Вы это заслужили, - чуть насмешливо произносит он, колдуя над джезвой.

Мне очень хочется сказать ему, что он тоже многое заслужил, но молчу. Все-таки я обещал Юлии, что не стану выдавать ее. Вместо этого я просто закуриваю и придвигаю к себе пепельницу. Нужно немного смелости, чтобы начать предстоящий разговор.

Он ведь знает, понимает, что я не просто так пришел. И теперь просто ждет. Как я, когда стоял под дверью и гадал, дома он или нет.

- Дим, - все же набираюсь решимости.

- Да?

- Я завтра в Лондон возвращаюсь.

Он медленно поворачивается, смотрит насмешливо. В зубах сигарета, волосы по-прежнему всклокочены. Сейчас он больше походит на разбойника, нежели на учтивого и галантного хозяина "Пайопа".

И это забавно, да.

- Вот как? Что ж, спасибо, что сейчас это сообщили, а не за два часа до отлета.

Мне становится немного совестно. И я понимаю, что действительно был не прав, когда рубанул с плеча.

- Простите.

- Пустое, Сережа, - отмахивается он, - я все понимаю. И если честно, вообще не думал, что придете, хоть и рад что ошибся. Что ж, доброго Вам пути. Надеюсь, мы еще с Вами увидимся.

Я киваю, тушу сигарету в пепельнице, а потом снова поднимаю на него взгляд.

- Я не хочу уезжать вот так, не попрощавшись.

Громов смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается к плите, снимает джезву с огня.   И молчит, пока разливает кофе по чашкам. Словно раздумывает о чем-то.

- Я уже говорил Вам, Сережа, что и без этого получил массу удовольствия, а одолжения мне совершенно ни к чему, - говорит он, наконец, ставя передо мной чашку, но я даже взгляда на нее не кидаю.

- А если я хочу?

- А Вы хотите?

- А у меня разве на лице этого не написано?

Он коротко смеется.

- Сейчас на нем такое выражение, словно Вы собираетесь на амбразуру бросаться.

- Возможно, - киваю я и поднимаюсь со своего стула. А потом подхожу к нему почти вплотную и, глядя прямо в глаза, спрашиваю: - Мне штурмом брать или так сдашься?

Он чуть выше меня, поэтому смотрит сверху вниз, и я ловлю в его взгляде задумчивость. Словно он снова что-то для себя решает.

- Я не твой типаж, - напоминает он, помедлив.

- Не мой, - соглашаюсь я, - совсем не мой. Но... хочу.

- Я дам, Сережа, - его улыбка немного грустная, даже усталая и я совершенно не понимаю причины этого, - а потом что?

- Потом? Я вернусь в Лондон с осознанием того, что затащил в постель аж целого Маэстро.

- Опять льстишь.

- Нет. Сейчас - нет, - качаю я головой и берусь за резинку на его шортах. - Можно?

- Можно, - еле заметно кивает он, - тебе можно почти все, Сережа, ты же знаешь.

Я обожаю, как он произносит мое имя. Я обожаю, как он на меня смотрит. Я обожаю его. И, как я уже говорил, с ним нельзя по-другому - его обожают все.

- Знаю, - отвечаю, но молчу о том, что мне совершенно неизвестно, где начинаются границы этого самого "почти". Да это сейчас и неважно. И думать об этом совершенно не обязательно. Даже потом, когда найдется время.

Я оттягиваю резинку на шортах и совершенно бесцеремонно залезаю ладонью внутрь. У него стоит, хорошо так стоит, и это вселяет в меня еще больше уверенности. Я сжимаю пальцы, легонько двигаю ими вверх-вниз и тут же слышу тихий, едва уловимый выдох. А потом чувствую его губы на своем лбу. Он целует невесомо, рвано и почти лихорадочно, в такт движениям моих пальцев. И все так же едва слышно выдыхает.

Это настолько возбуждающе и прекрасно, что просто сил нет.

Я сглатываю взявшийся ниоткуда ком в горле и поднимаю взгляд. И снова сглатываю.

У Громова такие глаза... совершенно потрясающие глаза, в которых светится настолько неприкрытое желание, что у меня снова стягивает горло, а пальцы невольно замирают.

Он тонко улыбается, легонько мотает головой в знак неодобрения и кладет свою ладонь поверх моей. А второй больно и сладко стискивает мое бедро. У меня перехватывает дыхание, и я понимаю, что уже не уверен в том, что смогу довести до конца собственную же инициативу. И почему-то чувствую себя так, словно у меня в первый раз... просто ужас...

- Ну, что такое? - спрашивает он тихо, увидев мое замешательство. - Уже передумал?

- Нет, - выдавливаю улыбку, - просто...

- Понятно.

Громов отпускает мое бедро, кладет пальцы мне на затылок и целует. Его рот голодный и жадный, но это именно то, что мне сейчас надо. Потому, что у самого похожее состояние. Потому, что только так развеиваются оставшиеся крохи сомнения.

Мои пальцы непроизвольно сжимаются чуть сильнее, он глухо стонет прямо мне в рот, целует еще жарче, а потом вдруг резко отстраняет от себя. И поворачивает к столу.

Сначала я даже не понимаю, что он хочет. У меня в голове такая каша, что только когда он начинает снимать с меня штаны, я осознаю происходящее. Невольно давлю улыбку, но даже не думаю сопротивляться.

- А Вы, оказывается, любитель экстрима, господин Громов.

- Ты против? - спрашивает он с такими мурлыкающими интонациями, что меня продирает вдоль хребта артиллерией мурашек.

- Нет, - собственный голос звучит сипло, - так даже интереснее.

- Очень хорошо, Сережа, - в его голосе звучит легкая улыбка, - я безумно рад, что мы достигли взаимопонимания.

Дальше я просто не успеваю ответить. Последняя деталь моего гардероба летит в сторону, а потом меня наклоняют, укладывают грудью на полированную прохладу стола. Громов почти не тратит времени на подготовку, да это совершенно и ни к чему, входит медленными, уверенными  движениями, но не торопится лишь до момента, пока не находит нужный угол. А там уже нет никакого желания сдерживаться. Ни у меня, ни, тем более, ни у него.

У меня заходится сердце, стучит тяжелыми ударами где-то в районе горла, когда я слышу громкое дыхание у себя над головой. Пальцы судорожно стискивают край столешницы, когда он рывками насаживает меня на себя. И остается только не задохнуться от накативших ощущений, потому, что это невыносимо больно и хорошо.

Быстро, сильно, жестко, так, что нет даже сил на то, чтобы вовремя выдыхать.

Еще быстрее, сильнее... весь концентрируясь на приближающемся оргазме... совсем немного, совсем чуть-чуть... и так... и вот так... и еще совсем немного...

А он вдруг на судорожном выдохе произносит мое имя и мне кажется, что это самый эротичный из всех звуков, что я слышал. Я кончаю с долгим и совершенно позорным стоном, жмурюсь так, что перед закрытыми веками становится мокро, а потом чувствую тяжесть привалившегося к моей спине тела и рот, впивающийся в мой загривок с каким-то болезненным удовольствием.

Больно... мучительно... сладко...

Неизбежное ощущение дискомфорта приходит, когда отступает тягучая истома и голова начинает худо-бедно соображать. Стол жесткий, а его край больно впивается в живот. Только вот Громов никак не хочет с меня слезать. Лежит и даже не шевелится, уткнувшись лицом в мой затылок, и тихонько дышит.

- Дим?

- М?

- Ты уснул?

- Нет.

- Мне тяжело.

- Мм...

- Тяжело, говорю.

- Я слышу.

- Да ну тебя, - с улыбкой констатирую я.

- Договорились, - тоже с улыбкой произносит он, щекоча дыханием мою шею.

- Нет, в самом деле, что ты будто старая развалина?

- А где же слова благодарности за доставленное удовольствие?

Вот ведь мошенник, а, в который раз за сегодняшний день думаю я. Что ж, мне не жалко.

- Спасибо, - говорю я. - А теперь слезай.

Он смеется, но потом все же отстраняется.

- Дожил, никакого уважения, - слышу его голос, а потом тихонько, чуть морщась от боли в мышцах, поворачиваюсь к нему.

У него до ужаса довольный вид, и я его прекрасно понимаю. После такого-то грех быть недовольным.   Я и сам, наверное, выгляжу, как добравшийся до барских сливок кот.

- Твой стол для подобных упражнений явно не предназначен.

- Сережа, - немного насмешливо начинает он, - стол, в принципе, не предназначен для них, если ты не знал. И вообще, некоторое время назад ты не жаловался.

- Я и сейчас не жалуюсь, - невозмутимо отзываюсь я, еле сдерживаясь от улыбки, - я просто тонко намекаю на продолжении в спальне.

- Сначала душ, - категорично заявляет Громов, разглядывая себя, - а потом кровать.

- Согласен, - с явным энтузиазмом поддерживаю я, готовый идти туда хоть сейчас.

- По очереди, Сережа, по очереди, - остужает он со смехом мой пыл, - мне нужно хоть немного дух перевести.

- Скромник, - фыркаю я.

- А ты просто несносный мальчишка, - парирует он, уже выходя из кухни.

- Простите, Маэстро, виноват, - с улыбкой отвечаю я, глядя ему вслед.

Но он этого либо не слышит, либо делает вид. И даже не оборачивается.

Я отлипаю от стола, потягиваюсь. И прислушиваюсь к собственным ощущениям.

Одна сплошная эйфория. И чувство полного, глубоко удовлетворения. И не только физического.

Я потягиваюсь и начинаю собирать с пола свои вещи. А потом топаю в спальню.

До утра куча времени. Времени, которое я не собираюсь тратить понапрасну.

Глава четырнадцатая

Первое, на что я натыкаюсь взглядом, когда захожу в его спальню, это кровать. Большая такая, двуспальная.   И на вид очень удобная.

По моему лицу помимо воли расползается широкая улыбка. Чувствую себя мальчишкой,   у которого первое свидание. Причем очень удачное свидание. Глупости какие-то, честное слово. Почти ребячество. Но... пусть сегодня будет так, хорошо? Успею еще побыть взрослым, для этого у меня вся оставшаяся жизнь впереди.

Я сваливаю свою одежду в ближайшее кресло и с интересом оглядываюсь, так как в прошлый раз не имел возможности даже заглянуть в эту комнату. Обстановка простая, как и во всей квартире, по минимуму мебели, только самое необходимое, но именно сюда Громов перетащил все личные вещи. На столике рядом с кроватью лежит книга - видимо, именно ее читал, когда уснул. Увидев название, хмыкаю. Неудивительно, что уснул, прекрасно его здесь понимаю, сам в свое время продрых над ней. Только вот так до конца и не осилил, а у Громова закладочка уже на последних страницах. Странно, любит жевать кактусы? Хотя нет, зная Громова, смею предположить, что тут дело просто в принципах.

На стеллаже тоже книги, а еще диски с музыкой и фильмами и прочие личные мелочи. И фотографии. Вернее, всего одна фотография - старая, потертая, но тот факт, что она стоит здесь, говорит о многом. Например, о том, что для Громова она имеет большую ценность. Только вот какую?

Я невольно беру ее в руки, задумчиво рассматриваю.

Стас, правда, чуть старше, чем на снимке, что я видел в "Пайопа", и неизвестная мне барышня примерно его возраста. Весьма, кстати, симпатичная. Пара улыбается в объектив и выглядит до невозможности счастливой. Словно изнутри светятся. И я могу понять, почему Стас простил. У него на лице все написано.

- Красивые, правда?

Я поворачиваю голову на звук голоса и вижу стоящего в дверях Громова. Из одежды на нем только халат, а в руках большое полотенце, которым он вытирает влажные после душа волосы. А еще он смотрит на меня, не отрываясь. Почти пытливо, словно оценивая мою реакцию на то, что меня застукали за копанием в чужих вещах. Дудки, господин Громов, я невозмутимый молодой человек, Вы меня так сами назвали.

- Красивые, - киваю я, не выказывая ни малейшей степени смущения.

- Ты бы видел их за несколько месяцев до смерти, - говорит он будничным тоном, за которым, я знаю это точно, прячется горечь, - ни грамма от всей этой роскоши. Выглядели, как перестоявшие в вазе цветы.  

Я бросаю короткий взгляд на фото, а потом снова перевожу его на Громова.

- Ты так и не простил, да? - спрашиваю, помолчав. - Обоих причем.

Он безразлично пожимает плечами и заходит в комнату. Полотенце небрежно опускается на стул у компьютерного стола, следом за ним и халат. Я стараюсь не смотреть на этот стриптиз, который явно предназначен для того, чтобы отвлечь меня. Фигура у господина Громова, конечно, не само совершенство, но, на что посмотреть, есть, это факт. Я обязательно все это оценю, но чуть позже. А сейчас мне хочется получить ответ, даже если его придется выбивать тяжелой артиллерией. Постель может подождать пяток-другой минут. Тоже факт.

- Так как? - снова спрашиваю я.

- Сережа, не все такие понимающие, как ты, - говорит он насмешливо, - и всепрощающие.

- С твоих слов получается, что ты ее ненавидишь.

- Нет, - морщится он, - это слишком пафосно для меня и слишком много для нее. По мне, так она не заслуживает ничего, кроме презрения.

Что ж, я совершенно не удивлен. Тут его позиция была ясна с самого начала.

- Ну, а Стас? - спрашиваю я, помолчав. - Потому, что он не встал на твою сторону и простил?

- Я уже говорил тебе все, что думаю по этому поводу, Сережа, - уклончиво отвечает Громов, и я не требую конкретики. И без того все понятно.

Гораздо более интересно совсем другое. Только вот не перегну ли я палку? Это пока он покладисто отвечает на вопросы, но тут... я бы послал, честно.

А, ладно, попытка не пытка.

- Тогда зачем здесь эта фотография? - спрашиваю я, решившись.

Громов снова морщится, явно недовольный тем, что разговор зашел так далеко. Как я и предполагал.

- Ты действительно хочешь об этом говорить? - задает он встречный вопрос, и я понимаю, что это намек на то, что я лезу не в свое дело. - Если не ошибаюсь, ты был настроен на совершенно другое.

- Помню, - киваю,   - но это тоже интересно.

- Тебе говорили, что ты жутко упрямый? - спрашивает он, вскидывая брови.

- Конечно, много раз. Но... я ведь таким тебе и нравлюсь, правда?

Смелое заявление. И очень самоуверенное. Я бы на месте Громова щелкнул наглеца по носу за такое и уже жду именно этого, но он в ответ только улыбается.  

- Нравишься, Сережа, - соглашается он и добавляет совершенно неожиданную для меня вещь: - И даже больше, чем мне хотелось бы.

- Так зачем? - повторяю я свой вопрос, старательно игнорируя его последнее заявление и мысленно ставя галочку обязательно об этом подумать. И главное, узнать побольше. - Напоминание, что нельзя прощать предательство?

Это предположение его почему-то веселит.

- Сережа, я же говорю, что не люблю пафос, - произносит он, забирая у меня фотографию и ставя ее на место. - Знаешь, я не стану отвечать. Сам догадаешься.

- Опять надувательство?

- Ты не поверишь, но нет, - улыбается он, - все предельно честно и так же просто.

- Память о старой дружбе? - делаю я очередную попытку, понимая, что сейчас меня затащат вон на ту кровать и мне самому не захочется разговаривать.

- Ну, если тебе нравится так думать, - начинает он, сжимая мою руку и начиная тянуть в сторону той самой кровати, - думай. Но я бы посоветовал тебе поразмыслить над этим еще.

- Прямо сейчас? - хмыкаю я.

- Сережа, я не сомневаюсь в твоих умственных способностях, но только не надо мне их сейчас демонстрировать, - насмешливо произносит он.

- Как скажешь, - покорно соглашаюсь я, - у меня в самолете будет куча время на всякие мысли.

- Конечно, Сережа, - улыбается он, прикусывая кожу на моей шее, - главное, чтобы мысли правильные были. Как и место для них.

И тут я просто не могу с ним не согласиться. Как и с тем, что вот на данный момент времени, думать - это очень глупое занятие...

***

За рукопись, что Орлов прислал ему, Андрей берется уже после его отъезда из Питера. Объем текста большой, поэтому Ковалеву понадобилась неделя на то, чтобы все это прочитать. Причем, тратит он свободное от работы время, то есть домашнее. То, что обычно проводится с Антоном. Но тот  отнесся к происходящему дома с пониманием и не высказал ни малейшего слова неудовольствия. Он вообще всегда и ко всему относится с пониманием. Правда, к себе ждет того же, но Андрею совсем не жалко. Это же Солнцев. К тому же, он наконец перестал валять дурака и согласился окончательно съехаться.

Но даже в свете этих событий он ни разу не помешал Ковалеву. Лишь однажды заглянул через его плечо в монитор, пробежал глазами пару абзацев и сказал одно короткое слово, тем самым выразив все, что думает по поводу текста:

- Прикольно.

Андрей мысленно с ним согласился.

То, что написал Орлов, является далеко не шедевром, но Ковалев понял, что будет дураком, если не напечатает это. И дело даже не в таланте Сергея, а в той самой интуиции, что никогда не подводит. Поэтому тем же вечером, закрыв вордовский документ, он набирает лондонский номер Орлова.

Услышав новость, тот не скрывает улыбки. Андрей не имеет возможности ее видеть, но прекрасно чувствует по голосу - широкую и счастливую.

- Только тебе придется в Питер прилететь, - говорит Андрей, - сам понимаешь, контракт, плюс все же никто не отменял необходимый пиар.

- Понимаю, - соглашается Орлов, - только давай чуть позже? Мне тут дела надо доделать.

- Без проблем, не торопись.

- И, Андрей, у меня есть просьба.

- Да? - непроизвольно хмурится тот, уловив в голосе Орлова колебание и легкое замешательство.

- Можно все это напечатать без последней истории? - спрашивает он, помедлив. - Ну, той, которая про Питер?

- Конечно, - отзывается Ковалев, прекрасно все понимая, - раз не хочешь, не будем пускать в тираж.

- Спасибо.

- Но знай, что мне она понравилась, - говорит Андрей и слышит его довольный смех на том конце провода.

- Тогда я совсем обнаглею и обращусь к тебе с еще одной просьбой, если ты не против.

- Смотря, что за просьба, - резонно отвечает Андрей.

- Очень большая.

Ковалев хмыкает.

- Ты меня прям заинтриговал. Я слушаю.

*** 

- Борь...

- Хм?

- А как ты относишься к детям?

Ковалев отрывается от газеты и задумчиво смотрит на супругу. Та выглядит совершенно спокойной и невозмутимой, но он знает, что такие вопросы просто так не задаются.

- Андрей наконец решил жениться и его будущая жена беременна? - в лоб интересуется Борис, выгнув бровь.

- Нет, - улыбается Таня, - боюсь, что нет.

- Это точно, от него я хрен внуков дождусь, - хмыкает Ковалев, - он женат на своей работе.

- Что-то вроде того, - подтверждает она и возвращается к предыдущему вопросу: - Так как ты относишься к детям?

- Татьяна, хватит полемику разводить, - раздраженно говорит Борис. - К чему ты клонишь? К тому, что ребенка хочешь?

Последнее предложение он произносит чисто машинально, даже не надеясь на положительный ответ. Поэтому, когда жена утвердительно кивает, он на секунду теряется.

- Ты что, серьезно? - нет, в его голосе нет ужаса. Просто недоумение.

- Помнишь, ты советовал мне памперсы купить, что я часто в туалет бегаю?

- И?

- Ну... собственно, это один из признаков, да.

- И?

- Господи, что ты такой непонятливый, а? - вспыхивает она, повышая голос.

Ковалев задумчиво смотрит на нее несколько секунд, после чего вздыхает.

- Перепады настроения тоже один из признаков, - говорит он, снова утыкаясь в газету, - а Светку еще жутко рвало. Постоянно.

- Борь...

- Уймись, женщина, - перебивает он ее, перелистывая газету на страницу с разделом купли-продажи недвижимости, - тебе нервничать нельзя. Это... для него вредно.

Таня удивленно моргает. Потом вздыхает.

Нет, у них не все, как у людей, честное слово.

Хотя... так ведь интересней, правда?

*** 

- Дядь Дим, а ты был в Лондоне? - спрашивает Лера, глядя на Громова чуть ли не в упор.

Тот вздергивает брови, а Юлия кидает на дочь немного удивленный взгляд. Вопрос выплыл совершенно ниоткуда. До этого ребенок сидел и рисовал, не прислушиваясь к разговору взрослых. Да и говорили они с Димкой совершенно не о Лондоне. Просто обсуждали недавний совместный поход в театр.

- Золотце, а ты почему спрашиваешь? - интересуется Громов, улыбнувшись.

- Мне просто хочется знать, как там, - пожимает девочка плечами. - Там красиво?  

- Очень, - кивает Дмитрий, помедлив.

- И пирожные есть?

- Конечно. Они есть везде.

- Мы можем съездить, если ты хочешь, - говорит Юлия, подумав, что дочь намекает именно на это, - посмотришь сама. И поешь пирожных.

Лера задумчиво хмурится несколько секунд, а потом мотает головой.

- Нет, - отвечает она, снова возвращаясь к рисунку, - а вдруг, мы уедем, а Сергей вернется. И тогда он не сможет придти к нам в гости. Потом съездим.

Юлия усмехается и переводит взгляд на Громова.

- Она постоянно про него вспоминает, - говорит Бортникова, - он на нее произвел неизгладимое впечатление.

Громов улыбается, поднося чашку с кофе к губам.

- Знаешь, солнце мое, я ее прекрасно понимаю. Сережа это умеет.

*** 

В Питер я возвращаюсь в начале октября. Жара, что мучила многих его жителей на протяжении двух месяцев лета, уже давно спала, уступив место настоящей осенней погоде. Теперь в северной столице России холодно и пасмурно.

Даже как-то непривычно, если честно.

Встречает меня, как и в прошлый раз, Таня. Увидев, что я выхожу из зоны таможенного контроля, она радостно улыбается и машет мне рукой. И я просто не могу не улыбнуться в ответ.

А потом подхожу и обнимаю ее. Несильно, помня о своем племяннике. Или племяннице. Это неважно, главное, что у нее с Борисом будет это маленькое чудо, а дядя Сергей станет его баловать, как ему и положено по статусу. Я уже жду не дождусь этого момента.

- Как ты? – спрашиваю, кивая на ее живот.

- Все хорошо, - отзывается она с улыбкой.

- Я рад за вас обоих. И за себя тоже. В общем, за всех нас.

Она кивает, и мы идем к машине вместе с остальными прибывшими в осенний  хмурый Питер.

- Завтра на семейный ужин, - говорит Таня уже в автомобиле.

- Я обязательно буду.

- Молодец, - одобряет Таня, - а потом пара дней передыха и книжкой заниматься.

- Это я готов, - улыбаюсь широкой довольной улыбкой.

Я до сих пор не отошел от восторга относительно того, что Андрей решил напечатать мою писанину. Если честно, не особо на что-то рассчитывал, когда отсылал ее ему.

- Тань, а где лучше квартиру покупать? - спрашиваю я, отвлекаясь от мыслей о своей будущей книжке.

- Об этом завтра поговорим, - отзывается сестра, - тебе же не горит?

- Да нет, в принципе. Но свой угол хочется побыстрее.

- Будет. Главное, что ты вернулся.

Вернулся. Даже самому не верится. Но оказалось совсем несложно оставить Лондон и приехать в Питер.   Насовсем приехать, если быть точным. В Англии много всего, даже больше, чем здесь, но по ценности находящегося в Питере, последний явно выигрывает.

Приехав гостиницу, я сначала иду в душ, а потом заказываю в номер обед. Часы показывают двенадцать дня, на улице льет серый и противный дождь.

Я беру телефон и набираю знакомый номер, попутно открывая крышку на одном из принесенных обслугой блюд. Щи. Что ж, по русской кухне я тоже соскучился. Нет, в Англии тоже есть рестораны с русской кухней, но это все равно не то.

Мне отвечают, когда я уже наливаю щи в тарелку. И я не могу сдержать улыбки, услышав на том конце провода голос со знакомыми бархатными нотками.

- Привет.

- Здравствуй, Сережа, - он улыбается, - ты приехал?

- Мы же договаривались, что я позвоню, когда вернусь.

- Я поэтому и спрашиваю.

- Ты получил книжку? – спрашиваю, сразу переходя к делу.

- Более того, Сережа, я ее даже прочитал.

- И как? Не уснул?

Он смеется. А я ем щи и наслаждаюсь. И едой, и общением.

- Нет, - отвечает он, - это... довольно занимательная история. Мне особенно концовка понравилась, очень жизненная.

- Ты предпочитаешь такие? – спрашиваю я с интересом, отправляя в рот очередную ложку супа.

- В свете некоторых событий своей жизни я довольствуюсь ими только на страницах книг, Сережа, - тем же тоном отзывает Громов, и я не сдерживаю довольный смешок.

- Это хорошо.

- Ты можешь даже не сомневаться.

- Я заеду сегодня вечером? - спрашиваю, снимая крышку со второго блюда.

Картофель по-домашнему. Красота просто.

- А ты хочешь?

- Хочу, - просто отзываюсь я и добавляю немного насмешливо: - Должен же я, наконец, понять, для чего ты держишь то фото на своем стеллаже.

- Я думал, ты уже догадался.

- Ну, мысли есть, - соглашаюсь я, - только мне бы хотелось высказать их при личной встрече. Так сказать, в приватной обстановке.

Он усмехается, но в его голосе скользят нотки удовольствия.

- Что ж, я жду тебя, Сережа.

- Вечером.

- Вечером.

До которого осталось совсем немного времени.

Эпилог

Громов отключает связь и кладет телефон на столик. Взгляд выхватывает лежащую рядом тонкую книгу. Твердая обложка красного цвета и надпись обычным черным шрифтом в правом  верхнем углу. "Питер, солнце и я".  

Маленькая история про обычного парня. Хорошая история. Громов не кривил душой, когда сказал, что ему понравилась. Сережа пишет просто замечательно. Он сам весь замечательный и… да, пожалуй, это лучшее, что было с Громовым за последние пять лет.

Дмитрий встает с кресла, подходит к стеллажу, чтобы поставить ее на полку рядом с остальными.

А потом смотрит на фотографию. Он часто на нее смотрит, даже когда не хочет.

Стас и Ксюша по-прежнему улыбаются ему. Молодые, красивые, счастливые.

И ни на мгновение не дают забыть, напоминают, что нельзя заставлять страдать тех, кого ты любишь…

Вглядись в апрельское лицо.

Весна пройдет, в конце концов –

Кто-то ищет лето.

Оставь другим циничный взгляд.

Пойдем, куда глаза глядят –

Рядом наше лето.

Ты знаешь, это не игра,

И мы сгораем до нутра –

Ища друг в друге лето.

Ты ждешь, когда же все пройдет:

Тебе покоя не дает -

То, что было летом.

Припомнив прошлую любовь,

Изранили друг друга в кровь –

За то, что было летом.

И все же что-то в этом дне –

Теперь всего дороже мне.

Я остался там, где наше лето…

Cris Rea - Looking for the Summer

Перевод - Ирина Куликовская