Часть 4

А следующим летом (моему ангелочку исполнилось тогда уже шестнадцать) в гости к нам приехала  подруга моей юности со своей десятилетней дочкой. Та самая, что когда-то познакомила меня с моим будущим мужем.

Гришенька накануне закрыл сессию, а я взяла накопившиеся за год отгулы и мы вчетвером весело проводили время, посещая экскурсии, гуляя по городу, посещая кафешки и прочие недорогие заведения.

Но, вовсе не прогулками по улицам и площадям запомнилась та неделя. Те семь дней, а вернее ночей стали мучительно медленным, но  упоительным своей неотвратимостью восхождением на нашу с Гришенькой вершину блаженства.

Но, всё по порядку.

Первый день выдался суматошным. Поезд прибывал рано утром. Встретив Олеську с маленькой Галинкой на вокзале, мы отвезли вещи домой и, подчиняясь необузданному темпераменту подруги и её ненасытному желанию поскорее всё увидеть и всюду успеть, ринулись «покорять» город. Так что к вечеру, когда мы наконец-то вернулись домой,   я уже валилась с ног от усталости.

За ужином мы немного выпили за встречу, а когда пришло время ложиться спать, Олеська, немного захмелев, в шутку, предложила мне лечь с Галинкой, а её саму уложить с Гришенькой.

Мы посмеялись этой шутке, но мне она, честно говоря, не понравилась.

Слишком уж хорошо я знала свою подругу молодости. И полагаю, за эти годы она мало изменилась. Хотя, она  сильно располнела, и я даже не сразу узнала её на вокзале, она и теперь не упускала случая улыбнуться, а то и подмигнуть проходящим мимо мужчинам.

Конечно, её браваду нельзя было принимать за чистую монету, но, как говорится, не буди лихо пока оно тихо. Раздобревшая телом Олеська на вкус крепкого деревенского мужика представлялась  эталоном  женской привлекательности.

И хотя Гришенька вовсе не походил на сельского увальня, всё же, зная его темперамент, я забеспокоилась, как бы озорные искорки  лучистых глаз подруги ненароком не натворили бед.

– Боюсь, моя кровать тебя не выдержит! – отшутилась я.

Олеська не обиделась. Она не испытывала ни малейших комплексов относительно своей дородности.

– Эх, а диванчик-то хиленький! – вздохнула она укладываясь.   – Тс-с! Галюня уже спит.

И с неожиданной для своей комплекции грациозностью угнездилась на краешке, отдав большую часть спального пространства разметавшейся во все дочери.

А я поспешила за ширму. Гришенька уже спал, отвернувшись к стенке.

Я, подобно Олеське, легла на самом краю кровати и попыталась заснуть. Но, не смотря на усталость, сон не шёл. Я, вдруг, испытала необычайное волнение. За всё время вдовства, эта ночь стала первой, когда я оказалась в своей постели не одна.

Я гнала прочь эти нелепые вздорные мысли, но, волнение, отчего-то всё не проходило.

Потом, заворочался во сне Гришенька. И я  забеспокоилась как бы он, не выдержав напряжения, которое он, наверняка, испытывал в течение всего дня в обществе двух зрелых женщин не откинул бы одеяла.

Я не знала как  вести себя, если  это всё же произойдёт. Но Гриша лишь повернулся на другой бок и, ткнувшись носом мне в самое ухо, сладко засопел.    

Волнение накатило с новой силой. Я отстранилась  и уже совсем повисла на краю.

Какой уж тут сон!

Мне представилось, как Гришенька ночью выходит в туалет, и Олеська, подкараулив его, увязывается следом. Вот они запираются в ванной….   Или прямо на кухне…. Она, эта бесстыжая баба, преподаёт ему первые уроки секса.

Олеська она такая. С неё станется.

К счастью, ночь прошла без происшествий,   а вот я встала наутро не выспавшейся, совершено разбитой, да ещё и с головной болью. Нет, пить мне нельзя абсолютно.

Я весь день с трудом передвигала ноги и мечтала только о том, как бы поскорее забраться в постель, заснуть, и спать, спать, спать.    

А Олеське хоть бы что! Она как очумелая носилась по городу и только посмеивалась, глядя на моё плачевное состояние.

За ужином она потребовала налить ей "для аппетита":

– Что ж я, вторую ночь к ряду без мужика?   Так хоть напьюсь!

И, хлопнув пару рюмок, и оттого лишь разрумянившись ещё больше, опять начала веселиться:

– Я же говорила, с Гришаней надо было класть меня!

А когда, уложив Галинку, она возвращалась на кухню и столкнулась в дверях с Гришенькой, игриво подбоченившись, подмигнула ему:

– Ну, Гришаня, не желаешь ко мне  под бочок?

И качнула арбузными грудями:

– Тут есть за что подержаться!

Гришенька в ужасе отпрянул, а Олеська расхохоталась:

– Да ладно, шучу я!

И отправилась на боковую.

Гришенька вызвался помыть посуду и я, благодарная за проявленную заботу, чмокнула его в щёку и пошла ложиться.

Кажется, я заснула, не успев головы до подушки донести.

Так крепко я давно не спала. Даже не слышала, как ложился Гришенька. А ночью мне снились сны, не помню, какие именно, но удивительно приятные и утром я проснулась с переполняющим всё моё существо чувством неизъяснимой радости.

Я долго лежала, не открывая глаз, наслаждаясь покоем и умиротворением.       

Рядом посапывал Гришенька. Я повернулась посмотреть на него и тут обнаружила, что одна грудь у меня вывалилась из «ночнушки». Поспешно заправив её обратно, я поднялась и, накинув халат, вышла на кухню.

Олеська, по неизбывной деревенской привычке встала чуть свет и уже вовсю орудовала на кухне.

– Ну, ты и дрыхнуть! – приветствовала она меня, громыхая сковородками. – Ну как, сладко спалось?

– Кажется, выспалась, – ежась и позёвывая я взялась за чайник.

– Надо думать! – усмехнулась Олеська. – Утром глянула на тебя, аж завидки взяли! Лежит вся такая разомлевшая! Титьки нараспашку! А рядом Гришаня носом в сосок уткнулся и сопит в две дырки. Аж, причмокивает как ему слатенько!

Я сконфуженно отвернулась:

– Ну, чего ты, я не знаю! Во сне, наверное, повернулась неловко….