Доверие

Название: «Соnfiаnzа» в переводе с испанского значит "доверие"

Не бечено

Оридж

Пейринг: МатвейВсеволод

Рейтинг: PG-13

Предупреждение: мат, много мата.

Как всегда о любви, предательстве, прощении и снова... любви. Словом, аффтор не оригинален.

Закончен

Но только вей, бей проруха-судьба,

Разбуди слов рябиновый слог.

Постучи в дверь, пораскинь снег,

По лесам вех, да по полям рек.

- Матвей у нас родился сын!

На том конце провода его просто послали на ***.

Севка расхохотался, если бы он не знал своего, ну назовем это так, бой-френда, то обиделся. И по-первости обижался. Очень.

Но у Матвея на все один ответ: «Пошел на ***».

Причем и в беде и в радости.

Севка ржал и говорил, что у него «там» уже скидки, «там» он бывает чаще, чем в душе.

Дав другу время на перекур и рюмку коньяка, Всеволод позвонил снова.

- Очухался, папаша?

- Сев, не до шуток. Эта ****ь не отдает нам ребенка.

- Что?

- Эта сука говорит...

Матвей не просто ругался матом, он разговаривал на этом языке. Причем из слов, которые можно спокойно произносить в приличном обществе Сева услышал союзы «и» и «а».

Все.

Устало вздохнув, Всеволод закрыл глаза про себя досчитал до пяти, все же до десяти у него не хватило ни выдержки , ни терпения и перебил беснующегося Матвея:

- Стоп, Ковров, еще раз и по-русски.

- ****ь... - снова начал дуть в свою дуду Матвей.

- Ковров, Коврооооов, стоп. Ты меня слышишь?

- Слышу Всеволод. Я тебя, ****ь слышу!

- И что?

- Эта сука не напишет отказ от ребенка.

Сказав это Матвей, словно шарик после дня рождения, не нужный и забытый сдался, потух, испарился. Как хочешь, назови. Но его не стало, превратился в прах.

- Стоп, Ковров,...

- Д а, я Ковров. А ты твою мать Киреев, и вместе мы не семья, да и если бы были семьей, забрать ребенка у суррогатной матери можно только если она напишет отказ от этого конкретного ребенка. А эта су...

- Я понял, - и Сева повесил трубку.

Да о чем говорить.

Все и так ясно.

Всеволод рванул в роддом, куда его пустили без проблем, он считался отцом ребенка, так как сам привез Марину туда и заполнял соответствующие бумаги.

Палата, в которой лежала девушка, выглядела современно и очень ухоженно, словом на свои деньги, не малые скажем деньги.

Марина лежала клубочком, прижавшись лбом к коленям, и дремала,

Надежда - светлое чувство. Оно похоже на первый весенний день. Когда природа радостно отзывается на прикосновения солнечных лучей, птички чирикают, все вокруг поет и просыпается. И в душе так же тепло и немного тревожно. От предвкушения.

Вот когда Марина резко распахнув глаза, увидела стоявшего в дверях Киреева, то он увидел именно это в ее глазах- надежду.

- Простите, - прошептала девушка, прижимая руки, к уже пустому животу. - Простите меня Всеволод. И передайте Матвею Александровичу . Я... Я ...

Слезы крупные, как капли дождя весной, потекли по ее впалым и серым щекам, смывая все на своем пути, кроем желания оставить ребенка себе.

- Марина, вы же... - Сева задохнулся словами, он одновременно и понимал и не понимал девушку.

Она всхлипнула и уткнулась носом в подушку:

- ЯнеотдамвамТиму!

- Что?- не понял ее Кипреев.

- Тимка, мой сын и я Вам его не отдам! Да!

И это «да», как маленькая капелька, пробившая плотину, вывела Севку из мифического равнодушия.

- Марина, Вы помните у нас с вами договор. Я уже не говорю о деньгах...

И поймав затравленный взгляд девушки упорно прижимающей руки к животу, беззащитная поза эмбриона заставила его заткнуться. Киреев грустно улыбнулся:

- Ну что ж поищем позитивные стороны, у нашего сына будет мать!

И шагнул в пустоту.

Матвея Севка отловил, уже выходя из перинатального центра:

- Пошли, папаша!

- ****ь, Киреев!

Севка не долго думая, вмазал по перекошенной физиономии любовника., разбивая в кровь побелевшие от злости губы. Матвей развернувшись всем корпусом налетел на Киреева, хуком слева укладывая его на лопатки, прямо на грязный асфальт.

- Ничего, приемный покой с той стороны, - криво усмехнулся Севка.

- Ага, и тебя вылечат и меня вылечат, - Матвей, шумно выдохнув через нос, уселся рядом с другом, вытирая рукавом модной курки кровь.- Позитивный ты мой.

Киреев сощурившись, уставился в покрытое серыми облаками небо, такими же, как и мысли в его голове.

- Матвей, а не плохо, что у нашего сына будет еще и мама, да? - Не давая передышки, перешел в наступление Всеволод.

- Что? - Ковров, что есть дури, саданул по асфальту испачканным кровью рукой, да так что теперь не ясно стало то ли это кровь с лица, то ли из руки, но к чести Матвея, тот даже не поморщился. Адреналин зашкаливал, дурь полилась из всех щелей. Не застнуть. Да и кому на голову можно вылить помои, как не близкому человеку, который и поймет и простит.

- Мать, у моего сына? Эта.... ****ь, которой я заплатил? Она будет петь колыбельные и кормить его грудью? Сева ты в своем уме. Моего сына?

- Так, мой дорогой, - голос Киреева , как стужа в Антарктике, звучал бездушно и пробирал до костей, любого, кроме Матвея, полностью вошедшего в раж ,- насколько я понимаю это и мой сын тоже?

- Не знаю, надо сделать ДНК анализ,- буркнул Ковров. Зная Матвея на сто, нет на двести процентов, он сказал это не подумав, но в данной ситуации эта отмазка слишком слабая. Почти бестелесная.

- Так, стоп! - Киреев не встал, «воспарил» над любовником. - Так. А если это мой сын? Биологически мой?

- Если окажется что твой, ты и решай, хочешь подавай в суд, хочешь оставляй его этой ****и, мне по хую. Но если он мой, ****ец...

Севка не дослушал. Он развернулся и резко рванул сквозь открытые ворота больницы.

«Не думать, отключить мозг. Дышать,- отдавал себе короткие приказы Сева. - Только не думать, я подумаю потом. ****ь, я долбанная Скалетт О, Хара».

Но у ворот он не выдержал, развернулся и окинул взглядом все еще сидящего на земле Матвея, тот зло улыбался , вытирая языком окровавленные губы.

- Да, Сев, все еще ведешь себя как баба? Как что, сразу в кусты. Ох, десять лет и все как в первый раз. Пойдешь, проветришься и приползешь выяснять отношения. Да?

Руки сами по себе сжались в кулаки, хорошо расстояние между ними достаточное, чтобы охладить охваченную огнем голову, и это далеко не метафора.

- Сука, ты Ковров. Какая же ты сука. Вечно бьешь по больному.

Сева сделал глубокий вдох, и вышел вон. Матвей же сидел на асфальте, достал пачку сигарет, закурил, глядя в беспросветно-серое небо. Адреналин сошел на нет, он сидел и прокручивал в голове разговор с Киреевым.

Первый порыв, бежать за ним и попросить прощения за свои обидные слова.

«Да, ****ь, Ковров, ты просто ****ец какой умный. Ведь сами решили то не будете знать чей сын родиться, вернее он буде общим, их сыном. А тут здрастье сыграли гормоны, мое потомство- мои дети. Козлина, ты Ковров. Но ... ».

Второй порыв, я прав и не иначе. Да, если это мой сын, расшибусь, но заставлю эту курву отдать мне Тимку. Тоже мне цаца, молоко ей в голову ударило. Оставлю себе. Кто она, сопля с Рублевки, нет блин с Ленинрадки и выпендривается. Как она сможет создать нормальные условия его сыну. Его кровиночке. Сука. Одним словом. А этот энтузиаст, нет, альтруист, твою мать пусть делает со своим сыном что угодно. Рисует его в цветочках на лугу, приходит в гости, или вообще отдает этой суке. Его проблемы.

Так и не зайдя в больницу, Матвей вызвал к себе юриста, и заперся в офисе, ища выход из сложившейся ситуации. Юрист, собака, однако ничего нового не сказал, и Ковров злой и голодный рванул домой.

Квартира встретила тишиной и... тишиной.

-Севка! Сев! - скидывая ботинки посередине коридора, зная что огребет от Киреева по полной за беспорядок, но неведомая сила гнала его дальше сквозь анфиладу комнат в спальню, хотя, если честно, Матвей и так все понимал.

В спальне оказалась тихо и очень холодно.

- Киреев! - тихо позвал любовника Ковров. - Киреев!

Матвей даже заглянул в шкаф, можно подумать Севка бы там поместился, но в шкафу его не оказалось, однако его вещи лежал на месте.

Но в данном случае, это ничего не значило. Киреев, ****ь, сука такая, уходил по-королевски, оставляя даже заштопанные носки.

Был еще вариант - мастерская, и Ковров рванул туда, прямо босиком по грязным ступенькам подъезда в оборудованный подвал. Именно там любил писать Киреев, именно там хранились его холсты и кисти.

Рванув дверь, он влетел в пропахший растворителем и красками подвал, и по инерции пропахал почти половину помещения, пока не остановился. Вроде все на месте. Вон яркий пейзаж, написанный Всеволодом в Бразилии прошлым летом, вот - его мама, задумчивая и спокойная сидит за столом, перебирая смородину, а ярко-алые ягоды рассыпаны по всему холсту кровавыми пятнами. Нет, только предпоследней работы.

Матвей перерыв все холсты, чуть не завыл от безысходности, картина над которой Сева трудился последние полгода, не было.

- Черт бы тебя побрал!

Ковров толкнул ногой, сложенные у стены холсты и они с грохотом упали на каменный пол. В кармане брюк завибрировал мобильный.

- Да! - рявкнул он, даже не глядя на номер телефона, высветившейся на дисплее.

- Матвей Андреевич!

- ****ь, не поверишь я тридцать лет как уже Матвей Андреевич! С ***ли мне названивать? - сорвался Ковров, и уже замахнулся, почти отправляя ни в чем не повинный телефон в стену, но, услышав и главное, восприняв слова прозвучавшие из трубки просто опустил руки и осел на пол.

- Севка! Севка!

Черно-белые полоски на сером фоне. Ковров вздрогнул. Что-то до боли знакомое было в этих кричащих о тоске и безнадеге полотнах, словно его душу сфотографировали, а фотографии в произвольном порядке раскидали по стенам.

Матвей непроизвольно прижал руки к груди, чувствуя, как колотится сердце от предчувствия беды.

Странно, Матвей не считал себя провидцем и часто не слушал свою интуицию идя на поводу у эмоций, однако сейчас мозг словно закоротило: «Стой, не влезай - убьет».

Ковров машинально взял стакан с выпивкой, как раз подвернулся официант с подносом полным изящных фужеров.

Кислятина редкостная.

Мужчина еще раз прошелся по залу, оценивая работу художника, и подмечая для себя картины, которые смогут украсить его гостиную.

Да, у него так и не хватило смелости развесить картины Киреева и уж тем более, выбросить. Поняв, что Всеволод не вернется, он сам бережно упаковал все работы любовника и убрал их в общую спальню. Там Матвей спать все рано не мог.

И тут. Ковров был рад что друзья вытащили его на выставку подающего надежды испанского художника, кое -какие связи в этом мире у Матвея еще остались, так же как друзья. И тут, этот художник забравшийся ему в мозги и нарисовавший его персональный ад.

Он аж облизнулся он мазохистского удовольствия. Красота. Черно-серая гамма удушающее действовала на нервы. Этот как болит зуб, и врач сверлит, сверлит и раз, доходит до нерва. Так и этот художник.

- Ковров, вот что ты любишься? - по плечу его хлопнул толстенький мужчина неопределенных лет. - Картины какие, а он лыбиться! Нет, не понимаешь ты.

- Отпадные картины, - возразил Матвей, - куплю себе тройку. И повешу дома.

- Ого, тогда я к тебе не ногой. А то повеситься можно, - мужик скрылся в толпе.

- Ну и вали, а мне нравиться, - игнорируя предчувствие, ответил Матвей.

И не услышал слова толстяка, пробубнившего себе под нос:

- Хотя у тебя и без этих каракулей депрессивных тоска полная.

Побродив еще минут десять Ковров, уже решивший уходить столкнулся с куратором выставки, девушкой Леной, он помнил ее по той, как он звал, счастливой жизни.

- Привет! - Лена хлопнула ресницами в пол лица и закусила губу, словно увидела приведение.

- Красотка!- пробасил Матвей. - Чего испугалась я не приведение вроде. Хотя...

За два года с момента ухода Севки Матвей конечно изменился, и надо сказать не в лучшую сторону.

- Пррривет, - заикаясь отозвалась девушка, глада на мужчину своими черными очами, и попятилась к кучке тусующихся ребят. - Э-э-э, Маааатвей, я пошла. Да, у меня дела. Точно, дела!

И растворилась в толпе.

Ковров, если честно ничего не понял. Ладно, не хочет эта м-м-м, Лена с ним разговаривать в память о Севке, то пусть не разговаривает, с ним вообще не общаются старые общие знакомые, особенно те, кто был дружен с Киреевым. Матвей никого не неволил.

Выпив еще бокал кислятины, он решил: «Баста, пора на покой».

Он уже был в дверях, когда по толпе любующихся испанской красотой прошел шепоток, и голос Леночки отразился от всех стен:

- Дорогие гости. Прошу любить и жаловать художник Се....

Матвей развернулся и ... Захотел повеситься прямо вот тут среди гостей и черно-бело-серого безумия.

Чтобы его труп с вывалившимся синим языком стал самым ярким экспонатом выставки.

Рядом с Леночкой стоял Севка. Да-да, его, тьфу, теперь уже не его Севка. Под ручку с какой-то бабой, а баба держала за руку мальчика, маленького мальчика, очень похожего на Севку.

Матвей даже не стал слушать что там говорит не по-русски этот доморощенный писака, он протиснулся сквозь толпу, окинул онемевшую Леночку взглядом, так же как и бабу повисшую вермишелиной на руку его Севы и громко произнес, перебивая плавную тягучую испанскую речь:

- Ну здравствуй, сбежавший любовничек!

Зал ахнул.

Однако Всеволод или как там его теперь звали, Матвей даже не удосуживался прислушаться к новому имени, даже бровью не повел. На секунду, нет, на долю секунды, прервал свою речь, окинул презрительным взглядом бешенного Коврова, так словно это был кусок дерьма под его ногами и снова продолжил петь свою испаскую песню.

Леночка прижала руки к пылающим щекам, а баба, при расмотреннии оказавшиеся той про*****ю Мариной, мягко улыбнулась и взяла ребенка на ручки.

Тот пухлыми ручонками потер сонные глаза, и вдруг кромко крикнул:

- Пееееееееееееее! - и чуть не свалиля с маминых рук, но Севка или кто она там теперь подхватил его , нежно целуя в макушку таких же как у него пепельных волос и что-то зашептал Леночке.

Девушка кивнула и вот уже охрана нарисовалась в поле зрения Матвея.

Ну ладно, он все понял. Но он не проиграл.

Тихо, очень тихо, Ковров произнес:

- Русские не сдаются!

Уже на улице глотая холодный московский воздух, он понял, чего ему стоило сдержаться и не устроить там настоящее шоу. Адреналин, взрывоопасным коктейлем носился у него в крови , требуя, нет подчиняя своим желаниям. Свободы, свободы - орали все инстинкты и предчувствия. Сейчас. Скорость и ветер. Только скорость и ветер, чтобы потом сесть и подумать над всем произошедшим.

На такси вернувшись домой, Матвей переоделся взял ключи и спустился в подземный гараж. И плевать на алкоголь. На все плевать. Сегодня он опять увидел его. Так вот где прятался этот ... прятался его любимый эти гребанные два года. Испания.

Тогда, наняв частного детектива удалось выяснить в тот же вечер Всеволод Киреев с женой и новорожденным сыном покинули страну, улетев в Болгарию. Оттуда в Италию, дальше была Греция где их следы и терялись.

Ковров бесился, как как врачи могли выписать новорожденного ребенка и женщину сразу после родов? Как Киреев смог оформить отцовство и свою женитьбу за два часа. Как? Как?

Ответов не было. Хотя... Может смирившись со всем, Матвей просто перестал искать.

Никто не знает своего будущего, так же как никто не учится на ошибках прошлого. Набивая новые шишки, мы какое-то время дуем на воду, а снова в омут с головой, да еще глубже, чем в прошлый раз. Да , мы такие. Мы - русские или... Или просто мы люди. Нам свойственно жить эмоциями и чувствами, порой местью и болью. Но чаще бесконечным ожиданием счастья умиротворения.

Мы ждем, надеемся на чудо, даже если стоим в очереди за получением пенсионного удостоверения, что наша жизнь как в сказке «По щучьему велению» изменится. Придет принц, появится добрая фея и все изменится, да что там говорить, лежа в больнице, дергаясь в предсмертных муках, мы все равно верим в светлое будущее или полное безмолвие. Кто во что.

Матвей завел свой байк, рванув сразу, по-полной

Он летел, ветер трепал его дано отросшие волосы. Он бездумно переключал скорости, соревнуясь с самой смертью.

Исправлять свои ошибки. Срочно.

Два прожитых года научили его не только терпению, но и пониманию, всему свое время. Если бы он сразу полез к Кирееву со слюнявыми поцелуями, то получил ты только пулю промеж глаз. И плевать, что этот доморощенный художник не умеет держать в руках оружие. Тут бы он постарался или дуракам везет.

Скорее второе.

Поэтому пропустив через себя литры, нет море виски, дешевой водки и всех окрестных шлюх, Матвей пришел к одному единственно правильному решению - без Севки он не жилец.

Впрочем, это он знал и до этого, но в порыве гнева и чего-то еще, понимание этой аксиомы кануло в небытие.

Теперь Ковров помнил это как «Отче Наш». Утром и вечером, до еды и вместо.

Осталась одна малюсенькая проблема, вернуть Киреева. Черт, уж слишком проблемка маленькая!

Ветер свистел, байк летел, Матвей думал. Но целостной картины не было, чего-то, вернее кого-то не хватало.

Мягких, и точно не женских рук, Севка ну в одном месте не был похож на женщину. Мужик? Мужик! Настоящий. Только если Матвей такой истинно русский, бородатый, только что вылезший из леса, как боярин в пору Петра Первого, то вот Всеволод однозначно этот самый Петр Первый.

Такой же статный и умный.

И черт побери, утонченный.

Ковров мог часами думать о достоинствах своего бывшего партнера, только вслух сказать никогда не мог. Даже простые и самые главные слова с жизни любого человека кроме, пожалуй, самого святого - «мама», давались ему с огромным трудом. Или не давались вообще.

Матвей захлебывался холодным, ночным воздухом, ища выход из сложившейся ситуации, которого не было. Выхода не было. Не было. Точка.

Что тут скажешь, Севка вернулся, вернулся не один с женой, сыном. Вернулся, как догадывался Ковров под действием обстоятельств и под чужим именем, и их встреча, просто случайная усмешка судьбы. Хотел увидеть Ковров свою любовь, так вот получи. Распишись. И забудь.

Но не мог она забыть, не мог просто потому что упрямое сердце говорило, это он мог на месте Марины и тот пепельноволосый мальчик мог звать его папа. Папа, твою мать.

Вместе со скоростью двести двадцать и двести сорок к нему острое пришло желание увидеть Севку. Просто увидеть. Просто... поговорить.

Заглушив мотор, Севка выудил из памяти телефона номер Леночки.

Пришлось приложить максимум усилий, и ... ничего нового Матвей так и не узнал. Севка, который не Севка, остановился в частном отеле где-то на границе Москвы и области. Ковров знал этот отель, они как вдвоем там провели восхитительные выходные и что-то подсказывало ему, человек якорем держащийся за прошлое и в то же время рвущий построенное на века в минуту проживает в том самом номере, в котором не осталось ни одной не оскверненной когда-то ими поверхности.

Разум, полный сомнения гнал его байк к дому, в постель, а глупое сердце...

Севка открыл сразу, словно ждал его скупых ударов в дверь: «тук-тук». И что самое смешное, кажется, даже не удивился

- Ну что поговорим, вселенская пропажа? - Матвей стараясь унять бешеное сердцебиение и произносить слова четко и грозно. Но порой, какая же пропасть лежит между хочу и могу. Голос мужчины на последнем слове скатился на жалобное мяуканье обиженного котенка.

Киреев вздохнул и как в старые добрые времена закатил глаза.

- Ничего не меняется в этом мире,- философски произнес Матвей, и, обогнув застывшую фигуру любовника, прошел в гостиничный номер.

Всеволод закрыл дверь, тихим щелчком.

«Черт, ему теперь все по фиг что ли»,- с тревогой подумал Ковров, но слух произнес, конечно, совсем другое:

- А жена с сыном не с тобой живут?

Киреев приподнял бровь и улыбнулся, похабненько так, словно говоря, ага проняло, ну получи, что заслужил.

Матвей пристыжено уставился в пол, да я обиженный котенок нассавший в ботинки хозяина, ну простить то меня можно, примерно это он и пытался изобразить. Но видимо сегодня не судьба.

- Ладно Ковров, хватит тут изображать то, чем ты не являешься,- это первые слова произнесенные Севкой специально в адрес бывшего любовника. И «бывший любовник» почти не обиделся на это небрежное «что». Только в глубине затрепыхался прежний огонь, но быстро потух. Совеем не для битья и сор он пришел сейчас к Кирееву.

- Хорошо Сев, я постараюсь вести себя приемлемо. Только давай поговорим. Все чего я хочу ...

- Поговорить, - вздохнул Всеволод, он прошел внутрь номера, открыл мини бар и достал оттуда начатую бутылку виски, не спрашивая ничего, достал один бокал, плеснул туда на два пальца и протянул его Матвею.

- Давай за встречу что-ли, - он поднял бутылку. Так нелепо они и чокнулись, Матвей - стаканом, Севка- бутылкой.

- Э-ээ, ты бы потише хлебал, чего я, я с тобой пьяным делать буду, - почему-то шепотом попросил Матвей.

- А ты не помнишь чего со мной в таком состоянии делать, ****ь? - уголки губ Киреева поползли вниз, и память как назло выдала старую, почти выцветшую голограмму, так обычно он обижается. Да-да, кода хочет, но не может сказать об этом желании вслух.

И осознание того, что он помнит все, все-все, накрыло Матвея с головой, виски на два пальца кажутся лишь маленькой каплей в море жажды, и вот хочется реально хочется поцеловать эти упрямые губы чтобы уголки не вниз, а в теплую улыбку, и чтобы в глазах не тоска с высокомерием, а желание и любовь.

Да, черт побери, Ковров хотел любви Севки. И севку хотел. По любви.

- Налей еще, - глухо попросил он. И Киреев налил еще. Молча.

- Как на поминках, не чокаясь? - предложил Всеволод, опускаясь на кресло у окна, Матвей потоптался, потоптался и тоже сел, прямо на стол, стоящий рядом.

- А поминаем кого? - пусть и Ковров знал ответ, банально хотелось еще раз услышать такой забытый и в тоже в время не забытый голос.

- Да ладно тебе кипишить? Поминаем, как ты сам понимаешь, нас - понижая голос на этом вымученном «сам понимаешь», отозвался Всеволод и вдруг добавил, - Знаешь, я ждал тебя.

- Я пришел, - просто ответил Матвей.

- О, да великий Ковров всегда делает, что хотят другие! - Севка сделал еще глоток, и Ковров заметил, как дрожали его руки, когда он подносил бутылку ко рту. Конечно, можно все списать все на легкое опьянение, и усталость после выставки, ту же нервозность после нее же, но почему-то Матвей верил, это из-за него, из-за его прихода. Севка все помнил и, увы, ничего не простил.

- Прости,- Матвей поставил бокал на стол, а сам поднялся. Он почти на не гнувшихся ногах подошел к Севке, забрал у него бутылку, которую тот, к слову, отдал без лишних слов, убрал ее подальше, и опустился перед ним на колени. - Прости меня. Я пришел. Я все понял. Я не могу без теб...

Сева заворожено наблюдал за преклоненным Матвеем, он протянул руки, убрал, потом опять потянулся к живительному теплу любимого тела, нежно коснулся длинных волос любовника, затем, слегка принудив, положил его голов к себе на колени, полностью растворяясь в таком забытом и не забытом счастье.

Скрипнула дверь, и из холла донесся раздраженный женский голос:

- Сева!

И затем детский плач:

- Пааааааааааааааааа, паааааааааааааааааааааа!

Очарование момента было полностью нарушено, Севка вскочил, задевая ногой Матвея, который как последний дурак вцепился в брючину, в надежде, что сейчас тот выставит Марину.

«Ведь зачем-то он ждал его. Зачем? Чтобы еще раз продемонстрировать свое счастье? Нет. Не верю. Не верю я тебе Севка, ты такой же половинчатый как и я, такой же бессердечный. Потому что сердце его, Матвей всегда носил с собой, на брелке от любимого байка, как же как сердце Коврова Всеволод положил в стакан, где хранятся любимые кисти».

- Сева!

Марина не вошла, а вплыла в комнату, совеем не похожая на ту девушку, с который они три года назад подписали контракт. Это была холеная, немного отстраненная женщина, с глазами-льдинками, и прической волосинка к волосинке, при наличии на руках двухгодовалого, плачущего малыша.

- Оу,- она улыбнулась, глядя на все еще стоящего на коленях Коврова и немного смущенного этим Всволода.- Красиво!

Тима, потянул ручки к папе, и только оказавшись у Киреева на руках, тихо всхлипнул и зашмыгал носом.

Марина, полюбовалась еще бы, но похоже у Севы были другие планы, он развернул ее, указав на дверь, не выпуская сына из рук.

- Он не спал без тебя, дорогой, - оправдалась она.- Дорогой?

- Я понял, дорогая. А теперь давай, я уложу Тиму. Спасибо.

- Иглать! - поняв, что его оставят с папой и начинается самое счастливое для него время, сообщил малыш, кряхтя, пытаясь выпутаться из объятий Севы.- Иглать.

- Нет мой дорогой, - Марина мягко улыбнулась, и Ковров впервые с момента как она вошла в номер разглядел в ней нечто человеческое, живое.- Тимош папа устал, давай он почитает тебе про кролика и спать?

- Не спать! Не спать!- Тима снова залился слезами, хлюпнул носом, и Матвей не выдержал, поднялся с пола, достал из кармана штанов носовой платок, и подошел к парню.

- Сморкайся, - сунул он белый кусок ткани тому под нос. Тима моргнул глазами, но сделал то, о чем его просили.

Марина и Киреев замерли.

- Я это видела своими глазами?- уточнила Марина.

Сева кивнул, а Тиме единственно кому было все равно, он потянул руки к Коврову, и тот без возражений крепко прижал его к себе, вдыхая теплый, молочный аромат.

- А что вы так на меня смотрите? - Тима спокойно сидел у него на руках, а Матвей не понимающе смотрел на удивленные лица родителей ребенка.

- Да так,- первой пришла в себя мама,- Да Матвей Андреевич была рада снова вас сидеть.

Развернулась, и пошла к двери. Уже из холла крикнула Севе:

- Знаешь, этого стоило ждать. Но я рада...

Легкий щелчок, и вот они остались одни, так как и задумывалось три года назад.

- Правда, почему вы так зырите на меня?- уточнил Матвей. Он понимал, что его время уже подошло к концу и сейчас ему укажут на дверь, потому что... потому что... Тима тихо сопел у него на плече, пуская сопли на рубашку, но это не раздражало, а скорее умиляло.

- Н-да, Ковров, а мы два года на ушах ходим, он никого не слушается. А тут...

- Он просто почуял родного отца, - брякнул Матвей и тут же чуть не откусил себе язык «Черт , черт, черт»!

Киреев с лица аж спал, он резко выхватил ребенка и, услышав рев Тимы, без слов просто вышел в соседнюю комнату, что-то нашептывая сыну на ухо.

-Нет! - взвизгнул ребенок.- Нет!

- Ты... это... прости,- Ковров потоптался на месте, но все же пошел за любовником, как пес на привязи. - Прости, я не подумал.

- ****ь, Ковров, а когда ты думаешь? Ты пробовал думать, когда говоришь!- заорал Сева, пугая ребенка еще больше. Тима заревел белугой. Матвей вздохнул и потянул руки к сидящему в кровати малышу.

- Нет, вали отсюда!- пресек все попытки Всеволод. - Это мой сын и Маринин. А ты иди... Видимо ты так ничего и не понял

- Сева, я те...

- Вали Ковров, вали! От сюда на ***!

Матвей дернулся от этих слов, словно его ударили, но сдержался, лишь сжал челюсть так, что зубы скрошились в мел, тихо, но твердо сказал:

- Не ругайся матом при сыне. Прости. Да, лишний.

Затем потопал к двери, почти выйдя из комнаты, он обернулся, запечатлел в мозгу правильную и очень уютную картинку, как Сева укачивает Тиму, успокаивая и целуя, грустно улыбнулся и ... ушел.

Навсегда.

Всеволод еле уговорил расплакавшегося не на шутку сына успокоиться, с мастерством фокусника достал откуда-то из небытия бутылочку с молоком и любимую соску, потом выудил из вороха одеял теплого, а главного очень уютного белого зайца с почти оторванным ухом, малыш уткнулся носом в любимую игрушку, зачмокал соской, и вдруг опять разревелся.

- Солнышко, что такое?- Сева сидел на полу, рядом с кроватью, так же как несколько минут назад перед ним сидел Матвей и гладил сына по пепельным волосикам. - Что тебе не спится?

- Дядя! Дя-дааааааааааааааааа! Дай!- и слезы как крупный горох покатились из огромных глазенок.- Дай! Дядя!

Киреев вздохнул, он уже раз сто проклял себя за слабость, вот какого *** он пустил Коврова к себе. Ведь знал все наперед, когда ехал в страну, когда тащил Марину с Темой, и там, на выставке чуть там же не накинулся на своего гадкого, такого противного и бесконечно любимого Матвея.

Вот. Прошло два года. Два года вытравливания из себя проклятущей любви к этому мудаку, но чтобы там он не делал, все напрасно. Стоило увидеть этого гаденыша и все, хочу, не могу, пошли в постель. Я на все готов.

И что самое страшное, похоже, это взаимно. Судя как пошаркал к выходу Матвей, хотя чего уж там греха таить, одно то что он сюда проперся и давай елозить к него в ногах, о многом говорит.

И если бы Севка мог, он бы тоже как его сын сейчас заорал на всю комнату: « Матвей, твою мать, вернись. Матвей». И может быть, может, эти два года и последние двадцать минут окажутся просто кошмаром, мороком или наваждением, и он проснется в теплых, а главное любимых руках человека которого не забывал ни на минуту.

Как говорил его психоаналитик, надо просто пережить сначала ты будешь думать о нем каждую секунду, по прошествии времени- минуту, потом - час, день и скоро ты забудешь о нем и будешь вспоминать как уютный теплый сон, это было и было хорошо. Не больше.

Но прошло два года, а Севка все еще не может спокойно вздохнуть, без режущей боли в груди. Он так и не научился засыпать ночью, только под утро и только при свете дня.

Да, он сам ушел, приняв импульсивное решение, порвать, разбить, а лучше искалечить жизнь, в первую очередь жизнь Матвея, а получилось наоборот. Больно ему.

И Матвею больно. Он видел, он читал его между срок.

Тимка уснул, Всеволод тихо закрыл дверь в спальню, возвращаясь в гостиную, наткнулся на валяющуюся бутылку виски, и там еще на дне можно было поживиться алкоголем, но зачем?

Действительно, завтра он улетит в свой Мадрид, Маринка в свои Афины, а Тимошка будет метаться между двумя странами с нянями и любимым плюшевым зайцем. Все как всегда и только полные тоски ночи я яркими испанскими звездами и черно-серыми картинами. Да, других сейчас не пишем!

Сева уселся в то же кресло, кажется, что Матвей просто вышел, вышел например, покурить , можно даже помечать, вот он зашел в ванну, тот любил раньше поплескаться в душе и тайком, типа никто не заметил попробовать весь арсенал баночек Киреева. Севка любил пены для ванны, гели всякие, особенно с ароматом корицы. И булочки любил. Очень. Так вот сейчас Матвей выйдет в облаке пара, даже без полотенца и можно получить его в полное пользование, и делать что хочешь. И даже немного больше. Намного больше.

Севка дернулся, ища свой сотовый. Так не пойдет. Он не может улететь, не поговорив с этим мудаком без купюр. Решив проблемы. Нее может.

- Марина, ты можешь посидеть с Тимой пару часов? - Киреев от желания действовать вскочил и принялся метаться по комнате раненным тигром, нет, барсом, слушая ответ женщины.

- Марина, ну Марина!

Севка рывком открыл входную дверь, даже не понимая зачем. Оставить одного Тимошку он бы все равно не смог.

Ковров бросил ключи мимо столика, те с грохотам упали на пол.

- По хую. Мне по хую,- неизвестно кому, в полную тишину комнат заорал Матвей.- Мне все похую. Да! И тут же прямо в коридоре стоя на безупречно вымытом полу его осенило, так просто все так просто он пошел поговорить с Севкой, поговорить и сам же насрал там. И ушел. Не поговорив. Дурак.

Снова байк, ветер и вообще ни одной мысли, и только губы немного покалывало от желания поцеловать Севку. Или просто увидеть.

Они столкнулись в дверях номера, Севка выходил, а Матвей заносил рук, у чтобы постучать, и оба замерли в шоковом состоянии.

- Давай поговорим. Просто поговорим, - попросил Ковров, проходя в номер.

- Давай, - согласился Сева. - Только постарайся...

- Я буду думать, - прервали его на полуслове. - Расскажи, как ты?

Матвей не решился пройти внутрь комнаты, а сел на пол прямо в коридоре, обкатившись спиной о входную дверь .

- Плохо, Матвей, - Всеволод вздохнул, усаживаясь рядом с Ковровом туда же на пол в прихожей. - Плохо.

- Мне тоже плохо, Сев. Без тебя никак. Зачем ты ушел?,- Матвей развернул его к себе лицом, провел большим пальцем по щеке, задерживаясь на долю секунды на теплых, таких знакомых губах.- Почему?

- Помнишь наш последний разговор,- Севка дернулся, и рука Матвея беспомощно упала на пол.- Ты сказал...

- Да, я мудак, что мой сын- это мой сын. Поверь, я многое понял. Но ты уже ушел. ****ь, Севка, ты ушел. Ты не знаешь, как я тебя искал,- Ковров тихо усмехнулся, но далеко не весело.

- Знаю. Я хорошо прятался,- Киреев не выдержал, и, положил голову на колени Коврову, боже как долго он мечтал об этом. Разве много надо человеку для счастья. Лишь рука любимого человека, глядящая тебя.- Ну вот я не мог простить слов, а потом испугался за Марину и Тимошку.

- Ты женат на Марине?- не удержался от вопроса Ковров. И он имел право задать его, даже когда нежно, очень нежно перебил пепельные пряди любимого.

- Марина , да замужем.,- легко ответил Всеволод.

- Черт, черт!- Матвей ощутимо приложился головой о дверь, при этом чуть не вырвав колок волос у Киреева на голове.

- Уууууу,- обижено застонал Севка.- Но я не тот счастливчик. Мы просто пара воспитывающая сына.

- Так ты женат...

-Нет я разведен с ней.

- А зачем? - и опять Сева прервал его, положив палец ему на губы, показывая тсс, я все тебе расскажу только тихо, постарайся не ляпнут что-то, от чего я снова сбегу И даже уже не в Мадрид.

- Ты меня напугал тогда. Тссс, тихо Матвей, прошу, помолчи,- Киреев пресек все попытки Коврова оправдаться.- И мы поженились и тут же рванули, как ты знаешь в Болгарию. А оттуда в Грецию. Там она нашла красивого грека, влюбилась и вот -разведен.

- А Тима? - не понял Матвей.

- Ты гладь меня, гладь, не отвлекайся,- Сева напомнил Коврову, когда он опустил руку и перестал перебирать его волосы. - Он живет то со мной, то с Мариной. Она хорошая мать. Он потерял отца, но нашел маму. Она вернулась по моей просьбе. Зная тебя, у нас не было шанса не встретиться.

- Прикрылся бабской юбкой, Сев?- усмехнулся Ковров.- Что, что, а ничего не меняется в мире. Ты все так же прячешься от проблем.

- А ты так же решаешь их одним словом.- отчеканил Всеволод. - Оба мудаки?

- Оба, - согласился Матвей.- И что делать будем?

Сева чуть приподнялся и нежно коснулся рукой, обветренных, покрытых красной коркой губ Коврова.

- Ничего, жить дальше. Просто жить, Ковров.

- Ты простишь меня Сев,- севшим от волнения голосом спросил Матвей, стараясь прочитать ответ в глазах Киреева, быстрее, чем он произнесет слова. И увидел, и прочитал, и... опередил.

- Ты мне не веришь?- тоска, в голосе такая тоска и боль, что хоть режь сейчас на сто миллионов кусочков, Матвею уже не будет больно. Вообще. Никогда.

- Не верю.

Вот и все. Севка произнес эти слова, фух и не страшно, только почему же он сам не верил в то, что говорил, а говорил по инерции, произнося написанные кем-то, не им, слова.- Я люблю тебя, Матвеюшь, но верю.

И от такого родного «Матвеюшь» и от «не верю», Коврову ничего не оставалось делать, как встать, подождать пока поднимется Киреев, еще раз заглянуть в родные глаза и произнести:

- Боже, я как люблю Севка. Очень. Прости. Пока.

И только тогда, именно в этот момент Матвей схватил Киреева за шкирку, подтянул к себе, и поцеловал, чувствуя кровь из прокушенной от злости губы.

Щелк.

Звонок в дверь заставил Матвея подняться с кровати, пьяно шатаясь, он открыл входную дверь и застонал от яркого света ударившего ему в глаза, после темной и душной квартиры это как контрольный в голову. Так же больно.

- Матвей Андреевич Ковров! - нет, пацан в курьерской курточке даже не спрашивал, а бодро рапортовал.- Распишитесь!

-С Кем?- оу, к головной боли подключилось чувство умора, поздравляю Вас господин Ковров, вы живы!

- Вам посылка!- пацан протянул ему ручку и, тихо застонав, расписался в бумажке и получил небольшую картину, завернутую в плотный картон.

Матвей грешным делом решил, что его агент все же успел найти Севку и купить его серо-черную мазню. Вот, почему они ему так понравились. Два сапога- не пара, не пара, не пара!

Шаркая как старик, Матвей прошел в кухню, открыл кран и стал хлестать воду прямо из-под крана, а все по фиг. Он ушел вчера от человека, которого любил, и...

Еще один звонок отвлек его от мазохистских раскопок в собственной душе.

- Черт, кому не сидится дома!

Ковров не хотел никого видеть, но может курьер что-то забыл. Стало жалко пацаненка, он то не виноват что у Коврова дикое похмелье и разбитая жизнь.

Звонок повторился.

-Да иду я , иду. Пацан че надо? - Матвей рванул дверь на себя.

- Привет!- Севка с Тимой на руках вошел в дверь,.- Фу, Ковров, а проветривать не пробовал.

Матвей молчал и смотрел на галлюцинацию. Нет, это не Киреев. Киреев сейчас уже должен быть на подлете к Мадриду.

- Па, па, па, иглать!

- Сейчас родной! - Тима совершенно не испугался незнакомой ему остановки, он принялся бегать по коридору, туда- обратно, туда -обратно, пока у Матвея не начло рябить в глазах и все равно он не верил себе. Нет, этого не может быть!

- Ты не открыл картину? - тихо спросил Сева, выводя эти вопросом его из транса.

Матвей подошел и молча разорвал картон, одним махом. Нет, это оказалась не черно-белая мазня. Нет. Это была картина, которую Сева забрал из мастерской два года назад.

Два молодых человека идут по парку и держат за руки малыша, который доверчиво шагает между ними и солнце освещает их макушки. Нарисованы лишь силуэты, со спины в тонких, прозрачных лучах осеннего солнца. Но картина, она дышала, она жила.

- Ты? - у Коврова не нашлось букв из которых можно было бы произнести что-то членораздельное.

- Да, Матвей! - но Киреев опять понял его без слов.

- Логоняй! - крикнул Тима и Сева побежал за сыном, через всю квартиру к спальне.

Ковров остался стоять в коридоре, когда оба вернулись он все так же молчал и смотрел на картину.

-Ты ее закончил!

-Да и она ...

- Но... ты не веришь мне ,- зачем-то вспомнил вчерашний разговор Ковров.

Киреев вздохнул.

- Он похож на тебя. Тима твой сын?- Матвей не знал, что спросить и вдруг опять... ляпнул.

- Нет, - улыбнулся Сева. Он не обиделся, он опять прочитал все между строк.

- Мой?

Как будто это имело хоть какое- то значение.

-Нет.

Опять теплая улыбка. Теплая, которую хотелось пить и ради которой Матвей готов достать луну с неба и «убить соседей, что мешают спать».

-Наш.

Тикают часики: динь-дон,

Да только стон-звон там за седою горой.

Льется водица по траве век,

По тебе и по мне, да по нам с тобой

конец