Зинка беззубая

В  1970-80-е годы  была в моде шефская  помощь колхозам от городских предприятий. В каждой деревне жили целые бригады помощников. К нам  в Горку  направляли в основном доярок. Не знаю, сколько пользы от них было на ферме, но  нам,   дачникам,   эти молодые  девчонки  доставляли  массу удовольствий.   Размещали их по несколько человек в пустующих домах, где хозяева умерли или уехали. И эти избы сразу же становились местными очагами  разврата  в деревне.   По вечерам туда  на  огонёк  шли  и  приезжие,   и местные  ребята. Там  всегда было интересно и весело. А главное – рядом, не надо было идти (особенно в дождь)  три километра до клуба  и  столько  же  обратно.

Каждый год приезжали  новые  девчата, а  иногда  и несколько раз за лето  менялись.   Местным  ребятам  было  очень  удобно - не надо  самим  искать  невест: привозят прямо в деревню,   только не зевай,   выбирай,   какая  понравится.   На одной  такой  калининской ткачихе  даже женился парень из  соседней деревни и сейчас они  живут в Дубне.   Другую,   жившую почему-то больше года   недалеко от  нас, подкармливал  сладостями  мой брат,   навещая  её  каждый  праздник, когда мы приезжали к бабушке. Особых  отношений    завести не успевали  из-за нехватки времени на ухаживания, но и  эти короткие  посиделки  запоминались надолго.

Однажды я приехал на целую неделю  - походить за малиной. В первый же вечер деревенский дружок повёл меня к  калининским девчонкам, показать свою  новую  зазнобу. Он  был лет на восемь моложе, ещё не служил в армии, но  строил из себя  матёрого  бабника. С его слов, дружок  не пропускал  ни одну  из калининских, а  нынешнюю  уже  имел  чуть  ли  не во всех  стогах  вокруг деревни. На деле же оказалось, что он  ни поцеловать, ни  обнять  девушку толком не  может. Поэтому  между мной и его избранницей  тут же завязались  интересные отношения: мы  всеми  способами  пытались  наставить  рога  этому  дутому  Дон Жуану.   Сначала  ради смеха, но потом нам это так понравилось, что  уже не могли остановиться  и  оторваться  друг от друга. Совесть  меня  ничуть  не  мучила,   потому  что  красотка    сразу  призналась – этот парень тут случайно,   он мне  совсем не нравится и не подходит, как  потенциальный  жених – его осенью забирают  в армию.   В первый вечер я лишь  украдкой гладил и  прижимал к себе аппетитную  ткачиху,   а   когда   дружок выходил из дома за водой на колодец  или  покурить, то мы тут же начинали страстно  обниматься  и  целоваться  в  тёмных  углах.

Она  была самой  весёлой, самой заводной, самой глазастой и самой фигуристой. На фоне  остальных подруг - худых, бледных и  чем-то  сильно напуганных,   она  казалась  настоящей женщиной,   умудрённой жизненным  опытом  и,   к  тому  же,   прошедшей  огонь  и  воду. Её  многозначительные  взгляды,   хитрые  улыбки,   недомолвки  и разные  намёки,   только  подливали  масла  в  огонь.   Меня  всё больше и больше  тянуло  к  ней. Даже    имя  у  неё  было  необычное  и редкое для наших мест – Зинка. Так запросто звали её все подруги. Но  главная  её  изюминка  была в том, что у неё не было двух верхних передних зубов. Сама  она  только  улыбалась в ответ на мои расспросы, а одна из подруг шепнула, что это ревнивый жених  застукал её  со  своим  другом. При  свете  смешливая Зинка  или  прикрывала  рот ладошкой,   или  отворачивалась,   когда  хохотала  в  голос над моими шутками. Зато  в  темноте  она  не  стеснялась,    жадно  открывала  рот  и   страстно целовала меня  своими  пухлыми  упругими  губами.

Во  второй вечер я пришёл первым, мы закрылись, выключили свет и   сидели,    хихикали,   слушая, как молодой  соперник  свистит под окном. Несколько девчонок  ушли  в  клуб, одна лежала на печи со своим женихом,   а мы целовались  без  остановки. Дружок  уходил на время, потом опять появлялся, свистел, стучал в окно, пока  мой сосед  с  печки   не крикнул ему,   что мы  тоже  ушли в клуб. А в это время, его бывшая зазноба сидела по пояс голая у меня на коленях и страстно ко мне прижималась.   О любви мы не говорили,   понимая, что через несколько  дней  расстанемся навсегда, но  нас так почему-то  тянуло  друг  к другу,   что  слова  были  не  нужны. Мы могли  просто сидеть молча  рядом и нам    уже   было  хорошо. Но  мне  всё  же  хотелось чего-то  большего, поэтому  под утро, когда  все остальные  засыпали, я всегда  шёл в последнюю атаку.   Мы  обычно лежали  или на  русской  печке  или на  широкой лавке  в  углу   на  шубах и пальто. Разомлевшую  в тепле  и  от  любовных  ласк  Зинку,   засыпавшую на моём  плече  каждые  десять минут, от вечного недосыпания, удавалось  раздеть без особого  труда. Но только до последней  преграды. Пока я не пытался  стянуть  с  неё узкие  трусишки, она  разрешала  мне  всё. Как  только  я  брался  за  них,   она  моментально просыпалась, натягивала  их  обратно  обеими  руками  и  испуганно замирала  в  такой  позе, до  очередной  моей  клятвы,   что    больше    не  буду,   мне  и  так   с  ней  хорошо.   Наверно, это у неё был или  какой-нибудь  комплекс, или  просто память  о  женихе,   который  застал её  один  раз  без  трусов. В трусах  ей ничего не грозило,   а без  трусов  она  могла  лишиться   ещё нескольких  зубов. Я  понимал  её  причуды,   сильно не настаивал,   тем более,   что  мы  тут же  нашли  другой  способ,   как  безопасно  согрешить  и  доставить  друг  другу  массу  удовольствия.   Зинка  оказалась такой заводной  и  страстной,   что  мне  приходилось  или прерывать на  время  наши  ласки,   или  закрывать ей  рот ладонью,   чтобы  она  своими стонами  и  криками   не  разбудила  всех  подруг.

После этого мы  тихо лежали,   тесно  прижавшись  друг  к  другу  и,    если  оставались  силы,   то  я гладил её упругие  прелести,   пытаясь запомнить   их  на  будущее. В  половине  пятого  утра  приходилось  идти  домой,   так  как в пять  соседка-доярка  уже  стучала  в  окно  и  будила  девчат. Зинка,   сонная  и  растрёпанная,   выходила  проводить меня на  крыльцо, зевала,   сладко  потягивалась,   показывая  мне  то  голую  грудь,   то  туго  обтянутый  юбкой  зад. Здесь  я  в последний  раз  прикладывался  к её  опухшим,   нацелованным  за ночь губам,   шаловливо  мял  крепкое  тугое тело  и,   получив   дружеский  пинок  под зад,   счастливый    сбегал  с  крыльца. Шёл по  росистой траве  к дому,   видел,   что из  многих  труб уже  вьётся  дымок,   и  от  избытка  переполнявших  меня  чувств   по-доброму  жалел  бедных  колхозников,   за  то,   что  у них  не  было  такой  бурной ночи,   как  у  меня.

Весь  следующий  день  Зинка  неизменно стояла  у  меня  перед  глазами, мешая  мне  работать и думать о чём-нибудь  другом. Хотя  правильнее сказать -  лежала, раскинув  руки  и ноги,   выставив  напоказ    голую  грудь  и  белый  живот. При этом  призывно  улыбалась,   подмигивала  и  шевелила  пухлыми  ненасытными  губами,   как бы  приглашая    скорее  в  гости. Но  днём  застать её  дома  было  трудно,   да  и лишние  сплетни  не  нужны  были ни  ей,   ни  мне. Дед  добродушно  посмеивался  за  столом,   видя,   как  у  меня  всё  валится  из  рук,   а  голова  мотается  из  стороны  в сторону. Однако,   гульба  гульбой,   а  приехал-то  я  за  малиной  и   помочь  старикам  по  хозяйству. Поэтому,   если  удавалось на два-три  часа  прилечь  где-нибудь,   то  это было  большим счастьем.

А  чуть  только начинало  темнеть  за окном,   как  я  тут  же  брился, одеколонился  и убегал.   Деревенский  дружок  на третью  ночь  понял,   что  у  нас  большое, светлое  чувство  и  мешать  нам  не надо. Он  стал  ходить  в  клуб,   а  мне  заявил,   что  после  моего  отъезда,   эта   хитрая  Зинка  никуда от  него  не  денется. Я  порадовался  его  уверенности  в  своих  силах  и пожелал  успехов. На его  вопросы,   какая  она  в кровати  и  чем хороша,   я  только  закатывал  под лоб глаза  и  смачно чмокал  губами,   чем  ещё  больше  его  раззадорил.

Последняя наша  ночь  была  самой  грустной  и нежной.   Было не   до  шуток.   Догадливые  подруги,   видя  такое  дело,   ушли  ночевать  в  соседнюю деревню,   оставив  нас   одних.   Всю  ночь мы  лежали  в  одних трусах  на кровати  и нежно  гладили  друг  друга. Жизнь   казалась  нам   жестокой  и  несправедливой. Мы  не  могли  понять, почему,   если  нам  так  хорошо  вдвоём,   обязательно  надо  расставаться. За  неделю я  привык  к  её  причудам, к  её  гладкому,   тёплому  телу,   от которого  так  тяжело  оторвать  руки  по  утрам. А так  как  лица  я  её почти  не  видел  в  темноте,   да  и  сам целовался всегда  с закрытыми  глазами,   то   представлял  себе  мою  Зинку  зеленоглазой  красавицей со  смешными веснушками  на  носу.   Такой  она  потом  мне  и  вспоминалась  несколько  лет,   пока  её  образ  не  затмили  более  молодые,      красивые  и  безотказные.

История,   как  известно, развивается  по  спирали. Даже  на протяжении одной  человеческой  жизни  подобные  случаи  повторяются  по несколько  раз. Так  было  и  у  меня  с  беззубыми невестами.   Похожая   история  произошла и с  моим  дружком,   которого  я  познакомил  с  подругой  жены  и  он  с  ней  крутил  любовь  несколько  лет. Изюминка  их  отношений  была   в  том,   что  через  год, сильно  выпив и  разругавшись,   дружок  в  воспитательных  целях   выбил  подруге  два  верхних  передних  зуба. Милые  потом  помирились,   нежно  ворковали,   слегка  шепелявя, а  меня, при  виде   её   голливудской  улыбки,   всегда  бросало  в жар.   Я  тут же вспоминал  молодость, деревенское, пропахшее  сеном  лето и беззубую  Зинку,   бесстыдно  прижимавшуюся  ко  мне  таким  сладким  и  желанным  телом. Почему-то  с годами  все  прошедшие  события  кажутся  нам  особенно  чистыми  и светлыми.   Всё  плохое  память  сама  отбрасывает, оставляя  только  то,   что  нас  радует   и  греет  душу.   Вот  так  и  беззубая  Зинка, простая калининская  ткачиха  и доярка,   вспоминается  мне  сейчас,   чуть ли  не  как  сказочная  принцесса,   случайно  заблудившаяся  в  наших  краях  в   поисках   своего  принца. А злая колдунья  по имени  Жизнь,   разлучила  нас  навсегда   после  нескольких коротких  встреч. И вместо доброй сказки  со  счастливым  концом,   получилось  что-то  тоскливое  и  беспросветное, как  ненастный осенний  день. Но и в нём всё-таки был  пробившийся сквозь облака  рыжий   веснушчатый  лучик солнца  по  имени  Зинка.