Ошибка инструкторши

(Глава из романа «Алый снег Обервальда» приключенческой тетралогии «Попутчик»)

Сегодня напоминание о горах и туристских тропах для Сергея Калуги пахли самой обычной плесенью.

– Вот, уж точно, «отблагодарить» следует, отоварить прямо в лоб, недотёпу-сменщика, — себе под нос ворчал парень.

Гневался он не без причины. Вчера, окаянный сменщик, беспечно принял, у каких-то шалопаев, как и сам, такое добро, что требовало немедленного спасения. Это были, давно промокшие и уже поддавшиеся тлению в своих капроновых чехлах, «казённые» палатки и спальные мешки из их «Пункта проката».

Усугублялась ситуация тем, что недобросовестная группа, вернувшая накануне в столь плачевном состоянии свое снаряжение, была довольно многочисленной. Хотя и без единого настоящего туриста, оценил Калуга. Не нашлось дельного завхоза, такого, кто бы мог позаботиться о сохранности, взятых на время в городском Альпклубе, вещей для похода. Потому, учуяв горьковатый плесневелый дух, исходящий от кучи, внешне вполне благопристойных, упаковок, пришлось Сергею самому срочно исправлять создавшееся положение.

Действовал он теперь по старому проверенному принципу, выраженному короткой фразой – лучше поздно, чем никогда!

Начал с того, что вытащил наружу из подвального складского помещения все это, едва не пропавшее окончательно имущество. И уже на свежем воздухе аккуратно принялся переделывать то, чем виноват был исключительно приемщик!

Хотя и казнил себя при этом в душе, за то, что поддался на уговоры приятелей, путем такой сверхурочной подработки, «прихватить» к выходным еще и понедельник на, так манившую к себе, богатым клёвом и общением с друзьями, рыбалку.

И вот теперь, поди, сыщи тех балбесов, которые, без зазрения совести, свои непосредственные служебные заботы свалили на него, «прорыбачившего «Царство небесное».

И всё же было не так уж плохо. Повезло уже в том, что это «авральное» утро выдалось, как и полагается ранней осенью, да еще в разгар бабьего лета — ясным, светлым, сухим и безветренным. К тому же, никакие облака не мешали в этот час лучам солнца исполнять свои привычные функции — заливать теплом внутренний дворик их старого, еще дореволюционной московской постройки, здания. Того самого, что с незапамятных, для Калуги времен, занимает в уголке старого Замоскворечья столичным Клубом туристов, альпинистов и горнолыжников.

... Дело понемногу продвигалось.

Развешанные на капроновых веревках-репшнурах, туго натянутых от стены до стены каменного периметра, многострадальные спальные мешки и палатки постепенно теряли былую схожесть с помойкой. Если сначала густо парили усыхавшим на глазах, бледным налётом, то потом заметно посвежели. Особенно, когда просохнув, были хорошо и основательно выбиты деревянным древком альпенштока.

В ходе этой довольно простой, но исключительно действенной процедуры удалось заодно осыпать с восстанавливаемого инвентаря на асфальт двора последние остатки еловых колючек и пыль уничтоженной плесени.

Вот за этим, не совсем приятным, занятием и застала парня их вездесущая бухгалтер – Любочка Дедова, спустившаяся сюда вниз с «инструкторского» этажа особняка, где у нее был свой кабинет на правах не только ответственного и уважаемого счетного работника, но и, даже По-совместительству, личного референта самого директора.

Тучная поклонница бродяг всех мастей и столь же отрицательно относившаяся к лишней суете, теперь она, судя по всему, изрядно торопилась. Потому чувствовала себя явно не в своей тарелке, когда громко, на весь двор крикнула:

– Сережа, у меня к тебе серьёзное дело на «штуку баксов! »

Обещание, знакомое по прежним просьбам, и на деле абсолютно несбыточное у них в коллективе, было, тем не менее, тут же материализовано. Оно оказалось в задании, как понял будущий исполнитель, до сей поры зажатом девичьими пальчиками с ярчайшим «пожарным» маникюром. Больше привыкшие к пирожным и шоколадным батончикам, чем к предметам ритуального толка, теперь они протягивали Калуге, столь не вязавшуюся с её обликом, черную траурную ленту.

Тогда как сам материал был хорошо знаком Калуге, да и выглядел как всегда в таких случаях – оказался свернутым в несколько раз в виде рулончика, и лишь концы в виде «ласточкиных хвостов» траурно свисали к мини-юбке «заказчицы».

Дурное предчувствие своим острым коготком больно колупнуло душу «выбивальщика пыли». Пришла даже мысль о возможной трагедии. О несчастном случае, возможно, случившимся  с кем-то из ребят. Как это, к сожалению, бывало не раз, когда неудачники пешком отправлялись по маршруту, чтобы вернуться обратно не свои ходом и в «деревянном бушлате». Всегда вовлекая Сергея в орбиту похоронной церемонии. Ведь он – Калуга, в качестве единственного здешнего внештатного художника-оформителя, прежде уже не раз, выполнял именно такие щекотливые директорские поручения – писал аккуратно золотыми буквами по черному шелку подходящие траурные слова к похоронным венкам.

– Кто погиб? – Сергей мигом забыл о нагретой под лучами солнца, палатке, в тот момент складываемой им после дворового моциона.

Бросив себе под ноги этот, последней из спасенных предметов просушенного инвентаря, он шагнул навстречу «вестнице нехорошего».

Но Дедова, заметив совсем иную, чем желала бы, перемену в лице собеседника, не к месту, и не к случаю, вдруг звонко рассмеялась:

— Никто не погиб.

И чтобы избежать подозрения в розыгрыше, обстоятельно посвятила художника-инструктора-сушильщика в суть происходящих вокруг них, вещей.

– Этот венок – какому-то генералу с Кавказа, – произнесла бухгалтерша. – Знакомому нашего начальства.

И пояснила для верности:

— Только что сообщили о готовящейся панихиде.

Сказать на это Сергею было просто нечего. Тогда как, сама Любочка продолжала тараторить, заодно прояснив и обстановку в начальственных верхах их общественной организации:

— Директор уже в республиканском представительстве.

Дальше из её рассказа Калуга узнал, что директор позвонил и сообщил по телефону, что именно там днем состоятся и прощание, и вынос.

– Будет полно наших кавказских партнёров, – уже от себя, строго добавила специалист по кредитной политике их, отдельно взятого клуба туристов, альпинистов и горнолыжников. – А к профессиональному художнику из службы ритуальных услуг с подобной просьбой обращаться уже поздно.

После чего виновато пояснила необходимость обязательного выполнения Калугой этого внеурочного задания:

— Собственно, венок в любом магазине можно взять, а вот надписать ленту к нему некому.

Она умоляюще кивнула Калуге, делая вид, что закатывает глаза от восхищения его талантом живописца:

– Кроме тебя!

Сама эта, столь докучливая непредвиденная работа не так озадачила Сергея, как дурное предчувствие. Сухим, мешающим говорить комом, оно словно застряло где-то в середине его грудной клетки.

Только, как оказалось, и этим сюрпризы не заканчивались.

– А ещё, дорогой Калуга, прямо здесь и спляши! – без перехода от траура к веселью, девушка протянула еще и почтовый конверт с адресом их учреждения, но фамилией именно этого инструктора горнолыжной подготовки. – Тебе пришло заказное письмо, Сережа.

Толстушка состроила уморительно вопрошающую гримасу на свое полной физиономии:

– От кого бы это?

Получателя не стоило убеждать в том, что верхом глупости было бы делиться с такой болтливой «почтальонкой» лишними подробностями. Дабы избежать лишних пересудов, Калуга поступил с письмом оптимально – просто сунул его, не читая обратного адреса, в собственный карман:

– На потом!

И, не мешкая, занялся делом, тем самым словно давая понять девушке, что недосуг время зря тратить, коли, ждут от него проявления еще и незаурядных живописных талантов!

Да и у самой бухгалтерши, к тому моменту желание безукоризненно выполнить столь ответственное поручение было столь велико, что она лично, и без напоминания о том, приняла на себя обязанность подсобной работницы. Приняла непосредственное и активное участие в возвращении просушенного инвентаря обратно со свежего воздуха, в душное подвальное складское помещение.

... Вроде бы целая пропасть отделяет обладательницу весьма значимой Любочкиной должности бухгалтера и простого рабочего, такого как Калуга. Пусть и мастера на все руки, – как еще любили в глаза и за глаза называть у них в коллективе Сергея.

И всё же Любовь Георгиевна Дедова, начисто забыв про субординацию, с недавних пор не просто откровенно зауважала Сергея, но и была, по её мнению в столь неоплатном долгу перед Калугой, что всегда и во всём стояла за него, что называется нерушимой горой. А при случае, вот как сейчас, норовила помочь. Даже без напоминаний о том курьёзе, что возвысил парня в её глазах до пьедестала кумира и заступника.

Та история произошла чуть больше месяца назад, когда по возвращению с Кавказа приятели Калуги отправились самостоятельно проматывать, честно заработанные при восстановлении туркомплекса, деньги.

Тогда как он – Калуга откликнулся на очередную просьбу директора. Теперь она заключалась в том, что нужно было выручить, мол, в совсем пустяковом деле!

Калуга уже привык к тому, что при подобном обращении начальства, его неминуемо ждёт расплата за доверие. И лишний раз в том наглядно убедился. Пустяк оказывался ярмом, похлеще любого другого. Но на этот раз, действительно, ожидала не просто работа, а лишь совместный, чуть ли, не корпоративный отдых на природе:

– Наша Любовь Георгиевна Дедова собралась оформлять документы на спортивный разряд по туризму и защиту звания инструктора – узнал Калуга ещё от секретарши в приёмной.

Остальное ожидало его через несколько мгновений, понадобившихся посетителю на то, чтобы предстать под директорскими очами. Для этого, правда, Калуге пришлось проявить настойчивость. А именно – взяться за витую медную ручку и распахнуть перед собой прочную, как и всё в этом старинном особняке, но по современному обитую чёрной солидной клеёнкой дверь служебной обители «самого».

– Дедовой для разряда и квалификации не хватает одного путешествия, — услышал Сергей в кабинете директора приказное и наставительное предложение. — Сходи с ней помощником по «единичке»!

Всё остальное было лишь антуражем к тому, чтобы приказ начальства выглядел, как добровольное желание товарища по работе помочь коллеге:

– Подстрахуешь, где нужно и вообще, не дашь взять под сомнение авторитет нашего предприятия!

Маршрут первой категории сложности, куда, таким образом, угодил Калуга, пролегал по Карелии. Там его участники пересекли на лодках несколько озёр, связанных между собой небольшими протоками.

И всё же, несмотря на всю простоту поставленной задачи, сама новоявленная руководительница похода Дедова успела нажить себе немало врагов среди рядовых и подчинённых ей туристов. Уже тем, что строго ратовала за порядок на биваках. Говоря проще, была против того, чтобы у костра разливали по кружкам что-либо более крепкое, чем чай или кофе. Хотя населённые пункты довольно часто встречались на пути следования. И почти везде, в прибрежных магазинчиках было чем разжиться в стеклотаре с заманчивыми этикетками на круглых боках поллитровок.

В последний день перед завершением похода, они вообще высадились в такой же самой деревушке, где приплывшие отдыхающие должны были дождаться, полагающийся им, транспорт на эвакуацию.

Из запланированных путёвкой испытаний девственной природой оставался не выполненным только один итоговый аттракцион, значившийся в перечне услуг организаторов отдыха на природе:

«Посещением традиционной финской бани».

Мысль о том, что все испытания остались позади и можно вполне расслабиться, как раз и подвела бухгалтера-инструктора. Да так основательно, что этого просто не ожидал, даже и её сердобольный и заботливый как нянька, шеф-наставник. Он, как оказалось, сам попал в столь же глупое положение, как и она, только потому, что заранее не уточнил с подшефной её знания предмета.

Пока туристы только собирались в приготовленную им сауну с парилкой, ещё более крепко натопленной для них местным компаньоном организаторов туристического бизнеса, кое-кто поторопил себя со сборами в место помывки. Это, как раз и была «без пяти минут квалифицированный инструктор». Дедова тогда вздумала воспользоваться своим исключительным правом старшего среди горожан и в баню отправилась первой из группы. Намериваясь испытать на себе самый «чистый пар» не разделённый еще со всеми остальными.

Ко времени общей помывки, указанному исполнительным банщиком, Калуга, внимательно изучая всё вокруг, прошелся по всей территории здешнего туристского кемпинга в поисках Дедовой. Но не отыскал её. Потому сам повел туристов женского и мужского пола испытать традицию совместной помывки по «финскому образцу и обычаю».

Сказать по-правде, согласились пройти это занятное испытать не все. Зато те, кто не стал отказываться от совмещения «приятного с полезным», да ещё прослышав про отсутствие зловредной «начальницы», подсуетились и щедро набрали с собой, прежде запрещённого пива: Намериваясь посидеть с ним после парилки!

Ничто не предвещало разочарования отдыхом. Лишь у самого крыльца случилась первая заминка.

Перед входом в бревенчатое здание, над которым из печной трубы уже не валил как прежде дым, а стелилось едва заметное облачко жара, группа стушевалась, не смея пройти туда, где предстояло предстать «банным» нагишом перед другими. Вот и пришлось Калуге, как и прежде во всем другом, здесь тоже взять на себя роль «подающего пример» лидера.

Смело войдя в предбанник, он, с некоторым даже удовольствием от того, что завершил свои поиски, увидел на вешалке следы пребывания здесь Дедовой. Поверх спортивного костюма красовались её исподние вещи – повисший на бретельке необъятного размера красный лифчик, почти полностью скрывавший под собой синие хлопчатобумажные «семейные» плавки.

Зато под ними, на покрытой лаком струганной лавке, стопкой лежало свежее кружевное бельё. В которое Любочка, видимо, собиралась приодеться. Осознавая, что коли оказалась в цивильном месте, то можно было забыть и про раскисшие на озёрах кроссовки, и про несносных подопечных, готовых на всё, что только заблагорассудится, чтобы ей лично досадить!

Быстро раздевшись до «костюма Адама», в точном соответствии с тем как того требовала здешняя традиция, Калуга, порадовался тому, что и другие потеряли прежнее стеснение и стали снимать с себя одежду. После чего раскрыл дверь в пышущую жаром парилку.

Там на полке, уже прожарившись, как следует, обильно истекая потом, млела в одиночестве Любовь Георгиевна Дедова. Получала удовольствие, ничего не подозревая о том, что её ждёт в ближайшие мгновения.

Пока она даже глаза закрыла от наслаждения, чтобы не тратить силы на пустяки в виде встречи других женщин, чьи голоса раздались из предбанника. С широко разведёнными толстыми ногами и необъятной рыхлой грудью, обвисшей почти до середины своего круглого упитанного живота, она, не глядя на вошедших, лениво хлестала себя по спине берёзовым веником.

Судя по всему, ожидая лишь того, когда к ней присоединятся другие женщины и можно будет ещё более получить удовольствие. Говоря проще, попросить любую из них о взаимном одолжении – отхлестать ею мягкие места веником по настоящему, для полного, как учит медицина, выведения шлаков из организма. Но, всё переменилось в одно мгновение. Если, сначала скрип входной двери привел в чувство предвкушения удовольствия от исполненных надежд, то потом, увиденное повергло инструктора в настоящее неистовство.

С ужасом увидев на пороге, в проеме распахнутой двери вместо женщин Калугу, да ещё и в чём мать родила, Любочка тут же панически завизжала, замахала руками. И это длилось до тех пор, пока она не и забилась от его взгляда в угол полка, где на беду, как раз и скопился самый зной.

А тут ещё, к перепуганной девушке пришло полное понятие о том, что в бане на самом деле происходит. Это случилось, едва туда же ввалились и остальные «голопузики» их туристской группы, демонстративно выставив перед нелюбимой инструкторшей, кто что имел.

Даже, побывавшие в походе, женщины, прежде, из-за природной стеснительности, несколько опасавшиеся такого банного общения и те пришли в себя, вдоволь насмеявшись над животным ужасом, продемонстрированным Любовью Георгиевной Дедовой, не столько от созерцания мужских причиндалов, сколько от категорического нежелания красоваться перед «негодяями» собственными достоинствами.

Вот тогда и спас её от полного позора Сергей Калуга. Взяв ситуацию под контроль, он сначала бережно пособил молодой женщине спуститься со скользкого полка на лавку в затенённом – дальнем от окна углу уже общего помещения. И пока та всё еще обиженно и отстранённо всхлипывала, стыдливо закрываясь веником, парень, не говоря ни слова, принёс ей таз горячей воды. Затем утешил от первого расстройства, проявив настоящую чуткость и знание психологии взрослого человека.

Для этого он как ребёнка уложил на деревянную поверхность сиденья и так знающе и достаточно крепко похлестал по упитанным телесам веником, что и той самой стало не до перенесённого унижения. Тогда как все остальные посчитали публичное «наказание веником» достойным искуплением всех прежних проступков Любочки.

Завершилось всё тем самым, давно  запланированным нарушителями режима «пивопитием». Вместе с ними, завернувшись, как и остальные в чистую простыню и Дедова не отказалась от стакана-другого пенного напитка. К тому же впервые была по-настоящему весёлой и общительной, отбросив прежнее самодовольство. И тем самым так прониклась общением с товарищами по походу, что расставались все они как и подобает – вполне добрыми друзьями.

Времени с той поры прошло уже достаточно, чтобы забыть об инциденте, о котором, впрочем, никто так в Альпклубе и не узнал, благодаря настоятельной просьбе Калуги ко всем участникам помывки – пожалеть, неплохую, в общем-то, девушку и держать язык за зубами.

Но сам он, время от времени, чтобы сорвать раздражение, когда Дедова слишком уж доставала ему своей излишней заботой, невольно представлял её в том виде, в каком она встретила его «банное появление». И тогда неизменная лукавая улыбка, сменяла хмурую гримасу на лице. Да и самому на сердце словно становилось легче.

Но сегодня помощь девушки была в самый раз. Свободной, от своей траурной ноши, рукой Любовь Георгиевна помогла Калуге снести в подвал упаковку того, что стало сравнительно чистым из, высушенных к тому времени, пуховиков. Явно не ведая, что только этой, достаточно простой, процедурой её участие в случившемся «аврале» далеко не закончится.

…У закрытой двери склада уже стояли несколько очередных клиентов. Одни желали вернуть то, что ранее взяли ими здесь на прокат. Другие наоборот – надеялись получить все необходимое для грядущего похода. Словом – выстроилась очередь. Как это довольно часто бывает именно в подобную пору – по окончанию очередного летнего полевого сезона.

А ещё потому не удивились наплыву клиентов работники областного Альпклуба, что дело было накануне теплого «бабьего лета», зовущего в Подмосковье, на последние деньки у костра и речки. И приходилось учитывать это в своих планах на день.

Дабы избежать бесполезных споров с посетителями на счет медлительности обслуживания, бухгалтер снизошла до того, что лично взяла на себя хлопотную процедуру приемки-выдачи у окна проката. Тогда как Сергей, настроившись на, подобающий директорскому заданию, траурный лад, прошествовал с шелковой лентой к своему «мольберту». Если так можно было гордо назвать, конечно, заляпанный краской лист фанеры, брошенной поверх простого письменного стола.

Сооружение было, почти полностью, заставлено банками гуаши, бронзовки, да еще несколькими емкостями с пучками кистей и перьев. Они, словно стадо колючих дикобразов, топорщили свое добро во все стороны из нескольких разнокалиберных стаканов и даже алюминиевой походной кружки.

С наведения, хотя бы, элементарного порядка в этом художественном хаосе, Сергею и нужно было начинать. Уже после, убрав всё, не нужное ему для предстоящей работы, на пол, с помощью молотка и мелких сапожных гвоздиков самодеятельный художник-оформитель растянул на фанере ленту. Снял крышку с банки, шибанувшей в нос, терпким запахом бронзовой краски. Выбрал нужную кисть. Умакнул ее, чтобы лучше набиралась краски, в банку с «бронзовкой». И лишь потом развернул, скомканный в кармане, листок бумаги с нужным «траурным» текстом.

Тем временем, новоявленная приемщица туристического проката, развернув свою деятельность за широкой спиной Сергея, больше похохатывала в окружении клиентов, чем делала порученную ей работу. Да и вообще в работе не всегда отличалась аккуратностью, к месту попенял на нее Калуга, готовясь писать золотом по чёрному крепу.

Вот и, записывая, сказанное ей директором по телефону, Любовь Георгиевна, видно, не очень-то церемонилась с чистописанием. Так что не сразу, а лишь после внимательного разбора причудливых, что называется «курица писала лапой», карандашных каракулей, дошел до Сергея подлинный смысл всего написанного текста.

Но и его хватило на то, чтобы вновь возродить к активности в его душе давешнего «зверька» дурного предчувствия.

– «Генералу Никифорову от скорбящих друзей», – вслух еще раз перечитал самодеятельный художник.

Ведь, какую угодно, наверное, фамилию мог ожидать он, но только не эту. Все же не так много времени прошло с тех злополучных событий, как в последний раз он видел в полном здравии этого «доброго друга» московских инструкторов альпинистской, туристской и горнолыжной подготовки.

... Было то на Кавказе – в аэропорту Минеральных Вод. Откуда, с поличным арестованного Никифорова, совсем не с почетом по-генеральски, а наоборот – как обычного уголовника – в наручниках и под конвоем выводили на летное поле к машине, следовавшей на вертолетную площадку, чтобы доставить, оттуда в столичный следственный изолятор.

Долетел сюда он, видать, благополучно, коли, только через целый месяц венок понадобился, присвистнул от удивления Калуга. И тут же погасил, вспыхнувшую, было, в душе тревогу. Ответил, мол, за все!

Хотя покойником вполне мог бы быть и другой генерал с этой, весьма распространенной фамилией.

Вот, только, вряд ли бы того стали выносить из постпредства Горской Республики, – сам себе возразил на это объяснение Сергей. Ведь именно в правительстве этого государственного образования, до своего ареста Никифоров исполнял обязанности вице-премьера, курировавшего деятельность силовых ведомств.

Самые разные мысли встревоженным роем поднялись в голове Калуги в связи с полученным им от директора заданием. В том числе и подтвердив правоту философов, утверждающих, что: – «Нет милее картины, чем труп врага! »

Уж они-то поняли бы наверняка, отчего это, оказались, не в пример прежнему, столь аккуратными, четкими и красивыми буквы, исполненные сейчас художником по траурному черному крепу. Как-никак, водила кистью рука человека, чудом оставшегося в живых после неоднократного «дружеского» участия в его судьбе, лично этого самого – новоприставившегося:

И вовсе не он виноват, понимает бывший сержанта Калуга, что стал врагом тому, кто командовал им когда-то на службе в Афганистане. И кто так и стал его спутником в несостоявшемся походе к лавиноопасному перевалу на Северном Кавказе.

Генерала, выходит, хоронят именно сегодня, ещё и горько усмехнулся тот, кого сам Никифоров при своей жизни не раз приговаривал к смерти. И даже, чуть реально ли не похоронил под толщей снега!

Именно так и было прошлым летом. Нисколько не «загибает» Калуга, оценивая жизненный путь того, кому адресует поминальные слова на черной материи. И, если бы ни ошибка преследователей, еще неизвестно, по кому бы нужно было еще раньше выводить траурную надпись на ленте к скорбному венку? – вздохнул Сергей. – Вот уж действительно – «Мертвый недруг благоухает пуще амброзии! »

Однако и особой радости он сейчас не испытывает.

Прежде, даже рискуя получить ответный «гостинец» от, лично «спроваженного им за решетку» преступника «с лампасами», Калуга еще надеялся на иное завершение истории с рюкзаком, полным долларов. Посадят, дескать, чтобы не разводил коррупцию! Но не думал, что развязка дойдет так далеко – до могилы!

Все же, и не без реальных опасений, полагал: – Помогут генералу выйти сухим из воды обширные связи и покровители.

Оно же вот как все обернулось...

Пока просыхала, разведенная на олифе, золотистая бронзовая пудра: – «Генералу Никифорову от…» Калуга в своей обжитой до последнего уголка, «художественной кондейке» успел вдруг «на смерть» разругаться с недавней подшефной и помощницей. С «толстой дурой», как едва вслух и при всех не окрестил Любочку. И поделом! Так как, почти всё имущество «туристского проката», только что принятое ею с хихоньками, да хахоньками от неведомых теперь, клиентов, снова было точной копией утрешнего. Того самого, что уже с самого утра заставило Сергея порядком надышаться вонью разложения палаточного брезента и перкаля от сырости и плесени.

И опять очередная партия таких грязно-промоченных вещей «из леса» сулила Сергею не меньших потуг. Особенно если солнце на дворе сменится дождём. И сушку всего этого добра придётся вести в кабинетах, да бытовках клуба. В том числе не только общественных помещений, как говорится, для всех, а также и элитных, занимаемых инструкторами.

После крупного разговора насчёт её интеллекта, до глубины души обиженная ещё и нарисованной, отнюдь не на материи, перспективой, Любовь Георгиевна Дедова вновь спустилась в этот день в Калугинский подвал. Но сделала это гораздо позже и с деньгами, выданными ему под расходный ордер – и на венок, и на такси.

Сделала она это, демонстрируя Калуге почти каменное выражение лица. Если бы, конечно, примирительно улыбнулся про себя Сергей, кто-то попытался изваять из камня нечто мягкое, розовощёкое и постоянно пышущее жаром. И тем самым, хотя бы отдаленно, походившее на подобный натуральный «природный материал», из которого целиком была создана сия любительница всего сладкого и мучного.

Нелицеприятный разговор, а за ним и последовавший разнос, устроенный ей Калугой за «косяк» в приёмке снаряжения от клиентов пункта проката, судя по всему, до сих пор саднил в обиженной душе Счётного работника.

– Теперь я к твоим делам и пальцем не притронусь! — напоследок громко хлопнула она дверью.

В связи с этим, очередных клиентов «Пункта проката» принимать теперь стало просто некому.

– Приходите завтра! – безапелляционно заявил Калуга оставшимся в очереди посетителям.

Жаловаться им было в данный момент просто не на кого. Так как, завершивший смену, сотрудник пункта проката отбыл в разгар рабочего дня для выполнения особого задания начальства.

В подтверждении реальности этого совета, он прикрепил скотчем на, обитую жестью, дверь собственноручно оформленный тетрадный листок со следами шариковой ручки, гласивший коротко и ясно:

«Санитарный день».

Что было похоже на правду. Учитывая его былую и еще предстоящую борьбу с мокрым и заплесневелым снаряжением.

После чего, со спокойной душой, уехал по указанному директором адресу в столичное представительство Горской Республики.

... На месте гражданской панихиды по «безвременно ушедшему товарищу» Сергей задержался несколько дольше, чем планировал. И не только от того, что исключительно аккуратно украшал венок черной траурной лентой, выслушивая переливы проникновенной директорской фразы, насчет сочувствия родным и близким замечательного государственного деятеля и патриота.

Передав готовый траурный предмет своему непосредственному руководителю, он постарался узнать от него, всё, что только было возможно, о подробностях смерти бывшего генерала Никифорова. Тем более что слухов оказалось вполне достаточно для того, чтобы возникли самые невероятные версии. Вплоть до утверждения, что за решеткой с невинным человеком расправились его лютые враги — самые настоящие коррупционеры.

Что, впрочем, было недалеко от истины!

После чего, набравшись подобных новостей, как сухая губка – водой и оценив, их с точки зрения участника некоторых прошлых событий, Калуга окончательно потерял на сегодня всякий интерес к своей основной работе.

Прихватив в ближайшем продовольственном магазине литровую бутылку, лучшей, что была на витрине ликёроводочного отдела, сорокоградусной «Столичной», на соседнем прилавке ему отпустили кирпич «ржаного» хлеба, а завершило все его траты аппетитно пахнущее чесноком и дымом кольцо копченой «Краковской» колбасы.

Со всеми этими своими припасами Сергей Калуга не торопясь более никуда, прямиком вернулся обратно в клуб. Там и основательно запёрся за железной дверью пункта проката. С одной единственной целью – помозговать, без посторонних лиц и возможных свидетелей, всё произошедшее с Никифоровым в тюремной камере.

И понять самое, наверное, главное – чем конкретно, лично ему, может грозить эта неожиданная смерть бывшего комбрига спецназа?

Ведь изобличен был генерал, исключительно благодаря усилиям Калуги. Именно он уже «на гражданке» выставил своего бывшего командира в качестве самого продажного оборотня одной из горских Республик Северного Кавказа.

Рой мыслей, однако, был усмирён без особых усилий. Совсем не так долго, как могли, метались дурные предчувствия в полном хаосе и беспутничали в его голове. Переносясь с одного факта на другой. Делая это ну, в точности как перепуганные вороны в ветреную погоду.

Вскоре все предположения обрели вес бытовой реальности и степенно «расселись по полочкам». Более того, проведенный им тщательный анализ успокоил. Сергея.

Пожалуй, ничем он меня уже не заденет! – решил Калуга.

Алиби своё, ещё накануне Малаху и всем остальным он доказал честь по чести! Мол, закладывая в правоохранительные органы неуёмного «гонителя» Никифорова, спасал собственную шкуру от клеветы и наветов.

Теперь Калуга еще и представил себя на месте руководства, посвященного во все его злоключения, выпавшие во время последней командировки в горы. Дескать, и знать не знал, почему его столько раз хотели убить в не очень гостеприимном туристском комплексе?

При этом, механически прикидывая все «за» и «против» принятой версии, озабоченный художник-кладовщик неторопливо колдовал над сооружением нехитрого позднего обеда, обещавшего заменить ему еще и ранний ужин.

Разогрел чайник на бензиновом походном примусе «Шмель» из своего же прокатного имущества. Накромсал ножом, прямо на газете, расстеленной поверх «художественной фанеры», «натюрморт» из ломтей хлеба и кусков копчёной колбасы.

Последним штрихом «сервировки» оказался граненый стакан. Он был тщательно обтёрт клочком бумаги от следов прежней заварки. Давным-давно, нагло осевшей по мутным стенкам от частого употребления солдатского «купчика» – нечто среднего между чифирем и крепкой заваркой, что называется, «на любителя».

За приготовлениями, как-то, между прочим, Калуга, вдруг, понял и причину гнетущего чувства. Того, что захватило его с момента, когда, во внутреннем дворике клуба, пухлая хохотушка Любочка из бухгалтерии безответственно пообещала ему «штуку баксов» за небольшую услугу. Со смертью генерала Никифорова рвалась последняя ниточка, до сей поры все еще связывавшая его с давней историей трагического захвата в Афганистане рубиновых копей моджахедов.

И еще Сергей, очень  расстроено вспомнил всех её участников, погибших из-за самодурства и недальновидности начальства даже помянуть не удалось, как полагается, по-христиански.

Он в раздумьях присел у стола. Попытался хотя бы сейчас, выискать, возможно, что-то доброе, оставленное после себя на земле, представшим перед небесным судом, тюремным самоубийцей. При этом ни в грош не веря, в доведенную до широкой общественности, официальную версию, позволившую окружить гроб подушечками с орденами – сердечный приступ. В версию, должную, по-видимому, покончить со всеми прижизненными подозрениями в адрес не совсем обычного покойника. «Незабвенного борца с коррупцией в стране, а не только в небольшой, но гордой Республике Северного Кавказа» – как говорили практически все, выступавшие на панихиде.

... Но, потолкавшись тогда совсем немного среди собравшихся в толпе представителей здешней горской диаспоры, Сергею удалось выяснить и другую, более вероятную версию всего произошедшего в «смертной» камере следственного изолятора. По ней выходило, что «страдалец» просто не выдержал возмущения несправедливым арестом. От того, мол, сам и сплел петлю из тюремной простыни...

... Калугинские размышления о бренности земного бытия вдруг прервали, солидной тяжести, удары в жестяную обивку входной двери «Пункта проката». Их настойчивость, явно, говорила о том, что, несмотря на суровую вывеску о санитарном дне, кто-то настойчиво рвался сюда.

По предположению Калуги, это мог быть гражданин, не удовлетворенный, видимо, листком на металлической двери с сим категоричным извещением. Да еще и довольно строптивый, коли не прекращая колотить ногой в дверь, громким голосом требовал повышенного и заслуженного внимания к простым трудящимся со стороны нерадивых «санитаров».

Следовало незамедлительно откликнуться, дабы спасти спортивную честь и деловую репутацию заведения. Что Калуга и сделал. Открыв сначала, сваренную из арматуры, решетку и потом уже железную створку окна в двери, одинокий обитатель хранилища инвентаря вдруг, совершенно неожиданно для себя, увидел перед своей складской «амбразурой» возмущённые лица именно тех, кого бы только и желал встретить в минуту, подобную наступившей.

– Кто стучится в дверь мою? – шутливо коверкая слова, нараспев, подражая певцу степей акыну, продекламировал «санитар» пункта проката в ответ на недовольство друзей. – Видишь, дома нет никто!

Тем самым, словно предвосхищая грозящий вот-вот прорваться совершенно необузданный Елеевский поэтический поток, основанный обычно на среднеазиатском фольклоре. И не ошибся.

– Открывай, слагалище! – раздался из-за порога Витькин рассерженный бас. – Долго еще нас за порогом будешь мариновать?

Остальные были не менее горячо настроены. Потому, зная характеры друзей, Калуга, хотя её и начал, но первым, же подвел черту под словесной перепалкой. Для чего, демонстративно брякая в скважине ключом, открыл последнее препятствие для встречи старых друзей.

Когда замок открылся, и дверь со скрипом распахнулась, хозяин складского помещения попытался забыть дневные проблемы за душевным разговором с самыми близкими ему людьми.

— Ребята, вы откуда? – держась со своей стороны за дверную ручку, спросил Сергей и тут же сделал широкий жест свободной рукой. – Заходите.

Гости не замедлили тут же воспользоваться запоздалым приглашением. Но вошли при этом в сырость и полумрак с настроением, достойным куда более подходящих для общения и действительно уютных и комфортабельных апартаментов.

Степенное рукопожатие Олега Банникова, почти сразу же сменилось вполне законным обвинением автора объявления на двери в «незаконном примазывании» к славному братству «санитаров всех времен и народов». Что прозвучало со стороны Генки Куксина так, будто младший медицинский персонал именно ему поручил отстаивать свою честь и достоинство от таких посягателей как Калуга. Можно было ждать подкрепления со стороны ещё одного специалистам по насмешкам – Елеева, однако теперь неудовольствие Виктора, почему-то, остались без соответствующего «аккорда острот» в сторону побежденного коллективом, «поэта» – индивидуалиста.

Только всем стало не до того.

Каким-то внутренним чутьём, словно определив место, идущей без них, попойки, Елеев молча, как обманутый в лучших чувствах Командор на бессовестного беспредельщика Дона Жуана, прошагал от порога дальше в помещение. Прямо туда, где даже обычные резкие запахи краски и олифы не могли перебить чесночный «Краковский» дух приготовленной к употреблению закуски.

И уже оттуда с обидой ответил за все невысказанное:

– Так я и думал.

Дальше в его голосе звучали не столько нотки удивления, сколько возмущенной души старого выпивохи:

– Заперся наш «санитар» в одиночестве, и водку пьянствует.

Готовящийся фуршетик с колбасой и бутылкой сорокоградусной был явной уликой, подтверждавшей его обвинения и неопровержимым доказательством «бессовестного эгоизма» кладовщика.

– Что за повод, Сергей? – увидев то же самое, что и другие гости, на полном, что называется, серьёзе нахмурился относительный трезвенник Банников. – Совсем, гляжу, испортился в последнее время.

Не оправдываясь, а больше объясняя повод – и друзьям присоединиться к нему, принять участие в застолье, Калуга пояснил:

– Так! Поминаю одного сослуживца.

Он достал с полки еще несколько пыльных стаканов. Обтер их все теми же бумажными салфетками и щедро наполнил водкой:

– Да вы его знаете...

Кончина генерала вызвала у всех троих скорее радость, чем скорбь. И оттого ребята траур, после первой, не поддержали. Зато, вместе с Сергеем выпили уже по «чуть-чуть», разделив оставшееся спиртное, по другому поводу.

– Скоро ляжет снег! – вместо очередного тоста, констатировал непреложную истину Банников. – Пора, парни, вострить лыжи.

Он глянул сначала стакан с водкой на просвет, а потом на всех, собравшихся за импровизированным фуршетным столом:

– А то заждались, наверное, нас с вами кручи с трамплинами на славной подмосковной речке Парамонке.

Сразу же нашлось и кому подхватить сказанное без традиционного на то провозглашения «аллаверды».

– Или на зиму откосим от славного братства? – это уже резанул по живому Елеев, все ещё крайне недовольный сегодняшним гостеприимством хозяина сабантуя – Калуги. Да и самим Сергеем. С начала — за позднее приглашение к столу. А потом и за то, что мало, дескать, налили.

Только что осушённый до капли стакан Виктор так смачно приземлил на фанере, накрывавшей стол художника, что причина его плохого настроения перевесила все остальные:

– Хуже всего на свете, недоперепить!

– Это как? – поддержал его новую шутку Куксин.

– Выпить меньше чем хотел, но больше, чем смог! – ответил Елеев, смачно заев свои пророческие слова шматом колбасы.

Не понять смысл его намёков не мог бы даже слепоглухонемой, каковых в компании инструкторов отродясь не бывало.

– За мной «не заржавеет! » – словно не замечая «водочной проблемы последней капли», отверг Сергей упрёки по первому вопросу, в возможной забывчивости своих обязанностей. – Я вам уже и «доски» обустроил.

Подкрепляя слова конкретным поступком, он полез в карман куртки за другими, невостребованными еще сегодня, ключами – от хранилища самого дорогого – зимнего инвентаря.

Как вдруг по бумажному хрусту плотного конверта, оказавшегося под рукой, парень запоздало вспомнил о письме, протянутом еще утром бухгалтером Любочкой в «дворе-сушилке» походных принадлежностей.

Тогда – днём, чтобы не давать повода к излишнему любопытству Любови Георгиевны Дедовой, Сергей не стал читать послание. А потом — в круговерти, внезапно свалившихся на него, хлопот и вовсе забыл о содержимом кармана. Которое, сейчас, вдруг, само напомнило ему о себе крайне заманчивым не только для непосредственного адресата хрустом новостей.

– У меня тут, оказывается, письмецо, – Сергей достал его на свет из кармана вместе с ключами.

И был тут же атакован Куксинским экспромтом:

– Связей, порочащих его перед общественностью, не имел, но был замечен в некой переписке...

Генка выхватил письмо.

— С адресом из-за «Бугра».

Возможно, балагурил бы он и дальше, кабы, вчитавшись в обратный адрес на левом углу конверта, вдруг серьезно не переменился в лице:

– Позвольте, господа!

Он не спешил возвращать конверт хозяину, непроизвольно изобразив на лице, известное – мультфильмовское, вручение подарка ослику Иа. Именно тот момент, когда новенький воздушный шарик от Пятачка обрел владельца-именинника, лишь после того, как лопнул на пути гостя к месту празднования именин. И всю же среди суровых горнолыжников горестной процедуры слез Пятачка и обиды ушастого именинника из сказки про Винни-Пуха не произошло.

Озабоченность во взгляде балагура Куксина, сменившаяся вдруг неподдельной радостью, затем перешла в свою противоположность:

– Ты что же, подлец, скрываешь адрес Наташи?

Требовательный взгляд потерял всякий намёк на прежнюю шутливость и заставил хозяина всерьёз отвечать за свой «косяк». Благо, что сам он никакой вины за собой и не чувствовал.

– Какой ещё Наташи? – переспросил, озадаченный его словами, Калуга.

Чем вызвал еще более плотный поток обвинений, готовых перейти в рукоприкладство на основании давней дружбы, нарушенной, как оказалось «скрытным типом», ни за что, ни про что.

– Не знаешь какой? – продолжал орать Куксин. – Вы только поглядите, ребята, на дерзкого нахала.

Генка своим криком и жестами попытался призвать друзей помочь ему в наказании отступника от законов дружбы:

– Да я тебе...

Но никто его с бухты-барахты не поддержал. Потребовалось вмешательство самых серьёзных сил. Без чего, наверное, Генка не сразу бы и понял, что Сергей на самом деле ни в чем перед ним не виноват. Банников в две-три фразы выяснил, что Калуга и вправду ещё не успел глянуть на корреспонденцию. Потому долго разоряться Куксину, со свойственным ему темпераментом «жизнерадостного рахита», не дал самый старший в их компании по авторитету и предусмотрительности.

Олег сумел прекратить «сцену разоблачения» еще до того, как она могла выйти за рамки дозволенного. Он в один момент отделил «зерна от плевел», а напрасно приписываемый обман – от искренности. Отняв у, возмущенного вероломством друга, Куксина злополучное письмо, «бригадир» сам прочел адрес вслух. Громко выделяя при этом каждое слово, написанное на узком, как и полагается по международному стандарту, «евроковерте»:

– Так, ребята, посмотрим!

Те замерли и услышали то, что уже успел понять только Куксин, первым сунувший нос в чужие секреты.

– «Куда». Областной Клуб туристов. Калуге Сергею Александровичу. «От кого». – Германия. Цюрлих-на-Тюрлих – Гамаева Наталья.

— Неужели? — небольшой хор в составе Калуги и Елеева исполнил свою партию уже под треск, распечатываемого Банниковым, конверта.

Процедура получения почтового отправления, хотя и оказалась столь эмоциональной, зато само послание было коротким:

– Приветы шли ребятам, – читал уже Калуга, которому Олег вернул, законное почтовое послание. – Особенно, пожми руку «крестнику».

Последовал соответствующий комментарий Елеева:

– Пострадавшему и излеченному в горах — Геннадию.

Только Калуга его остановил:

– Привет сопровождается вопросом, мол, как там у него рука?

Куксин засмущался так, что россыпь конопушек стала почти не заметной на общем фоне покрасневшего лица.

– Хорошо ли зажила конечность Гены? Что нового сочинил Витя? Не сильно ли строжится над вами Банников? – продолжал вслух читать получатель письма, раскланиваясь с каждым, про кого шла речь.

Благо, что обо всех, пусть понемногу, но было сказано. Однако, относительную краткость сего эпистолярного послания, полностью компенсировал номер телефона, указанный в виде дополнения к обратному адресу.

Как оказалось, совсем не зря учили Сергея быстро и точно запоминать цифры в лесной спецшколе, о чем, правда, никто в компании даже не подозревал. И этот номер, вместе с адресом, запали в память Калуги навсегда. Потому и не стал он перечить Куксину, самоуправно забравшему себе послание от Гамаевой и клятвенно пообещавшему ответить за всех.

– Про меня в письме — больше всего! – заявил Геннадий. – И я не виноват, что Наташа знала только, где искать Серегу.

Калуга промолчал, но не остался без помощи самозваного адвоката.

– Так, брат и становятся, неизвестно почему, секретными «почтовыми ящиками» для амурной переписки, – задумчиво поднял налитый стакан Витька Елеев. – Было бы что, непременно выпил бы сразу по двум поводам.

Он обвёл всех своим взглядом, явно, таившем множество бесенят:

— За Наташу!

И словно потакая Банникову, продолжил:

– За приближение зимы!

Возражать ему никто не стал, потому Елеев, в заключение тоста, лукаво произнес, надеясь вызвать хотя бы какую-то реакцию окружавших:

– А за Генку уже пить просто нечего.

Он кивнул на товарища:

– Ишь, как ранбольной разволновался. Забыл, небось, про операцию в поликлинике горного аула.

– Можете и не пить, – в тон ему отозвался бывший пациент Гамаевой. – Все равно – нечего, до меня сподобились.

— Смотря кому пить нечего!

Елеев нырнул под фанеру с остатками закуски, где до той поры скромно стояла его собственная сумка, спрятанная под ноги еще при входе.

Проскрипев там, раскрываемой молнией, он извлек из недр поллитровку – точную копию той, что уже успели «раздавить» собутыльники.

– Ну, тогда я тоже выпью «не за себя»! – с радостью за предусмотрительность друга, согласился Куксин. – Чего добру пропадать.

Впрочем, одним тостом дело не ограничилось. Геннадий, окрыленный новостью и спиртным подкреплением, сам вызвался принести следующую поллитровку. Пока ходил, Олег Банников предложил, как бы, между прочим:

– Не забыть взять с собой в первый выезд «на снег» и Потаповых:

Причем, и это предложение, как и все свои предыдущие идеи, серьезно обосновал высказыванием:

– Пусть Вера Константиновна сама не катается с горы, так, хотя бы со стороны посмотрит за Вадькой. Заодно воздухом подышит...

Никто не возражал.

Так что, к моменту возвращения «гонца», друзья уже деловито осматривались в, открытом Калугой, хранилище зимнего инвентаря.

... Снаряжение, приготовленное и для друзей, и самого себя «мастером на все руки» стояло в отдельном стеллаже. Где острый взор старшего в их компании не мог не заметить и гораздо более короткие, чем другие, горнолыжные «доски»:

– И о том падении помнишь, молодец?! – похвалил Банников Сергея – Правильно. Нечего мальчишке ноги ломать на отцовском антиквариате.

... Лыжи для Вадьки Калуга приготовил давно. Отреставрировал кое-что из старья. И прикинул к этому в подарок фирменные ботинки и крепления. Да всё, как-то не мог отправиться с ними по знакомому адресу. Пока, и в самом деле, теплая осень вскоре, после встречи друзей в подвале «Пункта проката» сначала не сменилась дождями, потом – предзимьем, пока вообще не обрушила на головы беспечных москвичей затяжные снежные заряды.

Тогда уже визит к Потаповым – гражданской семье, погибшего на Гиндукуше, геолога возымел точный повод.

«На секундочку» забежав в компании с Олегом Банниковым к Вадиму и его маме – Вере Константиновне, чтобы оставить у них подарок, друзья договорились встретиться с ними в ближайшие выходные. С тем, чтобы всем вместе, включая маму лихого «покорителя» снежных склонов и его самого, отправиться на, уже знакомых Вадьке, легковых машинах туда, где впервые судьба свела его с нынешними шефами – инструкторами.