И сон и явь. Часть 1. Лилиэда. Глава 2

2.                

Му-нат вышел в немыслимом смятении. Знал он или не знал о страшном преступлении дочери Повелителя Молний? Раньше догадывался, теперь - знал. Знал, но очень хотел не знать. Может ли человек вместить в себя знание разрушающее надежды, терзающее душу – унижающее и оскорбляющее его?

Входя к Лилиэде, на что-то (на чудо?) жрец ещё немного надеялся – вопреки опыту, наблюдательности и, главное, посасывающему сердце гнусному червячку. Три луны назад ему – как-никак, а служителю обманутого девчонкой бога! – с трудом удалось связать в себе страшную правду о падении дочери Повелителя Молний. С очень большим трудом – каждый день, к сожалению, укрепляясь в своём ужасном подозрении… И сегодняшнее смятение Лилиэды, как она его ни старалась скрыть, не ускользнуло от Му-ната. Впрочем, и без кошмарного подозрения всё её поведение наводило на нехорошие мысли: явно виновна в чём-то, явно – по-детски неловко – пытается что-то скрыть…         

Ах, если бы только это! Детская – пусть даже самая скверная! – шалость: увы, до поры повзрослела девочка… К сожалению – не на столько, чтобы суметь соврать по-взрослому. То, как она безуспешно прятала своё лицо, как молча указывала на левую, якобы осквернившую священный коврик, ногу – сомнениям это, для Лилиэды хоть сколько-то благоприятным, места, увы, не оставляло: всё уверяло жреца в кошмарном его открытии, и, может быть, впервые Му-нат не знал, как ему следует поступить. Не знал, ибо чувствовал: заговори он сейчас с девчонкой – даже от имени своего повелителя, Великого бога Че-ду – она ему не ответит; не ответит, ибо сегодняшней ночью испытала и пережила нечто не человеческое, нечто похожее на пережитое им самим в три незабываемые ночи свиданий с Легидой.

А то, что Лилиэде не прибавилось мудрости?.. а почему он уверен в этом?! Ведь хитрости – хотя многие их и не различают – не равнозначна мудрость! Нет, с Лилиэдой явно что-то не то… И преступление – а в том, что оно всё-таки состоялось, увидев, как дочь Повелителя Молний прячет лицо в шкуру снежного барса, окончательно перестал сомневаться жрец – объясняет пускай и многое, однако не всё. И разгадывать её загадки… в то время, когда, едва глянув на девчонку, потерял уверенность в себе… Лилиэда – или Че-ду?.. девчонка-преступница – или обманутый ею бог?.. не завидный, по правде, выбор… что ни выберешь – всё не то… и?..

…в какой-то неуловимый миг жрец ощутил нездешнее дыхание и сразу же понял: не до истины! Лучше всего сейчас, ни о чём не расспрашивая, исполнить долг по отношению к Диг-ди-гиду. Самое разумное, не мудрствуя зря, принять предложенные девчонкой незнакомые правила незнакомой игры.

И Му-нат честно попытался их принять: осквернён Диг-ди-гидов коврик – что же? Лилиэдой – по беспечности – совершаемый часто грех… немножечко замаравшуюся, легко от него очистить… но… уже после, когда уже всё совершилось и стало поздно, мысленно возвращаясь назад, жрец изумился глубине своих заблуждений: ему (наивному!) казалось, будто в комнате только он и девочка – однако, забывшему о неземном, неземное ему напомнило… ведь давно не мальчишка, чтобы ввязываться в предложенную девчонкой игру… однако – ввязался… а Лукавому богу – задним умом сообразил Му-нат – именно это и надо было! Незримым своим присутствием отвлечь, соблазнить – и… последовавшая затем измена Великому и Грозному богу Че-ду явилась вполне прогнозируемой! Особенно – учитывая неосознанную слабость, питаемую жрецом к Любимой дочери Повелителя Молний! А что повлияло более: Лукавый советчик или преступная эта слабость – не суть. Главное: поколебалось Му-натово мужество, разум затмился – немыслимое предательство совершилось. И до чего же быстро – и незаметно! – рассыпалось стройное здание норм и запретов, правил и исключений из них, здание, на возведение которого так много времени и труда затратили и боги, и люди, и даже Древние Могучие Силы.

Рассыпалось в тот момент, когда, завершая обряд очищения, Му-нат, несколько раз легонько стегнув Лилиэду, собрался уже побрызгать заговорённой водой – и… передумал! Может быть, из самых благих побуждений, но, скорее всего, уже полонённый Ле-ином, жрец почему-то решил, что девочка заслуживает строгого наказания: плётка в его руке словно бы ожила и, просвистев, очень чувствительно ужалила нежную кожу.

Му-нат знал, что Лилиэда, не имея на то важных причин, не стала бы молча терпеть подобную боль – но сейчас она даже не вздрогнула. И в этот, наверное, момент пагубная власть Ле-ина полностью овладела волей жреца. Зная, что от следующего удара след останется надолго, он старательно прицелился и изо всей силы хлестнул по её беззащитному заду – так хлестнул, чтобы этот след был невидимым под закрывающей чресла и бёдра тканью. Выступила кровь, но Лилиэда не вздрогнула даже и теперь.

Му-нат затрепетал, посмотрев на распущенные по плечам и спине густые чёрные волосы дочери Повелителя Молний. Ведь, убедившись, что девочка не только не чувствует боли, но даже и не удивлена, он её волосы обязан был немедленно убрать: соорудив сложную причёску, опасные Силы опутать лентами, закрепить острыми заколками – словом, связать покрепче! А он? Взялся за очищение грешницы, совсем упустив из вида, что она надлежаще не прибрана! И?! Не поздно ли он спохватился? Ведь не просто неземные – пусть даже угрозливые – но всё же достаточно безразличные Силы сейчас затаились в них! Нет, эти густые спутанные пряди сделались обителью бога. И жрец знает его имя. Да и не надо особой мудрости, чтобы знать имя того, кто может одержать верх над Великим и Грозным Че-ду. Он может… (10)            

…но… на памяти народа бад-вар не было, кажется, случая, когда бы вмешательство Ле-ина расстраивало замыслы других богов? Не было? А как же он сам, Му-нат – с выболтанными ему Легидой сокровенными тайнами?!

Лукав Ле-ин. Извилист путь его. И, поколебленный уже давно – и чарами Легиды, и от себя скрываемой слабостью к Лилиэде, и странной мудростью чужеземного бога – жрец окончательно пал. Неслыханное предательство, жертвой которого стал Великий и Грозный Че-ду, совершилось. И это ещё не всё. Сокрытием ужасного преступления дочери Повелителя Молний предав Громовержца-бога, Му-нат на этом не остановился: нет, за предательством последовало святотатство.

Будто бы и не Лилиэда лежала перед ним. Будто бы и не в своей комнате. Будто бы это в храме Че-ду нуждающаяся в очищении женщина прильнула к статуе Великого бога, и Му-нат особенным, употребляемым только для этого бичом несколькими точно рассчитанными ударами рассёк кое-где её кожу – так, чтобы пролитой крови было достаточно, чтобы вымазать детородный орган Великого бога. Это необходимая замена той крови, которую проливает женщина, впервые – по легкомыслию! – познавшая мужчину не у ворот храма. (Изначально: на алтаре любого – не обязательно Старшего – бога, но подробнее об этом чуть позже.) И этого – для всякой другой – достаточно. Но сейчас-то перед Му-натом находилась не случайная грешница – нет, Лилиэда. Та самая Лилиэда, чью первую кровь Че-ду (в образе её брата Вин-ваша) должен был пролить лично, и – хуже того – та самая Лилиэда, чьё чрево уже вынашивает смертельно опасный плод.

Но паденье Му-ната уже совершилось. И гнусность его безмерна. Будто и не Лилиэда перед ним. Будто и не в своей комнатке. Будто в руке у него не обыкновенная плётка, а священный бич. (Впрочем, для совершаемого сейчас немыслимого кощунства вполне подходит и плётка.) Несколько сильных ударов – и крови для жертвоприношения уже достаточно. А если так, то почему бы и треножнику с углями не заменить фаллос Че-ду? А все нечистые, все тёмные заклинания – почему бы и их не употребить для мерзкого обмана Великого бога? А запретное, хранимое от начала мира и избранному избранным передаваемое знание? То страшное, то прельстительное знание, которое в некоторых случаях даёт власть над волей бога – и его в своём ужасном падении использовал жрец! (11)

Отречение совершилось. Отвратительную пародию на обряд очищения дополнило запретное, проклятое и караемое немедленной смертью колдовство. Даже Му-нат, неутомимый искатель и прилежный хранитель драгоценных зёрен тайного знания, очень удивился тому, что после совершённого им святотатства земля не разверзлась, не обрушилось небо или, как наименьшее зло, его сразу же не покинуло дыхание.

Выходя, жрец приказал Лилиэде одеваться без посторонней помощи, опасаясь, что в теперешнем своём состоянии беспечная и – обыкновенно – очень неважно лгущая дочь Повелителя Молний не сможет должным образом пресечь любопытство невольниц. Поэтому, выходя хоть и растерянным, и потрясённым, за ширмой Му-нат всё-таки задержался: приглядеть за Лилиэдой и в случае надобности помешать ей совершить какой-нибудь неосторожный поступок. Он видел, с каким удивлением девочка разглядывала размазанную по ладони кровь. Он видел, как она изумилась, догадавшись о смысле совершённого им обряда. Он видел, что на этот раз обычно легкомысленная девчонка проявила должную осторожность и собрался уже выйти в примыкающий к комнате огороженный дворик, но тут он – впервые за сегодняшнее утро! – увидел её глаза. Глаза Лилиэды. Зажжённые перерождением глаза. Надо ли говорить о впечатлении, произведённом ими на чуткого наблюдательного жреца?

Потрясённый, долго стоял Му-нат, впитывая в себя чёрный свет Лилиэдиных – преображённых! – глаз. Времени для него не стало. А когда оно возвратилось – Му-нат о девочке знал уже всё. И не о только уже случившемся, но и о том, чему ещё предстоит быть. Смятение наконец-то оставило жреца. Он теперь знал: и преступление дочери Повелителя Молний, и его кощунственное святотатство имеют свой высший, уму недоступный смысл.

* * *               

Шидима, повинуясь Лилиэдиному зову, почти бесшумно проскользнула в комнату. И чуть удивилась, застав дочь Повелителя Молний уже немного одетой. Впрочем, решив, что для девочки наступили ежелунно насылаемые Легидой дни строгого затворничества – а наступить им было бы уже и пора – Шидима достала из разрисованного сценами любовных похождений Мар-даба ларца соответствующие этим опасным дням украшения. Лилиэда (до срока-то да попасть в нечистые!) вспылила и уже была готова закатить невольнице затрещину, но задержала руку, сообразив, что в её состоянии несколько дней одиночества – подарок судьбы, и пренебрегать им не следует. Сделав вид, что она рассердилась на Шидиму будто бы из-за сломанной красивой подвески, дочь Повелителя Молний велела её заменить и не спеша стала надевать на себя украшения, подаваемые невольницей.

И тут же поблагодарила про себя Лукавого бога, внушившего ей замечательную мысль: сказаться нечистой. (До своего перерождения столь опасная выходка девочке, конечно, и в голову не могла прийти, но взявшему на себя ответственность богу – слава!) Ведь, помимо всего остального, в этом состоянии и украшений носить полагалось меньше, и причёска куда как проще – одевание, значит, времени займёт чуть-чуть, и скоро ей можно будет остаться одной. (Не следует, впрочем, думать, будто Лилиэде не нравилось украшать себя – нет, такое извращение женской природы было отнюдь не свойственно дочери Повелителя Молний.) Время, затраченное на перебор украшений, потерянным временем обычно она не считала, но сегодня, сейчас, ей поскорее хотелось остаться одной. Верней, не одной, верней – наедине с Ле-ином… Лилиэда будто бы всей кожей чувствовала: бог, спасший её от гибели, находится рядом, тут, в этой комнате, и невидим только потому, что не желает показываться кому не надо.

Невольница наконец-то справилась со своими делами – до чего же бывает удобно в нужный момент суметь сказаться нечистой! – и Лилиэда, разумеется, против всех правил, приказала Шидиме принести вкусный, обильный завтрак. А чтобы избежать ненужных расспросов – а нечистой еда полагалась скудная – сослалась на сильную слабость. (Чему-чему, а лгать сегодняшнее перерождение девочку научило прекрасно! Одним только видом она сумела солгать Некуару. Молчанием – попыталась Му-нату. Неудачно – как ей было показалось, однако, с изумлением убедившись, что жрец не просто принял её ложь, но и ответил своей, не менее преступной, обрадовалась и решила: если Великому богу угодна такая ложь – значит она священна. Так неужели же, в любое мгновение ожидая своего спасителя, дочь Повелителя Молний согласится предложить ему жалкий завтрак нечистой затворницы? Нет уж!

И, наслаждаясь вновь приобретённой способностью – !!! – с весёлой дерзостью Лилиэда приказала Шидиме принести кувшинчик лучшего (выдержанного аж трижды по семь равноденствий!) вина, будто бы назначенного ей Му-натом. А осмелится она сомневаться или нет, попытается или не попытается выведать у Му-ната причину неслыханных требований женщины, отмеченной Легидиной нечистотой – её, Лилиэду, это нисколько не волновало. Слава Ле-ину, Му-нат с ней заодно, и уж, конечно же, осторожный жрец не только туповатой Шидиме, но и самому Повелителю Молний ни взглядом, ни словом, ни жестом не подарит ни малейшего намёка на хранимую им тайну.

На некоторое время оставшись одна, Лилиэда постаралась приготовиться к свиданию с Ле-ином. Её никто не учил, как надо принимать Старшего бога, но врождённый такт, а может быть, врождённая беспечность говорили девочке: чем проще – тем лучше. Поэтому, в ожидании заказанного завтрака, она только тщательно расправила прекрасную шкуру снежного барса, поменяла изголовный валик и уселась, скрестив ноги, на доставивший столько треволнений драгоценный коврик. Справедливо считая, что сейчас гораздо важнее привести в порядок свои мысли – чем комнату.

Наконец-то Шидима закончила все приготовления к обильному завтраку, и Лилиэда невольницу наконец-то выслала – наказав объявить о своей осквернённости. Дочь Повелителя Молний не могла, естественно, знать, как и когда явится ей Ле-ин – а поэтому лучше, чтобы никто пока не входил в её комнату.

Всё. Все приготовления закончены, Лилиэда осталась одна – однако Великий бог медлил, зримого образа не принимал, но его присутствие чудилось дочери Повелителя Молний во всякой полутени, во всяком пятнышке света: девочка терпеливо ждала своего бога. Ле-ин медлил, зримого образа не принимал, но зато его сила понемногу передавалась окружающим Лилиэду предметам. И они оживали. Почти незаметно для глаз.

Сначала в дальнем, плохо различимом углу комнаты будто бы шевельнулась высушенная особенным образом голова одного из враждебных когда-то Повелителю Молний Вождей – и голова Редкозубой Тенбины в ответ ей кивнула будто бы. Качнулась подвешенная к потолочной балке объёмистая связка шкур. Это души зверей услышали бога. Скрипнула узорчатая ширма. Сдвинулся кувшин с вином. Приподнялась немного прикрывающая большую миску с вкусно пахнущей тушёной козлятиной тяжёлая глиняная крышка. Опрокинулась скамеечка. Звякнул медный ножичек. (12) Это души вещей услышали бога. И наконец, потрескивая, на голове у Лилиэды поднялись дыбом и зашевелились волосы. Ле-ин пришёл.

Дочь Повелителя Молний будто бы видит его. Но – смутно. Перед глазами светлое, не имеющее формы пятно. Непередаваемо светлое – светлее самого солнца! – но всё ничуть же не слепящее. И мир сошёл на Лилиэду. Блаженный покой, а с ним пронзительная нежность и высокая неземная любовь коснулись её души. И зазвенела душа в ответ. Тетивой волшебного лука зазвенела душа Лилиэды. Неслыханно никогда и никем мелодией в ответ зазвучала её душа. И новое, ни с чем не сравнимое чувство овладело девочкой. Несравнимое и невыразимое на скудном, печально несовершенном человеческом языке.

Звенит душа у Лилиэды. И недавнее, на предела отчаяния, на границе между жизнью и смертью, ниспосланное ей откровение сейчас подтверждает Ле-ин. Звенит у девочки душа. И краткий миг свиданья с богом равен – по самому скромному счёту – вечности.

Вечности – ибо в этот краткий миг Лилиэде открылось всё. И уже бывшее, и то, чему ещё только предстоит быть. И среди прочего – к немалому удивлению девочки – что отцом носимого ею ребёнка является отнюдь не Ле-ин, а, как это ни странно, обыкновенный смертный, обыкновенный непобедимый воин Некуар. Впрочем, слегка унизительным это не льстящее знание могло быть раньше – до свидания с богом. Теперь Лилиэде это совсем не важно – ведь уже сегодня Великий воин оставит земные пределы: за уходящим солнцем вслед уйдёт на запад – к Аникабе. Но и это Лилиэде теперь не важно: из бывшего – ничего ей теперь не важно.

Свет постепенно гаснет. Ле-ин удаляется. Дочь Повелителя Молний остаётся в комнате одна. И начинает – нет, далеко не сразу – различать окружающие предметы. Видит, что завтрак не тронут богом – и улыбается недавней своей наивности. Есть Лилиэде не хочется. Несколько неторопливых глотков сладкого густого вина – и обессиленная девочка падает на низкое ложе и на недолгое время покидает привычные земные пределы: она, кажется, всё же сгорела на очистительном костре. И пусть его пламя питали не сухие дрова, пусть, обугливаясь, не шипела Лилиэдина плоть – пережитые ею ужас, смерть и новое рождение сделали этот костёр таким же палящим, как и любой другой.

* * *               

«Некуар должен умереть, – с этой «глубокой» мыслью жрец вышел от Лилиэды, – Некуар обязательно должен умереть на закате солнца», – и Му-нат уже знает, какой смертью умрёт непобедимый воин. Нет, не убийство колдун затеял, но великое испытание – для Некуара, Лилиэды и самого себя. Испытание – да; но знает жрец: ни ему, ни девочке не время ещё уходить в запредельные страны, а Некуару – пора. Пора, ибо Великая Аникаба давно его ждёт к себе. Любовь Великой богини к Непобедимому воину – никакая ни для кого не тайна: ну, а Му-нат от самого Некуара знает об этой страсти. И более: он сам, а не кто-то другой, затратив уйму усилий, сумел запретить воину сразу же, не откладывая, откликнуться на зов Аникабы. Это ещё счастье – благоприятное стечение обстоятельств, о котором несколько позже – что, прежде, чем отправиться в путь, воин открылся ему. И только напоминание о высоком доверии, оказанном Некуару Повелителем Молний, смогло среди смертных задержать его на несколько равноденствий – равноденствий, для воина невыносимо долгих.    

Ах, лучше бы не задерживало! Каким же наивным вздором видится это – в свете свершившегося – сегодня, но тогда-то! С какой гордыней тогда возомнил Му-нат, что судьба народа бад-вар находится в его руках! И совсем уже в тайне: «А руки-то его – очень ещё ничего пока! Очень даже не плохо работают необходимую работу! »

Ибо коварных и беспощадных Лилиэдиных сестёр и братьев жрец знает прекрасно! Знает: поспеши Некуар на зов Аникабы – дни беззащитной девочки сочтены. И дело не столько в том, что Некуар могуч и непобедим: у Повелителя Молний триста готовых на всё наёмников, и силу одного Некуара вполне бы могла заменить объединённая сила нескольких – однако незаменимы его преданность и неподкупность. А братья Лилиэды не только отважны и кровожадны, но и вероломны, хитры, ловки. И много ещё коварнее, и несравнимо ещё хитрее её многочисленные сёстры. Да, сильных и храбрых воинов у Повелителя молний вполне достаточно, но таких, как Некуар, беззаветно преданных, нет среди них, к несчастью: а одних лишь силы и храбрости зачастую бывает мало…

Давно уже, поддавшись лукавству чужого бога, первобытную добродетель утратил народ бад-вар. Искуситель Ле-ин прельстителен. Извилист путь его. Ведь никто иной, как этот пришелец, внушил если не всему народу бад-вар, то его значительной, осевшей на Побережье части гибельную мысль: не торопиться своих детей (разумеется, кроме первенцев) отсылать ко всякому Старшему, поманившему, возможно, по какой-нибудь мимолётной прихоти, богу – мол, жертва жертвой, но, прежде чем её приносить, очень невредно подумать: а действительно, эта ли жертва угодна богу? Ну, а, как известно, стоит  задуматься…   

Но наибольший, пожалуй, вред принесло противоестественное поветрие очистительных обрядов. Это сейчас всякая, не должным образом утратившая невинность, жертвует богу несколько капель крови – и тем очищается. Раньше Грозный Че-ду принимал только кровь девственниц, познавших мужчин у ворот храма – в привратном, вернее, огороженном, но открытом Небу приделе. (Вообще-то – на алтаре всякого почитаемого бога или богини, но этот древний обычай сохранился в чистоте только у жителей Священной Долины. Значил он нечто другое, чем в Городе, и его нарушители не моли очиститься – ни преступница, ни овладевший ею безумец. Но это – в Священной Долине; в Городе, непомерно возвысившись и всякую деву ревниво пожелав себе, Великий Че-ду остался в конце концов почти ни при чём. Да, он добился сначала, что дева, соединяясь с мужчиной у ворот храма, соединялась тем самым с ним. Но это – сначала… Переиначенный, и этим оторванный от глубинных, питавших его ручейков, древний обычай увял: если оплодотворение девы теряет связь с Могучими Изначальными Силами и становится прихотью бога – то, спрашивается, на что ещё можно надеяться? Ведь скоро, всего через несколько поколений, является нечестивая мысль: а так ли уж обязательно подчиняться единственной, пусть даже высочайшей, воле?.. Сомнения порождают небрежность, а от небрежности до пагубного поветрия очистительных обрядов расстояние совсем уже незначительное.)      

Пример этот вовсе не единичен. Во многих других случаях, в тех случаях, когда раньше перед разгневанным богом предстать было необходимо лично, теперь совершается тот или иной очистительный обряд – и будьте любезны! Плоды непростительного легкомыслия уже налицо! Возможность откупиться от законных требований бога породила кощунственную мысль о возможности ему соврать. А солгавший богу – человеку солжёт не задумываясь.

Потому-то, хоть и много воинов у Повелителя Молний, а заменить Некуара некем. И, как ни прискорбно, Му-ната в первую очередь тревожило именно это… Ни падение Лилиэды, ни только что совершённое им самим ужасное святотатство, ни растоптанные надежды народа бад-вар, а жалкая участь девчонки-преступницы, – как спасти, как уберечь её от свирепых братьев? – одно лишь это… И если в течение двух лун жрец ещё мог надеяться не дать совершиться беде, то в те три ночи, «когда Легида небо покидает», без Некуара Лилиэду не уберечь. С другой стороны: через две или три луны преступление дочери Повелителя Молний всем так и так откроется – и Некуар станет не просто бесполезным, но и опасным. Однако в эти три страшные ночи – когда почти всеми мужчинами и женщинами народа бад-вар овладевает священное безумие! – как обойтись без неподкупного воина? И – тем не менее… Несмотря на всё это… Некуар должен умереть сегодня… на закате солнца… ситуация, словом – врагу не пожелаешь! Совершенно безвыходная! Му-нат, однако же, обязан найти выход. И, главное – до захода солнца…   

Некуар должен умереть сегодня, Некуару необходимо защищать Лилиэду во время Тайной Охоты, через две или три Луны Некуар станет опасным – попробуйте разобраться в этой путанице и тогда почувствуете всю сложность и ответственность выбора, неожиданно возникшего перед жрецом. Да к тому же – весьма ощутимым довесочком! – оценить все последствия принятого решения, вовремя заметить и предупредить всяческую опасность необходимо уже сегодня. Но и это ещё не всё: можно предвидеть, можно предупредить опасность, исходящую от людей, но трудности, посылаемые богами, преодолевать не в пример сложней. А ведь помимо богов и людей в мире существуют и действуют Тайные Непредставимо Могучие Силы – Силы, которым подвластны и люди, и боги. Сам же Му-нат, чтобы отвратить гнев преданного им бога Че-ду, прибег недавно к чёрному, караемому смертью, колдовству. Правда, не вполне надеясь на одно только «голое» колдовство, он попробовал также заручиться покровительством Ле-ина – покровительством (непонятно почему!) в отношении девчонки-преступницы Лукавым богом столь явно выказанным. Да, чтобы отвратить гнев обманутого Че-ду, всё своё огромное знание в области тайного и запретного не побоялся употребить Му-нат, но, использовав мерзкое, проклятое, грозящее гибелью колдовство, он и молитвы к Ле-ину тогда вознёс. И тогда же жрецу открылось, что для дальнейшего пользования неведомой, но могучей силой им – троим замаравшимся – необходимо пройти через опасное для жизни испытание. Сегодня же. Вечером. На закате солнца.          

А догадаться о том, чем это испытание закончится – не надо особой мудрости. С одной стороны: ему и Лилиэде покровительствует Ле-ин, с другой – Некуара давно уже ждёт Великая Аникаба. И потому-то сегодня – на закате солнца – воин уйдёт к богине. И его смерть – дополнительное бремя, которое придётся Му-нату взять на себя: вдобавок к тяжести гнева Че-ду, капризной природе использованной им Силы, непонятной милости Лукавого бога – вдобавок к угрозе того, что страшная тайна дочери Повелителя Молний почти наверняка откроется через две или три луны. Но поскольку выбирать жрецу особенно не из чего – испытание и смерть Некуара уже предрешены – то остаётся, опираясь лишь на силу и изворотливость своего ума, верное решение отыскать ещё при дневном свете, ещё до захода солнца.

Размышлять об ответственном, судьбоносно важном необходимо, конечно же, в одиночестве. В одиночестве и, желательно, в темноте: дневной свет отвлекает, очарованные глаза – уму не союзники. Поэтому, выйдя от Лилиэды, Му-нат размашистым шагом пересёк широкую городскую площадь, отделяющую дворец от храма Че-ду, но в храм не вошёл, а, обойдя его, по щербатым ступенькам поднялся сзади, открыл неприметную дверь слепого придела и ощупью прошёл в комнату «Созерцаний и Откровений» – так высокопарно именовалась эта пустая, освещённая лишь плошкой с бараньим жиром комнатка. Впрочем, некоторая высокопарность в данном случае весьма уместна: даже из служителей Че-ду очень немногие допускались в эту «сакральную» комнату, и Му-нат – среди самых избранных.

Несмотря на то, что после незабываемых ночей свиданий с Легидой, дальнейшее возвышение сделалось невозможным, и жрец навсегда застрял в ранге Носителя Священной Бороды, особое положение Му-ната – близость к Повелителю Молний – распахнуло перед ним многие заповедные двери…

…в прохладе и тишине уединённой комнаты Му-нат сумел отрешиться не только от мелких досадностей, но даже и от весьма значительных неприятностей – отрешиться и в должной (устрашающей!) мере оценить невероятную сложность вставшей вдруг перед ним задачи. Увы. Скоро уже жрецу открылось: самому изощрённому человеческому уму непосильна эта задача.

И – ?

! – лукав Ле-ин. Извилист путь его. Но, из известных народу бад-вар богов, он один, пожалуй, мог выручить Му-ната – помочь жрецу распутать гаденький тысячезмейный клубочек шипящих и жалящих друг друга противоречий. Он один… вняв молитвам… только – с какой стати? К жертвам Ле-ин достаточно безразличен, а усердным своим почитателям воздаёт – словно бы в насмешку! – всегда непредсказуемо и вовсе несоразмерно. На обильные жертвы милостью отвечает малой – зато за пустяковое приношение может на удивление щедро воздать дарителю. Чаще же – по его извращённой сути! – и скудные, и обильные жертвы оставляются им без внимания. Не жертвы ему нужны, не пышные славословия, а нечто совсем иное… только вот: что – угадать бывает практически невозможно. Конечно, неглупых жрецов Лукавого бога в сверхъестественном бескорыстии не обвинишь – и хлеб, и вино, и мясо принимают они охотно… однако – что-нибудь более ценное… нет – принимают… обветшавший храм нуждается в уходе … принимают – конечно же… однако от главных ценностей – от человеческих плоти и крови – Лукавый бог отказался в незапамятные времена, и хоть на сколько-нибудь серьёзные богатства жрецы его храма вряд ли могли рассчитывать. Ведь только страх успешно собирает и умножает ценности. Правда, с успехом едва ли не большим, и умаляет, и расточает их – он же.

А сколь многое и перемешано, и перепутано страхом так…

…Ле-ина, как, скажем, Че-ду или Данну, не боятся даже детишки… и… тем не менее… память об уничтоженных жителях Побережья – кто от неё избавит? А души убитых – в каком из миров они успокоились? Нет, не бывает – чтобы вовсе без страха. И мудрые предки народа бад-вар чужому богу очень предусмотрительно оставили почётное место, более чем дальновидно не разрушили его храм – и было бы в этот храм прийти растерянному Му-нату! И много, возможно, не должного он бы тогда не совершил… Но, преступлением Лилиэды и гнусным своим предательством потрясённый до основания, разумом жрец ослеп; да и колдовское чутьё Му-ната оставило: иначе бы он не поспешил в комнату «Созерцаний и Откровений» – в комнату им же разгневанно Че-ду. Не поспешил бы – нет… но тело, не руководимое разумом, избрало торную дорогу… конечно – не лучшую… и всё-таки! Уединение и прохлада этой комнатки – впервые за сегодняшнее утро! – придали мыслям жреца порядок и стройность. Ложный порядок и стройность весьма коварную – однако и ложь и коварство открылись Му-нату, увы, с опозданием. После смертельно опасного и вовсе ненужного – как уже вскоре выяснилось – испытания. Во время хоть и не долгой, но изнурительно тяжёлой болезни Любимой дочери Повелителя Молний. А относительно дальнейшего использования Тайных Непредставимо Могучих Сил? И здесь жрец промахнулся. Конечно, ни ослабеть, ни исчезнуть эти Могучие Силы никак не могли – и были, и будут они всегда – только очень уж неумело Му-нат попробовал ими распорядиться. Обратился к Древним Могучим Силам как к чему-то внешнему – загадочному, пугающему, но… постороннему!.. и тем не менее – подвластному его воле!.. его знанию и его искусству! Самомнение, в данном случае, крайне опасное: ибо самое тайное, зреющее губительными грозами, оно скрывалось не в отдалённых мирах, нет, в заповедных глубинах его естества! Но догадаться об этом Му-нату было суждено с большим опозданием…

А в прохладе и полутьме уединённой комнаты случилось причудливое слияние розно текущих воль и желаний двух Старших, ни в чём не схожих богов – Че-ду и Ле-ина.

Тогда это от жреца осталось скрытым, а ведь мог бы и догадаться: если с молитвой к Ле-ину обратиться в храме Че-ду – ничего хорошего не получится. Невнятица разве – да бестолковщина… Однако ослепший умом Му-нат эту разноголосицу истолковал тогда, как ответ Ле-ина. Будто бы Лукавый бог, услышав его молитву, обещал помогать жрецу и в усложнившихся неимоверно делах, и в самых чрезвычайных обстоятельствах.

Конечно же, детский самообман, но самообман для Му-ната – на данный момент – спасительный. После совершённых им предательства и святотатства, жрец отчаянно нуждался в защите и помощи кого-нибудь из Старших богов. А гневу Че-ду кто, кроме Ле-ина, осмелился бы заступить дорогу?.. Так ли всё случилось, на самом ли деле в мире богов и предков произошло большое смущение – не суть. А важно – и очень важно! – только одно: в защиту и помощь Лукавого бога уверовал жрец-отступник. И пусть не было настоящего откровения, пусть благосклонность Лукавого бога пролилась чем-то туманным и смутным: однако же – благосклонность! Однако же – пролилась! И получилось ведь, получилось – едва ли не вопреки всему мирозданию! – что в прохладе и полутьме уединённой комнаты Му-нат сумел-таки встать на одну из немногих, ведущих к спасению, дорог. И пусть – не на лучшую! На длинную и неровную! Но всё же – на верную! От гибели уводящую!