Мои женщины. Декабрь 1960. Пионервожатая. Тематика: Зрелые женщины рассказы

МОИ ЖЕНЩИНЫ. Декабрь 1960. Пионервожатая.

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

(Иллюстрации: сайт "Все девушки "Плейбой" с 1953 по 2010 годы").

29 декабря 1960 года закончился мой первый год обучения в школе. Начались первые в моей жизни зимние каникулы.

Правда, мне пришлось участвовать в новогоднем утреннике.

С 9 ноября по 29 декабря мы отучились 60 учебных дней. Из них я дней десять-двенадцать проболел.

Последний раз я болел из-за простуды, полученной во время ночного лежания под дождём в грязи за трансформаторной будкой возле школьной цветочной клумбы, разбитой на месте школьного туалета.

В тот раз мы следили за тремя мужиками, которые разбили молотом школьный гипсовый бюст Сталина и закопали его в центре школьной клумбы.

В этот раз я переболел достаточно быстро. Почихал, покашлял, постонал для приличия пару раз, а потом быстро поправился.

Некогда было болеть. В школе происходили удивительные события…

Атмосфера страха и неуверенности, которая царила в момент объявления Сталина «врагом народа», закончилась.

Теперь постепенно всё приходило в норму.

На переменах опять забегали мальчишки, девчонки стали опять прыгать через скакалку, зубрить и обсуждать поведение мальчиков.

Учителя озабоченно суетились и подгоняли отстающих.

Часто объявляли о дополнительных занятиях.

Всем хотелось подойти к Новому году с успехами в учёбе.

Новый год решили встретить новогодним утренником для «первоклашек» и новогодним вечером для старшеклассников.

Эти два мероприятия готовили раздельно, но с участием одних и тех же учителей. Особенно молодых учителей и пионервожатых.

Эти юные девушки или молодые женщины «взяли нас в оборот» и мы только, как деревянные куклы, крутились и вертелись в их руках.

В новогоднем утреннике участвовали не только мы – «первоклашки», но и ученики вторых, третьих и четвёртых классов.

У каждого класса был свой номер в общем концерте и все старательно их готовили.

Иногда в общем зале на втором этаже в разных углах репетировали несколько групп учеников. Тогда в зале стоял такой гомон, грохот, топот, хохот, крики, визги, увещеваний учителей, песни, стихи и «речёвки», что неподготовленному человеку было бы совершенно непонятно, что можно делать в таком хаосе.

Но мы делали. Делали свой номер…

Мы репетировали с будущим Дедом Морозом: «новогодний хоровод», «зажигание ёлочки», «зов Снегурочки», «ответы на загадки и вопросы Деда Мороза», «противодействие Бабе Яге и Кощею Бессмертному», сольные выступления, танцы парами и стихотворные поздравления с Новым Годом.

За мою сообразительность и хорошую успеваемость мне досталась роль «храброго и умного Зайчика» - помощника Деда Мороза.

По сюжету новогоднего праздника я должен был юрко сновать между Дедом Морозом, Снегурочкой, Бабой Ягой, Кощеем Бессмертным и всякой «нечистью», которых играли мои товарищи по первому классу и расстраивать их коварные планы и козни.

Роль «храброго и умного Зайчика» мне нравилась. Я чувствовал себя «Мальчишем-Кибальчишем»…

Я с удовольствием подыгрывал могучему Деду Морозу, который больше походил на богатыря Илью Муромца и Снегурочке, которую изображала наша новая пионервожатая.

Это была удивительно живая, бойкая и хитрющая девушка. Она быстро завладела нами, привлекла к себе девчонок, влюбила в себя мальчишек и стала соперницей нашей учительнице.

Наша учительница ревновала нас к пионервожатой, неохотно, «со скрипом» пускала нас к ней на мероприятия. Пионервожатая же, как ни в чём ни бывало, не унывала, всегда была весёлая, быстрая, резкая, спортивная.

Она всем очень нравилась. Старшеклассники – те вообще ходили за ней табуном.

Не знаю, чем она их привлекала, только она мне напоминала мою давнюю знакомую «Американку» в деревне. Только эта была бойчее…

Так как я был «храбрым и умным Зайчиком», то мне мама сшила соответствующий маскарадный костюм.

Пригодилась подкладка от китайской куртки на заячьем меху, из которой мне сделали шапку в форме заячьей головы с длинными ушами.

Уши папа сделал из тонкой стальной проволоки. Они были каркасом заячьей головы и пружинили, когда за уши дергали или гладили.

Я ужасно гордился этой шапкой и этими ушами.

При этом всячески старался их уберечь до начала новогоднего представления. Уж больно много охотников находилось их потрогать, подёргать или прижать.

Я позволял только Снегурочке слегка приглаживать мои заячьи уши и то только потому, что это ей тоже ужасно нравилось.

Она с восторгом гладила мягкий белый настоящий заячий мех, и её ласка естественно передавалась по проволоке моей голове.

Я делал вид, что мне всё равно, но мне очень нравилось её внимание…

Играя роль «храброго и умного Зайчика», я выполнял все задания Деда Мороза, но при этом выдумывал всякие шалости, чтобы оказаться поближе к Снегурочке, бегал вокруг неё, касался подола её костюма, хватался за её руки в варежках, протискивался между Дедом Морозом и Снегурочкой.

При этом мне удавалось на мгновение почувствовать упругую твёрдость её боков, цепких и быстрых пальчиков, её запах и ещё что-то такое, что предельно волновало моё сердце…

Пионервожатая-Снегурочка чувствовала это, может быть, понимала причину моих таких тесных шалостей и иногда, в порыве чувств, тоже прижимала меня к себе и весело тискала, тормошила на зависть всем «снежинкам», «белочкам» и всякой «лесной сказочной нечисти»…

Другие участники новогоднего утренника и вечера тоже были в костюмах.

Здесь были «лесная сказочная нечисть», «дюймовочки», «медвежата», «волчата», «белочки», «снежинки» и даже один «снеговик», которого изображал самый толстый мальчик из соседнего первого класса.

Все очень ревниво относились к своим костюмам, но не берегли чужие.

Поэтому я всякий раз, пользуясь особым расположением Снегурочки, прятал свой костюм и заячью голову-шапку в специальной комнате за сценой зала, в которой хранились школьные баяны, аккордеон, гитары, горны, барабаны, плакаты, транспаранты, портреты руководителей партии и правительства и многое-многое другое.

Это была комната пионервожатых.

Здесь они собирались, писали сценарии, репетировали, рисовали стенгазеты и сатирические плакаты.

В этой комнате иногда творилось невообразимое и из неё доносились такие раскаты смеха и визга, что к её дверям сбегались десятки любопытных школьников.

Поэтому сюда мечтали и стремились попасть все старшеклассники, но попадали только единицы.

Мечтал побывать в этой комнате и я…

Однажды, во время одной из репетиций, у меня всё-таки сломали мои заячьи уши.

Кто-то из старших ребят в очередной раз склонил их к моей спине, чтобы посмотреть, как они пружинно поднимутся вверх, но в обруче что-то щелкнуло и одно ухо осталось висеть за спиной.

Все окружающие замерли, виновник этой аварии убежал, а так расстроился, что мне неудержимо хотелось расплакаться…

Я крепился, кривил губами и сопел носом.

Наша школьная пионервожатая и по совместительству Снегурочка прибежала на крики девчонок.

Я стоял перед ней, опустив голову и не смея взглянуть её в глаза.

Дело в том, что пионервожатая сначала не разрешала мне брать на репетицию заячью голову. Она просила меня репетировать без неё, но мне очень хотелось вновь побегать и попрыгать, смешно махая заячьими ушами.

Вот и допрыгался…

Завтра должен был быть новогодний утренник, а у одного из главных героев сломалось ухо.

Дело было безнадёжным.

Надо было распарывать мех, добираться до проволочного каркаса и что-то там делать, чтобы восстановить гибкость ушей.

Все участники репетиции сгрудились возле пионервожатой и моей заячьей головы.

Починить голову никто не решался, да и не мог.

Пионервожатая строго посмотрела на меня своими открытыми черными глазами и сказала, чтобы я срочно бежал домой к отцу и попросил его починить заячью голову. Починить её нужно было именно сегодня.

Она сказала, что будет в школе меня ждать, пока мы не починим эту злосчастную заячью голову.

Я чувствовал себя очень виноватым, поэтому стремглав помчался домой…

Дома родителей ещё не было.

Брат посмотрел мою шапку-голову и наотрез отказался её ремонтировать. Надо было ждать отца.

Папа пришёл поздно с работы, но сразу сообразил из моего сбивчивого рассказа, что случилось, и приступил к делу.

Они с мамой осторожно отпороли подкладку шапки, вывернули её наизнанку на каркасе и нашли перелом проволоки.

Затем отец просто заменил проволоку новым куском, завернул обратно мех, а мама быстро пришила подкладку к краям шапки.

Дело оказалось не таким уж страшным, как я себе этот представлял.

Раз, два и всё.

Я и сам бы мог с этим справиться…

Папа и брат посмеялись надо мной и показали на часы.

В своём нетерпении я забыл о времени, а было уже почти близко к десяти часам вечера.

На улице была непроглядная темень, мороз и только уличные фонари поскрипывали на ветру.

Родители сказали, то в школу идти уже поздно, но я с рёвом настаивал, что мне надо, во что бы то ни стало отнести заячью голову-шапку в школу.

Я кричал, что там ждёт меня Снегурочка, то есть пионервожатая.

Родители не понимали меня, а я не мог им ничего объяснить.

Я сам не понимал, почему на меня вдруг нашла такая истерика и почему я так стремлюсь в школу.

Ведь достаточно было завтра, рано утром, пораньше прийти в школу, принести и отдать эту дурацкую заячью голову-шапку.

Однако я неистово требовал, чтобы меня отпустили в школу, так как я обещал принести её сегодня, как того просила пионервожатая.

Наконец, отец согласился. Он важно сказал, что «если наш сын дал слово, то выполнить своё обещание он просто обязан, иначе все подумают, что он не мужчина». Этот аргумент убедил маму, и она приказала брату сопровождать меня в школу.

Брат очень не хотел идти вместе со мной в школу. На улице было очень морозно, темно и ветрено.

Нас одели, как на Северный полюс и отправили на улицу…

Сначала мы брели по свежевыпавшему снегу молча и только отворачивали лица от метельного снегопада.

Потом, в переулке перед школой мы встретили знакомых брату ребят, которые затеяли какую-то каверзу с одним из ненавистных соседей.

Они ставили ему «стукалочку»…

Это была длинная суровая нитка с привязанной большой гайкой.

Её вешали над ставней окна так, чтобы гайка могла стукаться о стекло или о деревянный ставень.

Затем нитку растягивали подальше от окна и дома и тихонько за неё дергали. Гайка стукалась.

Так продолжалось до тех пор, пока проживающие в этом доме или квартире жильцы с криком не выбегали на улицу, чтобы наказать хулиганов.

Это было очень весело смотреть из укрытия, как разъяренный мужик в домашней одежде слепо таращится в ночную темень и орёт матом, что «если кого поймает, то всех убьёт».

Кого он поймает, если хулиганы лежат дружной группой в сугробе за углом дома и готовы со смехом разбежаться в разные стороны…

Это хулиганство происходило совсем недалеко от школы.

Её здание было ярко освещено, так за окнами мелькали тени, доносились звуки музыки и брат отпустил меня одного в школу.

Он приказал мне «пулей лететь к своей пионервожатой, отдать её заячью голову-шапку и немедленно возвращаться назад».

Мне и самому было любопытно посмотреть, чем же закончится очередная игра в «стукалочку», поэтому я действительно помчался в школу…

Я вбежал в школу весь в испарине.

Моя большая шапка лезла мне на глаза. Я снял шапку, расстегнул пальто, размотал шарф, схватил сумку с заячьей головой-шапкой и с трудом стал бегом преодолевать ступени лестницы, ведущей на второй этаж школы.

Зал на втором этаже, где мы репетировали, был не освещён. Только из больших и широких окон в зал струился слабый уличный свет.

Мне надо было пересечь тёмный пустой зал и найти в темноте дверь в комнату пионервожатых.

Немного дрожа от страха и возбуждения, я стал медленно двигаться по пустому залу. Теперь он мне казался огромным, как футбольное поле. Я напряженно вглядывался в темноту и чутко прислушивался.

Мне показалось, что там вереди, под томным прямоугольником двери просвечивается узкая полоска света.

Я пошёл на эту полоску и стал осторожно, крадучись приближаться к заветной двери.

На подходе к двери в комнату пионервожатых я подошел к сцене и декорациям завтрашнего новогоднего утренника. Здесь я уже услышал голоса и музыку за дверью.

Я очень обрадовался, что за дверью есть люди, но и испугался, так как очень хотел, чтобы пионервожатая, моя Снегурочка, была одна.

Я подошёл ближе, спрятался за декорациями, затаился и стал прислушиваться к неясным звукам из-за двери.

Звуки были странными…

Там наверно кто-то боролся или танцевал, или занимался спортивной борьбой. При этом криков боли или страха не было, а доносились смешки, возгласы и девчачьи повизгивания. Словно кто-то кого-то щекотал.

Мне стало жутко неприятно. Я разозлился. Моя Снегурочка с кем-то там играла и смеялась…

Я пережил сегодня большое волнение, страх и горечь от того, что сломалась заячья голова-шапка и я подвёл пионервожатую и свой класс.

Я бежал домой к папе, чтобы он помог мне всё исправить.

Я уговорил маму и брата отпустить меня вечером в школу, чтобы выполнить задание пионервожатой.

Я пришёл, а она с кем-то там веселится!

Я пришёл по делу, поэтому решил постучаться в эту дверь.

Только я сделал один шаг из-за лесных фанерных зарослей на сцене, как дверь вдруг сначала тонкой щёлочкой, а потом почти наполовину открылась.

Из-за двери быстро выглянула Снегурочка…

Голая…

Полумрак за её дверью показался мне ярким светом, в котором я увидел сияющие рыжие волосы пионервожатой, завитые в частые пружинки.

Её маленькие ушки светились и просвечивались, как китайские бумажные фонарики.

Она как всегда улыбалась своей умопомрачительной почти кукольной улыбкой и её щёчки были круглыми, как яблочки.

Пионервожатая склонила на бок головку, выглянула в зал, и ещё продолжая по инерции улыбаться чему-то, стала лихорадочно выдёргивать из дверной замочной скважины ключ.

Ключ не поддавался и я ещё успел, как фотоаппарат мгновенно зафиксировать в памяти её облик.

Она была полностью голая!

Ну, не совсем голая, а обнажённая.

На её плечах еле-еле держалась какая-то длинная одежда из тонкой прозрачной материи, похожей на свадебную фату.

Наверно это был какой-нибудь тюль или покрывало, или ещё что-нибудь.

Край этой материи прикрывал её левую маленькую грудку, а край двери – правую.

Между её грудками было большое пространство, но меня поразило не это.

Вершины её маленьких грудок имели большие круглые кольцеобразные тёмные пятна.

Обычно я видел только небольшие темные пятнышки сосков, а здесь кольца.

Я краешком сознания удивился этому, а глаза уже видели её совершенно плоский животик, худенькие бёдра, тоненькие длинные ножки и маленькие ступни, обутые в туфельки Снегурочки. На подъёме туфельки были пришиты пушистые белые снежинки из меха.

Пионервожатая нетерпеливо стучала ножкой, покачивала бёдрами, терзала ключ в замочной скважине и всё время с лукавой улыбкой слепо смотрела в темноту школьного зала.

Она не видела и не могла видеть меня, но я видел всё…

Почти всё.

Видимо, машинально пионервожатая другой рукой прикрывала своё «сокровенное тайное место» краем этой прозрачной материи.

Я снова не мог увидеть это проклятое «сокровенное тайное место»!..

Я почувствовал, как во мне зажглась нетерпеливая искорка досады, но она быстро погасла под нахлынувшим чувством жгучей обиды, злости и недоумения.

Как она могла «предаваться разврату» с кем-то в то время, когда я из кожи вон лезу, чтобы выполнить обещанное, её требование, её приказ, её просьбу и принести мою заячью голову-шапку!

Меня душила обида.

Я с облегчением судорожно вздохнул, когда пионервожатая, наконец-то, вытащила ключ, мгновенно захлопнула дверь, и я остался в совершенной темноте в гулком школьном зале…

Уже никого и ничего не боясь, не таясь и не скрывая гулкого эха от моих шагов, я бросился вон из этого враждебного тёмного зала сначала на лестницу, а потом из школы.

Дежурный школьный сторож даже не успел ничего мне сказать, как я очутился на свободе.

Пришкольная площадь и улица встретила меня мерцающим светом морозного снега, проклюнувшимися через облака звёздами и ватагой хулиганов, среди которых был мой брат.

Они ждали меня у ворот школы и дружно гоготали на всю улицу, вспоминая, как их разъярённый недруг выскочил в одних кальсонах на крыльцо дома и стал так орать и ругаться матом, что разбудил соседей, и они все потом долго и дружно орали и ругались друг на друга.

Брат спросил меня, почему я не отдал свою заячью голову и я ответил, что «отдавать было некому, потому что все ушли по домам».

Я не стал рассказывать старшим ребятам о том, что увидел…

Хотя я был страшно возбуждён и мне было жарко на ночном морозе, я всё-таки решил оставить мой восторг и мою боль в себе.

Они ведь не знали о видениях мне моей Феи красоты и страсти…

Это была моя, и только моя тайна.

Может быть то, что со мной сегодня произошло, тоже является видением мне моей феи?

Может быть, она является мне, чтобы чему-то научить? Подсказать? Раскрыть на что-то глаза и мои уши?.

Я шёл вместе с братом по улице домой, и моё настроение стало меняться.

Странно, но я успокоился.

Почему-то я знал, что после этого Нового года произойдёт что-то значительное, не детское.

Я потерял интерес к новогоднему утреннику и своей роли «храброго и умного Зайчика»…

Утренник прошёл на славу.

Все актёры играли просто замечательно.

Дед Мороз был красив, могуч, добр и находчив. Он так умело раздавал задания, загадки и организовывал игры, что все, даже проигравшие, получили новогодние гостинцы.

Никто не был в обиде.

Снегурочка так старательно и весело помогала Деду Морозу, что все были просто ею очарованы.

Только один персонаж этого сказочного карнавального действия не уделял Снегурочке повышенного внимания.

Он увёртывался от её рук и объятий, выполнял все заученные сценки и трюки, успешно противодействовал «лесной сказочной нечисти», защищал от них «снежинок» и «белочек», но не мешал им строить козни против Снегурочки…

Это был «храбрый и умный Зайчишка», то есть я.

Снегурочка, то есть пионервожатая, с недоумением поглядывала на меня, пыталась приласкать и одарить дополнительными подарками.

Я улыбался ей, увёртывался от её цепких ручек и прятался от неё за огромный красный тулуп Деда Мороза.

Окружающие воспринимали всё это как игру, как задуманный сценарный ход, как дополнительную сцену в спектакле.

Такое моё поведение заставляло Снегурочку вести себя более живо и игриво.

Может быть, пионервожатая чувствовала, что я что-то знаю о вчерашнем ночном происшествии? Поэтому она старалась повышенным ко мне вниманием загладить свою вину?..

Мне было всё равно.

Это для зрителей и несведущих детей она была прекрасной и весёлой Снегурочкой, а для меня она была подвыпившей пионервожатой, которая нетерпеливо дёргала ключ из двери, чтобы закрыться с кем-то в тесной школьной кладовке.

Я научился видеть скрытое в человеке, его суть…

Может быть, в этом состояло моё прозрение и учение моей Феи красоты и страсти?

Я честно и старательно отыграл свою роль «храброго и умного Зайчишки».

Потом получил положенные мне аплодисменты и подарки, признание восхищённых друзей и хлопки по спине моих недругов, поздравления от родителей и от необычайно возбуждённого моего старшего брата.

Потом я переоделся и просто отдыхал, участвуя во всех без исключения играх, которые организовывал Дед Мороз и Снегурочка.

Больше я к Снегурочке, то есть пионервожатой, не подходил и не общался с ней.

Я разлюбил её…

Она перестала мне нравиться.

Мне вообще на всю оставшуюся жизнь перестали нравиться подвыпившие смазливые и чересчур весёлые девицы…

Я стал спокойным… Удивительно спокойным…