Чужая кошка в зеркале,. Из книги В гостях у подруги порно часть 9 - Гостя не гонят

ЧАСТЬ 9. «ГОСТЯ НЕ ГОНЯТ»

Утром Ленка долго валялась в кровати, стесняясь выйти. Но хотелось есть, она накинула халат, на цыпочках вышла на кухню. Дверь в комнату матери была открыта – дома никого. Она спокойно позавтракала, с любопытством заглянула в комнату матери. Кровать аккуратно застелена. И только рубашка на спинке стула говорила о том, что в их доме теперь живет мужчина.

Они пришли в обед, счастливые, смеющиеся, с чемоданом с вещами Терехова и сетками, полными продуктов.

- А вот и угощение к праздничному столу! – он стал выкладывать на кухонный стол всякие вкусности.

- А что за праздник-то? – Ленка удивленно посмотрела на мать, потом на Терехова. Тот торжественно достал что-то из кармана пиджака и положил на стол.

- Вот, это свидетельство о браке, мы упросили женщину в сельсовете, и нас сразу же расписали.

Ленка аккуратно, двумя пальчиками, взяла документ, заглянула в него и посмотрела на мать:

- Так ты что, Терехова теперь?

- Терехова, – смутилась та.

- А ты мне теперь отчим что ли? – перевела Ленка взгляд на Терехова.

- Ну, звать можешь меня как угодно, но тебе я буду хорошим другом.

Называть его Сережей в присутствии матери у Ленки язык не поворачивался, и она стала звать его просто «Терехов», а он ее – «подругой». Молодожены  ушли в свою комнату  раскладывать его вещи, Ленка принялась накрывать на стол. Забежала к себе, надела синее платье, подумала, что по цвету оно напоминает глаза Алексея.

Только сели за стол, как в окно забарабанили. Ленка открыла дверь, на пороге стояли соседки – тетя Аня и тетя Зоя:

- Что, хотели свадьбу зажучить? Не выйдет! Вот подарки молодым!

А через час дом был полон народу. Песни, пляски, крики «горько» – все как на настоящей свадьбе. Светка тоже забежала поздравить тетю Соню.

- Господи, да откуда ж вы все узнали-то? – удивилась та.

- Теть Сонь, да вы еще из сельсовета не вышли, а уж весь поселок знал, что вы с доктором поженились.

- Да уж, что-что, а слухи в нашем поселке распространяются со скоростью молнии.

Ближе к ночи из гостей никого не осталось, только Светка сидела в комнате Ленки. Они болтали, смеялись, а Светка то и дело открывала рот, чтобы задать какой-то вопрос, но смущалась и замолкала. Потом все-таки не выдержала:

- Лен, ты-то как? Мать знает про вас с Тереховым?

- Знает.

- Ну, дела… А он как?

- Да никак, он теперь мне отчим. Представляешь?!

- С трудом… А ты что, уже не любишь его?

- Нет, Светка… Да, наверно, и не любила никогда, так, мимолетное увлечение. Было и прошло… Все, давай вали домой, мне завтра вставать рано.

Светка, смеясь, убежала. А Ленка долго не могла уснуть. Ей почему-то представлялось, как Терехов ласкает и целует ее мать. От этих мыслей сделалось тоскливо и очень, очень одиноко. Она поплакала немножко и уснула.

Теперь и разговоров было у соседок: а Сонька-то замуж за доктора вышла, а Светка беременная от Ваньки Фомина, скоро свадьба у них, а Любка-то Звонарева тоже замуж вышла, за Мишку Гусарова, ой, а знаете, что она беременная от него и в марте родит?

Любка, действительно, расписалась с Мишкой, он, как вышел из больницы, повел ее в сельсовет, их тут же и расписали. И теперь она ходила по поселку с гордо поднятой головой. Мужики к ней приставать перестали – что ж тут, если стала мужняя жена.

Как-то вечером мать за ужином задумалась:

- Пора картошку копать. Завтра выходной у всех, вот и займемся. Ты, Лен, в подпол слазь, сундуки проверь.

- Что это я полезу, – заворчала Ленка, – мужик в доме есть, пускай он и лезет.

- Действительно, Сонь, я посмотрю, ты покажи, где, – Терехов взял мать за руку.

Они, смеясь и прижимаясь друг к другу, пошли в кладовку, в которой находился вход в подвал. Не было их долго. Ленка догадывалась, чем они в этой кладовке занимались за плотно закрытой дверью, уж не только сундуки проверяли. Горящие глаза матери, когда они вернулись, ее догадки подтвердили. А уж как умеет любить Терехов, Ленка знала.

На следующий день они копали картошку. Ее уродилось в этом году много. Крупная, гладкая, крахмалистая. Складывали в ведра, носили в подпол, ссыпая в сундуки, обитые железом от мышей. Уже все забито, а картошку еще носить – не переносить.

- Мам, – крикнула Ленка из подпола, – куда складывать-то?

- Не знаю, пойду в сарае поищу чего.

- Сонь, слышишь, – это уже Терехов, – ты говорила, на чердаке сарая коробки большие есть. Давай в них сложим, в кладовке поставим, на еду-то.

- Ну, давай что ли.

И они вдвоем ушли. «Опять на час пропадут, а я мерзни тут! » – рассердилась Ленка и вылезла из подпола. Услышав стук в окно, решила, что это Терехов пришел с коробками, выбежала:

- Сейчас открою!

Распахнула настежь дверь и тихо ойкнула, прислоняясь к косяку.

На крыльце стоял Алексей.

Они долго, наверно, целую вечность, смотрели друг на друга, упиваясь этой минутой, и боясь первым заговорить.

- Ты… – тихо выдохнула, наконец, Ленка.

Она, чумазая, с выбившимися из-под платка рыжими волосами, была такая красивая сейчас, такая желанная, что острое чувство щемящей нежности поднялось из глубины его сердца, заволокло пеленой глаза.

- Не прогонишь? – тоже тихо спросил он.

Они молчали, смотрели друг на друга, не зная, что сейчас делать и о чем говорить. Почему-то забылись все слова, только глаза – синие и зеленые – пристально  разглядывали друг друга.

Из-за угла дома вышел Терехов с двумя большими коробками в руках. Он не видел Ленку и стоящего перед ней парня.

- А он что здесь делает? – глухо спросил Алексей.

- Картошку копает, – растерянно ответила Ленка.

- Эй, подруга, принимай тару, – закричал Терехов, по-прежнему из-за коробок ничего не видя перед собой.

Ему никто не ответил. Он скинул коробки на землю и свистнул от удивления. Спиной к нему стоял высокий парень с сумкой на плече. На пороге веранды застыла Ленка. Они молча смотрели друг на друга, не замечая никого вокруг, и она вдруг стала стаскивать с головы платок. Ее волосы рассыпались по плечам, и сентябрьское солнце заиграло в них, словно соскучилось. Терехов остановился, не зная, что делать дальше. Из-за угла дома вышла мать, ахнула, быстро закрыв рот рукой, тихо подошла к нему, потянула за собой. А тот, ничего не понимая, пошел за ней, оглядываясь на застывших молодых людей.

Мать усадила Терехова на скамейку в саду:

- Садись, отдохни на солнышке.

- Кто это? – все еще ошарашенный, спросил он.

- Это ее Алексей.

Если бы его ударили обухом по голове, наверно, было бы легче.

- Какой Алексей?

- Тот самый… ну…

- С которым Ленка летом встречалась?

- Ну да… И которого она так ждала.

Терехов замолчал, обнял прижавшуюся к нему Соню, поцеловал ее в висок, но сейчас его переполняло странное и очень сильное чувство. Оно накатывало откуда-то из глубины сердца, захлестывало голову, и если бы не Соня, он бы, наверно, завыл.

Это было чувство ревности. Пока он не видел Алексея, того словно и не было. Но вот теперь этот парень стоит там, за углом дома. Это ему отдавалась Ленка. Это с ним она уносилась на вершину блаженства. Это его она целовала жаркими губами, ласкала, это… Едва сдержав себя, чтобы не кричать от рвущейся наружу боли, неожиданной, внезапной, он глубоко вздохнул и нарочито небрежно спросил:

- Чего делать-то будем?

- Давай еще подождем немного.

- Это Терехов, я по голосу его узнал, – в Алексее закипало бешенство, которого он совершенно не ожидал.

- Это муж моей матери, – тихо сказала Ленка.

Сегодня было тепло, и Алексей стоял в распахнутой куртке. Ленка шагнула и спрятала чумазое лицо у него на груди, перепачкав рубашку. Он скинул сумку на землю рядом с картонными коробками и крепко прижал к себе:

- Ленка, девочка моя любимая…

Он целовал ее чумазое лицо, впитывая сладкий аромат губ, а она замирала от каждого его прикосновения и не знала, бывает ли счастье сильней, чем счастье упоительности близости любимого человека.

Ленка мягко выскользнула из его объятий, прислонилась к двери, словно ища опоры для ослабевших ног.

- Ты надолго?

- Я на работе отпуск взял за свой счет… на неделю.

- Останешься у меня или к Ваньке пойдешь?

- У тебя, если не прогонишь.

- Зачем же гостя  гнать-то? Заходи в дом.

Они все еще не знали, что говорить, поэтому сидели за обеденным столом и молчали.

На кухню осторожно заглянула мать:

- Здравствуй, Леша.

- Здравствуйте, Софья Андреевна… Вот приехал…

- Вижу, – мать насмешливо посмотрела на них. – Ну, пожалуй, с картошкой на сегодня хватит.

- Чего ж хватит, – Алексей поднялся, – сейчас все уберем, мне бы только переодеться.

- А пойдем, я тебе подберу, от Павла осталась кое-какая одежка, если ты, конечно, влезешь в нее: вон, ты какой здоровущий!

Ленка по-прежнему сидела на кухне, а мать ворошила шкаф, доставая что-то из вещей:

- Вот, примерь, наверно, маловато немножко, но ничего… для грязной работы сойдет. Ты, Леша, иди в Ленкину комнату, там переоденься… дай ей прийти в себя. Знаешь, где ее комната?

Алексей кивнул. Когда он вернулся в кухню, где сидели мать и Ленка, они засмеялись, так потешно он выглядел: одежда была ему явно коротка, и похож он сейчас был на студента-переростка.

- Чего смешного? – буркнул он. – Лучше показывайте объем работы.

Мать пошла, было, к дверям, но тут вошел Терехов, и она кинулась к нему:

- Сергей, познакомься, это Алексей, Леночкин… друг. А это Сергей – мой муж.

Мужчины пожали друг другу руки, и походило это, скорее, на короткую схватку.

- Лен, – мать обернулась к дочери, – чего сиднем сидишь, пошли работу доделаем. Ты с Алексеем картошку будешь на поле в ведра складывать, а мы с Сергеем в кладовке ее пристроим.

Наверно, она почувствовала напряженность, витающую в воздухе, и ее слова сейчас  разрядили обстановку. Работа пошла быстрее, мужские руки лишними никогда не бывают. Когда оставалось еще несколько ведер, мать сказала:

- Вы тут доделывайте, а я пойду баню истоплю, помыться надо. Пошли, Сергей, поможешь, надо дров наносить.

Ленка с Алексеем притащили оставшуюся картошку, аккуратно ссыпали ее в коробку, сложили ведра одно в другое, поставили их на пол в кладовой и посмотрели друг на друга. Снова наступило молчание.

Когда мать с Тереховым вошли в дом, увидели, что они стоят все там же, в кладовке, крепко обнявшись, и целуются, она – подняв голову вверх, он – склонившись над ней.

А через какое-то время они вышли на кухню, оба смущенные.

- Баня стопилась, – сказала мать, – мы пойдем мыться первые, ну а вы – после. А белье я уже приготовила, в предбаннике лежит.

Когда они остались одни, Алексей тихо позвал:

- Иди ко мне, – и усадил Ленку на колени, обнял, стал покачивать, крепко прижимая к себе. – Лен…

- М? – она, уютно устроившись в его объятиях, наслаждалась его голосом.

- Я соскучился по тебе…

- Поэтому так долго не приезжал?

- Давай об этом после поговорим, ладно?

- Давай, – она прильнула к нему, но когда он коснулся ее груди, отстранилась и слезла с колен. – Ты одежду себе приготовь… чтоб переодеться после бани.

- Ты пойдешь со мной? – спросил он тихо, боясь, что она ответит «нет». Ленка растерянно пожала плечами.

- Мама твою сумку в мою комнату отнесла.

- Я видел.

Когда, раскрасневшиеся и довольные, из бани пришли мать и Терехов, Ленка с Алексеем чинно сидели на кухне друг напротив друга. На столе аккуратной стопочкой лежало приготовленное чистое белье.

- Эх, хороша банька! – Терехов был весел. Соня сумела его отвлечь от горьких мыслей, и сейчас он большими глотками пил квас, а она с улыбкой наблюдала за ним.

Когда молодежь ушла, Терехов подмигнул Соне:

- Их долго не будет, может, продолжим?

- Сережа, ты с ума сошел, – она покраснела.

- Конечно! – и подхватив ее на руки, понес в комнату.

Ленка с Алексеем вошли в баню, и пока она раскладывала белье, он осмотрелся. Предбанник был небольшой, метров десять. В одном углу стояла узкая скамейка, накрытая толстым полотенцем, маленький стол – так, поставить бидон с квасом да пару кружек, в другом – довольно широкая кушетка, прилечь, отдохнуть после баньки, ну и, может, еще для каких целей. «А, видимо, Ленкин отец был большим любителем этого дела! » – с удивлением отметил Алексей.

Он уже разделся и стоял в трусах. Ленка смутилась, отвела взгляд и халата не снимала. Он подошел, привлек ее к себе, осторожно коснулся груди. Она все еще была насторожена, волновалась так сильно, что он чувствовал это кожей. Алексей развернул ее к себе, поцеловал, очень нежно, ласково, отчего она замерла.

- Лен, я очень соскучился по тебе… – прошептал так тихо, что она, скорее, почувствовала, чем услышала. – А ты?

- Я тоже…

Поняв, что она смущается, он снял трусы, кинул их на лавку и шагнул за дверь парной. Она быстро разделась, скользнула следом за ним, стараясь на него не смотреть.

- Тебе полить воды? – спросил он, оказавшись совсем рядом.

- Полей, – она спрятала лицо под длинными волосами.

Осознав, что он не набросится на нее, как голодный зверь, она успокоилась.

- Иди сюда, – бодро сказал Алексей, он уже улегся животом на полок.

В его словах не было зовущей страсти, и она подошла, прикрываясь вениками. Увидев, что он отвернул голову к стенке, вздохнула с облегчением и даже улыбнулась:

- Ну, готовься, сейчас я на тебе отыграюсь!

Она распарила веники в тазике с горячей водой и, взмахивая ими, сначала робко, затем смелее, стала охаживать его спину, ягодицы, ноги, так, как учил ее отец – большой знаток банного искусства. Алексей кряхтел, постанывая от удовольствия. Это было безумное наслаждение: любимая женщина хлещет тебя горячими вениками, то мелкими касаниями, то сильно, хлестко. В такие минуты, наверно, можно понять мазохистов. Он повернул голову и залюбовался ею: то ли пот, то ли вода скатывались по коже, мокрые волосы крупными завитками прилипли к спине и груди – ну просто сказочная русалка! Тихо застонав, снова отвернулся к стенке, только чтобы не видеть ее, не испугать сейчас своим неистовым желанием.

- Все, хватит, – она выпрямилась, – дальше ты сам.

Она вытерла пот, катившийся по ее лицу.

- Отвернись, – глухо сказал он, и убедившись, что она не смотрит на него, сел на полок, стал лупить себя веником по животу, груди, ногам.

Вторым веником она охаживала себя сама, повернувшись к нему спиной.

- Вода в ведре, – не оборачиваясь, сказала она и указала рукой на большой ушат, подвешенный под потолком. – Дерни за веревочку…

- Дверца и откроется, – смеясь, продолжил он и дернул веревку.

Ушат опрокинулся, ледяная вода обожгла кожу, и он заорал. Ленка прыснула. Он видел, как катятся по ложбинке ее позвоночника капли, и ему безумно захотелось слизнуть их. Оказалось, что сдержаться иногда почти невозможно.

- Пойду отдыхать, – сказал он, выходя в предбанник.

Обернувшись большой простыней, в блаженной легкости сел на скамейку. Первую кружку кваса выпил залпом, на одном дыхании, вторую цедил уже с наслаждением, опершись о спинку скамейки и вытянув ноги.

Ленка, намочив одно полотенце в теплом отваре одной ей известных трав, обернула им волосы, другим – протирала тело, чувствуя, как просыпается в ней желание и бьется где-то глубоко внутри. Сняв полотенце с волос, опрокинула на себя второй ушат, зашлась тихим вскриком.

Приоткрыв дверь, выпуская клубы пара, высунула голову в предбанник:

- Леш, дай простынь и полотенце, пожалуйста.

Вышла из парной, замотанная простыней и с полотенцем на голове, села на скамейку рядом с Алексеем, взяла кружку кваса, залпом выпила половину. Закрыв  глаза, расслабленно откинулась на спинку скамейки.

- Хорошо, – тихо выдохнула она.

Он скосил на нее глаза. Простыня на ее теле намокла, и он видел, как проступает под тонкой тканью грудь. Ленка, раскрасневшаяся, румяная, как спелое яблоко, с мокрыми плечами, сидела возле него. Он, закусив губу, отвернулся, словно что-то рассматривая на стене предбанника.

Допив вторую кружку кваса, она встала, повернулась к нему спиной, сняла с головы полотенце, перекинула волосы на лицо, и, чуть склонившись, стала их расчесывать деревянным гребешком. Затем откинула рукой их назад, и они упали на ее плечи и спину крупными завитками.

«Околдовывает», – подумал Алексей.

Не удержавшись, подошел к ней сзади и тихо позвал:

- Лена…

Она вздрогнула, замерла, но не обернулась. Он едва уловимо провел пальцами по ее плечам, и она словно перестала дышать, слушая его руки. Медленно, почти не касаясь ее тела, он снял с нее простынь. Он робко прижал Ленку за плечи к себе, боясь, что сейчас она отстранится от него – и разрушится тихое очарование первых прикосновений. Голову дурманил запах ее волос, который он так старался и не смог забыть. Она чувствовала его желание, но не была готова сделать шаг навстречу. Он коснулся губами ее шеи, и она замерла, но не оттолкнула.

Алексей касался ее груди, живота, и движения его становились настойчивее, дыхание – жарче. У нее закружилась голова, дрогнули колени. Когда он развернул ее, чтобы поцеловать губы, без которых сходил с ума все это время, она закрыла глаза, словно боясь, что он может в них прочитать то, что не должен был знать.

- Девочка моя… – шептал он. – Я не могу без тебя.

Ее глаза закрыты, она отвечает на его поцелуи. Ее руки, до этого настороженно-напряженные, стали поглаживать его плечи, пальцы сжались, пока еще не требовательно, не зовущее, но уже не безразлично-спокойно. Она откинула голову чуть назад, подставляя его губам шею, и он медленно и очень нежно целовал ее. Все также не открывая глаз, потянулась к его губам.

«Не спугни! » – билось в его висках. Он целовал подставленные губы, наслаждаясь их вкусом, а его руки теперь уже жадно гладили ее спину, крепкие ягодицы. И она не сдержала стон, и он узнал его – стон просыпающегося желания. Она едва касалась губами его груди, ее дыхание стало жарким и сбивчивым.

Алексей поднял ее на руки и отнес на кушетку. Стоя рядом на коленях, он тихонько целовал  ее живот, грудь, чуть прикусывая соски, и она жадно ловила губами его губы.

Наверно, так приходит в себя раненная птица: сначала встряхивая перышками, затем расправляя крылья, и только потом отправляясь в полет. Было в этом что-то такое трогательное, что у него защемило сердце, зажгло глаза.

Он снова целовал ее, уже не сдерживая желания, не позволяя ей о чем-то подумать. Ее руки стали требовательнее, сжимали его плечо все сильнее, и, не выдержав, он простонал:

- Ленка, девочка моя, люби меня…

Она вздрогнула, потянулась ему навстречу, потянула его на себя. Он оторвался от ее губ всего на миг, чтобы скинуть с себя простыню, осторожно лег на бок рядом с ней, чувствуя тепло ее тела, запах волос. Ее грудь касалась его груди, руки гладили его плечи. И он, сходя с ума от неистового желания, лег на нее сверху, чувствуя грудью ее напрягшиеся соски. Она  раздвинула ноги, позволяя ему войти.

Он двигался сначала осторожно и медленно, словно заходя в реку, потом все быстрее и быстрее. И вот она уже не сдерживает стонов, таких сладостных и жарких, в ненасытной жажде любви шепчет его имя. Она вскрикивает, и крупная дрожь проходит по ее телу, когда она выгибается навстречу ему в экстазе полученного наслаждения.

Утомленные, напившиеся друг другом, они устало лежали рядом. Едва касаясь ее плеча губами, он прошептал:

- Моя маленькая блудница…

И она заплакала, но он не мешал, а только поглаживал стройные бедра, давая излиться прошлой тоске и боли одиночества, чтобы в сердце ее освободилось место только для одного чувства – любви.

Когда они, одетые, а она еще и с полотенцем на голове, вышли на улицу, уже было совсем темно. Он подхватил ее на руки и нес до самого дома, отпустив только возле дверей веранды. Они вошли, держась за руки, смущенные, уставшие, но такие счастливые!

- А мы уж думали идти за вами, – тоже почему-то смущаясь, сказала мать.

- Да мы… заговорились, – Алексей посмотрел на Ленку, и та прыснула со смеху, прикрыв рот ладошкой и поблескивая глазами.

- Ну ладно, давайте ужинать, – мать улыбалась, глядя на них.

Терехов был внешне спокоен, помогал матери накрывать на стол, что-то говорил и даже смеялся. Но сердце его разрывалось! Он знал, какими разговорами они занимались! Пару часов назад Соня послала его за дровами в сарай. Он не смог удержаться и подкрался к бане. И если бы два часа назад кто-нибудь заглянул за желтые и красные кусты, среди которых она стояла, он бы увидел, как мужчина, расстегнув ширинку, закрыв глаза, мастурбирует, слушая Ленкины крики упоительного экстаза страсти. Потом Терехов опомнился, глубоко вздохнул, застегнул брюки, осмотрелся, быстро добежал до сарая, схватил большую охапку дров и принес их в дом.

- Ты чего так долго? – удивилась Соня.

- Да там так темно, что я чуть поленницу не завалил.

Она стала растапливать печь на кухне, повернулась к нему:

- Сереж, надо бы в Ленкиной комнате камин разжечь, ночи-то уже холодные.

- Я сделаю, – вскочил он, – ты ужин готовь.

Взяв несколько поленьев, вошел в ее комнату, быстро развел огонь. Сидя на корточках и глядя, как потрескивают дрова и разлетаются маленькие искры, вспомнил, как такие же крохотные искорки загорались в глубине зрачков Ленки, когда она звала его. Отчаянная боль пронзила сердце. Он, действительно, любил Соню, ему с ней было тепло, уютно, она умела любить так страстно и горячо, что он забывался с ней. Но Ленка… ее страсть дикой тигрицы сводила его с ума! Он думал, что справился с этим. Но как же он ошибался! И вот ведь что странно – красавицей Ленку уж никак не назовешь, ну, да, глаза зеленые, пьянящие, роскошные волосы, осанка царственная… Но есть в ней что-то такое, из-за чего мужчины испокон веков дрались на дуэлях, шли за свою любовь на эшафот, доставали звезды с неба. Он правильно тогда ей сказал – от таких, как она, не уходят. Так сидел он на корточках и смотрел на огонь, пока Соня не позвала его.

Уже и ужин был готов, и дрова в печке прогорели, а Ленки с Алексеем все не было.

- Может, сходишь за ними, Сонь?

-Да ты что?! Они так давно не виделись, пусть побудут вдвоем, им о многом надо поговорить. Ты же видишь – они любят друг друга.

И только когда уже окончательно стемнело, Ленка с Алексеем вошли в дом.

- Ну что, Сонь, доставай свою наливку, – Терехов подмигнул ей, – отметим знакомство и встречу.

- И то правда! – она кинулась к буфету, где стоял графин со смородиновой наливкой. – Давай, Сережа, разливай.

Ужин прошел весело, они шутили, подкалывали друг друга. Но Терехов ревниво отмечал припухшие от поцелуев Ленкины губы, напряженные соски под тонкой тканью халата. Он видел каждый взгляд, брошенный Ленкой на Алексея, каждое его прикосновение к ней отзывалось в нем жуткой болью на грани помешательства. Сохранять внешнее спокойствие было невыносимо. Он держался из последних сил и вздохнул с облегчением, когда Ленка с Алексеем, взявшись за руки, ушли к себе.  

Утром Ленка поднялась рано, тихонько напевая, порхала по кухне. И ей, и Терехову сегодня на дневное дежурство. Мать готовила завтрак.

- Мам, ты Лешу не буди, пусть поспит, – попросила Ленка.

- Хорошо, доча.

Из дома Ленка вышла с Тереховым. Они шли какое-то время молча, потом он спросил почти весело:

- Ну что, подруга, ты счастлива?

- Ой, Сережа, так счастлива, что голова кругом!

- Я же говорил, что он приедет, что от таких, как ты не уходят.

В его словах прозвучала неприкрытая горечь. Она удивленно посмотрела на него:

- Сережа, ты никак ревнуешь меня?

- Да нет, это я так.

- Правда? Ну, слава богу! А то мне показалось…

- Это тебе показалось, – перебил он ее и улыбнулся. Искренне. Ведь сейчас она была рядом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...