О хищниках и жертвах

Почти тут же подъехала машина с шашечками и оберштурмбанфюрер галантно открыл заднюю дверь, пропуская сынишку. - Или ты впереди хочешь?

- Я хочу рядом с тобой, - "ну, и не рядом я тоже хочу, с не меньшим воодушевлением. Но рядом особенно сильно хочу", - если ты не против, - мило улыбнулся Са, забираясь на заднее сидение.

- Конечно против, - усмехнулся Шу и сел рядом на заднем сидении. Сел, как и все мужчины его сути и наполнения - довольно широко раздвинув колени и чуть приспустившись к краю сидения - то есть почти полулёжа. Знал ведь, знал, о чём сейчас думает Са. И, видимо, ловил на живца, чёртов охотник-любитель-маленьких-игр.

Самаэль судорожно выдохнул, созерцая мужчину. Краснеет от того, насколько хочется устроиться между ног и приласкать папочку. Устраивается на сидении лежа, лицом к Шульдиху, прижимаясь щекой к его паху. Весьма ощутимо трется щекой, с тихим свистом вдыхает запах возбуждения отца, сквозь ткань джинсов целует и сжимает зубками пышущую жаром плоть. Совершенно искренне невинно смотрит в глаза Кирхену, не прекращая краснеть.

Немец хрипло выдыхает, чуть приоткрывает окно и закуривает, свободной рукой нежно поглаживает мальчика по волосам. Дорогого ему стоит сдержаться. Но жертва ещё не достаточно близко и не достаточно увлечена, чтобы смять собственную выдержку и... Правда картины этого самого "и" всплывают в воображении во всех деталях, а потому фон Кирхену приходится собрать всю свою выдержку в кулак.

А мальчишку несет по всем параметрам. Кончиком языка он проводит по всей длине члена, пока еще стянутого жесткой тканью. Этот факт, кстати, безмерно возмущает Самаэля. Поэтому мальчик с тем же невинным выражением лица расстегивает ремень, а следом и джинсы. Перебирается все же на вожделенное место между ног отца. Склоняется и жадно впивается губами в головку.

Правда вот смущается до головокружения, краснеет до корней волос и кончиков ушей.

Шульдих тихо довольно рычит, поудобнее откинувшись на спинку сидения. Ему нравится наблюдать. И серые его глаза снова наливаются янтарём, почти таким же, как немец недавно пил из бокала. Только горячее, живее. Зрачки пульсируют невероятным желанием, губы растягиваются в усмешку, обнажая заострённые клыки. Рука пока ещё совсем нежно поглаживает голову мальчика, будто одобряя, уверяя, что всё хорошо, всё идёт именно так, как надо.

Са кончиком языка медленно отслеживает сеть вен на плоти любовника, щекочет у корня. Приподнимается, снова целует головку и обхватывает ее губами, плотно сжимая. Вдоль позвоночника мальчика гуляет мелкая дрожь предвосхищения. Самаэль прикрывает глаза и резко опускается вниз по стволу, крепко сжимая губами, пропуская член мужчины до самой глотки. Затем медленно - вверх, значительно увеличивая нажим губ.

- Хор-роший... - тихо рычит Шу, непроизвольно вскидывая бёдра вверх. До чего же хочется подхватить мальчишку, смять, проникнуть, вбивая его каждым толчком внутри в кожаную обивку сидений... Но до чего же чертовски сладко смотреть сверху вниз и понимать, насколько возбуждён маленький зверёк, его идеальный любовник!

Самаэль протяжно стонет в ответ на рык любовника. И с каждым движением вниз по стволу становится все резче, словно подталкивая своего хищника к ответной резкости. Уж больно нравится мальчику то как отец вколачивается в него. Воображение услужливо предоставляет такую картинку от чего мальчишка сладко, жарко, жадно стонет.

- М-мать твою, Иш-шмаэль! - пальцы безжалостно сжимаются у корней волос мальчишка. Шульдих вздёргивает мальчишку вверх и почти бросает на сидение лицо вниз. Торопливо и не слишком осторожно расстёгивает джинсы сына, скатывает по бёдрам. Горячие ладони ложатся на ягодицы, поглаживают, сжимают почти до боли, исследуя, большие пальцы как бы невзначай касаются входя, дразнят.

- Ах-х! - дрожащий выдох срывается с губ мальчишки.

Неосознанно подается назад всем телом, прижимается грудью к сидению, прогибается в пояснице. Пальцами цепляется за кожаную обивку, дрожит всем телом.

Одна рука соскальзывает по бедру, проходится горячими пальцами по низу живота, опускается ниже, едва ощутимо поглаживая член мальчика. Другая рука скользнула вверх по спине, обжигая шершавым, как наждак, своим прикосновением.

- Малыш... - почти восторженно и совсем довольно, будто бы констатируя "попался, маленький. Теперь ты от меня никуда не денешься." Рывок вперёд, практически сходу входя на всю длину и замирая, позволяя как можно более чутко ощутить Самаэлю раскалённую, пульсирующую плоть внутри.

- П-папочка-а!.. - Самаэль захлебывается восторженным стоном. Чешуя наперегонки с членом фон Кирхена выстилает мальчишку изнутри.

Са сжимается, всей своей сутью ощущая пульсацию плоти любовника внутри, трепеща вместе с ней. Еще больше прогибается в пояснице, до боли, чтобы ярче, четче, сильнее чувствовать хищника внутри.

Таксиста нервно колотит. Он очень уж хочет попросить пассажиров на выход, но боится, что Шульдих голову ему оторвёт. Потому - останавливает машину у ларька и выходит попить кофе и покурить. Эти-то вряд ли заметят, что машина не едет.

Шульдих сжимает член Са по-хозяйски безжалостно, выжимая из него несколько мутноватых капель естественной смазки, и принимается ласкать. Хотя, больше это похоже на откровенное терзание. Склоняется, прижимаясь грудью к спине мальчика, прихватывает зубами плечо и начинает двигаться. Так стреляют на поражение, так выбивают стены. Напористо, мощно, почти полностью выходя и резко вколачиваясь, вжимая мальчика в сидение и протягивая вперёд, пока тот не упрётся головой в дверцу и скользить будет некуда.

- Д-да... Папочка... пожа-ах-луйста!.. Ещ-ще!..

Са всхлипывает, стонет, кричит, срывая голос, от восторга, от удовольствия. Самозабвенно подставляясь отцу, растворяясь в этих толчках. Рывками, насаживаясь на член любовника, лишь бы еще глубже пропустить боготворимого зверя в себя. Одну руку пропускает под собой, сжимает ладонь мужчины на своем члене, лаская-терзая себя вместе с ним.

Под напором клыков кожа всё-таки трескается, по плечё стекает тягучая капелька крови. Шульдих, кажется, совсем дуреет от этого вкуса. Кажется, он вот-вот разорвёт мальчишку на две части - до того безжалостно и дико врывается он в сына, Чуть отстраняется, чтобы не увлечься, не изгрызть существенно. Облизывает с губ кровь и тихо, рычаще ругается под нос. Закусывает нижнюю губу, прикрывает глаза. Кажется, что в этой вселенной нет ни единой точки опоры. Да и вселенной тоже нет. Сейчас Кирхен как никогда близок к своей собственной Нирване, растворяясь в ощущениях.

Са тоже болтается где-то около персональной Нирваны. То, что творит с ним отец - напрочь лишает рассудка. Заставляет орать-выть от наслаждения, вжиматься в сидение, чтобы не потерять ни капли ощущений, не потеряться самому. Чувствовать над собой, в себе отца, его жар, силу, желание, всецело отдаваться в его власть - все это приводит Самаэля в неописуемый экстатический восторг.

- Ну ж-же... малыш... пор-радуй папочку, - рычит немец, уже почти выгибаясь дугой в предоргазменных судорогах, совсем уж остервенело лаская член мальчишки, другой рукой подталкивая его бёдра на себя для удобства обоих. Ему необходимо чувствовать, знать, доводить свою сладкую жертву до безумия. Стоны и крики сводят с ума, но и этого, кажется мало.

Самаэль извивается под любовником, едва ли не в клочья, раздирая обивку сидений ногтями. По всему телу проходится сладчайшая судорога, которая выбивает из легких воздух вместе со словами:

- Для тебя... папочка...

Мальчик вскидывается всем телом, вжимаясь в отца, сжимаясь в невообразимо маленькую точку. Кажется, что его выжгло изнутри взрывной волной, размазало тонким слоем по отцу. Кажется, что мир рухнул и вместе с ним рухнул Самаэль в необъятные просторы оргазма. Мальчишка долго, болезненно-сладко кончает, обжигая руку отца своей спермой. Да так и замирая, потеряв связь с реальностью, дрожа, как осиновый лист.

- Для т-тебя... хищник...  

Шульдих ещё пару раз толкается внутрь и замирает, изливаясь в мальчишку, заполняя его собой, своим семенем.

- Хорроший... милый мой мальчик... прижимается губами к макушке мальчишки, стараясь успокоить бешеное сердцебиение и восстановить дыхание. Медленно откидывается назад, опираясь спиной на дверцу, выходя из мальчишки, сладко, довольно улыбаясь.

- Я люблю тебя, сынок.

- Я люблю тебя, папа... - сладко выдыхает Самаэль.

Мальчишка снова выгибается всем телом, протяжно стонет, запрокинув голову. Медленно тянется к отцу, льнет всем телом, прижимается к его груди.

- Па-ап... Ты... Я... Я обожаю тебя!

Обнимает мальчишку довольно бережно, нежно, целует в висок.

- Какой же ты у меня славный, малыш... - нежно выдыхает в самое ухо. А теперь одевайся. пойдём пешком. Думаю, с бедного водителя хватит.

- Хорошо, - целует мужчину в уголок губ.

Са быстро одевается и выбирается из машины. Двигаться до чертиков приятно. Создается впечатление, что отец до сих пор в нем, двигается. И на лице мальчишки сумасшедшая, счастливая улыбка.

Шу выбирается следом и идёт чуть отставая. Любуется мальчишкой. Его упругими ягодицами, затянутыми в джинсу. И ему невероятно хочется снова и снова. И ещё. Чтобы мальчик орал, стонал, извивался, сходил с ума.

Самаэль оборачивается и бросает на отца жаркий, страстный взгляд. В котором до краев - желание продолжить.

Благо, до дома не далеко оказалось. Всего один квартал. Квартал длинной в бесконечность. Кирхену казалось, что эти чёртовы дома никогда не закончатся. Внутри утробно рычал зверь, требуя свободы, охоты, добычи и секса. Шу старался попридержать зверя, но становилось всё тяжелее и тяжелее, особенно после осознания: Са хочет... нет, Са требует ещё.

А Самаэль резко останавливается, вжимаясь в отца ягодицами. Секундное промедление и мальчишка снова мчится вперед. Оглядывается на мужчину, облизывается и лукаво прищуривается.

Немец срывается с места. Сейчас почти нет разницы между ним и зверем. У Са совершенно нет шансов убежать. Буквально в несколько прыжков он добирается до мальчишки, наваливается, сзади впечатывая мальчика в тротуар. Он больше не может, не в состоянии сдерживаться. Вгрызается в шею сына, вжимается пахом в ягодицы мальчика.

Самаэль разбивает об лед колени и ладони, но он совершенно не чувствует боли. Мальчишка вскидывает бедра, вжимаясь ягодицами в пах оберштурмбанфюрера, трется, почти вколачивается.

Са сдавленно стонет, он всем своим видом заявляет, что хищник его поймал и может делать все, что ему заблагорассудится.

Вот здесь... прямо посреди улицы... Шульдих снова расстёгивает штаны мальчика, буквально срывая с бедер, срывая кожу на косточках, быстро расстёгивает свои джинсы... И с ликующим сладострастным воем входит в мальчишку. Входит, и со старта начинает двигаться, заставляя Са распластаться на асфальте.

Мальчишка срывается на крик. Ему плевать на то, что они посреди улицы. Плевать на то, что его сейчас смешивают с асфальтом. Вообще плевать на все кроме того, что его хищник сейчас ликует в нем. И что ему сейчас хорошо, как никогда.

Кирхен кусает шею мальчика, его плечи, и вбивается, вбивается, вбивается, будто хочет полностью проникнуть в сына, раствориться в нём, впитать его в самого себя и возродиться новым. Странное, почти страшное зрелище явно сумасшедшего, дикого, бешеного зверя, не щадящего ни себя, ни смою хрупкую, желанную, сладкую жертву.

- Я хочу... чтобы ты кончал для меня мальчик... столько, сколько можешь, маленький. Чтобы с ума сошёл... - неосознанно хрипит слова, подгоняющие его самого.

Са поворачивает голову, скашивает на отца глаза, в которых сейчас буйство всех оттенков синего, во взгляде которых откровенное всепоглощающее безумие, страсть, желание не прекращать это все. Мальчишка и вправду сходит с ума от этой бешеной гонки. В ответ на слова отца хрипло стонет-рычит, сдирает пальцы в кровь об тротуар и кончает. Ярко, мощно, пылко. Сразу видно - молодой организм, быстро восстанавливается.

И снова подмахивает бедрами отцу, вгоняет его в себя до предела, еще глубже. Чтобы обоим было безудержно хорошо.

Шульдих сейчас невероятно прекрасен. Или ужасен. Янтарные прищуренные глаза, звериный оскал, он рычит, по-собачьи морщит нос. Играют, перекатываются под одеждой бугры напряженных мышц, пульсируют вздувшиеся вены... Он весь полыхает безумием. Он весь выкладывается, работает на износ. Он готов взорваться смертельным ядерным взрывом. Он готов убивать или наоборот - создавать вселенные из своего жара. Но всё это уходит Самаэлю, буквально пронзая, наполняя каждую клеточку его тела. Кажется, Шульдих действительно решил продолбить мальчишку насквозь.

Мальчишка совершенно не против такого исхода. Сейчас выкрикивая-выстанывая имя отца, сгорая в накатывающих оргазмах, почти теряя сознание от перенапряжения и эйфории. Сейчас, когда в удовольствие примешивается боль, а по щекам катятся слезы, потому что иначе не выдержать этого напора. Сейчас, когда он, кажется, взлетит без крыльев или расплавит под собой асфальт. Сейчас он категорически не против всего, что пожелает дать его отец.

- Пап-почке нр-равится? - всхлипывает Самаэль с неподдельным счастьем в голосе.

Вместо ответа - рык. Хриплый, сорванный, ненормальный. Такой не может издаваться человеческими связками. И ещё пара толчков, и... взрыв. Невероятное ощущение пульсации и напора растекающегося внутри напалма семени немца. Он замирает, вздрагивает и без сил наваливается тяжестью всего своего тела на мальчика.

Са принимает на себя взрыв и вторит ему, извиваясь под гнетом мощнейшего оргазма. Когда Шульдих опускается на него, мир уже меркнет перед глазами. Самаэль сдавленно выдыхает и, окончательно обессилев, теряет сознание. На губах у мальчика играет всеми оттенками блаженства трогательная, по-детски счастливая улыбка.

Кирхен, правда, довольно быстро приходит в себя. И не потому, что ему не нравится пребывать где-то там. В мире наслаждения. А потому, что понимает: надо о малыше позаботиться. Он встаёт, покачиваясь, подхватывает Самаэля на руки и несёт домой. Не оглядываясь. Ему даже стыдно немного за то, что позволил себе вот так вот... Ведь Са - это еже не шлюха, которую можно иметь везде, где захочется! Мальчику нужен комфорт, красивая обстановка, тёплая постель... А вот так с ним нельзя!

Кое-как добравшись до дома, Шульдих раздевает мальчишку и несёт в ванную, набирает тёплую воду и погружает туда мальчика, заботливо смывая кровь и семя - его и своё. Сейчас зверь смотрит изнутри самым нежным взглядом, преисполненным, тем не менее, гордости. Выдержал... Са выдержал это безумие и даже получил от этого удовольствие. Сумасшедшая, маленькая жертва. Его жертва. Только его.

Самаэлю сейчас хорошо, невероятно спокойно и уютно. Он умиротворенно и нежно улыбается, зная, что папа рядом. Мальчик силится открыть глаза, чтобы посмотреть на него, но пока не получается. Он бессвязно лепечет теплые, страстные, нежные слова, которые пробиваются сквозь окружающую темноту вместе с румянцем на скулах.

Шульдих помнит - ледяным драконам много тепла противопоказано. Потому довольно скоро вынимает мальчишку из ванны, кое-как вытирает и уносит в постель. Самаэлю надо отдохнуть... Не каждый день случается такое вот. Да и не стоит забывать, что как ни крути, а Са ещё совсем ребёнок. Да и если размышлять в корыстном ключе, то жертва протянет дольше, если о ней заботится. Иначе на такого хищника жертв не напасёшься.

Через некоторое время Са с довольным стоном и хрустом потягивается, лениво приоткрывает один глаз.

- Ох, как хорошо! - уверенно кивает Самаэль и довольно зажмуривается.

Создается впечатление, что мальчишка скорее хорошенько выспался, чем провалялся без сознания.

Кирхен умилённо улыбнулся и потянулся. Только сейчас, когда он был окончательно убеждён, что Са в порядке, немец почувствовал, до чего сам устал. Во-первых, день был эмоционально насыщенным; во-вторых, оба раза Шульдих выложился на полную, выжимая из себя максимум. Хотя нет, наверное, не максимум. Но пока он разгонится, этот старый механизм с ржавыми шестерёнками, пока вспомнить, как это - функционировать правильно...

- Да уж, - оберштурмбанфюрер похрустел шеей и поудобнее откинулся на спинку своего неизменного любимого начальского кресла. - Здорово... Давненько я так не... ну ты понял.

- Да прям уж... - смущенно фыркнул Самаэль сев на кровати и скрестив ноги по-турецки.

Выглядел Са красиво (с нашей извращенной точки зрения, разумеется). Прокушенное плечо, искусанная шея, небольшой кровоподтек на подбородке, стесанные ладошки, сбитые коленки. Загляденье просто!

- А ты милый такой...

Состояние оберштурмбанфюрера тяжело было описать. Так, наверное, чувствуют себя альпинисты, забравшиеся на вершину из мечты и надышавшиеся разреженного кислорода. Лёгкое ощущение головокружения, иллюзия опьянения, несколько смятое ощущение реальности. Он рассматривал сына из-под прикрытых век и получал настоящее какое-то извращённо-садистское удовольствие. Так мило и естественно смотрелись эти ссадины... Сразу создавалось впечатление, что милое дитя гоняло мяч с друзьями во дворе, и вот сейчас пришло к папочке, похвастаться достижениями. А папочка, грёбаный извращенец, смотрит на чуть припухшие губки мальчишки и представляет как...

Да, в общем Шульдих позволил себе представлять.

Са слегка краснеет и отчего-то резво возбуждается под взглядом отца. А ведь договаривался с самим собой дать папе передышку, это ему, Самаэлю, легко снизу, а папа - устал, скорее всего. За своим хищником нужно ухаживать, ибо больше такого в мире нет. Натягивает на бедра покрывало, как будто запах не выдает его с головой.

- Мне нравится нравиться тебе, папа...

Шульдих даже удивился тому. насколько обычные, человеческие, а оттого липковато-грязные фантазии полезли в голову. И... однозначно решил их рано или поздно воплотить. Тем более что мальчишка так мило смущается, он такой хрупкий, маленький, беззащитный... Кирхен даже облизнулся - до того такое восприятие сна было ему по вкусу.

- Разве ты можешь не нравится, малыш? - несколько захмелело улыбнулся, обнажая клыки.

- Наверное, могу, - опускает пушистые ресницы пряча взгляд. - Или нет? Главное, чтобы я нравился папочке, - жарко смотрит из-под ресниц, отчетливо краснея.

Са безумно нравится наблюдать за отцом. И нравится его взгляд, от которого мурашки по коже, словно мужчина фантазирует о чем-то.  

- Я вот что подумал, малыш...   - Шульдих задумчиво потёр переносицу, не отводя взгляда от мальчика. Всё чаще теперь Самаэль мог видеть янтарь, нежели цвет грязного льда. Всё горячее этот янтарь впивался, кажется, не только в тело дракончика, но и глубже, поддевая раскаленными крючками нервы.   - Ты ведь того... человеческой грамоте толком не учён, верно? Так в какой тебе колледж? Думаю, подтяну тебя немного в этих познаниях, потом немного в школе доучишься... Как ты на это смотришь?

- Я закончил младшую школу, - повел плечами Са и нежно улыбнулся отцу. - Но с радостью позанимаюсь с тобой. Если честно, с письмом у меня некоторые затруднения, - смутился. - Зато читаю хорошо.

- Верю. Ты у меня вообще талантливый, малыш, - улыбнулся мальчику нежно и открыто. Правда, нова таки без подтекстов не получилось. - Ну, иди сюда... - похлопал себя по колену. - Поговорим о твоём будущем, о том, как ты это видишь. А потом... Как отдохнем немного и свечереет... Можем пойти где-нибудь погулять. Или в лес на шашлыки. Знаешь, как зимой классно шашлыки жарить? А вокруг снег... Ёлки...

Перебрался на колени к мужчине, правда краснющий как рак, прижался спиной к его груди, потерся щекой об шею. И в каждом движении, взгляде, слове неосознанная, но вполне себе искренняя двусмысленность.

- Не знаю, - улыбнулся Са. - Я никогда не жарил зимой шашлыки. Здорово, наверное... - растерянно. - А о будущем... Я хочу быть человеком и жить среди людей. Но никак не могу понять разницы между мной и людьми. Ну, ведь она не только в чешуе и крыльях, верно?

- Не только, наверное, - обнял мальчишку за талию, плотнее прижимая к себе. - Тут дело в образе мышления. В том, как человек воспринимает происходящее, и том, как это воспринимает дракон. Человек, например, умеет врать. Драконы, насколько я знаю - нет. В общем, много таких вот на первый взгляд несущественных отличий. Правда, многому я бы тебе советовал не учиться. Люди - не самые хорошие создания.

- То есть, чтобы быть человеком достаточно выучить самые полезные человеческие качества? - недоумевающе.

- Не совсем... - Шульдих улыбнулся и прикрыл глаза. - Для того чтобы быть человеком нужно... - а как объяснить? как рассказать мальчику? Он и сам не мог сформулировать это коротко и понятно. - Знаешь, люди сами не совсем понимают что это - быть людьми. Я думаю, для каждого это что-то своё. Думаю, когда в школе... да и со мной... ты будешь читать книги - ты найдёшь самый правильный ответ для самого себя.

- Правда? - Са с надеждой глянул на Шульдиха. - Спасибо, что веришь в меня, папа, - накрыл руки мужчины своими, прикрыл глаза. - С тобой так уютно и хорошо...

- Правда? А я боялся, что никогда не стану хорошим отцом... У меня-то его никогда не было, - усмехнулся как-то немного грустно и гладит большими пальцами тыльные стороны ладоней Самаэля. - Потому приходится импровизировать. А у меня с этим туго. Я же солдат...

- Наверное, это тоже для каждого свое - быть хорошим отцом, - коснулся губами шеи мужчины. - Я считаю тебя хорошим отцом, - улыбнулся Са. - И знаешь, как для солдата, раз уж ты их так ограничиваешь в способностях, ты очень даже неплохо импровизируешь.

- Мы действительно несколько ограничены, - пожал плечами. - Нет, не тупые. Просто специфический образ мышления, вколоченный в нас сапогами... - Шульдих почти замурчал, улыбаясь чуть насмешливо. - Я по юности таким виктимным был...

- Да ну брось ты, пап, - Са недоверчиво прищурился. - Ни за что не поверю, - и, сам себе, противореча, добавляет. – Милым, наверное, был!

- Милым. И глупым. И очень старался стать сильнее, круче, что-то кому-то доказать... Только для того, чтобы стать таки лично чьей-то жертвой. А потом понял, что зря стараюсь. Что жить надо для себя... А потом... да много чего было. И вот я такой, какой есть, - поцеловал мальчишку за ушком. - Так, надо бы смотаться в магазин, мяса купить... Замаринуем, подождём чуток и - в лес. Как тебе такой план действий?

- Замечательный план, - довольно улыбается Самаэль. - Тогда, я сейчас оденусь и идем, - чмокнул Шу в щеку.

- Давай, малыш. А я быстро кофе выпью, деньги посчитаю... Палатку найду. Хотя пёс с ней. Палатку после найду, - поцеловал мальчика в макушку. - Хороший ты у меня, Са. Гордость папина. Молодчинка. На самом деле - это очень важно, когда не боишься сказать, что то, что тебе впаривать пытаются - не совсем то, чего тебе хочется.

- Я люблю тебя, папа, - Самаэль тепло улыбнулся и сорвался с места к сумке. - А мне заваришь чай? - нет, все-таки не любил Са чай, но кофе, как говорил Реноа, делало из мальчика вечный двигатель, а это еще выдержать нужно.

Мальчишка вытягивает из сумки джинсы и водолазку, быстро одевается.

Шульдих ставит чайник, насыпает в заварник свежий чай, себе в чашку - растворимый кофе и закуривает в ожидании. Ему сейчас очень хорошо. Хорошо и уютно. Странно, но с появлением Самаэля дом стал не просто ночлежкой, а чем-то, что действительно можно назвать домом.

Самаэль выходит на кухню и обнимает отца. Ласково трется щекой об грудь мужчины, нежно улыбается, едва ли не урчит до того ему хорошо.

Приобнимает мальчишку и смотрит в окно. Там как раз разливаются лиловые сумерки. И падает снег. Пушистыми такими хлопьями.

- Я вообще очень люблю у костра сидеть. Особенно зимой. Красиво так. Над головой звёзды, вокруг - снег, у ног - послушный и рыжий, горячий такой чертёнок - огонь. У нас это называлось полевой романтикой.

- Полевой - это потому что в поле? А если в лесу - то выходит лесная романтика? - Са спрашивает без иронии. Так карапузы спрашивают - почему небо голубое. Временами житие среди драконов сказывалось - некоторые слова просто не хотели пониматься. У драконов все как-то проще со смыслами. Вот Самаэль и спрашивал, когда чего-то не понимал.

- Ну, по сути - да. Но полевая это... ну на солдатском жаргоне это любая дикая местность... То есть всё, что не казарме - то в полевых условиях, - весело улыбнулся. - Но логика у тебя железная.

- Примитивная, да? - Са тихо рассмеялся.

- Да не сказал бы. Просто опирается на очевидные факты. Детская и непосредственная, - нежно улыбнулся и взъерошил волосы на макушке мальчишки. - Мне нравится.

- Это хорошо, что нравится, - довольно улыбнулся. - А то иначе... Ну, пришлось бы перекраивать. А мне с такой логикой уютно живется.

- Вот и здорово. И не обязательно дл меня ничего перекраивать. Я же тебе говорил, что люблю тебя вот таким, какой есть, малыш, - обнял покрепче, прижимая к себе. Как раз закипел чайник. Шульдих залил кипятком чай, кофе, размешал. - Всё, почти готово. Сейчас чуть остынет, и пойдём мясо выбирать. И овощи посвежее. От этого тоже отказываться не надо. Витамины в конце-концов.

- Хорошо, папа. Я буду, есть овощи, - кивнул Са, хитро прищурившись. - Наберусь сил и тебе не придется носиться со мной в отключке.

- Да ладно... - смущённо почесал затылок. - Мне не сложно. Просто иногда мне кажется, что иногда я перегибаю палку...

- В каком смысле перегибаешь палку? - засыпал себе в чай сахар, размешал, дует, остуживая, делает маленький глоток.

- Ну... что слишком я тебя... - прикусил губу, пытаясь подобрать слова. - Слишком тебя выматываю, слишком зверствую, что ли... Ну, то есть... - пожал плечами. - Меня долго приучали, что с любовниками надо нежнее...

- А разве ты не нежный? - удивленно вскидывает бровь. - Выматываюсь я с непривычки, папа. Вот чтобы так сильно, так ярко и так хорошо - у меня никогда не было, - несколько смущаясь. - Ты... Великолепный любовник, папа.

- Ну, если честно, то я ни разу не нежный, - весело фыркнул немец. - Но если тебе нравится, то это замечательно. Потому что... В общем, я несколько жестковат в постели.

- А я говорю нежный, - упрямо. - А в постели звер-рюга, - довольно зажмурился. - Я восхищен.

- Так тебе нравится, что я зверррюга? - усмехнулся несколько вульгарно и хищно. - Это славно. Потому что... потому что я не хочу тебе изменять. Как-то так.

- Нр-равится, - сипло выдыхает Самаэль. - А что по мне не видно и не слышно? - склоняет голову к плечу. - Пап, а... от чего зависит - хочешь изменять или нет? Это просто еще одно различие, как оказалось.

- Если чего-то недополучаешь с одним человеком - ищешь в другом. А ещё... иногда просто случается... - задумался. - Случается, что накатит что-то звериное. Смотришь и понимаешь: хочу! Вот тогда может произойти измена. Такая вот, на эмоциях, если поймал с тем, другим одну волну. Правда, это на эмоциях. Как-то так. Обидно... Я в принципе склонен к изменам. Вот таким. Эмоциональным. И в то же время - не прощаю измен.

Самаэль призадумался, попивая чай.

- Знаешь, пап, меня, конечно, грызет ревность, потому что такого замечательного тебя ни с кем делить не хочется... Но вот таким изменам я, пожалуй, благодарен. Ты не пресытишься мной, - смотрит в чашку и едва заметно, трогательно улыбается.

Шульдих замирает, так и не донеся чашку к губам. Видимо, запустился мыслительный процесс и процессор подвис.

- Не понимаю, честно говоря... Да и... не тянет меня. Пока меня никуда не тянет. И, думаю, потянет ещё не скоро.

- Так это замечательно, - счастливо улыбнулся Самаэль, с нежностью глядя на отца. - А мне в принципе никто, кроме тебя, не нужен.

- А ещё люди почти ни во что не верят. А если и верят - всё равно сомневаются, - вздыхает немец. - Но я честно постараюсь не ревновать тебя и не устраивать допросы с пристрастием...

Отчего-то очень чётко вспомнился Элох и поход Шульдиха к нему, когда немец изволил-с ревновать.

- Устраивай, пап, - Са кивнул. - Я буду совершенно искренен. В общем-то, это из меня никуда не денется, кем бы я не стал, - поводит плечом. - Я тоже сомневаюсь... Верю тебе, а все равно сомневаюсь.

- В чём сомневаешься? - склонил голову к плечу, чуть щурится.

- Что тебе нравится со мной в постели, - растерянно. - Аж настолько, что тебя никуда не тянет. Я однообразен и толком ничего не умею. Ну, может, голос у меня красивый...

- Дурак ты, мелкий. А я что, шибко оригинален? В сексе, знаешь, как в стрельбе - одно единственное ключевое движение. И как ты ни крутись, в какую зюзю не изгибайся, суть действия останется всё той же, - пожал плечами. - Так что не накручивай себя на тему однообразия. Да и если случится... что-то такое с моей стороны... То не потому, что ты не устраиваешь меня в постели, малыш.

Са непонимающе покачал головой. Маленький видно еще чтобы такие вещи понимать.

- Может когда-нибудь пойму, о чем ты говоришь, - допил чай, помыл чашку и обнял отца. - А сейчас, извини, не понимаю, что же во мне такого.

- Знаешь, когда ты это поймёшь - ты начнёшь этим пользоваться. И я рехнусь от ревности, - чмокнул в макушку. - Всё, собирайся, малыш. Пойдём в магазин.

- Драконы не умеют лгать и изменять, - отмахнулся. И тут же с интересом, пока одевается. - А если я это пойму и буду этим пользоваться, чтобы сделать тебе приятно - это будет хорошо или плохо?

- Мм... - Шульдих прикусил губу, соображая и переодеваясь параллельно. - Это... наверное, не хорошо. Потому, что... Потому что это будет как-то не по-настоящему. Когда делаешь что-то специально это похоже на игру.

- А если не специально? - уже оделся и ждет отца. - Ну, вот, например, я знаю, что тебе нравится, что я беззащитный и вообще ребенок. И мне нравится быть беззащитным и вообще ребенком. И я буду продолжать быть таким. Это выходит плохо?

- Не знаю. Наверное, так - это нормально. Главное - не стараться нарочито. Вот как-то так... - обувается, затягивает шнурки. - Честно говоря, я в этом дуб-дубом. Но мне вот так кажется.

- Ага, понятно, - довольный разрешенной загадкой кивнул Са. - Можно если у меня возникнут неразрешимые вопросы, я буду у тебя спрашивать? Ну, то есть, тебя это не будет раздражать?

- Не будет, - улыбнулся сынишке. - Только не уверен, что у меня всегда будет получаться понятно, ответить...

- Значит, я замучаю тебя дополнительными вопросами, пока не пойму, - тихо смеется Самаэль.

- Вот и ладно, - подмигнул и рванул по лестнице вниз.

- Хэ-э-эй! - возмущенно. Помчался за отцом, лихо перемахивая через перила и пролеты. - Сбежать от меня надумал? Не выйдет!

- Тоже мне... кто ж так сбегает, - уже дожидаясь внизу у парадного, закуривая. - Так никто не сбегает. Так дурачатся. Вот и я дурачусь. Иногда.

- Ну, так никто так и не догоняет, - хитро улыбается. - А тебе идет дурачиться, папа, - покивал, честно глядя Шульдиху в глаза.

- Что, правда? - приподнял бровь и недоверчиво прищурился. - Так, пошли, а то мы в магазин будет ещё полдня идти и лес придётся перенести на завтра. А кто знает, что будет с погодой. Сегодня обещали чистое небо.

- Идем-идем, - взял папу за руку и потащил к магазину. - Правда идет, папа. Ты таким милым становишься.

- А тебе не кажется, что "такой милый я" как то резонирует со "звер-рюгой"? - это вопрос скорее для себя, чтобы уяснить. Потому, что у себя в голове Шульдиху толком не удавалось совместить дурашливого щенка и матёрого охотника.

- Неа, - мотает головой. - И "нежный" не резонирует со "звер-рюгой". Ну... - прикусил губу. - Вот смотри - я ледяной дракон, да? Это характеристика общая. Что не мешает мне быть очень эмоциональным и страстным. Взаимодополнение и уравновешивание, - поднял указательный палец вверх с видом профессора за кафедрой.

- Ух, какие мы умные слова знаем, - искренне рассмеялся Шульдих. - Кажется, я понял, что ты имеешь в виду. Ладно, - уже войдя в магазин. - Ткнёшь пальцем в наиболее понравившийся кусок мяса, который мы на шашлыки пустим.

- Ткну, - уверенно, - никуда оно не денется, - облизнулся.

Если посмотреть со стороны на эту парочку - можно очень удивиться. Здоровенный блондин, с характерной арийцам внешностью и мальчонка, дышащий мужчине в пупок, с насыщенно синими волосами и голубыми, цветом похожими на лед, глазами и чрезвычайно светлой, молочной, кожей. Забавная парочка.

Шу крепко и нежно сжимает ладошку мальчишки, уверенно шествуя к мясному отделу, параллельно сгребая со стелажей всё, что почитает нужным. Ему сейчас легко и приятно. В кои-то веки ничто не тревожит, не ест душу и мозг.

Са чем может, помогает процессу закупки. Мальчику весело и легко. К тому же папа доверил выбор мяса ему. Чем не повод радоваться и гордиться?

Кажется, по сравнению с мясным отделом меркнет весь магазин. Шульдих останавливается позади мальчишки, обнимает со спины.

- Ну, малыш... Выбирай. Сколько хочешь и что захочешь.

Самаэль пробегается взглядом по ассортименту на полках. К выбору мяса он подходит со всей ответственностью.

- Вот этот, - уверенно ткнул пальцем в свиную черепашку. - Этот. И... Вот этот. Пойдет?

- Замечательно, - кивнул Шульдих и обратился к продавщице. - Слышали, что мой сын сказал? Вот это и взвесьте.

И продавщица, почему-то страшно смутившись, засуетилась, взвешивая и пробивая ценники.

- Пап, - дернул отца за рукав, заговорщицким шепотом, - а чего это она так смутилась? И вообще почему все, услышав, что я твой сын - смущаются?

- А пёс его знает, - улыбнулся Шульдих. - Некоторые - потому, что понимают, что со мной им больше ничего не светит кроме дружеских подначек и лёгкого флирта. А другие... Ну, обо мне иногда шепчутся...

- И о чем шепчутся? - с интересом.

- О том, что я мальчика усыновил для всяких там извращений... - шёпотом, еле сдерживая смех. - Дескать, Элоха убил, Рихарда уволил и захотел свежей крови так сказать.

- Экий ты кровожадный и зловещий, - едва сдерживая смех. - Так скоро окажется, что я тебя соблазнил свежей кровью и, чтобы устранить конкурентов, надоумил убить Элоха и уволить Рихарда.

- Да-да, и это скоро будет говорить. А как по мне - забавно, - пожал плечами и наклонился, чтобы чмокнуть в макушку.

Вместо макушки Са подставил губы. Смотрит на отца снизу-вверх с невинным выражением лица.

Шульдих без зазрения совести страстно и властно целует губы сына, раздвигая их языком. Бедная продавщица роняет мясо, благо уже упакованное, охает и убегает куда-то в сторону холодильникам.

Са сдавленно, сладко стонет, отвечая на поцелуй. Сжимает куртку мужчины, чтобы удержаться на ногах, потому что голова кругом идет, когда отец так целует.

Кирхен улыбается в поцелуй и отстраняется. Поднимает мясо и довольно рулит на кассу.

- Кажется, мы бедолаг с ума сведём.

- Какие они хлипенькие, - фыркает мальчик. - Хотя я их понимаю. Меня ты тоже с ума сводишь, папа.

- Да ладно тебе... - смущённо отводит взгляд в сторону. - И не хлипкие они. А просто такие отношения не считаются нормой.

- Почему? - удивленно. Это был еще один вопрос на который Самаэль не мог ответить. - Что ненормального в том, что у отца и сына такие замечательные отношения? Или в том, что нам хорошо вместе? Никак не могу понять в этом людей.

- Это очень давнее табу, так сказать. Вообще гомосексуальные отношения - это не то, что приветствуется обществом. А особенно такие. Во-первых ты ребёнок а я взрослый, а потому наши отношения не законны. Во-вторых - мы члены одной семьи, а значит - наши отношения аморальны. В-третьих мы оба мужчины, а потому наши отношения предосудительны. Вот и получается, что демонстрация чувств на людях приводит к разным недоразумениям.

- А, так вот, что значит "гомосексуальные", - деловито кивнул Самаэль. - Но по законам своей "страны" я совершеннолетний. Или это никого не волнует?

- Никого не волнует, малыш, - улыбнулся Шульдих. - По человеческим меркам ты ребёнок. И выглядишь как ребёнок, и мыслишь как ребёнок. А я, получается, тебя развращаю, порчу, а значит - готовлю опасный элемент общества.

- О-очень опасный, - рассмеялся Самаэль. - А все это незаконное нам сулит чем-то неприятным? - опасливо.

- Ну, меня могут попробовать посадить, лишить родительских прав, - пожал плечами. - В общем-то ни того не другого не выйдет, но спокойной жизни нам не дадут.

- Это несправедливо, - насупился Самаэль. - Впрочем, пусть только попробуют! Я им... Я им... - мальчишка даже решить не мог, какая из казней будет страшнее. Весь из себя такой грозный и серьезный защитник.

- Верю, - треплет по волосам, расплачиваясь на кассе и лучезарно улыбаясь кассирше. - Мы у меня грозный... Защитник. Просто не надо давать государству поводов, да и всё... Ине будет никаких проблем. В конечном итоге, ну... это как по мне... эдакая запретность придаёт некоторой пикантности нашим с тобой отношениям.

- Это как в шпионов играть? - покосился по сторонам, выискивая государство. - Проследишь, чтобы я ничего такого не делал, пап? - взял мужчину за руку.

- Да, как в шпионов, - улыбнулся и покачал головой. Когда мальчишка вёл себя так - ну совсем как маленький, он казался ещё более хрупким и милым, ещё более беззащитным, а оттого - ещё более желанным. Всё-таки въелась когда-то в подкорку немца и любовь к уставу, и приятные переживания, связанные с нарушением оного. Наверное, тем сильнее Шульдих любил закон, чем слаще было его нарушать. - Обещаю, что буду следить за тобой.

- Здорово, - счастливо улыбнулся. А потом погрозил кулаком ближайшим кустам. Видимо устрашая врагов. - Знаешь, папа, а я ведь еще долго буду выглядеть как ребенок, - задумчиво и жизнерадостно.

- А я разве имею что-нибудь против? - выйдя на улицу, немец полной грудью вдохнул свежий, морозный воздух, довольно усмехнулся, глядя в небо и закурил. - Мне нравится. Честно. Очень нравится.

- И мне нравится, - кивнул Са. - Рядом с тобой приятно быть ребенком - маленьким и беззащитным, - улыбается смущенно.

- Потому не спеши взрослеть, - довольно строго и в то же время безгранично нежно Шу посмотрел на сына. - Это должно быть осознанное добровольное решение или гармоничное, постепенное взросление. Не торопись. Поверь мне, быть взрослым - чертовски скучная работа.

- А я теперь и не тороплюсь, - покачал головой Самаэль. - Совсем не тороплюсь, - нежно улыбается Шульдиху.

- Вот и здорово, - Кирхен подхватил мальчишку и усадил себе на полечи. - А теперь - марш бросок до дома. Там - подготовка к походу - и вперёд и с песней за город, на звёзды смотреть и костёр жечь.

Самаэль счастливо смеется и трется щекой об макушку Кирхена.

- Ты чудо, папа, - довольный, как бегемот.

Немец не находит что ответить. Да и нужно ли? Просто срывается с места в сторону дома. Только командует пригнуться, когда врывается в парадное перед броском вверх по ступеням до квартиры. Уже перед дверью возвращает мальчишку на твёрдую поверхность, открывает дверь.

- А на кухне мне помогать будешь?

- Конечно, буду! - воодушевленно отзывается Са. - Ты только скажи, что делать и я все сделаю.