Искушение

Дом наш был заселен одногодками! Всем по двадцать – двадцать пять лет.

Это обуславливало нравы. Нравы были буйными!

В отличие от Нравственности, которая, вообще, не имела отношения к этому сообществу.

Уже через пять-шесть лет многие «жильцы нашего дома» стали разведенными.

Мужья куда-то уходили, а женщины, оставшись наедине с собой, жаловались на то, что нет нынче настоящих мужчин…

Они бросались на поиски, но, кроме пьяной рожи и тарелки окурков на утро, ничего не находили.

Танечка и Маечка жили в последнем подъезде.

Танечка – миниатюрная статуэточная женщина отличалась тягой к свободе. Она встречала гостей исключительно… голой!

Ну, и правильно! Что может быть прекраснее обнаженного тела! Танечкиного. Правда, с демонстрацией этого качества был категорически не согласен Вова – муж Танечки. Подумаешь!

Танечке такое ограничение не нравилось, и Вова уехал в США. Танечка не очень сопротивлялась, когда Вова забрал с собой и дочку…

Маечка была женщиной эффектной! Никто не мог назвать её красивой с первого взгляда, но не мог дождаться второго – чертовски привлекательная женщина. Нынче такие называются секс-бомбами.

Маечка была, действительно, секс-бомбой. Атомной!

Оружием массового поражения была её грудь!

Маечка высокая, стройная, с плоским животом… И ах, какая грудь!

Муж Маечки – огромный, двухметровый атлет, работал проводником поезда дальнего следования. Это же Клондайк для Маечки…

Чёрт возьми! Я ни слова не сказал об интеллекте обеих!

Высокий. Ну, ладно. Достаточно высокий.

Если кратко.

А чего там расписывать долго… Нечего.

Как-то летом, когда мои жена и сын уехали в Алушту, в санаторий, Танечка и Маечка пришли ко мне в гости. Были они навеселе. Впрочем, как всегда.

Они принесли с собой вино, и мы уютно уселись на кухне. У меня тоже «с собой было»…

Дружеская соседская встреча уже после пары рюмок начала приобретать какие-то странные формы … Я быстро сообразил, что это Танечка расстегнула блузочку…

«Ничего себе, - подумал я, - а что, если то же самое сделает Маечка»!

Мораль безмолвствовала.

Маечка задумчиво включала-выключала мой японский магнитофончик, и у неё ничего не получалось. Что эти женщины понимают в технике!

Потом уже я установил, что она зачем-то сломала то место, где должна была крутиться кассета…

- Я хочу танцевать, - громко и весело объявила Маечка, - а музыки нет!

- Так идем к тебе! – зловеще согласилась Танечка! – у тебя ж такая музыка – закачаешься!

Девушки гурьбой ломанулись в дверь, а я начал судорожно соображать, чем мне грозят танцы у Маечки дома. Кроме моря счастья без берегов, я ничего рассмотреть не мог!

Мораль же легонько подталкивала меня в спину: «Иди, иди, тут семейный дом! Не смей! Па де де, па де труа… вали отсюда, гулявый гад».

Мой внутренний голос лепетал: "Грубиянка! Какое твое собачье дело"… Но невнятно.

Посошок быстро сложил разногласия с Моралью, определил место встречи, и я поплелся за счастьем…

Но Г-сподь располагает…

Когда мы переходили из первого подъезда в последний, я увидел возле второго подъезда Светочку! Маму главного друга моего сына!

Светочка славилась энциклопедическими знаниями всего, что происходило в нашем доме! Я думаю, что и нашего микрорайона.

Конечно, мы поприветствовали друг друга, и она глянула на часы…

И тут я почувствовал прилив нравственности и отлив адреналина! Я ощутил огромную важность семейных ценностей.

Мы ввалились в Маечкину квартиру, и мои недавние порочные фантазии начали воплощаться! Сначала Танечка сняла блузочку. Вообще!

Потом Маечка внесла в комнату подносик с тремя чашечками кофе.

Из квартиры, я уверен, волны тяжелого рок-энд-ролла и Маечкиного смеха доносились прямо до Светочки, уши которой выросли до пятого этажа…

Представляя себе, сколько радости она при этом испытывает, я, вдруг, услышал тиканье часов у себя в сердце… и в голове… и в… всюду!

Когда все эти тиканья вошли в резонанс и слились в тревожную сирену, я быстренько оторвал от себя Танечку (со звуком вырванной из бутылки пробки – «П»), ловко, еле зацепившись за неё, обогнул Маечкину грудь, надежно расставленную на пути выхода, и, услышав позади растерянное: «Но мы же только начали гулять»… оказался на скамеечке рядом со… Светой.

Света огорченно поглядела на часы. Прошло минут пятнадцать, не более. То есть, говорить совершенно не о чем… «Идиотизм деревенской жизни» продолжился...

Теперь мне было спокойно в компании: с одной стороны сидела грустно-целомудренная Светочка, а с другой стороны от меня, обнявшись, и ласково глядя на меня, – мои Нравственность и Мораль.

Они одержали большую победу.

Институт семьи чуток тряхнуло, но он устоял!