Градиент - 2П. Эпилог 1

Эпилог.

Как я и предполагала, расчет мой оказался абсолютно точным. Правда, существовала небольшая вероятность совсем маленького промаха и жесткой посадки.   И я, во всей моей амуниции могла оказаться не на берегу, а несколько рядом с ним. Представляю, как тогда я бы выглядела – словно мокрая курица, и пришлось бы отогреваться, благо костры разводить я умею. Конечно же, комбинезон непромокаемый и я запросто добралась бы до берега, но, согласитесь, это бы выглядело слишком смешно. Вылезает этакая русалка не русалка, космонавт не космонавт, а некое чудо морское. Хотя срез, с поправкой на кривизну эллипсоида Красовского – пусть кто скажет, что он абсолютно ровный, как поле для гольфа (его то я, к сожалению – то есть поле, видела только по телевизору, но все еще впереди), а расстояние в прошлый раз до острова я определила точно, плюс-минус пяток метров. Так вот, путь по срезу и должен был вывести меня в желанную точку – с учетом того самого смещения. И выбрала я это место не случайно – во-первых, расчет был гораздо проще, и, во-вторых, мне просто так захотелось, ибо более подходящего места я найти не могла, тем более, что фокус рядом.   Но это уже в-третьих.

И я почувствовала некоторую удовлетворенность и даже гордость, почти годовое общение с НЕЙ не прошло для меня без пользы. За Джейка я тоже не беспокоилась – хотя точку его приземления мне так тщательно определить не удалось – что ж, выбирать не приходилось – принцип, знаете, неопределенности. Или Вы здесь, а он где-то, либо наоборот – то есть он в нужном месте. Однако он мужчины бывалый, бывал в ситуациях и посложнее, а уж мимо Англии я постаралась не промахнуться. Сидит где-нибудь в цивильном месте - Гайд-парке на лужайке, например, или Уимблдоне, на корте, и приходит в себя. Он даже мне симпатичен, и я искренне не хотела доставить ему неприятность. Но и рассказать не могла тоже, по известной причине. Нет, сейчас, может быть, а тогда у меня и голоса не было, не то что права. Представляю, как он сейчас! И народ тоже будет переживать, особенно эта наивняшка Наоко, и Федор.  

Но ведь это ненадолго. Вернется к своей Катерине, как там? “Во первых строках моего письма, уважаемая Катерина…”, – жаль, не знаю отчества. Но и так полный облом.   А может, я и раньше проявлюсь.

А Наоко-то по нему, Федору, сохла, старалась, даже мне жалко было, как она убивается, хоть виду старалась не подавать. Все исследовала, модели строила – думала, вот принесет ему решение, как на блюдечке, он и растает. Но – oblico morale!    А по мне, все решение так и лежало на поверхности. Просто они, заторможенные своими эмоциями и переживаниями, так и не сделали маленький шажок. Вперед. Хотя вряд ли – их мозг был и остается скованным привычными представлениями, и у них, в отличие от меня, не было такого уровня понимания, которого я достигла, используя ресурсы мозга, pardon, нашего мозга, отключившись от переживаний – ибо моей целью было полное освобождение. А ей – ох, как ей хотелось, словно школьнице, изложить все последовательно, как в дневнике, будто она еще подросток, а не познавшая все радости любви молодая женщина.

Так и представишь странички в клеточку, с цветочками и мордочками на полях, слава богу, что еще не стихами не увлеклась! Тогда бы все – пиши пропало! Вместо того, чтобы думать о главном.

Как я ЕЕ подталкивала, идеи подбрасывала, и все незаметно, не проявляясь – и все почти напрасно. Только Игорек да Игорек, как будто свет на нем клином сошелся. Впрочем, тут она молодец, ничего не скажешь, признаю, как непреложный факт, выразившийся не только в потере невинности.

Но все же – какое она имела право сама распоряжаться нашим телом, задвинув меня, холившую и лелеившую его, тело наше, в подсознание? Ну ладно, прощаю, он оказался гораздо лучше, чем я могла предположить, и уж даст сто очков форы моему бычаре толстошеему. А тот тоже, пока с ним не поговоришь, мог показаться красавцом, особенно издали. Но как вспомню его липкие прикосновения, так в дрожь бросает, хотя все завидовали – дескать, вот какого парня отхватила!

Конечно, потаскалась с ним по кабакам, повеселилась, да у него только одна мысль была, как и единственная извилина – полапать да в постель затащить. Еще чего! Я подозревала, правда, что он, пока не добившись от меня желаемого, отрывается в другом месте.

Все же признаюсь, я любила пококетничать, глазки построить и ловить на себе восхищенные взгляды. Быть в центре внимания. А его вторая мысль – все-таки их было больше одной - нажраться. Но его ничего не брало, прямо-таки насос. Казалось бы, жлоб здоровенный, пусть и с извилинами напряженно, к тому же и трусоват -  когда с ним ребята поговорили ласково, так сразу сник и слинял. Еще качок называется, мускулами поигрывает, да золотой цепью! Странно, как я могла провести с ним столько своего драгоценного времени – наверное, раньше не понимала этого.

Единственно, что не забывала – так это свои занятия английским, пусть даже через силу. Ну, он таки добился бы своего, рано или поздно, не мытьем, так катаньем. Но какой с него толк, как с мужика! Небось вся сила и мозг в мышцы ушли. Так что Игорек оказался вполне достоин, гибкий и страстный, и умница к тому же, был бы чуть постарше и основательней.

Но тогда он был бы совсем другим… Я – а ОНА уж никак не могла того  предположить – сама провоцировала мальчонку, видя, как он заглядывается на меня. Еще бы – красивая взрослая девушка! То футболку натяну обтягивающую, так, что все проступало, то топик совсем откровенный, или, наоборот, слишком свободную рубашку, а уж про обрезанные под основание шорты и говорить не стоит. Как горели у него глазенки! А я все шутила, норовила потрепать шевелюру, или вообще чмокнуть когда он якобы случайно встречал меня у электрички. Конечно же, не придавая этому никакого значения. Особенно, когда как бы забывала  задернуть до конца шторку в уличном душе, зная, что он не удержится, чтобы ненароком не заглянуть.

Вот и доигралась. Правда, окончательно е решение приняла все-таки ОНА, и я не могу не согласиться с ней, что Игорек наш был нежен, ласков, меня пронизывали электрические заряды от одного соприкосновения с его телом, таким бархатистым и наливающимся силой. И тогда он сделал все так, что боли мы – я тоже все чувствовала, хотя сама не могла действовать, не ощутили, и даже, вопреки расхожему мнению, в первый же раз испытали оргазм, да так, что чуть не потеряли сознание от наслаждения.

И он не отвалился сразу в сторону, а продолжал ласкать меня, пока я не пришла в себя и не задремала. Вот бы сейчас. Но – хватит. Что-то я в лирику ударилась – нахваталась за время совместного проживания. Как ни крути, такое сосуществование, когда и пикнуть не смеешь, чтобы тебя не отключили, следы свои оставляет. Но и я многому научилась, и теперь, будьте уверены, знаю, как это использовать!   Надо только из фактов делать правильные выводы, и идти дальше. Держу пари (но с кем?), что скоро буду красоваться на обложках журналов, на первых страницах, на разворотах, и весь мир будет у моих ног. Если захочу. А я захочу, может быть. Главное, однако, что мне удалось вырваться и обрести себя. Я совсем не собираюсь выступать в роли спасительницы человечества,   и получить нобелевскую премию. Посмертно. Шучу.

Но я на самом деле далеко продвинулась вперед, коль мне удалась эта, казавшаяся совершенно безнадежной, затея. Мне неловко, что оставшиеся на базе будут скорбеть о нашей гибели, но, надеюсь, Джейк скоро даст о себе знать, да и по моим  расчетам,   связь вот-вот должна восстановиться.   Согласитесь, что это не слишком большая плата за мое освобождение.

Итак, будучи более прагматичной, я впитывала все знания, анализировала казавшиеся ничтожными и не заслуживающими внимания малейшие детали, ничтожнейшие факты, и лишь потом предпринимала решительные действия. Сложнее всего было внести изменения в программу и закинуть их в вычислительный модуль робота. Так, чтобы двигаясь в нужном мне направлении, вдоль каверны, обходя ее, все они, кроме второго, конечно, обнаружившего долгожданную кривизну, который я замыслила использовать в своих целях, все они подавали бы обычные сигналы, ничем не отличающиеся от стандартных, и вводили в заблуждение и ЕЕ, и Наоко, и всех остальных.

Второй же Кузя нужен был мне для подтверждения моего предположения – даже Ноако вперилась в графики, и была близка к разгадке, но она, в отличие от меня, не знала о наличии второго фокуса! Но ОНА уже хотела об этом сказать, если бы я промедлила.

Мне до конца не удавалось ее отключать – как-никак, мы обе существовали в одном теле. Пришлось даже затаиться на время, и не отвечать на ЕЕ вопросы, и лишь иногда поддакивать, когда ОНА обращалась к своему второму “Я”. Когда же ОНА предавалась мечтаниям, мне удавалось развернуться, действуя в ЕЕ подсознании, и вставить  в ее программу дополнительный модуль, который при тестировании выдавал требуемое, а на деле выполнял ведомые только мне функции.

Я могу гордиться этим по праву, как самый заядлый хакер.

И волей-неволей пришлось форсировать события. Нет, подгонять время я не хотела, просто к этому моменту эллипс вырисовался наиболее правильным, гармоничным. Если бы Наоко догадалась провести срез, или хотя бы повращать плоскость! А итак, понятно, линза, о которой ОНА все же додумалась, нет, уже знала, но не успела сделать выводы, сыграла свою роль. Да и мне, к сожалению, тоже не удалось узнать, что способствовало концентрации лучей – естественное ли напыление как следствие загрязнения атмосферы, северное сияние, создавшее ионизирующий слой, озоновая дыра либо случайный угол наклона центральной части материка Гренландии, или же совместное действие этих, и еще неизвестных мне факторов. И, оставив неповрежденным верхний слой – никакая спутниковая аэрофотосъемка не смогла обнаружить каких-либо отклонений, лучи беспрепятственно прошли через поверхность и полностью выжгли внутренность, как раз в фокусе – другой же находился как раз над пресловутым, но прекрасным озером. Но об этом, кроме НЕЕ, и меня, естественно, никто не мог знать! И, тем более, догадаться. А дальше было почти просто – до какой глубины прошел солнечный заряд, какую шахту ему удалось высверлить.

Материк вполне мог оторваться, и никакие слоны, на которых он покоился, не смогут его удержать. Но меня не прельщала нобелевская, хотя это было заманчиво, так как именно обретение себя, свободы, стало моей главной и реализованной целью. Совершив этот переход – по эллипсу, я должна была замкнуть его и вернуться в некоторую исходную, но именно для меня, точку. Как я поняла, перемещения в жизненных плоскостях происходили не для всех,   выборочно, но, возможно, находившихся в определенной зоне. Но даже тогда сдернутыми оказались единицы. Может, еще один направленный эллипс, но уже в недоступном измерении. Это тоже надо бы исследовать на досуге, если объявится таковой. А пока надо бы снять амуницию – хороша я буду, если меня здесь вдруг увидят – серебристый комбинезон с подогревом и эмблемой экспедиции, огромные шипованные башмаки, чтобы не скользить по льду, со всем инструментарием, который мне, может, потом понадобится.

Господи, я действительно становлюсь сентиментальной. Это все последствия пребывания с Ней в одном теле. Впрочем, это не так уж и неприятно, хотя и опасно для личности. Однако действительно, надо поскорее сменить одежду. А то становится жарко. Не так, конечно, как в тот момент, когда нас вынесло на гиперболу. Еще немножко - и мы вообще могли изжариться. Похоже, процесс зашел так далеко, что вскоре может последовать выброс магмы.

В этом, правда, я не спец, но судя по той температуре, которую показывали датчики, дело действительно зашло слишком далеко. Поздно, как говориться, пить “Боржоми”.   Гадость, однако, но, говорят, весьма полезная. Спасибо Джону, отвечающему за экипировку – наши костюмы смогли выдержать не только сверхнизкие температуры, но и могли вполне сгодиться пожарникам. Даже ничуть не обгорела. Я все же успела почувствовать на себе сияние – но не холодное Полярное, отрешенное и возникающее из ниоткуда (хотя все это игра электронов, свободных ионов и странных – да, их так называют, частиц, разлагающих  лучи на составляющие спектра). Только горячих, стремящихся пожрать все живое и неживое, и растворить в себе.  

Представляю, как я выглядела бы в роли пучка света! Пришлось прятать лицо он невыразимо яркого света, ибо маска была не слишком надежной защитой. Надеюсь, что и Джейк не сплоховал. Мне с огромным трудом, даже пришлось подлизываться, удалось убедить его взять меня с собой на осмотр Кузи – 3. Шеф тоже сопротивлялся, но он-то знал мой – то есть наш – характер! А желоб был на самом деле на грани – то есть, близок к разрушению. Потому что тепло, исходящее из вырезанного полуэллипсоидом  (Наоко этого не учла), неизбежно было должно размыть и ослабить своды, хотя их почти идеальная форма – опять расчеты Джейка и Камила Лпутяна, обеспечивала максимально возможную устойчивость ко внешним воздействиям. Если бы процесс разрушения дошел до критической точки, то нас неизбежно вынесло бы не туда, куда я задумала, а засосало в выжженный колодец. И лети себе, пока не превратишься в пар.

Риск, конечно, был. Это сейчас я такая смелая. Но ведь и выбора у меня совсем не было. И опасность  казалась ничтожной, по сравнению с поставленной на кон всей моей жизнью, и посему, надеюсь, мне будут отпущены грехи, ибо я подвергла риску совсем не подозревающего об этом человека, хотя лично к нему мы относились с большой симпатией. Джейк и сам должен был понимать, на что идет, отправляясь в столь сложную экспедицию, и быть готовым к любым неожиданностям.

В принципе, экспедиция мне нравилась. И коллеги, и необычная обстановка, и то, что ей предшествовало. И то, что мы в нее попали, было, признаюсь, не только моей заслугой – ибо я чувствовала, что только там сумею обрести свободу, но и плодом ее настойчивости, приобретенной, кстати, в результате общения со мной.

А как заманчиво было попасть в столь необычную обстановку! Подруги, так те откровенно мне завидовали, возможно, не представляя тех опасностей, которыми мы там подвергались. Это сейчас я бравирую, когда все получилось. А были и неуверенность, и сердце замирало даже во время перелета – хорошо, что организовали был прямой чартерный рейс из Питера в Лондон, и потом – все же я впервые общалась с коллегами по экспедиции на английском. И ничего, вроде справилась, хотя иногда приходилось подбирать слова, особенно когда использовала идиоматические выражения. Для образности. Она даже и не подозревала о своих столь обширных познаниях. Одно дело – теория, даже очень хорошая – на курсах нас научили довольно-таки бегло шпарить, и я к тому же часами просиживала в лингофонном кабинете, как чувствовала, что делаю это не зря…

То, что я сейчас ударилась в эмоции, совершенно не означало, что я ничего не делала и не замечала происходящего вокруг. Вечерело. Хорошо, что началась пора белых ночей. То есть, шестичасовая разница во времени – а все произошло в двенадцать – по тому, гренландскому, практически не ощущалась. Солнце было достаточно высоко, и с удивлением рассматривало молодую особу, разгадавшую его тайну и разоблачающуюся на пригретом его же лучами берегу.

Яркая молодая зелень с вкраплением оранжевых одуванчиков в тон моему почти космическому костюму, веселые березовые листочки, такие живые на ощупь после беспроглядного ледяного молчания – вот, уже заговорила цитатами. Боже, как хорошо! И зачем это люди прутся в Тмутаракань неизведанную? Наверное, чтобы вновь, после возвращения, оценить то, что ранее казалось обычным. Хотя меня несла туда совсем уж иная причина, но все же.

Ласковые блики серебрили голубую поверхность озера, а легкий ветерок играл их отражениями. Я расстегнула десяток молний, заклепок, липучек – они были над каждым карманом, стянула тяжеленные башмаки. Внезапно мне захотелось поваляться на травке, которую, кроме меня, не топтал еще никто. Но я пересилила себя, скатала свой скафандр и упаковала в заранее припасенный пакет, оставшись в плотном спортивном костюме и подследниках, которые обычно надевала внутрь ботинок. Они были, конечно же, не такие, которые надевают в босоножки, мягкие, но прочные – из натуральной кожи, как раз по ноге, в них можно было легко доковылять пяток километров до дороги, и вообще использовать, как нормальные тапочки.

Я на минутку вытянулась в полный рост и почувствовала мягкие объятия земли. Да, это там, на базе, не было доступно. Но залеживаться я не имела права. Быстро вскочила, чуть не сделала переворот и отряхнула налипшие травинки. Какой-то умник еще в давние времена придумал на всем экспедиционном обмундировании, как и на всей рабочей одежде, пришивать специальные бирки – мол, такой-то или такая то. Так на моем, на груди, красовалось нечто вроде бейджа – беленькая нашивочка с синенькими, в тон костюма, буковками, но почему-то на английском языке. И желающий мог прочитать: “D-r E. Winter, Russia”.

Это я-то доктор! Даже немного смешно, хотя по результатам диплома нам намекнули, что после окончания экспедиции возможно получение кандидатской, а то, что Федор получит докторскую – это несомненно. Хотя в наше время это не столь важно, но, как говорится, мелочь, а приятно. Кстати, с моим “докторством” связан один весьма забавный эпизод – это уже в Гренландии, когда мы прилетели в его столицу Готхоб, и там было устроено нечто вроде фуршета-банкета для журналистов и членов нашей экспедиции.  

Но об этом чуть позже, вот соберусь, и уж потом расслаблюсь.

Пока же я решила убрать свои доспехи и понесла их в давно известный мне грот, где надеялась сохранить их до лучших времен. Да, там было все-таки сыровато. Оставалось надеяться, что  плотная упаковка убережет дня на два на три, пока я не смогу забрать. Углубление оказалось вполне подходящим по размерам. Я  спрятала пакет, навалила на него сверху всякой трухи и осталась довольна своей работой. Потом кинула взгляд в угол и вспомнила то, что не могла не удержать в памяти, даже общей с нею. Небольшой камешек, так себе, валунок килограммов на пятьдесят. Видно, что никто его с тех пор не сдвигал с места.

Я, упершись в него руками, и почувствовав вечно хранимый холод, отодвинула его в сторону. За ним – маленькая ямка, под легким камешком. Я с нетерпением разгребла землю, и достала маленькую коробочку, извлекла из нее полиэтиленовый пакетик. Романтичная девушка, впрочем, уже нет, в тайне от своего соблазнителя – впрочем, неизвестно, кто кого, положила туда две сигареты, зажигалку и малюсенький камешек, об который оцарапала коленку, когда предавалась любовным утехам…

Ну, понятно. Я еще нашептывала ей, чтобы она выбрала более удобное место, но, видите ли, ей тогда не терпелось. Скромница, называется. Однако я была рада этому обстоятельству, и, решив использовать сигареты по назначению, с наслаждением закурила оставленную на счастье сигарету – прямо под навесом, подложив под себя предусмотрительно захваченный рюкзачок с инструментами – такого же оранжевого цвета, легко опознаваемый на белоснежной поверхности. Впрочем, как и в лесу, и на травке.

Да, тогда все же было прекрасно. Она, конечно, все уже расписала в своих заметках. Нет, почти все. Что она, издавать их собиралась? Передо мной было прекрасное озеро, позолоченное усталыми солнечными лучами – оно уже готовилось к тому, что вскоре ему придется трудиться почти круглосуточно. Я взглянула на часы – у меня еще часок в запасе, чтобы не припереться на дачу уж совсем поздно.

Сигарета едва тлела, все же приглушая желание, вызванное погружением в наши воспоминания. Я инстинктивно потерла когда-то пораненную коленку, все-таки удивляясь, как ОНА сподобилась на такое.   Неужели полагала, что ее избранник будет не только нежен, но и корректен, настойчив, упорен и видел в ней, то есть, в НАС, на только объект наслаждения?

Понятное дело, Игорек не был белоручкой, но как удалось угадать в нем ненасытность не только по отношению к нашему телу, но и желание, так сказать, соответствовать и не отставать ни в чем? Да, тогда, когда мы просто вылились с ног от усталости – я имею в виду подготовку к диплому,   вернее, пахала ОНА, я, честно говоря, отключалась, а мальчонка наш сидел целыми ночами, приводил в порядок и печатал тексты, строил графики, и ухитрился распечатать их с таким высоким качеством, что все аж обалдели. А фотографии? Что можно было, конечно, только что успели запатентовать, он отсканировал, и получилось даже что-то вроде книжки.

Нам было совсем не до любви, и он это понял, и старался все время быть рядом, и при этом сессию сдал так, что даже я почувствовала гордость. Вот если бы он был постарше! Но разве у меня не было такой возможности? Или я завидую ЕЙ, что ОНА, а не я сделала выбор? Конечно, я ее подталкивала, но думала, что это все игрушки.

Господи, я опять зациклилась. Может, это из-за нескольких месяцев воздержания. Хотя и у меня были возможности. Например, в том же  Готхобе, на фуршете. Тогда я была в деловом костюме, который специально фирма сшила каждому из участников экспедиции. Строгий синий классический костюм, гармонирущий с потрясающими туфлями того же цвета на высоченном каблуке, отчего я (то есть ОНА, но я одобряю), казалась выше многих мужчин, ослепительно белая блузка, и неизменный бейдж с той же роковой надписью – “Доктор Винтер, Россия”, на английском языке, конечно.    

Во время официальной части я познакомилась с Наоко, которая также была в синем официальном костюме, и наиболее близка мне по возрасту. Мы перекинулись понимающими взглядами, и начали беседовать. Наш английский оставлял желать лучшего, – то есть мне приходилось не показывать своего настоящего знания. Вернее, как-то блокировать мое второе Я – ОНА тоже довольно-таки продвинулась в изучении языка, но до меня, конечно, было далеко. Мы весело шутили, еще не вполне представляя, что нам предстоит. Несмотря на конец марта стояла холодная, даже по нашим меркам, погода, и посему нам предстояло недельку побыть в базовом лагере, чтобы притереться  друг к другу, уже в замкнутом коллективе – больше времени на подготовку не было, а Джо, со своей стороны, подготовил, как оказалось потом, все идеально.

Трудности нас не пугали. Признаться, я больший страх испытала во время перелета, до того летала всего пару раз. Так вот, потом все стали неформально общаться, и я отошла в сторонку с бокалом шампанского, забралась на пуфик у стойки бара и стала разглядывать общественность, прислушиваясь к разговорам. Кого только не было! И технические службы, и руководство, и журналисты, норовящие взять интервью у всякого, имеющего мало -мальское отношение к экспедиции.   Я, к счастью, скрылась от них, но всегда найдутся такие, от чьего внимания мне никогда не удавалось ускользнуть.  

Вот и тогда, парочка плейбоев, чудом, наверное, затесавшихся в нашу компанию, начала слишком откровенно разглядывать меня. Они-то, идиоты, думали, что я ничего не замечаю, потому что я сидела, облокотившись о стойку, немного опустив голову, как бы глядя в полный фужер шампанского и положив ногу на ногу. Со стороны могло показаться, что я задумалась.

В сущности, так и было, только я еще незаметно изучала публику.   Многие, вполне понятно, хотели оторваться – ведь и нам, и обеспечивающим службам предстояла серьезная работа. Мне же было просто интересно. А два красавчика стали переговариваться между собой, искоса бросая в мою сторону вполне понятные взгляды.

Я как бы лениво, не обращая ни на кого внимания, переложила одну ногу на другую, выбирая более удобную позу (моя школа!), и развернулась в пол-оборота, внимательно, однако, прислушиваясь к их разговору.

….