Мои женщины. Октябрь 1960. Лера. Взрослые женщины лизать заставляют

МОИ ЖЕНЩИНЫ. Октябрь 1960. Лера.

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").

Я отучился в школе в первом «А» классе уже целый месяц.

За это время я настолько привык к школьной суете, что не хотел идти домой из школы.

Теперь меня не пугали школьные запахи и звуки, коридоры и учителя, старшие ребята и соратники по первым классам.

Теперь я изучал школу, как «терра инкогнита» - неизвестную землю или страну.

Хотя для нас первоклашек наш класс это и была наша страна, наша территория. Мы редко выходили за пределы этой территории, но нас всё чаще и чаще допускали в другие классы и кабинеты. Там было очень много интересного.

В большом зале на втором этаже, в котором во время непогоды проходили занятия по физкультуре, в центре у стены стоял огромный гипсовый бюст Сталина.

Справа рядом с выходом на широкую лестницу между этажами на стене над дверью в библиотеку висел большой парадный портрет Сталина в генеральской форме.

Напротив бюста Сталина в зале на стене висели картины, на которых были нарисованы школьники в различные моменты школьной и семейной жизни: встреча дома мальчика, получившего двойку; заседание школьной комсомольской группы; работа школьников в пришкольном саду; выступление школьников в художественной самодеятельности и спортивные состязания школьников.

Этот портрет Сталина и картины были написаны маслом. Я эти картины иногда подолгу рассматривал, так как дома у меня появились акварельные краски и гуашь и я, выполняя школьные задания, стал рисовать сам в своих картинах всё, что мне хотелось.

Всякий раз, маршируя или бегая на уроках физкультуры мимо бюста Сталина, я невольно робел, так как он пристально следил своими прищуренными глазами за нами, где бы мы ни были в пространстве зала.

Бюст Сталина был огромным, белым и от него веяло холодом.

Но больше всего меня впечатлил парадный портрет Сталина.

Он был огромным и висел слегка наклонённым в верхней части. Казалось, что он вот-вот должен был упасть и этот строгий человек в генеральской форме рухнет прямо на мою голову.

Я сказал об этом нашей библиотекарше. Она внимательно посмотрела мне в глаза, тяжело вздохнула и погладила меня по голове.

С этих пор у нас с этой тётей сложились настоящие дружеские отношения. На всю оставшуюся школьную жизнь я имел доступ в любое время к любой книге в нашей школьной библиотеке.

В начале октября 1960 года в нашем доме и во всех домах нашей улицы начался капитальный ремонт отопления.

Пришли рабочие и мастера, натоптали грязными сапогами в нашей квартире, заставили снять все занавески, сдвинуть мебель, убрать чистые вещи, посуду и книги в шкафы.

Потом они начали снимать старые батареи и трубы и устанавливать новые. При этом они громко матерились, охали, ухали, стучали кувалдами, сверлили стены, что-то долбили, пилили и главное, сваривали трубы.

На улице у порога лежали два длинных баллона: один с ацетиленом, а другой синий - с кислородом. От него крутились два резиновых шланга.

Рабочий держал горелку, спускал со лба черные очки, зажигал мощный факел чадящего пламени, потом крутил вентили, и пламя становилось тонким, узким и слепящее белым.

Мне очень нравилось смотреть, как работают эти сантехники и мастера.

Быстренько сделав уроки, я несся к ним и заворожено молча смотрел на их слаженную рабочую суету.

Сначала они меня прогоняли, а потом привыкли и даже позволяли им немного помогать.

Вскоре я совсем осмелел и даже стоял рядом со сварщиком, который, как истинный волшебник, значительно и молча показывал мне, как делать ровный сварной шов, как подставлять под пламя стальную проволоку, как осторожно, капельками, наваривать шов на трубе снизу вверх.

Он даже давал мне свои запасные черные очки, потому что на пламя горелки нельзя было смотреть открытыми глазами. Можно было ослепнуть.

Мама строго-настрого запретила мне смотреть на пламя сварки, но мне не всегда удавалось прикрыть глаза и я все равно «нахватался зайчиков».

Мне очень нравилось помогать сантехникам и сварщику. Я чувствовал себя совсем как они, взрослым и нужным.

Однако ремонт дома и квартир принес только неудобства и хлопоты.

На улице было уже очень прохладно.

В квартирах дома жильцам невозможно было жить и все на время ремонта уезжали или уходили жить к своим родственникам.

Нам уходить было некуда, да и квартиру отец не хотел оставлять без присмотра, поэтому мы решили поселиться на время в нашем сарае.

Отец, мама, брат и я быстро, за один день, перенесли в наш сарай кровать, диван, раскладушку, кухонный стол, стулья, этажерку с книгами и массу разных вещей.

Все это разложили на папином верстаке, на полках, поставили вдоль стен сарая.

Мама чисто-чисто вымела утоптанный земляной пол в сарае, поставила в вазочках цветы, повесила на маленьком оконце занавески.

Отец привез с работы разные железки.

Он и сварщик сделали замечательную печь-буржуйку.

Отец очень гордился тем, что в классическую конструкцию «буржуйки» он внес усовершенствования и теперь из задней стенки печки можно было через краник наливать в тазик для мытья посуды горячую воду.

Печь-буржуйку поставили по середине сарая, недалеко от кухонного стола и буфета, а дымовую трубу вывели через специальное оконце на улицу в сад.

Удивительно, но печка почти не дымила.

Когда ее затапливали, то через несколько минут в ее топке уютно потрескивал жаркий огонь, стрелял и плевался огненными языками и от стенок печки веяло жаром.

Помещение сарая быстро нагревалось и становилось даже жарко. Правда, если в топку вовремя не подбрасывать дров или куски угля, то тепло также быстро уходило и в сарае становилось сыро, неуютно, темно и холодно.

Я очень любил залезать в большую пружинистую родительскую кровать, подкладывать под голову большие мамины пуховые подушки, накрываться всеми одеялами и покрывалами, которые били на кровати и смотреть картинки в новых журналах, учебниках и книгах, которые появлялись или обнаруживались у нас в доме.

Во время ремонта вдруг обнаружилось, что у нас очень хорошая и интересная домашняя библиотека.

Особенно мне нравилось смотреть географический атлас мира и альбомы с картинами из музеев.

По картам я представлял себя моряком-путешественником, а в альбомах я придумывал героям картин разные приключения.

Так, однажды, я играл с альбомом картин из Третьяковской галереи, вполголоса разговаривал с героями или вместо героев картин, как тут дверь сарая заскрипела, и через порог переступили две пары стройных женских ножек.

Я поднял глаза и увидел двух наших самых красивых и бойких девушек-соседок, двух неразлучных подружек Леру и Людмилу.

Я знал, что мой брат, и не только он один, а почти все взрослые ребята с нашей улицы и с нашего двора, «неровно дышали» к этим девушкам.

Не раз мне приходилось быть свидетелем, как брат и его друзья приставали к ним, шутили, играли с ними в волейбол, сидели с ними на стройматериалах, которые навалили кучей в нашем дворе ремонтники.

Лера была одета в спортивный коричневый костюм, а Людмила в синюю мамину вязаную кофту и короткую юбку.

Обе с любопытством вошли в наш сарай и остановились возле печки-буржуйки.

Не давая мне опомниться, они весело и наперебой стали задавать мне вопросы: где мама и папа, где мой брат, как мы тут живем в холоде, где мы берем уголь для буржуйки, почему я в постели и почему я молчу.

Я молчал, потому что очень взволновался.

Я давно хотел писать, но терпел.

Мне хотелось досмотреть и доиграть с героями очередной картины, и теперь я хотел только одного, поскорее выскочить за дверь и добежать до нашего садового туалета.

Только сделать я этого не мог, потому что лежал в постели в байковой клетчатой рубахе и одних трусах.

Не буду же я при девчонках выскакивать в трусах и с голыми ногами!

Девчонки будто почувствовали и догадались о моем желании. Они нарочно обступили мою кровать с двух сторон и нагло стали меня рассматривать. При этом они начали как-то странно шутить.

-  Старшего брата нет, но и младший может сгодиться! - сказала Лера и странно засмеялась.

- Лера, как тебе не стыдно, он же еще маленький, он может быть еще в постель писается! – подхватила Людмила.

- Давай проверим, - сказала Лера. Она сделала движение, будто хочет забраться руками ко мне под одеяло. Я сжался в комочек, испугался и рассердился одновременно.

- Не боись, - сказала басом Лера, - Мы маленьких не трогаем. Нам молодцы нужны. Без молодцов нам скучно.

Лера потянулась всем телом и крутанулась на одном месте. При этом она уперлась согнутыми руками себе в талию, выпятила грудь и повела плечами. Её подружка только смущенно потупила глаза.

- Ты что так смотришь, - вдруг спросила меня Лера. – Ты что, тоже молодец? Ишь как вылупился, что не видел никогда сисек?

- Лера, перестань, - сказала Людмила. – Он же еще маленький, что ты делаешь?

- Какой он маленький? – ответила ей Лера. – Видишь, как напрягся и покраснел. Да у него, наверно, уже перчик встаёт. Вот я сейчас проверю…

Лера слегка покраснела и стала медленно двигать вниз застёжку молнии на своей спортивной курточке.

В раскрытом вороте сначала показалась тонкая шея с острыми ключицами, потом впадинки между грудками, а потом и сами крутые полушария грудок.

Я от неожиданности и еле сдерживаемого напряжения совсем перестал дышать и замер, не отрывая взгляда от расширяющейся молнии на курточке Леры.

Людмила нервно хохотнула и тоже застыла в немом ошеломлении.

Она и я неотрывно смотрели как Лера плавно и гибко полностью расстегнула курточку, медленно распахнула ее полы и выгнулась в спине, показывая нам свою грудь.

Потом началось что-то совсем странное…

Лера вдруг стала что-то напевать и медленно танцевать передо мной и Людмилой.

Танцуя, медленно кружась перед нами, она сняла полностью курточку и осталась перед нами по пояс обнаженной.

Она танцевала вокруг печки-буржуйки, приближалась к ней, отходила, поворачивалась то боком, то спиной, то приседала, упиралась руками в коленки, сжимала свои круглые шарообразные полные грудки и наклонялась к открытой топке.

Пламя из топки бликами также танцевало по ее слегка влажному обнаженному телу.

Пламенные блики игриво и красиво оттеняли изгибы ее плеч, рук, шеи, освещали лицо, глаза, губы, которые также трепетали, как языки пламени.

Особенно красиво она играла и танцевала своими грудями.

Её груди двумя полушариями колыхались, вздрагивали, играли у неё на груди. Её коричневые вершинки напряглись и превратились в острые пупрышки.

Наконец Лера подошла к косяку дверного проема между отсеками сарая, невообразимо гибким и грациозным движением сорвала с маминого цветка в горошке ярко алый бутончик, оперлась локтем на дверной косяк и замерла, со значением, пристально всматриваясь в меня, как в зеркало.

Её выпуклые блестящие глаза расширились и взгляд стал пронзительным.

При этом другой рукой, она застенчиво прикрывала бутончиком цветка вершинку своей правой грудки.

Она с волнением дышала и последнее, что я успел заметить, это был её волнующийся плоский живот спортсменки, который то выпячивался красивым бугорком, то втягивался внутрь.

При этом между животом и пояском спортивного трико образовывалась щель.

Людмила также перевела дух, как и я, но я был уверен, что у неё не было моих проблем.

Дело в том, что от волнения я описался…

Пока Лера танцевала перед нами обнаженная, во мне что-то произошло.

Мне сначала стало жарко, потом озноб покрыл всё тело мелкими пупрышками, а потом вдруг на меня что-то нахлынуло такое, отчего внизу живота стало одновременно тесно и свободно. В какой-то момент ощущение счастья и восторга нахлынуло на меня, и я … описался.

Я лежал в постели на родительских простынях и из меня свободно и легко лилась горячая влага.

Она струилась у меня по тесно сжатым ногам, проникала под ноги, собиралась в ямках под попой, расплывалась широким озером подо мной на постели.

Я был в ужасе… Я не просто был в ужасе, а в диком ужасе. Я был потрясён…

Наверно что-то в моём лице показалось Лере тем, чего она ждала и хотела.

Лера вдруг счастливо засмеялась, встряхнула своими тёмно-коричневыми кудрями, стремительно и нервно оделась, что-то буркнула Людмиле на ушко и буквально выскочила за дверь.

Людмила тоже поспешно убежала и я еще некоторое время, сквозь шум и звон в ушах, слышал, как они обидно хохоча, бежали по нашей садовой дорожке.

Я лежал в своей луже до тех пор, пока огонь в печке-буржуйке почти не погас, и в сарае не наступила предвечерняя мгла.

Скоро с работы должна была прийти мама, отец и брат должен был уже давно вернуться с тренировки.

Я с ужасом представлял себе, как родители и брат узнают, что я написал в родительскую постель, как они будут сердиться и смеяться надо мной.

В просветах между этими чёрными картинами я опять с замиранием сердца и дыхания вспоминал танец голой Леры.

Перед моим внутренним взором одна за другой вспыхивали картинки то сердитых родителей, то хохочущего брата, то загадочно смотрящей на меня Леры.

Последним кадром я увидел её стоящей у дверного косяка с обнаженной грудью и прикрывающей алым цветочком её коричневый маленький острый кружочек на вершине груди.

Меня ласково разбудила мама.

Она потрогала мой лоб рукой, потом быстро и умело нашарила холодную мокроту подо мной, легко перевернула меня на другой бок, быстро протерла меня краем простыни и настойчиво, но ласково заставила меня подняться.

Я был сонным, как муха.

Я ничего не хотел, не желал, не боялся и не слышал.

Мне было всё равно.

Перед тем как заснуть я махнул на себя рукой и решил: «Будь, что будет».

Странно, но меня никто не ругал.

Наоборот, когда пришел отец и брат, то они срочно были посланы в аптеку за лекарствами.

Оказалось, что я заболел.

«Как кстати», - подумал я и снова провалился в тяжелый сон, но теперь уже без ужасных чёрно-белых картин, а с трепещущими, как огонь, видениями пляшущей обнажённой Леры в облике моей Феи красоты и страсти.