Любвеобильная банкирша

(Глава из романа «Золотая пещера» приключенческой тетралогии «Попутчик»)

В банкетном зале почти не было гостей. И если бы не зеркала, завешанные от потолка до пола, черным шелком, можно было подумать, что редкие, для такого обеденного часа, посетители кого-то ждут с важным сообщением. Оттого и не начинают пировать, как было заказано?

И всё же, пустовали столики только по углам этой территории ресторана. Зато другой — в самом центре, к тому же длиною во весь зал кишел народом, облачённым в серные костюмы и всё остальное приличествующее случаю.

На этом «раю гурманов» красовались фирменные яства ресторана «Интурист», в своей обычной, самой изысканной сервировке. Если не считать, правда, отсутствие части положенных этикетом приборов — вилок и ножей.

Здесь же бригада официантов, подав первое, к которому никто не смел, приступить, изнывала в готовности другого занятия. Все они ожидали момент, когда понадобится подача гостям вторых – горячих блюд? Чтобы уже не отвлекаться на это мероприятие и целиком переключиться на другое, вот-вот должное начаться в соседнем, главном ресторанном зале.

Но и торопиться в главный зал не было причины. Там, в сиянии хрусталя и блеске не задрапированных чёрным, как здесь, зеркал, только еще накрывались праздничные столы и выставлялись именные таблички перед местами для приглашённых важных персон. Всё как обычно, вполне чопорно и с достоинством, как это всегда бывает во время официальных торжественных приёмов.

Да и по своей численности ожидаемых гостей, та уже другая – праздничная трапеза едва ли не в разы должна была превосходить приглашенных на поминальный обряд. Но, как говорится, не по «качеству» присутствующих. Ведь, дай им такую волю, значительная часть «первых» пирующих, готовых отметиться на тризне по поводу усопшего друга, сочла бы для себя ниже собственного достоинства принять приглашение и присутствовать на втором банкете. Тогда как на поминки собрались с большой охотой и некоторой даже не особо скрываемой ревностью к тем, кто был ближе к хозяйке застолья.

Впрочем, общественная значимость любого, из сидящих за столом людей, заставляла взволнованный обслуживающий ресторана персонал по иному, чем на простой поминальный обед, глядеть на происходящее. Что ни говори, а каждый из обслуги узнавал своих постоянных посетителей из кабинетов для особо важных господ. Да и действительно, приглашены сейчас лишь самые-самые из тех, кто хотел бы выразить дань уважения к тому, кто год назад преждевременно, что называется, «почил в бозе».

Статная женщина, сидящая во главе стола, рядом с ни кем не занятым, местом перед одиноким фужером водки, внимательно осмотрев каждого из пришедших, наконец-то понимает, что пора начинать, несколько затянувшуюся поминальную церемонию, ради которой они здесь собрались.

– Товарищи! Господа! – поднявшись из-за стола с рюмкой, наполненной до краев, она привлекла всеобщее внимание. После чего уверенным голосом, привыкшего к тому чтобы слушали с полагающимся вниманием, произнесла. — Сегодня мы отмечаем скорбную дату. Исполнился ровно год, как нет с нами незабвенного Александра Федоровича Миронова. Замечательного человека, гражданина, общественного деятеля.

Чутко воспринимавшие речь официанты, знавшие толк в подобных мероприятиях, да и другие понимают, чего не хватает в речах – прежних, соответствующих подобному случаю, слов. Что нет обязательного и строго употребления фраз, некогда привычных при общении старые партийцев на поминках одного из них. Ушёл мол, верный ленинец. Покинул нас несгибаемый коммунист. Смерть вырвала из наших рядов! Только всего этого, как оказалось, вовсе и не требовалось.

Все, поднявшие бокалы в память о Миронове, словно забыли, что он был ни кем иным, как заведующим финансово-хозяйственным отделом обкома коммунистической партии, сурово преданной теперь анафеме. Для них покойный Александр Федорович теперь был просто очень хорошим, безвременно ушедшим из жизни, человеком.

Но так оно, по сути, и было.

Поминаемый добрым словом на самом деле когда-то оставил в их судьбах неизгладимый след. Именно он многое, когда-то сделал для того, чтобы большинство из господ, собравшиеся на этих поминках, прошли ступеньки новой, еще более блестящей, чем прежде, служебной и деловой карьеры. Из бывших рядовых инструкторов, да ответственных организаторов райкомов и горкомов партии, которым и светило, разве что, продвижение на ступеньку-другую вверх, они, благодаря Миронову, сделали крутой взлёт. Всего, за каких-то несколько последних лет, рядовые представители «партийно-хозяйственного актива превратились в уважаемых граждан. Совершили метаморфозу в нынешних всесильных и полновластных «хозяев современной, вполне демократической жизни». Вошли в круг первых руководителей крупных акционерных фирм, частных предприятий.

Да и, начавшая тризну первым поминальным тостом, Галина Семеновна Воронина, как знали все присутствующие, уже не была прежней – фанатичной коммунисткой. А являлась, всеми уважаемым председателем правления крупного, по областным меркам, коммерческого банка.

Хотя еще только год назад, когда вот в этой самый день и час Миронова нашли в своем кабинете с пулей в виске и дымящимся пистолетом на ковре возле кресла, никто и представить не мог саму возможность столь пышных поминок по всеми отвергнутому и забытому «человеку из прошлого».

Все собравшиеся прекрасно помнят, как ровно год назад 22 августа, после поражения в Москве путча, устроенного государственным комитетом чрезвычайного положения, закатилась солнце у одних, таких, как Александр Федорович, и взошло искромётное светило для других. Если не считать, конечно, их самих – кому хорошо жилось и «под тем», и еще лучше – «под этим» солнышком. Потому, что успели «встать на крыло» в рыночной экономике.

С помощью, разумеется, подпитки, устроенной для определенного круга доверенных людей бывшим финансово хозяйственным отделом обкома партии, хотелось бы напомнить им всем госпоже Ворониной, но она знает, что и так никто этого не забудет – Александра Фёдоровича, её Сашеньку, Шурика, любимого ею по гроб жизни прекрасного человека!

Тогда, год назад – в августе 1991-го, довольно странная смерть всесильного номенклатурного деятеля – заведующего финансово-хозяйственным отделом обкома партии Миронова, породила немало самых противоречивых слухов. Но все, судачившие на этот счёт, сходились в одной версии, казавшейся им самим самой достоверной. Дескать, с этой смертью оборвана последняя нить, связывавшая, внезапно опустевшую, казну распущенного обкома с целым рядом доверенных лиц, унаследовавших, до лучших времен, громадные средства.

Ворониной это все прекрасно известно. Знает она подноготную всех, без исключения, приглашённых. Но всё равно, не устаёт удивляться, заметив перемены, произошедшие за последнее время в характерах и привычках бывших товарищей по комсомолу и партийной работе.

Кое-кто из гостей, сидящих сейчас за поминальным столом, как и Галина Семёновна, лишь пригубили рюмку с дорогим коньяком. И не потому, что стали вдруг трезвенниками. Просто не торопятся напиваться, зная о том, что спустя всего час-другой, предстоит отмечать сегодня и еще одну дату.

На всю область объявлено, что вечером, в этом же «Интуристе», но уже в самом большом — зале назначен еще один банкет. Только совершенно иного, чем теперь толка – государственные торжества. По случаю награждения сограждан, особо отличившихся в прошлом году в борьбе с пресловутым ГК ЧП.

Теперь, для активистов демократического движения отчеканили медаль «Защитнику Белого Дома». И одной из таких персон, в числе приглашенных, как раз значилась Воронина, каждое слово которой имеет и сейчас немалый политический вес, и решающее влияние.

... Поминальный обряд по случаю годовщины со дня смерти Миронова не затянулся надолго. Однако, и после него – до следующего в этот вечер «общего сбора» в «Интуристе» хватило забот Галине Семеновне.

Её коммерческий банк «Молодость» по праву лидерства стал одним из главных спонсоров проведения торжества. Потому Ворониной следовало проверить достаточно много всевозможных нюансов. В том числе – как идут последние приготовления к официальному торжеству?

Лишь потом в планах значилось посещение самого престижного здешнего «Салона красоты». Туда и отправилась после скоротечного поминального обеда. Отдалась специалистам по внешнему имиджу. И они не подвели. Из, только что буквально разбитой горем, женщины умелые руки визажистов, парикмахеров и косметологов сделали писаную красавицу. Попутно превратив в настоящую «светскую львицу» неувядающую первую красавицу бывшего обкома.

Она и раньше – в советские годы не оставалась далеко в тени высшей партийной знати. Бывало, блистала ярче всех прочих на приёмах местного руководства, устраиваемых с не меньшим размахом, чем тот, к которому готовились в годовщину августовской победы. Бывала там и первой красавицей, и самой близкой из дам в окружении высших персон обкома. О чём нисколько не забыли «люди номенклатуры». И теперь они могли сравнивать перемены в обществе по внешнему виду той же самой Ворониной.

Прежде, в рамках, дозволенного партийной субординацией, этикета, обычно бывала Галина Семёновна на подобных мероприятиях в строгом костюме, на котором теперешняя бриллиантовая брошь смотрелась бы просто вопиющим нарушением принятых норм и требований. Тогда как теперь, «брюлики» искрящиеся в мочках ушей, на пышной груди и изящных руках «королевы бала» вполне гармонировали с длинным шёлковым вечерним платьем с открытыми плечами, на которых в свою очередь красовалась белоснежная накидка из горностая.

Произошедшие перемены выглядели разительно. И всё же, они коснулись не только внешнего вида «сливок общества». Теперь и во всём остальном игра между ними шла по совершенно другим, особым правилам. Так что, по количеству тех же самых бриллиантов, золота и мехов, присутствующие на торжестве дамы могли поспорить даже с завсегдатаями кинофестивалей на Лазурном берегу, — со знанием дела оценивает Галина Семеновна.

Правда, среди этого великолепия, сменившего поминальную церемонию, выделялись, резко контрастируя и обликом и поведением, люди иного склада, которых организаторы мероприятия, специально пригласили в качестве настоящих и подлинных «героев торжества».

Это им обычно скромным сибирякам, на видавшие виды, костюмы, а то и просто на свитера, организаторами торжественного приёма, только, что были пристегнуты государственные награды. Те самые медали с Белым домом на кругляшах, специально отчеканенные к годовщине события. Впрочем, было у таких участников мероприятия и кое-что дороже блестящих медалей.

Все эти продвинутые журналисты, преподаватели вузов, правозащитники, с благодарностью получили, из рук Ворониной ещё и ценные подарки, соответствующие вкладу каждого в общую победу над коммунистической «Империей зла». После чего, будучи радушно приглашёнными к столу, воздали должное столь знаменательному событию. Кто-то из них, добравшись, до невиданного прежде, угощения, успел изрядно набраться водки и коньяка, и создавали гул под сводами банкетного зала своими разговорами «за жизнь».

Другие, выйдя из-за столов, больше молчали, но и им было не очень ловко в кругу избранных. Потому, не смея покинуть первыми торжество, просто слонялись как неприкаянные по залу, размышляя над тем, когда дадут «отмашку» и можно будет уходить домой?

Иное общество окружало Воронину — все больше клиенты её банка, партнеры по многим крупным коммерческим проектам. И лишь несколько человек показались ей незнакомыми.

– Кто это? — спросила Галина Семёновна, как бы мимоходом, у распорядителя банкета.

— Представители из Москвы, — многозначительно ответил тот.

Впрочем, его подсказка могла бы и не понадобиться. Так как уже через минуту-другую и столичные гости, и хозяева были официально представлены друг-другу.

– Мне кажется, что я Вас где-то видела, господин Тукачёв? – предположила Воронина, когда завязалась более живая беседа с одним из москвичей, рьянее других набивавшимся в её компанию.

– Разумеется. Я там ни от кого не прятался!

– И где же конкретно?

– На балконе Белого Дома. Рядом с нашим дорогим и уважаемым Президентом! – нисколько не шутя, даже чуть с пафосом ответил тот.

Потом улыбка расцветила его худощавое, с классическим, что называется, греческим профилем лицо:

– Впрочем, наша с Вами встреча, возможно, при других обстоятельствах могла бы произойти и гораздо раньше.

– Где? — заинтересовалась банкирша.

– Здесь. В Новосибирске, – ответил новый знакомый.

А так как понадобилось объяснение, то и за ним дело не стало:

– До того как получить столичное назначение в Российское Министерство Внутренних Дел, я в здешнем управлении исполнял обязанности начальника тогдашней БХСС. Говоря по-современному – Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

Он принял дурашливо-благородную позу офицера-сердцееда:

– Разрешите официально представиться – полковник милиции Тукачев Борис Сергеевич.

Легкость характера собеседника подкупила Воронину:

– Очень приятно, – не скрыла она своего вполне доброжелательного отношения к новому знакомому. –  Теперь знаю, у кого искать в Москве заступничества, случись, что «форс-мажорное» в нашей провинции.

Она говорила легко и непринуждённо. Но и без трезвой расчётливости. Всё выпитое ею без меры, и столь же глубоко перечувствованное за день, уже сказывалось на состоянии Ворониной. Слегка кружилась голова. То ли от шампанского, то ли от эйфории так быстро начавшегося флирта с душкой-полковником.

– Пожалуй, мне пора домой, – прощаясь, она откровенно взглянула в глаза Тукачеву. – А Вы где остановились?

– К сожалению, мадам, никуда уходить не нужно, – с откровенным разочарованием ответил он. – Проживаю прямо здесь – в гостинице.

Он жеманно вздохнул:

– Не то бы, будь более приличные хоромы, мог пригласить к себе на чашку кофе столь замечательную особу.

– Не расстраивайтесь по пустякам, – улыбнулась дама в ответ. — Есть и хоромы, и кофе.

Галина Семёновна обвела собеседника с ног до головы, откровенно изучающим взглядом:

– И кое-что покрепче отыщем для весёлого общения.

И тут же, словно не было прежней уважительности к столичным рекомендациям заезжего полковника, внезапно сменила прежний доброжелательный тон на вновь появившийся в её голосе властный оттенок:

— Проводите меня, Тукачёв!

И не дожидаясь ответной реакции, полагаясь твёрдо на произведённый только что эффект, быстро пошла вперёд, увлекая за собой московского гостя.

Борис Сергеевич не обиделся. Он, сказать по правде, даже ожидал подобного промежуточного результата их встречи с Ворониной. Ведь, за время прошедшего официального раута москвич успел хорошенько рассмотреть всё, что только позволяла обстановка. Потому про себя и отметил, и оценил её, несмотря на вполне зрелый возраст, всё ещё очень стройную фигуру с исключительно высокой грудью, узкой талией и широкими бёдрами над длинными, что называется, «от ушей» ногами. Они, как и всё остальное чётко выделялись под тонким шёлком «скромного» одеяния банкирши.

И теперь Тукачёв, не без надежд на большее, нежели простой разговор «под коньячок», поспешил следом.

Впрочем, шаги вскоре полковник умерил, чтобы вдруг не опередить или пойти рядом с Ворониной. По вполне простой причине. Не желал, тем самым лишиться крайне приятного взору зрелища. Пока же оно возбуждало, и завораживало одновременно не только его одного. Всех, без исключения мужчин, кто тоже, как и приглашённый на «встречу без свидетелей», обратил внимание на то, как плавно покачиваются, в такт шагам Галины Семёновны, крутые бёдра, этой, покидавшей банкет банкирши.

Пустившийся «во все тяжкие», Борис Сергеевич Тукачев нисколько не опасаясь в глазах других командировочных сейчас прослыть сердцеедом и ловеласом. Скорее он боялся упустить столь заманчивую возможность, как эта, пообщаться накоротке со светской львицей, знакомство с которой, как оказалось, входило в перечень основных задач, поставленных в ходе этой новосибирской командировки.

Даже вишневого цвета лимузин «Вольво», поджидавший на стоянке перед выходом из ресторана и должен был быть именно таким, как и представлял себе Тукачев автомобиль новой знакомой: – И достаточно роскошным, дорогим, но и чуть вычурным, требующим постоянного восхищения окружающих! Короче говоря, должен был во всем соответствовать характеру хозяйки.

Салон лимузина, после того, как свои места в нём заняли пассажиры, густо наполнился благоуханием не только обычных дорогих французских духов хозяйки, но и дымом сигарет. К нему примешивался, тоже кружащий голову аромат большого букета роз, доставленного официантом по особому заказу Тукачева.

Борису Сергеевичу, весь неблизкий путь до загородного коттеджа Ворониной, отчего-то казалось, что они на трассе не одни. И это, действительно было так. Следом, как он сумел заметить, ни на минуту не отставая, горели фары другой машины.

Охрана у этой, богатой вдовушки ничего! — успел он подумать, прежде чем в свете ярких фонарей, горевших над воротами коттеджа, различил еще и нескольких подтянутых рослых парней. Тех самых, которые стремглав бросились открывать чугунную литую решетку ворот перед подъехавшим автомобилем хозяйки. Иномарке, таким образом, не пришлось даже притормаживать, чтобы миновать основную линию охраны домовладения Ворониной.

Когда машина подкатила к самому крыльцу, Тукачёв проявил себя вполне галантным кавалером. Собственным примером он развеял слухи о падении нравов в правоохранительных органах, когда первым вышел из «Вольво» и предупредительно открыл в лимузине другую – противоположную дверцу для хозяйки, пригласившей его в гости.

Женщина охотно воспользовалась галантной услугой полковника и даже позволила ему взять себя под острый локоток. Тем более что такая помощь действительно была не лишней, когда они вдвоём степенно поднимались вверх по широкой лестнице, по самому центру застеленной ковровой дорожкой с медными, начищенными до блеска, скобами креплений.

Как и утверждала банкирша, никого лишнего при их общении не было. Ни следом никто не пошёл, ни внутри – ни один человек больше не присоединился. Скорее всего, выполняют распоряжение банкирша оставить их наедине, верно посчитал, умудренный опытом москвич, умевший ещё и профессионально догадываться и о куда как более затейливых ухищрениях влюбчивых дамочек.

Впрочем, прислуга им в дальнейшем и не понадобилась. Всё что требовалось, уже стояло на мраморном антикварном столике в зале на втором этаже. Включая эксклюзивную выпивку и деликатесные закуски.

Как ещё понял Борис Сергеевич, достаточно было только одного звонка прямо с дороги, чтобы предупредить о визите постороннего мужчины, составившего этим вечером компанию одинокой женщине.

Только и здесь, как и в зале ресторана, откуда они только что вдвоём появились, сохранялась траурная традиция сегодняшнего дня.

От Тукачёва не ускользнул факт, что видимо в память о годовщине кончины покровителя Галины Семёновны, и при сервировке домашнего ужина обошлись без вилок и ножей. Просто всё было заранее порезано на порционные куски и тонкие дольки, включая лимон, понадобившийся им, когда Воронина попросила Тукачёва взять на себя обязанности распорядителя.

– Разлей, Боря, коньяк! Пора бы уже с дороги…

Тот не заставил себя упрашивать дважды.

Щедро плеснув французский «Наполеон» по хрустальным бокалам из пузатого фирменного графинчика-бутылки, Борис Сергеевич не стал чокаться, а довольно торжественным голосом произнёс заготовленную ранее фразу:

– За тех, кого с нами нет!

Предназначалась она, вне всякого сомнения, лишь для собеседницы по «разговору без посторонних». Тогда как для него самого эта порция обжигающего напитка была просто – «какой-то там по счёту» и требовала продолжения банкета.

Но и безутешная на людях женщина готовая, казалось бы, бесконечно справлять тризну по бывшему спутнику жизни, выпив свой коньяк, вдруг разом не только забыла о роли скорбящей родственницы, но и набралась такой решительности, что пожелала немедленно, прямо из-за стола быстрее отправиться не куда-то там ещё, а прямиком в спальню:

– Посмотрим, Борис, на тебя в деле. Убедимся лично – настоящий ты полковник или только им прикидываешься?

Тукачёву не оставалась делать ничего другого, кроме как собраться с силами и ответить решительными действиями на, ничем не прикрытое откровенное приглашение к предстоящему адюльтеру.

– Где, моя госпожа, упомянутая Вами, койка? – грубовато спросил гость. Стараясь и далее вести себя простецки, прямо-таки, как гусар, только-только вернувшийся в «общество» «с маневров».

– Там! – уверенно, хотя и пьяно указала рукой Воронина.

Поднявшись из-за столика, она повела гостя за собой в заданном направлении. Только и теперь, Галина Семёновна, не теряя времени даром. Практически с первых своих шагов, чудом балансируя на высоченных каблуках, она начала снимать с себя всё лишнее из одежды. Тем самым словно подав пример провинциальной простоты нравов заезжему к ней «на огонёк», москвичу.

Впрочем, тот тоже не стеснялся по поводу внешнего вида. Вместе с горностаевой накидкой, таким образом, на полированном паркете сразу же оказался и парадный пиджак Тукачёва. Следом, в паре шагов расположились драгоценное колье модницы и наградные – с дарственной гравировкой часы офицера. А уже потом всё смешалось у любовников без разбора – длинное вечернее платье, брюки с рубашкой, шёлковая сорочка на тонких бретельках и армейские хлопчатобумажная майка с трусами.

И всё же, когда парочка подошла к широкой, заправленной шелком кровати лишь один Тукачёв остался, что называется, в чём мать родила.

А так как опередил свою спутницу, то ему оставалось сделать совсем немногое и для помощи своей вожделенной женщине. Он снял с Галины Семёновны то, что нельзя было ей сделать прямо на ходу – модельные туфельки на длинном изящном каблуке, кружевные трусики, пояс с чулками и такой же чёрный, как всё в сегодняшний траурный день, бюстгальтер. После чего властно он повалил обнажённое податливое тело на пружинистую поверхность «сексодрома».

Яркий свет, буквально заливавший спальные апартаменты, позволял Борису во всех подробностях рассмотреть под собой новую знакомую. И увиденное лишь ещё больше распалило его чувства. Несмотря на то, что в её жизни давным-давно миновала студенческая пора, более того – присутствовал несколько излишний макияж, Галина, по его мнению, всё ещё оставалась в первом строю настоящих жриц любви. Так что, собираясь воспользоваться прекрасным случаем сорвать плод любви, ещё час назад, бывшей для него запретной, сам Борис Сергеевич честно оценил предстоящее действо, как истинное наслаждение!

И действительно, была Воронина сейчас очень привлекательной и желанной не только на его искушённый вкус, но и прельстила бы всякого другого, кому тоже милы стройные ноги и всё остальное. При этом он имел в виду явные, сразу бросающиеся в глаза, достоинства хозяйки роскошной спальни – достаточно плоский живот, заканчивающийся тщательно выбритым лобком, упругие груди с чуть излишне поднятыми сосками, как это бывает после вмешательства пластических хирургов. И даже, порядком растрёпанную его же нетерпеливыми руками, модельную причёску любовницы.

В руках залётного полковника любвеобильная Воронина тоже чувствовала себя как рыба в воде. Во всяком случае, без слов возражений позволила ему решительно и грубо взять себя в естественной позе. Но наотрез отказалась следовать другим его требованиям, когда тот проявил интерес к более «экзотическим» следованиям «Кама Сутры».

— Нет, милый, не пойдёт, действуй по-старинке, как любил мой дорогой и любимый Сашенька! — протестуя по-своему против «новомодных веяний», со ссылкой на личный идеал подобных отношений, категорично заявила она, на локотке приподнимаясь над измятой ими постелью.

Пришлось Тукачеву отказаться от лишних фантазий, хотя мог бы и догадаться сам, что не столько переоценка любовником её истинной свободы взглядов на интимные отношения стала тому поводом, сколько обычное желание взять паузу между излишне грубоватыми ласками москвича.

Эти несколько минут паузы, потраченные на разглядывания друг друга, позволили властной заказчице любовных утех, сначала закурить, а потом популярно объяснить Тукачёву то, ради чего тот и был, собственно, приглашён ею к себе в гости:

— Меня Саша Миронов в своё время взял совсем ещё соплюхой-школьницей! И теперь, в память о нём я всегда стараюсь получить те же удовольствия, что и девственницей, когда оказалось в постели со своим первым мужчиной.

Только Тукачёва, уже достаточно возбуждённого, как прелюдией, так и первым — самым, что ни на есть «близким знакомством» со светской львицей нисколько не смутили ни такая «бюрократически оформленная» постановка сексуальной задачи, ни его собственная роль «приглашённого для дела жеребца».

— Традиционно, так традиционно! — согласился он, невольно глянув на, задрапированное чёрным, зеркало в спальне Ворониной.

Больше не предлагал он своей любовнице, как оказалось, не столько страстной, сколько расчётливой и угостить его «французским поцелуем». Но, тем не менее, вернулся ещё с куда большей страстью к, прерванному столь несвоевременным поучением, занятию. Только теперь уже все поцелуи он взял исключительно на себя. Оставляя жадными злыми губами коричневые засосы на ухоженной коже, он снова припал к душистому телу излишне самоуверенной партнёрши.

Больше он ни о чем не разговаривал с Галиной Семёновной до самого их предстоящего расставания. Но не оттого, что им не о чем было говорить. Просто, на женское счастье Галины Семёновны, партнёр ей попался в эту ночь – не в пример предыдущим. Минуты причудливых ласк текли за минутами. С каждой из них всё более и более насыщая её любовной негой.

Сам полковник, забыв про все предыдущие рассуждения хозяйки особняка, тоже был охвачен истомой вожделения. Его, на удивление жадным и ненасытным губам стало не до разговоров, коли они постоянно были заняты каким-то очередным из интимных мест банкирши.

Затем, когда окончательно вошёл в раж, то поразил он любовницу и по-настоящему — когда оказался перед ней на коленях. Но вовсе не ради интеллигентного выражения своих чувств, как вначале подумала Галина Семёновна, а чтобы удобнее было припасть к гладкому животу и медленно, не уставая работать языком, спуститься за этим занятием ниже.

Та ещё не успела отойти от полученных ощущений, как подошёл черёд новым, не менее увлекательным и тревожным. Когда настала пора крепким рукам уже не былого культурного москвича, каким сначала казался офицер, а самого настоящего сибирского мужлана испытать упругость её плоти, с избытком «накаченной» силиконом в клиниках пластической хирургии.

Что не мешало Тукачеву в это же самое время в очередной раз брать штурмом главную женскую твердыню, оказавшуюся в реальности податливой и покорной. И явно, не только в память о покойном Миронове. Сладострастные стоны вскоре выдали Тукачёву «чуть ли не благочестивую» Галину Семёновну с головой, в её истинном желании эту ночь посвятить покойному партийцу! И не только на холодном, изысканном шелке простыней, но и в жаркой, нестерпимо пахнущей благовониями, ванной комнате.

Там в просторнейшем джакузи, наполненном не столько водой, сколько горячей пеной, они сначала хотели просто перевести дух, а получилось, что лишь раздразнили собственное либидо.

... Уснул Тукачёв уже под утро, так и не потушив в спальне свет, поскольку просто не знал, с какого щитка это делается.

Тогда как сама Воронина оставила его в самом прекрасном настроении. Устав, и не собираясь завтра в офисе выглядеть разбитой, она отправилась к себе в покои. Чувствуя и без того себя вполне удовлетворённой ночными утехами. И тем, как проявил новый любовник пылкую страсть, и его, оказавшейся не лишней, смелостью, несмотря на её некоторые возражения, не испортившие общей картины.

Даже не накидывая халата, слегка покачиваясь то ли от излишне выпитого коньяка, то ли от испытанных страстей, Воронина вернулась в холл, а оттуда в запретную для всех прочих опочивальню. По пути прихватив из разбросанных на полу вещей только украшения с бриллиантами. Место, которым было как раз там, куда не имели доступ никто из гостей, даже столь очаровательных как этот душка-полковник!

Наутро, чуть ли не с румянцем стыдливости на щеках, вспоминая ночные «шалости», посчитала Галина Семёновна, что правильно сделала, поменяв сегодня обычного своего молодого и почтительного бой-френда на его противоположность. Столь грубого и необузданного «мента».

Он действительно постарался на славу. Как тот старый конь – борозды не испортил. Да ещё, вроде молодого жеребца, вспахал достаточно глубоко. Но, всё-таки, маловато, для того, чтобы вновь могла повториться эта их «карусель».

О чём и получила, особо доверенная обслуга все надлежащие на сей счёт указания.