Одинокое белое дерево

- Ага! Ох-ха-ха-ха! Выиграла! – Евгения Георгиевна озорно смеялась, выиграв в очередной раз в карты. – Я всегда выигрываю, когда не на деньги или на интерес.

Мы ехали довольно монолитной, хотя и незнакомой компанией, всю дорогу играли в карты и слушали рассказ Евгении Георгиевны, как она жила в Якутии по распределению. Будучи женщиной в возрасте, она всё же производила впечатление весёлой, даже бесшабашной молодухи.

С чего же начался её рассказ? А, да. Выиграв в карты в очередной раз, она отодвинула шторки и глянула в окно вагона. Пейзаж был однообразный – бесконечное заснеженное поле. И вдруг проплыло мимо деревце – пушистое, заснеженное и совершенно одно. Евгения Георгиевна проговорила задумчиво:

- Одинокое белое дерево. Как оно напоминает меня в далёкой холодной стране…

Так и начался рассказ о приключениях молодого специалиста в Якутии.

***

Защитили, обмыли диплом, отгуляли, сколько полагалось, и разъехались по местам распределения. Евгения гуляла дольше всех. Вернее, не гуляла, а думала - ехать или не ехать «к чёрту на кулички», аж в Якутию! Надумала, собралась. Сама ведь выбрала, сама захотела.

В аэропорту мама рыдала в голос, Евгения тоже немного всплакнула, аккуратно так, чтоб ресницы не потекли. В самолёте села к иллюминатору, загрустила, сердце было не на месте: как-то там будет? Ну, приеду, посмотрю, а вдруг не понравится, а ведь надо три года отработать!

В кресло рядом сел молодой человек и тут же поинтересовался:

- Отчего может мама так плакать, провожая дочь в Москву?

- Ну, не совсем в Москву, - Женя тут же настроилась на диалог, - в Москве я буду транзитом.

- А куда же мы направляемся?

- Ой, … в Якутию! Работать по распределению, - молодой человек искоса взглянул на Женю, как на чудачку.

Симпатичная стройная девчонка, модная и без комплексов. Разве такие едут на работу на Север? Таким надо ближе к деньгам, т. е. к мужчинам. Но это было его мнение, которое без труда читалось в глазах.

- За какие же грехи ссылка?

- Да я сама выбрала. Разве соберёшься когда-нибудь там побывать, а интересно ведь - другая страна!

- Есть страны поинтересней – в Африке, Бразилии, например. Море, фрукты, тепло…

- Так ведь туда не распределяют!

Незаметно за разговорами прошло время. И вот уже спичечные коробки многоэтажек московских пригородов замелькали внизу. Москва! Как говорится, в этом звуке много отзывается.

Молодой человек помог Жене забрать объёмный багаж, пристроить его в камеру хранения, выстоял очередь на компостирование билета до Якутска. Получалось не очень удобно - глубокой ночью, либо завтра. Женя пригорюнилась. Не хотелось беспокоить московских родственников, а  в Москве хотелось побыть подольше. Последний глоток цивилизации!

- Переночуешь у нас в общежитии, - предложил новый знакомый. Он учился в аспирантуре в престижном институте.

- Неудобно как-то.

- Ну что ты, разве не была студенткой? Это же элементарно.

Чтобы не показаться отсталой в глазах нового знакомого, а, может, по другим причинам, Женька согласилась.

Антон предоставил ей возможность побродить по магазинам и прочим местам, где ей захочется, подробно объяснив, как добираться до общежития. Накупив целую сумку популярной в то время польской косметики, она быстро нашла общежитие, вошла без всяких препятствий, только сказала к кому, и её тут же отвели в нужную комнату. В комнате пировали студенты. Женю встретили, как хорошо знакомую, усадили за стол. Она обалдела от такого подчёркнутого внимания. Компания была чисто мужская, Антон сидел во главе, а остальные были, по-видимому, его шестёрки. Шестёрки подавали что-то на стол, убирали, уносили посуду, ставили чистую. Компания была какая-то текучая – одни уходили, другие приходили, Антон оставался, а с ним рядом сидела чуть захмелевшая Женька, которой очень понравился столь тёплый приём. Особенно ей понравилась поющая шестёрка. Томно прикрыв глаза, парень пел, подыгрывая себе на гитаре, о любви, о коварных женщинах. Женька всё воспринимала на свой счёт, не сводя глаз с его поющих губ.

Наконец, шестёрки убрали всё со стола, подмели пол и ушли, пожелав спокойной ночи. Женька, совсем разомлела, но спохватилась:

- А мы сейчас пойдём в женское общежитие?

- Мы сейчас ляжем спать, - ответил Антон, криво улыбаясь.

- Но…

- Стели постель, - приказал Антон тоном, не терпящим возражений.

Женька закусила губу, но принялась стелить постель. Кроватей было несколько, но они были застелены покрывалами без всяких там постельных принадлежностей, которые она нашла только на одной из них.

- А где ещё взять постель?

- Зачем?

- Ну, нас же двое.

- Будем спать на одной, - Антон подошёл к ней ближе и, взяв за подбородок, заглянул в глаза, - ты меня боишься?

- Нет, то есть, да.

- А чего больше – да или нет? - Антон опять криво усмехнулся.

У Женьки похолодело где-то внутри. Вляпалась. Вот и верь после этого людям. Она ничего не ответила, а отвернулась к окну, пытаясь справиться с непрошеными слезами.

- Раздевайся, - опять приказал Антон.

- Не буду.

- Хорошо, я тебе помогу, я люблю раздевать девушек.

С этими словами он ловко расстегнул пуговицы на кофточке, хотя она стояла к нему спиной. Женька повернулась, гневно сверкая глазами:

- Не трогай меня.

- Это почему?

- Потому.

- Ты девочка, что ли?

- Да, - Женька гордо подняла голову, гордясь, что в свои двадцать два не стала жертвой обмана, хотя не раз попадала в подобные ситуации.

- Ну и что? – Антона явно насмешила такая позиция, - можешь ею оставаться и дальше, хотя я сильно в этом сомневаюсь. Заигрывать весь вечер со всеми моими друзьями, строить глазки направо и налево, - это хорошо, а расплатиться за хороший приём – это плохо.

- Я сейчас уйду, - Женька сделала движение к окну, из которого и в которое лазили большинство сегодняшних посетителей.

- Не советую. Я тебе уже сказал, что можешь оставаться девочкой сколько тебе вздумается, а на улице в столь поздний час никто не будет спрашивать о твоих желаниях.

- Как же я смогу, если… ты хочешь спать вместе?

- Ах-ха-ха-ха! – Антон согнулся пополам от смеха, - ты сделала правильный выбор! Ой, не могу! Езжай в свою тундру, но сегодня сделаешь мне миньет.

- Что? В рот, что ли? Ни за что.

- Антон сразу стал серьёзным и даже раздражительным.

- В первый раз я ошибаюсь в людях. Ты такая коммуникабельная, сговорчивая и вдруг – полный аутсайд. Такого не бывает. Ладно, видишь я какой уступчивый. Раздевайся и ложись, я попробую удовлетвориться другим способом.

Женька стояла, потупив глаза, теребя край кофточки. Антон выключил свет и, подойдя к ней, стал нежно гладить её плечо, потом притянул к себе, поцеловал. Женька чуть расслабилась, хотя её пугало продолжение. Антон постепенно раздел её, разделся сам. Она упиралась, но не очень. Уложив её на постель, лёг сверху. Женька испуганно зажала ноги.

- Не бойся, я же обещал, - сказал он хрипло, - у тебя грудь красивая.

Сначала медленно, а потом всё быстрее делая фрикционные движения, он толкал её куда-то в бедро своим упругим, как деревяшка, членом. Женька лежала, съёжившись, смиренно ожидая конца, который не замедлил наступить. Антон, кряхтя, встал и, прихватив покрывало, улёгся на другую постель. Через минуту в комнате раздался его храп. Женька поворочалась немного, пытаясь прикрыть простынёй мокрое место, и вскоре тоже уснула.

Проснулась она от непривычного шума - негромкого, но навязчивого. Она прислушалась – непонятно, открыла глаза. Ну да, в той же комнате, вон - Антон, скрючившись, спит на соседней кровати, а за окном дворник метёт листья.

Женька поднялась, стараясь не шуметь, оделась, собрала свои вещи и, потихоньку открыв окно, залезла на подоконник.

- Уходишь по-английски, не прощаясь? – она оглянулась. Антон лежал на боку, опершись на руку.

- Как видишь, - буркнула Женька и спрыгнула с подоконника во дворик.

Вот и всё. Прекрасное начало новой жизни. Ей уже не хотелось бродить по Москве, но до вечера пришлось.

Нудной оказалась и дорога до Якутска – с двумя посадками, выходом в неприветливые аэровокзалы, где её ничего не интересовало. В Якутск самолёт прибыл ночью, больше всего на свете ей хотелось поесть нормальной горячей еды и лечь спать.

В гостинице её оформили очень быстро. Забросив вещи в номер, она нашла дежурную, которая очень вежливо сказала, что чай попить можно только в буфете, который, увы, уже закрылся. А покушать можно только в ресторане, который ещё работает. Женька немного расстроилась, но желание поесть чего-нибудь горячего пересилило. Она спустилась в ресторан. Оказалось, что это чуть ли не единственное место, где в Якутске развлекаются люди. Ресторан был битком набит, народец был уже изрядно накачан, а официантка разводила руками – мест нет. Не солоно хлебавши, Женька отправилась в номер. В то время, наше золотое советское время, действительно, трудно было с чайниками в номере, не говоря о других прелестях жизни. В одноместном номере была лишь раковина с холодной водой – это считалось удобством.

Несмотря на усталость, Женька не могла уснуть. Рассматривала высокие потолки, думала о завтрашнем дне, слушала, как урчит в животе.

В дверь постучались. Женька обрадовано подскочила, накинув на себя халатик. Неужели, дежурная прониклась и раздобыла ей горячего чаю!

В дверях стоял незнакомый мужчина:

- К вам можно?

- Я уже сплю. В чём дело?

- Я видел ваши затруднения в ресторане. Я могу вам чем-нибудь помочь?

- Чем?

- Вы кого-то искали или просто хотели поужинать?

- А вам-то что? – Женька намеренно грубила, чтобы мужчина не подумал, что она кокетничает. Похоже, он был нетрезв, но держался отлично.

- Ну, зря вы так, - с этими словами мужчина слегка отодвинул её в сторону и прошёл в номер, - извините, не дождусь приглашения войти, поэтому воспользовался вашим гостеприимством по своему усмотрению.

Женька чуть не задохнулась от негодования. С неё уже хватит приключений! А на голодный желудок выпроваживать нахала даже легче.

- Я вас не только не приглашаю, но и требую, чтобы вы сию же минуту вышли вон вместе со всеми вашими предложениями! Я сейчас дежурную позову.

- Я отпустил Розу, так что не трать зря энергию, - мужчина сел на единственный стул и эффектно закурил, - меня зовут Станислав Юрьевич Громповский-Межуев. Я – администратор местного театра. Эта гостиница у меня под контролем.

- Пошёл вон! – заорала Женька, обезумев от такой наглости, - нет дежурной, есть милиция!

- Ну, не кричи, не кричи, садись, побеседуем. Откуда ты прилетела? По какому делу?

- Да пошёл ты, - Женька не могла совладать с собой, - пришёл, расселся, да ещё и рассказывай ему всё. Не в милиции.

- Да-с, девочка грубовата, но это ничего, даже интересно.

Женька раскрыла дверь настежь и стала в позу Наполеона:

- Я не собираюсь поддерживать с вами никаких разговоров и тем более никаких отношений. Уходите немедленно.

Станислав Юрьевич продолжал курить, разглядывая её с лёгкой улыбкой человека, знающего себе цену.

- Не хотите уходить, тогда я уйду, - Женька медленно развернулась, чтобы продемонстрировать свою готовность уйти, но мужчина молниеносно подскочил к ней, захлопнул дверь, замкнул её на ключ, а Женьку сильно толкнул на кровать.

Пока Женька, ничего не поняв, пыталась застегнуть пуговицы на распахнувшемся халатике, мужчина навалился на неё сверху, больно надавливая на грудь и бёдра. Женька, скрежеща зубами от негодования, молча отбивалась от эдаких «ласк». Наконец, Станислав Юрьевич изволил отпустить её, но оказалось только затем, чтобы раздеться самому. Женька, поняв, что ей никто не поможет, кроме себя родненькой, стала кидать в него всё, что попадалось под руку – подушку, тапки, изловчившись, она вскочила на ноги и швырнула в него стул, который Станислав Юрьевич поймал так ловко, словно всю жизнь только этим и занимался. Раздевшись, он принялся ловить Женьку, которая скакала по всей комнате, как сайгак, - то на стол, то на окно. Подогнав её к кровати, он опять очень ловко свалил её, навалившись сверху. Потасовка продолжалась. Женька брыкалась, плевалась, кусалась. Мускулистый «Стасик» крепко держал свои позиции, видимо, ожидая, когда его жертва устанет. Скоро движения Женьки действительно стали не такими резкими. Тогда и «Стасик» изменил свою позицию. Правда, он и не помышлял о том, чтобы приласкать Женьку или хотя бы успокоить. Изловчившись, он зажал её руки одной рукой, а другой пытался раздвинуть её ноги. Но не тут-то было. Женька так их закрутила, что их скорее можно было поломать, чем раздвинуть.

Сколько времени продолжалась эта борьба – сказать трудно, но постепенно они оба ослабели, и Стасик отпустил её. Голый,   уселся на стул, и закурил.

- Я тебя не понимаю. Ты же видишь, что я тебя сильней, рано или поздно я тобой всё равно овладею. Зачем так сопротивляться? Тем более что когда женщина сопротивляется, у мужчины появляется ещё и спортивный интерес.

- Я защищаю свою честь.

- О, господи! Какое отсталое понятие! Когда ты зашла в ресторан, я подумал, вот цивилизованная девушка. Сразу видно, что приехала откуда-то из центра. Интересная, яркая. Все мужчины, как по команде, шеями закрутили. Такие штучки тут редко бывают. Да ещё и без сопровождения. Я сразу решил для себя, что ты будешь моей.

- Без спроса у меня хочу ли я этого?

- Зачем? Ещё ни одна женщина мне не отказывала. Ну, может, в юношестве и то, - не помню.

- Таких наглых, как вы, я ещё не встречала.

- Не надо так резко судить, девочка моя. Женщины часто вступают в диалог, делают вид, что им это не надо, но вот так сопротивляться, - не понимаю, может, у тебя тоже спортивный интерес? Есть женщины – мазохистки, которые не могут кончить, если им не набьют морду.

- Фу, какая гадость.

- Прости, может, тебе это и не нравится, но это так. К счастью, у меня не было таких знакомых.

- А вообще, вы – бабник?

- Ну, что ты! Я – тонкий ценитель женщин. Во всяком случае, все женщины, которые мне понравились, а мне по долгу службы приходится общаться со многими и в основном с артистками, всех я имел.

- Козёл.

- Ты – глупая девчонка, хотя смотришься зрелой женщиной. Наверное, ты отстаёшь в развитии, я имею в виду – умственном. Ну, а формы – хороши. Высокая грудь, длинные ноги, я мог бы пристроить тебя актрисой в наш театр. Пока на малых ролях, потом закончила бы местное театральное училище и стала бы примой. Каково?

С этими словами Станислав приблизился к кровати, на которой лежала Женька, пользуясь минутной передышкой, и игра в «кошки-мышки» началась снова.

Лишь под утро Стасик, так и не добившись своего, оделся и, завязывая галстук перед зеркалом, сказал:

- Вечером я приду не один. Мои друзья подержат твои длинные ножки и, как-нибудь втроём мы с тобой справимся. Не хочешь одного, будет трое. И не пытайся скрыться – в этом городе нет такого места, куда бы ты могла от меня спрятаться.

Женька ничего не сказала в ответ. Она жутко устала за последнее время, то, что будет вечером, её не занимало. Она поняла только, что сейчас останется одна и поспит.

Пять часов, которые она проспала, как только дверь за Стасиком закрылась, показались ей одной секундой. Однако, едва открыв глаза, она вспомнила, что ей надо сходить в Управление банком, где должна была решиться её дальнейшая судьба. Всё тело болело и ныло. А когда она подошла к зеркалу, то ахнула – почти всё тело было покрыто огромными синяками. Женька заплакала. Какого чёрта она приехала сюда! Никого не знает, никто её не защитит, никому она не нужна!

Однако не возвращаться же домой, тем более что и денег на обратный билет нет. Женька выбрала одежду, полностью закрывавшую все синяки, и отправилась в контору. Оказалось, что контора открыта только с утра. Пока она объясняла вахтёру, что приехала по распределению, пока вахтёр звонил куда-то, выяснял что-то и, наконец, пропустил её в здание, Женька еле стояла на ногах. Она так ослабела, что чуть было не упала в обморок, когда её завели в помещение. Хорошо, что там оказался стул. Женщина, которая её сопровождала, посмотрела на неё долгим взглядом, и ничего не сказав, куда-то ушла.   Женьке было всё равно. Пришёл какой-то пожилой мужчина, как оказалось начальник отдела кадров, и тут же принялся отчитывать Женьку за то, что она так поздно приехала – опоздала почти на два месяца. Его монотонный голос едва пробивался сквозь звон, который стоял в ушах Женьки. Наконец, мужчина перестал ругаться и пригляделся к Женьке:

- Вы больны?

- Нет, - прохрипела она в ответ, - но я себя плохо чувствую. Наверное, акклиматизация.

Странно, что у неё ещё голова способна была на маленькую ложь. Расспросив, где она остановилась, обедала ли (тут только Женька вспомнила, что она ещё в самолёте жевала сухой паёк и с тех пор ничего не ела), кадровик направил её в столовую, а на приём к управляющему банком сказал прийти завтра, так как его рабочий день расписан по минутам. Женьке понравилась эта мысль, так как ей было тяжело даже разговаривать.

Пообедав, она повеселела. Даже решила посмотреть, что же это за город такой – Якутск  - столица Севера. На столицу он был мало похож. Тёмные, в основном двухэтажные деревянные здания, две главные широкие улицы, а вокруг – непонятно что. Из середины города были видны то ли горы, то ли сопки. Между домами тянулись широкие, но невысокие строения, через которые в некоторых местах были перекинуты мостики. Потом уже Женька узнала, что это трубопроводы горячей и холодной воды, потому что под землёй находилась вечная мерзлота и вода замёрзла бы.

Ей хватило двух часов, чтобы осмотреться и сделать выводы – захолустье. Смеркалось. Женька направилась в гостиницу, купив по дороге булочек. Но чем ближе она подходила к месту своего пристанища, тем неспокойнее становилось на душе. Она вспомнила обещания Стасика. «Вот ведь гад какой, - думала она, - ну что ему от меня надо? А, хрен с ним. Никуда не уйду и прятаться не буду. Если он цивилизованный человек, то ничего не сделает, а если нет, - всё равно пропадать. Устала».

Она решительно открыла дверь в комнату. На столе стоял электрический чайник, заварной, тарелка с пирожными и лежала записка: «Никого не бойся, моя девочка, я беру тебя под опёку. Стас». Женька не ожидала такого оборота дел. «Может, он меня дурит, чтобы я бдительность потеряла, никуда не удрала? »

Однако переоделась, попила чайку с удовольствием, закрыв дверь на два оборота, подпёрла её столом и улеглась спать. Ночью её никто не беспокоил. Утром, наконец-то выспавшись, Женька отправилась в контору. Её почти сразу завели в кабинет управляющего банком. Это был тоже пожилой мужчина очень строгого вида и разговаривал он с Женькой тоже очень строго. Весь смысл беседы свёлся к тому, что порядочные люди, выбрав свою судьбу при распределении, должны исполнить свой долг. Должны были приехать на место распределения первого августа, а не в середине сентября. Теперь её место уже занято и она должна будет подождать, когда решится её судьба. Скорее всего, её направят в село. Там не хватает кадров. А те, кто приехал вовремя, уже работают в Управлении в городе.

Выйдя от управляющего, Женька пригорюнилась. Правда, надо было ехать вовремя или вообще не ехать. А как было устроиться на работу в родном городе, если у тебя направление в Якутск? Да, в то время было очень строго. Государство обучало молодёжь бесплатно с тем, чтобы заполнить квалифицированными кадрами все, … скажем, дырки.

В коридоре на неё налетела Люба – одного выпуска, но с другого факультета:

- Женька, привет! Ты что так поздно? Мы уже все работаем. Так здорово! Такой хороший коллектив! Все помогают! Такие дружные!

Сплошные положительные эмоции, впрочем, Люба всегда такая была. Ей везде было хорошо. Женька завидовала оптимистам.

- Пойдём, я тебе покажу своё рабочее место. А Наташка работает в соседнем кабинете.

Девчонки обнялись и отправились на экскурсию. Сверкая глазами, Люба с Наташей рассказывали о том, как устроились, приглашали к себе домой. Немного расстроились, когда узнали, что ждёт Женьку, но их глаза говорили другое – сама виновата. Да, Женька уже поняла это.

Едва дождавшись пяти вечера, Женька помчалась встречать Любу. Сегодня они идут в гости к ней. Люба быстренько вышла замуж за тот месяц отдыха, который им разрешался после окончания института, и приехала в Якутск с мужем и мамой. Сейчас они жили в общежитии, но им гарантировали нормальное жильё в ближайшем будущем. Люба ведь – молодой специалист.

У Женьки слово «общежитие» ассоциировалось со студенческим жильём – большие комнаты, блочные удобства, весёлая молодёжь. То, что она увидела у Любы – потрясло. В деревянном здании – длинный коридор. Направо, налево двери, за которыми слышны и детский плач, и взрослый смех, и ругань. Люба, счастливая и гордая, открыла дверь своей комнаты. Женька не знала, что и сказать в таком случае. Судя по Любиному виду, она счастлива тут жить, но, судя по виду комнаты…. Как бы её назвать поточнее, … конура. Маленькая комнатушка была поделена фанерными перегородками на три части. Одна – спальня молодых – вмещала одноместную кровать и тумбочку, вторая, посередине, - кухня-столовая, а третья – в углу была отгорожена кровать мамы, на которую  можно было лечь сразу из дверцы в фанере. Но Люба радовалась, что у них всё своё, а будет ещё лучше. Потом они пили водку (хотя раньше Женька никогда не употребляла этого напитка), заедали очень вкусными пельменями, которые налепила Любина мама. Было здорово. Молодые проводили Женю до гостиницы. Всю дорогу они целовались и обнимались. Женька чувствовала себя неловко.

На другой день был запланирован поход к Наташе. Она тоже жила в общежитии, маленькой комнатке, но у неё было очень уютно. Правда, в туалет надо было спускаться со второго этажа и выходить на улицу.

- А зимой как?

- Да я и сейчас не особенно туда бегаю. Вон – ведро с крышкой.

Они пили марочное вино с фруктами, Наташа рассказывала про своих женихов, от которых отбоя не было. Наташу можно было назвать красавицей, особенно, когда она хотела понравиться, но в основном выражение её лица было хищным. Хищным был и её характер, но с Женькой они находили общий язык. Наташа ей покровительствовала, Женька принимала это за признаки дружбы, а  таких людей Наташа любила. Лишь бы ей не перечили.

Целую неделю Женька заходила с утра в контору в надежде, что её судьба решилась, но тщетно. Потом целый день она бродила по городу, который ей уже и понравился, особенно парк, плавно переходящий в лес. Станислав Юрьевич, действительно, взял её под свою опеку. Он бывал у неё каждый день, кормил в ресторане, сводил в театр и ни разу за всё это время не приставал, даже в разговоре не намекал, что она что-то ему должна. Его знал весь город, знакомые относились с уважением, и Женька постепенно тоже стала его уважать. Она совсем забыла их первую встречу.

Много лет спустя, она рассказала знакомым, как её хотел изнасиловать один мужчина, и у него ничего не получилось. Ей сказали, что могло бы получиться, но он её просто пожалел, а вот с теми синяками она могла бы пожаловаться куда надо, и его посадили бы в тюрьму. В то время она и не думала ни о чём таком. Ей понравились знаки его внимания. Он был очень интересный мужчина, даже можно сказать – красавец, но только сильно подержанный. А ему, видимо, нравилось прогуливаться с ней по городу – Женька выглядела очень привлекательно – высокая, стройная, да ещё и на каблуках, у неё была горделивая осанка, пушистые чуть волнистые волосы и симпатичная мордашка. Знакомые Громповского-Межуева пожимали ему руку, а сами старательно рассматривали Женьку. Ей было смешно, наверное, думали – очередная любовница, рассказать бы им о его фиаско!

В понедельник, едва Женька переступила порог отдела кадров, ей навстречу вышел начальник отдела кадров и бодрым голосом сообщил ей, что сегодня они вместе поедут к месту её новой работы – в село Намцы. Это большой районный центр, место хорошее, с перспективой.

У бедной Женьки так заколотилось сердце, что она смотрела на кадровика, едва понимая, что он говорит. А он уже усаживал её на стул с тем, чтобы она подписала договор, по которому обязуется отработать три (ТРИ!!!) года по распределению. Женька написала всё, что нужно, и пошла собирать свои нераспакованные вещи. Автобус отходил через два часа.

В вестибюле гостиницы она увидела Стаса, который присвистнул, когда узнал, куда её направили.

- Что, там ужасно? - глаза Женьки повлажнели.

- Да, нет. Просто село – это село, даже районный центр. Я там, кстати, не бывал. Но обязательно приеду, привезу какую-нибудь труппу с выступлениями. Обязательно тебя повидаю.

Его утешения не помогли. Женька собралась, как во сне. Вещи до автобуса ей помог донести кадровик. Больше никто не провожал. Девчонки были на работе. Стас тоже был занят. По дороге она ломала голову, зачем кадровик едет с ней? Он сказал, что с какой-то проверкой. Но вскоре её внимание отвлёк пейзаж за окном автобуса. Дорога вела в гору. За окном мелькал лес, но деревья были небольшими, а в некоторых местах попадались рощицы то ли сосновые, то ли ещё какие – с голыми засохшими безжизненными ветвями. Женьке было не по себе.

Ехали всего два часа, но Женьке дорога показалась вечностью. «Это моё будущее», - пыталась она настроить себя на оптимистический лад, но разве таким она его представляла в институте?

За окном было пустынно, никаких жилых домов, только холмы, да полуживые деревья. Пошёл снег. Крупные хлопья лениво спускались на землю, быстро тая. «А у нас дома, наверное, жара. Арбузы, дыни, яблоки».

По щеке побежала непрошеная слеза. Её спутник всю дорогу спал, да ей и не хотелось с ним разговаривать. Похоже, он был душевный человек, но сейчас он исполнял свою работу. Как палач. Вёз её на эшафот. Тьфу, с такими мыслями не на работу ехать.

- Вон Намцы, - сказал спутник, показывая на чёрные строения, показавшиеся внизу пригорка, по которому они ехали. Женька промолчала.

Намцы произвели на неё впечатление. Широкие улицы, тёмные бревенчатые дома, под ногами чавкала грязь, но к гостинице они шли по тротуару. Деревянному.

- Завтра с утра я отведу тебя на место работы, а пока отдыхай, - распорядился кадровик после того, как они устроились в гостинице.

Женьку разместили в большой комнате на восемь человек. Железные кровати стояли рядками, между ними тумбочки. В комнате никого не было. Женька разделась и улеглась на кровать. Спать не хотелось. Жить тоже. Она лежала, широко раскрыв глаза, разглядывая низкий деревянный потолок, окрашенный в голубой цвет. Через час комната наполнилась жильцами. Женька их не рассматривала и не хотела знакомиться. По-видимому, это были якутки. Они оживлённо болтали на своём языке, хохотали, шуршали бумагой. Женька не меняла позы, по-прежнему рассматривая потолок. «Не хочу, не буду я здесь жить. Лучше умереть» - у неё не было других мыслей и каких-нибудь соображений.

Жилички принялись пить чай. Одна из них подошла к Женькиной кровати, заглянула, не спит ли она, и, увидев широко раскрытые глаза, пригласила пить чай. Женька отказалась. Потом вдруг стремительно поднялась с кровати, оделась и помчалась разыскивать кадровика. Он сидел в фойе, смотрел чёрно-белый телевизор. Женька кинулась к нему, стала на колени около его стула и, уткнувшись ему в рукав, заревела в голос:

- Увезите меня отсюда. Я не смогу тут жить. Я никогда не жила в селе. Я никого не знаю. Я хочу домой.

- Что ты, что ты, - испуганно подскочил кадровик, - не устраивай истерики. Сейчас же встань. Ты же подписала договор. Что это ты, как маленькая! Прекрати сейчас же!

Женька поняла, что не найдёт у него поддержки, и поплелась в свою комнату. Увидев её заплаканное лицо, девушки-якутки притихли, но Женьку мало интересовало, что они подумают. Она с размаху упала на кровать и доревела всё, что у неё накопилось на душе, в подушку.

Утром кадровик встретил её в коридоре с участливым видом:

- Не надо так расстраиваться. Ты же знала куда едешь, куда распределилась. Если бы ты не опоздала, уже работала бы в городе. Теперь всё будет зависеть от тебя. Как ты себя покажешь. Может, со временем тебя переведут в город. Люди здесь хорошие. Коллектив тоже подобрался неплохой. Тебе понравится. Привыкнешь, полюбишь эти места. Здесь красиво. Надо только приглядеться. Ну, пойдём, пойдём.

Женька безучастно шла за ним, ничего не замечая вокруг. Всё ей казалось серым, тёмным и постылым. Зато встречные прохожие рассматривали её очень внимательно. Вскоре она это заметила и согнала с лица хмурый вид.

Коллектив, действительно, оказался неплохим. Её встретили с бурной радостью, будто она была их родственницей. Через минуту она уже улыбалась, и пила чай со своими будущими коллегами. Кадровик уединился с управляющим местным банком, о чём-то долго шептался с ним, а когда они вышли, он сердечно попрощался с Женькой, пожелал ей творческих успехов и отбыл к себе домой – в Якутск.

В этот день Женьке не дали ни одной свободной минуты, когда бы она могла предаться меланхолии. Её наперебой пугали местными морозами, условиями жизни, но рассказывали об этом так весело, что ей нисколько не было страшно. Управляющий банком – ещё молодой человек, но такой низкорослый, что едва достигал Женьке до линии груди, поэтому она предпочла разговаривать с ним сидя, - сказал ей, что жить она будет в общежитии, но сначала там нужно освободить комнату. Поэтому пока пусть осмотрится, а завтра переедет из гостиницы «к себе домой». Её новые знакомые – весёлая, бесшабашная якутка Галка и русская Зина, которая была в декретном отпуске, но примчалась посмотреть на новые кадры, тут же вызвались показать местные достопримечательности.

Достопримечательностей было много, но село было таким растянутым, что посмотреть всё в один день оказалось невозможным. Они ограничились центром районного центра, который произвёл на Женьку неплохое впечатление. Одноэтажный деревянный клуб смотрелся старинной усадьбой в окружении зелёных ёлочек, а большой магазин поражал разнообразием выбора. По тем временам московские конфеты, всякие консервы, хорошие вина были редкостью, а в магазинах Намцев всего было много. Зина объяснила это очень просто:

- Баржа недавно была. Ещё одна придёт, завезёт товар, а потом до весны не будет. Будем доедать всё.

Потом отправились на реку. Женьку поразило, что Намцы стоят на реке Лена. Только она здесь была ещё неширокой, но уже достаточно быстрой.

- Скоро её лёд сковает, - объясняла Галка.

Когда вернулись в банк, Женьку ждал сюрприз – управляющий вручил ей подъёмные – два оклада.

Вполне счастливая Женька вернулась в гостиницу. Что поделать, если сейчас невозможно уехать. Попробую, поживу, может, понравится, - утешала она себя.

Другой день тоже прошёл в хлопотах. Комната в общежитии освободилась, но Женька увидела вовсе не то, что ожидала. Общежитие – одноэтажное здание на четырёх хозяев, предназначалось банковским работникам. Но, поскольку банк дружил с милицией, временно одну из квартир отдали семье милиционера, к которой Женьку и подселили. Комната была отдельная, но вход в неё был через кухню. Собственно, кухней назвать это помещение можно было с большим трудом. Это была большая комната, в углу которой стояла печь, здесь же был и умывальник, и прихожая, и собственно кухня. Галка сразу успокоила Женьку:

- Печку будет Кеша топить. Ты, небось, не умеешь.

Женька, действительно, не умела растапливать печь дровами. Да и дрова надо было раньше заготавливать. Раньше надо было заготавливать и картошку, капусту и прочие овощи, которые развозили по домам для работников предприятий по предварительным заказам. Раньше надо было заготавливать и лёд, который растапливали в больших бочках – это была питьевая вода. Водопровод в селе был только летний. Всё это Женька узнала гораздо позже, когда не из чего было сварить борщ – в селе не было овощных магазинов, - когда ей пришлось красть лёд у соседей для того, чтобы просто попить чай. Просить она стеснялась.

Для того чтобы было теплее, во всех комнатах над печкой были сделаны отверстия под потолком, поэтому всё, что делалось в других комнатах, прекрасно было слышно. Впрочем, семья милиционера – беременная жена и двое маленьких ребятишек не шумели. Правда, старшенький – четырёхлетний Гриша очень любил заходить в Женькину комнату, которая никак не замыкалась, и, обсасывая пальцы, рассматривать её. Сначала Женя его привечала, пыталась поговорить с ним, протягивала конфетку, схватив которую, Гриша тут же выскакивал из комнаты. Потом она узнала, что он плохо разговаривает, да и то по-якутски. Тогда она стала его выпроваживать, типа: «Иди к мамочке» или «Пойди, посмотри, кто идёт», а позже просто топала ногой и говорила «Брысь». Когда дома был папаша, он ругал Гришу, тоже по-якутски, но тот упорно навещал Женьку. Он мог зайти в то время, когда она раздевалась или отправляла естественные надобности на ведёрко. Чтобы не предоставлять ему возможности такого развлечения, Женька закручивала дверную ручку на верёвку. Тогда Гриша дёргал её со всей силы, пока дверь не открывалась. Его мамаша ни разу не сделала ему замечания. По-видимому, он её тоже достал. Никто им не занимался, а тут, какое никакое,   развлечение.

Накупив на свои подъёмные всякой всячины, Женька стала обживаться. По совету всезнающей Галки кровать была поставлена не к окну, которое замерзает зимой, а к противоположной стене, ногами к печке. Женька отделила кровать перегородкой из тесёмок, которые прибила к полу гвоздями, а к потолку прилепила лейкопластырем. Посередине поставила стол и стул (всю мебель притащили из банка). А около окна оборудовала кухню – тумбочка, ведро с водой, электроплитка и рукомойник. Кухню она отделила заборчиком, который сама  сколотила из необрезных досок. Получилось уютно. На новоселье (просто пришли будущие сотрудники поглядеть, как устроилась) ей подарили оленью шкуру, которую она расстелила в центре комнаты.

Наконец-то можно было приступать к работе. Женю определили работать в банк на место Зины. Работа была, ну, очень простой. В банк приходили документы почтой, которые надо было разложить по ячейкам предприятий. Потом приходили клиенты – представители этих предприятий, они тоже приносили документы, их надо было проверить и тоже разложить по ячейкам. В конце дня составлялся баланс на допотопной «Аскоте», которая занимала половину помещения бухгалтерии. Два другие помещения – отдел кредитования и кабинет управляющего существовали как бы сами по себе.

В бухгалтерии работало трое. Кроме Жени работала молчаливая Надя, с виду русская, якутка и главный бухгалтер – Оксана, тоже якутка. Беспардонная Галка тут же сообщила, что Оксана - старая дева. Ей было уже сорок, она ни разу не была замужем, и деток не было. В понятиях Женьки старая дева – эдакая желчная старуха, вредная и сварливая. Но Оксана была сама доброта. Она была очень больна, скорее поэтому у неё не было ни мужа, ни детей. Эти подробности рассказала тоже Галка. Она всё про всех знала, охотно всё рассказывала. Галка была секретарём, печатала на машинке очень быстро, и поэтому у неё было много свободного времени. Галка и сама была не замужем, но у неё был шестилетний сын, которого воспитывали бабушка и сестра. Они жили все вместе, но воспитание собственного ребёнка, которого она, кстати, обожала, Галке не доверялось. «Будут гавкать, я им ещё рожу», - грозилась Галка. Кто отец ребёнка она не знала точно. «У меня в ту пору три жениха было».

Галка была очень колоритная молодая  женщина. Высокая, что  для якутов несвойственно, красивые густые волосы, стриженые под «Гаврош», лицо, пожалуй, грубоватое, но симпатичное. С утра, как только запускали в банк клиентов, Галка начинала у всех стрелять сигареты. «Скоро кончатся в магазине, а до новой баржи, что я буду курить? » Курила она беспрерывно. Закурит сигарету, два три раза затянется и тушит. Через некоторое время достанет свой окурок, опять закурит. Она объясняла это просто: «Они так крепче».

Постепенно Женька вошла в общий ритм и уже через неделю освоилась с работой. Ей было даже интересно. Но в семнадцать работа заканчивалась, надо было идти домой, а там после извечной каши на ужин, нечем было заняться. Чёрно-белый маленький телевизор смотрела семья милиционера, Женька не хотела проситься к ним.

Она решила обследовать окрестности. В пять вечера было уже совсем темно, но снег ведь белый и ночью. Он подсвечивал всё вокруг, создавая сказочные образы. Женька шла, куда глаза глядят, ориентируясь по деревьям или кустам. По селу разгуливать ей не нравилось, а за околицей были поля, небольшие рощицы. Леса тут не было, но немногочисленные деревца, которые встречались ей на пути, были так наряжены заботливой рукой в белые кружевные платьица, что, пройдя немного, Женька начинала в восхищении повторять: «Ну, умница, как же ты догадалась так нарядиться? », или «Сказка, ну, просто сказка! » Ей очень нравились эти походы, которые она назвала «тет-а-тет с природой».

В выходной день Женька решила сходить в местный клуб. В институте она была активисткой – президентом Интерклуба. Звучало громко, но вся работа заключалась в том, что она с небольшой группой единомышленников готовила и проводила вечера в институте, посвящённые другим странам, ставили они и постановки на английском языке.

Клуб оказался закрытым, но сторожиха подсказала, где живёт директриса клуба. Женьке показалось неудобным идти к ней домой, но сторожиха заверила её, что директриса будет счастлива, если Женька её навестит. За неполные две недели, которые Женька провела на новом месте, она убедилась, что якуты – странный народ. Во всяком случае, они вели себя не так, как ведут себя русские в схожих ситуациях. Например, Женька решила сходить в баню. Галка сказала, что это на другом конце села, идти очень далеко. Женька всё же решилась. «Пойдёшь туда, - махнула Галка рукой, - а там спросишь». Женька долго шла в указанном направлении, потом стала спрашивать у немногочисленных прохожих, где же баня? Сначала ей отвечали: «Далеко» и махали рукой в одну и ту же сторону, потом стали говорить «Близко» и тоже махали рукой. На самой бане не было написано, что это баня, Женька догадалась по нескольким признакам, что она уже пришла. В баню больше она не ходила. Так и мылась по частям над тазиком. А Галка сказала, что нечего жир с себя смывать. «Вот будут морозы, а тебе и греться нечем будет», - пугала она.

Директриса оказалась очень приятной женщиной. Женька подумала, что она тоже якутка, но дотошная Галка объяснила позже, что она была буряткой, у неё щёки, дескать, выше.   Женьку пригласили в дом, угостили чаем с конфетами. Женька рассказала, чем она занималась в институте, и предложила свои услуги. Директриса очень заинтересовалась и очень сердечно пригласила её прийти в клуб через два дня. Должна подъехать методист по культмассовой работе, которая была в отпуске, они познакомятся и для Женьки найдётся очень много дел, тем более что на носу большое мероприятие – концерт, посвящённый Дню Конституции, - тогда он отмечался ещё 7 октября.

Довольная Женька прошлась по магазинам (в центре села их было два). Товар в магазине не менялся. Ели, пили то, что завезла баржа.

Через два дня Женька познакомилась с методистом – пухленькой якуткой Светой. Та очень обрадовалась, что кто-то будет ей помогать, и они вместе принялись за работу. Времени было немного, но все номера были готовы – несколько танцев фольклорной группы, номер на хомузе (музыкальном инструменте типа губной гармошки, который представляет собой небольшую металлическую полоску с одной струной, издающей странный волнующий звук), кто-то там ещё должен был петь. Но перед концертом должен был пройти монтаж – пятнадцать человек, представляющие пятнадцать республик должны были проговорить стих о каждой республике, и заканчивался монтаж общей песней: «Широка страна моя родная». Здорово! В смысле торжественно и в партийном стиле.

Женька, естественно, представляла Россию. Пошли в костюмерную, но для высокой Женьки не нашлось красного сарафана, в котором, по замыслу Светланы, она должна была быть Россией.

- Придётся шить, - расстроилась Света.

- А я не умею.

- Да, вон Мотя сошьёт, - махнула рукой Света в сторону костюмерши, которая совмещала ещё и работу уборщицы и вахтёрши.

Мотя – пожилая якутка, тут же сняла мерки и сказала:

- Придёшь завтра. Мерить будем.

- А где вы живёте? – задала вполне естественный вопрос Женя.

- А, не знаю, спросишь.

На следующий день Женька долго возмущалась, что как это так, не знать, где живёшь. На что досужая Галка ответила:

- Да, она не знает, как сказать по-русски. Вот выйдешь из банка в ту сторону, - Галка показала направление, пройдёшь два квартала, свернёшь, (Галка покрутилась, размышляя в какую же сторону) налево, там спросишь.

Женька, памятуя свой поход в баню, разозлилась:

- У кого спросишь, если даже хозяйка не знает, как к ней идти?

- А, (тут Галка произнесла несколько слов по-якутски, которые Женька восприняла, как ругательства)

Надувшись, Женька уселась работать, но уже через полчаса весёлая Галка залетела в бухгалтерию, вертя в пальцах письмо:

- Танцуй!

- Щас, - сердито отмахнулась Женька.

- Танцуй, танцуй, - это из дома.

Женька со слезами на глазах кинулась к Галке, пытаясь вырвать у неё конверт. Она увидела знакомый мамин почерк и разревелась, как маленькая. Галка тут же отдала ей письмо, завела в отдел кредитования, выгнала оттуда каких-то клиентов, вышла сама. Женька, волнуясь, вскрыла конверт. Ну, конечно, мама с папой получили её письмо, рады, что всё нормально, но, судя по всему, мама тоже плакала, когда писала ответ. Женька ещё немного поплакала, вспомнив, что она совсем недавно из дома, совсем недавно жила совершенно другой жизнью, совсем недавно не хотела оставаться здесь ни минуты, а вот теперь…

Но надо было работать. Засунув письмо за пазуху, чтобы почувствовать тепло родительской руки, Женька пошла работать.

А вечером надо было идти на примерку. Сначала Женька пошла по заданному Галкой направлению. Повернула налево, чуть прошла, теперь надо было спросить, но на улице не было ни души. Женька постучалась в первый попавшийся дом. Открыл мужчина средних лет.

- Извините, не подскажете мне, где живёт Мотя, костюмерша из клуба?

Мужчина внимательно рассматривал Женьку. Потом отступил внутрь дворика:

- Проходите. Подождёте.

Женька уже привыкла к немногословности якутов, но очень обрадовалась, что так быстро нашла то, что нужно. Мужчина провёл её в комнату с печкой, которая была, по-видимому, и столовой, и кухней, и гостиной, и всеми удобствами тоже. Она присела на предложенный стул. Посидела полчаса, поёрзала на стуле:

- А скоро она придёт? – спросила у хозяина.

- Не знаю, - ответил тот.

Женька просидела ещё полчаса. Наконец, пришла хозяйка. Засидевшаяся Женька, кинулась к ней с распростёртыми объятиями:

- Ой, слава богу, а то я уже уходить собралась. Сижу вот, жду вас. Наверное, уже час просидела, -

женщина сосредоточенно глядела на радостную Женьку, пытаясь что-то припомнить.

- А вы кто? – наконец, спросила она.

- Я – Женя, мать-Россия. Вы мне сказали прийти на примерку сарафана.

- Это не я. Вам нужна Мотя, наверное. Она шьёт. Я не шью.

Женька растерялась, приглядываясь к женщине. Вроде бы похожа на Мотю. Такая же маленькая росточком, узкоглазая, средних лет. Женщина уже успокоилась и позвала дочку.

- Вот, Зоя доведёт.

Посрамлённая Женька молча оделась. Мотя жила через улицу и в другой стороне. Женька рассказывала ей, как она перепутала её с другой женщиной и требовала у неё сарафан. Мотя улыбалась и кивала головой, подгоняя красную ткань по ладной Женькиной фигуре. Чтобы наметать сарафан на плечах, ей пришлось взбираться на стул.

- А готово скоро будет? Через два дня генеральная репетиция в костюмах.

- Будет, будет, - ответила Мотя.

Сарафан был готов через день. Но вот и 7 октября. Женька волновалась, как перед экзаменом. Хотя чего было волноваться – сказать два четверостишья, да и всё. Тем более что она их прекрасно заучила.

Вот  они вышли – пятнадцать республик. Женька - Россия посередине, а по бокам по семь человек – остальные (в основном молодые работники клуба и комсомольцы-активисты). Каждый читал своё четверостишье торжественно, как клятву. Женька тоже прочитала свою часть таким торжественным голосом, каким когда-то читала «Реквием» Рождественского. Потом все пятнадцать человек сблизились, подошли ближе к краю сцены и запели:

«Широка страна моя родная

Много в ней лесов, полей и рек,

Я другой такой страны не знаю,

Где так счастлив был бы человек…. »

Женька смотрела в зал. Всё больше и больше лиц расплывалось в широкой улыбке, кое-кто вообще смеялся, прикрыв рот рукой. Женька недоумённо глянула по сторонам. Текст они поют правильно, слова – торжественные, чего ржать? Что за люди? Допев, под громкие рукоплескания зала, республики чинно ушли за кулисы. За кулисами Женька встретила смеющуюся Свету:

- Свет, ну, что не так? Чего они ржут, как кони?

- Всё замечательно, просто очень хорошо. Но ты обратила внимание, как ты смотрелась рядом с другими девчонками? Они же тебе все по пояс. Ой, не могу, ха-ха-аха! – залилась Света.

Чего смешного? Россия я, мать ваша. Так-то вот.

***

День за днём проходило время отработки. Вечером Женька шла домой и чувствовала, что идёт ДОМОЙ. Немного ныло сердце от так называемой ностальгии, но жить было можно.

Однажды её вызвал к себе управляющий и, заискивая, сказал, что ей придётся потесниться. Приехала ещё одна девушка – молодой специалист, пока ей негде жить, но скоро всё уладится. Женьке не очень понравилась такая перспектива. Казалось бы, не скучно будет, но Женька уже привыкла заниматься своим бытом в одиночку, к тому же, чтобы поставить раскладушку для новой работницы, ей придётся убирать свои загородки. Но вслух она сказала лишь:

- Конечно, конечно.

Новым молодым специалистом оказалась миловидная девушка небольшого роста с типично русским вздёрнутым носиком. Она была немногословна и спокойна. Спокойно принесла свои вещи в Женину комнату, спокойно отнеслась к новости, что будет спать на раскладушке, которая едва помещалась в комнате.

Они подружились сразу же. Люся была замужем, муж должен был приехать весной, есть ребёнок, но они его заберут, когда устроятся сами. Она была обстоятельной и домовитой, хотя на вид едва ли была старше Женьки. Так и оказалось. Деревенская девушка вышла замуж в семнадцать, муж ушёл в армию, а вернулся без глаза. Родила ребёнка, окончила техникум, приехала вот по распределению. Женька почувствовала укол ревности. Зачем она училась в институте, а работают они на одинаковых должностях? Всё это время она ещё не понимала, что к ней присматриваются. Какой она специалист? Зачем она училась в институте?

С приездом Люси начались морозы. Пока ещё небольшие (по заверению Галки) – градусов 30-40. Но ходить в клуб стало сложнее. На праздник Великой Октябрьской революции Женька решила, что не будет выходить на сцену, раз это так смешит местное население. Просто помогала Светлане готовиться. Более интенсивно шла подготовка к празднику совместно с комсомольцами из милиции. Такие совместные мероприятия  проводились не очень часто, но иногда заканчивались созданием новой семьи. Муж якутки Нади, которая работала с Женей, был милиционер, муж Зины, которая была в декретном отпуске, тоже работал в милиции. А кадры в банке постоянно обновлялись.

У Женьки не было никаких иллюзий по поводу готовящегося мероприятия. Её по всем вопросам просветила досужая Галка. Будет попойка. Мужская часть будет приглядываться к женской, а потом разойдутся по интересам. Чего ж неясного?

Так оно и было. Все пили, ели, шумели, пели. У Зины был красивый грудной голос, которым она выводила украинские песни:

За туманом ничего нэ выдно,

Ой, нэ выдно!

Тильки выдно дубу зеленого,

Тильки выдно!

Вся компания вторила ей, кто зная, кто не зная слов. К Жене приглядывались, как к новенькой, да ещё и прибывшей издалека. Женька тоже присматривалась. Среди холостых милиционеров по росту ей подходили только двое – Тусаков Володя и Сидоров Володя. Первый – полноватый и с наглым выражением лица, Женьке сразу не понравился. Второй – показался интересным. Но шумная компания так и не разделилась в тот день по интересам.

***

Наступившие морозы не давали Женьке возможности выходить «тет-а-тет» с природой. Но и времени свободного у неё не было. За праздником 7 ноября последовала подготовка к Новому году. Кроме того, им с Люсей приходилось добывать себе воду. Для этого они выходили попозже из дому и обходили соседние дома, брали по куску льда, чтобы растопить дома в ведёрке. Слава богу, дрова не надо было красть, их сосед по квартире запасся до конца зимы. С едой  тоже напряжёнка была. Каждый вечер они тянули жребий, кто готовит, а кто идёт в магазин. Хотя в магазин идти было и недалеко, но по сорокаградусному морозу не очень приятное дело. Ели в основном каши с консервами.

Почти перед Новым годом позвонила Наташа и после недолгих отступлений спросила, можно ли приехать встречать Новый год в Намцы. Конечно, можно. Женька обрадовалась. Они с Люсей уж было думали, что будут встречать Новый год вдвоём. Наталья, понизив голос, сказала, что ей надо припрятаться от очередного жениха, который её «достал».

Между тем, Новый год наступал. Женька договорилась со Светой, что проведёт несколько игр и конкурсов на предновогоднем вечере. Света очень обрадовалась и в свою очередь порадовала Женьку – дала ей контрамарку на завтрашний концерт артистов из Якутска. Женька вспомнила, что Стас обещал её навестить. Молодец!

На другой день она долго уговаривала Люсю пойти с ней, но та наотрез отказалась покупать билет, а лишнюю контрамарку Света не дала. Впрочем, какая разница, у Женьки уже было много знакомых. Она быстренько собралась, но когда обувалась, замок на сапогах разошёлся.   Вот досада! Не выдержал такой толщины – двое штанов. Нечего делать – пришлось надевать валенки, в которых Женька бегала на работу (всего-то две минуты бежать, зато удобно обувать и снимать).

В клубе было полно народу. Но в вестибюле её окликнул Стас. Похоже, что он был очень рад её увидеть, а оглядев её с ног до головы, криво усмехнулся и сказал:

- В валеночках ходишь? Ножки мёрзнут?

Женьке был очень неприятен и тон, и лёгкое пренебрежение в голосе. Она помолчала, а потом стала расспрашивать о приехавших артистах. Стас тут же стал в позу и начал хвастать, какой он молодец и как у него всё отлажено. Расспрашивал у неё, как устроилась. Женька рассказывала с подробностями. Скоро они уже хохотали над её бедами.

Так она и не увидела выступление артистов. По дороге домой вспомнила опять кривую усмешку Стаса. «Неужели я стала такой деревенщиной за какие-то два месяца? Неужели валенки – показатель? Как глупо! »

Эта маленькая обида забылась очень быстро. На работе были перемены – главбух Оксана ушла в отпуск до весны, молчаливая Надя ушла в декретный отпуск, бойкая Зина вышла из декретного отпуска, но тут же ушла на больничный. Она отдала своего малыша в садик, и он сразу же заболел.

Перед новогодним вечером Женька пересмотрела свой гардероб и решила пойти в своём костюме, который она шила специально для проведения вечеров – длинная до пола юбка и топик с открытой спиной и сильно обнажённой грудью. Покрутившись перед зеркалом, она решила чуть прикрыться шарфиком. Света была в восторге. Она вообще была в приподнятом настроении. Как потом оказалось, собиралась замуж и этот вечер, и собственно новогодний, были прощальными.

- Пошли, выпьем для храбрости, - уговаривала она Женьку.

- А чего мне бояться? Я очень часто проводила вечера в институте. Даже с иностранцами.

- Ой, ты у нас душка, - Света целовала её в щёчку и опять принималась за своё, - давай выпьем за моего жениха.

За жениха выпить надо было. Впрочем, они не успели ещё разгуляться, как Женю позвали – пора было проводить конкурс. Они со Светой заранее договорились, чтобы Женька выбрала конкурсы попроще – никаких интеллектуальных, никаких буриме, никаких танцев, чтения стихов и тому подобное, побольше массовости и веселья. Сначала Женя хотела провести игру по перетягиванию канатов, но подумала, что это какой-то не новогодний конкурс. Остановилась на конкурсе – кто быстрей донесёт воздушные шарики на подносе.

- Добрый вечер, дорогие друзья! С наступающим Новым годом! Желаю вам чудесного настроения, весёлого праздника! И чтобы новогоднее настроение появилось у вас прямо сейчас, давайте проведём конкурс. Для этого нужны две команды по три человека. Кто хочет поучаствовать? Желающие есть? – Женька оглядела зал. Желающих не было.

- Подходите сюда, ну, быстрее, веселее! Кто самый смелый, тот получит специальный приз! Света, покажи приз – Света подняла вверх бутылку «Шампанского», но молодёжь толпилась, образовав вокруг Женьки круг, и никто не собирался выходить.

- Молодой человек, - Женька изловчилась и схватила за руку парня, который стоял к ней ближе всех, - вы, я вижу, просто горите желанием получить приз вместе с хорошим настроением!

Молодой человек испуганно рванулся и вырвался. Женька шла по кругу, приглашая участников на конкурс, но все расступались, прятались по углам, уходили из зала. Наконец, у неё лопнуло терпение:

- Ну, что ж, продолжаем танцы! Через двадцать минут будет вторая попытка!

С натянутой улыбкой она вышла из зала. Её тут же обняла Света:

- Молодчина, дай я тебя поцелую.

- Да ты что? Издеваешься? Почему они не хотят участвовать в конкурсе? Попробовать другой?

- Да ну их! Ты просто не знаешь, как они довольны! Пошли, выпьем.

Сдерживая слёзы, Женька поплелась за весёлой Светой.

- Давай–ка, «Шампанского». Это тебе приз – за храбрость и инициативу.

Выпили призовое «Шампанское», заедая его строганиной из рыбы (кто не знает, что такое строганина, - это замороженное мясо говядины или рыбы). Света достала ещё. А Женька вспомнила последний Новогодний вечер в институте, который они вели втроём – её подруга, нарядившаяся Снегурочкой, и её парень – Дед Мороз. Подвыпившие студенты так хотели участвовать в различных конкурсах, что буквально валили с ног  Женьку-ведущую, а потный Дед Мороз  сидел в обнимку со Снегурочкой в углу и торговался за выигранные призы – какие отдавал бесплатно, какие – за пиво, а некоторые вообще не отдавал.

- Слушай, Свет, как ты думаешь, они созрели? – спросила разомлевшая Женя.

- Созрели, созрели. А, привет, - Света целовала свою знакомую, заглянувшую в комнату, - Спасибо, спасибо, - принимала она поздравления. – Давай выпьем! Женечка, наливай!

- Ну, тогда я переоденусь, - решила Женька и больше уже не порывалась проводить конкурсы.

Несмотря на обилие выпитого «Шампанского», домой она дошла почти нормально и с хорошим настроением, да ещё и Люся встретила её хорошей новостью – их соседи уезжали перед самым Новым годом. Он – в Баку – учиться, а она – в свою деревню. Радостная Женька повалилась спать.

Ближе к Новому году к ним в компанию напросилась Галка, а Наташа позвонила и сказала, что приедет с подругой. Новый год получился весёлым, если не считать небольшого пустячка. Не успели московские куранты специально для жителей Севера отстучать двенадцать раз, как девчата засобирались в клуб. Там должны были быть грандиозные танцы. Наташе, естественно, надо было показать себя. Она не могла долго обходиться без мужского внимания и комплиментов. Решено было идти всем вместе. Но хозяйки дома – Женька с Люсей замешкались. Выйдя из дому, им показалось, что надо было сходить в туалет. Собственно туалет был далековато за домом - холодное деревянное сооружение с огромной ямой, из которой к весне торчал сталактит из замёрзших помоев и прочих отходов человечества. Несмотря на сорокаградусный мороз, решили пристроиться на улице прямо под фонарём, чтобы не заблудиться. Все девчонки не стали дожидаться, а помчались вперёд, навстречу приключениям. Женька с Люсей присели под фонарь, а вот встать уже не смогли. Так и поползли домой на четвереньках, благо недалеко было. Утром первого января они пили рассол у Зины и ругали Галку, под чьим руководством они смешали все напитки и остались не у дел.

Праздники проходят быстро, а потом, как известно, наступают будни. Будни начались суровыми морозами – сначала под пятьдесят градусов, потом – под шестьдесят. Женька с Люсей никуда не выходили. Хорошо, что Кеша – бывший сосед оставил им и дрова, и лёд, и даже хлеб. Чтобы не ходить за хлебом в магазин, все местные жители покупали хлеб мешками и держали его в сенцах. Когда надо, занесли, разморозили, он свежий и мягкий. Поначалу они с Люсей мучились с печкой – всё время боялись, что она прогорит, и накладывали столько дров, что она тухла. Приходилось звать кого-нибудь из соседей, чтобы разжечь её. Постепенно научились: и разжигать сами, и следить за ней. По вечерам так хорошо было сидеть у печки и смотреть на языки пламени, облизывающие чуть сыроватые дрова. Тонкий аромат горящей сосны или берёзы напоминал пионерские костры, туристические походы. В клуб Женька не ходила – боялась морозов. В магазин они с Люсей ходили один раз в неделю, набирали продуктов побольше, тем более что продукты – консервы, конфеты, да крупы не портились.

В феврале позвонила Наташа, пригласила в гости к той подруге, с которой она приезжала на Новый год. Девчонки подумали, подумали и решили поехать в Якутск.

- Не замёрзнем, - уговаривала Женька осторожную Люсю, - вон ведь люди работают, приезжают к нам в банк из сёл.

Людям нужны были деньги. Женьку всегда шокировало, когда кассир какого-нибудь предприятия с полной сумкой денег без всякой охраны ехала к себе в деревню раздавать зарплату. И ведь никто не нападал. Может, потому что холодно. Но то же самое было и летом.

Галка тоже собралась с ними в Якутск:

- Поехали, - уговаривала она уже двоих, - закиснете тут. Повеселимся.

Поехали. Народу в автобусе было немного – человек шесть, считая Галку, Женьку и Люсю. Всю дорогу до Якутска Галка с Женькой орали песни, начиная «Взвейтесь кострами» и кончая «Цыплёнок жареный», ну, и конечно, любимую Зинину песню «За туманом». Она получалась так душевно, что их попутчики просили спеть её несколько раз. В автобусе стоял туман от выдыхаемого воздуха, который хоть как-то согревал замерзающих людей. По очереди все вставали, топали ногами, старались устроиться поближе к печке, ну и не замёрзли. Зато когда вышли из автобуса в Якутске, влажная одежда сразу же заледенела, щёки покрыла ледяная корочка, пальцы рук свело. На табло на главной площади столицы весёлые фонарики высвечивали – 59 градусов мороза. Не помня себя, добежали они до дома, где жила Наташина подруга. Скинув заиндевевшую одежду, выпили горячего рома, по жилам побежало тепло. Женька, узнав, что в квартире есть ванна, попросилась принять ванну. Лёжа в горячей воде, она вспомнила, что есть ещё цивилизация, что есть родной город, где тепло и вода идёт из крана, а не набирается из бочки. Она тогда не знала, что талая вода – полезная.

Когда на следующий день они, также заледенев, прибежали в свою квартиру, покидав влажную одежду на пол, прижались к тёплой стене, проклиная на чём свет стоит, неприветливую, неуютную, холодную страну. Женька сказала тогда Люсе, что доработает до отпуска и ни за что сюда не вернётся.

- Разве это жизнь? Носа не высунешь! Сиди дома, как дурак. Зинка вон хоть малыша нянчит, а мы с тобой, как дуры. Уеду, всё, решила. К чёртовой матери эту отработку. Пусть сами морозят свои задницы. Уеду!

На работе тоже не очень радостно было. После ухода Оксаны в отпуск всё как-то не клеилось. Зина всё время была на больничном, а Женька с Люсей были не ахти какие работники. Сидели до семи, до восьми вечера, а дела не двигались. Иногда даже приходилось звать Зину на помощь. Та прибегала, делала всё быстро, правильно и убегала лечить своего малыша.

Наконец, морозы немного спали. Это был как подарок женщинам к восьмому марта. Комсомольцы милиции пригласили комсомольцев банка (включая и тех, кто был в декретном отпуске и на больничном) на торжество в честь восьмого марта. Как всегда, накрыли стол. Женька сидела рядом с Володей Сидоровым, который приглянулся ей в прошлый раз. Пока все шумели, обсуждая что-то в духе времени, Женька тихо разговаривала с Володей. Потом они танцевали. Володя показался ей симпатичным. Умные раскосые глаза, маленький нос и красиво очерченные губы. Женька смотрела на его губы, чтобы услышать в общем шуме, что он говорит, и ей всё больше хотелось, чтобы он её поцеловал. Но Володя вдруг прижался носом к её щеке. В ответ на её изумлённый взгляд пояснил, что если якут хочет показать свою симпатию, он нюхает щёку. Это значит, что он доверяет. Как маме.

Женьке это показалось романтичным и необыкновенным. Они стояли, держась за руки или танцевали медленные танцы, глядя в глаза друг другу, и тонкая нить взаимной симпатии становилась всё крепче, связывала их по рукам и ногам.

После «торжества», которое правильнее было бы назвать «дружеской попойкой» все разошлись по интересам. Володя пошёл провожать Женьку до дома, хотя идти-то было, минут пять.   Расставаться не хотелось. Попили чайку дома у Жени. Договорились, что по возможности будут встречаться. Володя обещал позвонить на работу.

Он позвонил через два дня. Спросил можно ли прийти в гости. Но Женька в тот момент была озабочена своими обязательствами. Если вы помните, ей на новоселье подарили шкуру оленя. В письме домой она так расписала эту шкуру, что не только домочадцам, но и знакомым захотелось иметь такую же. Осенью она купила шкуру в магазине, отослала. Захотели ещё. Но по морозам Женька никуда не выходила, а когда морозы чуть спали, в магазине шкур не оказалось. А тут Галка предложила поехать в деревню к её знакомым, которые знают, где их взять. Женька, конечно, обрадовалась возможности избавиться от своих обязательств. Поэтому она чистосердечно ответила Володе, что едет за шкурами в деревню.

- Ну, а вечером? Вечером же ты будешь дома?

- Скорее всего, мы останемся там ночевать.

За шкурами они, конечно, не поехали, но Володя больше не звонил. Женька ломала голову, почему он не звонит? А собственная гордость не позволяла ей позвонить самой.

***

Между тем, весна, нисколько не оспаривая своих прав у зимы по ночам, днём звонила капелью. Весёлое солнышко, разогнав с утра тучки, щекотало золотыми лучами снег на крышах домов, который скатывался, корчась от смеха, на землю.

Стали видны деревянные тротуары, заваленные зимой снегом. На тротуарах появились люди, не спеша идущие по своим делам.

Женька тоже радовалась весне, выходила «тет-а-тет» с природой. Единственное, что омрачило её настроение, - это приезд мужа Люси, им дали другое общежитие. Муж Люси – Серёга смог устроиться на работу водителем, хотя и был без правого глаза. Дороги здесь были не так загружены машинами, так что его взяли на работу даже с радостью. А через месяц они вообще уехали куда-то на Тикси. Сначала Люся писала бодрые письма, несмотря на то, что там была ещё полярная ночь и гораздо холоднее, чем в Намцах. Со временем письма стали всё грустнее, а потом, когда они уже забрали дочку, она написала, что дерутся с Сергеем, жизни никакой, а что делать не знает.   Скоро Женька совсем потеряла контакт со своей бывшей сожительницей.

Жизнь её ограничивалась маленькими рамками – работа, магазин, ужин, лес. После отъезда Светы в клубе тоже стало как-то не по себе, Женя перестала ходить и туда. Иногда Галка заходила к ней домой, иногда Зина. Но, в общем-то, было скучно.

Галка обещала, что скоро будет ледоход на Лене. Наконец, она  в пятницу вечером сказала Женьке тоном, не терпящим возражений:

- Завтра идём смотреть на реку.

Почему-то они пропустили самое начало, когда лёд трескался. Наверное, это случилось в рабочие дни. Всё это время стоял какой-то гул. Галка объясняла, что лёд рушится. Когда они подошли к берегу, Женьку заворожил деловитый вид реки, которая быстро тащила на себе огромные глыбы льда. Вода всё время прибывала, но так случалось каждый год, и для воды в селе было предусмотрено место. Галка с Женькой были не одни на берегу. Здесь толклось много народу – в основном молодёжь. Бездельники. Рядом с ними стояли двое парней. Один из них – лет семнадцати – вылитый Павка Корчагин (по фильму Лановой), даже в такой же шинели и в фуражке. По-видимому, учился где-то в ПТУ. Они разговорились. Парнишки тоже восхищались Леной, её неутомимым стремлением вынести свои воды вместе со льдом в океан, до которого ей ещё бежать и бежать.

Скоро они все замёрзли, и Женька предложила попить чаю у неё дома. Просто потому, что больше ни у кого не было такой большой и пустой квартиры, куда можно было запросто прийти вот такой компанией.

В квартире было тепло и по-своему уютно. Пока Женька искала чем перекусить, а Галка возилась с чаем, в комнату ворвалась какая-то женщина:

- А – а-а-а! Проститутки! Увели, сволочи, увели!

Оторопев, Женька стояла с пачкой печенья в руках, ничего не понимая. Про кого она говорит? Растрёпанная, в распахнутом пальто, женщина походила на сумасшедшую. Тем временем парень, похожий на Павку Корчагина, покраснел до корней волос и забормотал, двигаясь к женщине:

- Мама, ну, не надо, мама. Ну, что ты? Мам, перестань.

Женщина схватила его за рукав с таким видом, будто его вели на смертную казнь, а она не успела попрощаться.

- Молчи, ты глупый, они тебя облапошат. Это же проститутки. Ты же не знаешь. Мне Айта сказала, что вы сюда пошли. Я бегом. А вы  тут. Уже стол накрываете! Пошли! Пошли домой, Коленька!

- Мам, ну, перестань, - отбивался Коленька.

До Женьки стал доходить смысл происходящего. Её принимают за проститутку! Ничего себе! С чего бы это! Что же она такого сделала, чтобы кто-то её так…

- Вон! – крикнула она во всё горло, швырнув в женщину печеньем, - Вон, все вон отсюда. Научитесь вести себя сначала, а потом претендуйте на звание «Человек»!

Когда Женька была шокирована, на неё находил подобный стих. Она топала ногами и демонстративно показывала на дверь. «Дорогие» гости не заставили себя просить дважды. Они пулей вылетели из квартиры. А Женька, постояв столбом ещё минуты две, подошла к хозяйскому дивану и упала навзничь, разревевшись, как белуга. Галка, потоптавшись ещё немного около неё, тоже ушла.

Наревевшись, Женька решила проанализировать, за что она могла получить такое «звание». Ведь она ни с кем не гуляла, никого в дом не водила. Жила одна. Ну, были иногда гости. Скорее всего, её так назвали из-за подруги - Галки, которая родила ребёнка неизвестно от кого, а в те времена, да ещё в деревне это считалось криминалом.

Скоро мысли Женьки вошли в другое русло. Бедная женщина! Кому нужны были эти сосунки, кроме неё! Женька немного успокоилась и ещё больше утвердилась в мысли, что ей надо уезжать отсюда. Ей были чужды местные порядки и устои, тяжело было в быту. И вообще всё  было чужим, и она всем тоже была чужая. Но уехать до отпуска было невозможно, а до отпуска было ещё долгих  полгода.

***

Дни шли за днями, Женьке некогда было грустить. Пришло письмо от сестры,   в котором она сообщала, что нашла Женьке работу дома. Женька возликовала. Скорей бы! Почти в то же время ей предложили работать в горкоме комсомола в Намцах. Она отказалась. Мысленно она уже жила дома. А здесь она была как бы на экскурсии. Посмотреть было что. Каждый день природа вокруг изменялась, ну, если не полностью, то существенно. До листьев на деревьях было далеко, но весна чувствовалась в каждом дуновении ветерка, в особом сладком привкусе воздуха. Лена разливалась всё больше и больше, вбирая в себя все ручейки, журчавшие весело и беззаботно по улицам села.

Скоро на улицах стало возможным ходить только по деревянным настилам. Даже на первомайской демонстрации дружно прошли по деревянному полу перед небольшой трибуной в центре села, поорали «Ура» в ответ на бодрые призывы партийных представителей и тут же собрались на очередную попойку. Как всегда с милицией. Но Сидорова Володи там не было и Женьке не было весело. Володя Тусаков расспрашивал её, почему она такая грустная, строил догадки насчёт Сидорова, а Женька отпиралась. Смылась потихоньку от всех.

А восьмого мая перед очередным праздником – Днём победы, когда она и не помышляла о каком-нибудь развлечении, вдруг приехала на милицейской машине целая толпа, в том числе и Володя Тусаков, и Володя Сидоров, и пригласили её в лес на маёвку.

- В чём есть, садись, поехали. У нас всё есть, не хватает только тебя, - командовал Володя Тусаков, а Володя Сидоров даже не смотрел в её сторону.

Женька не сопротивлялась. Дома ли сидеть по такой погоде в такие годы! Ну, нет. К тому же ходить «тет-а-тет» с природой в окрестные лесополосы стало трудновато – грязь. А тут обещали вывезти в настоящий лес, где есть сосны, Женька их обожала.

Она вела себя более чем скромно. Молчала всю дорогу, да и в лесу тоже. Под огромной сосной на сухих иголках разложили брезент, выложили еду, бутылки. Началась маёвка. В родных Женькиных местах в это время уже цвели цветы, деревья были в зелени и цвету, а тут ещё была зима. Вокруг их импровизированного стола лежал снег, а сосна своей кроной касалась глубокого синего неба, на котором не было ни облачка. Постепенно Женька обвыклась в этой полузнакомой компании, что-то говорила, смеялась, исподтишка наблюдая за Сидоровым. Он постоянно путал её имя, называя то Любой, то Катей, но после очередной прогулки «до ветру», уселся с ней рядом на брезент.

К вечеру стало подмораживать, решили, что пора возвращаться. Пока собирали остатки еды, Женька подошла к сосне, прижалась к ней щекой, приложила ухо. Ей показалось, что сосна звенит, переговаривается с соседками, с небом, солнцем. К ней подошёл Володя.

- Что передают? – спросил он и тоже приложил ухо к дереву, а руку положил поверх её руки.

Так и стояли они втроём с сосной, слившись в одно целое.

- Сердце стучит, - тихо сказала Женька.

- Это моё, - тихо откликнулся Володя.

В машине все шумели, прыгали на сиденьях, горланили комсомольские и блатные песни. Всю дорогу Володя не выпускал Женькиной руки. Она впервые за последнее время почувствовала себя счастливой.

Когда приехали в село, всем не хотелось расставаться. Женька предложила попить чай у неё. Все с радостью согласились. Но постепенно усталость давала себя знать, и потихонечку гости стали расходиться. Скоро Женька осталась одна с Володей. Он взял её за руку, заглянул в глаза:

- Ты устала?

- Да.

- Давай ложиться спать.

Женька ни на минуту не усомнилась в том, что они должны ложиться спать вместе. Она расстелила постель, надела ночную рубашку, легла. Володя потушил свет и лёг рядом. Вспоминая потом эту ночь, Женька удивлялась, почему у неё было такое доверие к нему, почему всё, что он ни делал, казалось ей единственно правильным, почему она сама вела себя, как настоящая женщина, хотя он был её первым мужчиной.

Утром она проснулась, как всегда одна. Потянулась и тут же почувствовала, что что-то в организме не так. Какие-то странные, но приятные ощущения. Всё её тело чувствовало его руки, будто он только что прикоснулся к ней. Она вспомнила. Да, да, вчера произошло нечто очень важное. Вскочила с постели, взглянула на простынь. Чисто. Странно. А подруги рассказывали, что должна остаться кровь, что должно было быть больно, очень больно. Ничего подобного она не ощущала. Женька ещё раз обследовала всю постель, но никаких признаков потери своей девственности не обнаружила. Расстроенная, она заплакала от обиды. Что подумает Володя! Почему он ушёл так тихо, наверное, надеялся, что она окажется девушкой! Ведь не зря же та тётка кричала на неё: «Проститутка! » По селу, наверное, ходили  такие слухи. Женька теребила свои нервы, плакала уже навзрыд. Но Володя, что он подумал?

Женька доплакалась до икоты и встала, чтобы попить воды. На столе лежала записка: «Ты так тепло и сладко спала. Я не стал тебя будить. Приду вечером. Сидоров. А Сидоровы на дороге не валяются».

Женька улыбнулась. Ну вот, можно жить и не девушкой. Оплакала свою «честь» и хватит. Она вспомнила рассказ своей подруги по институту, которую её муж опозорил перед всеми после первой брачной ночи. У неё тоже не было никаких признаков потери девственности. Ей пришлось идти к гинекологу, а та рассказала, что очень редко, в основном у гимнастов, девственная плева так растягивается, что дефлорация происходит незаметно. Гинеколог рассказала всё это мужу и подтвердила ему, что его жена была девственницей. Они были очень счастливы. У Женьки же никто ничего не спрашивал, и это было обидней. Просто её приняли за девушку бывалую.

Вечером пришёл Володя, перекусил наскоро, чем бог послал, и, нежно поцеловав Женьку, сказал, извиняясь:

- Мне сегодня на дежурство, я позвоню тебе на работу, ладно?

- Ладно. Володь, - Женька хотела, было ему рассказать о том, что у неё на душе, но он заспешил.

- Ну, пока. Пока.

- Пока, - согласилась Женька горестно.

Наверное, ему было всё равно девушка она или трижды не девушка. Похоже, это волновало только Женьку.

Прошло два дня, прежде чем Володя позвонил. Сказал, что зайдёт вечером и всё расскажет.

Они ужинали по-семейному, также по-семейному легли спать, также без всяких сомнений Женька отдалась ему, чувствуя себя с ним спокойно и радостно. Поутру он никуда не спешил, а она, убирая постель, обнаружила на ней тёмные следы.

- Смотри, - радостно позвала она Володю.

- Ну, и что? – недоумённо спросил он, произведя беглый осмотр.

- Ты знаешь, что ты у меня – первый? – спросила Женька с торжественным видом.

- И последний, - то ли спросил, то ли утвердил Володя, обнимая Женьку и целуя её. Он явно ей не поверил.

Ну почему она так много значения придавала своей девственности? Наверное, потому, что так долго её оберегала, а оказалось напрасно.

***

Дни полетели с быстротой молнии. Женька с Володей жили, как муж с женой. Правда, ночевал он чаще дома, где у него были старенькая мать и две девочки – дочки погибшей сестры.

Женька уже оставила свои потуги оправдаться перед ним. Пусть думает, что угодно, он ни разу ни в чём её не упрекнул.

Володя был покладистый, весёлый и романтичный. Его покладистость проявлялась в том, что он исполнял почти все Женькины капризы. Её неуёмная энергия должна была найти где-то выход и, поскольку, она уже не занималась общественной работой, всю эту энергию выливала на Володю.

Её надо было постоянно развлекать и доказывать, что Якутия – прекрасная страна и здесь можно жить. Володя часто брал мотоцикл, и они ездили «на природу». То в лес, где сосны подметали своими макушками небо, то в горы, если можно было назвать горами высокие холмы, тоже поросшие соснами. Но наверху этих холмов был особенный ветер. Если расставить руки, закрыть глаза, то через некоторое мгновение появлялось впечатление полёта. Володя был романтик и летал вместе с Женькой.

Началось лето, а Лена всё ещё не ушла в свои берега. Теперь она текла спокойно, расправившись со льдом, уверенно неся воды в океан. Володя брал лодку, и они плавали с Женькой по разлившейся Лене, подплывали к залитым водой огромным деревьям, верхушки которых отражались в воде, и казалось, что они стоят корнями вверх. Вода убывала постепенно, освобождая небольшие островки, которые тут же обрастали жирной травой по пояс.

Началась пора сенокоса. Местные власти объявили, что ситуация с кормами на уровне 1942 года, поэтому каждый местный житель, начиная с детей 10 лет, должен был сдать определённое количество сена. Женьке нравились эти поездки на заливные луга. Солнце палило нещадно, но от земли исходил тёплый дух и неимоверно пряный аромат трав.

Скоро Женька почувствовала, что единственное, чего она хочет в жизни – это поесть и поспать. Она оживала лишь, когда Володя тормошил её. Но они стали видеться реже. У Володи были какие-то дела – то ли по работе, то ли с детьми сестры. Женька скучала, а потом придумала переписываться с ним. Они разыскали место в заброшенном амбаре за Женькиной квартирой и прятали там письма. Встретиться не всегда удавалось, а письмо подкинуть – время находилось. Переписывались так, будто были не знакомы. Володя писал о своих делах, о природе, о друзьях. Женька читала его письма, как роман, поражаясь его обстоятельности и опять же романтизму. Однажды он так проникновенно описал, как он шёл ночью, а за ним шла тень, как он боялся её, а потом оказалось, что это его тень, и что нужно всегда думать о своей тени, о том, как ты отражаешься в этом мире. Да, он был ещё и философ.

Но всё же Женька опять почувствовала себя одинокой. Месячных не было, всё время хотелось кушать, к врачу идти было страшно, а Володя отшучивался, когда она заводила разговор о своих проблемах. Конечно, она стеснялась и никогда не говорила прямо, что, кажется, она беременна.

Однажды Володя пригласил её к себе домой. Его домашние куда-то уехали, а он был на охоте, и надо было приготовить утку, которую он там подстрелил. Женьке никогда не приходилось ощипывать птицу, поэтому Володя сам ощипал, сам и приготовил утку с жареной картошкой.   Женька съела всё сама. Они пили вино и захмелевшая Женька начала выплясывать какой-то дикий танец, обливаясь водой прямо в комнате. Володя смотрел на неё задумчиво, но она не замечала его взгляда, танцевала под иностранную музыку, и ей было весело. Позже он написал ей в письме, что понимает её стремление в город, где есть рестораны, весёлая музыка, красивая жизнь, но разве плохо общаться с природой, где всё гораздо красивее и всё  это – для тебя.

У Володи было какое-то щепетильное отношение к природе. Когда они садились перекусить в лесу, он всегда сначала бросал несколько крошек того, что ел, в траву:

- Это птицам и муравьям. Где им взять? А нам хватит.

Женька обезьянничала и тоже кидала в траву большие ломти хлеба.

- Много не надо, - поучал Володя, - они не съедят, а хлеб пропадёт. Чей-то большой труд.

Женька чувствовала себя с ним малолетней девочкой. Он всегда её успокаивал, утешал, ласкал и баловал. Она, в свою очередь, тоже старалась – жарила ему пирожки, готовила якутские национальные блюда, которые не всегда получались, но Володя всегда хвалил. Пожалуй, у него был один недостаток - он любил выпить, но Женька не знала в Намцах никого, кто не увлекался бы спиртным. Не мудрено – по таким-то морозам.

Она  уже привыкла к своей жизни, но домой писала жалобные письма, - хочу домой, домой, домой. Володя чувствовал это её двойственное настроение, не давил на неё, не уговаривал остаться и не предлагал оформить их отношения законно. Володя говорил, что любит, Женька вполне искренне отвечала ему тем же, но он даже не намекнул, что хочет, чтобы она была его женой. Нет.

Подошло время её отпуска, и на работе заволновались, что она не вернётся. С ней провели воспитательную беседу, напомнили о договоре, сказали, что её ждёт неплохое будущее и т. п. и т. д. Женька кивала, соглашалась, но мысленно была уже дома.  

Была середина августа и такая пыль кругом, что её уже ничего не радовало. К тому же их отношения с Володей так и остались неопределёнными. Они встречались, ужинали, спали вместе, выезжали по выходным «на природу», но Женькины намёки на беременность, в которую она сама почему-то не верила, Женькины слабые потуги выяснить у Володи его виды на будущее, оставались тёмным пятном. Чёрной дырой.

И вот, однажды, когда Володя уехал в какую-то деревню на расследование, Женька, наконец-то оформила отпуск и собралась домой в один день. Галка с Зиной сочувствовали ей, обещали выслать все её вещи, которые она всё же решила оставить (вдруг вернусь), проводили до автобуса.

В Якутске ей пришлось зайти в контору, где ещё раз она выслушала наставления и призывы к совести. Она слушала вполуха, главное – она едет домой, а всё остальное – это остальное, то, что остаётся.

Маршрут она выбрала опять через Москву, предварительно позвонив родственникам, что остановится у них. Родственники сказали, что будут на даче, но ключи ей оставят. Женьку это даже обрадовало. Ей не хотелось разговоров с родственниками, которые будут спрашивать: «Как дела? », а она о своих делах ничего не знает.

Времени в Москве было достаточно. Женька после своей деревенской жизни почувствовала, что немного растерялась в городе, где прошли её лучшие годы – студенчество. Решила сходить на концерт в концертный зал «Россия», там как раз был концерт какой-то зарубежной группы и каких-то советских певцов, наверное, не очень известных, так как она без труда купила билет в метро. Проблема была в другом. Женька поправилась и единственное, что могла надеть, кроме дорожной юбки с кофтой – это костюм, в котором она вела вечера, с обнажённой грудью. Недолго думая, Женька надела его, а когда зажигала газ, чтобы приготовить себе что-то перекусить, - сильно обожгла руку. Подвывая от боли, она вызвала такси и поехала развлекаться. Концерт был неплохой. В перерыве она вышла пройтись и сразу же  заметила, что её как-то странно рассматривают. Навстречу ей по лестнице поднимались две девушки и парень. Девушки улыбались во весь рот, а парень громко, так, что услышала не только Женька, сказал, мотнув в её сторону головой:

- А это называется – ни к селу, ни к городу.

Девушки дружно захохотали, а Женька, втянув голову в плечи, пошла на своё место. Рядом с ней сидели пожилая женщина с юношей, которая всё время расспрашивала его, нравятся ли ему девушки на эстраде, он вяло соглашался, что мол, ничего, тогда она, понизив голос, спросила:

- А такие? - по-видимому, указав на Женьку.

- Да ты что, тёть Вер! Это же колхоз. Деревня, - громко возмутился он.

Больше Женька не могла стерпеть. Рука ныла и дёргала, слёзы закипали и мешали смотреть на сцену, к тому же скоро концерт должен был закончиться и вся эта безжалостная толпа пойдёт к выходу, будет рассматривать её и смеяться над ней.

Женька пошла к выходу, наступая на чьи-то ноги и мало обращая внимания на чьё-то шипение. Скорей. Скорей отсюда.

Она поймала такси и потихоньку плакала на заднем сиденье, пока не приехала домой к родственникам. Хорошо, что их не было дома. Так – то, Женя, Евгения, быстро же ты превратилась в «деревню».   Тогда ей было очень обидно от этого. Никто никогда ей так не говорил. Родом она из провинциального города, но цивилизации там достаточно. А вот в Намцах… Опылилась.

***

Приехав домой, первое, что она сделала – сходила к гинекологу. Та подтвердила беременность и сказала, что срок большой и если она хочет делать аборт, надо торопиться. Женька расплакалась. Она знала точно, что аборт делать надо, что она никогда не вернётся в Намцы, но что-то ей мешало. Ведь это и Володин ребёнок! Да, она должна ему сказать прямо, а не намекать!

Вдвоём с медсестрой гинеколог уговаривала Женьку оставить ребёнка. А ведь, когда Женька шла сюда, ей было стыдно, ей казалось, что с ней будут разговаривать, как с проституткой, нагулявшей ребёнка и не желающей его оставлять.

- Вот, поедешь к нему в Якутию, родишь ребёночка. Ты не представляешь, какое это счастье – иметь детей, - уговаривали её взрослые, умудрённые опытом женщины. – А якуты – ласковые, будешь жить припеваючи.

Женька мотала головой, плача.

- Нет, я там не могу жить… Там холодно…

- Ну, пусть он сюда едет.

- Нет, он не приедет…

В конце концов, гинеколог выдала Женьке направление на аборт.

Женька спешно написала Володе письмо, где опять же не прямо, а намекнула, что будет третий. Трепетно ждала ответа. Ответ пришёл быстро. Володя описывал, как он приехал с расследования, где чуть было не погиб сам, а дверь закрыта и ни в амбаре, нигде нет письма, как он сел на крыльцо и не мог прийти в себя, и не верил, что она уехала. Только на другой день Галка сказала, что Женя уехала. Навсегда. А насчёт третьего – одна строчка: «Будет третий, - будет мой».

Ах, как просто. Выносить ребёнка, родить, не будучи замужем. В то время это было не популярно. Почему он по-прежнему не предлагал ей вернуться и выйти за него замуж, и родить ребёнка, и вместе его воспитать?

Женька написала ещё одно письмо, и ещё. Ответ – такой же. Больше тянуть было нельзя. Женька отправилась на аборт.

Всё. Оборвалась тонкая золотая ниточка, связывающая её с Якутией, Намцами, Володей Сидоровым, который на дороге не валяется. Теперь её ничего не влекло в Намцы. Начать сначала? Нет. На это не было ни сил, ни энергии, ни желания.

***

Много лет спустя, Евгения Георгиевна думала, почему всё так вышло, почему не получилось у неё тогда семьи, ведь она любила Володю, а он – её.   Ведь они оба любили природу, а их ребёнок был бы «дитя любви»?

Как много связывало их души, и как легко разорвали эти связи земные обстоятельства: разный уклад жизни, разная национальность, разное видение своего места в жизни. Территориальный признак.

Жить лучше на Родине. Всегда и всем. Со временем понимаешь, что такое Родина. Если ты за границей, то для тебя Родина – вся Россия – и далёкая Якутия тоже. Но в самой России это такое место, где ты пустил корни, где всё твоё, где ты чувствуешь себя в своей тарелке, где всё для тебя родное и близкое.

Так, для Володи дорога была его Якутия, где Женя не могла пустить корни, потому что они уже были в другом месте, - там, где были её родители, её семья. Но кто знает, если бы Володя проявил хоть немного настойчивости, позвал её замуж (для неё это было важно), понял, что Женя не может решиться оставить ребёнка без поддержки, она, может быть, и смогла пустить корни в холодной, но прекрасной Якутии. Ведь она была деревом – белым и одиноким, и если дерево даёт семя, то со временем рядом появляется рощица.