Сексуальная революция физики плазмы. Глава Сексуальные истории

соавторство с Кристиной Паркер

1

Вечерние тени вползи в арочные окна коттеджа стоявшего на берегу небольшого озерца, где белым прочерком в зеркале воды виднелась пара лебедей и стригуще звенели колокольчики звона неба последних дней лета.

Двое молодых, или не очень, людей вели беседу в отделанной карельской березой комнате за круглым столом, на котором матово светил кристалл монитора компьютера.

Пили коктейль и водку. Курили табак. Смотрели в открытые окна на лебедей. Смотрели в монитор на неведомость хаотичных картин процессорного творчества и таблоиды биржевых курсов. Лето подходило к концу. Осень маячила летящими паутинками. Жизнь двигалась своими секретными толчками и продолжалась этим неменяемым прямым действием втягивания будущего в прошлое.

В стороне от коттеджа шелестяще пронеслась лавина скоростного поезда, разбросав вокруг веер стремительности, и скрылась за поворотом горизонта, вернув пейзаж пригородного покоя к исходной безмятежности.

Кошка мягко впрыгнула на тектоническую плиту гранитного камина и, сузив прицел глаз, смотрела на собеседников взглядом несостоявшейся львицы, меланхолично оттеняя себя глазами купированной ярости упакованной в мягкую облачность пушистой сытой истомы.

— Любая действительность всегда рассматривается под углом текущего момента и не может быть самостоятельной величиной, рассматриваемой как полная реальность. Поэтому нельзя с уверенностью судить ни о чём, пока это не произошло, то есть не ушло в прошлое.

Слегка небритый блондин откинулся в кресле и взял бокал с коктейлем, запотевши стынущего матовостью темного стекла. Добавил, невозмутимо глядя на собеседника:

— К сожалению, так всегда и происходит. В теории одно, в реальности другое, а в действительности – третье.

Собеседник задумчиво смотрел на блондина. Сказал:

— Я вас понимаю. Вы сами хотите с ней встретиться. Она ни о чём вас не просила. Вы и ваши вопросы ей не нужны но, поскольку дама достаточно вежливо относится к профессии писателя и вашему интересу к её работам, она согласилась на это… кгм… рандеву. В реальности, как вы имеете в виду. – Улыбнулся и добавил: – С уходом в прошлое.

Блондин закурил сигарету и сквозь дым пристально посмотрел на собеседника. Поинтересовался:

— А при чем здесь вы?

— Я представитель. Собственно, я никто. Тем легче вам будет с ней общаться. Она не уверена, когда остается полностью одна. Хотя именно в одиночестве и создает то, что вас так интересует. Я в какой–то степени иногда ей помогаю информацией, хотя сомневаюсь, что эта помощь существенна.

— Меня интересуют её репортажи о  психике женщины в состоянии постоянного стресса, насколько видится мне, и что получается на выходе этого стресса. У меня впечатление, что она какой–то агент типа 007, или что–то подобное. Очень похоже, судя по её рассуждениям в сети и судя по её рассказам. — Посмотрел на представителя. Негромко сказал: — А вы не боитесь, что её представляете? Вы не боитесь впутаться в нехорошую историю? Она пишет о психологии людей, которые заняты весьма высокотехнологичной работой. Мне думается, чем–то типа программы матрицы сознания, чем Пентагон занимается уже три поколения. Мы все знаем, я имею в виду журналисты, что наступил виртуальный век, и что всё реальное уходит буквально на глазах в чистый вирт…  — Помолчал. Добавил: — И он, этот вирт, очень жестко управляет реальностью, в которой остались так сказать неизбранные.

— Неизбранные это вы? – спросил представитель.

— Нет, неизбранные это те, кто ещё делит действительность на материю и сознание. Таких большинство. Но ваша… Ваша коллега, которую вы представляете, пишет любопытные вещи, которые несовместимы ни с какими научными теориями но, тем не менее, убедительны. По крайней мере, для меня. Мы с ней переписываемся почтой, но… Мне хотелось бы услышать, что она, в самом деле, думает так, как пишет.

— Хорошо, вы с ней встретитесь, – сказал представитель. Взял бокал. Посмотрел сквозь него на монитор. Добавил:

— Я поэтому и пришел.

01 танго тьмы

Изящная дама тонкой талией и прицельным  бюстом вела партнера по карнизу острой грани его желания, обжигая пылающей близостью темноты души, светящейся в прицеле глаз.

Замок сиял мягким светом мерцающих свеч.

Ну как? – спросила она, мягко улыбаясь. – Тебе нравится?

Я ещё не разобрался до конца, – ответил партнер.

Мне кажется, что ты меня обожаешь! – переливчато прозвучал шелест смеха.

Не знаю, иногда я готов тебя убить.

А я всё равно люблю, люблю, люблю, люблю... Ты мне нравишься ещё больше, когда мечтаешь о том, как расправишься со мной. Да! – смешливо и бесстрашно смотрела ему в глаза.

Шуршащим шлейфом шевельнулся шелковый шорох  шхуны любви, плывущей мгновением вечности, стоящей на месте.

Не знаю, я не уверен, что знаю какой буду сам через мгновение.

Я тоже не знаю, какова стану я! Ты не одинок в переменчивости.

Да?

Да.

Интересно, мне казалось, я никогда не буду танцевать с тобой танго в таком месте.

Тебе не нравится?

Да нет, здесь очаровательно.   Даже не ожидал.

Все боятся этого зала и этого замка. Думают, что он последнее пристанище. Нет, это не так. Теперь ты понял?

Я понял, что люблю тебя.

Милый, милый, милый… Я знаю, знаю… Я знаю, что ты меня любишь, поэтому ты делаешь всё, что хочешь. А я только улыбаюсь… )))

А мне иногда не до смеха. Это тебе всегда весело.

Я такая есть. Ты меня не выбирал.

Да уж…

Моя сестра тебе понравится тоже.

Не уверен.

Все её боятся почему–то. Не понимаю, почему. Меня нужно бояться! Но все боятся сестру… Я постоянно танцую танго на сцене, которую видят все. Сестра не выходит из зеркала никогда. Почти никогда. А все её боятся.

Не упрощай. Я не боюсь.

Я знаю. Поэтому и люблю тебя. Но я ревную… Я ревную, хотя такое со мной никогда не происходит. Я не хочу тебя отдавать даже на миг, даже на крошечный миг, которого в самом деле нет. Поцелуй меня…

Я целую тебя, сколько помню себя.

А мне всегда мало! Мне всегда мало твоих поцелуев! Ты же понимаешь, что я женщина. Я не могу без постоянного внимания!

Думаю, его тебе хватало.

Да, но ты всегда намекал на встречу с сестрой. Я всё понимала! Я даже понимала, что тебе самому не ясно, насколько важен взгляд сестры. Я без неё ничто. Впрочем, как и она без меня.

Вы та ещё парочка. Я это сразу заметил, как только понял, что к чему.

А что к чему?

Как тебе сказать. Ты хороша, слов нет…

Ну?

Но без сестры ты теряешь смысл… И сейчас мой танец с тобой прекрасен тем, что его видит твоя сестра и заплетает косу, мечтая тебя заменить. Ты же это хорошо знаешь. И я знаю, что ты знаешь, что я всё знаю. Поэтому и любишь меня.

Возможно, ты прав. Но я не могу тебе предложить любовь втроем. Сестра не согласится. Я то не против. Я как ты. Мы одной крови.

Да, милая, мы с тобой одной крови. Поэтому танго втроем нам ни к чему.

2

Кошка с грацией убийцы изящно соскользнула с камина и исчезла в глубине комнаты, плотно оставив ауру кошачьей собранности в точке покоя.

Блондин предположительно проговорил, глядя на представителя:

— Она русская?

— А это имеет значение?

— Да нет, конечно. Это значения не имеет. Имеет значение, какой язык ей родной.

— Русский.

— Я это и хотел узнать. Мне очень интересны её рассуждения относительно опиумного следа идущего через кавказский меловой круг, где Афганистан повязан с Европой.

— Вы про осетинскую войну?

— Не только. Я про сербскую мафию, которая выбивает косовских наркодилеров и которой мешает Брюссель, купленный Афганистаном.

02 оргии адриатических нимфоманок

Яркая вспышка на солнце вывела из строя всю высокочувствительную аппаратуру, установленную в горах Таджикистана и обслуживающую через спутники российский космический центр контроля околоземного пространства, находящийся глубоко под землей в районе Москвы, соединенный с мегаполисом линией метро.

— Чёрт, —  сказал дежурный полковник, —  что–то зависло опять. Исчезла моноблочная головка в момент изменения орбиты. —  Посмотрел на генерала. Спросил: — При вас такое было?

— Нет, — ответил тот. Нахмурился. Проскрипел, задумчиво закуривая сигарету: — Это не совсем есть хорошо, что моноблок в режиме работы импульса, потерял управление. Такого ещё не было. Самостоятельно он может вырулить куда угодно. Это предусмотрено. Внештатная автономия управления. Он может вообще целеопределиться, если включится режим автономного пуска. А эти параметры управляются только бортовым процессором, программирование которого неизвестно никому – уровень режима секретности номер один. Я звоню главкому.

На лазурном побережье Монтенегро, в Адриатическом кумаре Черногории, отдыхали турецкие безработные, сдав в аренду женам свои дома в Стамбуле, продав очередную партию гашиша и опиума из Афганистана, переправленную через посредничество грузинских пограничников и албанских патрулей в благодатную, цветущую майскими розами Европу. Деньги были. Но их, как всегда, не хватало.

— Посльюшай, — сказал бородатый турок своему коллеге, — надо  их всех, этих убльюдошных эвропейцев посадить на опий. Они созрели. Пора.

— Посадим, — ответил лысый бородатый наркодилер и выстрелил из револьвера в пролетающего альбатроса. Тот увернулся и умчался в сторону расползающегося моря.

— Сэр, у нас сильная проблема с увеличением поставок афганской наркотерапии в Королевство. Англичане скоро перестанут пить виски, а начнут курить героин. Потом колоть героин. А потом легализуют его.

— Переживём, — ответил премьер-министр, думая о загруженном кальяне, стоящем под столом. — Если нужно, легализуем.

— Это ничего, —  ответил генералу Главнокомандующий. —  Ты не переживай, Глаз в Киргизии закрылся по расчётным параметрам. Да не только он закрылся, и американцы тоже ослепли. В действие вступил план «Меркурий». Наша станция наконец-то долетела до Солнца. Это фотонный удар по приемным матрицам, который отрабатывали десять лет.

— Я догадался, — ответил генерал. — Но хотел слышать подтверждение.

— Вы его только что услышали.

— Никогда не трахайся с неграми. Поняла?

— Почему?

— После черного члена, ты уже не привыкнешь к белому.

— Я ещё не пробовала. А что за члены у них?

— Тебе не стоит знать. А теперь, милая, давай считать, что у нас в остатке.

— В остатке семьсот кораблей.

— Да, гашиш ещё есть. Не хватает презервативов с первентином. Не пробовала?

— Один раз. Больше боюсь. Клиент меня трахал двадцать минут за сто евро, а потом я потратила пятьсот на ресторан, снимая кобелей.

— То–то же. Траву кури, от неё только мыслей меньше. А секс–

приправу оставь дурам в подарок к похоронам.

Моноблок всё–таки изловчился и вертикально, с первой космической скоростью, ударил по мегаполису.

Веселье длилось недолго. Чайки улетели на север.

Тяжелая болванка эквивалентом пятьдесят мегатонн разорвалась над городом на высоте трёхсот метров. В радиусе двухсот километров упали все дома. В радиусе тысячи перестало работать электронное оборудование, и сгорела электропроводка, создав массовые пожары. Система раннего предупреждения никого не предупредила ослепленная «вспышкой на Солнце».

— Сильней, сильней, — стонала белокурая красотка под упругими толчками черного члена черного негра. Негр старался, и дама была удовлетворена в достаточной мере, чтобы удовлетворился негр.

Закурили. Выпили по коктейлю. Он лежал, она сидела. В окно светили огни галогеновых дорожных слонов. Монтенегро жил своей, неведомой посторонним жизнью. В заповедных каньонах форель говорила на черногорском языке и упрашивала не неволить её. Но её неволили, жарили и подавали к столу в изысканных маленьких ресторанчиках, разбросанных вдоль всего Адриатического побережья бывшей Югославии. Председатели Гаагского трибунала любили поедать эту форель. И поедали, закусывая югославскими генералами, подсудными в геноциде ислама, ставшего в той таинственной стране в один ряд угнетенных, вместе с ненавистными исламу иудеями. Магометане, иудеи, христиане, но не негры, боготворили каждый своё божество. Негры боготворили свои члены, которые давали им возможность заработать в порнофильмах, потом вообще в киноиндустрии, затем в шоу–бизнесе, в религии, политике, и большой политике, после принятия присяги черномазым представителем большинства выборщиков, несущих тем самым своим выбором в мир смуту, неведомую ранее при правлении ястребов, понимавших что, желая мира, следует готовиться к войне, коий принцип никто не отменял, и отменить не мог, а желая так называемого добра и демократии, называемого добром и демократией либералами, волокущими человечество к Суду Всевышнего, на самом деле являешь возможность пришествия того, никто не знает чего, и называемое умным словечком парадигма. Вот парадигма и пришла. Не маленькая – пятьдесят мегатонн.

— Ты слышала, что война началась? — спросил черный у белой.

— Нас не коснется, мы заповедник. — Шуршаво повела ногами под простыню. Попросила: — Возьми меня ещё раз. Негр взялся.

Дразнящие брызги морской волны выволакивали чувство независимой юности, валяющейся в неге своего незнания действительности. Дельфины парами и по одному сновали туда–сюда, словно маршрутные такси океанических теплокровных млекопитающих, живущих своим счастьем пребывания в родной стихии и атакуя от нечего делать холоднокровных акул, избегавших жизнерадостных китообразных как черти дымовой завесы из ладана. Адриатика гуляла курортный сезон. Мулаты курили гашиш. Скандинавы пили водку. Англичане готовили зонты от солнца. Негры рвали презервативы, проникая внутрь адриатических проституток. Самый главный либеральный негр вспомнил Ку–клукс–клан и лихорадочно перематывал ассоциативные решения в голове в поиске нужного под воздействием новоявленной парадигмы, поедающей инфраструктуру вверенного ему хозяйства.

На вершине Эвереста пространство просматривалось на расстояние в тысячи километров. Двое стояли на самой высокой вершине мира, толчками прогоняя густую кровь по венам, теряя сознание от кислородного голодания, но взлетая душой ввысь настолько, что оттуда уже вернуться было невозможно. Кто бывал на подобных вершинах, знает это.

— Посмотри, – сказал один. – По–моему я вижу Монтенегро. И мне кажется, мою жену имеет негр.

— Когда кажется, нужно перекреститься, а для этого принять христианство.

— Я уже принял. Транквилизатор. Десять лет назад. Пробовал сменить веру – не получается. Ещё креста мне не хватало. Да пусть имеет, мне отсюда не жалко. Что поползем вниз? Вверх больше некуда.

— Жаль, что некуда. Да, теперь обратно в дерьмо. Я даю сигнал на спутник.

В Московском Кремле справляли панихиду по демократии. На десятой годовщине правления президента, государство сменило политический статус и стало монархией. Чего ждали немногие мудрецы, чудом сохранившиеся в бескрайних российских пучинах благодаря отсутствию меркантильной составляющей, как и положено у настоящих дураков только которые и есть святые. Романовых в цари не взяли. Царствовать принялась другая фамилия, несколько более известная современному истеблишменту, чем древние и замусоленные бесчисленными статьями–исследованиями многострадальные Романовы. Парадигма была очень кстати для такого сложного политического хода исторического автопилота неуправляемой России. Что было предусмотрено прошедшим глобальным мировым кризисом, сломавшим все стереотипы предсказуемости прикормленных политологов, не желающих уменьшения зарплаты. Неопределяемая парадигма не могла прискакать из Афганистана, Пакистана, Ирана, Индии или Китая. На инопланетное вторжение тоже никто предположительно не усугубился. АПЛ Евросоюза и кое-кого ещё, дежурившие в районах приближенных к Большой Российской Медведице, выплюнули свои твёрдотопливные ответы, и те помчались к своим целям, управляемые законами баллистики. Их уже ждали.

Самолет с Царем всея Руси взлетел высоко в голубое, самостийное небо, сопровождаемый ракетоносцами с ядерными ракетами на борту. Главный Воевода был рядом. Глубоко внизу остались дожидаться подлёта крылатых парадигм граждане России, их жены, их дети, их коты и собаки. Ласково светило солнце Родины.

Негр в Монтенегро трахал уже четвертый раз в течение часа жену альпиниста, которая выла как побитая собака, вцепившись  своими лакированными когтями в черную кожу черного любовника словно кошка, оргазмирующая в темной комнате, в которой её не было.

Альпинист зорко спускался со склонов Эвереста.

— Ну что, всё о’кей? – спросила его в спутниковый телефон Абракадабра, которая контролировала всё.

— Не знаю, тебе видней, – ответил тот, уныло глядя в пучину спуска.

Полки оловянных солдатиков двигались сквозь радиоактивные развалины, движимые чувством долга, чувством чести, чувством патриотизма, любви к Родине и ненависти к врагу.

Негры в Адриатике продолжали секс с чужими женами под «Пляски Смерти» Сен–Санса. У них нет такой Родины, за которую стоит бродить по радиоактивному кладбищу. Им проще.

3

— Она явно связана с сербскими анархистами, я это чувствую в её текстах и мыслях, — проговорил блондин и релаксирующе провел ладонью по своей небритости. — Или с нашими лимоновцами, что тоже не исключено.

— Вы ошибаетесь, — холодно улыбнулся собеседник. —  У неё не тот уровень интеллекта, чтобы принимать идеи национал–большевизма. Возможно, она в душе националистка. Это может быть. — Налил себе крошечную рюмку водки и стал на неё смотреть сосредоточенным взглядом. Выпил. Закурил. Добавил:

— Она сторонница идеи чистоты расы, вот это вы, я думаю, и прочувствовали. Она не приемлет генетическую неполноценность, а национальность здесь не при чём.

Кошка вернулась и, колыхая бедрами, прошлась по подиуму персидского ковра, разложенного перед камином сосредоточенно излучая флегматичность успокоенных рефлексов.

— Чистота расы расплывчатое понятие, — медленно проговорил блондин, глядя на дефилирующую кошку. — Ницше и Адольф продвинули эту идею так далеко, что почти убили её легитимность.

— Вот–вот, —  сказал представитель. — Почти.

03 поцелуй иуды

Стальной гребень бронепоезда ввинтился в дремучий лес пригорода и пополз меж деревьями как механическая огнедышащая гусеница, неистово вращая свои суставчатые изгибы–шарниры и втягивая в себя колею, проложенную двести лет назад и рассекающую тёмный лес дипольной рапирой.

Шла гражданская война, наступившая после войны мировой. Электричество было практически отменено, нефтеперерабатывающие комплексы уничтожены и наступило время, которое безмолвно ждали сотни паровозов, стоящих на запасных путях в предшествии реинкарнации своего существования.

Дождались.

Ядерные взрывы противоракетного заслона вывели из строя все спутники GPS, ГЛОНАСС, а также прочие космические аппараты во всем их коммерческо–шпионском многообразии, включая МКС. Стратегические центры промышленности, атомные электростанции, гидроэнергетика и прочие объекты прекратили своё существование подлетом беспилотных самолетов и крылатых ракет, которые ещё успели попользоваться наведением GPS. И дело быстро завертелось. Наше дело, кто–то мог бы сказать.

Гламур ушел в подполье. В Париже бродили тройки лошадей. Духи выпили. Туристы стали местными. Местные жители стали злыми чертями антигуманоидами. Как, впрочем, и население всех мегаполисов.

Самогонная промышленность моментально заняла место наркокартелей, успев захватить контроль над запасами сахара. Наркокартели сжались в малые точечные предприятия с ограниченной ответственностью по причине невозможности передвижения в физическом пространстве. В Афганистане все рынки завалили опиумом, который не успел попасть в Европу и стал заполнять окружающее пространство в геометрической прогрессии явления неликвидного продукта. Наркоманы дергались в судорогах перехода на синий продукт, который, как и положено депрессанту, гнал их в петли и полеты с крыш многоэтажек, которые уцелели после ударной волны.

Презервативы выросли в цене на три порядка. В туманной бесконечности войны детей боялись как чумы. Бартер предусматривал один кондон за литр водки, которая шла один к десяти за сто грамм хлеба. Хлеба не было. Был тротил и тысячи тонн патронов.

— Послушай, а кто будет принимать груз? — спросила медсестра у майора, руководившего управлением огнедышащего чудовища при помощи двух кочегаров и бронзовых рукояток управления.

—  Мне до лампочки. Но груз доставлен будет.

По ходу движения бронепоезда были предприняты неоднократные попытки нападения отрядов неведомой принадлежности. Кумулятивные шершни гранатометов пробили в бортах поезда несколько отверстий, разорвавшись внутри адом напалма, но скорострельные пулеметы веером выбросили несколько сотен пуль, послав в нокаут отряды самообеспечения, и груз был спасен. Правда, экипаж поезда сильно поредел.

—  Комбат, — сипло прохрипел кочегар с нашивками сержанта. —  Уголь на исходе. —  Сплюнул и закурил самокрутку.

— Осталось двадцать километров. Дотянем.

— Нет, ты представляешь, мышь кусает слона за пятку…

— А что, такое бывает?

— … и тот сдуру прыгает в бассейн с гиппопотамом. Это головастая образина…

— Да, бывает всё.

—  … успевает ухватить за ногу уборщика вольера и тот кричит в мобильный, что напали террористы…

— Так мобилы не работают.

— Тогда работали.

— … и отряд быстрого реагирования начинает штурмовать Зимний дворец. В итоге мобилы не работают, нет света и нефиг жрать, — провели диалог кочегары.

— Хва болтать, —  резюмировал комбат. — Мало давления. Конфетку хочешь?

— Давай, — ответила медсестра и взяла леденец в шоколаде. Томно провела взглядом по неизбежному либидо комбата. Тот посмотрел на кочегаров. Те глядели в топку паровоза и курили самосад.

— Мышь, говоришь? Ххха!

Надрывно загудел гудок паровозной сигнализации.

— Опять дорогу перегородили, — злобно выговорил майор. Заорал в селектор акустической трубы: — К бою!!!

4

— Тем не менее, «почти» не считается, —  проговорил блондин. — Совершенство физиологической генной конструкции очень часто, да почти всегда, параллельно совершенству интеллектуальной конструкции. Эта вся политкорректность сетевой болтовни про ум дегенератов перечеркивается фактическими данными статистики – идеальная форма тела человека в девяноста процентах случаев соответствует высочайшему уровню интеллекта. — Помолчал. Добавил: —  Однако это не касается духовной составляющей.

— Конечно не касается, — сказал представитель. — Какое отношение имеет воспитание к устройству генома?

— Как сказать, — ответил блондин. —  Воспитание это ещё не всё. Врождённое зло очень стимулирует интеллект. Более сильно, чем врождённое добро. Однако на выходе этой всей жизненной бетономешалки в большинстве случаев остаются интеллектуалы под знаком добра, оставив интеллектуалов под знаком зла в истории депрессионных состояний. Хотя  добро на коротких ножках не столь эффективно как стремительное зло, но, как ни странно для некоторых, в итоге финиш признает приоритет интеллекта белого цвета. Любопытно, в любом случае.

— Вы говорите, в самом деле, как прозаик. Финиш признает приоритет. Мда…

04 французский поцелуй

Ласковый нежный ветерок шелестел кронами катальп, цветущих белыми бутонами больших цветов, похожих на субтропическую изморозь. Море словно сползло с гор и лежало на побережье, как серебристо–соленое одеяло ультрафиолета, проникающего в душу невидимо, но неизбежно, как мысли о прошлом. Морская чаша дышала шелестом волны, шуршаво набегающей на песок многокилометровых пляжей, мертвых уже много лет, пустующих сожженными приспособлениями для туристов и одинокими пальмами побережья, взирающими на горизонт, выглядывающий из глубины границы неба и воды. Низко над водой пронеслись, оставляя белый фарватер рассечения моря, два боевых истребителя. Дали ракетный залп, и пошли в отвал, изогнувшись траекторией полета, как танцовщица стриптиза на шесте.

— Красиво, суки, ударили, — задумчиво сказал небритый майор медсестре, которая смотрела в бинокль на самолеты.

Гагра продолжала цвести всеми цветами абхазской весны, которая в этом городе, можно сказать, практически вечна. Пряный запах воздуха проникал в сознание атмосферой изысканности чистоты цветения весеннего движения, происходящего несмотря ни на какие войны, революции, эволюции, инволюции и переделы существующего в несуществующее. Весна плыла. Холод звездных широт улыбался сквозь солнечный ветер, наполнявший паруса неожиданности, несущие корабль воображения в бездну бесконечности.

— Ты думаешь, они завалят авианосец? — спросила медсестра, отложив в сторону бинокль и принявшись забивать косяк марихуаны.

— Не знаю, —  небрито молвил комбат. — Если головы ядерные, сейчас увидим птичку. Минуты через две. Хороший будет поцелуй. Не понимаю, какой дурак в Вашингтоне решил отправить в район Колхиды «Джордж Буш». И не жалко им такую махину?

— Ты говорил, у них на борту много женщин?

— Да. — Улыбнулся, потрогав взглядом. — Но они все не стоят нашей медсестры. — Взял у неё из рук папиросу и закурил, втянув релаксатор конопли, пахнущей французским ароматом. Добавил:

— Сейчас все сгорят.

Птицы плыли в небе как беспилотные летательные аппараты, запрограммированные на размножение. Беспилотные летательные аппараты, запрограммированные на уничтожение, оплавленными кусками валялись в горах, на побережье и на дне моря, сбитые пилотируемыми алюминиево-титановыми воронами удачи. Голубой купол весеннего неба расцветал радостями нового дня, который всегда с тобой, пока ты жив.

5

— Да она врожденная оптимистка! Вы, наверное, заметили, — сказал представитель. Хотя, для её юных лет это не редкость.

— Юных лет? — вопросительно посмотрел на собеседника небритый блондин. — А сколько ей?

— Меньше тридцати, больше двадцати.

— Ну, это уже не юность, — сказал блондин. — Я в двадцать уже морды бил и написал первый роман.

— Вы мужчина.

— Тем более. Сейчас мужчину стоит поискать. Чтобы был мужественный, но не бык, чувственный к человеку, но не гомосексуалист.

— Согласен. Гомосексуализм это проблема для того, кто хочет двигать свой товар, особенно если он пуст.

— Развозить слезливость и плакать как бабы эти голубые могут, но не более того, — сказал небритый. — Но по–настоящему мыслить как мужчина может только натуральный мачо. Пусть не мачо, но натурал. —  Вдумчиво добавил: — Или трансвестит, но никак не гомосексуалист, которого в детстве поздно оторвали от груди и не роняли об асфальт. — Подозрительно посмотрел на представителя. Сказал: — Вопрос ориентации сложный вопрос, если вы…

— Нет, — сказал представитель и улыбнулся. — Я не гомосексуалист. Но и не гомофоб.

05 манхэттенский порнороман

Серебряный ветер полыхнул упругой волной ущелья небоскребов Манхеттена. Окаменевшее Солнце лениво тонуло в горизонте. Гудзон продолжал медленный отток пространства и времени, заманивая в свою ловушку китайских эмигрантов и хладнокровных индусов, верящих в неизбежность кармы.

— Скажи мне прямо, что рекомендовал президент?

— Он сказал, что Время покажет.

— Это говорят все.

— Да, все.

С высоты сотого этажа башни из стекло–алюминиевого сплава воспарил вертолет и поплыл в небе города как дикий селезень, раскрашенный цветами приманки природного естества.

— По–моему, Хусейн улетел.

— По–моему, тоже.

Загроможденный паутиной тысячи километров городских улиц, уложенных нефтяной кожей асфальта, город ворчливо переходил из дневного режима выживания и броуновского движения, к спокойному созерцанию прибыли и заслуженных наслаждений бессуетного торжества материи над духом.

— И что теперь?

— Почему я должен знать ответ? Теперь ничего. Ждем.

Тандем света и тьмы коловоротил светящиеся тени с затемненным светом, скрывая оргии безумия, ориентированные умами желающими, но не имеющими этого. Безумие нельзя приобрести за деньги. Тысячи автомобилей пролетали москитным облаком индустрии, десятки автомобилей проползали золотым бликом гламура. Миллионы людей думали о сексе. Тысячи людей думали о смерти. О деньгах думали все.

— Ты знаешь, по–моему, наш проект невыполним.

— Ты так думаешь? Почему?

— Китайцы не разыграют русскую карту.

— Её разыгрывают индусы. Достаточно и этого. Впрочем, Китай это проблема, ты прав.

— Проблема — нарисованные деньги.

— Без акций нельзя.

— Клинтон подобную проблему решил подобающе.

— Ты имеешь в виду Левински?

— Конечно. Минет сделал прикрытие от ядерных мин и от звездных войн.

— Да, я слышал это. Но думал, что просто сплетни.

— Нет, не сплетни. Клинтон в сговоре с китайскими буддами первый додумался до подобного трюка, а главное – довел до конца. Кеннеди не сумел. Подставил и Монро, и себя, и бумагу и братьев. И Матрицу.

— Да, тогда ничего не получилось с акциями. Говорят, Монро что–то намутила. Успела.

— Сейчас другой уровень, к несчастью. Хусейну сложней. Я ему очень не завидую. — Затянулся сигаретой и сумрачно смотрел вслед вертолету. Добавил: — Очень.

Бетонное крошево сцепленных этажей слабо мерцало отблесками солнечных лучей, трассирующих вектор уползающего Солнца, атакующего спектром алого полыхания предшествующего ночному серебру. Всё когда–то меняется, всё когда–то тонет во мгле. Почему? Чтобы явиться вновь? Зачем? Чтобы опять тонуть? Куда? К рассвету? Наверное.

6

— Гомосексуальность  в политике несёт проблемы творческим натуралам, — сказал представитель. — Да и самим голубым тоже. Но это трудно–решаемая коллизия.

— Я слышал про это, — ответил небритый. — Но ничего  толком в тему не скажу.

— Кстати, ваша сетевая собеседница бисексуальна. Вы конечно в курсе?

— Конечно. Ну и что? Женская бисексуальность естественна, поскольку сама женственность открыта и широкоформатна по своей конституции.

— Мда, вы прямо как текст в книгу пишете. Широкоформатная конституция женственности… Я бы не додумался.

— Тут думать как раз и не нужно. Нужно понимать, что к чему. Любой мужчина потенциальный мачо, потенциальный убийца конкурентов и потенциальный защитник своего, пускай мелового, или не мелового, но биологического круга. Как мачо и убийца может махать своим членом в паре с другим самцом? Гомосексуалист мужчина всегда неосознанно, или осознанно, понимает свою ущербность, и тут никто, никогда, ничего позитивного в этом ключе не скажет, сколько бы не проводили парады геев – да и в тех парадах настоящих педерастов два–три и больше нет, остальные из смеха, из движения, из характера, да просто из своей натуры одевают женские платья – транствеститы это не гомосексуалисты, это как раз мужественность воплощенная в чистоте женственности – подчеркну – в чистоте и доброте чистой женственности, чего и в настоящих женщинах нет.

— Да я согласен, — представитель улыбнулся, и взял бутылку  с водкой, наливая себе рюмку. — Я согласен, что женственные мужчины чем–то привлекательны в плане философии или эстетики, но как же в таком случае с инстинктом убийцы?

— Одно другому не мешает, насколько мне известно. Да и вам, думаю, тоже.

— Да, —  ответил представитель. — Мне это известно. Самые жестокие убийцы это гомосексуалисты и бисексуалы.

— Этому есть пояснение, сказал небритый.   — В бисексуалной личности не одна душа, их у него несколько. Поэтому убийства о которых вы говорите это коллективные убийства сумасшедших совершенные на сексуальной почве, потому что множественная личность всегда себя ощущает в некотором роде на сцене, где главные зрители это её Альтер–эго и самые чувственные любовники тоже именно Альтер–эго.

Представитель сосредоточенно посмотрел на писателя. Сказал:

— Верно. Я думал на эту тему.

07 красота и страсть крыльев весны

Пурпурное пятнышко на линии горизонта стремительно переросло в пламя несущегося огнемета крылатой ракеты и с вибрирующим воем пронеслось над низкими крышами пригородной зоны мегаполиса, полыхнув бликом работающего реактивного двигателя.

— Ещё одна, — сплюнув, сказал комбат. Глянул на медсестру. —  Промедол есть?

Та закурила папиросу с гашишем, медленно втянула дым, и отвлеченно ответила на выдохе:

— Есссть…

Протянула косяк майору. Тот взял. Прищурился. Втянул. Сказал:

— Это хорошо.

Протянул папиросу обратно. Взял позиционер ГЛОНАСС и стал всматриваться в дисплей. Не глядя, нащупал протянутую папиросу и снова втянул ароматный дым конопляного пластилина. Вдали громыхнул откат тяжелого разрыва, упруго пронесшись над притихшими домами волной детонации.

— Опять попали, — сказала сестра, откинувшись в бархатном кресле, стоящем на площадке для тенниса, окруженном кустами можжевельника, маячившими зеленью автономности частной собственности.

— Угу, — держа во рту папиросу, кивнул головой майор. — Добивают завод. Нафиг он им? Там ничего не делают три года.

— Значит нужно, — рассудительно сказала сестра. — Останкино тоже зачем–то завалили.

— Это башня. Стратегическая цель.

— Этих целей слишком много. У нас может закончиться трава. И промедол. Что мне делать с трупами?

— Ничего. Пусть лежат. — Блеснул взглядом. — А что ты предложишь с ними делать? Закопать?

— Я не знаю. Копай, если тебе нужно. Но их очень много.

— Я об этом и говорю.

Свистяще пронеслась ещё одна ракета на высоте метров двадцати, уйдя из зоны видимости.

— Сейчас гахнет, — сказал майор. Посмотрел в прибор. — Да, опять по заводу.

— Послушай, а что это наши замолкли? — спросила сестра.

— Они зачищают Париж и всякие городишки помельче. Все там.

— А мы, выходит, остались здесь одни под ракетами?

— Чего одни? Китайцы на подлете.

— Я слышала, что китайцы будут зачищать Москву.

— Пусть чистят. Нам то что? Мы задачу выполнили. Вон они лежат, исполнители. Человек семьсот.

— Больше.

— Ну больше. Какая теперь разница, когда живые сидят по норам, а мертвые рады что сдохли. Ширнемся?

— По половине.

— Хорошо.

Вкололи наркотик и иглы концентрации сжали мир в контрастную точку момента, прекрасного воплощением стоячего времени. Ракеты стали лететь одна за одной с периодом минут в пять. Рассвет поднимался над притихшими клумбами пригорода, мерцающими ореолом бутонов свежих майских роз.

— Красиво летят, — сказал майор. – Жизнь прекрасна, когда идет движение!

— Красиво, это точно. За кольцом, наверное, уже ничего нет.

— Как ничего? Всё не исчезнет. Мы же с тобой, например, есть?

— Да. Есть ещё как.

Вползла на майора и стала делать минет.

Клинья весенних крылатых красавиц совершенства, трудолюбия и религии поколения next прилетали из-за горизонта и ласково стирали ластиком технологий всю навороченную столетиями демагогию урбанизма, поедающего себя с эстетизмом амброзии.

Шло Новое Время!

8

— И ещё я думал, — продолжил представитель, — что широкоформатность натуры, используя ваши слова, то есть множественность личности, это как раз структура именно личности творческой. — Невозмутимо взирал на писателя и тянул в себя терпкий кальяновый дым веретена смешенного аромата каннабиса.

Небритый спокойно посмотрел в глаза представителя. Согласился:

— Да, я не одинок. – Стал медленно пить коктейль. Добавил:

— Моноличность всегда несколько ущербна. Поэтому она без стада как без пряника на завтрак.

— Вы хотите сказать односторонняя, то есть цельная личность, – поправил представитель.

— Конечно, можно и так. От мимикрии текста смысл не изменится. И вам знакомо это Альтер–стадо, я же вижу по вам. И по вашей коллеге, которой вы делаете услуги. Паркер это настоящая фамилия?

— Да, это девичья фамилия.

— А что, есть другая?

— Другой, насколько мне известно, пока нет.

— Так вот, ваша Паркер классический образец размножения личности в стадии полной шизоидности, переходящей в степень шизофрении, в крайних степенях вживаемости в сознание образа выводящего на цель.

— На какую это цель? — спокойно поинтересовался представитель.

— На цель решения поставленной задачи, — невозмутимо ответил небритый. Продолжил: – У неё ай-кю не менее 400, как я догадываюсь. Пусть вас не удивляют подобные цифры. Почему я, кстати, и упомянул Пентагон. Крайние степени всегда сходны, это совсем не секрет для интеллектуалов, работающих на  Систему. Поэтому истинная шизодность столь редка что, путая её с шизофренией, можно потерять невосполнимое мастерство.

— Мастерство чего? – поинтересовался представитель.

— Мастерство видеть всё в действительном свете, но пояснять это в свете понимания в максимально доступной форме.

— Вы прямо как лекцию читаете, — поморщился представитель. — Я ничего не понял.

— Да я тоже не особо, — ответил писатель. — Но сказать надо было. Помолчал, глядя в окно.

— Поэтому, — продолжил, — мастерство переводчика такого рода это интеллектуальное управление высшей пробы, поскольку это управление интеллект совсем не использует, как дельфин в воде не задумывается о секундомере своего заплыва при атаке на акулу, а просто атакует. — Помолчал. Добавил: — Но результат максимален.

— Вы правы, мастерство вещь малопонятная, — молвил представитель, морща лоб. — Но мне кажется вы эту Паркер демонизируете, не более того. Я не заметил в ней признаков гениальности.

— Эти признаки заключаются в отсутствие признаков, скажу вам по секрету, — ответил писатель. —  Поэтому крайности всегда сходятся, и никто ничего не понимает.

— В этом вы правы, — ответил собеседник и стал пить свою водку, сосредоточившись на энергетической форме рюмки.

Кошка изящно напомнила о себе, подпрыгнув и повиснув на бамбуковой шторе, вцепившись цепкостью шелкового гарнитура блестящей фактуры мышц отраженной хладнокровием прищура восточных глаз. Смотрела на хозяина неведомостью миллионных поколений, просматриваемых в породе гипнотическим подобием изваяния себе самой.

Представитель спросил, откинувшись в плетеном кресле и глядя в окно на скоростную магистральную  монорельсовую дорогу, притихшую после пронесшегося локомотива:

— Мне, откровенно говоря, нет никакого дела до вашей диссертации, но как представитель хотел бы полюбопытствовать, какова тематика вашей работы.

— Это не диссертация,   —мягко улыбнулся писатель. — Это сетевые записи. Диссертации свободные писатели не пишут.

— А мне показалось, что вы хотите привлечь Паркер к работе.

— Нет, я никого привлекать не собираюсь. И, собственно, это стоит понимать как условие?

— Да нет, что вы. Я же вам сказал – я никто. Просто интересуюсь как частное лицо. Она со мной не делится намерениями, но мне кажется, характер дамы несколько своеобразен.

— Мне тоже так показалось, — ответил писатель.

— Хотите прочесть её метафизику?

— А что, она пишет метафизику?

— Ну, наверное. Возьмите.

Представитель протянул хозяину коттеджа чип флэш–памяти. Тот вставил в компьютер. Открыл файл. На мониторе проявилось:

АТАКА НА БОГА

«Исходя из постулирования статичности Времени, то есть его феноменальной природы, разумно предположить, что духовная сущность, пришедшая к этому пониманию, в состоянии влиять на внефеноменальную экзистенцию, при условии возможности трансцендирования источника статичного феномена, скрывающегося в понятии Абсолют.

Предполагая, что приемник феномена с субъективным аффектом длительности воспринимает статику физики, которая всего лишь феномен, можно заключить, что никакие попытки влияния на феномен экстерьера статики невозможны, поскольку являются постоянным неизменяемым эффектом сигнала, перцепционно влияющего на приемник и принимаемым духовной сущностью посредством эманаций Абсолюта с целью неясной в силу их трансцендентности.

Из этого следует, что само понимание и осознание существования источника, статичности Времени и, таким образом, статичности неизменяемого прошлого и будущего, предполагает возможность воздействовать на сам источник, а не его феномен, силой духовной энергии концентрированной силой интеллектуальной энергии, которая по своей сути есть подобие элементов источника и, исходя из положения влияния подобного на подобное, в состоянии влиять на изменения феноменального ряда через влияние на сам излучатель.

Вопрос – как? И вопрос – зачем?

На второй вопрос можно предположительно ответить сразу:

В силу природы приемника, стремящейся к расширению своего понимания вещей в себе.

Первый вопрос не может иметь однозначного ответа. Можно на данный момент констатировать, по крайней мере, возможность, как таковую.

Что уже есть результат»

Писатель внимательно вчитывался снова и снова. Представитель молчал. Наконец небритый вымолвил:

— Не очень ясно для меня.

— Ну, ну… – сказал представитель. – Это её стиль. Да, вы дальше откройте.

Блондин открыл второй файл. Всмотрелся.

СЕКС С БОГОМ

«Любовь, любовь и любовь!

Только так можно ощутить себя полностью и понять, зачем ты видишь то, что вокруг тебя. Неспособные любить никогда не в состоянии воспринять полноту и ясность картины волнующего безумия, открывающегося каждый раз при падении в волну океана, обволакивающего тебя красотой облака расцветающего горизонта нового дня, рожденного тобой, и рождающего тебя взаимно с прелестью тайфуна, несущегося над волной дикой птицей ясности и живого, трепещущего мгновения, горящего для тебя факелом вечности.

Поскольку понятие восприятия в своем принципе предполагает девиацию, то есть колебание, потока феномена в диапазоне от минуса возможности до плюса, то выход за максимум и минимум исключен и, следовательно, все  варианты в этом секторе преобразования материи конечны, подтверждая императивные ощущения человеческого разума о конечности феномена, то есть, говоря секулярно, конце Света. На этом же основана работа интуиции, которая воспринимает вещи независимо от помех интеллекта.

Я часто вижу людей, которые мне симпатичны совершенно непонятно по какой причине. Просто происходит какое-то магнетическое притяжение. Это означает, что я встречаю человека, который, очевидно, духовно равнозначен мне. Самое трудное, и почти невозможное, это каким-то образом попытаться взаимодействовать с ним и найти точки духовного соприкосновения, исключив животные моменты. В этом вопросе очень важна каждая физическая мелочь, которая может просто развести сближающиеся орбиты двух сознаний навсегда. Вопрос пола здесь тоже важен и решаем сложно. Сексуальный мотив в данном случае совершенно не первичен. Магнетизм основан просто на природе восприятия, и он не всегда находит контакт, что печально, но неизбежно.

Феномен, имея в основе своего принципа структуру повторяющихся колебаний материи, не может не повторяться в своих изобразительных картинах, как в любом самом невероятном числе, или литературном произведении, используется только ограниченное количество символов, поэтому это не может не ощущаться интуицией, что нашло в философии отражение в понятии субстрата, а в буддизме тезисом – всё во всём.

Невероятность воздействия музыки на душу просто поразительна! Мурашки по коже от комбинации голоса и звуков, которые могут ввести в транс, больше не вызываемый ничем, показывают, насколько сильно то, что несет звук определенной формы. Загадочность влияния музыки на духовную суть человека не определяема умом, то есть стоит за гранью разума. Композитор также творит произведения не разумом, а наитием, то есть неясно чем.

Музыка, как частотная девиация колебаний, не может не быть частью общего феномена Вселенной поэтому, складываясь из тех же «кирпичиков» что и любая проекция, принимаемая восприятием, является отражением и подобием всех конструкций так называемой «реальности». Музыка даже более реальна, чем объекты реальности, поскольку показывает духовному взору непосредственно и без помех чистый образ идеала, изначально существующего в феноменальном ряду, что подтверждается силой эмоций, которые не достигают такой динамики при визуальном восприятии. Для понимания этого, стоит представить себе театральное представление, или кинофильм, без музыкального сопровождения. Музыка полностью идентична математике. Она отражает соотношение сущностей в феномене Вселенной.

Акт Творения совершенно неконтролируем разумом, как и сексуальные порывы. И то, и другое, есть одно целое, разделенное лишь уровнем восприятия. Акт Творения, это сексуальный неконтролируемый контакт с Творцом, то есть с собой. Сексуальность творчества высшая степень сексуальности и определяется возможностью Творца любить весь Мир, то есть себя, как источник всего, что только есть в феномене мира.

Волна свежего утреннего воздуха колышет цветок папоротника, тлеющего огнем загадки происхождения и порывов движения вперед, наполненного трепетными ощущениями бабочки, живущей свое краткое мгновение счастья, которое только и есть подобно мерцающей радуге настоящая жизнь»

Представитель несколько злорадно глядел на небритого изучающего строки. Тот открыл новую страницу.

ИДЕАЛЬНЫЙ СЕКС

«Все порывы человеческих страстей основаны, прежде всего, на воображении, как единственной реальной действительности, неразрывно связанной с душой человека. Сексуальность являет собой систему совокупности духовного и материального, где первичным мотивом выступает воображение, благодаря которому множится материя.

Таким образом, можно признать животную сексуальность человека основанной на идеальных процессах.

Осознавая воображение частью воображения сущность, являющаяся постоянной величиной неподверженной воздействию феномена, то есть аффекта реальности, не может не пытаться вернуться в исходное состояние монады, чем она не может не быть по причине самосознания себя первичной монадой и априори имеющей стремление вернуть свое постоянное исходное состояние, камуфлированное феноменом и сопутствующим ему процессу самоидентичности,   которое таковым не может являться в силу иллюзорности иллюзии феномена, но неменяемости действительного восприятия приемника, находящегося вне субъективности Времени и априори имеющего отличное от виртуальности так называемой реальности восприятие существования.

Что может быть подтверждено лишь объективной субъективностью, которая только и есть критерий при подобных мыслительных изысканиях.

Подобное познается подобным»

Представитель сказал:

— Дальше полистайте.

Блондин полистал.

ИДЕАЛЬНЫЙ ОРГАЗМ

«Оргазм есть чувство заполнения себя всем и всего собой.

Начиная с власти над божьими коровками, бабочками, мухами

Продолжая физиологией тела и властью над любовником–

любовницей

Продолжая властью над людьми в любом проявлении физического влияния на форму, включая извращенные насилия

Заканчивая властью внутри Элиты, то есть властью над Миром

Истинный Оргазм это истинная Власть над реальностью текущего мига всего физического пространства

Идеальный Оргазм это, безусловно, Власть

Последнее положение в полной мере касается только мира элиты и не может осознаваться всем остальным представительством людей низшего социального и генетического сословия, не имеющего никакого отношения к генетической элите и сублимирующей свои истинные желания в любые формы человеческого естества в конечном итоге приносящее прямое удовлетворение лишь Власти»

ПОРНОЗВЕЗДА

«Сила архиэго просто поразительна. Они восходит, очевидно, от первичной битвы сперматозоидов за обладание яйцеклеткой, и поэтому только стремящуюся к первенству личность можно считать личностью, остальных же просто побочным мусором, белковой массой, протеиновыми прокладками, помогающими в сложной борьбе и долгому пути настоящему произведению искусства мастерской экспансии генома, которых весьма немного и которых считают сумасшедшими. Власть – это и есть цель, камуфлированная всяческими отвлекающими ложными идеями массового поражения, которые весьма успешно поражают массовое сознание и коллективное бессознательное чушью, типа религии, которая есть опиум, как некто умно сказал; любви к родине, которой не существует; любви к народу, которого также нет в природе, и прочих вариантах сочинения сознания на заданную тему, которая задается страхом и только страхом. Лишь тот, кто лишен генетического страха перед правдой реальности, только он заслуживает продвижения своего генома в будущее. Это касается только мужчин. Женский архетип переполнен императивами добра, что мешает продвижению вперед. Мужской генотип, в подавляющем большинстве, представляет собой щенка, прикованного цепью к матери и не в состоянии никогда освободиться от этой цепи. За исключением тех личностей, которые и есть реальные Боги, в отличие от нарисованных, а далее и вообще соединенных в одно лицо, которое принципом монотеизма висит дамокловым мечом над психикой большинства тварей, по имени человек, не давая возможности мыслить и жить свободно. Боги живут своей жизнью. И если в мире начинаются войны, то это просто вежливое общение Богов, меняющих лицо стада Человечество. Творческая среда, это среда потенциальных, но несостоявшихся Богов, которые тоже стремятся к власти исключительно путем фиксирования своего Я в сознании человеческой массы посредством своих произведений, поскольку не имеют возможности, воли, осознания и генетического предназначения быть реальным Богом. От этого все сложности отношений в среде ущербных Создателей, которые создают всего лишь фантазии. В сущности, отражая в них только свое Я, с бешенством прорывающееся к Цели, которую не в состоянии осознать, но в состоянии чувствовать. Как чувствовать и то, что оно, генетическое Я, на ложном пути, отчего испытывает только страдание. Писатель это бегущий в толпе человек, размахивающий своим нижним бельем и желающий, чтобы его любили. Идеальный генетический мужчина это Тиран, и помни это всегда.

Но я женщина. И я тоже пишу. Зачем пишу я? Что меня толкает на это? Мне не нужна власть. Я не страдаю и не показываю свое нижнее белье.

Вот именно. Ты хочешь показать себя совершенно без белья. Настоящая Женщина это всегда сука. И мужчины, даже ненастоящие, это чувствуют. Настоящая Женщина всегда потенциальная порнозвезда. И помни это, когда пишешь»

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ ПОЛИГАМИИ

«Поскольку человек является социальным существом, то нет никаких сомнений в том, что его либидо столь же социально. И даже более чем сама личность, поскольку воздействует и на сознание, и на подсознание.

Исходя из этого постулата, можно предположить, что групповой секс есть достижение наивысшего уровня отношений людей, принадлежащих к элитной группе.

Групповой секс как высшая степень социальности не может быть принят миром людей, одурманенных наркотиком монотеизма, а поэтому считается аморальным.

И это действительно так. Но только для того, кто принимает правила игры жизни, навязанные с целью управления»

Небритый некоторое время изучал последние строчки. Закурил. Налил водки. Выпил. Сказал:

— Она мне этой гранью не открывалась. Странно.

— Да? – спросил представитель. – А я считал, что она вас привлекла именно идеями сексуальной революции в физике плазмы.

— По–моему она знает, что такое любовь, – задумчиво промолвил блондин. – Но несколько своеобразно это выражает, как я уже вам говорил.

010 колдовство любовного наваждения

По импульсу командного пункта ракета выпрыгнула из контейнера–загона и помчалась вдоль запрограммированной трассы как бешеная оса, глотая километр пространства в секунду.

Авианосец величественно продвигался вдоль суеты Персидского залива, окруженный сотней суденышек и мощных кораблей прикрытия. Шесть тысяч американских солдат утрамбовали консервную банку последнего поколения под именем «Джордж Буш» и вели свою спокойную, сотовую жизнь как пчелы в улье, по ходу выполняя свои обязанности. Капралы мужчины трахали сержантов женщин. Сержанты женщины командовали рядовыми мужчинами. Рядовые солдаты и моряки уповали на судьбу и Американскую Мечту, вспоминая Майкла Джексона, Майкла Джордана, прочих негров, прищуренных, обрезанных, в юбках, с волынками, с побоями, с отсидками на зоне за грабеж, с педофилией, с педерастией, с садизмом, мазохизмом, вуайеризмом, эксгибиционизмом, некрофилией и любовью к «Макдоналдсу», дополняющего мировую массу животного жира, на котором зарабатывали миллионы и миллиарды прибыли худющие, хитрые евреи, арабы и китайцы, продавая средства от похудения, лишь вдохновляющие новый миг желания пожрать, выпить, потрахаться, изнасиловать, избить, украсть, дать в морду, ограбить Федеральный Банк Резерва, построить пирамиду для дураков, дарящих свои деньги умным, выпить водки, нюхнуть кокаина, ширнуться героином, отсудить у родственников лишний миллион, помолиться богу и свалить к неведомой матери туда, никто не знает куда.

Жизнь очень оживленно кипела в недрах авианосца Джорджа Буша, хорошего парня, чье это имя и есть, в свое время по-настоящему глядевшему в лицо смерти, прыгая с парашютом в океан полный голодных акул и злобных возможностей сдохнуть как сухопутная летающая собака в дерьмовой Атлантике, которой наплевать на мировые войны так же, как на синих китов и китовых акул. Тот ещё парень. Ввалил Ираку полный отпад, но унижать не стал, в отличие от сучьего сынишки, получившему ботинком по морде.

Короче, дело шло к ночи, когда противокорабельная ракета «Гранит», насвистывая песенку гигагерцевых потоков своим электронным интеллектом, мчалась на радостное рандеву с американским мастодонтом ползущим по Заливу своими тридцатью узлами и натренированными суками сержантами, кидающимися под псов капралов в нерабочее время в рабочих кубриках, впиваясь рабочим ртом в рабочий организм работящего американского солдата, помнящего об Американской Мечте даже во время куннилингуса, минета и анального секса.

Насвистывая песенку о берлинских стенах летела русская падло, взирая добрыми глазками системы позиционирования на громадную тушу красавца из железа, которое не тонет, и надеялась на романтичное любовное рандеву, а также грядущее сближение и совокупление с носителем Американской Мечты, которая загнала в кубрики шесть тысяч кусков пушечного мяса, похожих мордами на молодого Джексона, Кеннеди, Маккартни, Линкольна, Наполеона, Лермонтова, Македонского, Нерона, Эхнатона, Рамзеса и далее уходя мыслями по нисходящей в прошлое, которое всегда есть, и всегда рядом с тобой в виде петли на шее, прыжка с балкона, таблеток похожих на цианид, лезвия бритвы и прочих романтичных штучек останавливающих время и дающих возможность передвижения куда угодно, как американский авианосец гордо несущий носителей Американской Мечты, жаждущей объять необъятное, что само по себе прекрасно и делает жизнь Жизнью, а не куском дерьма, проплывающего вдоль Персидского залива и не интересного даже местным голодным акулам.

11

— Согласен, она своеобразна, — ответил представитель, ухватившись за кошку, которая резким прыжком влетела на подлокотник кресла и впилась желтым огнём взгляда в собеседника небритого блондина, словно детектируя на его лице правду. — Да, своеобразна, — повторил тот и швырнул кошку на ковер.

011 цветы бетонного рассвета

Узкая тропинка вилась между шершавыми соснами как юркая, молоденькая змейка, убежавшая от папы и мамы и несущаяся, куда глядят молодые, бесшабашные глазки.

Кто её указывал дорогу, столь невероятных изгибов и серпантинов?

Со всего размаху, пронесшись сквозь густые заросли кучерявого орешника, она радостно впилась в дремучие заросли густого и почти непроходимого шиповника, несгибаемого никакой погодой и никакими реконструкциями лесопарковой зоны. Пробороздя по тоннелю игольчатых конструкций своё юркое направление, она шустро выскочила из иголок и радостно восприняла небольшую поляну всю заросшую дикорастущими цветами.

На поляне стояла станция метро. Людей не было.

Собственно, без них станция вполне обходилась. Можно было спокойно пролезть через проходную систему совершенно бесплатно, контроллеры отсутствовали. Эскалатор уводил состояние глубоко вниз, незамысловато меняя уровень сознания и ощущений. Матовый свет галогеновых светильников и холодной плазмы мониторов декоративно прорисовывал ситуацию, мороча голову субъективностью перспективы будущего, которое пряталось где-то там, за горизонтами подземных тоннелей. Несомненно, что солнечный свет и его производные – миражи счастья – рождается в подземных тоннелях непросматриваемых горизонтов неведомого ощущения себя во всем. Метрополитен всегда ведет куда–то. Туда вел он и сейчас.

Нисколько не смущаясь пустыми вагонами, поезда мчались своими маршрутами и останавливались на станции каждые три минуты.

Темный мрак продольно сжимался в тоннелях, ожидающих своего полнолунного прерывания, которое периодически происходило летящими импульсами пылающих огней авангарда локомотивов подземной жизни, сосуществующей с другими проявлениями бессмертного бытия сущностей.

Мириады невидимых пылающих огней совокупления мегаполисов продвигалось эфемерной тенью колдовства причастности к сотворению мира, который творится каждую минуту, каждую секунду, каждое ангстремное мгновение.

Творился он и здесь, в глубоких подвалах размножающегося урбанизма, поедающего духовность мироздания, изначально готовую к этому, сознающую свою причинность и причастие к безумию железобетонного мира. Творение пролетало огнедышащими созвездиями живого пламени протосозидания действительности, исчезающей с такой же скоростью, с какой она и появлялась – со скоростью безумия.

Нет, нет, нет, нет! Не стоит сожаления опавшая ромашка поцелуя лесного колокольчика. Он движется неистово и ледяняще – исходя из ниоткуда. Он вороном стремительным врывается в действительность, круша прошедшее, замахивая взгляд на будущее. С такой же страстью и самообманом, как все, что до него ломало созданное ранее, былинками летящее осенней паутиною, березовыми рощами, срывающими юность быстротечную…

Он движется, ему преграды нет, и быть не может – как сладострастие не может не желать движения вперед – туда, где ещё круче волна, которой гребень как лезвие ножа, острее бритвы, продольно режет всё на части – для него…

Он движется… И с огненной, махровой, разноцветной статью он презирает то, что режет сталью своей силы и мгновенья перемен…

Никто и никогда не сможет осознать вневременную поступь, гремящую в сознаниях, и криком замирающую в бесчисленных томах библиотечных залов, в собраниях томов, где Вечность стынет, выкладывая путь ему и зная – Он придет…

И мегаполисы, нанизанные бусами на призрачную длань, тянувшую свою причастную зависимость от них, заплачут горькими слезами, желая снова убежать тропинкой юркой и стремительной пчелой забиться в улей, где покой гудит, желая обоготворить свое существованье…

Которое само в себе, не зная меры, производит то, что ему нужно –   тому, кто прорывается сюда со страстной силой молодого любовника – желающего соблазнить любовницу свою, которая как тень весны, затмила солнце галогеновых огней и урбанизма, съедающего тело лесных тропинок…

Он движется! Вот–вот придет и яркой вспышкой объявить себя сумеет, готовый к этому давным-давно…   

Он –– Новый Мир!!!

И что же? Что?

Новее не было, подумать можно.

Лесной поляной упразднив былое, новейший мир решает, как сломать последние устои созидания, которое упрямо созидает из века в век, в инструкции глядя, нисколько не отличные от тех, что были миллионы лет назад у динозавров, но только языком иным написаны, не более того, не менее однако тоже, что очень ясно прорисовано в желании особых, так считается, людей, которые себя считают ими – иными, и не столь понятными как те же динозавры, которые с годами в тараканов превратились, но не исчезли, а маскировались, все эти годы мимикрию изучая, и плотно изучив, такими стали, как теперь и есть.

Не зная, не жалея, не зовя не плача, она летела ввысь, упрямо набирая высоту, срываясь в штопор, выходя оттуда и снова устремляясь, оставив ожерелье городов внизу, нанизанное на желание, которое влекло туда…

Куда?

Неведомо, конечно…

Она летела как букет ветров, встречая на пути ничто, но это не пугало её – готовую на всё, готовую ко всем, готовую всегда надеяться и верить, в тропинку превращающая свой маршрут подземной колеи индустриальной веры в железо, на котором растут цветы, урановые листья распуская, любя дрожащей иррациональной страстью нейтронного ядра, атакой электронов возбуждая тот новый мир, который начинался лесной тропинкой и куда уйдет.

Она? Но кто?

Мечта, конечно.

А что же ещё может беззастенчиво любить, лететь и верить – во всё, за всё и всем, нисколько не боясь пустынных перемен, которые влекут огонь вселенский, сжигающий всё старое, но новое рождая и обретая самым тем его на ту же участь предшествия прошедшего, затихшего в истории окаменевшим грузом, мертвее нет кого, того – кто в прошлое ушел, минуя грань несущую блаженство настоящего, которое и есть живая нить реальности, ползущей из конца в начало и, перематывая воображенья нить, живее всех живых, какое только есть.

Да, да, да, да, да, да, да, да!!!

Аэродром не принимает столько, желающих взлететь из глубины метро в ночную высь заоблачной звезды, горящей и влекущей одинокий, летящий дух – зовущий равноценного соединенья плоти, которая взрастила мегаполис, не понимая, что творит, зачем и как…

На этом месте беседа продолжилась здесь: