Веселый разговор. О бабах (Секс по телефону разговор)

Антон ТЮКИН

ВЕСЕЛЫЙ РАЗГОВОР. О БАБАХ

Про меня будут рассказывать сплетни -

он также низок, как мы, также подл и мерзок.

Врете, канальи! Да, подл и низок, не так, как Вы,

а по – другому…

Пушкин Александр Сергеевич

* * *

Хорошая погода, то ли чаю попить,

то ли повеситься.

Чехов Антон Павлович

* * *

Две вещи бесконечны – Вселенная и человеческая глупость.

Хотя на счет Вселенной я не уверен.

Альберт Эйнштейн

- Эй, Владимирович, - говорил Потапов Левка по прозванью “Рабочий - Цыган ” бригадиру Сивкину Алехе. – А не рассказать ли тебе нам чего - то там… - Левка покрутил многозначительно широкой ладонью в сизоватом, густо куренном, крепчайшем пролетарском воздухе вахтенного туалета, с явной хитрецой и похабелью сузив черные буркулы глаз.    

- Отчего ж не рассказать, когда баб рядом нет. – как бы нехотя, затянувшись вальяжно сигареткой процедил Алексей. – Баб то нету рядом. Потому и можно… 

- Хорошо… Давай… - загалдели толпою ребята. - Не тяни кота за яйца. Расскажи нам чего … про баб. А то мы на этой вахте чертовой скоро уж совсем забудем, какие они, бабы, и бывают…

- Эх, скорей бы домой… - завздыхал какой то парнишка. – Меня дома ждут. Вот жена на сотовый вчера звонила…

- Ничего - ничего. – хлопнули “салагу” по плечу. – Скоро вертолет придет. Вот и полетишь отсюда -  поваляться с Машкою…

- Да и к теще еще на блины… - стали зубоскалить рядышком.

- Расскажи нам про баб то, Алеша. – чуть придурковатым голосом загундел – засмеялся Цыган. – А то мы тут одичаем. Скоро друг на дружку будем лазать чего доброго…

- Я те полезу! – получил Потапов легонький, словно бы шуточный пендель.  

- Это кто? – развернулся Цыган.

Все молчал и лыбились. Яркие, рубиновые звездочки разгорались и гасли в полутьме рабочего сортира. Над простоволосыми мужицкими башками плотной пеленой нависал и стелился сигаретный, сизенький дымок.    

- Точно, Леха. – проскрипел хрипловато Васек. – Расскажи нам про баб. Ты ведь, как мы слышали, уче – ной! – протянул с чуть заметной насмешкой мужик. – Ты ведь в университете даже это… и … того… учился.

- Ну, учился. Учился. – подтвердил бригадир. – Что с того?

- Вот и расскажи нам, прослойка ты этакая,… - снова заязвил и задергал Васек – и чему ж Вас там то столько лет учили?

- И про баб расскажи! Расскажи нам про бабочек, Леха! – загалдели толпой мужички. – Ну, ты давеча то Борьке сказывал… Он потом нам пересказывал… Смешно!..

- Хорошо, так и быть. Расскажу! Хрен, как говорится, c Вами, ребятишки! Только чур меня уж не перебивать. Все вопросы – после лекции, по очереди. – говорил им Леша Сивкин. – И еще. Все, что я теперь скажу – чтобы только между нами! Женам не рассказывать! Ни – ни!

- Да, могила, командир! Зер гуд! Натюрлих! Энд все будет о – кей! – засмеялись ребята. – Все железно! Наше слово – кремень! Жги – пали правду матку окопную, Леха!  

* * *

- Ну, и что по – вашему в бабах - то главное? – бросил в массы скользкий, провокаторский вопрос бригадир.

- Так известно чего… М…а то есть. – засмеялись наивности Сивкина массы. – Разве ты и сам того не знаешь? Сам ведь ты страдаешь без этого… Ну, не ты один, конечно. Почитай, сегодня над кроватью ведь у каждого тут – тетки голые сиськами машут. А под койкою – девки. И все бабы голые разные - на обложечках “Стрипа” и прочих “Плейбоев”. Вот мы этим только и спасаемся.

- Скоро нам домой уже то. – заявил молодой паренек по кликухе “Афоня” – Вот мы и боимся. Проверяем: Вдруг оно не работает?

- Да отсохло за ненадобностью, блин. И отпало, как тот хвост у обезьяны по учению Дарвина. – сунул кто то шибко грамотный.

- Да, наверное… Так вот - опасно … - поддержали его мужики.

- Я вот анекдот на эту тему то слыхал! Рассказать, мужики? – засмеялся Афоня.

- Расскажи! Расскажи нам, Фофа, анекдотец! – загалдели вокруг парня.

- Ну вот, слушайте! – говорил им Фофа. – В общем, едут в поезде двое – скрипач и кавказец. Ну, скрипач  достает свою скрипку и давай себе пиликать. Десять минут пиликает. Двадцать минут…

Кавказец у него и спрашивает: Ты чэ – го – говорит – гэ – энацвале, такое тва – арыш?

- А скрипач то чего? – чуть не бесятся от смешков ребята, вспомнив эту байку “бородатую” и уже готовясь до срока “грохнуть”.

- А скрипач – говорит им Афоня – отвечает гав – газскаму чэла – вэку: Я, де, репетирую. У меня ответственный концерт завтра будет. Вот я и репетирую, уважаемый товарищ, пока есть свободное время. Никому не мешаю при этом…

- А кавказец? Кавказец чего? – подхихикивают парни.

- А гав – газэц расстегнул свои брюки. Вынул свой большой и волосатый хрен и давай его дрОчить.   Скрипач смотрит на него и говорит: Ты чего такое, уважаемый, делаешь?

А кавказец: Я по бабам еду. Тоже репетирую. И при эт - там – никаму не мэ - шаю!

Грохнул радостно мужской сортир, раскатясь то басами: Го - го, а то просто смешочками. Кто – то пошло хихикал. Кто – то хохотал от сердца и давился до горючих слез.

- Ой, держите меня… - заикал давясь Цыган – Потапов. – И… ик… что это такое то, блин? Ведь, и… ик, не остановиться то прямо…

- Это нервное. – подсказали ему. – Нету баб, потому и нервишки не к черту. Шалят нервишки то… Ты дыши поглубже, Левка – так оно само и пройдет, может – быть.

- Плохо. Плохо… - стал вдруг причитать и жаловаться кто – то. – Раньше – то не замечали их по жизни. Есть и все тут - рядом… А теперь – другое дело. Одним словом, стали бабы как – бы - дефицит…

- А еще – балагурил Афоня – песня есть такая. -

Девушки бывают разные,

Заразные и незаразные.

Всем одинаково хочется,

На хрен сесть – поворочаться…

- принялся пародировать он очередное эстрадно – танцевальное диво из останкинской “Фабрики Звезд”.

- А еще я слышал, - хохотал Васек – есть опера такая что ли, или как. Я то точно не знаю. “Трави – Ата”, вроде бы, или хрен ее бодай? Так вот в этой самой “Траве – Ате”, говорили мне – есть такая ария какого - то там заграничного графа. Граф этот пришел куда то…

- Наверное, в бордель? К бабам? – подсказали ему из толпы. – Вот и радуется… 

- Хрен знает. Одним словом – заграница. – пояснил Васек – Ну, вот. Пришел этот самый граф и поет свою арию. – Если кра – а – савица – принялся грассировать он своим слабым голоском, изображая оперного тенора -

- На хрен броса – а – ается, -

Будь осторожен, -   

Триппер возможен…   

- Ну ты, “Полоротти”! – захихикали рабочие в кулак. – Вот уж, “дал петуха”…

- Это точно. – засмеялся Сивкин. – Впрочем, нам такое тут на вахте не грозит. Мороз, тайга и снега тут – на килОметры…

- Вот оттого то и тепла нам хочется. И бабу. – поддержали его мужики. – Но однако же, ведь и в городе надо с “этим делом” правила безопасности то знать.

- Как в любой работе. – сказанул Цыган. – Ведь трипандер – трипачок – трипак – он здоровья самый главный враг… Впрочем…

- Впрочем, - словно вспомнил Потапов - Расскажи нам, Леха, сказочку.

- Ладно. Ладно. – согласился тот. – Про кого ж рассказать для сначала?

- Расскажи про Бегемота нам, Алеша. Ты про Бегемота расскажи. – принялись гудеть ему в самые уши. – Ну, про девку ту, про которую ты Борьке врал…

- Я не врал. – хмыкнул Леха в ответ. – Впрочем, что ж, раз Вы просите меня про Бегемота – пусть он будет первым, так сказать. И так, мы начинаем наше шоу. – сказал Сивкин строго и торжественно. – Величайшее, блин, шоу на Земле! Бегемот…

* * *

ПРО БЕГЕМОТА

- Повстречался я сначала то с подружкой Бегемотовой. C Наташкою то, то есть. – говорил мужикам бригадир. – Только мне она как - то не очень понравилась. Рожица то у нее ниче. Ростика такого небольшого. Ровно мне то по плечо она будет. Но одна проблемка у нее имеется. Она – дура.

Как мы встретились с ней, так она на меня глазищами черными и смотрит. Так и смотрит, так и смотрит, мать - ети. – говорил Алексей. – Видно было, что я ей понравился…

- Ну, и че ты терялся тогда? – просвистел Васек разочарованно – Тоже мне, герой! Надо было быка за гора… Или что там у нее то было? В общем – брать и все…

- Быстрый ты какой, однако. – отвечал ему Сивкин. – Ведь с иным человеком раз свяжешься – хрен потом развяжешься! Ни в жизнь! И тем более, ежели дура.

Вот глядит Наташка на меня глазами черными. Ну, так девка она – ниче. Но в башке то – пусто.

Говорю ей: Где училась, Наташа? Где работаешь? С кем живешь?.. То да се…

А она мне: Я на повара училась. На швею. По специальности я не устроилась. Да и платят так мало. А работаю я в поликлинике в Бывалово. Там сижу на справке… А ты в Бога веришь? – говорит. – В церковь то ты ходишь ли? Вот я слышала, что есть така икона – от чесотки исцеляет зараз. Образ Миколая Пипецкого из Монастыря Медеево. Некоторые в это самое Медеево Идут – говорит она мне - из России, и из мира всего. И пешком, и босые идут. Старики, и женщины, и детки… Ведь идти в Медеево, в монастырь то есть тот непременно надо только пешадралом. Ни автобусом, ни поездом, ни на авто – ни – ни – ни. Иначе тот Микола разобидится и еще хуже тебе будет. Всего клещ чесоточный до костей проест…  А еще – говорит мне Наташа – я люблю на конезавод поездить. Очень нравится кататься мне на лошадях. Там все лошади такие интересные. Морды разные у всех, если присмотреться хорошенько. Кони, – говорит Наташа – это словно мужики. А кобылы – как бабы. А при них – ребята – жеребята. Заходишь к кобыле в загон, а она тревожно так закрывает собой жеребенка. За дите свое боится… А еще там и пони живет. Ну, и резвый пони… А в поселке при конезаводе есть и свиньи, есть и козочки с козлятами. И козел вонючий ходит. Роги длинные. Сперва роги наверх, а потом назад роги так и загибаются. И такая густющая шуба седая и серая, словно войлок до самой земли. Но вонища. А ведь тоже – коз то шпендярит, поди… - говорит мне Ната морща нос. – Это потому что он – самец и все метит. Территорию то есть. Это мне моя сестра двоюродная так сказала. Анка то на том конезаводе доктором – ветелинаром, то есть зверским доктором – пояснила Наташа – работает. Роды принимает и вообще… Я ведь тоже видала… - говорит мне она.    

- Ты чего видала? – спрашиваю. – Как кобылы жеребят родят?

- Нет. – качает она головой. – Как мужик этот конский на кобылу то - прыг. И давай по ней сзади елозить. Так елозит – старается конь. У кобылы то это… Ну, а это его – такой длинный и тонкий, вроде как по форме – колбаса така бывает в магАзине длинная. Но живая! – захихикала Наташа в кулачок. – Хоть и зверский, а все таки секс! Я так даже того… - признается она – возбудилась. Аж мокро…

- А живу я с родителями. - говорит мне эта раскрасавица - С братом старшим в доме из панелей, что на Маяковского. Самый первый подъезд, а квартира четвертая - наша. Заходите в гости. Буду рада. Телефон ты знаешь. – говорит мне она. – Кстати, с братом моим познакомишься. Он недавно из колонии детской вернулся. Ну, из той, что в Шексне. В нее Путин даже сам приезжал перед выборами. Правда мой брательничек то того Путина не видал, потому что всех припадочных, ну это тех, кто там скажем клептоманы или сели за разбой немотивированный или поножовщину переслали на время во взрослую зону. Говорят, что иным это самое время так легко не прошло. Потому что у взросленьких дяденек все же больше, чем просто у мальчишек…   

- Ну, пипец! – говорит хохочущей бригаде Сивкин – Девка! Ай да девка! Дура дурою ведь, а туда же! Сразу видно – созрела…

- Колбасу захотела! Живую! –радостно катил пролетарий Афоня.

- Конской ей подавай! Ей мальчишеская то и не подходит! Ей размер уж не тот! Маловато ей будет! – хохотал до слез Васька, а рассказчик продолжал травить.

- Думаю: Легко с ней мне связаться. В гости пригласишь – придет. Сама ляжет. Сама ноженьки раздвинет. Ей то видимо, давно уж не впервой. И пожалуйста, елозьзя на здоровье!..  

- И “спасибо” завсегда после “этого дела” то скажет. – покатился смешками Васек.

- Нам бы дуру такую для секеса - сюда. Повариху там, к примеру. Или… - размечтался блаженнейше Фофа.

- М, да… Конечно. – потянул бригадир. – Но ведь она то тебя непременно на себе еще и женит.

- Это почему же? – не понял мужик Васька.

- Это потому что такая вот краля непременно для начала с мамой – папой познакомить тебя норовит. Гости да чаи. То да се. – Молодой человек, оставайтесь. – говорят обычно для начала вот такие будущие родственники. – Время то какое позднее. Ну, куда Вам домой то. Темно. И стра – а – ашно… одному.

Дальше – ровно, как в кино. – хохотнул бригадир. - Ночевать пошли порознь, а проснулись голубками – на одной подушечке.  

- Да, все это опасно. – покачал башкою Василий. – Помню просто, ну, как вчера – приглашает меня в гости одна девушка к себе в деревню, в гости. Девушка она то правда была не плохая, но уж очень на рожу невзрачная. Ну, и тела то ей Бог не дал. Суховата, длинна. Жалко. – говорил Васек. – Все таки директором библиотеки работала. Хоть и сраное, а начальство в селе. Да и деньги ей платят там для деревни - нормальные… Словом, можно было и поехать, но уж как то боязно.  

Все мне говорила она: Приезжай, де. Дом у нас хороший. Папа, мама – люди все хорошие. И два брата – тоже как рады то будут. Оба взрослые уже мужики. Оба брата у меня – говорит мне эта краля - вот в лесу работают и у каждого уж по автомашине… Словом, люди мы не бедные. Как приедешь – так баньку натопим… И… Хороша деревенская банька. – говорит она мне и хитро так подмигивает.

Банька… - думаю я зараз. Эт не просто какая то банька! Это баня – для тебя - настоящий капкан! Вот уйдешь ты в баньку с братьями, а они потом раз – и за дверь. А директорша та голая к тебе на полок то и – прыг! – На, люби меня, Васенька! – скажет… Потом братья, конечно, вбегут в помещение. Мама, папа прискачут. Ну,   скандал! Закричат: Мы его в дом то пустили, а он юную девочку нам спортил! – Для начала морду мне набьют чего доброго. Чтобы ездить в гости не казалось медом. А потом, - продолжал Васек - как c ножом подступят: Де, женись! – и прощай моя вольная жизнЯ. Хорошо что хватило ума – не поехал!

- Никому не дозволено погубить чужую жизнь зря. – проскрипел позади кой то сортирный мудрец. – Жизнь – она дается один раз, потому священна. А иначе…

- Шумел камыш,

Деревья гну – у – улись… -

- затянул с ухмылкой Фофа.

- А но – о – чка темна – ая была! – подхватил следом Васек.

- В общем, - говорил Алексей – не решился я водиться с той девицей. Хоть и соблазнительно мне было. Сразу видно – девка та молодая, горячая. Но с другой стороны – “залетит” чего доброго… Ну, папаша, мамаша под боком, да брательник этот хренов – буйный уголовничек, одного то которого “для полного счастья” мне и не хватало – живо женят меня и – привет! Привет – моя вольная жизнь по… - чуть осекся Леха - Алексей, но поправился тут же – холостая! Нет! Так не пойдет! Молодой я ищщо…    

- Да ее и кормить еще надо. Денег то, поди, на той справке ни фига не платят… - посочувствовал кто – то. – Так что пусть пока с папой – мамой живет. Женихов богатых дожидается. А то нам с такими – никак не резон. Надо, чтобы и жена зарабатывала. Приносила в дом деньги. А не то она быстро то заездит. Будет перед мужем выкаблучиваться: Дайте то! Подайте это! Сделайте наоборот!

* * *

- Ты про Бегемота… Ты про Бегемота расскажи… - принялись дергать Сивкина. – А то порешь не пойми чего. Только людям нервы треплешь…

- Можно и про Бегемота. – согласился Леха. – Значит так… М… Бегемот…

Вот мне самая эта Натаха не особо же понравилась. И хотя я ее от себя и не отпихивал, но интима всякого и нежностей до поры избегал. А искал я в ту пору для себя кого поинтересней. Одним словом – получше. Поумнее там, да и симпатичнее…    

Ну, Натаха та видит, что я то того… “торможу” одним словом, то есть ни в кровать с ней не лягу никак, ни к родителям ееным в гости не иду, ни на конезавод – и на тот не еду, хоть она меня туда зовет довольно крепко. Прямо таки махала руками в те поры она, ну как мельница. Вот как зазывала к тем коням… А потом один раз она мне говорит: Давай – говорит – я тебя с подругой своей познакомлю. Вот тебе телефончик. Позвони. Представься. И скажи – от меня де. Как – нибудь Вы встретитесь. Может быть Вы и понравитесь друг – другу? Может – быть она то и того то…  даже … и судьба твоя?

- Вот спасибо. – говорю я Натке. – Ну, а как зовут подругу? Где работает? Чем вообще она по – жизни занимается то?  

- А ее зовут Марина. – говорит мне Наташа. – Воспитатель она в детсаду. А еще она учится вроде бы в Педагогическом. На какой специальности – не знаю. Да не все ли тебе то равно? Тебе ведь вот такую ученую и надо…

- Мне – желательно… - говорю я Наташе. – А то ежели дура – жена, да при умном то муже – это, согласись, не хорошо? Сама дура – значит дети тоже будут дурами? Может – быть и тесть в таком вот семействе то – тоже старый дурак? Ну, а если уж теща – ду – у – ура – протянул с выражением Сивкин, покрутив выразительно ладонью у виска – то есть, как в народе говорят – “с приветом”, то вообще – “туши свет”! И страх Господень!    

- Ну, и… Дальше то что? – подгоняли его мужики.

- Дальше позвонил я на номер. Трубочку взяла девица. Голосок приятненький такой. Звонкий голосочек. Тоненький. То да се, да трали – вали - пассатижи… Договорились встретиться мы с ней на вокзале, прямо возле входа в ресторан “Дилижанс”. А все дело было это – балагурил Леха – лет так семь примерно то назад… Да, лет семь прошло. Не больше.  

Помню как сегодня – октября начало. Желтые, красные листья еще на деревьях, ну и на земле. Чуть подул ветерок – и они летят и кружатся. Кружатся. И красиво так, и солнечно было… В том году то осень теплая и необыкновенно какая была, и простите, за литературность - запоздалая. Сухо было, дождиков и не было почти… - принялся вспоминать Алексей достопамятный год. – Помню по лесам тогда и грибов былО, и ягод… Собирали корзинами мы…

- Хрен с грибами. Хрен и с ягодами. – снова тычут ему. – Ты гутарь про того Бегемота…

- Ах да, Бегемот… - как бы вспомнил Сивкин. – Ну вот значит, стою я у “Дилижанса”. Вдруг подходит ко мне во – от такая девочка… - показал он пальцами разведя их в манер штангенциркуля. – Прямо таки чистая Дюймовочка. Ну, на вид то ей было, наверное, лет этак четырнадцать. Не больше. Личико такое вот… - скорчил бригадир смешную рожу, втянув щеки как только то мог и выпучив глаза. – На башке почти нет волос. Стриженная коротко, как солдат почти. Или как какой – нибудь товарищ после тифа. Раньше часто их в кино показывали, в фильмах про Гражданскую войну. – пояснил бригадир. – Ну так вот – просто копия…

Ножки тоненькие. Ручки тоненькие. Груди… Непонятно вообще – есть они там под блузкой, или просто два прыщика? Личико вообще, как у кукленка. Щечки впалые. Глазоньки большие и карие, как у олененка Бемби из мультфильма. Рот широкий. Чуть ли не от уха и до уха. В общем - чистый ребятенок, да и только.    

Вот подходит девочка ко мне и своим голосочком звонким, тоненьким решительно: Вы – говорит – Алексей?

- Я. – отвечаю я девчонке. – А Вы – Марина?

- Марина, Марина… - кивает она.

- Ну раз Вы Марина, то порядок. – говорю я ей. – Раз Вы эта самая Марина, то пройдемте вместе с Вами в ресторацию.

А она мне так тихонько: Да, пройдемте. Я ведь – говорит девица – уж давненько нигде не была. – и лукавенько так улыбается.

* * *

- Вот вот сели мы за столик. – продолжает Сивкин. – Прибежал официант: Чего желаете?

Я заказ ему делаю. Первым делом бутылку шампанского “Советское”, два мороженных, два “глиссе”… Это кофе такое - со сливками. – объяснил Алексей – Ну, и плитку шоколада “Театральный”.  

Сели. Выпили за встречу первым делом. За знакомство там. За все хорошее… Девочка моя повеселела. Глазоньками на меня она так и лучит, так и лучит. Улыбается своим широченным, но совсем не безобразным, как мне казалось в начале, а довольно таки милым и чувственным ротиком. Зубки белые так скалит - приятно. А в глазах ее распахнутых – зеркала ресторанные, люстры – лучиками.

Вот распелась она. То да се. Трали – вали – пассатижи. Говорит: В детском я саду работаю, в “Вишенке”. Сад престижный, совмещенный с начальными классами. Это там, на Конева. – машет девочка тонкими пальцами в даль и все мне так призывно, так хитро улыбается. – Это там, – говорит – где район теперь новый. Там дома ипотечные и вообще проживает там море “крутых”. В том районе и особняки имеются. Потому у детишек многих “предки” то – есть весьма “навороченные” челы. Ну, вот мы и стараемся. День и ночь, день и ночь, день и ночь… Да, конечно трудно, трудно. Да и платят – не густо. Но пока с папой – мамой живу – на колготки хватает… - говорит мне милая. – Я пока воспитателем работаю аж на полторы то ставки. Да, семь, семь с половиною – не более. А еще учусь заочно в нашем Педе… - На какой специальности? - Да на двух. Психология и филология… - Да, люблю очень – говорит она мне - книжки разные… Нет, конечно наша лучше зарубежной… А кого особенно? Да Булгакова. “Мастер и Маргарита”. Читали?.. Ах, простите, его все читали… Вы - не в школе. Ведь при Вас то Михаил Афанасьевич еще в школьный курс литературы не входил… Что, испортят, как и все? Вряд – ли. Больно уж роман хороший. – улыбается она лукаво и стреляет глазенками. - Кстати, классика – она всегда современна. Согласны? Ну, а то, что Фурмановых – Фединых – Фадеевых на свалку – это правильно. Сами гнали, а теперь то и их… Как там в Евангелии сказано? “Какой мерой меряете – такой Вам и отмеряется…” Ведь так?.. А детей я и в самом деле люблю. Дети – они цветы жизни. Кстати, – говорит мне она – Вы не замечали, что маленькие то – все хорошие? Медвежата, тигрята, волчата… А вот взрослый медведь или паче волк голодный, да в лесу, да зимой – страх Господень!        

Вот поет моя Марина, заливается. Слушаю Марину я и думаю: Вот какая замечательная, умненькая девочка! Учится! Работает! Старается! Прямо – таки какой молодец! Вот на этой я бы – говорит им Сивкин – и женился бы да за милую душу!  

* * *

- Вот поели, попили мы значит. – продолжает Леха свой рассказ. – Вышли мы из ресторации. А уж вечер сгустился. В небе звездочки светят так ярко. И не холодно еще. И прощаться еще не охота.

Вот гляжу я на дом то на свой. – говорит бригадир. – А живу я, если кто не знает, в доме “сталинском”. В знаменитом в Устьрятине “доме с дураками”, что стоит на Шмидта против нашего ж/д – вокзала.  

Вышли мы на площадь из дверей. Посмотрел я в глазнеки огромные милой девочке и решился… Говорю. – Я живу, – говорю я Марине – ну как раз в этом самом доме, что напротив вокзала. В этом доме со статуями. Во – он окошки мои. – тычу пальцем указуя я.  

А она мне – Где? Не вижу!

- Вон, два с краю, на четвертом этаже. – говорю я девушке балдея, обнимая Марину за плечи и уже пробираясь к талии. А она – ничего. Не противится мне и совсем на то не возражает. Только вздрагивает под рукой моею, будто бы специально дразнит, или просто как норовистая лошадь так - играет. – Вот тебе… Возьми, де, ты меня. Попробуй… 

– В ресторане хорошо,   - продолжаю я ее завлекать -  но ведь дома – все же получше.

- Вы живете один? – говорит она грустно. – Это скучно, наверное?

- Пока – да. – отвечаю я смущенно, чуть не зарыдав от умиления от такой необыкновенно чувствительной и огромной души. – Но все это поправимо. Просто я еще человека не встретил. Но я все же надеюсь, надеюсь… 

- Это очень хорошо. Это правильно. – говорит мне она и берет меня за руку. – Надо, надо надеяться. Ведь надежда то, как в народе говорят– умирает последней…

- Ну, так может посидим у меня? – предлагаю я робко, все боясь спугнуть свое счастье. – У меня хорошо. Нам никто не помешает. Да и выпивка есть, и закуска.

- Хорошо. – соглашается она своим милым, детским и хрустально – звонким голоском. – Только на минуточку. А потом я поеду к папе – маме на Пригородную. Ты меня отправишь на такси?

- Не вопрос! – говорю я ей с восторгом. – Хоть на десять Пригородных и на десяти такси! Ну, пошли ко мне, принцесса Турандот или Принцесса – Греза! Нас ждут великие и славные дела!

* * *

- Вот приходим мы ко – мне в гости – продолжает Сивкин свой рассказ. – Ну, квартиру она смотрит. Нравится ей, видно. Говорит: Ах, хорошая у Вас квартира. И просторная. Да и спальня такая большая. И кровать… Это не то, что у моих мамы – папы… Проживаем в “панельке”. – говорит мне Марина. – Зимой холодно, а летом – жарко. Плюс еще комары из подвала летят. Хорошо, что хоть не малярийные пока… А у Вас тут – просто таки рай! Только нужно Вам хозяюшку получше. – и смеется, смеется, смеется…   

Ну вот, сели мы за столик кухонный. – продолжает Алеха. – Первым делом то - раскупорил “шампусика” бутылку, как нас Александр Сергеевич учил…

- Какой такой еще Сергеевич?? Так последний вроде и пить не давал! Вот собака… - говорит с досадой Васька.

- Это не тот! – отвечает Афоня ему. – Тот ведь Мишка был! Мишка – меченый… Потому и Союз развалился, что водяры в магАзинах не было. Гад!..

- Ша! – орет бригадир. – Кто божился, шалапуты хреновы, командира не перебивать? Вот не стану ничего рассказывать – будете сидеть без “Бегемота”!

- Ну да ладно… Не сдержались мы… - извиняются рабочие. – Ты прости нас. Продолжай, Алеха, дальше. Жарь, дави на болт железный, на хрен! Больше мы – ни – ни…

- Блин, ну да эт же Пушкин! – осенило кого – то в толпе.

- Путин?? – не расслышали рядом. – Неужели и он, как Борис забухал?? Ну, тогда все понятно…

- Пушкин, дубины! – говорит им Сивкин. – Пушкин так велел.  

Коль мысли черные к тебе придут -

Раскупори шампанского бутылку,

Иль перечти “Женитьбу Фигаро”…

Ну, вот этого то самого “Фигаро” я и век не читывал. – говорит бригадир. – Но бутылку откупорил. И конфетную коробочку открыл. И зажег в канделябрах свечечки…

- Ну, а это то еще к чему? – говорят рабочие. – Свет у Вас на Бану отрубили? Эх, при электрическом то освещении и бухать веселее бывает…

- Для романтики. – пускает в потолок изо рта колечком дым Алеха. – Вот мы сели, значит. Снова вмазали. И поговорили так чуток. Трали – вали – пассатижи… 

* * *

- Очень хорошо у Вас. Тепло и уютно. – говорит мне Марина. – К сожалению, не все пока так проживают. У меня вот на квартире и мама, и папа. Папа мой работает рабочим в “Коммунаре”. Ну, зарплату ни хрена почти не платят. Иногда, конечно, и платят, - поправляет Марина себя – но тогда уже дико задерживают. К тому ж папа мой частенько любит выпить лишнего, того… - вертит она милой ручкой в воздухе. – Ну, ты понимаешь? – говорит она и в очередной раз тянет пальчики к бокалу.     

- А мамашка моя – воспитатель в детсаду. Ну, и тоже иногда, как папА… Мы фактически вместе с ней работаем. В общем – денег не густо, не густо… - завздыхала девочка. – Да еще то раньше с нами проживала моя старшая сестра Ольга. Сейчас Ольга с нами не живет. А живет она с пацаном. То ли он бульдозерист? То ли крановщик какой с подъемного то крана? В общем, деньги у него имеются. Вот и содержит он ее. Одним словом – проживают вместе, как муж и жена. То есть все неофициально, конечно. Без формального штампа. Так… сожительствуют ради удовольствия взаимного… – хмурит милая Маринушка только на секунду узкий лобик и подносит снова свой бокал к широченному рту. Делает глоток. Вот один, второй и третий – и на зарумянившемся личике майской розой расцветает широченная улыбка. Ну и глазки, – говорил Алексей – глазки то у олененка нашего тоже ведь того… уже горят. Шаловливый огонь в этих глазоньках виден отчетливо.    

- Ой ты, черт рогатый! – думаю я, а сам знай улыбаюсь. – Эх, - я думаю: а не плохо бы и мне сегодня то с тобой этак… без формального штампа, чисто для взаимного… того…

* * *

- Ну, а дальше то че? – изнывают уже мужики. – Жарь подробности, Леха! Не жопься!

- Ну, поговорили мы с ней о литературе. – говорит с мудрейшим видом Сивкин. – Все таки интеллигентный человек. Почитал я ей стишата там разные.

Не жалею – говорю я ей,

Не зову, не плачу…

А она мне отвечает так ласково – ласково-

- Все, – говорит она мне – дорогой Алексей, не знаю, как Вас по – батюшке? -

Пройдет, как с белых яблонь дым…

И рукою меня за руку берет. И глазенками – прямо в глаза. А в глазах огромных, как у Бемби – огонечки от свечек…

- Красотища какая… - покачал давно нестриженными патлами Афоня.

- Ну, а то… Прямо в душу она въехала тебе. Понимать это надо - любовь… - нервно проглотил слюну Васек и вздохнул глубоко и тревожно.

- Вот взглянула мне Марина пристально своими глазками в глупые мои глаза, – говорит Алексей – и впилась страстным поцелуем…

- Да в кого же? – не понял в толпе какой – то пентюх.

- Да в меня же! Не в тебя же, балда! – пояснил бригадир. – Вот прильнула она. Задышала, забилась в объятиях моих, словно птичка. Носик дышит, глазенки зажмурены. Грудь (и откуда она у нее вдруг взялась – не пойму!) округлилась и тоже колышется. Будто бы наружу так и просится, плутовка.     

Вот обняла меня девочка за шею правой ручкой. Левую в мой ладони широченной прячет. И немножко так дрожжит. Пальцы с крашенными ноготками в руку мне впивает…  Ручки тоненькие. Цепкие. – продолжал рассказ Сивкин. – А на ручке венка синяя под белесой кожей так и бьется, так и бьется, так и бьется.    

Вот прильнула она раз. Чуть вздохнула и опять… А потом давай толкать язык. Так и сяк. И руками цепляется она. Да и борется языком мне во рту. Снова отлепилась и прильнула по новой. И начала губы зубками своими мелкими да белыми прикусывать. Так не больно, но приятно. Приятно… А потом – язычонком по деснам водить начала…

- Ты не все рассказывай. – загалдели ему. – Мы то тут без баб… Посмотри – Нас аж так и распирает…

- Вы ведь сами просили? – сказал Алексей. – Что ж Вы жалуетесь? А кому невтерпеж – так сходите в кабинку, ну и помогите себе сами…

- В ручном режиме, так сказать… - засмеялся Афоня.

- Точно. Ты не слушай дураков. Продолжай рассказывать про Бегемота. – снова упросили мужички.

* * *

- Вот поцеловались мы так страстно. – говорит им Сивкин. – Обняла она меня, ну, совсем как мамаша дитя и давай мне ухо своим длинным и проворным язычком лизать. Прямо в раковину так и залезает. И зубами, зубами легонько прикусывает. И приятно мне так. Зашибись. А по телу все дрожь у меня. И истома. В голове жар желанья горит. Во членах – налИтость такая. Напряженность. Жар наружу так и просится… 

Вдруг она отстранилась. Поднялась решительно на ноги. Говорит: Извини. – говорит мне Марина – Не сдержалась я. Ты такой хороший, Алексей. Ну а я?.. Ты меня совсем – совсем не знаешь…

- Ну, и хорошо, что не знаю. – говорю я от волнения сдавленным голосом. – Верней, раньше не знал. А теперь вот узнал. Больше жить без тебя не могу. Не согласен… - Ну и все такое. – сказал Леха. – Мало ли чего наговоришь, когда вот такое то дело наклюнулось. – Это – говорю я ей – Нате надо “спасибо” сказать, раз она нас познакомила. Два одиноких сердца встретились в одной точке огромной Вселенной…

- Ой, не надо. Не надо бы так… - говорит мне она и подходит к окну, за которым чернеет наш двор. Ночь, октябрь, фонари одинокие светятся. - Это, - говорит Марина – просто вот вино та – а – кое пьяное. – и растягивает свой широкий рот с самой соблазнительной улыбке.

Подхожу я к ней сзади. Кладу руки на плечи. А она росточка ма – а – ахонького. Прямо разве что мне до плеча. Посмотрел я на головку ее стриженную, да на шейку ее детскую длинную, на которой жилочка дрожжит. И сомлел прямо весь. Вот такая меня взяла, други, тогда смесь гремучая то ли уж любви, а то ли жалости. Думаю: Ведь дите же еще… Но однако же – женщина. И какая страстная! И какая опытная женщина она!

- Да, не каждая жена своего то мужика так балует… - завздыхал Цыган – Рабочий.

- Это точно. – подтвердил Афоня. – Есть какие то дуры, что и в этом деле просто лягут, как бревно, и все…

- Никакого уважения к нам. Никаких таких светлых, радостных чувств у таких нет. – возмущался Васек. – Есть такие суки – без понятия. Типа – делай, что хочешь, лишь бы мне все было хорошо и приятно.

- Некоторые дуры даже не подмахивают! Ни себе, ни людям! Никакого кайфа! – принялся возмущаться сбоку чей - то простуженный бас.

- Это те, что без опыта. Или просто из тех, что действительно легкой жизни хотят! Эгоистки! Разбаловались, б…я! Раньше то как было – при царе Горохе? Да по “Домострою” за такое вот равнодушие к мужескому полу на конюшне секли! – говорил Васек.

- И правильно делали! – поддержали его работяги. – В субботу после бани то – самое милое дело. Ивовым прутом – и по жопе, по жопе, по жопе то голой…

- Оттого и любовь горячее была. – говорил Васек. – Распалится она в ягодицах то, а потом и подход делать можно …

- Ша! Ша! Ша! – снова заорал Сивкин. – Вы заткнетесь? Или мы до завтра рассказывать будем? И так, взял я Марину за плечики. Косточки родные под ладонями. Жилка бьется. Острые ключицы прут в живот… Вот легонькая дрожь пробежала по телу ее. Обернулась резко и ручонками меня за шею. Обхватила колечком, а в глазах ее оленьих, карих и бездонных колодцах искорки то милые лукавятся – горят. Вот еще мгновение. Прильнула. И давай по – новой язычком и зубами, зубами, зубами. Все сильнее и страстнее. Языком толкается. И дышит. И в ладонях легонько колотится. И так тихо. Тихо - тихо и ночь. И ты вроде бы в ночи один быть должен… Нет, ой нет. Не один ты слава Богу. Рядом эта девочка родная. Дышит рядом и сердечко даже слышно, как под титечкой мелкой колотится. Когда тихо и люди так близко – то действительно слышно, как бьются сердца. – говорил Алексей.

Вот целует Марина меня и говорит: Ты не там, Алеша, руки держишь.

- А где надо? Научи меня, Марина. – говорю я ей горячим шепотом.

А она мне улыбаясь смущенно, чуть потупив глаза говорит. Говорит: Ты меня за попу подержи. Там приятнее будет.

Сдвинул я ручищи Маринке на зад. А он маленький и твердый. Взялся за ее ягодички и мну. Ну, и пальцем ей немножечко так письку трогаю. Так не сильно, не дай бог - обидится. – Может, - думаю – она еще и дева? Хотя маловероятно это, но чего не бывает то в жизни? Чем не шутит черт??

* * *

- Вот стою я так и тру девочке Марине попу. И немножко пиписечку. И сам чувствую уже, как там жарко стало, как там мокро… А она все целует, целует меня и все больше и больше дрожжит.

Отстранилась от меня решительно Марина. Раз и прыгнула мне прямо на талию. Держится за шею и висит. Ноги обвила вокруг меня, ну, как скажем, лиана обвивает баобаб где – нибудь в саване, в Африке. Или там в какой - нибудь Бразилии. Я в деревьях плохо разбираюсь. – засмущался Сивкин. – Просто в передаче у Сенкевича видал такое. Но давно.

- Хрен с ним, с клубом этим кинопутешественников! – говорят балдея мужики. – Ты нам все про Бегемота жарь с подробностями!  

- Только ничего не пропускай! – говорит ему Потапов. – А то мы все с ума сойти можем!

- Не сойдете. – говорит им Леха. – Вот запрыгнула Марина на меня. Прижимается вот так, и висит, и целуется, значит… Надо бы заметить, - продолжал рассказ Сивкин – хоть Марина, конечно, и легкая, хоть конечно с Васьком или Афоней ее не сравнить, однако ж тоже – человек. Килограммов шестьдесят в ней веса то живого имеется. Вроде бы своя ноша – не тянет, однако как то и… Ну, совсем  не того – одним словом… Я устал немного.  

Кончились лизаться мы. Подустала и она немножечко. Вот она и говорит мне лукаво: А не пора ли – говорит Маринка – нам в соседнее то помещение пройти? Там уютнее. – и опять мне в губы, в нос, в глаза и в ухо целует. Распаляет, значит, чтобы я не погас.

- Самая пора, Марина. – чуть ли не хриплю я уже, ну что твой горячий жеребец от такого восторга. – Вмиг домчу куда хочешь… И – и – го – го!

Вот схватил я девчонку покрепче прям под попочку и попер себе в спальню. Опустил ее, милую, на широкую свою кровать… 

После то я плохо помню. – говорил Алексей лукавя глазом. – Больно пьяное шампанское былО. Дагестанское, наверное? Так мне по башке и вмазало. Да, наверное, “паленое” былО? После я похмельем, ребятушки, целый день страдал… Надо питерское брать, или лучше – московское. ОнО без похмельных последствий. А в “паленое”, я слышал, “чурки” добавляют спирт - для крепости. Хотя стоит оно не дорого…   

- Ты нам не юли! – заорали толпой мужички. – Ты вола не гони про шампанское! Плевать мы на него хотели! Ты про Бегемота… И в подробностях!

* * *

- Ну, принес я ее. Ну, полОжил. – говорит им Алеша. – Ну, поцеловались мы опять. Стал сперва ей блузку расстегивать…

- А потом? – забалдели Васек и Афоня.

- А потом мне рубаху - она …

- И еще? – подал Левка – Цыган наводящий вопрос.

- И ремень мне на брюках расстегнула. – стал дразнить его Леха. - Ну, а я ей – юбку расстегнул. И стянул вместе с трусами и c колкотками вниз. Она села на краишек кровати и мотая ножками сбросила с себя прочь и окончательно всю эту ненужную в час нежности глупую, женскую сбрую. Пнула ее ножной. Снова обняла меня, ребята, и принялась по – новой целовать, говоря, что я – очень уж хороший… Вот я уворачиваюсь от нее, предпринимая очередную безнадежную попытку расстегнуть на ней все эти хитрые крючки на бюстгальтере - сзади… 

- И какой пидарас их придумал? – с горечью вздохнул Цыган. – Неужели за последние лет двести ничего умнее не выдумали? Люди в космос летают, а тут… Сделали бы хоть на “липах”, как кроссовки. Все удобнее…

- Или уж на пуговицах, как у бабушки моей былО. – поддержал Афоня тему. – Тоже ведь получше. Раз – и готово… О людЯх совсем не думают, дизайнеры!.. – с явным отвращением к последним процедил он сквозь желтые зубы.  

- Вот стараюсь я – продолжал Алексей закурив – а ручищи у меня большие. Не могу отворить крючки эти маленькие. Да еще и она мне мешает к тому же. Лижется она и лижется. Даже надоело как – то мне вот такое от нее терпеть однообразие. Дела хочется мне настоящего. И большого, и жаркого дела… 

- Да не “дела” тебе надобно, а “тела”. Ее тела – девчоночьего. – захихикал в ответ ему Левка.

- Надо! Да, мне надо! Я не педик какой, как бывают иногда и некоторые. – огрызнулся Сивкин. – Мне такую вот кралю – да за милую душу. Я не оплошаю уж. Не надейся и не жди. Мы то – уСивкины – не пальцем, слова Богу, деланы … 

- Крепкие Вы то есть? И большие? – тут же вставили со смешком мужики. – Будем меряться, Алеша?

* * *

- Так вот, значит, стараюсь я. – говорит Алексей. - Аж вспотел прямо весь. А она давай смеяться: Опыта – говорит – у тебя, поди, ох как мало. Ничего, – говорит Марина и глазищами своими на меня так и зыркает – я тебя, Алексей Владимирович, всему страстному враз научу.

- Ну и че? Научила? – с придыханием хрипя уже балдеет кто – то.

Но Алеха не слышит того. И рассказывает дальше:

- Вот смеется она, эта стерва. А почто смеется? А по то, что имеет силу в себе, да такую, что ни Левке – Цыгану – Рабочему, ни Афоне, ни Ваське, ни мне с этой силой дьявольской зараз не совладать. В лучшем случае нужна тут подготовка специальная. В худшем – все безнадежно. И кранты…

Посмеялась она надо мной и движением легоньким себе руки за спину. Кинула. Раз и два – и готово. Сброшена была с ее груди эта белая и лишняя, и противная самой ее природе тряпка, сдавливающая плоть самого естества.

- Ты учено тут не говори. – загундел кто – то с боку. - Говори с народом проще, и народ к тебе потянется.

- Вот сняла она лифчик и на стул прикроватный забросила. Повернулась ко мне. Посмотрела глазами своими милыми, лукавыми и такое меня охватило, товарищи… Впрочем, Вам не понять. Не видали Вы Маринку – Бегемота, потому не понятно будет Вам далее… - говорил бригадир с придыханием.

- Да чего ж не понять, коли девка то голая сидит на кровати? – захихикал Фофа. – Ну, схватил ты ее, повалил на лопатки и давай – туда – сюда – обратно шершавого гонять? Простые движения, как в песне… - растянул рот ухмыляясь Васек.

- Я те дам сейчас – “простые то движения”! – двинул кулаком ему Алешка. Хоть не сильно, но предупредительно. – Не трепи так про чужую бабу! Про свою – трепи! Или терпи!.. Впрочем, че мне взять с грубиянов! Зря рассказываю я… Дураков то учить – только портить.  

- Ну да ты… не очень! Ты не задавайся, бригадир! – зашумели рабочие. – Лучше расскажи: что дальше?

- Дальше… Дальше… - снова словно бы поплыл Алексей. – Посмотрел я Маринке в глаза ее карие - оленьи. А в глазах у нее огонечечком от ночника – искра да искорка. И еще вот такое … как бы это Вам сказать? Ну, пронзительно – невинное бесстыдство что – ли в ней. Не понятно? Или лучше бы так – простодушная,   бесхитростная и наивно – детская лукавость.

- Эко ты сказанул… - удивился Афоня. – Впрочем, ведь солдат ребенка не обидит – так у тетки в селе говорили. Продолжай, продолжай, Алексей.

* * *

- Ну, берет она ручищи мои в свои ручки – и к себе на грудь. Вот она – у меня на ладонях. А вернее – в ладонях. Маленькая этакая. Мягкая. И белая. А сосочки – розовые, и… - задохнулся от нежности он. - Мну я их вот так в ладонях осторожно и балдею. А  они набухают уже. И все больше, и все тверже становятся. А Маринка снова обнимается за шею. И целует, целует меня. И кусает, кусает тихонечко… 

- Обалдеть. – завздыхал кто – то сзади. – Вот уж верно – дуракам то везет…

- Ну, кончает она целоваться. – говорит им Алеха. – И под одеяло – шмыг. Я, конечно, все сдираю с себя и быстрей залезаю в кровать. Лег под теплый бочек…

- Да чего же так долго? - изнывает какой – то парнишка. – Че тянуть то? Дело то известное, казацкое…

- Эх  ты, “дело казацкое”… - с укоризной сказал бригадир. – Никакой в тебе романтики. Грубиян! Деревня!

Нам, мужчинам – не рожать.

Сунул, вынул и бежать…

Ты послушай: может и тебе когда сгодится?

- Если найдется такая дурочка, что даст?.. – захихикали Васька и Фофа.

- Ну так вот. Снова мы обнялись. И поцеловались. Снова мне Марина свой язык длиннющий в рот сует и дышит. Снова в десны меня, в уши, в губы, в глаза моя девочка – олень целует… Вот провел я ладонью у ней по груди. А сосочки ее милые на грудочке – стоят. Вот такие – набухшие… Я ладонью по животику провел…      

- Ну, а там… - кто – то простонал в изнеможении.

- Ну, а там внизу – прямо таки влажные, жаркие блин, тропики. – чуть стыдливо потупился Сивкин, видимо и сам уже не радуясь такой крайней откровенности рассказа. – Вот она то меня – говорил Алексей – обняла еще раз. Отстранилась как будто немного. На подушки откинулась. Руки тонкие бросила за голову и раздвинула бедра чуть шире. Говорит: Нравлюсь я тебе, Алеша? Ой, ведь нравлюсь! И… и… и… ку - … ку - … да ты ру – ру – ру – ками то лезешь? Коли ви – и – и – задыхается она от моих ласкающих ее плоть больших ладоней – дишь пещерка – а – а, – скалит белые зубы Марина – то тебе, наверное, и хо – о – очется своего большо – о – ого зме – ея в хо – о – од пу – у – усти – ить? – задает она мне жарким шепотом такие вот бесстыдные вопросы.       

- Ну, а ты?.. Чего ты? – говорят мужики. – Что ответил проказнице?

- Ну, меня то, ясен пень, уж всего распирает. Вот стараюсь я раздвинуть ее, а она все медлит. Вот взглянула она на меня своим детским, своим карим и бесстыднейшим взором и хихикая так говорит: Не один змий – удав и Горыныч побывал в том раю. Я вообще то эт дело, ох, люблю… Только, - тупит девочка карие глазки – я должна тебе, Леша, все честно сказать, что я – замужем! – огорошила меня Марина, от чего … все желание как – то резко съежилось, пропало.    

- Я – Марина говорит – ведь давно уж замужем. Или… можно просто так сказать. И еще – я люблю моего супруга. Очень – очень… – продолжает бесстыдно болтать эта девка, развернув широко свои бедра в стороны, то есть абсолютно голая и сочащаяся влагою любви в незнакомой и неведомой ей еще час назад постели. – Впрочем, если хочешь, я тебе сейчас все сама сделаю… - говорит моя милая девонька и решительно тянется вниз… Заработала она кулачком. После тяжело вздохнула и прошлась языком по напрягшейся плоти. Поиграла ласково широким ртом. Облизнула и … Это было что – то совершенно космическое! Первый раз, после раз второй и третий… - говорил Алеша.       

- Дальше… - зашептал горячо, как маньяк, и задергался какой – то припадочный сзади.

- Дальше – продолжал Алексей – притянул я Маринку и расцеловал  в ее липкие, еще вымазанные моим соком губки. Обхватил за попочку. Раз. Перевернул ее на спинку. А она мне шепчет: Не туда… Ну, давай не туда.    

- А куда? – отвечаю я ей в ответ.

- В рот. Снова в рот. Все по – новой. Так хочу… - лезет снова ластиться девчонка.

Сел я сверху. Рот открыл ей и давай… А она головою мотает. – Нет. Тяжелый ты больно. – говорит мне Марина. – Да и очень уж ты входишь глубоко. Ты мне и дышать то мешаешь. Вот умру я у тебя в кровати. Ты чего тогда делать то со мною будешь? – скалит белые зубки она. – Ты полегче. За щечку, за щечку…

* * *

- Я ведь только мужу своему так вот делала. Да тебе. – говорила девушка уже одетая. – Это потому что ты понравился сегодня мне. – признается лукаво Марина. - Ты мне позвони. – ласково мотает она своей стриженной, детской головкой допивая шампанское. – А теперь звони в такси. Я поеду. Поздно…

Вот я вызывал такси. А Марина уже пьяная. Допила она бутылку. На ногах еле – еле стоит.

- Эк ее развезло. – думаю. – Надо хоть девицу то до дому довести. А то че доброго… Заодно посмотрю, где живет такое чудо сексуальное?

Ну, спустились мы вместе с лестницы. Я, конечно, Марину под руку держал, чтоб она не упала. Забрались мы потом в иномарку и поехали на Пригородную к ней. По Калинина едем, по Герцена. А кругом уже ночь глухая. Вот огни фонарей, глазки красные от задних фар на ветровом. А на встречу нам – огни белые. Вжик. И вжик. И вжик… Пацаны это катаются, бывшие папины “ВАЗы” доламывают. И еще – мотоциклисты. С грохотом и тоже мимо нас. Кто на “Харле”, а кто - на “Тойоте”. Черепа и кости, волки всякие там намалеваны, пауки, скорпионы и прочая хрень. Бородатые парни, бритые на лысо, и девки с ними - в коже. У кого на голове вместо шлемов – даже каски немецкие, с присобаченными к ним коровьими рогами. Красота!.. А в салоне у таксиста – так уютно. Музыка играет. Ну, шансончик.     

А я сяду в кабриолет,

И уеду куда – нибудь…

- Это тетка хрипленько поет… Интересная ночная жизнь, словом.

* * *

- Вот промчались мы Герцена и через тоннель, мимо самого уродливого памятника в городе вылетаем на улицу Конева.  

- Че это за памятник то? Расскажи? – заскулил кто – то сбоку.

- Это вот такая страшная башка в нелепой аэродромной фуражке, что стоит на столбе, прямо в скверике у  трех двенадцатиэтажек. В том районе еще магазин “Алладин”, что коврами торгует… Неужели не знает хоть кто – то в Устьрятине? Не бывали на Конева что - ли? Прямо – таки эт не бюст военного героя, а какой – то Бессмертный Кащей! Вот таким то только непослушных деточек пугать: У! Придет бука – заберет тебя с собой, гадюка!..   Одним словом, руки тому скульптору бы оторвать – и то мало будет…   

- Хрен с ним – с памятником. Стоит он, вниз не падает, и на том - “спасибо”. – загалдели работяги, не довольные таким долгим отступлением от животрепещущей темы.

- Кирова проехали потом и за поворотом…

- За каким? За каким поворотом? – снова дергали рассказчика.

- Да не все ль тебе равно? Или в гости к Бегемоту собираешься? – хохотнул Афоня.

- Там еще ресторан “Пир Горой”. – уточнил учтиво Сивкин. – Вот свернули мы на Пригородную. Раз квартал. Два квартал и поглубже – во дворик. Вот заехали мы. Все. Приехали. Встали. Расплатился я. Из машины ее вытащил… Встала у подъезда та Маринка, ну и говорит мне пьяненько – Ты, - говорит – Але – а – лек – сей, паз – ва – ни мне неп – ре – мен - но! Поз - вони и я к тебе и при – и – иду! – заявляет она и косит по сторонам глазами. И грозит мне вот так своим тоненьким пальчиком. – показал бригадир для примера. – Пошатнулась и за стену ручкой… И смеется, смеется до слез. Ночь, темно, а во тьме – зубки белые жемчугом. Широкий рот бесстыдный скалится…

- Сука пьяная. – пробурчал кто – то сзади негромко.

- На себя посмотри! – тут же ткнули сказавшего в бок. А потом громко прикрикнули – Продолжай, Алексей! А на дураков не обращай внимания. Они ведь завидуют тебе.

* * *

- День проходит. Проходит другой. – продолжает рассказ бригадир Алексей. – Очень хочется мне позвонить по тому вот номеру Марине, но чего – то как - то боязно. Все – таки, во первых мне Марина ясно сказала, что замужем. Ну, и любит этого …

- Ханурика… - засмеялся Васек.

- Мужа. – ухмыльнулся хитро Леша Сивкин. – Думаю – позвоню я Марине: здрасьте, мол… А она в ответ мне: Это, блин, кто?

- Это я – твой конь в пальто - так, Алексей Владимирович?.. – подзадорил лукаво Афоня.

- Ну, и вот, - продолжал бригадир – набрался я в третий день то храбрости…

- Прям как в сказке… - покачали головою понимающе.

- … и набрал заветный номер.

- Ну и че дальше то было? – чуть не прыгал от нетерпеливого восторга ожидая новой порции похабщинки Цыган Левка.

- А все было хорошо. – отвечал Алексей улыбаясь Потапову. – Взяла трубочку Маринка. И такая радостная. Это даже по сотику слышно. Говорит: Хорошо, что ты мне позвонил. А то я извелась прямо вся. Уж не знаю: что мне прямо и думать? Потерялся, думаю, Алеша мой родной… - дышит она в трубку тяжело и мурлычет даже ласково, как кошка.

- Эко, эко, тебя девка то приметила … - завздыхали мужички тяжело.

- Значит – говорю я ей – надо встретиться нам поскорее. Приходи ко мне в гости. – А она мне: Хорошо, жди меня, и я – приду. Только очень жди… Только - говорит она мне – вылезу сейчас из ванны. Я ведь в ванне голая лежу. Ручка у меня как раз – меж ночек… Вот лежу – вспоминаю тебя… И водичка – говорит она мне – вот такая те – е – еплая. Жаль, что тебя нет со мной, дорогой мой Алеша. А то можно было бы попробовать в воде. Некоторым это очень нравится…   

Вот приехала она ко мне. Головенка стриженная. Рот широкий, красный, весь в помаде. Бровки – в черной - пречерной туши. А под ними глазки, как у олененка, карие. И юбчонка клетчатая вот такая… - провел Сивкин широченной ладони ребром где – то в области паха.

- Ну, и ты то сразу - прыг? – закивал головой понимающе Левка Потапов.

- Что ты, Левка?! – погрозил то ли в шутку, а то ли всерьез бригадир. – Разве можно так – с хамством? Надо выпить сперва. Посидеть с человеком да поговорить. Трали – вали – пассатижи… Раскупорили мы это, блин, опять шампанского бутылку. Разлили по стаканам. Ну, и чокнулись, как и положено. Все, как у культурных людей заведено. Конфеты – то у нас еще от прошлого разА остались. Она их тогда немного  поела. Некоторые просто пооткусывала с краю. Проверяла начинку так, значит. Я конфеты те после сам доел. Не побрезговал… - уточнил Алексей. – Ну, а после вновь давай целоваться - везде. И шептаться еще.   Шепчет мне Марина, что я  больно, де, уж хороший человек… Уж, такой хороший…      

Да, хороший. – соглашаюсь я с ней. – Только, – говорю – как же муж твой законный? Как супруг? Он - то не в претензии окажется, что мы тут вот с тобой … отдыхаем активно?

- А она: чего? – выдохнул нетерпеливо Цыган.

- А она еще раз – продолжал Алексей – посмотрела на меня своими то оленьими и снова ко мне тянется. Так жадно. Ручками мне шею обвила да и после … в нос лизнула. Я даже опешил вдруг от такой неожиданности. Прямо, как собака какая – то. Нет… вернее, как собачка ма – а – аленькая. – прослезился парень от нахлынувших воспоминаний. – Или лучше сказать: щенок. – вытер он стыдливо рукавом глаза. – И такая, други, вдруг взяла меня чертова нежность за глотку… Да,   не рассказать… Хоть расстреливай меня ты, хоть ты режь за Маринку вот эту – мне то, дураку, все как будто в радость будет. Вот это так… 

- Да… любовь… - потянули понимающе Васек, Цыган и Фофа.

- Вот так – так… - закивали кудлатые бошки. – А иные ведь и вовсе без понятия. Им бы лишь бы с бабою е…сь. Никакого уважения не имеют к даме. А они то, кстати, - слабый пол …

- Это смотря кто и на что. – встряли с раздражением иные. – Некоторые то и на передок. А иные – на задок…

- А Вы, Вы то чем их лучше? – возражали возбужденно аппоненты разгорающегося спора.  

- Точно. Точно. Все скоты… – поддержал Васька тему. – Заткнитесь!

- Ну, поцеловала Маринка меня в нос, посмотрела на меня она так… - покрутил ладонью Леха в воздухе – то ли строго, а то ли – ласково? Не поймешь и зараз. И говорит так  тихо: Мне – говорит девонька – он ведь и не муж никакой. Просто так… - говорит мне она и улыбочку тянет. Я то на Маринку глядючи, как дурак,   улыбаюсь. И так радостно мне что “не муж”. И не пил я, друзья, а стою, ну как пьяный. Даже в голове звенит…

- От возбуждения. – подсказал ему Левка. – Кровь играет в башке у тебя. Потому и дурманит.

- Вот вздохнула Марина, взяла тоненькими пальчиками за стаканчик, пригубила “шампусик”. После снова и вздохнула так тяжко. Ногу на ногу закинула игриво. Говорит: Очень я хочу рассказать, Алексей, всю свою непростую историю. Вижу – человек ты хороший. Может, ты меня и поймешь? Но, однако ж, мне боязно. Потому что теперь много есть сволочей без ума то совсем, без понятия всякого, без совести. Так что уж не знаю, как и быть?..    

- Расскажи. – говорю я Маринке. – Я ведь человек не без понятия. Можешь мне довериться прямо, как самой себе.

- Ладно. – говорит она. – Тогда вот, ты послушай…

* * *

- До семнадцати лет, - говорит мне Марина – я вообще то ни с кем… Это мне сейчас уж почти что четверть  века. А тогда я была мышка – девственница…

- Пять рублей – пучок… - вставил кто – то, вспомнив старый анекдот про льва в “веселом доме”.

- Ведь все девочки задолго до меня все пробовали – говорила она - … Всякие Наташки, Зинки – просто швейные были машинки. А я – ни – ни – ни…

- А я, - говорю я Марине – думал, что Наташа то еще… А она то – уже… Ну, понятно…

- Эта самая Наташа – говорит мне Марина и потягивает из бокала – дура просто таки редкая! С переулочка дурочка набитая! И ку – ку! – крутит она пальцем стриженный мальчишеский висок. – Эта тварь всегда давала, всем кто хочет. С мальчиками, с девочками, с псами под заборами в деревне. С ней опасно связываться даже. Вот заразишься – потом деньжищ то на лечение тыщи уйдут. А коль СПИДом заразишься от нее каким, не дай Бог – то, и вовсе подохнешь. А какая тупая она! Как сибирский валенок! Головой этой дурочки только гвозди забивать сподручно… Кстати, и на тот конезавод не с проста ее все тянет… 

- Неужели – говорю – она это… c жеребцами приспособилась любиться? Или, может, с пони? Тоже лошадь. Тоже конь, но размером поменьше… Или даже с козлом? Хотя с ним опасно – и бодается он, а еще, блин, вонючий. После – не отмоешься никак…

- Да, со свиньями - никто не будет. – принялся хихикать Васька. – А к козлу – если только какая коза и приревнует?..

- Нет, все проще. – говорит Марина. – Просто перед тем, как поехать на завод эта блудница штучечку такую с крылышками себе в трусики всегда положит. Как раз между ног, в пипиську. Лошадь скачет. Цок – цэбэ. Клитор трется о штучечку, а бесстыдница кончает и кончает. Она мне сама про то рассказывала. Даже предлагала так кататься! Я – то, слава Богу, - говорит она вздыхая – девушка порядочная очень. На такое скотство не способна. Это же бесстыдство! Извращение! Одним словом – зоофилия одна! Я ведь только с Коленькой была. Да еще балуюсь в ванне, и в постели утром иногда, вечером и днем. Но – редко… 

* * *

Вот Марина тапок с ножки скинула и игриво своею ногою – ко мне. Прямо пальчиками к паху тянется.

- У, какой… - говорит мне она. – Что ж его сегодня то так много?..

Ножгу вытянула. Юбочка ее приподнялась…

- А под нею… - простонал Афоня.

- А под нею – ровно ничего то и нет. То есть там ни трусиков нет, ни волос уже даже. Чисто, гладко все так. И разрез такой ровненький, розовый. Прямо, как на витрине… Забралась она мне на колени. Обняла рукою правою за шею. – продолжал свой рассказ бригадир. – После мою руку сунула девчоночка себе между разведенных бедер. Жарко – чувствую я. Намокает там все у нее. А она мне: Поглубже. Глубже, Лешенька, хороший мой. Мальчик мой. Еще. Еще. Еще. Ты не бойся – я уже давно не девочка. – хохочет. - Я дрян – на – а – ая – говорит – дев – чон – ка – а – а – а.    

Разошлось у нее широко. Аж ладонь моя вся в лоне у Марины поместилась. Жарко там ручище, словно в варежке. И так влажно. Чувствую и бугорочек такой. И ложбинка как – бы… там все то есть…

- Ой, ку – куда заб – рался… - шепчет мне она и поясняет на ухо – Шей – ка матки это. Ты нежней… - А сама все ерзает и ерзает мне по ладони. Словно птичка бьется на руке. Глазки закатила. Значит – кайф девчоночку забрал. Раз, два…

- Клиторчик три. – приказывает. – Сверху. Ласковее с ним, а то обижусь…

Кончила Мариночка моя. Потекло на руку. Мокро… И опять распахнула оленьи глаза. Вынула ладонь мою из лона и давай мои пальцы вылизывать, обсасывать. У себя то самой не противно из пипки… А ведь пахнет то как… Не сказать. Так и бьет, так и бьет по нервишкам и тянет…

- Эт на родину тянет… - философски заметил Афоня. – Все оттуда ведь вышли…

- Развернулась на мне попочкой, ножку бросила через меня. И уселась на колени, как на лошадь. Обняла за шею ручками. Начала опять тереться, целоваться в губы, в нос и в глаза. В уши. Прямо в раковину язычком Маринушка залезла…      

- Обалдеть… - застонал кто – то сзади, словно раненый зверь. – Не могу больше слушать…

- Вот по нервам меня так и лупит, словно ток электрический бьет. Весь напрягся я тогда. А, вернее, конечно же … это. Это – больше всего. И еще распирает меня изнутри. Словно дьявол  выскочить на волю норовит.  

- Зверек в норочку хочет… - поддержал Потапов понимающе. – Эх, ма… Что тут скажешь то?..

- Вот схватил я девчонку. Сгреб в охапку – и в спальню. Ну, а там уж на четвертой скорости - поехали. Раз. Второй. А ей – мало. Ненасытная какая – думаю. Говорит: Я тебя еще хочу. Потому что я так – кая – говорит она - гол – лод – ная – я – я – я.    

Утомились мы вскорости интнствно упражняться. У меня голова уже мокрая. И сам мокрый я – в поту. И она - вся в поту. Тоже мокрая.   Протянул туда руку – там уже сухая. Но ведь это - думаю - пока.    

Вот рученкою своею мне она зарылась в волосы. В волоса мои от пота мокрые. А потом целовать меня снова она начала в уши, в губы и … опять заскользила как в прошлый той раз стриженой головкою по груди сперва,   а потом и по бедрам. Тяжело вздохнула и… В общем, все по - новой. – засмущался немного Алеша – Повторять для тупых по три раза не будем…   

* * *

- Утомились мы в конец. И прилегли. Одеялом укрылись. Лежим так уютно. Забралась ко мне Маринка под бочек. А я балдею. Голенькая, тепленькая девочка…

- Блин… Да не трави ты душу, Леша… - истерично зарыдал какой – то мужичок. На него тот час зашикали и пинками погнали за дверь, чтобы не мешал рассказчику.       

- После… После – говорил им Сивкин – повернулась ко мне девонька. Раз – и ручкой тонкою меня … хвать за “корень”. И давай его – туда – сюда – обратно дергать. – Сам то делал так когда то? – говорит – Признавайся, а не то в чистую оторву. -  И глазенками невинно смотрит так, будто и не ведает, что мне говорит и что ж она со мною то твОрит. А потом улыбаясь лукаво продолжила: Я тебе – говорит она мне –  мою грустную весьма историю про мужа моего, так уж называемого, - покривилась девонька тогда словно бы от неприятного вспоминания - так  ведь и не рассказала. Ну, вот слушай, Алексей Владимирович.

Лет аж до семнадцати, - говорила Марина – я ни с кем, как  сказала уже, не е…ь. То есть, не гуляла, конечно ж. – поправилась девушка. – Даже между ног себе не натирала. Не играла с клитором, как делают почти что все девицы. Просто интереса почему то не было пока… В школе я училась хорошо, легко. А потом все детство мое занял то тебе балет, то гимнастика, то плаванье. В общем, как то было не до этого… Ведь рано начинать и врачи не советуют. Организм еще не сформирован у ребенка. Ведь всему есть под Солнцем то время и место, как писал мудрец Экклезиаст… 

- Но зато уж потом… - ухмыльнулся Васек, ожидая “клубничку” по - новой.

- Не перебивай, эротоман! – погрозил ему Леха шутя и продолжил – А потом мой папА – говорит мне Маринушка – запил. Прямо, как последняя свинья. Денег в доме ни х…а не стало. Я учебу бросила и пошла в детский садик маме помогать. А потом… А потом – говорит она мне – я того вот дядю Колю то и встретила.

* * *

К той поре, как я встретила мово Коленьку – говорит мне Марина – ему было этак – принялась загибать девица свои пальчики – лет так сорок. Ну, не меньше… Ну, женат был Коля, ясно. Жена – дура толстая, корова. Двое сыновей уже имел. Старший то, я слышала, прям сейчс на зоне отдыхает. Кто болтает, что за воровство лишь. Кто твердит про угрозу убийства с телесными побоями… Мне то, в общем, как то было все  это всегда то все равно. – хохотнула девчонка и снова схватилась за “корень”, становившийся с минуты на минуту больше, горячей и тверже. – Младший этого зэка еще в школу ходит. Лет пятнадцать ему было. А тому уголовнику – двадцать годков. Так что если кому придет морока чисто внешне обо мне и о сыне евоном младшеньком  судить – мы ровесники. Я ведь девочка то маленькая. Или, как все говорили всю жизнь про меня – я “миниатюрная.” В чемодане носить легко можно, если правильно только сложить.

- Миньет - юрная… - захихикал пошленько какой – то парень.

- Мелкая оса то – и больней ужалит. – философски заметил Васек.

- И сложусь я ведь. – продолжал Алексей - Я сложусь! Зря я что ль гимнастикою в детстве занималась. – врет мне нагло Маринка или шутит так глупо - не поймешь. И вникать не охота, если голый лежишь, а она тебя дергает там… - Ну, как куклу из “шопа” – в чемодане. Некоторые женщины то для того и созданы природой. Для любви. Для наслаждения.   – засмеялась она в кулачок. – Я миниатюрная. Вот поэтому, наверное, я люблю носить мини, и люблю мин… - ой, проговорилась я. – засмущалась притворно девица.  

Вот один раз я возле школы иду по району нашему. Вижу – у ограды – мужичок стоит. Ничего себе мужик. Не урод и не старый. Подозвал он меня. Говорит так вежливо: Девочка, ты в каком классе учишься? Ты Михайлова знаешь? Позови на минутку, пожалуйста. Он – мой сын. Я – Михайлова папа… 

Ну, а я ему: Нет. Я – студентка уже. – Ну, и носик к верху. Дескать, нужен мне такой старпер. Я не школьница уже, но и дядьками то не интересуюсь…

Он … обрадовался даже. Не поверишь, но мы с ним разговорились. То да се… - Из какого ты ВУЗа? – говорит мне дяденька. – Из Педагогического. – отвечаю. - На кого там учишься? Кто преподает?.. Я ведь тоже… там давно учился. Не закончил. Я сейчас я на заводе работаю. Денег платят так – ничего. Жить то можно. – говорит мне мужик. – Кстати, меня Колей зовут. А ты вечером что делаешь? В кино хочешь?..

Представительный такой мужичок мне попался. И не старый еще. Только седина то кой – где на висках имеется. Но ведь это же краскою замазать можно. Нынче краски для волос – зашибись - продаются везде. Это ведь тогда при коммунистах ни черта в магАзинах то не было.

* * *

- Вот так я и стала жить с Михайловым тем Колей. – продолжала Марина рассказ. – Представительный дядечка был. И не глупый. Помню, как мы вместе смотрели по ящику передачу - игру “Что? Где? Когда”, и другие викторины и шоу. Например, “Своя игра”… Так мой Коля все почти что ответы угадывал правильно. И, к тому же, зарабатывал тогда неплохо он, что весьма не маловажно. От жены своей Коля  ушел. Сняли мы квартиру. Ну, и жить стали вместе. После в Педе я восстановилась. Начала учиться так –спокойно…

К той поре, как я ушла с Николаем из дому – говорит Марина - дома все уже очертенело. На работе наломишься. А придешь домой - там папа пьяный куролесит. Уж мамаша с ним то боролась и так, и вот сяк. Даже и ментов вызывала чтоб его попугать один разик… Ну, а тут – счастье прямо в руки привалило мне. Коленька… - говорит она то ли просто лукаво дразня, то ли с нежностью. Не поймешь этих баб. – усмехнулся Сивкин.

- В общем, первый мужчина он был у меня. Ты не думай, - словно бы оправдывалась передо мной Маринка – говорил бригадир улыбаясь – Мы то – обнимает ласково она меня – сперва просто гуляли. Он ведь долго то меня вроде как – бы … жалел. Вроде дочка я ему была тогда. Сыновья ему что ль надоели? Понимаешь?.. Это уж потом… Кстати, я в тот разик самый первый сама Коленьке это предложила…  Эх, хороший был мужик, мой Коленька. – продолжает она разговор. -  Накормил, напоил и … всему то меня научил, что умею… 

- Больно ведь, поди, тебе было в первый раз – с мужиком? – спрашиваю я Марину. А она мне со смешком: Так, немножечко… Но зато уж потом так приятно. Мы ведь много и часто е…сь. Вот и растянули мою “девочку…” Нынче то уже я всяко умею. – говорит она и дергает “сучок.” – Как у нас с нм все было? Рассказать – не поверят. Скажут – вру…

- Ты слушай только, что он только со мною творил… – говорит мне она и ритмично сжимает “сучек”. На минутку выпускает и проводит коготками по мешочкам ниже. Осторожно сжимает ладошкою.  

- Больно так… - морщусь я. – Так не надо…

- Правда “больно”? – удивляется наигранно Маринка. – Ой, прости. – говорит мне девонька и берет “сучек” снова в свою теплую ладонь.

* * *

- Вот пойду я в ванную, или даже, пардон, в туалет, – продолжает Марина рассказ. - а Михайлов раз – под дверь. Ясно дело – подсматривать хочет. Вуй – верист проклятый. – скалит зубки она в темноте.

- Это что еще за “вуй” такой? Почему не знаю я? – отвечаю шутливо. А она смеется - Эти самые, – хихикает девчонка – те, которые по туалетам, да по баням за другими подсекают да подсматривают. Ну, по окнам чужим и c биноклями, и всяко…

- Парень на поселке Перьево раз был. – вставил Левка – Цыган. – Мне приятели рассказывали. Так ему  родители купили телескоп. Он все клянчил и клянчил у них. Вот они и купили. - Папа, мама, - говорил он им -  купите! Я мечтаю астрономом быть, – говорит – как Коперник! -

Вот купили “предки” обалдую этот телескоп понадеясь наивно при этом на то, что сынок будет в небо смотреть на Луну и на звезды… А напротив дома ихнего была женская баня как раз. Вот пустил парень камень ночью прям в стекло. Оно треснуло и раскололось, ясно… А при этом надо рассказать, что стекло то было не простое, а специально вымазанное белой краской. Сделано то было для того, чтоб никто не мог увидеть, что ж за тем стеклом творится. Там располагалась раздевалка женская. Понятно?     

Обнаружили на завтра битое в предбаннике стекло. – говорил Цыган – Рабочий. -  Ну, и выписали новое. Что же делать? Пригласили стекольщика в баню. Он стекло в раму вставил и ушел себе с Богом. Красить новое стекло администрация бани забыла… После этого “Коперник” наблюдал в свой телескоп “интересные явления природы”. Но и это еще ничего. После юный негодяй принялся фотографировать из окна разных голых дамочек,   а потом и вовсе осмелев от безнаказанности догадался торговать неприличными фото в туалете родной средней поселковой школы… 

Вскоре – продолжал со смехом Левка – многие ученики опознали в голых бабах на снимках своих собственных сестер и мам, и даже, извините, бабушек… Разгорелся скандал!.. Сперва тому “астроному” просто в кровь разбили рожу, пригрозив сломать при повторении эксцессов еще руки, шею и хребет. А потом – было круче… Про ту драку враз разнюхали менты, коим, видимо, заняться что ли было либо не чем, либо очень уж хотелось выслужиться. Так вначале они просто завели уголовное дело по статье о побоях против бивших того “астронома”, а потом уже против него самого - о распространении порнографии и злостном хулиганстве. В общем, никому мало не было…   

* * *

- Интересная история, и к месту. – пробурчал под нос не очень то довольный Сивкин, коего так нагло перебили и притом на самом интересном месте. – Значит так… Где мы там остановились?… Барабанит этот Коля – седой, сукин сын к ней то в ванну, то, пардон, в туалет срочно требуя его пустить: Мне немедленно надо! Лезет из меня! Ой, приперло, сейчас я усрусь! – говорит ей Михайлов. Или так: Очень видеть я тебя хочу, потому что ты – голая. И вообще – хочу тебя. – намекает ей старый бесстыдник.

- Вот так срам… - покачал головой с осужденьем Афоня.

- Одно дело то – в спальне. По – христиански. Ножки врозь. – покривился Васек. – А другое, как варвар турецкий. Говорят, что турецкие головорезы - янычары всех турецких солдат раз в неделю в зад е…и. Так уж, якобы, было у них в древности положено.

- В Африке похожий есть обычай… - заспешил и задергался Фофа. – Я раз сам “Эммануэль” читал. Так вот там написано, что, де, негр в первый раз негритянку берет только сзади. Кроет ее сзади, словно скот неразумный какой. Это, де, как сказано в книге госпожи Арсан – есть народная традиция во – первых у тех варваров. Ну, а во – вторых там писано, что девственнице то, якобы, с того это не больно… Вот уж не поверю. Врут, поди!.. Кстати, сам то автор на себе это пробовал?

- Ша! Какого хрена Вы все путаете? На хрена перебиваете меня? Вот не буду далее рассказывать про Бегемота. – злобно плюнул в пол Алеша и обвел глазами “клозетный парламент”. – Вот стучится он к ней. – продолжал  бригадир. – А она не впускает его. Он и так мол, и этак. А она, чтобы в раз его позлить говорит:   Я, де, писаю, а ты мне мешаешь. – Или – Я пипиську подмываю … - Или вот еще как то. Бабы – хитрый, коварный народ. – заявил рассказчик. – Это многие знают и из личного опыта.    

Раз сижу я в сортире – говорит мне Марина – Села раз просто сделать пи – пи…  Слышу, что супруг мой гражданский, сожитель то хренов Николай Михайлов начинает барабанить в дверь. Я не открываю. Он сильнее. И за ручку дергает. Раз – два.  

- Что ж это такое, Николай?! – отвечает ему из сортира Марина. – Оборзел ты, собака, совсем? Неужели ты приличной женщине и поссать то спокойно не дашь? Ведь какое же свинство! – кричу - Я журчу тут так мирно а ты, как агрессор какой - то…

- Вредничала то есть… - хмыкнул Васька.

- Не успела я закончить фразу, как мой Коля злобно, бешено завыл под дверью. А потом… Я не помню, что было. А вернее, было ли на самом деле это все, или все это мне то просто так - приснилось?.. Помню только, как ужасно дернулась дверь. Подняла глаза, а на пороге стоит голый Николай и держит х…й напрягшийся. Толстый, длинный, набухший елдак с красной, словно семафорной головенкой.    

Я ему испуганно:   Ты что?..

А мой Коля мне: Молчи, сука! – и схватив меня за голову руками разжимает челюсти а потом засовывает страшного удава прямо в рот. – Хорошо! Хорошо! – стонет он. – Только не кусайся – придушу! И за щечкой покатай! – убедительно требует он. А глаза у него, как у зверя. Глаза бешеные…

Делать нечего. – продолжала Марина рассказ. – Хоть и сволочь он последняя, а муж. Пусть он даже, муха - бляха, и гражданский… Опустила я одну ручонку вниз животика, чтоб себе помогать кайф ловить, а второй ему яйца глажу…

Вот так это был оргазм! – продолжала она. – Сколько из Михайлова тогда мне в рот пролилось? Хрен один его знает! Может быть графин? Иль поллитра? Или даже ведро? То не ведаю… Знаю только, что с тех пор хоть и началась я е…я в рот, и сосать начала у него – больше кайфа такого никогда не ловила!

- Ни хрена себе… - вздохнул Васек. – И бывает же в мире такое…

- Вот живешь так на Земле, и не думаешь, что такие люди рядом ходят. Так сказать, по одной голубой по планете. – заявил Афоня мужикам. И они кивали головами понимающе.

* * *

- Ну, а дальше то че? – стали тормошить дружки Алешку, замолчавшего, словно бы ушедшего от них в нирвану.

- Че – че? – отвечал негромко Сивкин. – Ну, встречаться стали, ясно дело – вот и “че”.

- Ну, а муж то, муж то как? Как тот самый Коленька, который… ? – стали сыпать мужички лукавые вопросы. – Неужели так ниче и не узнал?

- С мужем Колей – отвечал им Леха – приключилась к той поре вот такая грустная история…   

- Да, какая же? Какая? – чуть не обезьяной прыгает с нетерпения Фофа.

- Под автобус Михайлов попал? Или на охоте подстрелили? Кокнули его в подъезде, или … что похуже там? – стали выдвигать рабочие свои версии - рабочие.  

- Нет. Не так. Не сбивайте меня с толку. – говорил им Леша. – Вот раз встретился я с ней, то есть с той Маринкой, и спросил: Я, конечно извиняюсь, – говорю – дорогая Марина Валерьевна, мы тут хорошо и довольно много отдыхаем, но однако ж, как же Ваш супруг то живет - поживает? Неужели – говорю – он не знает, что Вы, (как бы деликатнее сказать?),   ну… не с ним то е…сь? Ведь не может быть такого, чтобы это было Коле, как в народе говорят, “по барабану”? Да и мне то, простите, как то с ним делить то Вас на двоих несколько того… обидно. Словом – говорю культурно девушке – надо бы определиться, а то прямо, извините, назревает в отношениях наших двусмысленность и творится какой то, простите за грубость, разврат.

А она мне в ответ в смехе зубки свои беленькие скалит. - Нету – говорит мне девонька – никакого разврата вот тут. Потому что хренов мой супруг гражданский – бывший е…рь на сегодня есть лицо сугубо недееспособное в сексуальном плане отношений. Было время – он меня и так, и этак драл со свистом. Но потом – говорит мне Маринка – заболел он диабетом сахарным и с тех пор у него “петух” “не кукарекает”… Притом, чтобы я не делала вот с последним. Чтобы я, ну, как жена его гражданская и до пор последних верная ему в этой жизни не предпринимала. Я уж так, и этак все старалась… - говорит мне она. – И ласкалась я перед ним, и ссала на него в ванной комнате, и ему в его старую и дряхлую залупу языком своим чистым лазала не раз, и вставляла в его грязненькую жопу свои милые, детские пальчики – ничего не помогает господину Михайлову! Ну, и что же мне прикажешь делать после этого? С горя на суку повеситься? Или, может быть, себе пипку и вовсе зашить? Я ведь не старушка старая – говорит мне Маринка – у которой титьки до пупа висят и которой ни хрена уже в мире не надо. Я девица молодая, – говорит она мне – у меня организм мой растущий и цветущий мужеского х…я часто требует!       

- Этот Коля – болван, импотент хренов, муж то мой, - говорит мне Марина – даже и боролся то сначала за меня, как я с разными мальчишками встречаться начала. То да се. Скандалы стал закатывать. Пробовал за мною, идиот, следить. Словом, он боролся… - говорит она. - Ну, я ему то слежку “показала”!.. Говорю: Раз ты сам, говно на палке, ни хера не можешь и повесил свой стручек поганый просушить на кованном гвоздике, то хоть, сука ты такая, не мешай другим людям! Люди то в твоей проблеме залупянской ни х…я не виноватые! Вот это так! Так то я ему и сказала. – говорит мне девонька.  

- Раз в автобусе еду. – продолжает она – Молодой человек. То да се. Десятиклассник. Говорит: Привет! Ты откуда едешь, девушка? Из какой ты школы? То да се. – Не хотите ли, девушка, - предлагает парнишка - к нам на вечерину заглянуть? – И бутылки шампанского из спортивной сумки мне кажет. Ну, вот я и пошла.   Прихожу. Там – народ. Сели все, сперва выпили, да пожрали чуток. После – танцевать пошли… Меня много кто там … танцевать захотел, но я в пору ту уже так… присмотрелась. Все таки не дура я, как Наташка, что нас познакомила…   

* * *

- Познакомилась на вечерине я с Виталием. Ничего – солидный парень. И при “тачке”, то главное. Папа у него то ли там полковник какой ментовской, то ли что - то около того. Я не знаю, но ведь это – не главное. – говорит Марина и хитро косит передо мной крупными, оленьими глазками. – Ну, потанцевали мы. И поехали к нему на хату, чтоб нАчать немедля дружить… У него уже была и квартира своя. Даром, что еще совсем молокосос то…

А после я рассталась с ним. – продолжает она. – З…л, пидарас, своей наглостью. То ему не этак. То не так. То – живи со мной – говорит. То – давай поженимся… Как же, - говорит Марина – вот женись на таком барчуке – пропадешь не за грош! Вот и будешь ты век в их полковничьей семье “благородной” – прислугой! Дом да дети еще чего доброго… Спаси Бог!.. Нет. Пока я молодая, – говорит мне она – замуж я не собираюсь. На мой век мужичков разных хватит. У меня еще и времени – вагон. Вот найду я кого поприличнее, ну там – деньги, квартира, конечно, хорошая или лучше целый дом, бизнес там какой чтоб имелся в натуре… Мне б еще кто и за образование мое бы заплатил! – размечталась девица. - Да не за говенное – такое, как сейчас. За такое, чтоб на фирму какую нибудь поприличней пролезть было можно. Чтобы ни хера мне там не делать, ни за что не отвечать, а чтоб только - “бабки”, “бабки”, “бабки” сыпались… Вот бы я тогда то развернулась. Бутики, солярии, курорты… Ну, да мало ли на свете прекрасных то вещей? Путешествия, фитнес, бриллианты… - стала загибать она наманикюренные пальцы. - Вот для этого мне нужен мужик. И мужик “крутой”, и, естественно, с блатом…    

- Круто у тебя все запланировано. – говорю я ей и к себе прижимаю. – Так, Валерий этот, значит, и не знает ничего то про нас?

- Я ему не говорила. – отвечает Маринка. – Мы расстались. Вот он звонит – балбес. –тыкает пальцем она на пиликающий модную мелодию из “Фабрик” дорогущий сотик. – Мне его Виталик подарил. – поясняет девонька.

- Круто. – говорю Маринке я. – Вот так можно “попасть на ти - ви”…

- Да, але! – говорит она в трубочку. – А ты… это, типа, ты – соскучился? Ха – ха. Где? В Караганде! Ты не знаешь города такого? Нет, не в эРэФ! В Казахстане! В Ка – зак – стане! – орет в трубку она. - Говорю для глухих я специально так громко! – давится, хохочет молодая сучка, кривя рожицу в сторону и маша мне рукою – Молчи!

- Да, с любовником – казахом! – говорит она парню. – Лежу голая. Вот я встала раком. А вот сзади он меня берет… Как услышала, что звонишь мне – х…й его из ротика достала только что. Думаю: Надо бы с Валерием поговорить… Нет, его я не стесняюсь. Он по – русски не бельмеса не поймет. Нет, не русский… Как общаемся то мы? – весело гогочет девка. – Языком любви и знаками. Он ведь самый надежный, доходчивый. Интернациональный, говорю… Ну, туда – сюда – обратно. Переводчики не требуются, нет. А зачем нам переводчики? Мы ж не говорим вообще. Мы, Виталий, дело делаем… Нет, не то, что ты. Не стесняюсь я, нет. Как там в песне поется? О любви не говори. О ней – все сказано. Вот опять сплелись, как змеи. Ах...

Одним словом – чурка деревянная - любовник. Но горячий! Так вот до конца меня и пробирает прям! Это не то, что некоторые… Десять раз сегодня кончила! Нет… не то, что у тебя – милицейская, блин, палочка. Настоящий азиат! Зверь! И потомок Чингиз - Хана… Почему узнала? Сам сказал. Ну, естественно, в постели. Где ж еще?.. – давится она смешками, вертя пальцем у виска и гримасничая передо мною.    

- Говорит, - зажимая микрофон рукою шепчет она мне – что его папА подарил ему такой приборчик, что набрав на нем номер можно слушать разговоры и читать смс, точно зная, откуда тот звонок или сообщение поступает… Вот грозится выследить тебя и убить. Идиот! – обезьянкой егозит Маринка передо мною.

И действительно – продолжал рассказ Сивкин – как я стал ей звонить после, как я стал ей писать смс то, что давай, мол, увидимся снова, так на сотовый мне звонки бесконечною трелью пошли. Все без определителя то номера, естественно. Прямо жить невозможно стало. Хоть вовсе отключайся от сети, или номер меняй. Кстати, и последнее то вовсе бесполезно будет. Ведь Валерий тот же новый номер точно также и засечет. И террор свой продолжит. А коль выключишься, как с Маринкой связь держать? Она ж может позвонить мне, написать в абсолютно то любое время дня и ночи. Уж такая у нее была манера поведения. Вот и приходилось все это терпеть – нервы тратить…

- Нервы то, они не восстанавливаются. Я так слышал. – философски заметил Афоня.

- Эх, на что народ наш ради любви не идет? Пропадает мужик через баб. – покачал головой Потапов Левка.

* * *

Раз беру трубу. А там лают. А в другой – там то блеют, то хрюкают. Прямо скотный двор какой – то в сотике. – продолжал рссказывать Алеха. – Ну, я матерюсь, конечно, на чем свет стоит. А придурок все не унимается. После угрожать мне стал: Я тебя убью! Я тебя зарежу!.. Ну, а я ему: Х…й, де, у тебя, выб…к ментовский, короток! Пошел на х…й!.. Я ему матком. Ну, и он мне - десять. После трубку положил и опять – бесконечные трели – по нервам.

Встретился с Мариной. Говорю: И доколе ж это свинство продолжаться будет? Нервов уже нету ж никаких! Не Железный я Феликс, Марина. – говорю я девоньке. – Вот я с ним ругаюсь, а ты будто в этом деле совсем не при чем? Это очень как – то некрасиво с твоей стороны. Это все нехорошо. Это даже, как бы я сказал, и некультурно… Вот великий Антуан де Сент Экзюпери – говорю я ей – в книжке написал, что мы де ответственны за тех, кого мы приручили. Он ведь твой любовник был? Так ведь? Ты его своей розовой “малышкой” приманила? Вот ты и решай проблемы все с ним. Развяжись так сказать по – хорошему. Чтобы все культурно было. Без обид и выяснения ненужных отношений. Чтобы … как там написал Вильям Шекспир? “Не тебе Декуба, ни мне Декубе”? Так то, кажется, у классика? А то встретимся мы на пути, да вмиг изуродуем друг – друга чего доброго, или вовсе убьем! Что тогда? Неужели будешь ты на кладбище к могилке одному то цветики носить, а к другому то – на зону ездить? Я не верю в такое, как сказал товарищ Станиславский. Так что ты сама решай – уже не девочка.…      

А она мне: Ты дурак, – говорит – еще хуже, чем Виталий. Он то ладно – мальчик. И п…ы по – настоящему у девок не видал еще – понять можно. Страсти! Но, вот ты то… Вот ты… Кстати, - говорит она мне – ты во время секса завсегда скрипишь зубами. А у всех, кто во время секса зубами то скрипит – у того глисты.

Я так прямо и опешил – продолжал Алеша Сивкин. – У меня – и глисты? – говорю я Марине. – Ты чего? Уж в конец ума лишилась то? Я ведь все – таки не бомж какой – то!

А она мне: Такова народная примета! – и смеется, смеется, смеется.

- Да е…л я все народные приметы! – говорю я ей. – Вот позвонит еще раз этот самый Виталий – я … прямо не знаю, что я с ним тогда и сделаю!

- Ты не знаешь? – хохочет Марина. – А вот надо б знать…

В общем, “кислое” какое – то свидание было в тот то раз. И дурак еще этот трезвонил. Все на нервы действовал… А под утро смс от него мне пришло. Там – ругательства разные, конечно, и угрозы убийства… Но и номер его! Номерок его определился в телефоне!

Я обрадовался. Думаю: Вот ты, пидор, и попался! Угрожаешь мне? Ну, а если я на тебя завтра с самого утра заявление в милицию сварганю: что тогда?

* * *

- Сказано – сделано! – говорил бригадир мужикам. – Надоело мне такое свинство от Виталия терпеть, и пошел я в Первый то отдел милиции Советского района. Постучал в окно дежурному. Объяснил ему все.

- Так мол и так. – говорю милиционеру – Угрожает мне смертоубийством один шкет. Оскорбляет мою личность матерными и другими неприличными словами, кои “сволочь”, “чмо болотное”, “козел” и прочие эпитеты прошу видеть в сохраненной мной смс - ке. Зафиксируйте, товарищ, на бумаге. – говорю я менту. – Очень мне охота  завести на негодяя уголовное дело, потому как никакое зло в нашем с Вами обществе не должно оставаться наказанным. Все таки, не в джунглях – говорю - живем. Вот и президент вчера сказал: Правовое государство – есть приоритет прав человека над различными понятиями… Да - добавляю “фараону” я – если дельце выгорит, то хочу я к гадюке – Виталию предъявить иск на сумму уж не менее тысяч так… - тяжело соображаю я, чтобы не продешевить – пятнадцати. Потому как я ущемлен им морально и при встрече с негодяем уж не знаю бы, что б и сотворил… Зло ж должно быть наказано? Потому нам лучше бить его рублем! По его больному месту, так сказать… Прибегаю я к смиренной, скорой помощи нашего российского закона и попутно информирую дорогие внутренние органы о криминогенном  обороте дела, если он, Виталий то есть уж действительно решится на кровопролитие, чего я, как гражданин эРэФ уж никак не хочу увидеть, на себе – тем более…   

В общем, написал я заявление дежурному. Хорошо так написал. Искренне, сердечно, юридически. Всякие слова там им ввинтил, чтобы не думали они, что писала это темная деревня и бумаге потому такой можно хода не дать. Мент бумажку принял и велел пождать мне на стульчике. – продолжал рассказ Леша.   - Вот проходит пятнадцать минут. Он меня подзывает. Говорит: Проходите, гражданин, на четвертый этаж. Комната четыреста четыре. Следователь Еремеев с нетерпением ждет Вас.

Поднимаюсь на четвертый я этажик… Боже мой, – говорит ребятам Сивкин. – Ничего обшарпаннее и срамнее Первого отдела того я и с роду не видел. Все оббито - жуть. Стены сплошь облезлые, в пузырях отлетающей краски. В коридорах весь линолеум то – в дырах. В коридорах стулья ломанные - все, еле держатся на ножках – аж садиться то страшно. Ни одна то рама не заперта до конца. Кошмар… Все такое старое, обтертое. Даже железобетонная лестница стерта кое где до арматуры. Ей же Богу – не вру! – широко перекрестился Сивкин. – Грязь, убожество и запустенье… Захотел в туалет. Захожу, а над чашей в полу два мента держат за руки мужика небритого. Видно, это их подследственный какой то.     

- Чтоб через трубу не улизнул парашную. – хохотнул Афоня. – Они урки то – чертовски ловки!

- Это да. – философски заметил Васек. – Кстати, раньше в этом здании был военкомат Советского района, тот, который теперь на Челюскинцев. Но тогда то там такого бардака и не бывало. Я ведь помню – призывался оттуда и сам…

- При тебе не бывало, а сейчас развели. – бросил Алексей и продолжил. – Захожу в кабинет. Кабинет то, прости Господи, полный позор. Столы синие и черные, как из ПТУ. Стулья деревянные у стенок, у стола – все разболтанные. Старая кушетка у стены, как в районной поликлинике. Ни портретов по стенам там Медведева - Путина, ни цветов, ни панелей сосновых, ни – ни. Под копченым потолком одиноко – “лампа Ильича” на крученом проводе. Даже штор на окнах нет. – продолжал “травить” Леха. - Сейф железный. Пылища - грязища… Вот так дурка!.. – думаю. Вижу - за обшарпанным столом с телефоном и довольно допотопного вида компьютером сидит дед – “говноед” во фланелевой (!) синей рубахе и при галстуке на бок. Что то пишет в блокнот. На гвозде подле деда висит китель с погонами. Видно - китель его. На окне, на подоконнике рядом с хрипло тарахтящим  древним радио высится метовская фуражка. То ж хозяйская. – думаю.     

- А, эт ты? – говорит мне дедок, головою качая приветливо. – Значит, это тебя напугали до смерти? Проходи и садись поскорей! – и кивает на стул.

Я бочком пробираюсь меж стульев. Тесно, неуютно как то. Мерзко. – Все же – думаю – ментура – это Вам не санаторий. Не дом отдыха. Это все таки почти уже тюрьма. Все специально оборудовано, чтоб клиент в заведении таком привыкал заранее, и потом уж предварилки не особенно пугался… 

- Может, там и в жопу палкой петушат заранее… - философски заметил Цыган.

- А ты че интересуешься? – хохотнули Фофа и Васек. – Сам бывал в заведении?

- Так… Молчите! - злобно зыркнул Левка. – Поп…е у меня! Разобью Вам харю!

- Э… э… э! – закричал им Алексей Владимрович. – Надо п…я – вали на двор! Или не п…е, на хрен, то рассказывать враз прекращу!

- Ладно. Че уж… - сникли драчуны и ругатели. – Говори нам дальше. – Слушаем.

* * *

- Ну, так вот. Сел я тихо на краишек стула разбитого. Этот мент и говорит: Расскажите, как все было. Только уж прошу Вас ничего не врать.  

Я ему: Зачем? Я ведь все уже и так изложил в заявлении. Про угрозу там. И про оскорбления от Виталия, экс – любовника  моей Марины разными погаными словами с выражениями мата и сакебезностей.    

Ну, а он мне: Это мы читали. Вы не нервничайте так. Лучше – говорит он мне – вот, попейте из графинчика водички. – и плескает в грязно – мутный граненый стакан с дохлой мухою, лежащею на дне желтовато – противной водицы. Подает мне: Пейте – говорит мне дед. – Это сразу нервы успокаивает.    

- Вот спасибо. – говорю я ему. – Не охота пока. – и отодвигаю тот стакан рукою.

- Зря. – качает скорбно головою “следак” – В наше время Вам не дали бы так нагло повести себя в милиции. Я ведь тут один из старейших. – говорит старичишка. – Помню в пятьдесят втором на первом годике… Впрочем, что теперь и вспоминать? Нынче то санаторий! Распустились все…  Так что я Вас попрошу рассказать все как можно поподробнее, ничего не скрывая. Кстати, - говорит он мне – распишитесь сразу, что предупреждены Вы мной были на счет дачи ложных показаний, клеветы и всего такого прочего. Мое дело Вас предупредить. Так что если что – еще время есть одуматься и не лезть в правоохранительные органы эРэФ с разными доносами, клеветАми и глупостью.

* * *

- Я не с клеветАми. – объясняю я деду. – Я как раз по делу, уважаемый товарищ…

- Гражданин начальник. – обрывает он меня. – Нынче мы товарищи, а потом уж все пути Господни – неисповедимы. – ухмыляется мне старый дьявол.  

- Так и есть. Я согласен c Вами полностью. – мямлю я и сам чувствую себя уже просто не в своей тарелке. Так себя я чувствую, словно я преступник вот какой, или что то в этом роде. Не поймешь.

- Ну, ну, ну… Продолжайте. – подгоняет меня дед. – “Береги время следователя!” – раньше на стенах бывали вот такие таблички специальные. В темпе румбы давай, поскорей!

- Вот Марина… - объясняю я деду. – Познакомились, значит…

- В отношениях Вы с этой самой грАжданкой в каких состоите? В полово – сексуальных сношениях?.. Ну, мы так и запишем – “сожители”… 

- Нет. Скорее – “любовники”. – уточняю я. – Мы хозяйство не ведем пока совместно. Только это… встречаемся.

- Это дело хорошее. – ухмыляется дед. - Трах – та – тах – тиби - дох.. – усмехнулся он нагло. – А семейство заводить не думаете? Мало ли у нас в России баб и девок… - начала философствовать старпер. – И при этом, заметьте, всем то только одно им и хочется…

- Секса? – выдвигаю робко я версию.

- Денег, ну еще – квартиру. Кошелек теперь – есть главная по – жизни нынешней в России эротическая зона. – как на идиота посмотрел на меня ментовский бес. – Неужели это не понятно? Осторожнее надо быть Вам в этих ваших … сношениях. – усмехается он без малейшего стыда передо мною.

- Это я сам уж как – нибудь решу, с кем мне, и когда, в какой конкретно позе. – замечаю я бесстыднику. – Сам не маленький. Личное дело…

- Нет, не личное! – зыркает он злобно на меня. – Если “личное”, то и разбирайтесь лично – сами. А раз государство беспокоите – дело это государственное, и России всей в моем лице надо про него все знать. Так что не скрывайте ничего! Помните еще о даче ложных!.. Расписались? – говорит он мне и сует бумажку в папку. – Вот подробно, где, когда и с кем?..  

Я ему все рассказываю. Ну, там про Марину рассказал. Про Виталия этого все, что я знаю с ее слов, а он пишет и пишет. И слюни глотает. Лист, второй, лист третий… После: Распишитесь – говорит – под протоколом. И добавьте вот тут: C моих слов все записано верно.

Написал и это. Он листки те в папку спрятал. Улыбается. Руки потер. Говорит: Кстати, где у Вас тот самый сотовый, на котором Вы смс - очку показывали с матом? Дайте, дайте мне скорее! Я – говорит мне “фараон” – сам Виталию сейчас звонить буду. Пусть он испугается, подлец! Заодно и Вас на честность враз  проверим…

- Берет трубку. – говорит Алеха. – Набирает номер. Пи – пи – пи… - Сейчас, – говорит он мне – напугаю подлюку милицией. Слушай, ты, мастер – класс, так сказать, усмирение строптивого! – улыбается, смеется дед. – Где тут громкая связь в телефоне?.. Вот она. Ну, послушай. – говорит мне мент. – Але…

- Але – х…е! – понеслось из трубы. – Это ты, сука, сволочь, чмо болотное и расп…й! Че ты звонишь? Че ты звонишь, пидарас? Соскучился? Хочешь, я тебе, б…ще, ноги твои х…ы в зад заверну? Или выдернуть их на хрен, так, педрила? Чо молчишь, гадюкин сын? Соссал? – льется прямо в уши волосатые мильтона матюки и разные ругательства.     

- Э… да ты! Как ты смеешь на меня, подлец?! – заорал ему в ответ старый дедушка. – Да ты знаешь, кто я? Это говорит с тобой сам Матвей Еремеев из милиции! Первый, б…я, отдел! Кабинет четыреста четыре! Я тебя то, сукина кота, враз за оскорбление работника милиции при исполнении привлеку!

- Знаю, старое дерьмо, педераст и сука драная! – сыпется ему в ответ. – Да е…л я тебя, Еремеев! Папа мой – сам начальник Ваш - полковник Пильщиков! Ну а я то – сын его – Виталик! Так что подбери свое говно, ты – з…. а старая, а не то тебя с работы за раз в…т! Раскомандовался, б…я! Заткнись!

- Как нехорошо. – отвечает старпер. – Большой мальчик. Годов уж пятнадцать, и вот так препогано ругаться. Ай – ай – ай… - закачал головою старик. – Ну, а что, если папе скажу? Папа по головке не погладит. И еще вот – жаловаться тут на тебя нам пришли. Некий парень на тебя обижен и… 

- Он обижен? Обижен? Е…ть! – орет трубка юным басом. – Да гони его ко всем чертям и к е…ни матери в конец! Думаешь, мне эта самая Маринка – давалка нужна? Ни х…я! И не думай! Мне за нас с папаней обидно! Распустили всех! Страху нет совсем в пидарасах!.. Пусть еще “спасибо” скажет, что мой папа щас чечЕй по лесам гоняет, а не то бы шепнул я ему… Кстати, он мне медвежонка живого обещал привести из лесов – хвастает подонок. – И еще “Форд – МАН - ДЕО” на шестнадцать лет. А б…й мне после всяких там - не надо! Пусть подавится ублюдок Бегемотом!    

- Кем – кем – кем? – не врубился старик.

– Бегемо – том! – глухо рявкнула трубка из которой через мгновенье полилось опять – Пи – пи – пи.

* * *

- А почто “Бегемот” то она? Вот мы слушаем. До сих то про не врубились. – загалдели кругом мужики. – “Бегемот” – это вроде как “толстый”? – говорил Алексею Афоня. – А Марина твоя – девка мелкая, судя по твоим рассказам. Про таких не только не скажешь, что “толстая”, но скорее, прости, скажешь, что “соплей ее перешибешь.” Это так? Отчего же прозвище такое? Не понятно нам… 

- Эх, деревня! Темнота некультурная! – говорил рабочим Алексей Владимирович. – Сразу видно, что Вы книг не читаете! Кто, ну, хоть кто бы из Вас после школы то хоть какую книжонку прочел…

- Я прочел. – закричал один мужик. – “Правила дорожного движения” – называется. – На права в ГИБДД сдавал…

- Я прочел еще “Справочник электрика”, “монтажника” и этого, б…я, е…го “слесаря”. – поддержали его голоса. – Так что не гони пургу, Алеха!

- Ни хрена! – не согласился с ними Сивкин. – Это книги по – работе. Это, мужики, за книги не считается. Я Вам говорю про разные художественные книжки. Ну, Тургенев - “Му - Му”, или там Лев Толстой - “Война и мир”. Вам понятно?

- Как то руки до них не доходят. – засмущались пролетарии пред Сивкиным. – А какое отношение это к “Бегемоту” то имеет?

- А такое, что в романе у Булгакова, в “Мастере и Маргарите” одного персонажа прямо так и зовут – Кот – Бегемот! Вот какое отношение!

- А, ведь точно! – вспомнил Левка – Цыган. – Года два назад я видал это кино по – телевизору. Так прикольно! Мне понравилось! Только вот при чем же тут девчонка? Кот большой и жирный был, а она такая мелкая и щуплая, если ты не врешь, Алешка?..

- А по то, что вот этот самый Кот – персонаж уж довольно таки эксцентричный…

- Че? Че? Че? – не врубились сразу мужички.

- Ну, муднОй, говоря то по Вашему. – объяснял им Леха. – С закидонами, типа, он разными. Кот с понтами. Не соскучишься с таким вот Котиком говоря короче…

- Экая скотина. Что ж творил… - принялся вспоминать кто – то сзади. – Кстати, фильм хороший. Нам понравился Кот, и Коровьев, и Воланд особенно. Как он “бабки” тогда в кабаре подменил! А потом все бабы голые стали!.. Красота!

* * *

- Вот от нас отвязался тот самый Виталик, сын полковника. Стали мы с Маринкою встречаться без помех. Только вот одно было плохо. Рано девонька моя приезжать то ко мне не могла. Потому приезжала ко мне она ночью. Вот приедет она уж не раньше девяти то вечера, а скорей всего - то ли в десять, а то ли в одиннадцать. Впрочем, иногда в двенадцать, да и в час заявлялась… Мать моя как узнала про то – говорил Лешка Сивкин – говорила обидное: На вокзале, поди, она б…ю работает, а не в детском саду. А заходит, когда устает от клиентов… - Я с мамашей не спорил. Зачем? Ведь ее не убедишь, что у человека график жизни такой напряженный бывает.  

На такси приезжала Марина, или подвозил ее из знакомых кто– знает то хрен? Я того не видел. Уезжала она от меня завсегда часа через три – четыре. Посидим, полежим и поедет. До утра, на всю ночь  оставалась Марина очень редко. Ну, а ездила Марина, как я сказал то - на такси. От меня – непременно - и только на нем. На автобусы – троллейбусы никак не соглашалась. Да и нереально это было Где у нас в Устьрятине в ночи троллейбусы?..

Вызывала машину. Брала деньги у меня – сто рублей или даже чуть более и – привет. Иногда и приезжала за мой счет. Звонит перед этим мне: Я к тебе приеду. Ты мне за такси заплатишь в обе стороны?.. И попробуй ей скажи что “нет”. Что ты? Сразу буча поднимется: Сука, бл…ь! – закричит она в трубку. – За такси мне заплатить не можешь! А еще “мужик”! – ну, и все такое, в том же самом оскорбительном, обидном духе.    

Вот приедет она и командует: Чай! – или – Кофе! Или: Я хочу шампанского! – или – Белого вина! – или – Красного! И попробуй хоть слово скажи! Сразу драка, скандал, оскорбления.  

- Я – закричит Марина – на работе в садике весь день. Ну, а ты то хочешь словно тряпку половую меня вы…ть и забросить за свой порог?! На, вали де отсюда, паразит ты хренов! И к себе не пущу!.. – вот какое обращение со мною и в моем то дому то было.   Но и это еще б ничего. – продолжал Леха Сивкин. – Расскажу – не поверите, други, но со временем эта маленькая бестия научилась не только ругаться со мной, но и драться. Раз сидим за столом, выпиваем культурно. Мирно все. Никого не трогаю. Даже и не лезу к ней совсем. Вдруг я что – то сказал, ну сболтнул не по ней – раз - и оплеуха мне в лицо. Я балдею от такой то наглости – девка сама в рожу мне лезет! Не успел очухаться и снова - два и три – по мордасам мне съездила. И хохочет еще! И хохочет, сучка пьяная. Знает, стерва, что я бить ее не буду – вот она, собака, и куражится. Это она, наверное, от мамашки своей научилась. Так мамашка то ее папу – алкоголика смиряла что – ли? Мать смиряла, а дочурка насмотрелась на нее.

- Стерва… - так и не сдержался Фофа.    

- Раз не вытерпел я хамства, да схватил за короткие волосы. Говорю грозно ей: Ты ручонками в чужом то доме не сучи! Будешь еще руки распускать – оторву башку твою к дьяволу! Откручу ее к чертям зараз и выброшу! – И ведь оторвал бы, – вспоминал Алеха – если б пьяный был. После за убийство такой вредной шмакодявки усадили бы меня лет на десять. Или хуже того – сделали бы из меня маньякА - “Чикатилу” местного какого…

- Эт менты запросто могут. Им бы только невинных сажать. Эт легко. А бандитов они сами боятся… - поддержали его мужики.

- Я как в тот то раз из отдела Первого Советского идти собрался, мне Матвей Еремеев и сказал: Не хотите ли Вы сами то помочь нашим правоохранителям? Вот, к примеру, пострадали Вы от хулиганства. – говорит он мне. – Вот Вы думаете, коли я Виталия то этого и прищучить никак не могу, то вот и других то значит так же? Нет! – успокаивает меня он. – Других мы то ведь – сразу. Это просто Вам не повезло сегодня так. Ничего, ничего… Повезет в другой разик. – говорит мне мент. – Хулиганство, как отдельное явление нашей жизни больше чисто этого конкретного парнишки. Мне ли Вам напоминать, что любое зло должно быть наказано? Да Вы не волнуйтесь так. Вот, попейте водички… ах, да. – отстраняет старик от меня тот нечистый стакан с плавающей мертвой мухой, и при этом как бы извиняясь нажимает на кнопку.

Двое молодцов без формы… почему то большинство из тех правоохранителей не носили и формы в родном Первом Советском? Большинство их было в свитерах, в джинсах, в водолазках, в пиджаках. То есть черт знает в чем. – уточняет Леха Сивкин - … вталкивают в кабинет того самого небритого, что я видел в сортире.

Еремеев мне и говорит: Вот мы задержали гражданина за дело. Так Вы присмотритесь хорошенько, уважаемый Сивкин – может еще этот гражданин чем – нибудь Вам угрожал? Не спешите – говорит - с ответом. Вы не на пожаре ведь … пока. Приглядитесь повнимательнее. Может, Вы чего и вспомните? – намекает он мне. - Это тоже хулиган. Видели его Вы? Где? Когда? Хулиганство ведь – явление отвратительное, а борьба решительная с ним уж никак не может ограничиваться единичным наказанием некого случайно Вас задевшего за живое подонка. Кстати, очень органам нашим поможете. Вспомните, - поет мне старый бес – этот гражданин не говорил ли Вам ну какие – то слова ругательные в телефонную трубку? Может, он Вам смс – ки с матюками весьма обидными когда послал? Вспоминайте! Ну!.. – понукает меня Еремеев.     

- Нет, не видел, не слал, не писал и не знаю. – говорю я ему. – Засиделся я тут у Вас. Дайте пропуск мне на выход, гражданин начальник.

- Это пожалуйста. – говорит мне Матвей и пишет бланк. – Не хотите нам помочь? Значит и от возбуждения дела отказываетесь! Так? Не хотите - не надо. Сами справимся с преступностью. Не с такими ведь справлялись. Только вот и Вы тогда после не взыщите уж на нас… Все. Свободны … пока. – говорит Еремеев. - Проходите на выход. Пропуск сдайте дежурному.

* * *

- Помню, - завздыхал Алексей - вот приедет она ночью. Сядем. Чай там или кофе выкушаем. Или сразу спиртное на стол. Перед телевизором усядемся и канал “Культура” включим. Она более всего его любила. “Преступление и наказание” смотрели. “Братьев Карамазовых” и “Список Шиндлера”. И еще “Юрьев день” с Гордоном.   Или фильмы с дисков Ди – Ви – Ди там разные. Или шоу знатоков “Что? Где? Когда?” что на Первом канале. Но смотрели мы, друзья, на тот экран голубой если честно, то одним лишь глазом. Потому как чаще то всего было нам не до него.  

- Эк ты стихами запел! – удивился Васька.

- Эт не то, что мы! Тут любовь! – покачал головой Афоня.

- Да, любовь! – поддержал его Сивкин. – Если любишь, то другого – другую рядом то тебе и не надо совсем. Зато век на любимую ты так бы и глядел, как наркоман какой – то, или как ненормальный совсем, как - бы чокнутый. Я так Котику в те поры говорил: Я на тебя то – наркоман! – и действительно. Как увижу ее – так меня и колотит от страсти, ровно как, простите, кобеля на какую то сучку. Прямо “В мире животных” какое – то. И ведь сделать то с собою ничего не могу. Не хочу. Даже волосы, веришь ли, словно бы встают, ну как шерсть на шкуре у зверюги? Голова дурная, кровь играет во всех членах. И так тянет, и так тянет прямо к ней.  

- Сексуально, что ли? Хочется ее все время то … того? – пошло захихикал Левка.

- Не пошли и не меряй по себе всех, дурак! – показал ему Леха кулак. – Раз ты сам никого не любил, то и не понимаешь в том ни лешего? У тебя то, дурака, одна грязь на уме. А у нас то – такое…

- Да не слушай ты его. Он уже и не лечится… - дернулся Афоня. – Продолжай.

* * *

- Очень уж она мне нравилась. – признавался Леха Сивкин мужикам. – Вот такая маленькая. И хорошенькая – жуть. Ну, а то, что по перву у нее волос то на башке почти что не было, то она поправила потом. Отрастила и в цвет светлый такой вот покрасила. Вроде “платиновая блондинка” она, или как? Отпустила карэ. Вот ведь, кажется то так этот причесон и называется? А чего? Красиво! – восхищался он Маринкой не смущаясь грубых ухмылок.

- Вот пока волос то не было, я все спрашивал: Почему – говорю – без волос ты, Маринка? Почему ты, как солдат, как мальчишка острижена? Это ведь некрасиво совсем.

А она мне: Не охота расчесывать самой. Если – говорит – вот кто бы мне расчесывал – тогда “да”… 

- Выходи – говорю я ей – замуж за меня. Ведь все есть. Вот квартира. Денег правда не много и машины тоже нет. Но ее и не надо. На хрена во дворе под дождем и снегом вот такую кучу денег зря гноить? И, к тому же, это вложение то весьма ненадежное. Лет так на пятнадцать – максимум. Но и это – говорю я ей - при хорошем уходе за техникой, если там – гараж, сервис и прочее. Ежели под низ поставить картер – говорю я ей – то тогда то еще можно и так жить.   А без картера то, во дворе лет за пять машина сдохнет  запросто. Ежели еще не новую и брать. Подешевле которую… К тому ж в городе ее и не больно то надо. Ездить можно и на общественном транспорте…

- Э, лопух! – возмутился Васек. – Кто же с бабой о машинах говорит? Ну, она тебя, конечно же, “послала”?

- Да не так, чтоб “послала”. – продолжал Алексей. – Просто говорила все: Я, де, замужем уже была. Женщина я - вольная. С кем хочу – с тем свяжусь в свое время. А пока ты ко мне с ерундою не лезь. Я к тебе хожу в гости?

- Да – отвечаю Марине.

- И тебе со мною хорошо? Правда?

- Да… Но ведь может быть и лучше, если вместе и навек… - продолжаю “упорствовать я в заблуждениях” дальше.

- Хочешь быть со мною? – бесится уже Маринка - Не  дави на меня! А то не буду я к тебе и приходить! И звонить не буду! И… “Достоевский” мне тоже выискался! - сердится девчонка в гневе раздувая свои маленькие ноздри.

- До тебя – говорю я Марине – мне и так не дозвониться никогда. И…

- И не надо совсем! – обрывает она. – Если надо – я сама объявлюсь. Позвоню, напишу и приду к тебе в гости.

- Это “да”. – говорю я Марине. – Только это мне все вот обидно то как – то. Кто же я тебе, в конец? Муж гражданский? Нет. С ним живут постоянно. Только так … любовник, или хуже говоря по – русски просто – е…ь? Никаких обязательств ты передо мною не имеешь. Не несешь - ни на грош. Захотела – пришла. Захотела – ушла. То мне утром позвонишь, то, блин, вечером, ночью. Никаких таких гарантий в моей жизни нет. Чуть чего – ты дерешься и сердишься…

- Я на идиотов не сержусь. – говорит мне Марина. – На обиженных то Богом – обижаться? Грех великий. Кстати, я в отличие от тебя то – человек с моралью. – упрекает она. – Вместе спать ни в Рождество, ни на Пасху то я с тобою и не думала. Это тоже – грех великий – в день священный е…я!   А вот на тебя я … просто таки злюсь! На хрена мне звонить, когда я – на работе? Может, я работаю в группе с детьми? Я работаю, а какой – то ослик, вроде вот тебя мне все звонит и звонит, и звонит… Кстати, - говорит она мне – тут у нас в саду…

После этого обычно шла история о детях из которой было видно, что детей она все таки любит… Слушал я истории те и все думал: Вот какая мамаша после из нее то хорошая выйдет. Только надо подождать немножечко. – вот так я считал в ту пору. – Молодая еще. Перебесится. Она ж правда не готова пока быть женой и хозяйкой. Ну, не может человек пока что – да и все. Что ж ее, прикажете казнить за это?    

* * *

- А еще – говорил им Алеха – она женственная очень. И такая…

- Сексуальная. – сказал Афоня.

- Не. Не это. Не это. – чуть замялся бригадир Владимирович. – Она, блин, оча – рова – тель - ная. Вот она какая. – произнес он с трудом по слогам. – На нее вот так смотришь ты и в за правду балдеешь. Одним словом – тащишься в конец. Ну, а как тут сказать? Подскажите… И такая умная. Книг читала – прямо таки море разливанное. И еще на психологии училась, и на филологии. Даром что и не закончила потом – уточню для всяких любопытных… Вот усядемся мы на диванчик. Телевизор, конечно же, включим. Но его то так – для фона больше, как я и сказал уже ранее. Вот достанем конфет и шампанского. Иногда и она че с собою то вкусного на стол принесет. Разольем. Поцелуемся жарко. А потом все беседуем ладно. То там о литературе даже. О Булгакове, о Пастернаке там разном. Об истории, политике… О Саддаме Хуссейне, к примеру, об Адольфе Гитлере… да вообще о чем хочешь. Очень развитая девочка на голову то она. Даром, что и трахалась непонятно с кем и много…      

- Ну, одно другому – не мешает. – бросил Левка. – Ум – его е…й не вытрясешь, раз он есть. Я считаю так.

- Иногда мы так беседуя аж бутылки по четыре “шампусика” на двоих “уговаривали”. А потом еще шли отдыхать…

- На кроватку… - хототнул Васек.

- А куда ж прикажешь? Иногда и на полу, конечно – это да. Но там холодно, и все же как - то жестко… На кровать! В гроб мне что ли с ней ложиться прикажешь, дурья ты башка? – зыркнул Сивкин в сторону недобро. – А какая она умная! Сколько разных стихов наизусть Маринка знала… Говорит мне раз: Мне – говорит она – в школе один раз в классе так в девятом враз задание дали прочитать самое любимое мое стихотворение. Я и говорю – хорошо! Выхожу и читаю вот это… Как же там? Не все ж помню уже… – хохотнула она - 

… стелется алый цвет зари.

Во бору со звонами плачут глухари.

Плачет где – то иволга схоронясь в дупло,

Только мне не плачется – на душе светло…

- Ну и дальше. – скалилась Маринка белозубо -

- Ты сама под ласками сбросишь шелк фаты.

Унесу я пьяную до утра в кусты.

И пускай со звонами плачут глухари -

Есть …

еще чего то там – чуть замялась девочка Маринка -

- … в алостях зари.

- Я прочла – говорит Марина – А все так и ахнули. – Ну, созрела девушка! – говорили родителям учителя. А в те поры то я ведь ничем еще и плотским то в одиночестве не занималась…

- Но уж интерес то, если честно, был? Самый жгучий? – говорю я Марине, обнимая покрепче и лаская ей теплую грудь.

- Ну, немножечко. Немножечко то было… - признается смущенно она и давай целоваться, кусаться…

Или вот начнет потом чего смешное про свой садик мне рассказывать. – перевел разговор Алексей с скользкой темы. - И вот так то смешно с ней - всегда. Так смешно и так весело это. Прямо, как комедия какая то.

- Раз рассказывала мне историю о их местном стороже – пенсионере в садике. – Прихожу – говорит – ну, а он – старый пьяница с похмелюги не способен угодить даже ключиком в замочную то скважину.   Рассердилась я на него и говорю: Вы своей жене то с перепоя … хоть куда попадаете? Или она Вам сама вставляет? Помогает рученькой своей? Направляет на путь?

Он обиделся, придурок, на меня. Но ведь я – права! Я – права! – заливается, хохочет Мариночка.    

- А она ему то пьяному, верно блин, и не дает еще… Вот бывают же стервы… - философски заметил Васек.

* * *

- Ну, а как еще в интимном плане то? Расскажи нам еще! – попросили мужички Алеху. – Хорошо все у Вас то ведь было и происходило? Так ведь, Лешка?

- Да… по разному. – покривился Сивкин. – Это правда. Трахаться Маринушка любила, ну, как черт. Про такую активную барышню говорят обычно так: Не один то х…й мимо своей пипки не пропустит!

Стыдно рассказать, но особенно она любила потрахаться в попу.

- Это меня муж мой, Коленька, вот так научил. – говорила обычно она со смешком, поворачиваясь “к лесу - задом”. И еще добавляла потом – Кстати, моя попочка то – самая красивая в Устьрятине…

- Развратил пролетарий девчонку… - заскрипел позади старичок осуждающе.

- Ну, и как оно будет? – вмиг поинтересовались Васька, Фофа и Цыган у Алешки. – Есть ли тут какая разница?

- Нет. Я не вижу разницы, хотя… - процедил Андрюша через зубы – это если пипка у девчонки не разношена. Там то все же Уже будет. Нам приятнее, ну а девкам с непривычки в попу – больно. Все же срака -  не п…а. Для е…и природой мало приспособлена. Хотя есть, конечно, смазки разные специальные. Продают их в секс – шопе. Или просто надо хоть бы и самому перед “этим то делом” х…й свой мазать  “Детским кремом” хотя бы.

- Ну, ты спец… Совсем девушка тебя испортила… К тебе задом теперь поворачивать боязно. Раздерешь  чего доброго? В нас заедешь заместо ее?.. – захихикали негромко мужики.

- Чего скалитесь? Чего? Вам же завидно… - огрызнулся Алеха. – Не дают Вам бабы так – вот Вы с зависти то рты и раззявили. Свою бабу на хозяйстве иметь надо, не чужое жопое…. о обсуждать и осуждать… Кстати, ведь Маринушка и в пипочку любила сзади.

- Ну, эт уж по – африкански! – вспомнил Васька предыдущую тему.

- Не мели чего не попадя. – погрозил кулаком ему Сивкин. – Просто так ей удобнее было.

- Что ж? Желание дамы – закон! – захихикал Левка.

- И еще. Я не говорил, но она ведь от меня была беременна.

- Что ты? Мы не знали. Что же не поженились то тогда? Расскажи нам, Алексей. Порасскажи. – заскулили они - Любопытно…

- Ну да ладно. Расскажу. – снизошел к убогим Алексей Владимирович. – Только женам  не трепать уговоримся?

- Хорошо! Мы – могила! – согласились они.

- Ну тогда скажу и про это. Послушайте… - начал Алексей. – И, так…

* * *

- Как я и сказал уже, очень Бегемот любил е…ся. – начал он очередной “бегемотный” рассказ. – Раз начнем – через полтора часа не кончим.

- Ну, ты и силен! Или врешь все нам, однако? – не поверили враз мужичонки. – Ведь иной пяти минут не выдержит…

- Это слабые духом и телом. – осаждали их яро. – Настоящий то мужик – о – го – го… Богатырь святорусский…

- Это ладно. Это все не важно нам сейчас… - продолжал смущаясь восторгов Алеха. – А довольно важно то, что мой Бегемот не любил предохраняться от беременности. Про спираль Мариночка и слышать не хотела, говоря: Она там зарастет… - и – За такое предложение вовсе надо морду бить без жалости. А обычный презик то ли жал ей там, то ли тер ей лоно, то ли холодил ее, потому как она говорила мне часто: Без него, де, лучше, потому что хочется мужчину ощутить мне там – внутри, а не просто резинку какую то мерзкую… - Или, может, ей кольцо мешало на гандоне? – выдвигал Лешка версии. - Больно ей натирало оно? Шаркало, или …?.. Так или иначе, но моя то дама не любила в сексе так предохраняться, к месту и не к месту вспоминая старое: Вот мой Коленька меня жалел и кончал обычно только на животик…   

- Ну, и в рот, конечно же еще… – завсегда напоминал я ей то, словно с легко – игривой обидой.

- Да, и в рот. – соглашалась Маринка охотно. – Потому как сосала тогда я лишь у Коленьки. Он меня накормил, напоил и всему научил… - говорила она и при этом лукаво хихикала.

* * *

- Долго или коротко продолжался наш опасный секс, но всему на Земле нашей грешной наступает конец. Звонит раз Маринка. Говорит: У меня задержка месячных. Это значит я беременна. Я уж делала тест, и поскольку все еще не поздно нам исправить, то давай мне деньги на аборт и срочно. В государственную я больницу не пойду. Там одни то уроды работать остались. А вот в частной это будет… - посчитал Маринка в уме – где то тысячи вроде четыре, потому что операцию такую буду я производить непременно в частной клинике.

Вот я пробую ее разубедить. Говорю: Де, не надо аборт. Выходи за меня лучше замуж. – Ну, и все такое. А она мне орать: Замуж я не собираюсь! – говорит. – Есть дела и поважнее. Вот учусь я. И работаю… А беременными замуж одни дуры ходят…

- Ах ты, сукин сын! – говорит мне Маринка. – Вот делов наделал и еще четыре тысячи на аборт жалеешь! Раньше – говорит Маринка мне – надо было думать – когда ты меня е…л и когда в меня кончал! Муж мой – Коленька – тот меня жалел, потому никогда меж нами вот такого свинства век и не было! Ну, а ты то -  сволочь ты! – говорит она мне. – Падла! Б…дь ты такая! Вот скажу про тебя своим друзьям, что ты, якобы, меня снасильничал – они яйца они тебе отрежут! Или хоть папаше своему – алкоголику! Он тебе и вовсе за меня твою мерзкую головку разобьет!

Ну, а надо Вам сказать, – продолжал рассказик Лешка – что Маринка к тому времени восстановилась по учебе в Педе и в начавшуюся зимнюю сессию ездила сдавать чего – то там аж в сам Сокол. Может, она вовсе бегала ну, как лось, по всей области? Я откуда знаю? Я вообще ее не контролировал. Да она бы хрен  позволила… Так что “залететь” Марина могла бы, наверное, не только от меня. Но расхлебывать историю пришлось то мне.    

- Эко… Эко… - посочувствовали парни.

- Вот кричит она, надрывается. – говорит Алешка. – Говорит то с угрозами: Ты меня еще не знаешь! Если денег не дашь – мы найдем и уроем, урода – тебя! – То на жалость берет: У меня ведь резус крови – фактор вообще отрицательный. Мне аборт производить опасно. У меня потом из – за тебя, такой дряни, и детей то вовсе может в дальнейшем не быть!.. – ну, и все такое прочее.

В общем, дал я денег на аборт. Помню, как пришла она за ними к остановке то троллейбусной на Кирова в своей женской, почти детской курточке така маленькая, бледная и жалкая. Я ей деньги в конвертике подал. На колени упал перед нею на снег. Чуть не плачу: Прости! – говорю я Маришке. - Я ведь не нарочно! – и – Давай все не рвать! Ну, все наше – хорошее! – так я ей говорю. – Я тебя так люблю! – и все прочее. А она улыбнулась краешком рта так болезненно, грустно. Говорит: Худо мне, Андрюша. Умираю… Так что обо всем и говорить то еще рано. Вот зарежут меня и – привет. Так что ты молись за меня Господу то Богу, в церковь под мостом сходи и держи скрещенные пальцы в эту пятницу. Это день операции… - и все такое… - Позвони через неделю. Если буду жива – то потом поговорим. - С тем вот и ушла моя Маринка с остановки.

Позвонил через неделю – снова просьба. – Привези – говорит мне она – еще тысячи две на лечение. Операция тяжелая была. Одним словом, - говорит мне Марина – все кровит у меня вот там, не заживает. Привези еще денег. Ожидаю я тебя там же, немедленно.  

- Залетела она тебе в копеечку… - посочувствовал Васька.

- Я привез еще две. – продолжал Алексей. - А потом она поправилась. Было то примерно через месяц. Стали снова встречаться, но с тех пор зареклись рисковать.

- Значит, все прошло то слава Богу? Эт неплохо… - обрадели встретив хэппи – энд рабочие.

- Да, до некой поры все пока то шло неплохо. – согласился Сивкин. - Пока в раз не объявился этот Рома – сукин кот…

- Что за Рома то такой? Что за “фрукт”? Расскажи! – загалдели рабочие. – Да ты не стесняйся, бригадир! Мы ведь все свои. Чего нам скрывать то? Все – свои ребята. Так что все, как на духу прямо так и  выкладывай!

* * *

- Дальше дело было так. – продолжал гутарить Леха. – В этот год по великому блату ее взяли, если верить словам ее лукавым, в дом богатый, вроде как смотреть там за двумя детьми. Дом в Устьрятине это довольно всем известный. Но фамилию хозяина то я Вам не скажу. Не для чего Вам его фамилию трепать. Скажу только, что хозяин производит мебель. Фирма у него, цеха по области, есть и магазины разные. Некоторые треплют, что известный магазин “У Жириновского”, что стоит на проспекте Победы – это тоже его. Кстати, это не правда… Но хозяин он - богатый. Целый особняк отгрохал, блин… Вот мамаша то Маринкина в том особняке и убиралась. А Маринка за детьми следила, ежели она не врет. Ну, гуляла с ними и играла, на кружки там водила, на секции. Ну, уроки с ними делала еще. Двое их у хозяина. Девочка и мальчик. Значит, няня им тоже нужна.    

Вот сижу один раз дома вечером. И приходит от нее мне смс: Я лежу – пишет мне Маринка – в теплой ванне голая. Правая ручонка между ног ласкает клитор. Очень хочется к тебе мне, дорогой. Твоего… и … туда - побыстрее! Напиши мне скорее, как ты будешь меня баловать и … куда?!

Ну, пишу я ответы. Раз, другой, третий раз. А у ней все фантазии то разные не кончаются никак. Вот устал я нажимать на кнопки и строчу ей в ответ: Приезжай – говорю – поскорее, и тогда все враз сделаем, что ты хочешь! – А она мне на это и пишет: Ты бесчувственный олух! Болван! Вот пойду – пишет девочка – сейчас к Роме. Он как раз сейчас в душе… Раз ты так меня не ценишь, то хоть он меня легко поймет!

Надо Вам мне сказать, - продолжал бригадир - что Маринка к той поре почти прочно совсем угнездилась в этом самом доме. И не как бы только в качестве прислуги или няньки при детях, но и вроде бы кого то там  большего. Но кого? Я того тогда еще не понял… Кстати, ведь не раз, не два она мне в ту пору хвасталась, говоря: Вот живу я там ну, как царица. Свою комнату даже имею. Ем и сплю я почти сколько сама то вздумаю. Даже и постель не застилаю утром! А зачем, если в доме имеется горничная?.. - Ну, про Рому этого мне она тоже пару раз рассказывала. Говорила: Парень молодой, двадцать лет то ему. Он – племянник хозяина. Учится в Москве заочно на экономическом или что – то вроде этого – того…   

* * *

- Рома?!.. – думаю я. – Ну, и хрен с ним то – с Ромой! Пусть – решил я тогда – убирается к тому богатому, раз она так решила сама. Написал ей смс: Дескать, не задерживаю далее. Если надо к Роме – то иди и е…ся с ним прилежно во все дыры! Только – написал я ей тогда – он – богатая сволочь! Кто ты для него? Девчонка из панельного дома. Он тебя отымеет и выкинет вон! Ну, а я тебя любил и люблю… - и все такое прочее.  

А она мне в ответ: Я лежу, ножки в стороны, а мой Рома старается. Раз и два. И зубами не скрипит он, мой то мальчик. Сразу видно, что в Москве глистов нету! А ты – хренов неудачник! – пишет мне Маринушка. - Подрочи то лучше свой короткий х…й! Кстати, он то мне так до конца … и не понравился ни разу! Вот не то, что у Ромы! Толстая такая палица с головкой. Я ее лизала и сосала, и мой новый парень Рома бурно кончил мне раз в рот… Вот он кончил! Я лижу его сперму. Ох, какая она вкусная!.. А сейчас мы хотим пробовать сношаться прямо в попочку. Вот он мажет мне коричневую дырку вазелином… 

Я, конечно, разозлился на нее в натуре и послал к е…ни матери! Скатертью дорога! – говорю. Так вот мы и расстались… временно. – продолжал Алешка. – Кстати, даже после нашего разрыва она слала мне самые различные то смс, адресатом, якобы, которых должна быть ее сестрица Ольга. В них Маринка то рассказывала как бы ей, как они вдвоем – она и Рома - ездили на автомобиле в Москву и на поезде в Крым  отдыхать в Феодосию на целый месяц. А еще они то, якобы, прокатились вдвоем в Хукобей… 

- Это что еще за место? – заинтересовались Афоня и Васька.  

- Это “Родина Кащея Бессмертного и Горыныча - Змея”. Увлекательный аттракцион, некогда придуманный ныне свергнутым с властного Олимпа Пизгалевым - губернатором.

- Пизгалева то скинули нынче. На его месте сейчас сидит Кувшинников. – бросил Левка – Цыган.    

- Вот, вот, вот… - подтвердил Афоня. – Я то слышал, что Кувшинников тот самый открыл сайт для специального сбора просьб устьрятинцев к новоприбывшей “народной власти”. А название того сайта, якобы, - “Кувшинка. ру”.   Всем известно, что “Кувшинкою” то в нашей области называют в народе психушку, что в поселке Кувшиново.

- Эт понятно, – хохотнул ребята. – что лишь психи могут нынче верить этой власти ровно вот так, чтобы полагать серьезно, что их просьбы будут выслушаны, и все меры будут приняты.  

* * *

- Пишет мне она, что уж невеста. Что и свадьба их скоро и тому все подобное. Ну, а я ей: Хорошо. Но зачем мне все про это знать?    

- Ах, ошиблась я, право. – отвечает мне девочка. – Вот сестре я писала то, Оле, а тебе вдруг пришло. Странный сбой телефона…

- Чудеса! – говорю я Марине. – Ну, а как же там Рома живет? Как его елдак богатый и двадцатилетний? Все еще стоит? Не падает? Не гнется? Будет вдруг, как с Коленькой – приходи! Помогу, чем смогу!

А она мне: Фу, ну какой же ты грубый… У нас с Ромою - все хорошо. Вот, в Москве платье мне купили - специально для свадьбы. Дорого, конечно. – пишет мне. – Но такое – раз в жизни бывает.

- У меня – отвечаю я ей – и тем более все хорошо. Тоже не скучаю я. Девка уже есть…

У меня и в заправду тогда была девка. – усмехнулся кривовато Сивкин. – Ух, красивая была, но ду – ура… - потянул он с ухмылкой словцо.

- Но ты прекрасна, без извилин…- как сказал один поэт. Сам по радио слышал. – съязвил тут же Васька.

- Правда я с ней расстался под осень в тот год. – продолжал бригадир. – А потом я иду как то раз в сентябре, или может, в октября начале с Залинейной. – продолжал он рассказ. – Хорошо так в природе то все. Солнечно. Желтые листочки на деревьях… Я в ту пору работу искал, вот ходил на “Автотранс” по объявлению из “Устьрятин - Городка”. Думал сунуться заправщиком баллонов. Без работы в ту я пору сидел. Слава Богу, что временно, недолго…

Вот пришел я туда, честь по чести. Сперва в проходной мне пропуск выписали. Подсказали, как пройти в заводоуправление. Говорят: Вон там – корпус. Входите и прямо через цех пройдешь. Там на третий этаж будет лестница. Нет, пройти только так, потому что вход парадный закрыт на ремонт. Козырек над входом обвалился. Хорошо, что жертв нет…

Вхожу в цех через въездные ворота. Ну, шум, гром, искры сварки, звон металла и скрежет. Починяют автобусы, ясно?.. Поднимаюсь по лестнице. Нахожу “Отдел Кадров”. Там мне: Вы по объявлению? Хорошо… Нам заправщики очень нужны…

- Ну, а как с оплатой – то? – говорю я им. – Вот в газете написано…

А они: Ничего, де, не знаем. Это все не к нам. – отвечают мне в “Отделе Кадров”. Этим “Бухгалтерия” по жизни занимается. Но она сейчас то закрыта. Вот до мастера сами дойдете, до Семена то есть Агафоновича – у него и спросите. Вон она то там располагается – за козловый кран зайдете… - тычут пальцем в окно. – Там площадка нужной Вам заправки.

Выхожу, – продолжает Алеха. – Прохожу мимо крана. Вижу – домик маленький при разворотной. К домику тому подъезжают машины. Ну, из тех, что работают на сжиженном газу. Возле домика и тех машин мужики какие – то небритые шатаются. Неопрятные и с виду не совсем даже трезвые.

Подхожу к ним поближе. Вижу - точно. Так и есть. Рожи красные, сами небритые. Ну, по виду прямо – чистые бомжи. Спрашиваю их: Как найти Семена Агафоновича, парни?

- Ага – фоны – ча? -  мотают башками и соображают туговато, туповато те парни – Так… он скоро того… это… сам сейчас и придет…  - И то верно. Через десять минут, не поболее появляется лысый дедок. Удивительно, но Агафонович – мастер этот самый был опрятный мужчина и трезвый.

Я к нему: Вам заправщики баллонов нужны? – говорю я деду. Ну, а он мне: Да, конечно. Вот оформишься в “Отделе” – приступай. Обучение – говорит он мне – производится на месте прямо тут. Мастерство это не хитрое. Академиком не надо быть. Ни к чему образование такое. И профессором каким – то – тоже… - и смеется мастер – То – делов… Сунул, вынул и бежать. Потому что все же – газ. Хоть и сжиженный. В общем, все знакомо быть должно. Все ж совсем, как с бабами…

- А оплата тут… с оплатой то как? Вот, в “Устьрятин - Городке” в объявлении написано – аж пятнадцать то тысяч. – спрашиваю деда я опять. – Это правда?

- Да ты что, - говорит мне мастер – заболел или с Луны свалился, парень? Да на этих вот баллонах только разные ханурики - бухарики то за четыре – пять тысяч работают. Неужели и сам ты не видишь? Ты взгляни на их рожи пропитые… - и в рабочих своих пальцем тычет, что под ветром осенним шатаются.

- Как же так? – говорю. – Ведь в газете ж другое написано. А дедок мне опять: Если правду напишешь: кто ж работать пойдет? Ну, а так то хоть эти… Кстати – говорит дедок – тут не пить не возможно никак. Вон они там в цеху, или паче – в конторе – в помещении работают. Им тепло. А заправщик трудится на улице. Холодно бывает, блин. Как же тут не согреться людЯм? Все же – говорит мне мастер – милосердие к людЯм иметь бы надо. Человек то человеку – друг, товарищ и … б…ь…

Вот такая история эта – хохотнул Лешка Сивкин. -  Ясно дело, что за те четыре тысячи я работать не согласен там был. Я еще не дурак и не бомж… Вот иду я мимо гаражей. Вдруг на сотовый мне – смс – ка. Посмотрел – от Бегемота. Открыл. А там писано: Я лежу в больнице. Умираю… - Ну, и все такое прочее.

Я ей шлю ответ: Что случилось то, мол, Котик? А она мне пишет: Я была беременна от Ромы. Оступилась. Получился выкидыш. А Роман – подонок этакий и сволочь. Ты был прав! Он меня не пожалел, говоря мне со смехом: Вот не велика, де, и печаль! Скоро мы другого ребятенка враз заделаем!.. Ну я хамства то такого не снесла, – пишет мне Бегемотик – и раздумала с ним связываться узами. – Ну а далее опять: Ты такой хороший… - и все прочее.    

* * *

- Я ее пожалел, - продолжал рассказ Сивкин – и пишу ей в ответ: Когда выйдешь из больницы – напиши, де. Будет время – заглядывай в гости. – А она мне: Хорошо. Мы увидимся, если выживу я, потому что мне плохо… - Я ей: Выздоравливай! – А она мне снова: Хорошо, если Бог мне даст …   

Вот увиделись снова. И по – новой начались свидания наши и с “шампусиком”, с разговорами и с сексом. Снова замуж звать ее я принялся. Думал: может она стала все – таки немного поумнее? Ведь не может не меняться совсем человек?.. Человек то – существо разумное… Но она опять упрямилась. А потом и драки начались опять. Мордобойства с оплеухами и прочее.    

Помню, один раз Бегемот оставалась у меня до утра. А на следующий день ее часиков этак в двенадцать должны были забрать - по ее же словам – у торгового центра “Кристалл” ее старые знакомые на “тачке”.

Вот поспали мы. Встали. Позавтракали. Говорю я ей: Я сейчас все равно то иду в Центр. Я тебя провожу до “Кристалла”? – А она мне: Хорошо. Только не до самого крыльца. Доведи по конца Ворошилова, но к крыльцу не ходи. Не хочу, чтоб тебя кто – то видел…

Вот выходим мы на Ворошилова, - продолжает рассказ Алексей – а Марина - Бегемот ни за руку, ни под руку и браться не дает. Говорит: Не люблю я это. – И идет чуть меня подальше, впереди с гордым видом.

Я ей: Что такое? – говорю – Что ж еще приключилось?

А она мне: Не хочу идти рядом. Вдруг нас кто – нибудь рядом увидит. После будут меня спрашивать: Что за парень? Кто ты?

И как это Бегемот - Марина мне сказала, так такая меня взяла, товарищи, жгучая такая вот обида … Накопилось на нее уже в душе! Кажется, так бы и убил ее в раз!

- Это ж надо! – думаю. – Спать со мной – “пожалуйста”! А по улице рядом пройти – то “вдруг нас кто – то увидит”? Этакое свинство! Да неужто я какой урод или бомж, чтоб меня перед людьми стесняться? Или, может, мать моя права? Может Бегемот на вокзале – бану и у нас на районе всем известная шлюха?

* * *

- Вот довел я ее до конца Ворошилова и к “Кристаллу” не пошел конечно же. Постоял немножко. Покурил. Но обида от курения на сердце не прошла. Даже еще горше как – то стало. Думаю: Ты – тварь неблагодарная! Я тебе ведь накануне как раз новый сотовый “Самсунг” с модной камерою подарил… А ты как ко мне относишься? Да по - хамски… Нет. – решил я тогда. – Надо расставаться.     

Написал ей смс. – Так и так – пишу я Бегемоту. – Нету более уж сил терпеть разврат и оскорбления личности. Расстаемся мы… - и все такое. – Я тебе не раб, не холуй и не е…рь бесправный. – написал я ей. – Поищи себе другого дурака. Хочешь Коленьку, Виталика иль Рому… – это мне по – барабану! Все равно!

Написал и отправил. День промыкался в тоске. А была это суббота. – уточнил Владимирович. – Вечером к себе я не пошел, а пошел к родителям. Телевизор смотрел до полуночи и лег спать.  

Просыпаюсь в воскресенье утром. Слышу – в коридоре моя мать с кем то “лается”. Выхожу на шум – на площадке перед дверью стоят мать моя и Бегемот. Бегемот орет на нее, надрывается.

- Ну, а как она адрес узнала? – вопросил Афоня.

- Я ей сам как то с дуру сказал. Вот она и запомнила. – разъяснил Алексей. - Ваш сынок ненормальный совсем! – кричит Кот – Бегемот во все горло. – Он меня так обидел! Так обидел – по - дикому!.. Я хочу – говорит – его видеть! Посмотреть в его наглые, бесстыжие глаза и хочу, чтобы он предо мной извинился!  

Ну, тут я не сдержался. Выскочил и закричал: Не смей, сука, на мою мать орать! Обезьяна ты лысая! – И по морде ей оплеухи две врезал. По щекам. И так звонко вышло! Так здорово! – засмеялся Лешка. – Даже самому понравилось! Так бы, кажется, еще бы и добавил паскуде на дорогу горяченьких!

- Да, мы понимаем… Драка – дело заводное! Она ведь адреналин выводит из оргАнизма! Это полезно! – подтвердили с видом знатоков Васька, Фофа и Цыган.

- И такая меня ярость забрала, и такой азарт… - вспоминал Алешка Сивкин – Прямо, как бы на футболе  что – ли?

Испугалась Маринка. Стала в двери соседям звонить и орать во все горло: - Убивают! – да - Насилуют!

А я ей: Б…дь! Е…о прикрой, шалава, а то с лестницы враз и спущу! Змея ты подколодная! Лучше ты меня не зли! Я все кости вмиг тебе, гадина, переломаю и при этом отвечать не буду ни фига! У меня знакомый доктор в психдиспансере. Он мне справку враз напишет: “в состоянии аффекта…”.

Вот она убежала…

- И все? – закивали бошками рабочие чуть разочарованно.

- Да какое там “все”? – продолжал Алексей. – Ничего не “все”. Дальше слушать будете?

- А то? Будем! Будем, Лешка! – согласились работяги с предложением продолжать интересный “концерт”.

* * *

- Ну вот, звонит мне она дня так через два, не более. Говорит: Зайти можно? Я была не права. Извини. Просто я тогда так обиделась. Уж, не знаю, что же на меня тогда нашло?..  

- Ну, и ты…? – спросил Васька. – Что ты?

- Я пустил ее. – признался Сивкин. – Снова выпили мы. Снова мы, как ранее и прежде целовались и в постель пошли… Ну, а как же ее, мужики, не простить? Она ж мелкая такая… Жалко. Я ее то как бы и за взрослую не принимал. Ну ребенок – есть ребенок. А с ребенка что ж возьмешь? Маленькая ведь еще… Или даже считал за сестру как – будто. Раз сказал ей – смеется. – Разве с сестрами спят?   Это есть ведь инцест, – говорит она мне – извращение и кровосмешение. - И грозит так шутя своим маленьким пальчиком.

- В чемодане удобно носить таких маленьких… - засмеялся Фофа. – Как ту куклу надувную из секс – шопа…

- М, да. Прямо как в том анекдоте: Плачу и е…у! И е…у ее, и плачу. Кстати, плачу я – и чаще, и дольше… - вспомнил Левка – Цыган.

- Это все бы еще ничего. – говорил Алексей. – Только после и другое началось. Пристрастилась Маринушка к пьянству. Вроде выпьет немного, а уже не своя. Почему так? Не знаю.

- Женский то алкоголизм – самый – говорят работяги – прилипчивый. Мужик “квасит” – х…я! Баба хлещет – это ужасть! Естеству и природе противно...

- Да тебе – говорю я Маринке – раз ты есть в натуре дочь пьянчуги – пить нельзя. Ведь ты – матерь будущая! Помнишь? Выпьешь ты немного вроде бы, а так “башню” сразу то сносит… Или ты по папкиным стопам “благородным” пойти собралась - вознамерилась? Так отправишься, муха – то - бляха … Не видала ты баб – “синеглазок”? Сходи – посмотри на Мира возле “Рюмочной”…

Это так ее я учил. Но с успехом весьма переменным и почти никаким. – говорил друзьям Алешка.

- Вот один раз я поставил на стол вино красное. Ну, мы выпили. Стали “ящик” глядеть. А там шла “Моя нянька прелестная” с … этой самою грудастой, пошлой девкой в главной роли. С шутками дурацкими, пошляцкими. И с закадровым смехом патентованным, американским. Они в шоу его для тупых специально вставляют, чтобы дауны – дебилы всякие узнали, когда точно надо ржать, а когда – заткнуться.

Вот сболтнул я про фильм что – то типа: Неужели ничего получше нет? Может, что другое поискать в программе? Поумнее…

- А она: чего? – говорят мужички.

- А она как вскочит на ножки. Повернулась ко мне. Глаза бешенные и трясется так даже. А в руке – бокал с красным. Раз – и на меня плеснула. На лицо. На рубаху. На брюки. На кресло. На обои, на портьеры, на диван… Закричала что – то про меня обидное, типа: Сволочь ты! К тебе гости пришли, так ты не даешь им без глупостей и кино посмотреть! Вот – сиди один! – и еще – Подохни! – И в прихожую. Натянула на себя сапоги, одежонку накинула, нахлобучила шапку – и за дверь. Убежала она, ну а я тут остался – оттирай де да отстирывай это вино… 

Только замочил я в порошке одежду, шторы, смыл со стен следы кроваво - красных капель (а с обоев  бумажных хрен все смоешь!), и с дивана – c обшивки вино – тут она. Снова мне на сотик звонит. – Я зайду? – говорит.    

- Не сегодня. – отвечаю я ей. – Ты сегодня дел уже наделала. Так что, может, потом?..

- Ах ты, сука!.. – орет снова Бегемот - Маринка. Я трубу положил. Не хотел ей хамить…

- Воспитала тебя… – говорят мужики. - А потом то: чего?

- Помирились опять. – отвечал Леша Сивкин.

- Экий ты отходчивый мужик! – подивились парни. – Кстати, ты ведь сам виноват то и был? Оскорбил ее “корпоративный сериал” – про няню. Значит, сам виноват! На скандал нарывался?!..

* * *

- Ошибется тот, кто думает, что такой вот погром – говорил Алексей – от ее приключившийся был в моем дому первым и единственным. Отнюдь. Был еще второй погромчик. А вернее – потоп…

- Не “великий”, надеюсь “потоп”? – покачал головою Афоня.

- Как сказать?.. Как сказать?.. – философски заметил Алеша. – В общем, слушайте все…

В вечер тот, а вернее то – в ночь Бегемот пришла ко – мне “на веселе”.

На вопрос: Ты откуда ж такая? – Отвечала мне хоть и бодро, и легко, но уже слегка невразумительно: Я иду из гостей. Я тут былА – недалеко… - ну и все такое неопределенное.

Сели. Выпили “шампусика” чуть – чуть. Бегемот и говорит мне в раз: Я хочу ж чего … покрепче!

- Эко? – говорю Марине я. – А тебе уж не много на сегодня то будет? Да еще и “покрепче”?.. Может, – говорю я ей – и “шампусика” то лишка?..

А она мне: Водки! Водки – говорит – я сегодня хочу! Душа водочки просит! У меня болеет бабушка – говорит она мне - и лежит как раз в больнице. Очень за нее волнуюсь. Вон, все нервы у меня напряжены. Потому мне надо чуть расслабиться. Да и выпить за выздоровление то бабушки – не грех! Вот по этому то поводу и горилки нам принять бы можно!

- Я не буду. – отвечаю Марине. – Могу выпить пива – за компанию. А тебе уж, так и быть я бутылку “беленькой” поставлю. Только ради бабушки твоей. Выпей за здоровье старушки.

Достаю ей бутылку из бара – литр “Мороза” кингиссепского.

– Это с теми с самыми стишатами на этикетке. - После первой и второй – перерывчик небольшой… - стали вспоминать те алкогольно - поэтические перлы работяги.  

- Ну, да. C ними то самыми. – заявил взгрустнув, набычась Сивкин. – Вот сидит она за столиком. Пьет  немного, как бы больше для вида. Было видно в тот раз, что в нее на сегодня больше алкоголя уже не влезает. Вот целуемся мы и она говорит после жарких объятий: Ты иди, де, в постельку. А я – позже приду. Только приму душ для начала, а то как – то мне после всего… не того уже… немножечко.  

Вот лежу я один. Жду Маринку из ванны. Минут десять жду. Минут двадцать … Подхожу к двери ванной. Слышу – льется вода. Говорю: Как ты там? Не заснула? – А она мне сонно: Я сейчас приду…

Возвратился я в спальню и еще подождал минут десять. Думаю: чего то долго? Надо бы опять ее проведать ?.. Выхожу в коридор, а из под двери ванной комнаты растекается лужа… А вода все льется, льется, льется…

- Эй! – ору я Марине и бью яростно кулачищами в белую дверь. – Ты жива там хоть, или нет?

А она мне сонно: Что то плохо мне так… - говорит – Сейчас вылезу… Подожди еще минутку…

Я бегу в туалет. На трубе перекрыл и тот час давай воду тряпкой с пола. Вытираю, борюсь со стихиею водной и попутно ору ей опять: Выходи! А она мне снова: Ой, мне плохо… Не могу я… Спаси…

Вот беру я топор – говорит бригадир – и рублю эту самую дверь к нехорошей то матери. Благо – нынче двери в ванные и в туалеты делают то не сплошь деревянными а в рифленой своей части, в середине – вроде бы как из картона прессованного.

Прорубил я картон. Дырку в нем проделал и отпер апартАмент. А там – пара! Пара то, друзья мои! И воды по щиколотку будет!.. Ну, и дева то моя еще голая в ванне лежит… 

Дело в том, что с перепою ее вытошнило в раковину. А потом… то ли блевотина у Марины была плотной констистенции, то ли  дырка для воды в моей раковине оказалась маловата, только первое плотно закрыло в последнем возможность для стока, c помощью коего Кот - Бегемот и хотела убрать за собою…

Ну, схватил я Маринку. Поднял. Стал я вытирать ее, а она все мычит да и голову прямо не держит.

Снес Марину в кровать. Прибираться принялся в ккваритре. Тряпок набросал на пол. После - отжимал над ванной… Благо – тряпки в доме то были. Тряпки – вещи в хозяйстве полезные. Думаю: Скорей надо шевелиться, а то эта вода просочиться вмиг к соседу этажом пониже. Так еще чего доброго и ремонт заставят делать враз в чужом то дому. Нынче по суду и не отвертишься…

- Не заставили? – расспросили мужики у Лехи.

- Слава Богу – все обошлось. – широко перекрестился бригадир. – И Маринка потом оклемалась. Только полежала до утра. Да вот так… поблевала еще в тазик. Я ей тазик специально достал. А наутро уже и уехала.

После этого случАя она часто говорила мне, что я, дескать, ее отравил, что “Мороз” был “паленый” и порченый… Ну, конечно, извинялся я опять. Говорил: Виноват! – и – Прости!.. – В общем, вспоминать о том мне не особо охота. – покривился болезненно Сивкин.

* * *

- Не пила она так вот потом? Вы увиделись, “да”? Ведь “такая любовь”? Кто ж кого полюбит, тот того и чубит! – так на Украине говорят?! – сыпались на Лехину главу вопросы.

- Так вот яро то - не пила. Зареклась, хоть она и дочь пьяницы. Ну, и виделись, конечно. Мы и сейчас с ней дружим. Иногда заходит в гости. Хоть и редко. Весьма редко…

Если ей поверить на слово, то Маринка нынче замужем. За железнодорожника вышла, если, конечно, не врет Бегемот.

- Эко! Ты стихами запел! – засмеялись мужички. – За такого мужика с ж/д выйти – ей удачно. Он себе давай – катается. А она себе – е…я! Ведь твою Маринку то и хлебом не корми – дай ей только с кем перепихнуться? Да и денег мужик на железной дороге получает не мало, поди. Вот – содержит ее…

- Я то ведь Маринушку в те поры тоже замуж звал, но зря. – говорил Алексей. - После надоело мне это. Оскорбления и нервотрепка…

После нашего очередного расставания Бегемот живала и с каким – то менеджером из отдела “Электроника”, что в торговом центре “Оазис” на улице Мира, и с каким – то то ли, блин, охранником, или даже ж с десантником – омоновцем что ли. Так во всяком случае мне она говорила про очередного своего избранника, забегая на встречи вот в те самые полгода, когда тот “орел” и “герой”, по ее же словам,   “находился в Дагестане и в Чечне”. Он – в Чечне “не скучает”, а Маринке - Бегемоту что ж, в Устьрятине – без него заскучать?..

А в другой она раз рассказала: Повстречалась в автобусе с Колей. А он – снова с коровой – женой. Вместе едут, возвернулся к ней значит… Эта гадина – толстуха враз меня заметила и да и пальцем тычет: Вот, де… – говорит Маринка. – А тот сука – Коля – импотент то хренов повернулся, ну, и сволочью меня назвал на весь вагон. Я то тоже не сдержалась. Говорю ему так громко, с выражением: Ах ты, пидор сраный! Провались!..

Веселились, встречались мы так сказать, пока время то было у нас. А чего? Люди мы свободные! “Ни Декуба, ни Дикубе”, значит. Вот так… После мне не раз говорили знакомые из тех, кто о ее существовании узнал, что ее по ресторанам с мужиками видели. И все с разными. С разными. Значит – все варианты искала? Принца что – ли на белом коне?..

- Ну, кто ищет – тот всегда найдет! Так и в песне поется… – покивали ему из угла.    

* * *

Время коротко. – c глубочайшим вздохом завершал байку Сивкин. – Так живешь бестолково и тратишься зря. Нервы тратишь свои на нее…

- Ну, и деньги, конечно. – сказал Фофа. – Вон, одна то дверца новая в ту ванну, или скажем в сортир тысячи то две и стоит. Да вино, да конфеты, да такси каждый день – через день, да беременность эта, лечение…

- Да не главное это, ребята… - замахал на него бригадир. – Главное, что все ты – для нее. Так бы душу для нее из груди и вынял: На, бери! А она не ценит вовсе. Ей не надобно души твоей. Вот что мне то более всего обидно…

- Бабы – суки! – заявил Цыган довольно зло и безапелляционно. – Вот был случай у меня. Молодой я был тогда… Эх, что было, мужики… Что ж было…

- После скажешь про своих б…й. – зашипели хором на Потапова. – Дай договорить Алешке.

- Да, теперь она замужем за каким – то хмырем. Ах да… я уж сказал… Уж не знаю: денег у него побольше, или, может, х…р потолще моего? Только с ним она теперь то. Горько это… – говорил мужик и скривившись в печальной улыбке сквозь невольно выступившие слезы  процедил: Ничего! Я другую нашел! Все ж они одинаковы … в чем – то.

* * *

ЕВ – ГЕНИЯ, ИЛИ СЧАСТЛИВОЕ ЛЕТО В КУСТАХ

- Это еще чего? – говорил бригаде рабочих Потапов. – Вот молоденький я был в те года. А бывало это все в восьмидесятые. Летом был я тогда, то есть, блин, загостил у родной моей тетки в деревне Мандюкино.   Вот тогда и приключился со мною вот такой то выдающийся, б…й случай…

- Это где ж? Не по костобарановскому тракту? Говорят, что это родина экс – губернатора Пизгалева? - Правда что ли? Правда ли? А действительно тот Пизгалев в бытность профсоюзным лидером на Костобарановском металлургическом собирал баяны списанные, лыжи, балалайки старые у себя в гараже? У него и машины еще не было в ту пору. Только гаражи и балалайки… - зашумели одни мужики.

- Экономный хозяин он был. – отвечали со смехом другие. – Так сказать – рачительный. Даром, что вся область в провале, на дотации. Даром, что “Ядреная Россия” и тридцати процентов в парламентские не собрала.

- Вот за это его и турнули - дурака. – отвечали им резво, а потом как очнувшись и вспомнив о Левке – Цыгане рассказчике начали стадом мычать - Ну, ну, ну… Интересно послушать тебя. – словно обратились мужички телятками вновь поворотясь к Потапову.

- Вот я раз молоденький то был – продолжал травить Левка - да с девицей в той деревне познакомился. Ее Женею звали.

- Как? “Женилкой”? – засмеялся Фофа. – У тебя к той поре она выросла?

- И… Евгенией то есть. – назвал Левка по – новому девку. – Маленькая, юркая такая девочка была то вообще. – растянул Цыган улыбочку. – Стрижечка короткая. Кудряшки… Познакомились мы, значит. – То да се… - говорю я Евгении. – У тебя – говорю – хобби то какое в жизни есть?    

А она мне: Чего?..

- Увлечение в жизни. – объясняю я дурочке. – Некоторые марки собирают, или там, к примеру, разные монеты. Или просто так – собак содержат, кошек …

- Ну, такое то, блин, хобби у папашки моего – говорит мне девчушка – в раз имеется. Он до денег то страсть какой жадный. Только не монеты – рубли “олимпийские” собирает он, папанька мой. Это как – то мелко для него что ли? Он купюры собирает, в основном. У него в чемодане деньжата лежат прямо пачками. Чемодан у него – под кроватью стоит. И не заперт, главное. Раз глянула - то по десять - червонцы, то по двадцать пять – четвертаки… А собаку мы содержим во дворе и довольно злую. Называют собаку – Полкан. Да и кошечка у нас имеется - Малашка. Очень даже ласковая кошечка…

- Эко? – говорю я ей. – Значит, Вы такие вот богатые?.. - А все дело то было довольно давно. При эСэСэСэР, и при коммунистах еще.   – поясняет Цыган.

- Я не знаю. – говорит Евгения. – Только папа мой офицер – отставник. Или даже то сам генерал! Так он сам говорил! Говорил, что он получает пенсию большую довольно по выслуге лет. Вот на пенсию то эту мы живем припеваючи. А про деньги чемоданные он вообще не говорит никогда и деньжата эти никак не расходует. Видно, бережет мне их на свадьбу? Вот один раз помню… - говорит Евгения - Я тогда еще пацанкою совсем то была. Захотелось мне конфеток покушать. Ну, я в чемодан залезла, выняла из пачки двадцать пять и бегом в магАзин… Продавец посмотрела на сиреневую денежку и говорит: И откуда у тебя то, Женечка,   такие деньги? А я ей отвечаю: Папа, де, дал!  

- Ну, понятно! – говорит мне она и конфеты в кулек насыпает. Ну, и сдачу, конечно ж дает.

- А что, вкусные были конфеты? – спрашиваю Женю я.

- Вкусные. Ой, такие то вкусные. Фабрика московская “Рот-Фронт”. - тянет девушка игривую улыбку, намекая мне на расположение свое. – Шоколадные да с мармеладом… А еще иногда приезжают к нам разные дяди как бы вроде бы в гости. Это папины друзья - офицеры, вроде бы. Крепкие такие мужики. И татуировки у них разные то на руках. Так в десанте, в ВэДэВэ я слышала, положено. Змеи там и ножики - кинжалы, пистолеты, перстни на пальцах да и бабы голые… А еще у одного такого дяди я видала на мохнатой груди профиль Ленина - товарища,   а вот меж лопаток на спине - церкву с куполами, и кресты. Значит – в Бога верует товарищ. В Бога нынче верить можно. Горбачев Михал Сергеевич Иисуса Христа разрешил… А пропажу денег папа мой тогда и не заметил. Он, наверное, их не считал. Ведь богатый то свое богатство не считает. Это бедный за копеечку – удавится…   

- Вот какие – думаю – богатые то в теткиной деревне проживают граждане. Кулаки! Куркули настоящие!.. Генерал, да и дочь генеральская! Ни хрена – то себе! Враз не плохо бы мне с той Евгенией и погулять, а потом на ней зажениться. Ее папа - генерал меня от армии живо так отмажет, да и все богатство это вскорости станет моим! После свадьбы, конечно… Вот лежим мы с Женей на кровати, – так мечтаю – а под ней – чемодан полный денежек! Вот уж дом – то у нас будет c Женей тогда – чаша полная! После и машину еще купим “Москвич” или даже там “Волгу”! А чего? Разве плохо? Вот  живи – не хочу. Помирать не надо, как сказал в кинофильме товарищ Чапаев…

* * *

- А еще, – говорит мне Евгения – я зимою в секции при школе занимаюсь лыжами. Чем не хобби то тоже?

- Это хорошо! – говорю я девушке и кладу ей ручонку сперва на плечо, а потом уже на талию и гляжу: не пугается ли?

Нет. Не испугалась. – говорит Цыган – Левка. – Обняла меня тут же за шею. К себе тянет. Говорит: Пошли в рощу… Пошли поскорее. Так народа нет. Там оно то сподручнее…

Вот пришли мы в рощу ту. Женя цепко меня обнимает и давай мне на ухо шептать горячо: Ты, любимый… - И по волосам мне все рученькою тонкой – раз и два. В волосы залезла пальцами. Тянется ко мне губами. Вот поцеловались мы тогда в самый первый раз… Нет, вернее, я то, верно, в первый. Молодой еще был. А Евгении уж видно это не в первой. Очень уж умело девочка шуровала язычком малышка то - туда, а то - сюда. Не язык – змея прямо во рту. Вот по деснам прошлась, по деснам, по деснам. И кусает, кусает меня – дурака. А я млею и в глазули ей гляжу, словно на удава – кролик.

Прилепился я к ней а в башке то все мысли. И о теле ее молодом и горячем. Но побольше о тех самых деньгах то папашкиных… Бросил я рубаху на траву – вот тебе и  ложе готово. Сам разделся и Евгению до нага раздел. Она правда посмущалась для вида сперва, а потом…   

Навалился я враз на нее, а она мной командует, бестия: Не спеши. Аккуратнее надо… - И советует сама, и направляет – Вот так, так… - говорит она мне помогая ручонкою вставить - А то ты мне в первый то раз прямо в попочку заехал…

- Ну, прости, что промахнулся. – отвечаю я сверху. – Не хотел я угодить туда. Просто промахнулся что - ли…

- Это ты удачно промахнулся. Эк куда попал… – отвечает мне она со смехом. Признается потом: Мне понравилось даже. – и хохочет, хохочет, хохочет.

- Видимо, дорожка была там и до тебя накатана? – захихикали Сивкин и Фофа.

- Маленькая, юркая такая. – полились рекою воспоминания из Потапова – Я большой, а она то –  подо мною вся вот так то и ходит. Так и бьется, словно рыба пойманная…

- На крючке… - хохотнули в толпе.

- Как бы хоть не раздавить девчонку? – думаю. А она то так вот и стонет пронзительно, словно раненный зверь. То кусается снова. И при этом дышит, часто – часто, горячо - горячо, будто кто за ней и действительно гонится.    

- Это ее нагоняет оргазм… - поднял палец с профессорским видом Василий.

* * *

Вот подвинулась Евгения попкою ловко и ножонки свои согнутые подняла и за попу мне их задвинула. Хвать.

- Ты чего? – говорю Женьке.

А она мне снизу: Ничего. Хорошо мне. – хохочет девчонка скаля белые, мелкие зубы. – Песню слышал ты модную: Давай, давай, наяривай, гитара семиструнная? Цыганские, вроде ж, напевы... Вот ты и ная – ри – вай ме – ня… Ная – ри – вай, ная – ри – ва – а – а – а – ай со всей си – и – илы – ы - ы! – шевелит Евгения задом ловко так подмахивая в такт моему ненасытному юному “другу”.    

- Отпусти! – чуть ли не ору я уже ей на ухо, ощущая у себя на талии мощную, безжалостно - стальную хватку ее девичьих ног.

- Это в лыжной секции я так мышцы натренировала. – заявляет она нагло улыбаясь. – Не сопротивляйся мне. Ведь тебе хорошо? Хорошо? – говорит мне Евгения и сосет меня прямо в глаза, да в ушную то мочку целует. – Раз и два. Так, ритмичней, ритмичней еще. – как сквозь сон слышу я то горячие шепоты девки, то довольно недвусмысленное хлюпанье, ощущая в миг разливающееся, влажное тепло у себя под бедрами. – Прям, как тренер – думаю – она командует. И… ах… 

- Раз и два, и и – и – три – и… - замолкает девица и заметная дрожь пробегает по телу Евгении.    

Разошлись и распались на двое ее сильные бедра и голени до того крепко сжавшие меня за мою оголенную попу и талию и державшие  в сладком плену ненасытного колодца моего “боевого товарища”.

- Хорошо! Хорошо получилось! – похотливо улыбается Женя, лежа голая, потная рядом и опять забираясь пальцами мне в волосы. – Отдохнем и продолжим? – предложила она. – Ты согласен?..

* * *

- Так встречались мы с Женей ну, почти что все лето. Так гуляли и трахались, извините за грубость… А потом лето кончилось. – говорил работягам Потапов. – Помню, переспали мы в последний то раз. Ну, я ей и говорю тогда: Жить я без тебя то, Женя, не могу. Выходи, - говорю – за меня ты замуж!    

- А она же: чего? – спросил Сивкин. – На хрен не послала ли тебя?

- А она – змея! – в злобе сжал рассказчик кулачищи. – Вот лежим мы в раз последний еще голые. Я ей про любовь твержу, а засмеялась вот так и сказала: Тебе скоро уезжать ведь? – говорит. – Скатертью тебе дорога и всего хорошего. А до остального так скажу. Много, ох, как много на чужое богатство охотников! К моему то добру всякий рад присоседиться… Как же… - говорит она мне – пойду ж я за тебя, дурачка то такого! Я Евгения – дочь цыгана и авторитета уголовного. Мужики, что к нему приезжают – это все  знакомые ворЫ  да блатные разные, что на толковища сбираются. Сколько куполов наколото – столько парень годиков за “колючкой” провел. Все понятно? А тот чемодан под кроватью папашкиной с красными червонцами, c фиолетовыми то четвертаками, с сотенками желтенькими – это просто воровской “общак”. Так что деньги те – не есть наши деньги. Деньги то – общественные. Ну, там то от одной бумажки не убудет, – говорит мне она – а до прочего – прости. Знала я, что дураки на свете есть, но такие то - редкость…  А ты что? Ты на деньги то эти уж губу раскатал? Тож мне – фраер!

Кстати – говорит она мне и протягивает свою сумку на траве до сель лежащую – посмотри: что мне привезли мои друзья по большому знакомству от папашки моего в великой тайне?

Открываю я сумку – а там – член искусственный. С виду то почти, как настоящий, даже яйца есть.

- Это фаллоимитатор. – говорит мне Женя. – Я его то, как тебя использую… Заграничная штучка. ФирмА!

Берет ловко в маленькие ручки грозный орган и намазав густо кремом или гелем, это мне уж не ведомо, из какого – то тюбика яростно засовывает его себе между разведенных бедер. Нажимает на кнопку пониже яиц и ложится опять на мою же рубаху.  

- Кайф… Кайф… Кайф… - стонет извиваясь в сладострастных судорогах девка, помогая рукою себе. Всхлипнула еще и еще полкнулась и откинулась, чуть прикрыв глаза в уплывая куда – то сладострастной нирване. Надавила на кнопку опять. И достала из лона весь мокрый от призывно и дурманяще пахнущего  сока девичьего безобразный тот орган.     

- Это надо, чтобы мне не скучно было без тебя. Или без других вот мальчиков… - засмеялась юная развратница. – Кстати, ведь и кошечка то в этом удовольствии уж не в помеху. Вот сметаной я намажу, бывало пипиську, и Маланьку зову. Та сперва пипиську то мою понюхает а потом уж и лижет, и лижет… Тоже кайф – говорит мне Евгения. – И еще – говорит она мне - ты скажи мне “большое спасибо”, что отец мой - цыган ничего о нас не знает и совсем, и пока. А узнал бы не дай Бог – он бы яйца тебе сам поотрезал. Видел, как телят – поросят кастрируют? Ты не бойся - эт главное. Дело тут известное – крестьянское. Чик – и готово! Или даже х…й – под самый корень… Вот отрезал бы, заставил бы сожрать ровно как колбасу! Или лучше все же голову, чтоб ты не мучался? – стала выдвигать она со смехом одну версию расправы пострашнее другой. – Но не бойся. Не бойся, мой мальчик! – вновь впустила Евгения свои пальцы мне в волосы. – Мой папашка - дурачок уверен, что я – девочка еще. Раз со мной в деревне все не то что гулять, но смотреть на меня с вожделением бояться, то он думает именно так. Не хочу его разочаровывать… Но что ж, если про тебя он вдруг прочухает?.. - захихикала девка и опять, как и раньше обвилась вокруг шеи руками. – Ты не думай. Я ж еще то с тринадцати лет… Мы ведь люди южные, горячие. У нас девочки рано взрослеют. – говорит Женя мне. - В таборе у многих в моем возрасте – двое, трое детей… Кстати, на – подает мне Евгения сотню с ильичевым профилем – это тебе за работу! Ведь живем в эСэСэСэР, у нас каждый труд – почетен. Купишь в городе конфет. Угостишь красивых девочек…   

Вот такая история. – завершил Потапов Левка интересный рассказ. – Раз историю я эту по – секрету одному придурку рассказал. Тот не понял, или спутал там чего то и назвал меня Левка – Цыган. Так и приросла ко мне кличка.

- Ты – говорит он тот болван – и в заправду цыган. Оттого ты и цыганку все лето е…л, оттого и яйца тебе цыган не отрезал тот в натуре. Ай, счастливец! – говорит он мне башкой качая. – Молодец! Да к тому же еще и чернявый…

- Да, история… - сказали мужики.

- Кстати, знаю я подобную историю. – заявил Васек лукаво. – В раз сказать, ребятушки?  

- Расскажи нам, Васька! – согласились ребята.

* * *

СТРОГАЯ БИБЛИОТЕКАРША

- Было это очень уж давно. – начал свой рассказик Васька. – Я в ту пору то школьником был. В классе то, наверное, десятом. И любил я в те годы посещать… ну…  нашу школьную библиотеку…

- Ты что ж, читать так любил? – засмеялся недоверчиво Афоня. – Хватит врать! Да ты ведь и по – литературе, по программе то есть половины книжек не читывал?

- Тут не в книгах все дело то было. – засмущался немного Васек. – А в библиотекарше то новой школьной. Просто к нам тогда на практику из какого – то их института бросили учителей вот, вроде бы. То есть, как и их, но по большей то части еще и студентов. Практика там, вроде так? Ну, и эту девицу, конечно, пригнали к нам за раз. Иркой ее звали – помню. Стройная, высокая блондинка. Прямо блеск! Ну, а титьки… извините, товарищи, грудь – прямо богатырского имела та девка размера. Так и прет, так и прет из под блузки – колесами. Уф… Мы тогда - и пацаны, и уже парни в ту библиотеку на Ирину Николаевну посмотреть приходили специально. Все мечтали - наклонится, и … Выкатятся два арбуза перед нами. Прямо ешь – не хочу! Вот так номер!

А ручонки эти полные, а глазули ее голубые, губы полные, зовущие в ярко – алой помаде – не забуду я родную мать… А разрез тот на горлышке – он для нас в те года был почти, как декольте при Пушкине! И через него бюстгальтер беленький - просветом… Прямо так вот бы и прыгнул ей туда, и забился меж пухлыми дыньками. И затих серой мышкой в тепле молодого и сладкого тела… А как забыть эти ножки в чулочках? Туфли - лодочки летом и сапожки зимой – с каблучком…

- Обалдеть! – соглашались ребята. – Да ты, Васька то, эротоман? Вон как сладко рассказываешь…

– Все тогда эротоманы были. – бросил парень ответный удар. – Ведь в тогдашней Стране Советов официально “секса не было”.   Вот мы и стремились в те года сами в юности особенно додумать, ну, все то, чего глазом не видели. Эт сейчас кругом разврат и одна “порнография в рамках”, как сказал бы Владимир Ильич. Мы такими циниками не были. Мы скромнее были то тогда. Ну, и даже целомудреннее, так бы я Вам сказал. Подойдешь, бывало, к девочке. Говоришь: Пошли в кино. Там “Любовь и голуби” кажут. А потом уж ручку на коленочку кладешь… 

- Это точно. – согласились с ним работяги. – На “Пентхауз” немецкий в те годы не дрОчили. Помню, купим в туалете школьном у десятиклассников фотокарточек с девками – мутных, иль у дядьки – спекулянта в электричке порнушный рассказ на копировалке “Эра” переснятый. Бумажонка синяя, зеленая… Чушь ведь… Чушь, по сегодняшним дням, а воображение - работало!

- И стояло все! И всегда! И у всех притом без перебоя! Никаких “Виагр” и “Шпанских Мушек” мы не знали. – засмеялся, задергался Фофа. – Где ж мои семнадцать лет?..

- На Большом Каретном… - отвечали с улыбкой ему мужичонки.

* * *

- Вот ходил я в ту библиотеку и смотрел на ту студенточку, на ту самую Ирину Николаевну, ну, как кот на сметану. – продолжал рассказ Васька.

- День хожу. Второй и третий... И, как вроде бы тянет меня кто туда. То есть не в библиотеку эту скучную… что я там не видал? – хмыкнул мужик – а действительно к ней. Раз пришел – поздоровался. Сел за стол. Притворился. Будто ты газету там читаю. “Комсомольскую правду”, “Известия” я попросил. А чего там читать? То про БАМ, то про кризис на Западе, то агрессивный блок НАТО, то про мирную политику эСэСэСэР и доклад исторический Брежнева пишут... Притворяюсь я пред ней, что я читаю. Ну, а сам все на нее так и гляжу, так и гляжу.

- Не сломал ты гляделки то? – заязвил Алексей. – После дрОчил, поди, в туалете?

- Или ждал - вдруг чего там покажется?.. Вдруг покажет сама?.. – захихикал Афоня.  

- Ты – дурак, – сказал ему Васька – раз любви и раз симпатии между разными полами до сих пор не понял!.. Вот смотрю я на Иру, и она – на меня. Взглядом обменялись. Улыбнулись. Все! - Значит меня девушка приметила? – так я думаю.

Зашел после, а Ирина Николаевна уже первая со мной радостно здоровается. Раз головкой махнула. Говорит она мне: Здравствуйте! Молодой человек, что желаете? - А я, сволочь такая, не могу от разреза где белеет бюстгальтер отвести бесстыднейших глаз. И не скажешь: тебя. На скандал в раз нарвешься…   

Повернул я главу всем усилием воли. Весь зарделся и промямлил чего то тогда. – Я не знаю… - говорю ей.   Вроде же так? Или нет? – я уже и не помню. Помню только – посмотрел я в зеркало тогда, что висело там с боку. Посмотрел и сам то чуть в ту минуту  от стыда за себя - любимого не помер. Уши красные и рожа красная. - Бесстыдник! Ах, позор! Позор мне… - думаю. – Догадалась обо всем ведь она. Презирать меня станет теперь. После вот такого и в библиотеку - не войдешь. Так стыдно…

- Робкий был ты тогда. Не испорченный. – засмеялся Алешка.

* * *

- Что же это то Вы, - говорит мне игриво наша новая библиотекарша Ирина Николаевна как бы в шутку, со смехом поправляя воротник на блузке – не определись с кругом чтения. Вот у нас тут – говорит – есть хорошие книги из новейшей популярной серии “Знание - сила”. Кстати вот – тянет она мне своими ручечками милыми брошюрку – книжка “Тайны йогов Индии”. Очень Вам рекомендую прочитать, молодой человек. – говорит она мне. – Кстати, как Вас зовут?    

- Это кого же? Меня? – мямлю я ошалело.

- Не меня же. – отвечает спокойно девица. – Вот меня зовут, к примеру, Ира. Для знакомых – только вот так. А для тех, кто еще и стесняется сильно – Николаевна…

- Меня Вася зовут. – отвечаю я Ире. – То есть так вот – Василий. – и краснею опять, словно рак.

- Это хорошо, Василий. – говорит мне улыбаясь Ира. – Значит, будем знакомы? Ведь так?

- Так. – киваю головою в ответ.

- Ты еще, Васек, и краснеть то умеешь? Ну, а мы и не знали. Не заметили как - то… - удивились рассказу рабочие.

- Молодой еще был – потому что… Не опошлился. Не оборзел… - защитил товарища Потапов.

- Эта книжка - хорошая. – говорит она мне. – Ты ее непременно прочти. Йоги – это люди такие из Индии – объясняет мне Ира. – Ты ведь “Клуб кинопутешествий”, наверное, видел? Кстати, в Индии недавно был с визитом дорогой наш Леонид Ильич. Он встречался там с премьер – министром Индии госпожой Индирой Ганди. И вообще то Индия – наш друг… Да ты часто ли программу “Время” смотришь? Каждый вечер, потому что больше нечего?.. Ну, ты молодец! – говорит мне красотка и смеется, смеется, смеется. А большое то “это” ее так передо мною ходуном и ходит в такт. Как меха кузнечные. И жарко…

* * *

- Эти люди – говорит Ирина Николаевна – обладают такой выдержкой и силой воли, коей почти все другие люди на планете могут только пока позавидовать. Знаешь ты про гимнастику йогов? Ее редко показывают правда… А еще – говорит мне она – эти самые индусы написали много знаменитых трактатов и книг. К сожалению, не все они переведены на русский. Почему? Потому что людям вечно некогда. Все бегут и все спешат. А куда? Того сами не знают. Многие считают, что сегодня у людей действительно полно забот. Вот и суетятся почем зря. И теряют древнейшие знания… Но не все такие. – говорит мне Ирина. – Я, к примеру, относительно недавно заинтересовалась этим всем таинственным и очень интересным их индийским наследием веков. И, к тому же, дома у меня есть хорошая библиотека с книгами по Индии, ее культуре, ну и прочему… – словно чуть чего – то там смутилась девушка. -  Большинство из этих книжек даже в областной библиотеке тебе в жизнь не сыскать. Очень ценные издания имею. Даже и заграничные книжки из Дели… Так что, если хочешь – приходи ко мне в гости. – говорит мне это чудо полногрудое и сует бумажку в руки. – Вот мой адрес. Я сегодня в восемь буду дома и одна. И я буду тебя с нетерпением ждать.     

* * *

- Вот звоню я в дверь в час назначенный. Открывает Ирина. То есть Ира уже – для друзей. На немалом и сладостном теле – халат розовый – туго облегающий замечательную ту фигуру. Ну, и туфельки, вроде, еще.  

- Проходи. – говорит она мне. – Ничего не стесняйся. Да не бойся ты. – смеется. – Я пока не замужем. А родители к тетке уехали. Ступай в кухню. Мы сейчас будем пить чайок. Не обычный чайок, а зеленый. Ты такой раньше пил? Нет, не пил. В магазинах его не бывает. Ну, а мне знакомые по блату “из за бугра” его привозят. Заграничный товар. Настоящая Индия или даже Китай. Я по – ихнему плохо пока что читаю…

Захожу в помещение и говорю с непривычки, все ж таки такое в первый раз: Что то тут темновато, однако. Может, свет нам зажечь электрический? Все же вечер стоит на дворе.

А она меня за руку берет и мурлычет так ласково: Так же много лучше. Видишь, - говорит мне Ира – на свечечки кухне? Я и в комнате свечи зажгла. Так таинственней и интересней. Правда ведь? С лампочкой не романтично как – то, а так сразу представляешь себя в древности. Скажем, в Индии, в каком – то их храме. Ну, иль что – то в этом роде. Неужели не здОрово? – улыбается девушка сладко и так словно бы ластится.

- Здорово. Мне нравится. – отвечаю я ей. – Только, что ж так пахнет? Я один только раз в своей жизни был у нас под мостом в нашей церкви, когда бабку мою отпевали, так там пахло тоже … но другим. Ладаном, иль как? Я ведь не знаю. Бабка старая была. Она рОдилась на свет еще в царском режиме, так что ей – ничего. Ей то можно – по церквам… Я то все ж комсомолец, - говорю я Ирине – потому вот я в религиях не разбираюсь. Да и не за чем это. Ведь Карл Маркс написал: Это – опиум. Люди в космос летают. Космонавты и те Бога не видали ни разу. Значит, нету Его – говорю. – А что пахнет? Знать про то – все равно интересно.  

- Это митр и лаванда, гвоздика и вереск. – говорит мне она. – Ты ведь Бернса в переводе Маршака читал? Значит, помнишь про мед… Это свечечка ароматическая. – объясняет мне Ира. – Мне ее из – за границы  тоже те же люди и привезли. Ведь такого у нас в стране не делают… Ты садись – говорит – да чайок этот пей. Да без сахара, а то вкус перебьешь. Ароматный он очень…   

Налила мне и присела поодаль. Вся такая большая, красивая, теплая. А на донышках глаз – только искры от свечек сияют. Как у кошки какой, прости Господи.

- Ты искусство то любишь? – говорит мне она.

- Я – люблю. – отвечаю я Ире хлебая из чашечки.

- Хочешь, я альбомы тебе ценные сейчас покажу? – говорит мне девушка. – Только чур не болтать никому, что ты видел у меня “такое”. Это – тайна. – улыбается Ирочка хитро.

- А чего там такого сверхтайного? – говорю я девице в ответ. – Ежели каких Венер с Афродитами – то мы ж видали. Чай не дикие. Бывали даже в ленинградском Эрмитаже один раз. Там таким добром полдворца завешено. Царский режим постарался. Нравилось смотреть на них помещикам с капиталистами…

- Сам увидишь, Васек. – отвечает она мне лукаво и идет за альбомами в комнату.

* * *

- Вот приносит она толстый фолиант. – продолжал рассказ Васька. – На обложке все какие то древние храмы. И печать не по – русски. Справа – на английском языке. Слева – их индийские буквицы.

Стал листать я альбом. Камни, камни и камни. Храмы. Ступы там разные. И еще эти … Будды…

- Что ж тут тайного, Ира? – говорю я с улыбкой. А она отвечает: Ты еще до страниц не дошел вот до тех. Как дойдешь – сам увидишь… Да листай же, листай… - говорит мне девица. – Там должна быть еще вложена закладочка.  

Открываю страницы ленточкой заложенные… Да и – бог ты мой… - говорит Василий – Мужики и бабы друг на друге. Бабы, мужики, и все в разных то позах. Кто е…я,   кто сосется, как у нас в народе завсегда говорят. А еще – продолжал он – кто и боком, и раком, и, конечно ж, “на коне”… Ну, из камня то, ясно, они. Не живые. Но ведь все равно – так волнительно. Нам такого в те года век похабщины не казывали…   

- Что, понравились картиночки мои? – улыбается Ира и поближе ко мне – раз – подвинулась. – Это – говорит она – тоже ведь древнеиндийское искусство. Оно тоже, между прочим, c йогами то плотно связано, потому что – говорит она мне – вот такую то позу – тычет Ира пальчиком в картинку – не любой товарищ комсомолец попринять в раз способен. Можно все конечности с непривычки себе изломать.   Тут тренироваться надо. Акробатика. Прям как во французском цирке “Дю  Селлей”…

А вообще то – говорит мне Ира – в Индии такое вот искусство тела прямо так и называется без обиняков и ложной никому не нужной скромности – “искусство возлежания”. Или по индийски – “Камасутра”. Кстати, у индусов мудрых и трактат такой специальный и одноименный имеется… Показать  тебе этот трактатик? – предлагает девица и сует в мои руки тонкую такую книжонку – бледную копию на фотобумаге.

- Вот она, а вот он… - водит Ира длинным, крашенным ногтем по похабной картиночке. – Он тут ей – до самого конца задвинул, а потом… Так приятно им вместе… - тут ведь все то по – русски и подробно прописано. – улыбается бессыдно девушка, обдавая парнишечку, то есть меня – уточняет Васек – жаром своего горячего, полногрудого тела, а еще – глубокого и страстного дыхания, и духов дурманящих, и свечек, что с лавандою, с гвоздикою, и еще черт знает с чем… – признавался мужик без стеснений перед всеми в своих давнишних, юных грехах.

* * *

- А потом то чего? – заскулили вокруг работяги. – Раз уж начал – давай до конца – задвигай, чтоб приятно…

- Дальше все обыкновенно… То есть, не совсем уж, вот так - чуть смутился Васька. – Говорит она мне: Тебе у меня понравилось? – Я киваю головой, соглашаюсь: Ага.

- И альбомы, и книжечки – тоже? – говорит Ирина Николаевна.

- Тоже. – отвечаю я Ире. – Очень интересно мне это. Никогда я такого до селе еще не видал…

- Раз не видел – продолжает Ирина – то смотреть, а особенно делать - не грех. Что естественно с природной точки зрения – то не есть противно. Ведь так? Впрочем, - говорит мне она – что то я притомилась, устала сегодня. Очень хочется мне чуть прилечь ненадолго.    

- Ну, так я тогда ж и пойду, что бы Вам не мешать в этом деле? До свиданья, Ирина Николаевна… - говорю я ей. А она меня за руку снова берет, от себя не пускает. Пальцы мне переплела своими пальчиками и ногтями по ладошке – шарк. Говорит: Останься, а то скучно мне одной весь вечер. Лучше – говорит – пройти нам в комнату большую. Там ведь тоже уютно весьма. Там и музыка имеется, и цветной телевизор.

Притащила меня в комнату за руку, ну, как маленького. – Здесь я – говорит – живу. И к проигрывателю сразу или, блин, к магнитофону? Я уже и не помню теперь. Завела каких – то там французов. Джода Сена или что – то вроде этого. – продолжал рассказывать Васька. – Завела, и ручонкой на разложенный диванчик кажет. – Вот, садись – говорит мне девушка. – Я сейчас к тебе приду. Не бойся. Я тебя не съем. Только ежели чуть покусаю такого вот сладкого мальчика?.. – и сама смеясь и подтрунивая так присела рядом. Говорит мне потом: Ох, устала я чего то. Устала. - туфли на пол сбросила и с ногами прямо рядом забралась. После обняла меня ручонками своими и давай тереться о грудь головой. Она трется о мою, а я все хочу о ее, к тем арбузикам. Вот Ирина все трется, а ее волоса прямо таки и лезут мне в нос. Щекотно, но я пока терплю. Не подаю ей никакого вида. Думаю: Зачем же все? Неужели так она со мною просто шутит?..

* * *

- Вот потерлась немного Ирина, ну а я то… уже, извините, готов. Стыдно мне. Но ведь все же парень я отнюдь не железный, хоть и знаю про этого … Павку Корчагина. Вот заметит: – думаю – что встал у меня проклятый этот “корень”, что ж она подумает враз про меня? То, что я – развратник? Но тогда любой дружбе - конец? Не хотелось бы такого мне. Все таки она интересная женщина, и не только лишь телом…

Я так думаю в уме, а Ирина Николаевна все трется. Прямо таки мочи моей нет… После говорит мне ласково: Поцелуйте меня. - Я опешил сперва, а она опять, уже требовательно: Поцелуй! – и к себе меня тянет и тянет. Притянула, впилась в меня жарко губами. Как – то мокро показалось мне сразу. Но я виду ей не показал. Молчу. – продолжал рассказ Василий. – Потом руку положила мне она на большую свою грудь, да и говорит вот так, с хитринкою: Ты ведь меня хочешь? Правда хочешь? Признайся, Василий, ибо никакая неправда и ложь между друзьями невозможны. Так писали мудрецы в Древней Индии… - Я молчу. Что же я, дурак то что ли на такие вот вопросы отвечать. А она мне мою правую - раз –  под халатик засунула. Прям туда, где в разрезе белело призывно всегда. Поясок ослабила и… раз. Два арбузика передо мною. Ешьте, гости дорогие! Не давитесь!

- Ты ведь этого хотел, когда шел ко мне в гости? – говорит мне девица. – Вот ты и дождался. И дождался своего… - Наклоняет мне голову и сует мне прямо в рот вздувшийся, напрягшийся сосок. Прямо как младенцу. – Пососи мне грудь. – приказывает Ира. – Да ты не кусай ее, ведь больно. – властно так командует она. – Зубы убери, и губами, губами работай… Как теленок, как телок, вот теперь – все правильно… Да ты правда телок… – запускает она свои пальцы в перстнях самоцветных и дешевых, как я понимаю теперь, в мои волосы. – Ты учись. – улыбается Ира. – Пригодится наука та после. Ведь такому в школе не научат, так что не стесняйся, мой малыш. Это ж жизнь, не азбука марксизма - ленинизма…   

- А потом то: чего? – выдавил один из работяг пораженных сценой небывалого индийского разврата.

- А потом она встала на ноги окончательно бросив тот халатик на пол. Сняла трусики с себя и к ремню моему потянулась. – Вылезай – говорит – из плена одеяний. Это все не нужно. Видел как в Индии ходят? Жарко там? И у нас сейчас тут будет жарко! Еще жарче устроим в момент… Некоторые темные, конечно же, меня осудят. Не поймут так сказать. А индусы бы поняли! Кстати народ тот - русских подревнее то будет. Тебе хочется? Да. – Хорошо. – Ну, и мне нынче тоже. Что же Ваньку валять? Чего жаться?

Положила меня на диван и давай по мне елозить. Целовать меня в шею и в грудь. И рученкою – вниз моего живота так и тянется. Улыбается Ирина плотоядно. Говорит: “Боец” то наш готов? Хорошо – говорит она мне – он стоит у тебя. Вот как пряменько… Раз “боец” твой готов, то пришла пора играть в лошадок. Хочешь поиграть в лошадок, Васенька? – мне говорит девушка. Я киваю головой: Не отказываюсь, ясно “в лошадок”. Помню в детстве во дворе в казаки – разбойники играл, в русских – немцев – войнушку, ну и тут мне все нравится. Интересная очень игра.  

* * *

Вот уселась она на меня, а “бойца” себе между ножек засунула – прямо в гнездышко то свое. Ой, как узко. Еле он туда и влез. Жарко, мокро ему там, бедняге. Даже жалко немного “товарища”… А она мне командует сверху: Ты, блин, двигайся. Двигайся ты. Не лежи, как бревно. – И сама принялась скакать. И так резво, так грубо.  

- Ну, сильнее. Сильнее толкайся. Толкай – говорит мне Ирина. – Я так только и люблю. Ведь ты сам хотел? Признайся! Вот теперь и работай, работай. Кстати, в Древней Индии был строй рабовладельческий, что ж ты думал? – гогочет она.

- Я так не хотел. – стону я чуть не издыхая с непривычки. – Так то … как то не по – человечески так будет…

- Почему же “не по - человечески”? – скалит Ирочка белые зубки. – Ты ведь сам у индусов все видал. Поумнее нас были… По книжке – все верно. Как, к примеру, марксизм – ленинизм…

- Очень грубо – говорю решительно, но властно, не желая ссориться и стремясь обратить это дело как бы в какую то шутку. – Помнишь, как там Пугачева то поет: Эй, Вы там, наверху, не топочите, как слоны? Так, наверное, только слоники индийские е…я, те, которых на пачках рисуют?

- Да не бойся. – говорит она мне. – Я не оторву твое достоинство. Только крепче после будет. Тренировка, как я уж сказала в любом деле важна… Впрочем, в чем то ты прав. - говорит она мне – Я ж сегодня сверху, как брахман в их обществе различных каст. А ты снизу, как шадра. Что хочу с тобою, то и сделаю. Ты сегодня мой раб, ну а я - нынче строгая твоя госпожа. Вот такая интересная игра. Ты попал, порнишка… И не смей мне перечить, а то в зубы дам! – и кулак мне сверху кажет. – На вот, лучше титьку пососи, теленок! – говорит мне Ирина и сует хохоча наклонившись в рот грудь. – Хорошо. Хорошо… - гладит мои волосы опять. – Не кусайся, как собака, не то… - Так и веселились мы с ней тогда. –  продолжал откровенничать Васька.

- А потом то чего? – все не унимались мужички.

- Ну, раз кончил я. – Все. – кричу – Не могу уже более. А она поднялась с дивана. Приказала мне сперва встать на ноги. Голому конечно же, ясно. А потом она сама встала на колени предо мной. Губы полные раскрыла, и …

- Васька, блин, помилосердствуй хоть! Не трави ты душу, блин! – закричал Афоня, как ужаленный. – Нам ведь после этого рассказа твоего еще вместе тут жить и работать. Мы ж, чего то доброго и ночами перестанем спать. Все удрочимся в натуре!  

- И то верно! – поддержали его. – Вот смотрю я как то раз по ти – ви рекламу вечером. Рестораны какие – то показывают. И строка по экрану бежит: Отдохни со вкусом! Так мне вместо “отдохни” уже слово “отсоси” мерещится, ей – богу.  

- Да, без баб – то пидором заделаться – проблемы нет. Кстати, сколько их по тюрьмам? Сколько в армии? – Просто таки бездна страшная жопое…в напложена. – поддержал тему Левка Потапов.

- Ну, все это происходит не только, потому что где - то нету баб вообще… - философски заметил Алеха. – Раз иду я вечером через наш районный стадион. Так дорога до дома короче. В раз ворота открыты, а на поле, на трибунах – никого. Вдруг откуда то сверху несется: Пидоры! Спустите меня вниз!  

Посмотрел я наверх. Вижу – на площадке мачты освещения сидит пьяный в дребезги мужик. Сидит и горланит что есть мочи: Пидоры, спустите меня!.. Видимо, с приятелями спорил под хмельком, что залезет вверх на мачту. Спор то выиграл, а спускаться – боится. Да и собутыльники его тут бросили.    

- Ну, и что же ты? – спросил Афоня. – Хоть помог человеку? На его месте оказаться мог любой…

- Вот напьешься - будешь. – отвечал ему Сивкин. – Он ведь пидоров звал - так? Что ж я, пидор?..

- И то правда. – поддержали работяги Владимировича. – Посидит такой “фрукт” – мозги пьяные проветрит. Заодно потом соображать начнет, что к людЯм надо обращаться повежливей…

* * *

- Ну, так Вы ж меня то не дослушали. – перебил его Васька. – Вот Ирина сперва встала на коленочки… Потом, правда, поднялась опять, конечно…

- Яйца то она тебе хоть язычком полизала, или как? – с видом знатока спросил Алешка Сивкин.

- А то… - чуть ли не обиделся Васек. – Я ее за голову схватил, и давай загонять свой “шурупчик”.

- Так не растерялся, молодой! – засмеялся радостно Афоня. – А потом по истечении всех дел… когда все было кончено, что же было у Вас? Что же было? Стали Вы встречаться и дружить и дальше?

- Можно так сказать. – признался Васька. – У нее родители бывали дома не часто… А тогда в первый раз мы оделись и потом опять попили чай. Вот попили чайку, а Ирина Николаевна и говорит: Ты не думай, что я тебя обидеть там хотела. Просто – говорит она мне, завершал рассказичек Васька – надо выдержать настрой эпохи. В Древней Индии тогда процветало рабство. Правильно? Вот мы и сыграли в ролевую так сказать игру. А еще – говорит мне она – я интересуюсь культурой Вавилона Древнего. Там у зиккуратов в храмах были специальные жрицы. Жрицы те служили богине Иштар. Это ихняя богиня древняя любви и плодородия. Так в те времена благословенные их любой мужик из ихних древних вавилонян мог явиться в этот храм, заплатить немного денежек на кассу и проделать с юной жрицей богини ровно то, что я и делала тебе сегодня. Ведь так было приятно и здорово? Ведь тебе понравилось со мной?.. Кстати, этих самых жриц пресловутой Иштар в вавилонском народе называли “флейтистками”. Но совсем не за то, что они хорошо знали музыку. Они знали другое очень важное для людей искусство - возлежания…    

- Ни хрена себе история. – чуть присвистнул Фофа. – Ну, везет же у нас дуракам. Только мне то, наверное, не очень. Раз хотел я жениться… - говорил мужикам Афонасьев Иван. – Хорошо, что неудачно хоть. А не то была бы у меня супруга – пьяница.

* * *

СВЕТКА – ПЬЯНИЦА И ДЕНЬ РОССИИ

- Как то захотелось мне жениться. – принялся трепаться Фофа. – Вот с девицей одной познакомился. Звали ее Светка, а работала она на складу шоколадном, что в Доронино находится что ли,   или черти знает где. Вот там Светка то фасовщицей работала. Фасовала она разные заказы магазинные. Ну, конечно, шоколад. Не картошку ж ей было тогда фасовать…   

Работенка то у них, надо бы сказать Вам, ребята, довольно то хитрая. Так мне Светка раз рассказала как – бы по огромному секрету, впрочем, ныне то на Руси уж ничто не секрет, как переставляют на складу у них на коробочках даты. Это если товар залежался и его не разобрали, а срока реализации уже истекли. – Просто – говорила Светка – в этом случае отдирают с коробочек начисто пленку. Упаковывают новой специальной машиной такой и при помощи штрих – пистолета бьют на пленке липовую дату выработки. Вот и все то дела… Все эти нехитрые манипуляции по словам той же Светки чаще то всего производили девушки над конфетами, к примеру, “Крякуновъ”. – Почему ж? – Потому что это – самый дорогущий шоколадный сорт. Как раз поэтому он расходился с огромеым трудом, и всегда, и прочно на складу залеживался.    

* * *

- Вот я познакомился со Светкою в тот год… Ой, да не в тот. Нет, не в тот же… Чуть я Вам, ребята, не соврал. – продолжал “свистеть” Фофа. – Я ведь Светку ту и ранее знал… Ну, не то что бы знал, но встречался. Встречался…

- Где? В борделе или в кабаке? – засмеялись ребята. – Колись.

- Нет. Не там, а в адвентистской церкви. – раскололся Фофа и зарделся.

- Ба, да ты, Афоня то, это … сектант? – чуть ли не упали на пол челюсти у мужичонков. – А ведь по тебе то – не скажешь. Вот посмотришь на тебя и что ж видно? Вот мужик, вот пьяница, курильщик, и похабник – работяга, и… А ты что ж, Афоня, в Бога как – то не по – русски веруешь? Так, по – своему?

- Ничего такого нет! Заткнитесь! – заорал им Фофа, силясь перекричать насмешников. – Просто в тот вот год по домам у нас на Ленинградской чудики такие вот ходили.

- Продавали что ль чего? – спросили парни.

- Продавали книжечки религиозные – кто во сколько их оценит. Но они ходили не за тем. Приглашали всех послушать Слово Божие. Ну, а я в ту пору молодой еще был. Все мне было интересно тогда. – Меня люди пригласили? Хорошо! – я так думаю. – Вот возьму  и пойду… Взял, пошел, нашел их избушку. Захожу себе в зал. Все друг с другом за руку здороваются чинно. И со мною даже так – с уважением. – Как зовут Вас? Как здоровье Ваше на сегодня? – так мне эти адвентисты говорят. – Почему, де, Вы пришли в субботу в храм наш? Кто Вы?  

- Пригласили вот меня. – отвечаю я им вежливо. – Сам бы я - ни в жизнь не догадался. Просто люди очень уж приятными мне показались. И мужик – говорю – тот кривой, одноглазый. Ему глаз, поди, по пьяни то когда и выбили, бедняге?.. Да и женщина при нем то. Экая она красотка круглолицая. И одета так скромно – в платке. Это – говорю я им – хорошо и даже правильно довольно так придумано, что б все девушки и бабы в Вашем храме в платочках, да и в юбках до самого пола наряжены… А они мне в такт кивают головой. Не спорят. Говорят: Это Вы все правильно заметили. Никакого разврата не терпим. Только вот сплошное благочестие у нас. Сигарет мы не курим, и вина мы не пьем. Поросят не едим, или, скажем, каких – нибудь крабов. Да и День Священный специально для Бога, как невеста приготовленный мы чтим. И Писание Священное читаем. Детективов и порнухи то – ни – ни, а Евангелие – это “пожалуйста”…

- Пуритане… - засмеялся презрительно Васька.

- А вот Света Евлампова – кажут мне они пальцами. – Вон супружник ее благоверный – Илья.

* * *

- Подошел я к той парочке милой. – продолжал рассказ Фофа. – Поздоровались мы для начала… Ой, какая красивая пара – гляжу. Светка круглая, жопастая, титькастая, рожа под циркуль то прямо, и всегда она так… улыбается глупо. А мужик ее Илья в день субботний и богослужебный стал нарядненький тоже. Облачился он в костюмишко серый такой. Галстук черный напялил – селедкою. А заместо повязки глазной вставил он себе в глазницу глаз искусственный, чисто стеклянный. Оттого еще красивше стал, чем прежде.   Даром, что супружнице своей он ровно – до уха.

Благочинно так поговорили мы. -  продолжал рассказик Афоня. – Говорят: В браке мы то ведь давно. Почитай, с восемнадцати лет. Но то был не брак у нас, а сплошное прелюбодеяние, потому что Истины не знали в те года. А потом узнали Истину, полюбили Иисуса Христа… и все прочее. Заключили, словом, брак законный перед Богом и перед людьми. Мир, любовь и священные узы.

- А все прочее уж – по потребностям. – говорит улыбаясь Илья. – Как при коммунизме.    

- Нет уж, это по способностям. – замечает с улыбкой Светлана. – Как при социализме. – И толкает супружника в бок. – Так не задавайся, де, бес ты одноглазый…

Тут музЫка заиграла их церковная – вспоминал Афонасьев. – Все сначала на места садиться стали. После первая тетка села впереди всего собрания вроде как за пианино и начала играть. Все поднялись с мест и запели. Длинно так, протяжно, по бумажкам – песенникам. Мне бумажку тоже песенную давали, но я то ли засунул ее, то ли что… Я не помню. Враз увидев это мое горе что и вовсе  то просто пустяк, круглолицая Света Евлампова все служение сама этот песенник передо мною держала. Это, значит, чтоб я песни их пел.

- Вечно я буду петь об Одном,

Об Иисусе дивном моем…

- расстарался я тогда изо всех своих песенных сил.

Кстати, ведь она, эта самая Светка в ту пору и без песенника все те тексты знала распрекрасно, так что она в них только краишком глаза слегка подглядывала.  

Вот и пастор вышел. Помолились мы, значит. Попками уселись на места и прослушали проповедь. И все ладно так сказал. – продолжал рассказ Афоня. – Все красиво и по – делу, по – жизни, товарищи!.. А потом снова принялись мы хором петь. Под конец, конечно, денежки собрали. Но тут кто сколько может давал. Четкой таксы за служение я не видел. Не висит на стенке прейскурант. Вот такое ихнее служенье по субботам…

Вот и служба окончилась. Говорят мне Евламповы – супруги: Вы, как видим, Ваня, - человек хороший. Приходите к нам в общагу в гости, на Советский проспект. Чаю выпьем с шоколадными конфетами. Заведем духовный разговор. Вам ведь тут у нас понравилось, правда?

- Да, понравилось тут. – говорю. А сам я все на Светку Евлампову пялюсь. Но она мне на взоры мои жаркие не отвечает, а лишь только так смиренно на пол тупится.    

* * *

- В день назначенный я пришел к ним. – продолжал рассказ Фофа. – Сели мы. Чайку попили. Кошечку я ихнюю за ушком почесал. Только вот конфет мне они шоколадных не дали. – Не богато живем – говорят. – Нам зарплату на заводе “Красный тра… ой, - поправился наш Ваня - Пахарь” до сих пор еще не выдали. Вот дадут – тогда пожалуйста и ешьте. А пока духовной пищею мы насытиться вместе хотим. Ибо сказано в Писании: Не хлебом единым жив человек, но Словом, исходящим из Уст Господа Нашего…

- Обманули стало быть тебя сектанты? И не дали конфет… - засмеялись кругом мужики. – Кстати, баба то – послаще конфет будет. Не распробовал хозяюшку тогда?

- Еще рано о том говорить. – осадил их Иван Афонасьев. – Вот встречались мы пару так раз. Они мне про Библию и Бога, ну а я – на хозяйку гляжу. Вот на эту то скромницу – Светку. Думаю со злобой даже, что противна христианству в принципе: Ну, на кой тебе, черт одноглазый, вот такая ладная жена?..

Все настаивали Светка и Илья, чтоб я веру их адвентистскую принял. И доказывали правильность ее – все по – Библии, по – Библии, по – Библии. Про субботу все и прочее такое. Даже в слух мне читали Елену Уайт. Это их пророчица такая, из Америки – пояснил Афоня рабочим – если кто не знает, не слыхал еще.

Я их веру не принял тогда. Говорю: В православие я окрещен. Хоть и несознательно то было, во младенчестве, как, к примеру, с тем же Лютером немецким было, про которого Вы давеча мне говорили, но пока переходить к Вам полностью согласья не имею. Как то это вроде бы … нехорошо. Как измена военная вроде бы. Да и поступать в общину Вашу надобно, как в партию. Это мне не по – нраву… Так что будем – говорю – дружить. Знать друг друга и ходить просто так – друг – к - другу в гости. То я к Вам загляну. То и Вы ко мне заглянете. Хорошо ведь так для всех то будет? Никому не обидно? Может, и в субботу в храм Ваш загляну когда то…  А они не против: Заходите. – говорят – Мы ведь только рады будем. Вера – это дар от Господа, а даруется он лишь от слышания Слова то Божьего…

Вот на том мы расстались тогда. Я пошел по жизни своим хитрым, многогрешным и весьма извилистым путем, а та Светка оставалась до поры со своим одноглазым супругом Ильею.

* * *

- Через несколько лет у “Ленкома” раз в пивном кабаке вижу – девка. Ну, а было все это ну, как раз двенадцатого июня, в День России. – вспоминал Иван. - Присмотрелся я к девке той. Думаю: Что то морда у нее то прямо таки на редкость такая - знакомая. Где же я ее то видел? Где же это было то? Где?

Вот соображаю я мучительно сперва, а потом меня, как громом поразило: Да это же – думаю – Светка! Вылитая Светка та Евлампова, только харя у нее еще шире и круглее стала. Вроде, как пропитая, слегка. Но такая же. Ну, еще про такую говорят в народе – просит кирпича! Или просто – как лунь. Так вот.

Враз заметила Светка меня и давай улыбаться мне и ручонкой из – за столика махать.   – Ваня, Ванечка!.. С праздничком тебя! С Днем Российской Фе… пе… дерации, одним словом! - говорит мне девица. – Ты присаживайся за наш стол поскорее. Ах, какая, б…я, встреча у нас! – говорит она мне, и глазами так манит… - принялся гримасничать Иван.

Подхожу и сажусь за стол. Кругом парни и девки какие то. – Это – говорит мне Светка тыча пальцем в самую уродливую девку с лошадиной, длинной челюстью – Варька – повариха. Вон, б…я, бусы то, сучка, навесила. – шепчет мне она на ухо Светка. - Ну а это – кажет она в сторону страшного парнишки с гладко бритым скинхедовским черепом – ее друг “Громобой”… то есть Сашка Верблюдкин, конечно. Вон тот лысый пацан здоровенный в “Адидасе” и трениках с лампасами - скин. Ты не бойся его. В общежитии нашем что стоит на Советском проспекте все ребята - такие хорошие! – заливается она нетрезвым хохотом, и предлагает мне: Закурим?

- Кто надел штаны с лампасами,

Водит дружбу с пидарасами… -

- выдаю я экпронт на ушко и она заливаясь гогочет давясь в ответ.

- Да, расистской педерастии у нас поразвелось… - с умным видом замечает Лешка Сивкин.

* * *

- Света, - говорю я ей. – Я ж не верю прямо: ты ли это? Помнишь, Света, - говорю я ей, как ты приглашала меня в церковь? А как в гости я в общагу к Вам ходил? Кстати, как сейчас живет - поживает супруг твой Илья? Говорят, сейчас протезы делают хорошие для глаз. И от настоящего не в жизнь не отличишь. Только что не видят не лешего, так как стекло и есть стекло…

- Илья – х…я! - говорит Светлана с пьяной грустью и вздыхает. –– Он мне не супруг ведь теперь. Я с ним, сукой, пидаром, гандоном драным развелась! А спроси: почему?

- Почему же? – вопрошаю я вот эту разухабистую, пьяненькую бабу, веселящуюся в компании шпаны и гопников с самого дна.    

- Потому что эта одноглазая гадюка – Илья, не видавшая отказа от меня ни х…я – говорит мне Светлана – изменила мне на ложе нашей с ним прежней любви с семнадцатилетней девочкой. Родственница из деревни враз ко мне приехала. Попросилась немного пожить, а кобель этот сраный и не растерялся – взял свое…

- Эко, – говорят ребята и хихикают – одноглазый, а девку увидел! Вот какой молодец!

- Я как вмиг про все узнала, - продолжала Светлана – говорю: Вот как? А он меня бесстыжим своим глазом так вот и буравит: За постой – говорит - платить надо. Что ей, жалко то что – ли? Чай не девочка то уже. А так мне, как хозяину приятно, да и постоялице – весьма выгодно. Не четыре же тысячи за угол я поставил этой крале в счет? Задарма от природы имеет – от природы и поделись. По – христиански. По – братски. По – Божески…   

- Ух, и задала я одноглазому “по - Божески”… - хохотала она, заливаясь и хрюкая в пиво. – Так ему, б…е по яйцам врезала, что и второй  моргал  чуть с орбит не вытек. Выгнала его к е…и матери. В церкви про него рассказала. Ну, его отлучили от храма, конечно. Пастор написал нам разрешенье на развод. Подали на расторжение брака. Разошлись. Вот теперь я – свободная женщина. – говорит она мне и икает. – Ну, твое здоровьице, Ванечка!    

После Светка сперва долго и довольно нудно мне рассказывала, как работает на шоколаде. – Зарабатываю то неплохо, вроде. – говорила она. – Только тратить мне вот не на что. Мужа нет. Детей нет… Все хотела детей. Бог детей не давал от Ильи, от урода одноглазого. Может, потому что в молодости делала аборты иль еще от чего? Я не знаю. Ведь не доктор же я… Так что заходи ко мне в гости. – вдруг сменила резко Светка грустный тон разговора на какой – то натужно - игривый. – Я ведь ныне то живу одна. А одной бывает спать то, ох, как холодно…

- И вообще я сейчас не Евлампова, слава то Богу! Не Еб – лампова, б…я!– хохотала Светлана и все лезла и лезла со мной обниматься. И выкатывая враз заплывающие, пропитые глазенки мне напоминала все по - новой грязненько - пошло хихикая: Я теперь как и прежде то – Трусова. “Трусикова” я, Ванюшка! Эх, кто ж с меня сегодня снимет трусики?.. – обращалась блудница с намеками. И лукавенько при этом улыбалась.    

Посмотрел Светке в ее дурно пахший словно пастью драконьей рот. А зубов там – не густо. И воняет, несет оттуда уже ну, прям, как из сортира, прости Господи…

* * *

После кабака вся эта Светкина безумная орда, ну и я за компанию с ними, - продолжал Афоня свой рассказ. - добрели до Ленивой. Вот оттуда мы отправились кататься по почти обмелевшей в то лето, очень грязной  Устьрятинке на ублюдочном и гадком пароходике “Саврасов”. Пароход винтами бил грязно - бурую водицу за бортом. Воду цвета того мерзкого какао из школьной столовой нашего давно прошедшего советского детства. – говорил Иван. – К чести того самого какао надо вспомнить, что хоть было оно не ахти, но окурки и щепки, коряги и прочая дрянь в нем, как в нашей Устьрятинке летом - не плавали…

А еще – продолжал Афонасьев рассказ – в этот день вся команда “Саврасова” то ли, блин, в связи с  “великим” праздником, то ли просто без всякого повода были то, как говорится, “на рогах”, потому рулевой парохода не был в состоянии ну, хоть как то вписаться в фарватер Устьрятинки. Поминутно жалкое суденышко  тыкалось то в правый бережок, то в левый и давай после задний ход. Но и это б еще ничего… При очередном столкновении парохода “с действительностью” до того оравшие надсадное, блатное черные, огромные динамики грохнулись за борт и, по видимому, сразу затонули. Но гулявшая команда пароходика просекла все это не в раз и не сразу. Развернувшись с огромным трудом, когда надо было плыть уже обратно возвращаясь к родному причалу, отвалив чуток от  железного моста в Прилуках кто то видимо более трезвый из всех  захмелевших услышал, а главное - понял что музЫки почему то больше нет… Вот на палубу полезли тараканами заспанные, шаткие парнишки в рваных тельниках… После потные, небритые матросы долго и остервенело шарили баграми в камышах, матерясь и с трудом припоминая место, где ““Саврасов - в берег е…я?”          

- Ты обманула ме – ня два раза.

Не хочу! – сказала ты.

Вот такая ты, зараза,    

Девочка моей мечты!

- закричала им Светка и поворотясь к ним жопой задрала подол.

– Че, в кусты, пареньки, потянуло? – продолжала выступать деваха. - Зырьте, бля, пацаны!.. Че смурные то в праздники? Или, может, багор у Вас короток? Не шатается багор то, б…я? – принялась издеваться над ними Светлана.

- А ты к нам иди! Сюда! – отвечали ей в раз повеселевшие матросы. – Сделаешь покрепче, подлиннее нам багор? Мы на это не откажемся! – говорили пьяницы похабщинку смеялись с ней вместе.

- “Балтики” еще хочу! Эт, “Семерочки”, б…я! – хохотала она. – Эй, тигрята - речники! Кто в буфет слетает?

* * *

- Опа, опа, опа -

Америка – Европа!

Опа, опа, опа -

Срослась п…а и жопа!

- орала и блевала, наяривала громоподобная музыка в ресторации дешевенькой да с танцами - “Все Для Вас” на Советском проспекте.

- Вот приеду на дачу, на дачу, на дачу.

И х…у, х…у, х…у!

- подпевала Светка хриплому певцу Бичевкину из похабной группы “Петроград” и пила, и пила, и пила. А закончив возлияния свои, покурив “БондА”, как она говорила сама,   снова прыгала в окружении радостно - бездумных человекообразных, вряд ли полностью разумных, но существ весьма подобных нам - людЯм. Слово это тоже - Светкино. – усмехнулся Иван Афонасьев

- Ну, и на х…я мне эта церковь? – говорила Светка. – Я из церкви той давно уж ушла… Эх, жизнЯ моя пропащая… А еще, - словно бы проснулась она – раз уж праздник, то пойдем ко мне в общагу!   - предложила она - Ну их, в баню! – замахала ручкою в сторону бесящихся друзей – приятелей - чувих.

* * *

- Ты сиди. И никуда не уходи. – говорила мне она уже в комнате. – И на коридор не суйся. Там в субботний то вечер могут в морду заехать - легко. Ведь живет тут, прости Господи, разная то пьянь да рвань… Если тихо – все равно не суйся. – усмехнулась Светка. - Не ком… ком – про – менти – руй… ты меня перед соседями. А то что ж они то про меня подумают? Будут думать, что вот у меня то ночью кой – то парень был, или скажем, му – му – мужик… - залилась Света пьяным хохотом и залила себе в горло третью рюмку - “за гостей” – И что ж выходит?..    

- Мне идти надо, Света! Я пойду? – чуть ли не валился я с ножек уже от усталости. – продолжал рассказ Иван. - Но она не пускала меня. И пила, и твердила все одно и то же: Ты сиди. Ты сиди, и ты слушай…

- А че слушать то? – думал я и молчал. - Пьяный бред неопрятной девахи?..

Наконец то Светку Трусову сморил морфей. Уронив растрепанную голову на неприбранный и грязный столик с легионом из пустых пивных банок, из бутылок и разных объедков, баба - пьяница откинулась в тревожный, неспокойный и безрадостный сон. Вот тогда, уже в третьем часу той июньской, беспокойной, теплой и такой недолгой, летней ночи видел я эту Светку в последний то раз.     

- Что ж ней стало? СпИлась? Умерла? – стали спрашивать кругом Афоню тихонько, сочувственно.

- Говорили, в Доронино на складе то том переехали Светку ту, вроде. Точно ж я не знаю. – отвечал им Иван Афонасьев. - Видно, пьяная она в тот день была. Случай на производстве несчастный. Сама Светка виноватая была…

* * *

- Значит, так ты к ней и не пристал? – говорили мужики Афоне. – И чего ж ты с ней не связался хоть бы на ночь? Ведь не отказала бы, наверное …

- А Вы сами то хотели бы поспать с таким пьяненьким мешком дерьма? – отвечал им Иван. – Да и не хорошо все это – на ночь… А жену то – пьяницу я и в век не хочу. Пьянство… Бр – р – р… Нехорошо все это. Если пьет мужик – полдела. Если баба – святых выноси. Непотребно…

- Это да. – говорили парни понимающе. – С пьянством – так. Вот не пьешь и не пьешь, а потом как “заквасись”… Зарекаться нельзя. Пьянство – дело заводное. Кто не пьет – никогда не гордись! Это – временно, может…

- Эх, женился бы – спас человека! – покачал головой бригадир Алешка. – Ты ведь нравился ей, вроде то? Так? Зря она тебя в общагу к себе ночью приглашала. Не пускала домой – все зазря. Погубил ты ее, Афонасьев!

- Да чего ж это я то? Я то, б.. я, тут - чего? – встрепенулся Иван Афонасьев. -  Я ж ее не спаивал, в натуре! Вам то хорошо с нормальными бабами жить, а Афоне, значит, может с разной пьянью? Ах, Вы… А еще, блин, друзья называетесь!..

- Где ж они - “нормальные” – твои? Враз “нормальных” ему подавай! Что – то пока их то мы как раз и не увидели! – чуть не бросились на Фофу с кулаками Лешка Сивкин, Потапов - Цыган и Васек. – Мелешь сам не пойми то чего! Рассказал историю – просто жуть. А нам жить еще надо, работать… Нам ведь тоже не сладко, но мы хоть молчим! Мы на жизнь не жалуемся, и х…ю, прости, не страдаем!   Так что не п…и, Афон, и заткни скорей фонтан - хлебало. Не трави ты нам душу. Ведь она и так - болит…