Последняя сцена

Я Закрываю глаза, и вижу…её значительное… очень правильное лицо, такое типичное для нашей страны, и такое особенное для меня, настолько особенное, что даже  отражается во всех прочих умных, и глубоких женских лицах.

Отражение, часто даже своё собственное, мы не хотим видеть в зеркале, мы, ещё более часто не хотим  видеть в других,   свою:   боль, неуверенность  и страх. И гордыню…Оно ведь, (всё это) отражается в других…Через отношение к самым близким и любимым.

Потому, я стою сейчас. И уже перед съемками самой последней сцены фильма, я жадно размышляю, правильно я поступил вынося. А потом, ещё согласившись  в этом всём, на главную роль?... стоило ли соглашаться…заново переживать всё это?. Причём переживать не с ней, а с той , что только играет её роль. Играет, иногда так неубедительно и пусто, что всё больше, хочется всё бросить и уйти… но ведь не каждый раз, тебя находят и предлагают снять серию самодвижущихся картинок, по твоему же, крохотному рассказику.

Особняк 19 –го века, совершенно не боясь, отражается в солнечных лучах преломленных Стеклобетонностью стоящего через дорогу, небоскрёба…

когда-то родовое гнездо купца Чечина…не побоялось стать коммунальной квартирой, только так можно было выжить и не опустеть, не опустеть и в дни блокады Ленинграда, не опустеть и стать «хрущёвкой» После Великой Отечественной, да , «хрущёвкой», (пусть и с высокими потолками)  но  остаться…остаться, и не испугавшись своего отражения в веке 21-ом, продолжить жить. И именно благодаря этой смелости…историю меня, не очень смелого, доснимают здесь, в остатках советского …в почти утраченном.

Докурив, я через балкон следую через всю квартиру, в проём входной двери.

***

Уже в дверях он остановился. И как бы полуобернувшись в сторону кухни…где она уже домывала посуду, сказал:

-спасибо, всё было очень вкусно…

Дверь скрипнула. Тут же перестала шуметь вода…она явно всё услышала.

-что ты там говоришь?. Вода шумит, не слышу ничего.- говорила она… вытирая мокрые руки вафельным полотенцем.

-ты меня и без того не слышишь, и вообще.

Если за чашкой чая, тебе кажется что человек, по-твоему глуп. Совсем не обязательно это как-то показывать.

Глуп, он только по-твоему… другим людям , он будет умнейший, ну  и есть ещё причины казаться глупее…

чай мог вполне быть не очень, и чтобы не обидеть тебя… я решил, пусть лучше так.

-а он действительно был не очень?. – она как-то презрительно скривилась лицом.

***

-стоп! – заорёт режиссёр, и в очередной раз  посмотрит на часы, носимые на левой руке – стоп!.

- что опять не так?. – спрошу я.

- «…Глуп, он только по-твоему… другим людям, он будет умнейший, ну  и есть ещё причины казаться глупее…» эти слова главные, для тебя сейчас …так?. – спросит режиссер, прикусив нижнюю губу.

-так, но герой, он не пришёл её упрекать… у него действительно всё отболело, и он действительно зашёл выпить чаю. – попытаюсь парировать я, внутри понимая…насколько прав режиссёр.

-так, продолжаем... я понимаю ... уже два почти год снимаем... но не ты один устал. по тону твоему, сейчас, не видно что ты пришёл к чему-то вечному... сейчас у тебя обида в голосе. а мы делаем нечто , про Всё прощающую …понимающую, и мудрую, любовь…-«дрессировщик» самодвижущихся картинок,

Отойдёт в сторону, всё продолжится само. без пафосного побуждения к действию…типа: «Начали! » или «Мотор! » .

Сутуловатый парень, в старомодных очках, всё это вроде бы и на манер Американского литератора Стивена Кинга , однако подражание было чисто внешним, его душа была вполне русской.

Наверно это и помогло ему найти в одном из графоманских закоулков Кириллического интернета, эту историю…

Он нашёл моё авторство, хотя мог выдать всё за своё.

А я…я снова боюсь, но теперь уже неверности отражения…но режиссёр соавтор, как ни крути…и вообще, литература никогда не станет фильмом, и наоборот быть не может.

-на вопросе: «а он действительно был не очень? »…Владуля, крупно возьми её взгляд.

Главный оператор картины, лучший клипмейкер конца прошлого века в нашей стране, кивнёт.

-Погнали дальше, времени в обрез.- глаза главного на съёмочной площадке дьявольски блеснут, в полутьме осветительных приборов, и затем запляшут на стёклах очков.

Да. И он снова посмотрит на часы носимые на левой руке, наверно не разглядит сразу точное время.

***

-а он, действительно был не очень?. – она как-то презрительно скривилась лицом.

-чай очень вкусный…ещё раз Спасибо… чай ведь из твоих рук… волшебными вкусы…цвета, запахи, делают люди… любимые навечно люди.

Ты научила меня чувствовать и замечать это волшебство ещё острее прежнего, но главное к чему я пришёл, полюбив тебя …это волшебство у меня никто не отнимет.

Ты случилась в моей жизни, и я как и обещал…буду помнить о тебе всегда… хоть в лесу…хоть в Богадельне. Я всегда буду помнить  тебя…и неважно, будешь ли ты меня помнить…

-Не знаю. – перебила она, он преодолел робость и безумную боль расставания с любимой женщиной, обернулся к ней лицом и увидел …

Высокомерие и гордыня, та, что она часто путала с женским благочестьем, чуть подтаяли, пусть и где-то там. В глубине.

-Зато я знаю, точно… я навсегда благодарен тебе…ты не только стала волшебным светом… моей жизни, однажды ты просто спасла мою жизнь.

-как спасла?, когда?...

-это была другая жизнь… не человеческая…и ты не знала что это был я… помнишь Воронёнка, маленького… с перебитым крылом?. Ты его выхаживала… пока он не окреп и не смог взлететь…

Многие. И даже ближние, считали, тебя тогда безумной и упрямой…но ты была непреклонно  упорной…

Ты и сейчас путаешь упорство с упрямством. Но уже чаще видишь разницу.

-нет , конечно, конечно  я всё это помню…детская память яснее суетливой взрослой… но откуда ты…это всё знаешь?.

-я тебе  говорю …это была другая жизнь. Другая , но моя…

***

-стоп!   . –почти прошепчет режиссёр, но снова посмотрит на часы, носимые на левой руке. – осталось совсем чуть-чуть, и времени , катастрофа как мало… но 15 минут перерыва…отдыхаем… иначе финальная часть последней сцены, выйдет пустой по эмоциям.

Сутуловатый парень, в старомодных очках, проведёт меня через всю квартиру, уже знакомым путём…

Прикроет дверь, чтоб беседа наша не слышалась.

-вот сейчас надо целовать её будет …а я …меня всего трясёт. –признаюсь я…мы…мы, сначала снимаем середину…потом начало…потом часть конца… понимаю, это съёмочный процесс…но я путаюсь… забываюсь.

-да, но последнюю сцену …её мы снимаем в конце. Как и надо было.

Ты боишься другого. Я знаю чего… но историю про Воронёнка полностью поймёт только она… только для неё это эмоционально сильно, только она поймёт всё что ты хотел сказать…

Для актрисы Викусика, это шанс начать карьеру в кино. Сильной работой. Для зрителя элемент всего лишь часть качественной истории.   И только для неё , это часть жизни…  она не будет искать тебя, не будет спрашивать откуда тебе это известно…но ей станет понятно…она действительно дала тебе другую жизнь.

Не бойся.

-правда?. Думаешь она не поругает?.- я закурю дрожащими пальцами, как-то  по –детски…хотя дети не должны курить.

-думаю нет…она поймёт что ты её будешь помнить, хоть в лесу , хоть в Богадельне. Лёжа в конце жизни на скрипучей кровати, отвернувшись к тошнотворно окрашенной стене. А во рту будет вкус…этого самого чая…последнего…из её рук.

Отражение, которого я страшился меньше получаса назад… растворилось во взошедшем из- под стеклобетонной громадины, весеннее  солнце… брызнув, оно заполнило собой всё окружающее… мир стал светлее… страх ушёл, и красота обнаружилась решительно во всём. даже в красках подтаявшего слегка, снега… в свежести ветерка , последнего дня марта…красота, которую способен видеть любой, нужно захотеть…

Слишком я ушёл в себя,   так, что не заметил рядом  «дрессировщика» самодвижущихся картинок…он, явно успокоив меня, ушёл готовить финал последней сцены.

Оставшись один …выбросив с балкона окурок…глубоко вдохнув, я ощутил …как солнце заливает и мою душу…я заполняюсь той самой радостью и красотой…которую могу видеть только я, и радоваться этой красоте могу только я… и этим счастьем, другой жизнью, наделила меня, она!.

***

-это была другая жизнь… не человеческая…и ты не знала что это был я… помнишь Воронёнка, маленького… с перебитым крылом?. Ты его выхаживала… пока он не окреп и не смог взлететь…

Многие. И даже ближние, считали, тебя тогда безумной и упрямой…но ты была непреклонно  упорной…

Ты и сейчас путаешь упорство с упрямством. Но уже чаще видишь разницу.

-нет , конечно, конечно  я всё это помню…детская память яснее суетливой взрослой… но откуда ты…это всё знаешь?.

-я тебе  говорю …это была другая жизнь. Другая , но моя…

-ладно, не хочешь не говори…- она мягко и устало улыбнётся…

Он приоткроет дверь наконец, и сделает первый шаг тёмную «Парадную».

-да …кстати…ты точно знаешь, откуда мне всё известно…но также…молчишь…

и ещё, ты, и вывих как-то вылечила… у бедного Воронёнка левая лапка вывернута была….

-да, вывернута почти наизнанку, он дрожал от боли, наверно при каждом вздохе.

-вот сейчас мне снова больно… До свидания … я верю , что мы встретимся…там, в новой жизни. Потому, не прощаюсь.

***

Не прерываясь, и почти не отрывая взгляда. Я найду глазами режиссёра, он махнёт «гривой», покажет большой палец… блеснут в Полутьме золотом, часы на левой руке носимые, и он впервые за время работы над последней сценой забудет , что истекает время аренды квартиры с советским интерьером…он забудет, что времени не осталось.

***

-ну… и ты вот так уйдёшь?...

- я сказал что хотел… а чего мне хочется сделать …очень. Больше всего… этого, я  в этой жизни не сделаю .

***

Время у меня казалось , закончилось… сначала, стая ворон слетела с крыши купеческого родового гнезда… невесть откуда они там взялись. Но всё символично завершилось.

Потом , людей набежало «скорую помощь» давай… суета … галдёж…

Зеваки прорвались… меня в больницу…с мигалками. А  я …да нервы просто сдали, нет… не умер …  но видел всё со стороны… летел на крыльях , вернее Воронёнок на своей спине нёс меня до больницы…

Неслись мы, в золотистом и ярком…однако прозрачном, сиянии.

Сиянии тихом и мягком, таким, какое случается в такой вот , солнечный Весенний день, когда под ещё стойким льдом рек. Из тишины, уже вызрела мягкая женственная сила природы, и она, уже ничего не оставит… природа больше не сможет спать. Да и ты сам тоже… в тебе какая-то непонятная дрожь, её нельзя унять… какое-то странное, немного сладкое напряжение…

Сияние это…пока ещё не согревало, но ледяное дыхание ясно дало понять. Что со мной дальше будет. Поднявшись над собой, я много увидел в совершенно ином свете.

-не думай даже…это не другая жизнь… пока ты нужен здесь.- сказал Воронёнок, голосом прокуренным, каким обладают обычно  актрисы –травести, их участь не кино вовсе…а дети, и живность всякая, в театральных постановках.

Он …пока мы были в воздухе , вернул меня во времени назад, в начало моего сердечного приступа… и там…в кутерьме: зевак, медиков, журналюг…  органов правопорядка…я вижу. Как будто внезапно женщину молодую…с девочкой лет семи, по всё ту же левую руку, идущую рядом с ней.

-это же…та , что сдавала нам «Советскую Квартиру»…это же Она, Господи!.- Остановившееся сердце снова заколотилось!.

Мы были почти у «Храма Гиппократа» …и формально меня Врачи спасли... но…

-узнал!.   –птица радостно гаркнула. Подбором натуры для съёмок занимался Ассистент режиссера, Валерик… и этот вариант был уже случайным, и считай последним…ты не мог знать и видеть чья квартира снимается.

-конечно же…Её , я узнал…теперь я понимаю почему концовку с поцелуем мы не отсняли…и почему я не умру.

Поднявшись над собой, я много увидел в совершенно ином свете.

неподвижные мои веки, начинают мелко дрожать, под ними начинают медленно ходить глазные яблоки, я открываю глаза, и вижу…её значительное… очень правильное лицо, такое типичное для нашей страны, и такое особенное для меня, настолько особенное, что даже  отражается во всех прочих умных, и глубоких женских лицах.