Эрмино 11

Ефим Ташлицкий

ЭРМИНО, мною придуманный жанр эротической мини новеллы.

ЭРМИНО – 11

ДЕНЬ ЛЮБВИ

Середина весны в предгорье, откуда начинается прекрасная степная долина настолько разноцветна, что кажется, будто земля и природа соткала красивый и нежный ковер для людей, птиц и животных. С небольших снежных шапок гор стекает ручьями талая вода, которая распевает на свои голоса чудную песню необыкновенной радости и счастья. Солнце восходит, освещая прохладное пространство своими теплыми и ласковыми лучами. Они полегоньку проникают в долину, в каждую травинку и цветок, стараясь не спугнуть все живое, еще не проснувшееся после  среднеазиатской ночи.

В такие дни, выходя из теплой и уютной юрты, Ойгуль  чувствовала себя частью этого мира, в котором жила с рождения, в котором тысячу лет обитали и ее предки. Но сегодня день особенный, он бывает у молодой и очень красивой женщины раз в неделю, когда с дальних пастбищ в поселение, состоящее примерно из тридцати юрт, возвращаются мужчины-пастухи, приводя "на побывку" отары каракульских овец. Это своеобразный праздник не только для Ойгуль, но и для других женщин, которые никогда не подают вида, что ждут этого часа с трепетом, внутренней страстью и вожделением.

Ойгуль прошла в утепленный к зиме хлев, сооруженный в виде крепкого большого шалаша, и принялась доить корову (обычное дело для хозяйки). Она аккуратно и ласково протерла вымя "буренки", поймав себя на мысли, что это доставляет обеим чудное удовольствие. Между ногами – и у той, и у этой стало горячо и приятно. Ойгуль даже потихоньку застонала от нахлынувшего возбуждения, тем более, что следующим шагом было прикосновение к соскам коровы, мощным, наполненным, эластичным. Как ни старалась Ойгуль отгонять мысль о том, что соски так похожи на… Она сделала паузу, взяла в ладонь сосок, помяла его, и, прикрыв глаза представила…

Тут же, испугавшись своих греховных мыслей, женщина громко рассмеялась, чем очень удивила корову, которая испуганно повернула голову и посмотрела на хозяйку, потом мотнула головой, словно поняв, о чем думает Ойгуль, вспомнила свое.

Ведро быстро наполнилось молоком, и довольные утренним моционом "женщины" расстались до следующей дойки. Ойгуль вывела корову из хлева и погнала ее за околицу, где местный старик-пастух уже собирал общее стадо.

Ойгуль отнесла молоко в импровизированную кухню во дворе: глиняный топчан, рядом сооруженный из глины же "учаг" (печь), с довольно большим чугунным казаном, литров на десять. Все это находилось под соломенным навесом. Она быстро развела под казаном огонь, используя сухую и прекрасно горящую гузапаю (ветки, отходы от хлопка), затем добавила несколько небольших сучьев саксаула. Сняв с казана большую деревянную крышку, протерев посудину, она влила туда часть молока, которая через минут двадцать закипела.

Оставшееся молоко влито в белый сатиновый мешок, который затем был подвешен на особой вьючной веревке: через неделю оно превратиться в прекрасную простоквашу. После всего этого Ойгуль, с присущей ей сноровкой, приготовила тесто для лепешек, разожгла огонь в тандыре, и вскоре на дастархане в юрте лежали горячие, душистые и аппетитные лепешки.

А вот и пастухи вернулись, приведя с собой около тысячи овец, загнав их в загоны. Своего Керима, Ойгуль увидела сразу: статный, сильный он восседал на гнедом скакуне, под еле скрываемый восторг у своей жены. Она бросилась к любимому, чем вызвала недовольное цоканье языков у стариков, которые успели выбраться из юрт и грели на солнышке свои седые бороды. Мол, в наше время жены были скромнее.

Керим соскочил с коня и крепко обнял жену, поцеловав ее в щеки. Они прошли к себе в юрту, где Ойгуль приготовила любимое лакомство мужа – горячее молоко, чуточку подсоленное, с кусочком сливочного масла, которое пьют, закусывая свежей лепешкой.

(Я пробовал, ничего вкуснее этого на завтрак в мире еды нет – автор).

Керим сидел, держа на коленях двухлетнего сына, пил молоко, поглядывал искоса на Ойгуль, смущая ее откровенными мыслями о вечерней поре, когда все в мире успокоится, и они займутся… От этих мыслей и от предвкушении предстоящего, Ойгуль горела внутри и старалась не показать вида, что уже сейчас бросилась бы на Керима, чтобы удовлетворить свои желания. Но, уклад жизни и послушание женщины останавливали ее от такого шага. Керим чувствовал это, и каждый раз глядя на жену и улыбаясь, словно говорил – потерпи милая, уже скоро.

Ойгуль взглядом же отвечала, да любимый – я знаю, я жду, я  потерплю.

Полдня муж отсыпался от нелегкой работы. А к вечеру, когда садилось солнце, счастливая семейка вышла прогуляться в окрестностях стойбища. Было не холодно и безветренно. Маленький сын вышагивал по ковыльному полю рядом с родителями, которые взявшись за руки, гуляли в свое удовольствие. На огромном лугу Ойгуль и Керим увидели двух лошадей. Гнедой Керима, которого он почему-то называл Джульбарс, обхаживал молодую рыжую кобылу. Лошади сначала перебежками, словно играя в салки, носились по пространству. Потом, бок обок стояли и вздрагивали мускулами, словно готовясь к какому-то таинству. Вскоре кобылица повернулась к партнеру задом, и тот взвившись вверх оперся о нее передними ногами. Между задними ногами, внизу, у коня появился влажный от пота член, который поначалу извивался, как вьюн, а затем выровнялся в струну и…

Ойгуль и Керим, конечно много раз видавшие такие картины, на сей раз стояли будто заколдованные, завороженные этим эротическим зрелищем. Сквозь мужчину и женщину пробилось дикое возбуждение, которое накапливало страсть и силы для совокупления, подобного тому, что они сейчас наблюдали. Оба боялись теперь поглядеть друг другу в глаза, потому что тогда – ничто не смогло бы их остановить, и они сблизились бы, не взирая ни на что.

Керим попытался увести жену в юрту, однако, всегда послушная Ойгуль, воспротивилась и всем своим поведением показала, что хочет досмотреть это эротическое "кино" до конца. Муж удивленно взглянул на жену, лицо которой вытянулось в сторону лошадей и выражало в высшей степени любопытство и страстное желание оказаться в роли кобылы. Буря чувств и нахлынувшей возбужденности захватили женщину, которая желала запомнить это действо до последней детали. Она будто растворилась в своих желаниях и фантазиях ощутить великую силу любви и совокупления.

Гнедой жеребец тем временем, с натиском вонзал свой член во влагалище кобылы, хрипя и издавая неземные звуки, на что кобылица отвечала примерно тем же. В их действиях чувствовалась сила и напор, непреодолимое желание двух гигантов насытиться животной любовью – до самого предела. Мощные торсы лошадей были похожи на живые крепкие машины, им было под силу сделать невероятное. Продолжалось все это минут пять, после чего кобылица отпрянула от самца, оставив его на месте со своей "трубой", из которой, все еще, пульсируя,   лилась густая зеленоватая жидкость грешного начала!

Только после окончания "спектакля", Ойгуль потянула за руку Керима, призывая его, как можно быстрее вернуться в их юрту. Солнце опустилось за горизонт, на небе появились первые яркие звезды, мирно сияющие над несколькими десятками юрт, где в каждой второй происходило примерно одно и то же. Кстати, напомню, что в юрте практически нет никакой мебели. По сути дела, это одна огромная "кровать" для сидения и лежания. Кругом только одеяла, подушки, курпачи (матрасы).

Быстро уложив спать малыша и умывшись заранее приготовленной теплой водой, Ойгуль и Керим соединились. Внутри юрты тускло горел керосиновый фонарь, так что блики и тени казались фантастическими. Он полуодетый сидел по-турецки на атласном матрасе, а она, приподняв ночную рубашку, обняв мужа ногами, опустилась на его отвердевший орган. Причем опускалась Ойгуль очень медленно, подчиняясь какому-то новому инстинкту, стремясь насладить свое тело по капельки, по миллиметру, по щепотке, не торопясь и с особой нежностью. Уже влажная между ногами, женщина, простонав, ощутила головку члена слегка, совсем не глубоко, внутри. Она не спешила и ждала чего-то. Керим попытался, как обычно, "насадить" ее на себя, но Ойгуль упорно продолжала "висеть" на головке, не опускаясь ниже. Она упиралась руками в сильные плечи мужчины и шептала ему, что еще не время.

Не передать тот накал чувств и желаний, которые овладели этой парой. Стиснув зубы, оба ждали того сладкого момента, когда можно будет продолжить начатое. Он наступил тогда, когда Ойгуль сама первая не выдержала и стала опускаться все ниже и ниже, будто смакуя этот медленный спуск, ощущая в себе, внутри, каждую клеточку живого стержня, пронизывающего ее, казалось, насквозь. Она опустилась на конец до упора, до чувства неглубокой боли, а затем начала ритмичные, не быстрые, но сжимающие губками движения, стараясь доставить мужчине высокое блаженство.

Обычно они делали это полураздетые, как требовала традиция, дабы не видеть голое тело друг друга. Но, в какой-то момент, когда мозг уже не контролирует страсти и желания, Ойгуль сняла с себя ночнушку и ее обворожительное и прелестное тело, ее груди и соски, коснулись лица и губ Керима.

- Поцелуй меня, - прошептала она, - и направила груди к губам мужа.

Поддаваясь желанию и возбуждению, Керим, сначала робко, но потом, войдя во вкус принялся целовать тело Ойгуль. Стоны усилились, и женщина начала стягивать рубашку с Керима, отвечая ему на поцелуи. Они переплелись как ветви дерева, как лианы, и наслаждались друг другом, выпивая чудную чашу любви. Ойгуль стала двигаться быстрее и мощнее, приседая на "свирель", пока оба не кончили так сильно, что лава их греха забулькала между ногами.

- Обними меня, милый, сильно, как можешь! - Зашептала в волнении жена.

И, когда Керим обвил ее руками и прижал к груди так, что у Ойгуль косточки захрустели, она кончила еще раз.

Как легли, сколько времени прошло, они не помнили. Все провалилось в бездну. Тела и души наслаждались происшедшим, они не хотели терять этих чувств и запомнить все как можно дольше. Очнулись от того, что захныкал малыш. Ойгуль отползла от мужа к сыну, успокоила его, прикрыла одеялом и отправилась снова в объятия Керима. Пробираясь по одеялам к мужу, женщина, прихватила заранее приготовленные влажные тряпочки: одну для себя, другую для него. Приведя себя в порядок, Ойгуль пыталась в полумраке передать тряпочку мужчине, но тут рука ее коснулась его крайней  плоти. Оба вздрогнули от неожиданности.

Ойгуль тихо засмеялась, но руки от "стебля"  не убрала, а нежно и трогательно стала обтирать его и все вокруг. От прикосновения женских рук, "стебель" ожил и выпрямился. Ойгуль прикоснулась к "нему" еще раз и взяла в свои горячие ладони, будто цветок. Возникла небольшая пауза. С Керимом такое было впервые, молодая жена всегда удовлетворяла его, но импровизации не вписывались в традиции их общества, хотя племя, к которому они относились, было особым. Оно осталось свободным от предрассудков  со времен Александра Македонского, который царствовал здесь еще до нашей эры. Может быть поэтому местные согды встречались с голубыми глазами и светлым волосом. Так выглядела и Ойгуль, в которой время намешала греческой и монгольской крови.

Женщина чувствовала напряжение мужчины, ей передавалось возбуждение и хотелось похулиганить, сделать что-то из ряда вон выходящее. И она пригубила. Керим застонал от нахлынувшего кайфа и пытался остановить и вразумить жену. Но делал он это так, словно подбадривал ее наоборот – продолжать.

- Я люблю тебя, Керим! – шепотом, но с чувством произнесла Ойгуль. – Хочу сделать тебе приятное, не волнуйся, я только попробую.

Она не знала и в помине, как делается миньет, поскольку никогда не видела порнофильмы. Женщина действовала по наитию, по животному коду любви, который спрятан глубоко в нашем подсознании. Она впитала головку "стебля" в рот, потом ее губы заскользили книзу, подчиняясь желанию добиться высшего возбуждения от мужчины. Ойгуль, словно кошка облизывала котенка, не подозревая, как тому приятно. Она ускоряла темп и сама почувствовала между ногами горячее желание и наполненность. Понимая, что все делает правильно, Ойгуль сжимала губы, расслабляла их, порой заглатывая, не такой  уж маленький член мужа. Она начала стонать и вибрировать, пытаясь понять, как это происходит – в ней никого, а кончить может точно.

- Остановись, - взмолился Керим,- я сейчас "прольюсь"! (так звучит выражение – кончу на наречии его племени).

- Погоди минутку, - скороговоркой сказала Ойгуль, - иди ко мне. Она оторвалась от вкусного, повернулась спиной к Кериму и встала на четвереньки (вспоминая игры лошадей). Мужчина не заставил себя долго ждать, он, стоя на коленях, осторожно ввел "стебель" в "огненную пещеру", обхватил руками широкие и такие сексуальные бедра жены и начал свой танец. Это продолжалось недолго, оба были уже готовы! Через несколько мгновений они уже рычали от прилива страсти и небывалого дикого ощущения вездесущей умопомрачительной любви.

Внутри мужчины и женщины рвались связи времени и пространства, сверкали молнии счастья и сражались два божественных естества – блаженство и грех! Ойгуль и Керим забыли про все – про традиции и устои, про законы и возмездие за грех, про человечество и вселенную, потому что здесь и сейчас они познали высокую степень невероятной близости и нескончаемой радости…

Они, конечно, были уверены, что никто их не видит в этот момент. Однако, одно очень маленькое существо, их двухлетний сын, проснувшийся от шума, сидел на своем матрасике и с удивлением и улыбкой следил за "игрой" своих, ничего не подозревающих родителей…

Утром пастухи, и Керим в том числе, уводили отары на дальние пастбища. Прощаясь с женой и сыном, муж тихо сказал:

- Никогда больше так не делай. – Потом поцеловал обоих и поскакал за отарой.

Ойуль смотрела ему вслед, умиротворенная, удовлетворенная и уверенная, что теперь она спокойно дождется нового дня любви. А каков он будет теперь решать не Кериму, а именно ей, познавшей неизведанное!

Аминь!

01.03.12.