Первый бал. Тематика: Первый раз в жопу больно

Один день в середине февраля стал для меня не просто днём рождения подруги, это был мой первый выход в свет, первый робкий шажок за пределы моего уютного, но ставшего тесным мирка. Внутри давно уже поселились мечты и разные образы, всё это томилось и просилось на свободу. Да, моя душа с тоской взирала на окошко скромной комнатки и просила выпустить её полетать. Но где, куда, а главное, с кем? О том, чтобы одной, не было даже речи… Нужен был новый друг, который научит, составит компанию в приключениях, предупредит об опасностях... А лучше – подруга!

Такой человек у меня появился, и именно тогда, когда я меньше всего этого ждала: в институтской столовой я познакомилась с Наташей. За несколько месяцев мы стали хорошими подругами, и, хотя в наших отношениях много было неясного и непонятного, мы обе уже почувствовали ту нить близости, которая будет нас связывать долгие годы.

И вот наконец-то меня позвали к Наташе на день рождения. Праздники в её семье – это нечто большее, чем просто встреча друзей и родственников. Праздником начинали жить задолго до события и ещё столько же после. К нему готовятся несколько недель, с размахом и творческим замыслом: придумываются конкурсы, тщательно подбираются наряды, подарки, разумеется, готовится угощение, выпивка, сочиняются поздравления в стихах, тосты. Мужчины в белых рубашках, женщины - цветущие, помолодевшие, яркие, и всё такое торжественное и юное, и радостное. После праздника все долго обсуждают, как и что, кто и когда, а он сказал, а она увидела…

К сожалению, всё это было мне, опять же, неизвестно…

Итак, осталось несколько дней до праздника, и я тоже постаралась подготовиться. У меня было два вечерних платья: маленькое чёрное и длинное синее, оба отвечали образу романтической барышни. Чёрное я уже надевала - значит, синее, тоже красивое, с прозрачными рукавами и вышивкой на груди.

И подарки… Я тогда ещё не так хорошо знала Наташу и плохо представляла, что ей можно подарить, поэтому выбрала беспроигрышный вариант: милую мягкую игрушку, но не сентиментальную, а смешную - учёного страуса в шляпе с кисточкой (намёк на наше институтское знакомство и её увлечённость английским). Ещё я распечатала фотографии с Хеллоуина у меня в гостях – на память о нашей первой «эпохальной» вечеринке.

Кроме того, мы с Аней вместе нарисовали два рисунка, от нас обеих: на одной была фея с крыльями стрекозы, а на другой – грустная дева на фоне какого-то полуразрушенного склепа (как сейчас помню – склеп срисовала с иллюстрации к рассказу Лавкрафта). Аню не позвали, увы, надо было как-нибудь попросить, но опять же – не настолько близко мы тогда дружили ещё… Если бы мы общались дольше, я бы знала кое-какие вещи, которые бы помогли мне избежать некоторых щекотливых ситуаций… Но об этом позже.

Почти все дни рождения в кругу семьи моей подруги приходились на весну, а у нас, наоборот, все родились в самоё тёмное и таинственное время, царство зимы и долгих вечеров. А сейчас середина февраля – это уже не зима, но ещё и не весна, это - лучше!

Я зашла в квартиру и растерялась от неожиданности: всё-таки наши тихие семейные праздники проходили совсем по-другому. А здесь, как в сказке, всё преобразилось: атмосфера в доме, да и сама квартира неуловимо поменялась, а Наташиных родителей я вообще едва узнала. Сначала даже удивилась – кто эта красивая стройная женщина в тёмно-синем костюме и импозантный восточный мужчина?

Тогда я не знала, что, для того, чтобы дом и внешность менялась по настроению и необходимости, нужно совсем немного в материальном плане и много – в умении чувствовать ситуацию и меняться самому. Наташа этим владела почти в совершенстве: простое платье она превращала то в деловой костюм, то в клубный наряд. А её комната с минимумом мебели по желанию хозяйки становилась то девичьей спальней, то строгим кабинетом, где студентка-переводчица часами сидела за учебниками. А сейчас это был торжественный светлый зал, звонкий от бокалов и смеха, который поднимался к высоким потолкам и вылетал из больших окон на почти уже весеннюю улицу, на старый московский двор.

Наташа, именинница, была особенно хороша, яркая, как звёздочка: её замечательную фигуру подчёркивало короткое чёрное бархатное платье с вышивкой жемчугом, а густые восточные волосы она завила крупными волнами. Её красота не нуждалась ни в яркой косметике, ни в аксессуарах: лучшим украшением были её сверкающие глаза, улыбка и пластичные, грациозные движения. Потом мы как-то обсуждали, что она не любит фотографии: например, она запомнила себя на этом дне рождения похожей на Барби, правда, в чёрном цвете, а на фотках всё выглядело совсем не так. Я бы дорого отдала, чтобы заполучить фотографии с того вечера... только где их теперь взять?

Я села за стол и попробовала рассмотреть всех гостей. Ну, во-первых, друг семьи Саша Матвеев, сын подруги Наташиной мамы - такой аккуратный, симпатичный и очень серьёзный молодой человек в очках. По многочисленным семейным рассказам я знала, что Матвеев был воспитан в лучших традициях Наташиного круга: его мама, которая растила его без отца, сделала всё, чтобы сын стал этаким идеальным по её представлениям мужчиной.

Матвеев обладал удивительной особенностью сочетать несочетаемое и в то же время сплавлять это всё в свой собственный, неповторимый стиль. Он ухитрялся иметь две ипостаси: галантного кавалера и деревенского мужика, имел своеобразное, одному ему присущее чувство юмора (с немного английском уклоном - так как всё он говорил с таким невозмутимым тоном, что никогда нельзя было понять, шутит он или нет). Саша обладал и творческими способностями: он умел писать неплохие стихи (а стихи в этом кругу любили все), а также легко сочинить подобающий случаю, остроумный тост. Источником для создания тостов Саше служило почти всё, что покажется ему интересным: заметка в газете, статья, удачная шутка, забавный случай.

Как часто бывает с маменькиными сынками, по Матвееву ни за что не догадаешься, что ему нравится на самом деле и насколько искренни все эти его комплименты. Потому что чаще всего все расшаркивания и галантности делались с одной целью: чтобы сделать всё хорошо, правильно, как учила мама, оказаться первым парнем на вечеринке, поразить всех удачным тостом, очаровать девушек.

Кроме упомянутых уже родителей Наташи была её старшая сестра Гузель, взрослая женщина, во многом похожая на маму, и ещё две подруги; про одну, Алину, я была наслышана уже давно, а вторую мне представили как Ксению.

Высокая, фигуристая, бойкая Ксения принадлежала к тому типу девушек, которые сразу обращают на себя внимание и которые любят, чтобы ими восхищались. В ней всё служило для привлечение этого самого внимания: ярко-рыжий цвет волос, обтягивающий наряд и соответствующее наряду поведение. Ксюша обожала флирт, мужчин, причём не всегда важно, какие именно это мужчины. Главное – их слова, взгляды, руки! Когда Ксюша была в ударе, в её зелёных глазах и медово-рыжих волосах зажигались электрические искры, которые как будто создавали вокруг неё сверкающий ореол. Я долго наблюдала за Ксюшей, и мне стало казаться, что из этих искр образовалась золотая корона, а сама Ксюша превратилась в королеву и стала милостиво улыбаться своим поклонниками с незримого золотого пьедестала, кокетничая и источая неземное обаяние.

А вот Алину я представляла совсем другой. Из Наташиных рассказов мне было известно, что девушка была безответно влюблена в некоего Розенфельда, а ещё то, что она художница и очень религиозна. Розенфельд, раздолбай и тусовщик, не отвечал взаимностью, а несчастная Алина страдала и рисовала. Несколько портретов её работы, выполненных в стиле парсуны, висело в Наташиной комнате: люди на них были похожи на иконописных святых, разве что не хватало нимба.

Когда Наташа рассказывала про подругу и её несчастную любовь, у меня не возникало сомнений в том, как выглядит Алина. Конечно, она похожа на грустную панночку с бледным лицом и длинными тёмными волосами. Она непременно должна сидеть, одинокая и молчаливая, в своей мастерской, среди мольбертов, рамок, старинной затейливой мебели, которая иногда и сейчас ещё встречается в старых домах. Бросает рассеянный взгляд на незаконченную картину, берет в руки кисть, делает несколько мазков, останавливается, смотрит… Так она рисует очень долго, а когда вечер незаметно прокрадётся в комнату, окутает все предметы, спрячется за шторами, девушка отложит кисть и будет сидеть и тихо молиться. Станет совсем темно, и только платье будет белеть в темноте, да послышится шёпот молитвы и почти беззвучный стук чёток, которые прижимают к груди и перебирают тонкие пальцы.

Про мастерскую я не придумала, она существовала на самом деле – с мольбертами и в старом доме, мне Наташа не раз рассказывала. Отец Алины – художник и иконописец.

А разве может быть иначе?

…У Алины оказались коротко обрезанные русые волосы, рябое ненакрашенное лицо и хитроватые глазки. Она была непразднично и неряшливо даже одета - в серенький свитер. С ней приполз, как таракан, неприметный мужичок, настолько невзрачный, что запомнился только тем, что держал Алину всё время за руку, и, кажется, за весь вечер не произнёс ни слова. Алина же оказалась общительной: после знакомства сразу же мне сообщила (голос у неё был странно глухой), что, когда она напивается, главное – зайти в метро и пройти сквозь турникет на своих двоих, а там уж можно и на четвереньках.

Отнюдь не панночка…

Это ещё только начало! Судя по всему, этот вечер сулит много неизведанного, к тому же Наташа таинственно говорила о каком-то сюрпризе.

Среди гостей обещались быть некие загадочные индусы, которые мне казались экзотическими магараджами в тюрбанах и с большими кольцами с камнями-кабошонами на смуглых пальцах. Я потом узнала, что это были люди из тех тёмных во всех отношениях личностей, которые где-то что-то толкают, продают, вертят и крутят, снимают углы в подозрительных общежитиях. В общем, индусы тоже принадлежали к другому слою мира, нереально далёкому от привычного для меня уклада, чистого и стройного, как линейки на школьных тетрадях.

Но индусы не явились, зато Наташин праздник почтил своим присутствием невысокий вертлявый мужичок лет сорока с глазами на букву «б». Он представился Антоном, и к нему сразу же прикадрилась Ксения.

Торжественную часть праздника я помню плохо. Да, произносили тосты, поздравления, Матвеев зачитал стихи в своём стиле, немного серьёзные, немного смешные.

Поэма Гузель, напротив, была нежной и лиричной и рисовала очень похожий образ Наташи: были там и руки, которые откидывали волосы, и книга, которую читала она долгими зимними вечерами, готовясь к занятиям. Потом Наташу попросили спеть песню Патрисии Каас, она, хотя и не любила, но спела Mademoiselle chante le blues, изящно откинув голову. Я где-то читала, что голос женщины и её руки как-то связаны физиологически и энергетически. В это можно и не верить, но во все времена умение петь и красивые руки были одними из лучших женских достоинств и признаками высокого класса.

Потом Наташа с Ксенией станцевала весьма эротический танец, но тут к таким вещам относились проще, а я бы при родителях постеснялась. Ксюша, наверное, не догадывалась, что на дне рождения Наташи она обзавелась ещё одним поклонником в лице меня. Ксюша мне тогда очень понравилась – ведь она обладала всем тем, что в те времена хотелось иметь мне самой: яркую внешность, успех у мужчин, интересная профессия (Ксюша училась на психолога в нашем же институте). Так что я аккуратненько влезла в разговор - и не зря! Мне как будто приоткрыли дверь в сказочный сад, где были разные знакомства (в том числе упоминался музыкант, который любил Оззи Осборна, а деньги зарабатывал, подыгрывая у попсовой певицы), приключений, бурных страстей. Ксюша оказалась фанаткой Дэвида Боуи, стала мне что-то про него рассказывать, даже в гости звала, чтобы посмотреть какой-то особенно любимый концерт. Я, как бледный мотылёк, летела на свет роскошной лампы. Потом темы скатились на секс. В ответ на признание Ксении про её любовь к развязным, даже нахальным мужикам, я почти закричала: «В мужчине должна быть скрытая сексуальность! » Потом Ксюша захотела покурить, и мы продолжили беседу на балконе, как были, с открытыми плечами, и это тоже казалось очень захватывающим. Я рассказала, что интересуюсь бдсм, что не люблю телячьи нежности. Роковая женщина посмотрела на меня и спросила: «Тебе нравится, чтобы тебя грязно трахали? »

А что тут ответишь? Я тогда понятия не имела о том, как мне нравится, чтобы меня трахали, поскольку никто меня никогда ещё не трахал, ни грязно, ни чисто.

Потом Ксюша поведала что-то о своей любви к какому-то мальчику, о своих метаниях, потому что никак она не может понять – настоящее ли это чувство или нет? Вот если бы он пришёл к ней больной и нищий, приняла бы она его? Смогла бы любить такого?

Мы вернулись на балкон, Ксюша продолжила флирт с Антоном, а для меня нашлись новые собеседники.

Вскоре пожаловали знакомые Лёша и Сергей – вот уж и правда сюрприз! Наташа не так уж с ними дружила, а вот почему-то позвала... И тут мне стало немного обидно за Аню, всё-таки с ней Наташа общалась ближе… но я тогда не знала, что девушки иногда скорее пригласят парня, чем подругу.

О Сергее стоило сказать отдельно: это был такой не по возрасту взрослый и «прошедший школу жизни» мужичок, в нём нечто быдловато-гопническое успешно сочеталось со светскими, «взрослыми» манерами (и что неплохо вписалось в атмосферу Наташиного дома). Рядом с ним его друг Лёша выглядел угловатым, неловким подростком. А Серёжа – и тост произнесёт, и шампанское разольёт, и комплимент всем дамам отвесит, и всех гостей правильно расставит для непременного снимка «на фоне ковра»…

За все эти приятные хлопоты Серёжа сразу же принялся, особенно усердствовал он в разливании выпивки. Его светские навыки были по достоинству оценены обществом – такой компанейский парень! Да ещё и в очках! Так что вообще при определённом ракурсе он даже казался интеллигентным, так сказать, "за умного сошёл".

Но я тогда не обращала внимания на такие тонкости. Меня поразило другое: как странно в тот вечер выглядел Лёша! Надо сказать, что он всегда был "хорошим мальчиком", которому мама покупает одежду и которому до своего внешнего вида нет никакого дела. Но в тот вечер на нём была чёрная водолазка и кожаные штаны, и вообще, был он непривычно серьёзный и даже загадочный.

А тем временем застолье продолжалось, Матвеев передал мне тарелку, но чуть её не уронил и пожаловался на зрение. Где-то вдалеке послышалась фраза Ксении: «… а у меня ноги длинные! »

Лёша спросил, нравится ли мне "Лакримоза" и предложил послушать. Как я могла отказаться? Он вытащил наушник и засунул мне в ухо.

К тому времени я мало слушала музыки, покупать диски стеснялась, а знакомых, чтобы поделились, не имелось. Но потребность была большая… Как-то я захотела купить журнал Painkiller (был когда-то такой) с будоражаще красивым Мэрилином Мэнсоном на обложке, подошла к ларьку, но долго не решалась попросить показать журнал. Тётенька-продавщица, видимо, словила мою неуверенность и попыталась отговорить:

- Зачем тебе, девочка, этот журнальчик? Ты лучше Cosmopolitan купи!

- Ну Cosmo.. это да… но я хочу этот журнальчик своему молодому человеку подарить, вот!

От того, что на свете существуют такие молодые люди, которые читают Painkiller, на душе стало легче, но мысль, не дававшая мне покоя раньше, восстала теперь во всей красе, вернее, во всём своём ужасе. Видимо, есть незримая черта, которая отделяет "право имеющих" от ботанов и прочих "тварей ползучих". Грань эта нестираемая заметна всем, даже тётенькам-продавщицам, далёким от этой особенной музыки и всего того, что с ней связано, а что уж говорить про Горбушку или рок-магазины вроде «У Дяди Бори»? Туда меня не пустят и на порог, прогонят какой-нибудь шваброй…

Из этого Painkiller’а, который я всё-таки купила, я вычитала в рецензии на альбом группы Girls under Glass такие слова: «… нет того мрака и страсти, что взлелеяли Lacrimosa". Следовательно, в Lacrimosa оно есть… да, то, что нужно – мрак и страсть! И вот мой старый знакомый, от которого я вообще никак не ожидала ничего такого, суёт мне в ухо наушник с этой самой "Лакримозой"! (Потом я узнала, что это был альбом Stille). Ничего внятного я тогда в наушнике не услышала, но тем не менее уловила что-то отдалённо похожее на «мрак и страсть» или просто решила, что оно там есть.

Кстати, странные какие-то, советской формации продавцы - отговаривают человека купить то, что он хочет! Зато сейчас вам впаривают то, что вам на фиг не нужно. Это как в том "Городке", где хозяин распекает непутевого продавца, когда он продал угрюмому чуваку верёвку и мыло и не предложил табуретку.

Разливали водку, и Лёша предложил мне. Я не стала отказываться – я же теперь взрослая! И всё-таки пить водку было страшновато, поэтому я попросила не наливать мне целую стопку, а остановиться на половине.

Водка как будто резко высушила всю влагу во рту и огненным ручейком устремилась в желудок. Я пила то, без чего не обходится ни одно русское застолье, в первый раз в жизни, но старалась не показать виду.

Вдруг в коридоре послышалось, как открылась дверь – это зашёл какой-то припозднившийся гость. И вот Наташа представила свою подругу и соседку с романтическим именем Цветана, и в комнату тихо шагнула невысокая темноволосая девушка. Одета она была неброско и в то же время торжественно, в чёрно-белых тонах: помню, что точно на ней были классические туфли-лодочки и короткая юбка. Что-то от героини «Онегина» было в ней, она была «грустна» и «молчалива» и так же, как Татьяна «… вошла и села у окна». Чёрные волосы мягкой волной струились по спине, тонкий профиль с остреньким подбородком красиво выделялся на фоне темноты за большим окном.

«Всё-таки вот она, панночка! » - подумала я.

Наташа добавила, что Цветана – «компьютерщица» и «интернетчица». Образ новой гостьи приобрёл ещё больше интересных черт – он может, стал чуть менее романтично-старинным, зато более «электронным»: значит, девушка причастна к миру недоступных мне высоких технологий, и моё воображение стало рисовать картины в стиле кибер-панк. Наверное, я разглядывала Наташину подругу слишком внимательно, что не укрылось от вездесущего Сергея. Он подошёл ко мне и, напустив на себя вид умудренного жизненным опытом добренького папочки, спросил, почему это я так засмотрелась на Цветану? Да потому что новый человек всегда притягивает внимание!

Серёжа удовлетворился ответом и ушёл.

Тем временем застолье продолжалось, одним ухом я слушала "Лакримозу" и пыталась поддержать беседу с Лёшей о музыке, улавливала обрывки фраз Цветаны – она что-то тихо, но настойчиво рассказывала Наташе, не забывала я и скромного Матвеева, который, как джентльмен, что-то подливал в рюмку и подкладывал салатик на тарелку. Из-за того, что музыка в плеере казалась мне слишком громкой, я не слышала своего голоса и думала, что и собеседники тоже его не слышат, и, наверное, почти кричала. Всё сливалось и проносилось мимо, как кадры в клипе. Кажется, Гузель опять читала стихи и кто-то вроде что-то пел, но я уже не помнила.

«Я люблю весёлых девушек», - улыбнулась Ксюша и налила мне ещё водки.

Потом Наташина мама поставила на проигрыватель пластинку с её любимой солнечной Глорией Гейнор, и все переместились в другую комнату, где было много места для танцев. Я заметила, что загадочная Цветана и Лёша недвусмысленно сблизились во время танца, и вот уже парочка лежит на диванчике и сладко воркует (О ЧЁМ говорят парень и девушка в таких случаях? Я до сих пор не знаю.)

А как же другие участники праздника? Антон отшил развязную «рыжую бестию» Ксюшу и почему-то пригласил на танец меня. Я попыталась завести светский разговор. На мой, казалось бы, невинный, вопрос про работу, мужичок как-то странно посмотрел своими прозрачными глазами и жёстким тоном ответил, что это секретное дело, о котором нельзя рассказывать. Я поняла, что дальше расспрашивать не стоит, а о чём же тогда говорить? Говорить, впрочем, и не пришлось, потому что Антон приблизил своё лицо ко мне и поцеловал.

- У меня никогда этого не было, - зачем-то прошептала я.

- Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого.

Когда музыка закончилась, часть гостей вернулась в Наташину комнату к столу, чтобы выпить ещё, кто-то засобирался домой. Да и мне уже было пора… Серёжа, отдав все необходимые светские почести, уже оделся, Антон тоже был тут, и именинница с нами, решила проводить гостей… но где же Лёша? У Цветаны…

«Сейчас, подождём, пока они всё сделают», - сказала Наташа.

Мы спустились по лестнице и пошли к метро, и я не помню, дождались ли Лёшу и успел ли он «всё сделать».

Для меня секс, если и был, то исключительно в мире, где царят мрак и страсть, где сверкают тёмными глазами и старинными перстнями загадочные махараджи, где встречаются со своими возлюбленными печальные панночки. Где-то существовали ещё и страшные подворотни с маньяками и прочие ужасы, но они имели к реальной жизни не больше отношения, чем романтические сказки.

Да, в сказке, с настоящими героями, но уж никак не в соседней квартире между моим старым знакомым и замороченной «компьютерной девушкой». И сама фраза, и лукавое выражение Наташиных глаз, и неприятное ощущение близости к тому, что сейчас «делают» за стенкой, - всё это отдавало чем-то крайне непристойным. Со страшной и прекрасной тайны жизни сорвали все покровы, и вот она, рядом, совершается во всей голой, первобытной простоте. В тот момент как будто что-то перевернулось, и померкли краски праздника.

Нет, скромный Лёша мне никогда не нравился, отношения у нас всегда были чисто приятельские, да и не привлекают меня чистенькие ботаники. Так что дело тут не в ревности, а совсем в другом. Мне было решительно не понять, как может существовать такое, когда мальчик, который час назад возвышенно говорил о Лакримозе, сейчас мог трахаться с едва знакомой девицей.

Но самое смешное, что потом оказалось, что со стороны именно я, а не Цветана, выглядела вызывающе! Все эти фразы про «сексуальность», когда Гузель читала стихи про Наташу, танец и поцелуй с Антоном не остались незамеченными.

Но всё равно, со всеми огрехами, моё вступление во взрослую жизнь состоялось. Я ехала в метро, опустив голову, пьяная от первой в своей жизни рюмки водки (да, она была всего одна), в голове появлялись и лопались розовые и зелёные воздушные шары. Напротив сидел в той же позе, что и я, молодой человек мрачной наружности, с мутными глазами и в таком же нетрезвом состоянии, правда, ему явно понадобилось больше. Мы смотрели друг на друга, как в кривое зеркало. Я улыбалась и вспоминала свой первый поцелуй со взрослым, хоть и не нужным мне мужчиной. Теперь уже не магараджи и панночки, а другие персонажи появятся в моей жизни, и в настоящей, а не придуманной реальности.

Совсем скоро будет по-другому…

Воздух стал плотный, а предметы, наоборот, мягкими. Они проплывали и подмигивали, очертания стали плавными и как будто пластилиновыми. Мне казалось, что если я и оступлюсь, то не упаду, а полечу в каком-то сладком киселе. В этот кисель превратилось всё вокруг – воздух и вещи, пространство и время.

Да, время. Прошло почти десять лет. С нашей дружбой произошла трагическая история, Матвеев стал сначала молодым специалистом, а потом и учёным, Алина полежала в психушке, а потом переехала из квартиры-студии и куда-то исчезла, связь с Ксенией тоже прервалась, Сергей и Лёша обзавелись семьями, Антона я с тех пор не видела, да и вообще, не совсем понятно, откуда он тогда взялся. Цветана оказалась вовсе не панночкой, а очень даже хабалкой. Я же не особо изменилась.

И, кстати, телячьи нежности я до сих пор не люблю.

P. S. История про Лакримозу имела продолжение. Через некоторое время выяснилось, откуда у рэппера-Лёши вообще взялась такая музыка. Тут, как говорится, cherchez la femme.

Девушку звали Маша-покойница. Вернее, сначала просто Маша. Правда, если бы она была настоящим готом... По рассказа Лёши, образ складывался очень яркий, хотя и противоречивый.

Я вспомнила, что когда-то Лёша упоминал какую-то загадочную «готическую» девушку, которая учится в их группе, любит Лакримозу, у неё парень тоже готический и где-то там играет, и вообще она вся такая из себя умница-красавица. Я сразу же представила себе колоритную парочку: оба чёрные-чёрные, до такой степени, что в глазах черно, мрачные и замогильно-ужасные, парень все время молчит и изредка поглядывает тяжёлым взглядом, а девушка тихая и трепетная, но гордая и немного надменная.

Надо сказать, что на дворе было такое время, что готика тогда ещё в новинку была. Так и вижу сцену в институте на перемене перед парой: будничные сплетни, кто-то повторяет задание, кто-то булочку жуёт, кто-то хохочет над дурацким анекдотом. И тут появляется эта девушка, вся из себя такая невозможная. И смех сразу затих, сплетники прикусили языки, а обжора подавился булочкой.

В общем, позавидовала я тогда Лёше, что с ним учится красивая готическая девушка(хотя с чего я взяла, что она вообще красавица? Ну ладно, хочется же, чтобы красавица была!)

Зато я точно знала, что она была умницей. Лёша упоминал, чем она увлекалась, какие книги любила – складывалась любопытная картина: средневековье, история английского языка, ещё что-то умноватое…

Прошёл где-то год, мы втроём - я, Аня и Наташа - были у Лёши в гостях. В качестве музыкального фона играл любимый Лёшин рэп, меня это подбешивало, но что тут поделаешь - мы ведь мы гости, а не хозяева. Но вдруг Лёша выключил рэп и поставил диск "Лакримозы", причём на удивление уважительно отозвался об этой музыке и добавил: «Это осталось от Маши-покойницы».

Вскоре он рассказал и всю историю про Машу.

В общем, училась в его группе девушка Маша, которая ему очень нравилась. Со светлой косой до пояса, настоящая русская красавица, и пресс качала. Такая, наверное, румяная, крепкая, спортивная девушка. И был у неё гражданский муж-мент. Но это обстоятельство не мешало Лёше общаться с Машей, причём симпатия была взаимной. Но всё же муж… И мент к тому же.

У меня закралось смутное подозрение, и я спросила – не та ли это «готическая красавица», которая "Лакримозу" слушала? Оказалось, что да, она. Но уж очень различаются образы… и куда пропал замогильный приятель? Оказывается, никуда не пропал, он и муж-мент – одно и то же лицо.

Ну не умеет Лёша связно рассказывать, не умеет - всё приходится по кускам выцеплять.

А вскоре наступило лето, сессия прошла, все разъехались. Но Маша с Лёшей продолжали общение старинным романтическим способом - писали друг другу письма. Хотя жаркая погода и разлука пригасили немного чувства. А потом страсти как-то и вовсе поутихли. И, когда Лёша осенью вернулся в институт, увидел на стене родной альма-матер траурное объявление, что скончалась студентка Мария такая-то…

Я попыталась выяснить, что же всё-таки случилось с Машей, но Лёша ничего не смог внятно объяснить. Вырисовывалось что-то крайне неясное: якобы она с мужем ехали в ментовской машине, была какая-то перестрелка с бандитами, и случайно застрелили Машу. Мне в это слабо верится. И почему-то как-то равнодушно он о ней говорил, разве что подчёркивал, что её якобы специально убили.

В общем, история печальная.

А "Лакримозу" я потом слушала много, но так и не полюбила - слишком, на мой взгляд, надрывно-истерично. И никаких "мрака и страсти".