Глава IV Жгучие слёзы обиды

Вторжение варваров застало меня, когда я работала в отцовском винограднике. Я отправилась туда, никому ничего не сказав, потому что поссорилась с родителями. Они не хотели выдавать меня замуж из-за того, что мой избранник был беден. Что же?! Им лучше, чтобы я превращалась в старую деву?!

От обиды я спозаранку ушла сюда собирать полудикий виноград. Весь город на берегу моря был виден отсюда как на ладони. Люди издали напоминали маленьких букашек. С вершины горы мне было хорошо видно, как несколько сотен варваров перекрыли единственную дорогу, которая вела от виноградника в город. Затаив дыхание, я смотрела, как жители города, спешно побросав свои дома, грузились на корабли, которые, подняв паруса, один за другим отплывали на юг.

На моих глазах в порту от берега отчалил последний корабль. Очевидно, мои родители, братья и сёстры вместе со всеми уплыли на остров Моу. Я совершенно не понимала, что мне теперь делать. Не то, чтобы я боялась здесь  умереть с голоду. Всё-таки я прихватила с собой и хлеба и козьего сыра. А потом можно было сделать пращу из моего кожаного пояса и охотиться на диких коз и кроликов в оливковых и мандариновых рощах, покрывавших склоны предгорья. Но оставаться здесь совершенно одной в страхе, что рано или поздно, кто-нибудь из варваров найдёт меня, было жутко. А покинуть эти места я не могла. Дальше на севере от виноградника начинались отвесные неприступные скалы, которые невозможно преодолеть. Единственная дорога отсюда вела в город. А он уже был захвачен врагами.

Я соорудила себе небольшой шалаш из ветвей кипариса. Но в нём я почти каждую ночь стала просыпаться в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Мне снились кошмары. Мне снились огромные потные варвары, которые пытали меня и насиловали всей гурьбой. Я стала бояться будущего - ведь оно ничего мне не сулило.   Так прошло три недели. И в итоге я приняла решение. Каким бы не было моё будущее, я должна жить. Самоубийство смертный грех. Это родители мне внушили твёрдо. Раз боги посылают мне такое испытание, значит такова моя судьба. А спорить с судьбой бесполезно и бессмысленно. Надо принять её, и, может быть, если боги смилостивятся и помогут, а сама я не буду полной дурой, найдётся выход из моего отчаянного положения. Жить здесь на склонах скал в ожидании, когда меня обнаружат, становилось просто невыносимо. А рано или поздно меня, скорее всего, конечно же найдут.

И однажды утром, я спустилась по горной дороге в город. Теперь его заселяли пришельцы.   Я неплохо знала их язык.   Отец ещё в детстве обучил меня их наречию.   Завидев не слишком большой, но очень ухоженный двухэтажный особняк на окраине города, я очень разволновалась. Сердце забилось в груди как пойманная птица, а голова слегка закружилась, к горлу подступила тошнота. Но, переведя дух, я справилась со своим сильным волнением. Раньше в этом особняке жил один из наших самых знатных кланов. Наверно ведь и теперь здесь поселился кто-то из знатных варваров. Это было бы самой большой удачей стать рабыней в доме у знатного варвара. Ведь тогда другие варвары не посмеют все вместе так издеваться надо мной, как это виделось мне в кошмарных снах все эти последние ночи. Лучше принадлежать кому-то одному, чем целой толпе. А что, если я им не подойду? Если эти люди решат продать меня на невольничьем рынке?   Я почувствовала, что у меня вспотели ладони, и пересохло в горле.

У входа в дом я постучала большим деревянным молотком, привязанным возле массивных дверей. Мне открыла стройная рыжеволосая красавица. На вид ей было около 30 лет. Она спросила, кто я такая и что мне нужно. Я ответила, что я дочь звездочёта Археместа, моё имя Аушань, я не смогла уплыть вместе со всеми на кораблях, все последние дни я пряталась в горах, а теперь решила добровольно сдаться новым хозяевам этого дома, в надежде, что они не будут ко мне слишком жестоки. Может быть, в этом доме для меня найдётся работа служанки.

Красавица пригласила меня в дом, провела в гостиную. Через четверть часа мне всё стало ясно. Мне повезло, других слуг у хозяев не было. В ходе последних войн все их рабы разбежались или были убиты. Об этом мне рассказала рыжеволосая красавица. Она назвала и имена своё и супруга: Эйдолина и Гозда.

Вскоре и её муж спустился в гостиную с верхнего этажа. Выслушав Эйдолину, которая пересказала ему мои слова, он внимательно осмотрел меня откровенно раздевающим взглядом и сказал:

- Ты нам понравились, Аушань, мы берем тебя. Но учти, за малейшие провинности мы будем тебя строго наказывать. А если ты окажешься слишком строптивой, мы продадим тебя.

Я поспешно кивнула.

- И еще одно условие, - добавила Эйдолина. - Люди мы с Гоздой ещё не старые, из страны, которую ваш народ считал варварской.

Я попыталась было возражать по поводу варварства их страны, но она проигнорировала мои протесты:

- ... и потому придерживаемся наших национальных традиций в отношениях с рабынями.

Мне, конечно, было непривычно слышать слово "рабыня" в свой адрес, но она была совершенно права – отныне я превращалась в их рабыню. Но что она имела в виду, когда говорила о их национальных традициях?

Эйдолина тем временем продолжала, упреждая мои молчаливые вопросы.

- Постарайся быть покорной во всём, исполнительной, обязательной, послушной и ты избежишь наказания. Понятно?

Я судорожно сглотнула слюну. На меня внезапно напало какое-то оцепенение. Мое молчание явно затянулось, и я вдруг жутко испугалась, что хозяева могут принять мою неловкую паузу за отказ.   Поспешно, с излишней горячностью я выпалила:

- Конечно, я согласна, госпожа! Я обещаю стать для вас хорошей покорной рабыней и во всём повиноваться вам - и тут же я почувствовала, что к щекам прилила горячая волна.

Эйдолина едва заметно усмехнулась:

- Тогда прямо сейчас приступай к своим обязанностям, Аушань! Иди за мной.     

Я последовала за ней в комнату, которая служила в доме кладовкой для одежды.   Хозяин вошёл за мной. Он смотрел на меня, с каким-то хитрым лукавством во взгляде, и это как-то сбивало с толку.  

- Откуда ты так хорошо знаешь наш язык? – спросил он.

- Ещё когда я была маленькой девочкой, меня научил люльвайнскому языку мой отец.    В молодости он с посольством путешествовал в вашу страну.       

- А про наши обычаи, про то, как мы обходимся с молодыми рабынями, он тебе ничего не рассказывал?

- Нет, мой господин.

Эйдолина на этот раз усмехнулась уже совсем откровенно.

- Дело в том, моя девочка, что у нас не принято, чтобы домашние рабы и рабыни служили своим хозяевам в одежде. Одежду у нашего народа имеют право носить только свободные люди. Зимой, если приходят холода, рабам разрешается одеваться. Но сейчас стоит тёплое Бабье лето. Ты поняла, чего мы от тебя хотим, милая Аушань?

- Вы хотите, чтобы я сняла с себя одежду?

- Совершенно верно. Видишь, какая ты смышлёная? Одежду ты оставишь здесь. Раздевайся, Аушань.

Эти слова Эйдолина сказала откровенно насмешливым тоном. Она явно куражилась надо мной. Мне было жутко стыдно раздеваться перед ними. Но никакого другого выхода у меня не оставалась. И я покорно расколола медную пряжку, удерживавшую мой короткий плащ, сбросила к ногам хитон и медленно сняла тунику, последнее, что прикрывало мою наготу.

Стоя обнажённой перед хозяевами, я не смела поднять на них глаз, а они как назло несколько минут ничего не говорили, пристально разглядывая мою наготу. Наконец Эйдолина взяла меня за руку, и ничего не говоря, повела меня по лестнице на верхний этаж.

Так начался новый период в моей жизни. Работа показалась мне не особенно трудной и мало чем отличалась от той, что я выполняла в доме отца. Жутко было выполнять её, постоянно оставаясь голой, когда и хозяин и хозяйка постоянно тебя разглядывают. И я не понимала как мне вести себя, если Гозда начнёт ко мне приставать. Я серьёзно опасалась, что Эйдолина может приревновать меня к своему мужу и это обернётся для меня большими неприятностями. А спросить об этом хозяйку напрямую, когда мы оставались с ней наедине, я не решалась.

В первый день хозяйка приказала мне подмести веником пол во всех помещениях, а потом вымыть его мокрой тряпкой. Время от времени посмотреть на то, как я выполняю эту работу, заходил и хозяин. Ничего не говоря, он смотрел как раскачиваются мои груди, когда я драю тряпкой мраморный пол. Потом уходил. Через некоторое время появлялся вновь.  

На следующий день с утра я помогала хозяйке готовить еду. Воду я натаскала из колодца, который располагался в маленьком внутреннем дворике. Когда я вносила амфору с водой в дом, в дверном проёме меня встретил только что проснувшийся Гозда. Он несильно ущипнул меня за соски и поцеловал. Я продолжала держать руками на плече амфору, не хватало мне её ещё разбить. Гозда шлёпнул меня рукой по ягодице и бросил приказание:

- Иди куда шла, рабыня, помогай моей жене.

За завтраком я подавала на стол кушанья, а хозяин и хозяйка с явным удовольствием рассматривали меня. Я сама была очень голодна с утра, но не решалась им об этом сказать. Было же совершенно ясно, что они не дадут мне поесть, пока сами не насытятся и меня за один стол с ними не посадят. Скорее всего, оставят мне доедать их объедки.

Я не ошиблась. Так у нас и повелось. Я всегда сначала кормила хозяев, а потом доедала за ними то, что они милостиво оставляли для меня. Уставала я не столько от работы, сколько от их постоянных взглядов на моё ничем неприкрытое нагое тело.

Гозда больше меня не трогал. Но я предполагала, что он явно что-то задумал. И рано или поздно обязательно до меня доберётся. А вот как к этому отнесётся его жена, которая ведь тоже должна была об этом догадываться, я никак не могла взять в толк. Отношения между ними были явно дружеские. За всё это первое время, что я пробыла в их доме, они не разу не поссорились, а целовались и обнимались при мне очень часто. Так прошла целая неделя. Я начинала привыкать к своей участи.

Однажды, когда я в очередной раз подавала еду на стол, Эйдолина спросила меня.

- Аушань, расскажи нам. Ты уже успела потерять невинность, или ты ещё девушка?

Врать мне смысла не было, и я рассказала им про парня, который хотел стать моим мужем, но родители этому воспротивились. За неделю до того как варвары пришли в наш город, в том самом винограднике я отдалась этому парню, и он сделал меня женщиной. Я никак не ожидала, что отец откажется выдавать меня за него замуж.

Рассказывая об этом, я начала разливать в чаши вино из кувшина. Глиняный кувшин выскользнул из моих рук, упал на мраморный пол и разлетелся на множество черепков. Остатки вина растеклись небольшой лужицей.

Гозда и Эйдолина, как ни в чём не бывало, допили свои чаши и встали из-за стола. Эйдолина покидая столовую сказала мне:

- Собери осколки, вытри пол, потом поешь. А когда всё закончишь, приходи в чулан, у меня там для тебя ещё будут приказания.

Я быстренько всё вытерла, радуясь тому, какие добрые мне достались хозяева. Другие бы уж точно жестоко наказали рабыню за разбитый кувшин. Какой же я, однако, оказалась дурой!

Когда я пришла в чулан, там была не только Эйдолина, но и Гозда. Эйдолина сняла со стены довольно-таки массивную кожаную плеть, прикрепленную к костяной рукоятке.

- Ты милая девочка, провинилась перед своими хозяевами и должна понести наказание за разбитый кувшин - тихо проговорила она, легонько постукивая рукояткой плети по ладони.

Я как завороженная следила за ее движениями, проклиная себя за свою глупость и неловкость.       

- Встань-ка вот сюда, - Эйдолина показала на небольшой топчан в углу, покрытый шкурой леопарда. – Встань на колени!

Внезапно я поняла, что вот сейчас, сию минуту буду впервые наказана. Все во мне воспротивилось этому. Я стояла неподвижно.

- Вижу, ты упрямишься, - тихо проговорила Эйдолина. - Не хочешь преступить через своё самолюбие. Но мне вовсе не нужна самолюбивая рабыня! Поэтому выбирай: или ты сейчас же немедленно встанешь вот здесь на колени, или в ближайший же базарный день окажешься на невольничьем рынке.

Пусть упрекнёт меня та, кто смогла бы, оказавшись перед таким выбором, устоять. Я слишком хорошо понимала, что, если меня продадут на рынке, положение моё станет только хуже. Всего вероятнее меня сделают проституткой, чтобы я приносила побольше дохода новым хозяевам, и они смогли бы окупить потраченные на меня деньги. И тогда меня будут каждый день трахать по нескольку мужчин самыми изощрёнными и извращёнными способами. И я покорно подошла к топчану и опустилась на колени.

- Ты слишком медленно выполнила мой приказ. Запомни раз и навсегда, рабыня не имеет права быть строптивой, - назидательно проговорила Эйдолина. - Единственная цель и смысл существования рабыни - удовлетворять желания хозяев. Сейчас ты будешь наказана. Тебе понятно, за что?

- Да, моя госпожа - выдавила я из себя.

- Когда я приказала тебе встать в нужную позу, ты не сразу послушалась меня. В следующий раз такое не должно повториться. Ты поняла меня?

- Да, госпожа!

- А сейчас ты должна сама попросить нас о том, чтобы мы наказали тебя, если ты действительно понимаешь, что ты заслужила это наказание.

И я принялась унижено лепетать, стараясь всем своим тоном и голосом изобразить полную покорность. Я говорила о том, что очень провинилась перед своими добрыми хозяевами, и теперь прошу их, чтобы они наказали меня как можно строже.

Эйдолина насмешливо спросила:

- И сколько же ударов этой плёткой заслуживает твоя  бархатная попка по твоему мнению, лапонька?

Я задумалась всего лишь на пару секунд, прикидывая, сколько смогу вытерпеть. И назвала цифру 7. Мой отец говорил, что семёрка это символ полноты. Я решила, что этого числа будет достаточно, чтобы продемонстрировать хозяевам, что я действительно раскаиваюсь о своём проступке.

Эйдолина спросила мужа:

- Как считаешь, действительно хватит семи?

- Для начала хватит – ответил он, посмотрим, как она будет реагировать на боль.

Эйдолина размахнулась и, нисколько не сдерживая руку, опустила свое орудие на мои ягодицы. Раздался оглушительный шлепок, и сразу же всё моё естество пронзила нестерпимая боль. Я непроизвольно издала мучительный стон.

Второй удар хозяйкиной плётки мне показался гораздо больнее, и я закричала, после третьего закричала ещё громче, а после пятого я уже просто скулила от боли, не смолкая. Это было что-то особенное. Эйдолина хлестала меня очень сильно и с каждым новым ударом всё сильнее и больнее. После такой боли я уже окончательно потеряла всякие остатки гордости и самолюбия и готова была сделать для них всё что они потребуют, лишь бы не испытывать такие страдания вновь. Ягодицы пылали, я чувствовала, что готова на все, лишь бы дать им хоть минутную передышку. После седьмого удара Эйдолины, Гозда слегка похлопал меня обеими ладонями по ягодицам.

- Ну вот и всё. Для первого раза тебе вполне хватит. Теперь ты знаешь, как мы можем тебя наказать. И поверь, это было совсем не самое строгое наказание. И я очень надеюсь, что ты больше не будешь давать поводов для того, чтобы нам приходилось учить тебя тому, что значит быть покорной рабыней.

- Да мой господин, - громко зашептала я, потому что от пережитой только что боли, мне трудно было говорить в полный голос, - я благодарю за то, что вы простили меня, благодарю за то, что наказали по заслугам.

- Отправляйся в нашу спальню и поменяй бельё на кровати. – приказала мне Эйдолина. Наказать мы тебя наказали, но простим окончательно только после того, как ты докажешь нам свою абсолютную покорность.

Было ясно, что меня ждёт какое-то новое серьёзное испытание. Ждать продолжения было мучительно. И теперь я уже отчётливо могла признаться себе - от того, что все эти дни Гозда лишь изредка пощипывал и похлопывал моё обнажённое тело при том, что в его бесстыжем взгляде на меня всегда читалось  нескрываемое вожделение, во мне разгоралось нестерпимое похотливое желание. Я уже сама страстно желала, чтобы он, в конце концов, овладел моим телом и оттрахал меня.   Ведь ясно же было, что рано или поздно он это сделает. А после этой порки у меня пропали все силы ждать этого. И наверно растаяли последние капли стыда и гордости. Я уже готова была сама предложить ему себя. И только страх навлечь гнев Эйдолины останавливал меня. Скорее всего, она более снисходительно отнесётся ко мне, если я отдамся её мужу по его приказанию. Ведь рабыня не может ослушаться хозяина. Тем более, когда её могут наказать такой жестокой пыткой, которую я только что испытала. Но если я сама начну вешаться ему на шею, такое может хозяйке и не понравится.

Я отправилась  в спальню менять бельё. Прохладный сквозняк приятно остужал мои горевшие от ударов ягодицы. Они ощущали каждое движение воздуха. Оглядев себя, я увидела на них розоватые следы от плётки Эйдолины. Она была права: сейчас во мне не было ни грана самолюбия. Было лишь сладострастие униженности, какое-то пугающее меня саму желание пасть еще ниже.

Когда наступил вечер, и супруги как обычно отправились в свою опочивальню, Эйдолина велела мне оставаться в соседней комнате и ждать, когда она меня позовёт. Я присела на скамью, безуспешно пытаясь догадаться, чего же они от меня потребуют.       -            

- Аушань, иди сюда. – прервал мои размышления голос хозяйки.

Я поднялась и вошла в спальню. Гозда и Эйдолина только что завершили любовный поединок. Эйдолина лежала на спине широко раскинув руки с блаженно-безмятежным выражением на лице. Гозда лежал рядом с нею с закрытыми глазами. Его смуглая, густо покрытая курчавыми волосами грудь лоснилась от пота, и он тяжело дышал.

- Возьми полотенце и оботри нас! – приказала Эйдолина.

Хозяйка была вся совершенно мокрой. Тщательно протирая ее великолепное тело, я почувствовала, что прикосновение ткани к её коже слегка возбуждает ее, увидела затвердевшие соски. Гозда тем временем приоткрыл глаза и с большим интересом наблюдал за нами. И тут мне стукнула в голову шальная мысль. Я решилась ему улыбнуться, продемонстрировать, что действительно моей покорности нет границ. Гозда слегка улыбнулся мне в ответ, и Эйдолина моментально заметила наши улыбки.       

- Ну, хватит, - распорядилась она, - меня ты уже вытерла досуха. Теперь оботри и его. И продолжай улыбаться, раз начала.

Сама не своя от смущения, я стала нежно вытирать сначала грудь и плечи мужчины. Я впервые видела его совершенно обнажённым. Он был прекрасен как молодой бог. Мои руки долго не решались опустить полотенце к его гениталиям. Но я предчуствовала, что если буду и дальше медлить с этим, то могу навлечь на себя гнев хозяев.   И, собравшись с духом, я наконец-таки обхватила полотенцем этот удивительный мужской орган, сразу же почувствовав, как он затвердевает и растёт в моих руках.

Тут я ощутила на своих плечах руки Эйдолины. Они властно усадили меня на колени перед Гоздой. И я услышала приказ хозяйки, который она произнесла громким пронзительным шёпотом мне на ухо. Этот шёпот ворвался в моё сознание как гром с неба.

- Аушань, докажи нам свою покорность, обхвати своими прелестными губками фаллос моего мужа и поласкай его.

Я не поверила услышанному. Мне даже подумалось, что я начинаю сходить с ума. Как?! Жена хочет, чтобы я ртом ласкала фаллос её мужа у нее на глазах?

Нет, я была не против близости с красавцем Гоздой. Но не в присутствии его жены и тем более не в такой унизительной для меня форме.

- Ты опять заставляешь нас ждать? – с угрозой в голосе и медленно растягивая слова, произнёс Гозда.  

Мне стало ясно, что медлить больше нельзя ни секунды.   Я  быстро наклонилась и неумело обхватила губами горячие края фаллоса. Я не знала, что мне делать дальше.

- Богиня-Мать! Да ты же не умеешь этого! - с лёгким раздражением воскликнула Эйдолина. Она прижалась ко мне сзади, обхватила своими руками меня за груди и принялась слегка покачивать моё тело с тем, чтобы мои губы начали скользить по фаллосу её мужа.

В моих ушах снова зазвучал её голос. Она говорила не громко, но уже не шептала.

- Сожми губы крепче! Вот так. Теперь - быстрые круговые движения язычком. Нежнее! Еще! И одновременно двигайся вперёд! Умница, хорошая девочка. Старайся.

- Похвала хозяйки была как нельзя кстати. Услышав одобрение, я стала действовать смелее и увереннее, я почувствовала, что и Гозда мною доволен. Он молчал, но он обхватил мою голову за волосы и сам стал задавать ритм движений. Хозяйка же при этом уже не просто сжимала меня за грудь, а начала ласкать мои сосочки и  слегка пощипывать их.

Все трое мы вошли в общий ритм. И я вдруг резко почувствовала, что волна сладострастия накрывает меня с головой, и я вообще перестаю что-то соображать. Но в этот момент Гозда за волосы оторвал мою голову от своего фаллоса и оттолкнул меня в сторону.

Эйдолина стащила меня с кровати и приказала:

- Теперь возьми опахало и обмахивай нас.

Я нашла в углу спальни большое опахало из страусовых перьев и стала послушно обмахивать своих хозяев. Эйдолина тем временем оседлала своего мужа и с восторгом принялась скакать на нём как наездница. Гозда ласкал её за талию, за грудь, за ягодицы. На меня они больше не обращали никакого внимания. Я стояла рядом и чуть не плакала. Если бы кто мне рассказал о таком, я бы никогда не поверила. Но самым унизительным самым обидным и мучительным для меня оказалось не то, что я стала рабыней, не то, что хозяева лишили меня одежды, и я ежедневно стыдилась своей наготы перед ними, и даже не та зверская боль, которую мне причинила плётка Эйдолины. Ужасно было ласкать фаллос хозяина по командам хозяйки. Но ещё позорнее и унизительнее для меня оказалось вот это. После всего что они со мной сделали, просто стоять и обмахивать их опахалом, когда они совершенно не обращая на меня внимания наслаждаются друг другом.

Продолжая махать опахалом, я почувствовала, как на мои груди одна за другой стали капать из глаз жгучие слёзы обиды. Боги! Неужели вы так покарали меня за то, что я прогневала своих родителей?