Голосуйте!

«Мать слегла». Такую телеграмму отправил с вечера совершенно лысый отчим Емельян Артурович падчерице Аглае, аспирантке областного университета. Впрочем, мать тоже звалась Аглаей.

Ночь прошла, и настал час доить корову. Беспокойная бурёнка, слате господи, не особо колготилась при появлении хозяина, однако стеганула его хвостом по месту ниже спины. Стеганула чувствительно раз, а затем и ещё раз, потому что человек от удивления остановился, пытаясь осмыслить неожиданный инцендент. В то беспросветно застойное время не мог знать Емельян Артурович, что он свитч.

Уже светало, когда с дойкой было покончено, а со стороны правления донеслась мощная мелодия идеологически выверенной  песни. Люди добрые сегодня голосовать идут, и оттого досада закипала в душе Емельяна Артуровича. Подводит Аглая-мать, и не придуривается ли? Надо глянуть.

Аглая сладко посапывала на широкой никелированной кровати, забыв про всякую совесть, однако при виде свекольной розоватости щёк и умилительно оттопыренной нижней губы, в душе у Емельяна Артуровича помягчало. Он вздохнул, зачем-то огляделся кругом, хоть в доме, ясно, больше никого, и уже вполне решительно снял с жены одеяло, аккуратно повесил его на спинку кровати. Аглая по телосложению не Дюймовочка, однако повернуть её на живот получилось удивительно легко. Не проснулась она и оттого, что её ночная сорочка в ту же минуту оказалась задранной до лопаток.

После этого Емельян Артурович уже совсем никакой злости не испытывал, дышал ровно и глядел нежно, но его партийный разум настойчиво диктовал дальнейшие действия. Вот и спонадобился неношеный, доселе хранящийся в шкафу ремень, купленный в ГУМе, когда Емельян Артурович был командирован в Москву на совещание передовиков производства. Ремень этот не отличался лакировкой и зализанностью форм – натуральная сыромятина, обрезанная в полосу острым, но явно кривым ножом, и пряжка незатейливо штампована и, где надо, гнута, пилена рабочими руками.

Аглая не проснулась, когда вдвое сложенный ремень шелестяще просвистел и влепился в пышные ягодицы с таким звуком, словно собака гавкнула. След удара наливался кумачовой полосой, с краю которой   проявилась красно-сырая отметина от кромки ремня. Емельян Артурович продолжал порку,   мысленно приговаривая:

- Голосуйте за блок коммунистов и беспартийных, голосуйте…

Аглая  мягко покачивалась, как на лёгких волнах прибоя, и, не просыпаясь, лишь задышала слышнее. Эта картина заставила Емельяна Артуровича по-доброму улыбнуться, и лысина у него не вспотела, как в тех случаях, когда он совершает что-то нехорошее, как, например, приписки в квартальных показателях.

Между тем, Аглаин зад уже выглядел цветами полкового знамени, побывавшего только что в жестоком сражении, а она во сне сладко потягивалась, вздыхала, и тело её, по-прежнему отвечало красивым колыханием.

«Мать выздоровела, идём отдавать голоса». Такой была утренняя телеграмма, отправленная падчерице Аглае, которая от такого известия радостно и облегчённо вздохнула, но устыдилась своей лени и безответственности. Она взяла из прикроватной тумбочки метровую косичку, скрученную из провода МГШВ 0,75…

В то беспросветно застойное время она не могла знать, что это селф.

«Всем доброго здоровья, я тоже проголосовала». Такой была ответная телеграмма,    

Те же слова были в мыслях и на устах у каждого из 99,9% проголосовавших. Даже от беспросветно застойного прошлого остаются яркие примеры сознательного отношения к гражданскому долгу.