Искушение, гей-повесть, 10 глава. Серия: Эротические повести

Глава 10.

– Так что милорд желает в первую очередь – чтобы я принес воды для умывания… или, может быть, сначала сигару? Позвольте мне перестелить постель…

Уильям так старательно изображал вышколенного почтительного слугу, что у графа изумленно поползли вверх брови. Насладившись эффектом и больше не в силах выдержать этот серьезный тон, Уилл лукаво улыбнулся и юркнул обратно в кровать, так и не успев одеться. С разлету прижался к горячему телу графа, замер в нетерпеливых объятьях и счастливо вздохнул.

– Жестокий мальчишка, – промурлыкал Эдвард в розовое ушко и тут же прикусил соблазнительную мочку. – Ты прекрасно знаешь, чего я желаю… больше всего… и прямо сейчас…

Ах, как сладко подчиниться этому голосу и дразнящим прикосновениям – всего-то нужно повернуть голову и подставить припухшие с ночи губы, зная, что уже через миг к ним прижмутся жарким голодным поцелуем. Уилл почувствовал, как тело охватывает знакомая дрожь, как в предвкушении напрягаются мышцы, и начинает кружиться голова.

Вот уже больше недели они в прямом смысле не могли оторваться друг от друга. Уильям и помыслить не мог, что ему будет так не доставать присутствия графа, что он будет думать о милорде каждую свободную минуту, вспоминая, каким нежным и страстным его сиятельство был накануне ночью, или мечтая, чтобы господин позвал его в свои покои – за каким-нибудь поручением, конечно – но все же… урвать мимолетное касание, обещающий взгляд, быстрый поцелуй… Это было очень самонадеянно – думать, что и граф скучал по своему слуге, желал видеть его как можно чаще. Но милорд действительно по десять раз на день посылал за Уиллом или вдруг приказывал бросить все дела и седлать коней – и они неслись как на пожар в какой-нибудь неприметный лесной уголок, чтобы, едва спустившись на землю, оказаться в объятиях друг друга. Все эти дни Уилл жил как в сказке. Нельзя сказать, что граф давал ему меньше поручений – вовсе нет, правда, не все приказы Уильям успевал выполнить до конца, и виной тому была не медлительность слуги, а нетерпеливость господина.

– Запри дверь и иди ко мне!

– Но, Ваше сиятельство… Я еще не закончил чистить Ваши сапоги, когда же я…

– Плевать на сапоги! Потом прикажешь Сэму, чтобы он дочистил… Иди же ко мне…

Уилл краснел, испытывал чувство неловкости и вины перед другими слугами, на долю которых все чаще перепадала теперь еще и его работа, но все это лишь до тех пор, пока руки графа не привлекали его к себе, а губы не брали в плен его собственные.

Удивительное дело – они по несколько раз за день находили возможность хоть немного побыть вдвоем, сразу после ужина уединялись в спальне и засыпали уже почти перед самым рассветом. У Уилла постоянно саднило между ягодиц, ныли мышцы ног и спины, губы приходилось тайком мазать прозрачным оливковым маслом, чтобы они не трескались и не опухали – но при этом, и господину и слуге хотелось проводить все больше и больше времени наедине друг с другом. Уильям никогда бы не поверил, если бы кто-то сказал ему раньше, что можно так хотеть вновь и вновь уступать настойчивым ласкам, подставлять свое тело нежным рукам, сдерживать стоны и вскрики, пытаясь решить что какое чувство сильнее -  боль или удовольствие. Каждый раз почти умирать от сильных болезненных толчков внутри и, только-только отдышавшись, уже желать почувствовать это снова. Уилл не был уверен, что это хорошо, правильно, нормально – если  так сильно нравятся подобные вещи. Первое время, стоило юноше остаться наедине с собой, его начинало одолевать  множество сомнений и страхов: в голове крутились мысли о том, что теперь он «порченный» – не мужчина, а игрушка для господских забав, о том, что сделают с ним мать и дед, если узнают, и даже о том, как будут над ним насмехаться остальные слуги… Уильям старался никому не попадаться на глаза без надобности, боялся поднять взгляд на других работников, когда передавал им приказы господина, были моменты, когда он даже малодушно желал украсть из графской конюшни самую старую кобылу и тайком вернуться в деревню. Но шли дни… и ночи… Милорд был так заботлив и нежен, его поцелуи и ласки так приятны… что запутавшийся в себе юноша все меньше времени посвящал самобичеванию, предпочитая занимать свои мысли мечтами или воспоминаниями о более приятных вещах.

Эдвард, не скрывая довольной улыбки, наблюдал за вновь задремавшим Уильямом. Граф мог сколько угодно времени вот так лежать рядом – просто смотреть, как его невероятно красивый соблазнительный мальчик, утомленный недавними забавами, спит, раскинувшись на половину кровати, приоткрыв рот и чуть нахмурив лоб. Эд медленно скользил взглядом по крепкому молодому телу, невесомо лаская, вспоминая, как приятно прикасаться к теплой гладкой коже, которая тут же покрывается мурашками, выдавая возбуждение ее обладателя. Иногда, убедившись, что слуга достаточно крепко спит, Эдвард осторожно проводил пальцами по плечу или бедру Уилла, убирал со лба непослушную каштановую прядку, теребил жесткие курчавые волоски на лобке юноши. Довольно часто подобные невинные ласки заканчивались тем, что граф с силой прижимался к разгоряченному со сна телу слуги, прикусывал темный сосок, ловил губами удивленный сонный выдох – и вскоре спальня вновь наполнялась уже привычными стонами и вскриками.

Они выпивали друг друга до дна и не могли насытиться. Это волновало, будоражило мысли и кровь, заставляло улыбаться невпопад и совершать глупости. Эдвард заключал пари сам с собой на то, сколько времени продержится без своего милого мальчика – и всегда проигрывал. А когда видел, с какой радостью и плохо скрываемым предвкушением Уилл залетал в графские покои, спеша выполнить ВСЕ приказы своего господина – сердце сладко замирало, а затем пускалось вскачь. Эд даже сам себе не хотел признаваться, что никогда еще не был так счастлив, как в эти последние дни. И дело вовсе не в том, что он наконец-то получил столь долго желаемую добычу – то чувство, что заполняло всего милорда от одной только мысли о своем слуге, было не похоже на обычное удовлетворение самолюбия. Оно скорее напоминало… Но нет, об этом просто не стоило думать.

И граф действительно со всем старанием отгонял от себя мысли о том, почему одно лишь появление Уильяма рядом способно заставить его забыть обо всех деловых письмах, почему он предпочитает отложить важный визит, лишь бы провести еще несколько часов наедине со своим слугой, почему его настроение взлетает от одного лишь взгляда, брошенного на него Уиллом из-под дрожащих ресниц… Им так хорошо вместе! К чему размышлять о причинах и последствиях?

– Если мне понадобится отлучиться на пару дней… могу я надеяться, что ты будешь скучать по мне? – игриво спрашивал Эдвард, поглаживая Уилла по обнаженной спине.

– На пару дней?.. Целых два дня… Если Вас не будет так долго, я умру от тоски, – в тон господину отвечал Уильям, подставляясь под его ладонь, как ласковый котенок.

Это была игра, не более – Эд знал, что куда бы ни поехал, он возьмет Уилла с собой, но слышать, что по нему будут тосковать, было очень приятно! А Уилл надеялся, что его сиятельство шутит и никуда не собирается уезжать, во всяком случае, в ближайшее время.

Сентябрь еще радовал теплыми деньками, во двор замка можно было выбегать в одной рубахе, а сено, заготовленное на зиму для лошадей, казалось душистее и мягче. Уилл помогал Джону и Полу сметать привезенную с поля сухую траву в небольшие аккуратные стожки под навесом, и на губах юноши играла счастливая улыбка.

– Хэй, парень, ну так ты скажешь нам, наконец, кто ж та резвая девчушка, что тебя захомутала? – Пол по-дружески пихнул Уильяма в плечо, подмигнув Джону и весело загоготав.

– К-какая девчушка, ты это о чем? – Уилл от неожиданности замер, не донеся сено до своей копны, лицо юноши пошло красными пятнами.

– Ну да, ну да! Давай, строй из себя невинность! Джон, скажи ему – мы тут все уже неделю гадаем, если не поболе: кто же та красотка, перед которой ты не устоял? Ну, скажи нам-то, по-приятельски – неужто Мелисса? Или Элли? Ну, не Аннушка же!

Оба конюха заржали не хуже своих подопечных: Аннушка была крупной рыжей прачкой немногим старше тридцать лет, которая, овдовев, охотно проводила время то с одним, то с другим мужчиной, да только смельчаков находилось не так уж много. Бедный Уильям стоял ни жив ни мертв. Он понимал, что надо бы посмеяться вместе с этими олухами да перевести разговор от опасной темы – но у него словно язык прилип к гортани, а в голове осталась только одна мысль: «Знают…»

– А чего вы… Да откуда вы вообще взяли что я… что у меня… – еще можно было попробовать перевести все в шутку, убедить приятелей, что они ошиблись. А может они просто подтрунивают над ним?

– Эх, святая простота! Да ты в зеркало-то смотрелся в эти дни, али нет?! У тебя же на физиономии все написано! Вон, поглядите на него – глаза, что у кота по весне, и мыслями ты где-то за облаками, а уж ухмыляешься – будто девка на выданье! Ну же, не томи, кто она, а?

Теперь с лица Уильяма совсем сошли все краски. Больше всего юноше хотелось провалиться сквозь землю или чтобы небеса разверзлись и поглотили его, лишь бы не пришлось изворачиваться и отвечать что-то приставшим как репей друзьям.

Не иначе Господь услышал молитвы Уилла: пока парень открывал и закрывал рот, не зная, как выпутаться из свалившейся на него беды, во дворе замка послышался перестук копыт, а затем звонкий властный окрик:

– Эй, бездельники! Поводья примите!

Трое работников, побросав вилы, выскочили из конюшни, и Уильям, узнав графа Гарри, бросился к гостю, схватив под уздцы разгоряченного серого в яблоках скакуна.

– Добрый день, Ваша светлость! Милорду доложить о Вашем визите? – Уилл старался выглядеть спокойным и говорить со всей учтивостью, но про себя молился лишь о том, чтобы граф избавил его от неприятного разговора.

Узнав любимого слугу своего друга, Гарри ласково улыбнулся и потрепал юношу по щеке.

– Докладывать не надо, пусть будет сюрприз. Проводи меня к нему!

Передав поводья подбежавшему следом Джону, Уилл с облегчением последовал за гостем в замок. Следовало найти укромный уголок и все хорошенько обдумать: если по замку поползли слухи о том, что у него завелась подружка, нужно было как можно скорее придумать, как отвечать на вопросы других слуг и как не выдать случайно их с графом любовной связи.

– Что это ты такой невеселый? Уже попал в немилость? Или… – граф вдруг ахнул, округлив глаза, и остановил Уилла прямо посреди широкого коридора, схватив за руку. – Не может быть! Только не говори мне, что вы до сих пор не…

Да что же за несчастный сегодня день! Все как сговорились довести беднягу Уильяма до сердечного приступа. От таких откровенных предположений сиятельного гостя юноша густо покраснел и опустил голову, чтобы скрыть свое смущение и досаду. Но граф Гарри истолковал этот жест по-своему.

– О! Я вижу, что у вас все же получилось! Ну, что ж, я безумно рад за своего приятеля! Судя по тому, как яростно он тебя добивался, ваши отношения вполне способны вырасти в нечто большее, чем обычная интрижка господина и слуги… Но, дружочек, отчего же ты не рад? Что этот самовлюбленный красавец делает не так?

Уилл и не заметил, как граф Освальдский ненавязчиво утянул его в находящуюся рядом небольшую комнату. Скорее всего, она была некогда учебным классом: на стене висела большая грифельная доска, а массивный письменный стол был больше чем наполовину завален книгами и листами бумаги. Усадив совсем растерявшегося слугу на деревянный табурет, стоящий тут же, у стены, Гарри расположился напротив, в единственном кресле, выжидающе глядя на Уильяма.

– Рассказывай, любезный, все как есть. Я, видишь ли, знаю твоего господина с детства, обо всех его недостатках и слабостях осведомлен не понаслышке, может статься, и дам тебе какой-нибудь дельный совет,   чтобы и ему было хорошо, и тебе приятно. Ну, так что у вас стряслось?

Граф – не друзья-конюхи, его просто так не отошьешь и вилами не огреешь, чтобы не лез, куда не просят. Уильям вздохнул и принялся подбирать слова, чтобы и угодить его сиятельству, и не выболтать лишнего.

– Ну так… Ох, Ваше сиятельство… Да все хорошо, правда. Не знаю, что уж Вам почудилось… Граф… то есть, его милость очень добр со мной, и я… он… мы…

– Так, все же «мы»! С этого и надо было начинать! Кстати, давно?

– А? Что давно… В смысле… Ну… – старый табурет нещадно скрипел под ерзающим Уиллом, который не знал, куда себя деть от столь откровенных вопросов гостя. – Уже больше недели, Ваша Светлость…

– Эдвард все же не упустил своего! – довольно рассмеялся Гарри, потирая ладони. – Скажи-ка мне как на духу – ты доволен тем, что происходит у вас с господином графом, когда вы… ну, ты понимаешь – остаетесь с ним наедине? Тебе нравится то, что он делает с тобой? Или ты всего лишь терпишь, из благодарности или еще каких-то целей, возможно даже корыстных?

Уилл, который от первой части расспросов, ставших еще более откровенными,   чуть не сполз со стула, намереваясь сбежать под любым предлогом, вздрогнул – услышав, каким строгим стал тон графа. До сего момента Уильям и помыслить не мог, что его могут счесть этаким интриганом, устраивающим свою жизнь через господскую постель. Юноша почувствовал одновременно и обиду, и страх: а что если граф Гарри выскажет ту же мысль своему доброму другу – его, Уилла, хозяину?! Следовало немедленно развеять подозрения гостя, и тут уж было не до жеманства.

– Нет, Ваше сиятельство, я не преследую никаких целей. И… смею заметить, милорд граф сам настаивал… я и не просил, и не собирался… – Уильям сглотнул, поняв, что снова принимается мямлить и оправдываться. – Мне нравится все, что мой господин изволит делать со мной. Я… счастлив с ним…

Последняя фраза прозвучала неожиданно жалобно. В комнате воцарилась пауза, во время которой Гарри пристально смотрел на слугу, а Уилл, совсем расстроился, решив, что все же наговорил не того, что от него хотели услышать, почувствовал себя совершенно несчастным.

– Ну, хорошо… Предположим, я тебе верю, – задумчиво изрек граф Освальдский. – У тебя взгляд вполне честного малого, да и Эдвард редко ошибается в людях… Хотя, надо заметить, до этих пор он не терял голову...

Гость неожиданно тепло улыбнулся, показав очаровательные ямочки на щеках.

– Ты счастливчик! Знал бы ты, сколько молодых весьма состоятельных и знатных господ во всем королевстве мечтают быть на твоем месте! Но, скажи на милость, что же тебя все-таки тревожит?! Отчего такая кислая физиономия, и такой несчастный взгляд?

Уилл обреченно понял, что придется рассказать о своих страхах, иначе не в меру общительный граф от него не отвяжется.

– Ваша светлость… мне так неловко, что вы тратите на меня свое время… Это такие пустяки… – последняя попытка избежать признаний также не удалась: Гарри лишь выжидающе поднял одну бровь, олицетворяя собой живейший интерес к излагаемому вопросу.

Уиллу пришлось сдаться и выложить все, как есть.

– Я боюсь, что все узнают… Господин граф не слишком сдержан... а меня уже начали спрашивать, с кем я провожу время наедине, отчего у меня такой… довольный вид и…

Уилл еще долго бы подбирал слова, чтобы попытаться объяснить все свои страхи, но гость неожиданно расхохотался, махнув слуге рукой, что он может больше не продолжать.

Отсмеявшись, граф Гарри покачал головой и удивлено развел руками.

– Вот уж не знал, что кто-то заставит моего друга быть настолько несдержанным, что даже его слуги начнут замечать неладное! Ну, ничего. Не волнуйся, дружок, я поговорю с Эдвардом, и он придумает, как оградить себя и тебя от досужих толков. А на расспросы любопытных ты всегда можешь сказать, что твоя дама сердца слишком скромна, чтобы ты трепал ее имя, и ты скорее откусишь себе язык, чем выдашь ее! Не думаю, что их это удовлетворит, но излишний пыл остудит.

Все еще посмеиваясь, граф подмигнул благодарно внимающему его советам Уиллу и направился прочь из комнаты, кивком приказав слуге отвести его к его хозяину.

Как оказалось, граф Шеффилдский уже потерял всякое терпение, дожидаясь гостя, прибытие которого видел из окна своего кабинета. А уж о том, куда запропастился Уильям, Эдвард даже боялся думать, чтобы не выдать ненароком при Гарри своей ревности. Однако, когда эти двое – сияющий граф Освальдский и смущенный и растерянный Уилл – одновременно появились в дверях кабинета, всякое благоразумие выветрилось из головы Эда в мгновение ока.

– Я искренне надеюсь, что вы в состоянии объяснить, что вас так задержало по пути от конюшни до моего кабинета?! В то, что ты, Гарри, заблудился в моем замке, я не поверю – можешь не трудиться! И чем же таким интересным занял тебя мой слуга, что я жду вас уже двадцать минут?!

Уильям застыл посреди кабинета, открыв рот от изумления. Таким взбешенным он видел своего хозяина, пожалуй, впервые – а главное, юноша совершенно не понимал, в чем его вина? А вот на гостя разъяренный граф Шеффилдский не произвел ровным счетом никакого впечатления. Граф Гарри подошел к другу, похлопал его по руке и, как ни в чем не бывало, сообщил спокойным тоном:

– Я тоже рад тебя видеть, мой дорогой! А твой очаровательный слуга, действительно, занял меня очень познавательной беседой. Уильям, будь добр, распорядись, чтобы Бетти приготовила нам легкий ужин. И никаких эклеров! Я слежу за фигурой. Ах, да, и мясо пусть выберет не жирное, а лучше пусть запечет куропаток, у нее это чудно получается!

Уилл понял, что его настойчиво выпроваживают, поклонился, стараясь не смотреть на мрачного, как грозовая туча, господина и выскользнул за дверь. В жаркой просторной кухне добросердечная Бетти налила юноше немого подогретого вина с корицей и позволила устроиться в неприметном уголке, за мешками с мукой.

– Замотали тебя господа-то, как я погляжу. Лица на тебе нет, и под глазами, вон, круги. Посиди, отдохни, чай, наши здоровяки в конюшне и без тебя управятся.

Уилл благодарно принял теплую кружку с вином и горячий пирожок с яблоками и уселся на белые от мучной пыли доски. У несчастного юноши и правда голова шла кругом от всех свалившихся на него сегодня разговоров. Граф Гарри нравился Уильяму, хотя довольно часто этот молодой аристократ вгонял бесхитростного слугу в краску своими откровенными вопросами и высказываниями. Уилл чувствовал, что между двумя господами существует крепкая дружеская связь, и что графу Освальдскому можно доверять – он никогда не сделает что-либо, что может навредить хозяину Уильяма. Мысль о том, что он беспокоится за своего господина, заставила юношу вздрогнуть и покраснеть. Положительно, граф Эдвард стал занимать в его жизни слишком много места. Неужели это так заметно, что не прошло мимо даже таких толстокожих увальней, как Джон и Пол?!

«Я должен как-то совладать со своими чувствами! Негоже постоянно думать о своем господине, и уж точно нельзя, чтобы об этом догадалась хоть одна живая душа! Эх, и в кого я такой уродился – вечно все на лице написано, все мысли и желания…»

Поразмыслив о том, что скрывать свои эмоции не умеет, и даже пытаться не станет – пустая затея – Уильям пришел к неутешительному выводу: видать и вправду придется ему выкручиваться и врать о несуществующей тайной подружке. Да только надолго ли спасет его такое вранье… А вот как прижмут его любопытные дружки всех молодух, которые есть в замке, да порасспросят, да узнают, что ни одну из них Уильям по ночам на конюшню не звал и даже не смотрел в их сторону? Что он тогда врать будет?!

Подобные мысли чуть было не довели Уилла до настоящего уныния, но тут Бетти окликнула его, велев сервировать господам ужин, и привычные дела отвлекли слугу от невеселых размышлений о своей нелегкой судьбе.

Приглашение к ужину вызвало у обоих милордов неподдельное воодушевление. Уилл с облегчением заметил, что его хозяин снова весел и пребывает в добродушном настроении, но все же он не был готов к тому, что господин, пропустив гостя вперед, придержит слугу за локоть, улучив минутку остаться наедине. У юноши захватило дух, когда милорд резко прижал его к себе, нетерпеливо целуя.

– Прости, что накричал… – торопливый шепот в раскрытые губы посылал дрожь по всему телу, заставляя мысли путаться, но Уилл все же успел с удивлением осознать, что происходит нечто невероятное: господин просит прощения у слуги?!

– Что Вы, Ваше сиятельство… не зачем просить у меня прощения… Вы не должны… – пролепетал юноша, все же розовея от удовольствия и смущения.

– Ах, ты такой милый, когда улыбаешься вот так, слегка смущаясь! – ладони графа опасно переместились пониже поясницы, заставляя Уилла тихо ахнуть, невольно косясь на неплотно прикрытую дверь. – Уильям, Уильям… Ты даже сам не понимаешь, какое удовольствие мне доставляет просить у тебя прощения… Мы обсудим это… сегодня ночью… Как и остальное, о чем мне поведал Гарри. Ничего не бойся, я смогу уберечь тебя от любых расспросов.

Подгоняемый ласковым шлепком, розовый от смущения и слегка пьяный от поцелуев, Уилл проследовал за господином в столовую, где уже преувеличенно скучал граф Гарри. Предчувствуя, на какие откровенные темы у двух милордов сейчас завяжется дружеская перепалка, Уильям, не желая краснеть от стыда, поспешил ретироваться на кухню за горячими блюдами.

…– Ох, этот виконт Роберт еще тот проказник! Если ты думаешь, мой милый, что он успокоился, получив от тебя отворот-поворот, ты глубоко ошибаешься! За эту неделю я получил от него пять – ПЯТЬ – писем. Он умоляет, требует, «нижайше надеется» и все в таком духе. Признаться, мне даже импонирует его настойчивость… Но – увы, знаю, что он надоел бы тебе уже через пару ночей. Только уж не обессудь, я пообещал ему замолвить перед тобой словечко на предстоящий лондонский сезон: молодой агрессор пообещал повеситься перед моим особняком на шелковом шарфе, если я вас с ним не помирю…

Уилл замер, пытаясь унять вдруг пустившееся вскачь сердце. Он сразу понял, о каком виконте идет речь, и теперь до дрожи в подгибающихся коленях боялся услышать благоприятный ответ своего господина.

– Пусть идет к черту! И прихватит с собой тебя – мерзкий ты сводник! Я, кстати, все еще зол на тебя за ту выходку на пикнике – как ты мог оставить меня с этим…этим… Да он хуже пиявки! Я уже подумывал спасаться от него вплавь! И не смей даже пытаться помирить нас в Лондоне! Вот увидишь, это кончится в лучшем случае скандалом, в худшем – дуэлью. Потренируемся завтра на рапирах перед обедом? Ты же останешься здесь на пару дней?

Теперь Уильям безуспешно пытался сдержать рвущуюся с губ счастливую улыбку. Его руки чуть дрожали, когда он наливал вино в бокал милорда – граф Эдвард заметил это и вопросительно поднял бровь, невзначай погладив слугу по бедру, чем прибавил к дрожащим рукам последнего еще и жаркий румянец.

– Прекрати лапать слуг в моем присутствии! – расхохотался не в меру проницательный Гарри. – Это нечестно! В следующий раз я привезу своего Анри! Кстати, о Лондоне. Тебя уже завалили приглашениями? С кого думаешь начать? И не смей мне говорить, что еще не читал ни одного письма! Хотя, с тебя станется – именно поэтому тебе просто необходим расторопный компаньон!

Граф Шеффилдский преувеличенно тоскливо вздохнул, не отрывая откровенно ласкающего взгляда от фигуры своего красного как рак слуги. Уилл во все уши слушал господские разговоры, пытаясь понять, куда дует ветер, и не собирается ли его милорд в долгую отлучку из родного замка… без своего любимого слуги.

– Ах, Гарри, я согласен сделать тебя своим компаньоном – только, умоляю, разберись с этими невозможными конвертами, депешами, официальными посланиями, от которых весь мой кабинет пропах французскими духами! Право же, мне совершенно все равно, с кого начать эту в высшей степени бесполезную затею! Доверяюсь тебе целиком и полностью! Ты составишь мне список посещений, и я буду исправно следовать ему… а в остальное время, думаю, у меня будут дела поинтереснее…

Не выдержав искушения, Эд все же поймал Уильяма за руку и усадил себе на колени, не обращая внимания на возмущенный писк и полные ужаса взгляды, которые юноша бросал на веселящегося рядом графа Гарри. Прижав слугу к себе покрепче, Эдвард дразняще провел пальцами по его щеке, спустившись к открытой в вырезе рубахи шее, а затем, воспользовавшись замешательством Уилла, быстро прижался к его губам нежным поцелуем.

Уильям чувствовал себя где-то между небом и землей: он таял от внимания и неприкрытого желания своего господина и в то же время боялся, что его не возьмут в этот страшный Лондон, оставив здесь, одинокого и несчастного.

– Как это «бесполезную»?! Ты не забыл, мой дорогой, что в этом году истекает срок, указанный в завещании?   Как бы ты не относился к дурочкам из высшего света, в этом сезоне ты обязан выбрать себе жену – нравится тебе это или нет!..

Граф Гарри что-то еще беззаботно говорил, но Уильям не слышал больше ни одного слова. Как только до него в полной мере дошла истинная цель предстоящего визита его господина в Лондон, юноша оглох, окаменел и, кажется, почти умер. Не чувствуя больше не только дрожи возбуждения, но даже и самих прикосновений милорда, почему-то не в силах сделать полноценный выдох, Уилл осторожно отстранился от своего хозяина, стараясь не смотреть в удивленные глаза, и настойчиво выбрался из ласковых объятий. Ему было необходимо как можно быстрее уйти – убежать, из этой комнаты, из замка, а лучше всего – совсем из этой жизни… в которой скоро больше не будет нежных прикосновений и заботливых взглядов, жарких объятий и кружащих голову поцелуев… Вернее, они будут… но не для него, а для его новой хозяйки. «Идиот… какой же я идиот…» – горло вдруг сдавил спазм, Уильям краем сознания отметил, что должен найти повод для столь поспешного ухода из столовой, но ноги уже несли его к выходу. Оказавшись в пустом коридоре замка, юноша бросился прочь, не разбирая дороги, ничего не видя из-за катившихся градом горьких слез.

…– Гарри… ну кто тебя тянул за язык?!

– Ну, дорогой, он все равно должен был узнать, и лучше, если вы с ним уладите это дело до твоего отъезда в Лондон. Малыш Уильям должен понимать, что какие бы теплые чувства не питал к нему его господин, они не стоят наследства графов Шеффилдских…