Антология мужской любви. Эссе (Рассказы о любви) Часть 1

***

Ему было холодно... Холодно и одиноко... В этот миг он ощущал себя маленьким-маленьким ребёнком, грубо оторванным от тёплой материнской груди, и брошенным на произвол судьбы - мёрзнуть где-то в общественном мусорном баке, завёрнутого в старую засаленную фуфайку, кем-то выброшенную на эту же мусорку... Боже, как холодно...

Хочется свернуться маленьким-маленьким комочком, и превратиться в маленькую-маленькую точку... Он поджал ноги, поплотнее к себе, обнял колени руками... В животе, где-то глубоко, там, где Душа гнездилась неприметным тёплым яблоком, — там болело, ныло тоскливо, - словно, поражённое червем, грызущим своими жадными зубами, живое яблоко это кричало немыми устами своими от боли-тоски, от которой некуда деться... Душа молча кричала, - словно маленький эмбрион во время аборта, наблюдающий, как огромный крюк близится к нему, чтобы разорвать на части, - и он мечется, мечется на привязи пуповины, понимая, что никуда не деться, и всё же мечется неосознанно, мечется, в неистребимом инстинкте сохранить свою жизнь...

Эта Тоска, - такая наглая, похожая на маленького живого осьминога без глаз и ушёй, слепая, и всё же зрячая, - простиралась по телу, впиваясь щупальцами во внутрь живота, - вовнутрь яблока-души своими тонкими метастазами, словно врастаясь корнями, и - тянула, тянула к себе, натягивая струны её... Он почти явственно видел эти живые щупальца, похожие на корни сорной травы: густые, белесые, как жилы, покрытые красными кровяными прожилками, мелкими-мелкими... Эти щупальца разветвлялись, росли на глазах, врастаясь в тело всё шире, и — тянули, тянули душу, будто пытаясь вырвать её с насиженного места, в которое она вросла, - и высасывая жизненные соки из неё больно... Хотелось орать от этой боли, непонятной...

Но он не мог. Какая-то сила сомкнула его уста.

И тогда Душа его, открыв немой свой рот, заорала: «Ааааааааааааааааа!!!... »

Схватившись руками за голову, вонзив пальцы в корни своих волос, он стал кататься по постели, корчась, и Душа его продолжала кричать:     «Ааааааааааааааааааа!!... Ааааааааааааааааааа!!... » - пока не стала плакать...

И он, закрыв ладонями глаза, почувствовал, как сильно хочется плакать: «Господи... Господи... »

При воспоминании о Боге вдруг полегшало. Нет, боль осталась в животе, метастазы Тоски никуда не делись... Но где-то в сознании стало светлее, свежее на миг... В груди вдруг кольнуло... Боже, она и до груди добралась, эта Тоска, метастазами своими!..

Тонкой нитью она шла сквозь солнечное сплетение до сердца, и обнимала его, вгрызаясь корнями в него... и сосала... Больно...

Потом потянулась выше, к горлу, обняла трахею, и стала душить... Он чувствовал, как рассудок его мутнеет, а боль стала выкручивать всё его тело, выжимая, словно тряпку...

«Господи!!! » - и он заплакал...

Он плакал молча, выдыхая боль сквозь открытый рот, и слёзы смело струились по щекам, срываясь с ресниц, - как звонкая весенняя капель срывается с сосулек, по которым ударило солнце своими неожиданно жаркими лучами... Вода из глаз, как кровопускание, продолжала струиться, и, кажется, стало становится легче... Боже, как сладко плакать...! Боже, как сладко! Господи!!

И он плакал... Боль не отпускала, но зато и не усиливалась теперь. Он скрючивался в комок, как младенец, катался по постели, заламывал руки, прячась в них, потом падал на спину, разворачиваясь... Но Боль была неотступной, потому что была внутри него: и какую бы позу он ни принимал — она продолжала тонкой натянутой струной проходить сквозь всё его тело, и тянуть, тянуть к себе, пытаясь вырвать душу... И он, сдавшись, перестал убегать от неё. Он понял: бежать бесполезно. Он понял. Он сдаётся.

И он лежал лицом вверх, глядя в потолок, и не видя его... Слёзы застыли в глазах... Горячие ладони свои он приложил к области солнечного сплетения, надеясь хотя бы так утишить Боль, обмануть её теплом своих ладоней... Понемногу согрелось...

Но вот беда опять: тепло это стало действовать убийственно для него же самого, потому что Тоска, этот холодный монстр, от тепла стала только расти, как на дрожжах, занимая собою только ещё больше места.

«Боже, что со мной? Боже, что со мной...? » - повторял он, силясь осмыслить. Потом закрыл лицо ладонями, лёг на бок, свернувшись клубочком, и продолжил молиться, открывая своё сердце Богу:

«Боже, как одиноко, Боже, как холодно... Боже, какой я маленький... »...

Маленький...

«Боже, как я устал... отчего-то... Как я устал!.. Я не знаю, отчего я устал, но я устал, устал... » - простонал он.

И замолчал в отупении...

«По кругу, по кругу, по кругу —

от себя, от себя, от себя... » - заунывно пропело в его сознании обречённую песню.

И, словно обронив из рук нечаянно хрупкое белое яйцо, - которое, блеснув ярким лучом, упало и разбилось, пролив свет на истину — Подсознание выдало тайну его Тоски, оружие против монстра, грызущего его внутренности:

«Ля фам... ».

И тут же, словно испугавшись своей неловкости, прикрыло рот рукою, тараща глаза, будто боясь наказания, - но наказания не последовало, и оно, поняв, что прятать тайну бесполезно уж, раз о ней стало известно, - опустило руки, грустно склонив голову...

«По кругу, по кругу, по кругу, -

от себя, от себя, от себя... » - призналось оно снова печально.

«О Господи...! Я понял. Господи, я понял! Я всё понял... » - простонал он.

«Но что мне делать, скажи??! » - завопил он мысленно, всей душой своей, стараясь докричаться до Небесной выси.

Душа же приходила в отупение: от осознания, что ему никуда не деться от себя... Тоска тем временем продолжала выкручивать его, выжимая жизненные силы, словно сок из лимона, заставляя искать чего-то....

«Боже, как холодно... Боже, как одиноко... Боже, какой я маленький... »

Июнь 2010

Братислав Либертус

ПРОДОЛЖЕНИЕ:

ВЕРНУТЬСЯ В МЕНЮ: