История любви. Прошлое. Глава 6. Серия: Эротические истории

(апрель-май 2010 г)

The flashing of the lights

It might feel so good

But I got you stuck on my mind, yeah

The flashing and the stage, it might get me high

But it don't mean a thing tonight

(Вспышки камер –

Возможно, это приятно,

Но я не могу выкинуть тебя из головы, да!

Вспышки и сцена – и это приводит меня в экстаз,

Но это ничего не значит для меня сегодня ночью...)

Adam Lambert  «If I Had You»

Иногда Томми казалось,   что он проживает одновременно несколько жизней… ну или существует в параллельных  реальностях, довольно слабо связанных между собой. В одной своей «жизни» Томми все еще оставался обычным гитаристом из небольшого калифорнийского городка, упорным, упрямым, больше всего на свете любящим музыку, мечтающим играть не хуже своих кумиров. Он прекрасно чувствовал себя в родном городе, не испытывая ни малейшего желания перебираться в «душный» Лос-Анджелес, любил зависать с друзьями в барах по выходным, умел улыбаться хорошеньким девочкам и не стеснялся брать у них номера телефонов. Это был «его» мир – привычный, уютный, в котором Томми ощущал себя уверенно и который любил его таким, какой он есть, без яркого мейка и выгодных знакомств.

Но в то же время Томми все больше погружался в мир шоу-бизнеса, и тот заманивал его в свои сети, учил выживать среди тотальной лжи и фальшивых улыбок, приучал к дорогим безделушкам, частным клубам и закрытым вечеринкам «для избранных», поздним завтракам в случайных отелях, папарацци у подъезда. Эта новая жизнь обрушилась на него, словно  тайфун, подхватила, закрутила  - он и сам не заметил, как втянулся. Поначалу это было просто весело, что-то вроде «игры в рок-звезду», да и всегда интересно посмотреть на то, как живут и работают знаменитости, которых раньше видел только по телевизору. Потом вдруг оказалось, что Томми стал одной из этих знаменитостей, а еще через  какое-то время он просто привык. Его стали узнавать на вечеринках и в кафе, приглашать на какие-то премьеры и показы мод, мини-концерты и выставки, его могли остановить на улице в Лос-Анджелесе и спросить, как дела у Адама и скоро ли они начнут свое турне.

Иногда от совмещения двух таких разных реальностей просто ехала крыша. Томми мог проснуться поздним утром у себя дома, с трудом припоминая, как он тут оказался после вчерашней вечеринки, а мог открыть глаза в совершенно незнакомом номере отеля и увидеть рядом на подушке короткую записку с извинением и временем сегодняшней репетиции. Время от времени ему начинало казаться, что он за каким-то чертом вскочил на подножку чужого поезда, и теперь его несет в неизвестном направлении с бешеной скоростью – аж захватывает дух, но остановки в пути не предусмотрены… В такие дни, если была возможность, Томми сбегал домой, выключал телефон,   просто отсыпался или бренчал на гитаре, общался со старыми приятелями, навещал родных. Жаль, что таких спокойных дней становилось все меньше: в преддверии тура с Адамом его музыкантам и танцорам приходилось  довольно много репетировать, даже когда их босс находился на другом конце штата.

Пожалуй, единственной константой в этом безумии, помогающей сохранить рассудок, был именно Адам. Он каким-то непостижимым образом умудрялся примирять Томми Джо и с постоянно меняющимся расписанием, и с ранними репетициями после бессонных ночей, и с мотанием между двумя городами. Адаму достаточно было просто находиться рядом  - Томми уже чувствовал себя как рыба в воде в центре звездной голливудской тусовки, и откуда-то брались силы  на работу, развлечения, кувыркание в постели. Адам действительно казался двужильным – он заражал собственным энтузиазмом всех вокруг, заставлял испытывать тот же восторг и полноту жизни. Рядом с ним Томми ощущал себя невероятно правильно, на своем месте, а дурацкие мысли о чужих поездах и параллельных реальностях отступали куда-то на дальний план - до новой разлуки.

Пережив вдали друг от друга целый месяц, они оба стали гораздо больше ценить каждую возможность провести время вдвоем. Правда, как бы им ни хотелось часами валяться в постели или посвящать друг другу целые вечера, с расписанием промо Адама, меняющимся чуть ли не каждый день, такое счастье выпадало редко.

– Послушай, я знаю, мы хотели завтра зависнуть у меня с ДВД или сходить куда-нибудь вдвоем, но…

– Нужно ехать?

– Да, Лейн только что позвонила…

– Куда на этот раз?

– Нью-Йорк… Это ненадолго, я обещаю!..

Томми было приятно, что Адама тоже огорчают вынужденные расставания. Это не было злорадством, напротив – с одной стороны, Томми было бы легче, если бы Адам с головой окунался в любимое дело, не отвлекаясь на посторонние эмоции. Но с другой… оказалось важным делить на двоих не только постель, но и переживания, разлуку, тоску друг по другу.

Томми все больше влипал в эти отношения. Это было странно – признаваться самому себе, что да – это именно «отношения», да – он действительно влюблен и, кажется, любим, что он зависим от другого человека. У него было достаточно времени на воспоминания, размышления, попытки проанализировать произошедшие с ним перемены, и Томми должен был признать, что Адам не подталкивал его к чему-либо, не форсировал события и уж тем более ни к чему не принуждал. Он просто… был рядом – был самим собой, тем человеком, который вдруг стал для Томми особенным, едва ли не самым особенным в его жизни. «Ты просто… приручил меня? »

«Котенок… Я скучаю безумно! Встретишь меня в аэропорту? »

Томми настолько привык к внезапным приступам нежности, возникающим у Адама совершенно спонтанно, что почти перестал дергаться, испуганно замирать и оглядываться по сторонам: не увидел, не услышал ли кто? Хотя они все еще старались держать себя в руках на людях, даже своим общим друзьям не позволяли шутить на их счет и не признавали себя «парой», но Томми иногда испытывал почти уверенность в том, что огромное количество народа не просто подозревает, а ЗНАЕТ о них с Адамом больше, чем им бы хотелось. Так, может, стоило пустить это на самотек? Ну, знают и знают…

– Котенок? Боже, как мило! Я теперь только так и буду тебя звать!

Брук едва ли не хлопала в ладоши от умиления, а Томми хотелось провалиться сквозь пол в репетиционном зале. Черт побери, надо же было Адаму так забыться перед группой и танцорами! Сразу несколько улыбающихс я пар глаз уставились на красного от смущения музыканта, и хоть в них и не было насмешки, лишь вполне дружелюбное удивление, Томми в этот момент отчетливо осознал: нет, он еще не готов к такому. И будет ли когда-нибудь готов, неизвестно.

Но и отказаться от тех странных отношений, в которые они с Адамом втянули друг друга, Томми уже не мог. Находиться с ним рядом и не оказываться как можно ближе, не задерживать на нем любующийся, ласкающий взгляд, не улыбаться в ответ на его ослепительные или многообещающие улыбки, чувствуя, как сбивается дыхание, –  это было совершенно невозможно, к тому же Томми вряд ли контролировал собственные эмоции, как впрочем, и сам Адам.

– Иногда он так на тебя смотрит, что мне хочется тихонько выйти, чтобы не мешать, – Брук нежно улыбнулась «зависшему» от такого заявления Томми, подмигнула и отправилась к группе своих подопечных, энергично размешивая трубочкой лед в стакане с холодным чаем.

Да, иногда сдерживать себя не получалось ни у Адама, ни у Томми.

– Когда-нибудь… я не выдержу… на этой чертовой сцене… – разговаривать во время секса получалось только у Адама, Томми обычно хватало разве что на сдавленные чертыхания или отрывочные просьбы. – Ты… даже не представляешь… как я хочу тебя… там…

После такого странно-возбуждающего признания Томми некоторое время всерьез опасался, что не сможет больше нормально играть на концертах: стоило ему только вспомнить этот жаркий прерывистый шепот в самое ухо, перед глазами все плыло, а в узких джинсах становилось тесно. Он даже был рад, когда на долгожданном триумфальном выступлении на «Американском Идоле» их поставили за несколько метров друг от друга, настрого запретив Адаму «провокационные жесты по отношению к музыкантам и танцорам». Они, конечно, здорово повеселились, обсуждая мнимую «лояльность» американского телевидения и изобретая тысячи способов устроить очередной скандал даже в таких условиях, но выступать действительно пришлось, практически не видя друг друга из-за сценического тумана и расстояния, что дало возможность Томми сравнить… и сделать соответствующие выводы.

– Фак! Я никогда не думал, что можно так соскучиться всего за одну чертову песню!

Но тяжелее всего приходилось тогда, когда Адам был вынужден улетать из Лос-Анджелеса на несколько дней: многочисленные интервью, фото для журналов  –  все это не требовало присутствия музыкантов и уж тем более бас-гитариста. Как ни грустно было снова расставаться, Томми понимал, что, согласившись сопровождать Адама в таких поездках «просто так», он практически совершит «камин-аут», о котором, конечно же, музыкант не хотел даже думать. В такие дни Томми чаще всего зависал дома, часами не вылезая из твиттера – многочисленные фанаты, которых становилось все больше, как ни странно, умели скрашивать тоскливые часы вынужденного одиночества. Возможно, потому что среди них попадалось немало так называемых «шипперов»? Томми, конечно, не вступал в открытые дискуссии на тему их с Адамом отношений, но поглядывал, что называется, «одним глазом», иногда испытывая извращенное, по его мнению, удовольствие от фанатских фантазий  про них двоих. А памятуя о пользе пресловутого фансервиса, не стеснялся хвалить наиболее понравившиеся рисунки, чем воодушевлял фанатов еще больше.

– Даже и не знаю, радоваться этим отлучкам Адама или нет? – философски размышлял Дэйв, пытаясь расшевелить находящегося в меланхолии приятеля. – С одной стороны, ты хоть дома появляешься, а то мы с Майки скоро забудем, как ты выглядишь без сценического макияжа… Но, с другой стороны, ты все равно валяешься на диване сутками, уткнувшись в ноутбук, никакого толку от тебя…

Томми до сих пор поражался, как легко друзья приняли его… новое увлечение, если можно было так выразиться. Он помнил, сколько приходилось приучать их к той же Делми, и все равно она не стала «своей» в их компании и за глаза частенько подвергалась насмешкам со стороны друзей своего бойфренда. А тут – поди ж ты, Томми практически «привел в дом мужчину», а эти оболтусы счастливы и готовы оказывать им любую помощь и поддержку! Никакого логичного объяснения внезапной любви своих друзей к Адаму Томми найти не мог, сколько ни пытался, а спрашивать как-то не хотелось. Скорее всего, Адам просто покорил и их тоже своим смертоносным обаянием… настолько, что ему в любое время были открыты двери их дома.

– …Что, только меня здесь шокирует, что я утром проснулся в постели НЕ ОДИН, хотя засыпал – точно помню – в гордом одиночестве?!

– Слушай, не ворчи с утра, и без тебя тошно… Адам, тебе кофе со сливками или черный?

– Нет, я рехнусь с вами, вот честно… Как ты додумался вообще?..

– Блин, Томми, можно подумать, ты расстроился! Ну, я соскучился, знал, что ты будешь дрыхнуть и до полудня я тебя не увижу – взял и приехал из аэропорта прямо сюда. И Майкл меня впустил – что тут такого?!

– И правда, что ты разнервничался, я не понимаю… Это же Адам, а не кто-то там!

Действительно!..

В такие моменты Томми становилось страшно: казалось, что все происходит слишком быстро и совершенно без его согласия, малодушно хотелось все переиграть, «начать заново»… Была только одна проблема: каким бы трусом Томми себя ни считал, он прекрасно осознавал – «заново» все было бы точно так же. С точностью до дня. С первого восхищенного взгляда Адама на пробном прослушивании и до сегодняшнего совместного пробуждения – нежданного, но несомненно приятного.

– Я у тебя трус… Я влюбленный, но трус, – после очередной вечеринки у Томми заплетался язык и «плавали» мысли, но почему-то очень хотелось объясниться, что-то доказать, в чем-то убедить. – Это ужасно, да?

– Ну-у-у, в принципе, слово «влюбленный» меня устраивает, а с остальным как-нибудь справимся, – Адам пил не меньше, но казался гораздо трезвее, во всяком случае, внешне, разве что никак не мог попасть ключом в замок собственной двери.

– Дай… дай я открою, ты пьяный в хлам… – Томми попытался отобрать ключ, но вместо этого оказался прижатым спиной к двери, и в квартиру они попали очень нескоро и еще более пьяные, но уже друг от друга, гораздо больше, чем от всех выпитых коктейлей.

После триумфального выступления на «ГЛААД» в Томми с новой силой проснулся профессиональный зуд. Успех и признание заражали – хотелось играть, выступать, как можно чаще подниматься на сцену, слышать все эти восторженные вопли! Стараниями Чанталы Томми потрясающе выглядел в этот вечер; он и сам это понимал, ощущая спиной жаркие взгляды чуть ли не каждого второго встречного, уже даже не удивляясь, что в большинстве случаев привлекает внимание мужчин, а не «горячих цыпочек». Его это мало волновало. Зато один-единственный взгляд серо-голубых глаз, преисполненный гордости и собственнического восхищения, послужил Томми наградой за вытерпленную накануне экзекуцию – выщипывание бровей – и наполнил легкой воздушной эйфорией, которую они с Адамом оба выплеснули на сцене.

– Черт, это было… Фак! У меня слов нет! Я как будто под кайфом! Я хочу такое каждый гребаный вечер! – он вертелся в руках посмеивающегося Адама, пока тот не вжал его в  стену гримерной всем весом своего тела.

– Хочешь? Играть каждый вечер – для меня? Только для меня?

– Да-а-а… Тысячи зрителей в расчет брать не будем?

– Обойдутся твои тысячи зрителей! Скоро мы поедем в тур, и ты каждый вечер будешь играть  для меня, обещай!..

В тур хотелось до дрожи в пальцах! Томми готов был репетировать двадцать четыре часа в сутки, ему снились смутные картины аэропортов и почему-то автобусных вокзалов, состояние ожидания не давало ни на чем сосредоточиться – хоть сейчас собирай чемодан!

– Деточка, – подкалывал его «опытный» Дэйв, попавший под очередной приступ «предтуровой лихорадки» своего соседа. – Не хочу разрушать твои восторженные ожидания, но тур – это в первую очередь много гребаных часов в душном и тесном автобусе, отсутствие возможности нормально поспать, поссать и пожрать, когда тебе вздумается, кучка отморозков, от которых никуда не деться, как бы они тебя ни задолбали, и дрянной кофе на ночных заправках. Хотя-я-я… я никогда не гастролировал с восходящими поп-звездами, может, у вас будет чуть-чуть поприличнее.

Томми готов был даже на такую нелицеприятную картину, лишь бы наконец-то уже погрузиться в автобус и рвануть покорять новые города. Поэтому он чуть не разнес полквартиры от злости, когда из-за извержения вулкана у них отменился полет в Лондон.

– Фак! ФАК! ФАК!!! – ни в чем не повинной сумке с вещами достался хороший пинок, а гостившая в этот день у ребят Мия страдальчески закатила глаза к потолку.

– Томми, ты ведешь себя как ребенок! Никто не виноват, что вулкану приспичило извергаться именно сегодня, – девушка подсела к хмурому блондину, обняв его за плечи, и прижала его голову к своей груди, поглаживая приятеля по волосам. – Маленький… бедняжка… Позвони Адаму, придумайте что-нибудь вместе на этот вечер?

– Его Ли забрал… фотосет или еще какая-то херня, – Томми и сам понимал, что выглядит смешно, но ничего не мог с собой поделать – он действительно слишком долго ждал этой поездки!

– Оу… совсем все плохо… Ну, хочешь, вместе сходим куда-нибудь? В кино?

К вечеру Томми смирился с неизбежным, тем более что Адам поклялся украсть его из кинотеатра, как только закончится съемка. Мия в последний момент сбежала по каким-то неотложным делам, и Томми почти насильно потащил с собой Дэйва, не слушая его возмущенные вопли про собственные планы. Они смотрели вестерн в «Биверли-синема», вполголоса обсуждали голливудские штампы и актерский кастинг, Томми периодически справлялся в твиттере у Ли и его милой жены, как проходят съемки, пытаясь понять, скоро ли они закончат – можно сказать, что вечер прошел весьма неплохо, даже несмотря на то, что Адам освободился лишь глубокой ночью и вырубился на диване в комнате Томми, как только его голова коснулась подушки.

Вылет в Лондон отложился аж на три дня. Томми изо всех сил старался радоваться вместе с Адамом, который признался, что благодарен вулкану за незапланированную передышку, но получалось так себе. Никаких других рабочих планов у них не было, распаковывать инструменты ради пары дополнительных репетиций казалось плохой идеей, и Лейн с согласия Адама объявила музыкантам выходные. Томми обуяла хандра. Адам отсыпался, друзья были заняты каждый своими делами. Поболтать со скучающим приятелем согласилась только Мия, но она и сама грустила из-за разрыва с очередным бой-френдом, поэтому разговор получился не слишком веселым, хоть они и пытались свести все к шутке.

«Давай откроем клуб разбитых сердец! Кто с нами? »

Поняв, что настроение ни в какую не желает подниматься, Томми прибегнул к последнему беспроигрышному средству, осуществив заодно свою давнюю мечту, – сделал новую татуировку. Это спасало всегда, сколько Томми себя помнил. Друзья частенько подшучивали над ним, что если бы он был менее стрессоустойчивым, на его теле вряд ли уже оставался хотя бы сантиметр свободной от рисунков кожи.

– Я ревную… – надулся Адам, тщательно рассматривая еще припухшие кроваво-красные буквы «DM».

– Ну-у-у… Когда ты выпустишь девять платиновых альбомов – клянусь, я набью твой портрет в натуральную величину… скажем, на лопатках?

Перед очередной попыткой вылететь в Лондон Адама снова закрутили дела, а Томми оказался предоставлен сам себе. Странно было вспоминать, что когда-то, совсем еще недавно, у него не было никаких проблем с собственным досугом, и одиночество его никогда не тяготило, а чаще даже наоборот… Все так изменилось за какие-то полгода.

– Адам тебя избаловал! – с готовностью поддакивал Дэйв, когда они втроем с Томми и Дэвидом Иммерманом, музыкантом Эллисон, зависли вечером в гриль-баре. – Погоди, скоро переберешься в Лос-Анджелес, станешь разъезжать на лимузине…

– «Мазерати». Нах мне лимузин?! На белой «мазерати»… – Томми расплылся в довольной улыбке, поддерживая шутливый монолог друга.

– Ни фига себе замашки! Ну ладно… на белой «мазерати», и перестанешь с нами здороваться.

– Щас по шее получишь. Хрен вы от меня отвяжетесь, не мечтай даже!

Долгожданный тур – пока еще промо-тур, но все же первая действительно заграничная поездка для Томми – начался с сюрпризов. Дэйв оказался прав в двух вещах: в том, что у Адама будет гораздо круче, чем «душный тесный автобус», и в том, что в турах не всегда получается делать то, что хочется. Прилетев в Лондон на следующий день после Адама, Томми с удивлением узнал, что музыкантов и «босса» поселили в разных отелях, а расписание интервью Адама практически исключало возможность видеться с ним, кроме как на репетициях и концертах. Это, конечно, было не смертельно. Зато вокруг –  совсем другой мир: непривычные здания, словно сошедшие со старинных открыток, немного чопорные англичане, говорящие со смешным акцентом, влажный туманный воздух, все еще пахнущий гарью после недавнего извержения. Правда, к позднему вечеру, когда первая эйфория от встречи с Лондоном улеглась, Томми снова затосковал. Черт возьми, пожалуй, если бы у него был выбор, он бы предпочел, чтобы сбылась другая часть «пророчества» от Дэйва: та, где говорилось про постоянное присутствие рядом ВСЕХ членов группы. Но, увы, Томми никто не спрашивал, и ему приходилось довольствоваться обществом Монти и Лонджи, которые, как назло, чуть ли не до часу ночи оживленно болтали, обсуждая общих английских знакомых и какие-то малоизвестные британские группы.

«Приезжай ко мне! Тут недалеко, такси я оплачу. Приезжай…»

«Я не могу! Что я им скажу – куда я собрался в ночь?! »

«Да какая разница, что они подумают?! Скажи – пошел по девочкам…»

Томми закусил губу от досады, бросая взгляд на Монти, только что откупорившего бутылки пива и протягивая им с Лондженю.

«Не могу… Прости».

Адам больше не писал, и Томми до трех ночи мрачно пялился в потолок, отгоняя от себя невеселые мысли о том, как они будут отыгрывать завтрашний концерт, не глядя друг на друга и стараясь поменьше оказываться рядом. Чувство вины и раздражения на дурацкую ситуацию снедало Томми до самой репетиции. Они с Адамом встретились как ни в чем не бывало, тепло обнялись и улыбнулись друг другу, но то ли у Томми развилась паранойя за ночь, то ли Адам все же немного дулся… С трудом дождавшись небольшого перерыва, Томми улучил момент, когда они остались вдвоем, и подошел, кусая нижнюю губу, совершенно не зная, что говорить.

– Адам…

– М-м-м? Ты что-то хотел?

Нет, не быть Томми ни дипломатом, ни оратором. Притиснув с трудом сдерживающего удивленную улыбку Адама к ближайшей стене, Томми Джо вытянул шею и впился в капризные губы друга крепким поцелуем. И тут же – как будто тонкий лед треснул под каблуком – если и были какие-то обиды или сомнения у обоих, они разлетелись вдребезги. Томми буквально чувствовал, как Адам расслабляется, наверняка перестает думать всякую чушь, да и у него самого становилось легче на душе, с каждым прикосновением горячих ищущих пальцев к пояснице под футболкой, с каждым глухим стоном в поцелуй.

– Все… все  потом… вечером… – Адам задыхался, вопреки своим словам не отпустив Томми, а прижав к себе еще сильнее. – Что угодно придумай… скажи… Давай, я скажу, что пошел по мальчикам, а ты…

– Эй, все нормально, до вечера много времени, придумаем что-нибудь вместе…

Ситуация казалась бы смешной, если бы не была настолько абсурдной. Но Томми решительно не был готов заявлять о своих отношениях с Адамом кому бы то ни было. По-хорошему, точно знали про них только Майкл, Дэйв и Мия, и пара проверенных друзей Адама, остальные  если и догадывались, то молча. Проводить ночи в отеле Адама, видеть понимающие взгляды Монти и Лонджи, рисковать нарваться на папарацци или фанаток, следящих за каждым их шагом… Об этом страшно было даже подумать.

«Примирение» пошло им обоим на пользу: эйфория, пришедшая на смену еле уловимому утреннему напряжению, будоражила кровь, утраивала знакомое предконцертное возбуждение, толкала на шалости и не давала сидеть на месте. Они с трудом дождались выхода на сцену, перед этим порадовав танцоров и остальных членов группы бурным шутливым флиртом в гримерной, а затем выплеснули переполнявшую их бурлящую энергию на зрителей, покорив Лондон с первой же песни.

Этой ночью для опьяненных успехом музыкантов была устроена вечеринка. Как, впрочем, и следующей ночью, и той, которая была потом. Томми взял себе на заметку выяснить у Дэйва: это тоже является неотъемлемым атрибутом любого уважающего себя тура, или только ему так фартит?   Но факт оставался фактом: «жизнь – сплошной праздник», эйфория выступлений, восторженные глаза зрителей, много бесплатной выпивки каждый вечер – определенно, это то, о чем Томми мечтал всю свою жизнь. У шумных вечеринок почти до утра было еще одно преимущество: никто не видел, кто, с кем и куда ушел, и Томми безо всякого смущения заявлялся к  себе в номер утром, не скрывая засосы и довольный вид. В конце концов, все видели, каким успехом он пользовался у молоденьких фанаток, а если у кого-то и возникали другие подозрения, это были не его, Томми, проблемы. Вот, правда, успехом у фанатов пользовался не только он, да и ревновать, как выяснилось на вечеринке после концерта в клубе «Heaven», умел не только Адам.

Это был их последний день в Лондоне, и они планировали закончить его фееричным шоу. Настроение было приподнятым у всех – и у музыкантов, и у танцоров, несмотря на то, что последним пришлось довольно рано сопровождать Адама на съемки какой-то программы. Томми был счастлив уже оттого, что ему дали выспаться, потом они дурачились с Лондженю, устроив джем-сейшн в номере после завтрака, пока Монти прогуливался по местным магазинам, покупая сувениры родным, – время до концерта пролетело практически незаметно. А почти перед самым шоу Томми ждал сюрприз.

– Пообещай, что не откажешь! Я знаю, как ты не любишь подарки, но я… но мне… Черт, просто пообещай, что ты примешь от меня… кое-что!

Адам был настолько взволнован, что Томми невольно занервничал и сам. В голову лезли предположения – одно глупее другого, все они слегка пугали и заставляли мысленно искать пути к паническому отступлению. Но разве мог он отказать лихорадочно блестящим умоляющим глазам Адама?

– Ну… допустим. Ладно! Приму, если… Если это… – Томми поймал себя на том, что делает странные неопределенные пассы руками и спрятал их за спину, начиная злиться и на Адама, и на себя.

– Вот. Это подарок. Для выступлений, ну и… я не буду против, если ты будешь носить это, когда захочешь, – объемный пакет с брендом «Topman» возник перед лицом вконец растерявшегося Томми Джо, а Адам взволнованно сглотнул и облизал губы, ожидая его реакции.

Новая куртка была действительно классной и пусть не рокерской, но вполне в стиле Томми, и уж точно идеально подходила к его новому концертному имиджу. Адам даже умудрился угадать с размером, хотя если предположить, что он делал покупки вместе с танцорами, то Тейлор вполне мог поработать  «моделью». Томми оглаживал на себе обновку, трогал пальцами многочисленные блестящие пуговицы и старался не расплыться в счастливой улыбке. Черт возьми! Ему почти тридцать лет, он взрослый мужчина, который в состоянии сам заработать себе на подобные вещи, и было бы неправдой сказать, что никто никогда не делал ему подарки, и даже более дорогие, чем этот пиджак, но… Почему-то сейчас он испытывал такую радость, гордость, благодарность, что даже привычные комплексы собственной несостоятельности отошли на второй план, почти не напоминая о себе.

– Тебе… нравится?

Томми быстро огляделся по сторонам – они разговаривали в небольшом закутке в конце узкого коридора – и прильнул к губам бледного от волнения Адама горячим благодарным поцелуем, постаравшись вложить в него все те странные чувства, которые всколыхнул в его сердце неожиданный подарок. И даже слишком понимающие взгляды друзей, оценивших новый концертный костюм Томми Джо и его возбужденно-радостный вид, не смогли испортить ему вечер. Они отыграли без преувеличения потрясающий концерт, каждый взгляд Адама говорил о том, как он счастлив видеть Томми в «своем подарке», самому музыканту казалось, что весь зал догадывается о том, откуда у него такая эффектная обновка, но, против обыкновения, эта мысль вызывала не панику и раздражение, а нечто, подозрительно напоминающее гордость.

После шоу они зависли в очередном баре, решив отметить «лондонский триумф». Все шло просто прекрасно, глаза Адама обещали ночь, полную запретного удовольствия, и Томми уже готов был схватить чертового искусителя за руку и потащить к служебному выходу…

– Мистер Ламберт! Могу я называть вас Адам? Адам! Ты был великолепен! О боже, это шоу – это просто что-то фантастическое! Мы с друзьями хотели бы угостить тебя – это ненадолго…

Растаяв от комплиментов, Адам одарил вертлявого, слишком вызывающе, по мнению Томми, накрашенного юношу сияющей улыбкой и позволил увести себя за столик в противоположном углу полутемного зала. Это было совершенно нормально – как сказал бы Адам, «часть его работы», – и Томми не почувствовал ничего, кроме легкого раздражения от того, что им помешали. Он просто сидел, потягивая свой коктейль и вытянув под столом гудящие после концерта ноги, и ждал. Полчаса… сорок минут… час. За смутно виднеющимся с его места дальним столиком было оживленно и многолюдно, там раздавались взрывы смеха и тосты, а Томми… а у него просто закончилась выпивка, и он пошел к бару, но попал в чилаут… И там, кажется, были какие-то девочки, чрезвычайно милые, которые бесконечно угощали его выпивкой и очень сладко целовались…

– …О-о-о-о… ф-ф-фак… Прошу,   скажи, что ничего этого не было… Ты все это придумал, чтобы… чтобы… У нас есть холодный сок?

Томми проснулся, вернее, был разбужен неприлично рано, так как через три часа им всем уже нужно было выезжать в Амстердам, но в его до сих пор не совсем трезвой голове никак не укладывалось то, о чем со смехом рассказывал Адам…

– Пьянчужка, вот твой сок! Да, конечно, мне очень нужно придумывать, как я отбивал тебя с боем у пятерых девиц и чуть ли не на руках тащил на улицу проветриться, а ты пытался залезть ко мне в…

– Адам, не-е-ет… Этого не могло быть… Что они подмешивают в эти чертовы коктейли?! В моей голове нет ни одного воспоминания!

– О, зато в моей хватит воспоминаний на нас двоих, поверь! Лучше я  расскажу тебе об этом до того, как ты сам прочитаешь про свои подвиги в твиттере. Да, там была масса фанатов – ты не помнишь? И многие фотографировали – надеюсь, хотя бы на видео не снимали… особенно когда ты на улице перед клубом ни с того ни с сего бросился в мои объятия… Нет, мне понравилось, ты не думай! Я, по правде говоря, с трудом удержался, чтобы не начать целовать тебя прямо там… Ох, Китти…

Томми буквально разрывало от ужаса и чувства вины. Правда, еще оставалось жуткое похмелье, но оно не шло ни в какое сравнение с моральными переживаниями. Посмотрев на Адама взглядом, полным отчаяния, Томми откинулся на подушки, виновато закусив нижнюю губу, что уже стало входить у него в привычку.

– Адам… я… я не хотел так надираться и… делать все эти ужасные вещи. Я просто… Ты ушел, и… тебе было весело там с ними, и я…

– Дурачок… Ну какой же ты… Я там чуть не выл от отчаяния! Они рвали меня на части, пытались не то споить, не то развести на групповушку! Когда я все-таки сбежал от них и увидел тебя с этими девицами…

– Прости меня?

– Уже простил. Ты был такой милый потом, такой влюбленный, никого не стеснялся… Знаешь, я подумал… сегодня все равно появятся в интернете все эти фото и видео, так, может…

Томми задержал вдох, чувствуя, как глохнет от стука собственного сердца. Сказать сейчас «Да» – и больше не скрываться, и будут законные номера на двоих в отелях, и можно будет держаться за руки, идя по улице, и не придумывать идиотские поводы, чтобы обнять и поцеловать друг друга в любой момент, когда захочется… Просто сказать «Да» – потом уже думать о том, как объяснить все матери и отцу, кто из друзей перестанет здороваться при встрече, сколько людей обвинит его в двуличности… Всего лишь сказать сейчас «Да».

– Ладно, забудь… Отобьемся, не впервой. Пойдешь в душ? У нас до выхода еще…

Томми чувствовал себя оглушенным, сердце все еще скакало как ненормальное, а облегчение слишком напоминало разочарование.

– Ну, чего ты?

Адам улегся рядом, нежно провел кончиками пальцев по щеке, потянулся за поцелуем.

– Я… – «трус, и я себя скоро возненавижу». – Я люблю тебя…

– И я тебя люблю… Все будет хорошо.

С их первого поцелуя прошло полгода.

Голландия, Германия, Финляндия… Три страны за пять дней – с одной стороны, Томми находил это познавательным: черт побери, он ведь впервые в Европе! Ну, конечно же, ему хотелось посмотреть как можно больше разных стран и городов! Но, с другой стороны, собственно «посмотреть» удавалось лишь мельком – из окна автобуса по дороге из аэропорта в отель и из отеля в концертный зал или клуб. Нет, Адам вовсе не был деспотом, но все эти перелеты, репетиции, выступления и афтерпати так выматывали, что все свободное время Томми предпочитал отсыпаться.

– Сам виноват. Пришел бы с концерта чуть раньше, чем под утро, посмотрел бы вместе с нами Амстердам – чудный ведь город!

Монти был прав, но от этого не становилось легче. Единственное, чего Томми не мог понять совершенно: каким образом Адам каждый раз поднимался рано утром, чтобы до очередного концерта успеть дать парочку интервью? Ведь засыпал он немногим раньше самого Томми, за что последний мог ручаться головой.

Самым ярким и одновременно самым расплывчатым впечатлением от этих непродолжительных европейских гастролей для Томми осталась Финляндия. Гитарист мало что запомнил из достопримечательностей Хельсинки, но на него, как, впрочем, и на Адама, и на остальных членов группы, неизгладимое впечатление произвели люди, населяющие эту небольшую, немного сумасшедшую страну. Невероятно доброжелательные финны, веселые и шумные, с гипертрофированными законами гостеприимства, с неизменными улыбками и влюбленными светлыми глазами – Томми казалось, что их группу здесь принимают как близких родственников, вернувшихся после долгого отсутствия. Они еще даже не успели выступить, а Адама уже чествовали как нового национального героя. Лилась нескончаемой рекой знаменитая финская водка, бескрайний поток фанатов подходил за автографами. Томми, которого после практически бессонной и смутно запомнившейся ночи Адам вытряхнул из постели и потащил с собой в «Стокманн» на автограф-сессию, испытывал странное чувство. Он смотрел с верхнего этажа огромного магазина на маленькую темноволосую фигурку за столом в просторном холле, он видел, как Адам третий час подряд с неизменной искренней улыбкой подписывает бесконечные флаеры – это было настолько эпичным зрелищем, что Томми внезапно почувствовал себя слишком незначительным, неуместным, неподходящим…

– Хэй, Томми! Ты можешь ответить на несколько вопросов?

Нет ничего лучше, чтобы отвлечься от мыслей о собственной никчемности, чем спонтанное интервью, особенно если оно, по сути, первое в твоей жизни, а ты еле стоишь на ногах от похмелья и недосыпа. «Вот сейчас я все испорчу, и ты поймешь, какого идиота потащил за собой в европейское турне… Фак, о чем он только что спросил? »

Вопреки пессимистичным ожиданиям Томми, короткое интервью для финского телевидения хоть и вызвало массу безобидных подколов со стороны друзей, но всем понравилось. Адам заявил, что Томми был трогательно милым, когда пытался сродниться с вешалкой для одежды, Лейн прочила гитаристу умножение фанатской любви, а на робкое заявление самого Томми о том, что еще пара подобных интервью, и он прекратит употреблять алкоголь вообще, все почему-то только весело рассмеялись. Умножение фанатской любви – не только к себе, но к ним всем с Адамом во главе, Томми смог оценить уже вечером, во время выступления на «Х-факторе» – пожалуй, нигде еще их не встречали настолько бурно и не провожали с искренними слезами на глазах.

Но всем сказкам суждено быстро заканчиваться. На следующий день Адам улетел в Цюрих с Монти и Лондженю, а Томми Лейн отправила домой, объяснив это необходимостью экономить средства перед основным туром. Накануне они все так вымотались, что даже не успели толком попрощаться, да и расстроиться, в принципе, тоже: после концерта и короткой на этот раз афтерпати Адам и Томми, наплевав на конспирацию, устало добрели до номера певца, на автомате разделись, плюхнулись в кровать и почти мгновенно вырубились. А утром, вернее, почти в полдень, проснувшись в чужом номере и обнаружив в нем свой собранный чемодан, билеты до Лос-Анджелеса с пересадкой в Нью-Йорке и записку от Лейн с пожеланием доброго пути, Томми как-то сразу потерялся, почувствовал себя одиноким и немножко брошенным. Стараясь не смотреть в глаза портье, когда сдавал ключи от номера Адама, думая, чем занять себя в аэропорту до вылета, Томми начал всерьез опасаться, что подобное безрадостное завершение турне напрочь перечеркнет все приятные впечатления от Европы. Но первое, на что он наткнулся в айфоне, коротая время по дороге в аэропорт, был твитт Адама со словами из его песни:

«Вспышки камер, возможно, это приятно, но я не могу выкинуть тебя из головы…»

– Я тоже скучаю, уже скучаю, прикинь? – пробурчал гитарист бессловесному айфону в своей руке, ощущая, как губы против воли растягиваются в счастливую улыбку.

Несмотря на непродолжительность и некоторую сумбурность европейской части промо-тура, в которой поучаствовал Томми, гитарист еще больше укрепился в своем желании поскорее отправиться в настоящее турне. Попробовав на вкус гастрольную жизнь, сопровождаемую постоянной сменой впечатлений, ощущением непрекращающихся вечеринок и неизменным успехом у публики, Томми буквально бредил предстоящим туром, практически считал оставшиеся до него дни. Они теперь еще больше репетировали, в основном с танцорами, прогоняя все перемещения по сцене и возможные взаимодействия, продумывая, когда включить в программу инструментальные проигрыши, чтобы дать возможность Адаму и ребятам из балета подготовиться к следующей песне. Правда, собственно с Адамом удавалось репетировать не так много – в преддверии тура он был занят еще больше и чаще, чем обычно. Они с Томми вообще виделись довольно мало в этом мае, в основном по ночам, когда далеко не всегда у обоих хватало сил на секс или даже просто нежности. И в этом было что-то странно правильное, от чего становилось тепло на душе: потребность просто провести вечер вдвоем, обняться после долгого тяжелого дня, приготовить друг другу коктейль или разогреть пиццу, посмотреть фильм, заснув на половине, устроив голову на плече близкого человека. Эти вечера волновали Томми, наводили на странные мысли об их отношениях… заставляли думать о таких вещах, о которых думать было опасно… или бессмысленно.

– …Ах, Томми, из тебя получится прекрасный отец! Боже, как тебя любят дети, ты посмотри только?! Ты еще не думаешь о том, чтобы завести собственных?

Черт побери, он и сам видел, как это потрясающе – держать в руках маленький теплый сверток, слушать биение крохотного сердечка, смотреть в доверчивые ясные глазки. Он всегда любил детей, и дети всех возрастов тянулись к нему – сколько он себя помнил. Ему, в конце концов, скоро тридцать – конечно, он думает о детях! Вот только…

Слепленная фанатами в фотошопе фотография: он, Адам и малыш – новорожденный племянник Томми – против обыкновения вызвала не умиление, а волну бессильной ярости. Это было слишком абсурдно – еще и потому, что невозможно было не мечтать об этом. И, отчитав фанатов в твиттере, Томми почувствовал себя только хуже – вместо облегчения пришла тупая безысходность, к которой добавилась еще и вина. Разве Адам виноват в том, что никогда не сможет подарить Томми радость отцовства?!

– В любви всегда приходится чем-то жертвовать, малыш, – Мия грустно улыбнулась и погладила Томми по голове, отводя взгляд. – Но, знаешь, ты, по-моему, делаешь из мухи слона. Медицина сейчас и не на такое способна…

От безрадостных мыслей на тему недостатков однополых отношений – мыслей, о которых, к счастью, не догадывался измотанный подготовкой к туру Адам – Томми могло отвлечь только что-то по-настоящему безумное. Таким спасительным сумасшедшим приключением для всей группы стала съемка нового клипа Адама. Ночью, в одном из парков Лос-Анджелеса, похожем на настоящий дикий лес, – когда вся огромная толпа разношерстных друзей Адама вкупе с танцорами, музыкантами и съемочной группой, приехала в это некогда тихое местечко, у каждого в глазах появился безумный счастливый блеск.

– Давайте веселиться!

Под этим лозунгом и проходили съемки. Всем без исключения участникам клипа казалось, что они вдруг оказались на спонтанной открытой вечеринке, где можно отрываться по полной. Несмотря на отсутствие выпивки – артистам и музыкантам предлагалось лишь кофе в неограниченных количествах, чтобы не уснуть до утра, – общая атмосфера танцевального фестиваля, создаваемая участниками съемок с большим энтузиазмом, заставляла всех чувствовать себя слегка навеселе и испытывать тягу к шалостям и подвигам.

В ожидании съемки сцен с участием музыкантов Томми в основном развлекался тем, что пугал девушек и впечатлительного Брэда рассказами об оборотнях и гиганских мутантах, обитаемых в подобных парках, подкрепляя свои красочные монологи создаваемыми им же самим внезапными шорохами и звуками ломающихся веток. В результате, когда его самого неожиданно схватили за руку и потащили в кусты, у Томми чуть не лопнуло сердце от страха.

– Фак! Адам, ты!.. Никогда так больше не делай!

– Ну, прости, я не знал, что ты ТАК испугаешься!

– Блин, мы В ЛЕСУ! Ночью! Кругом кусты! О чем я должен думать, по-твоему?!

– Кстати, о кустах…

Первый страх проходил, и Томми обратил внимание, что Адам уверенно тащит его в какие-то совершенно неосвещенные заросли, протискиваясь сквозь ветки и явно что-то выискивая. Удивиться Томми не успел – его толкнули к ближайшему широкому дереву и начали жарко целовать, сходу расстегивая ширинку.

– Адам… О, черт… Ты спятил?! Адам!.. Тут… полный лес народу!..

– О, да! Так что веди себя потише, детка!..

За «детку» кое-кому могло бы и прилететь, но член Томми уже обхватили жадные влажные губы, и единственное, о чем получалось думать в последующие несколько минут, это как «вести себя потише», потому что минет Адам делал слишком хорошо, даже в черт-знает-какой раз.

Остаток ночи Томми запомнил уже смутно и сумбурно: они снимали несколько дублей с Адамом, переодевшимся в облегающий белый костюм, гримеры удивлялись, откуда в макияже Томми появились блестки, но уже не стали ничего исправлять.   К рассвету все валились с ног от усталости и недостатка сна, но ощущали такую эйфорию, что половина танцоров и статистов прямо со съемок поехала «догоняться» в ближайший ночной клуб.

После этого захватывающего ночного приключения Томми снова ощутил себя счастливым и живым. Дурацкие мысли о судьбе, возрасте, семье и смутном будущем были вытеснены ожиданием тура, предвкушением, радостью встреч с самым дорогим человеком, счастьем от редких, но ярких минут близости. К тому же, на вторую половину мая у Адама были запланировано еще несколько выступлений, и думать о всякой ерунде стало просто некогда.

А жизнь продолжала подкидывать сюрпризы, словно проверяя музыкантов – всю группу – на прочность перед их самым главным испытанием: продолжительным совместным туром. События – и приятные, и не очень – сыпались на них, не давая сделать выдох. На фоне всеобщей фанатской эйфории от приближающихся концертов вдруг разыгралась целая мини-война против танцоров Адама. На защиту Саши и Тэя встали всем миром, и Томми несколько дней ходил под впечатлением, раздуваясь от гордости за Адама, доказавшего, что все «его люди» – это одна большая семья. Они действительно были семьей – музыканты, танцоры, менеджеры, техники, фанаты. Это потрясающее, ни с чем не сравнимое чувство захватывало,   делало вполне обычную рутинную подготовку к туру глобальным событием, огромным международным спектаклем.

– Нет, ты представь: тысячи и тысячи фанатов, огромная толпа людей! Они все сделали одинаковые аватары в твиттере с названием нашего тура! Я офигел, когда увидел! – Томми с горящими глазами почти взахлеб выливал на полусонного Майкла переполнявшие его эмоции, которые грозили разорвать его пополам, если он хоть с кем-то не поделится.

– Это офигенно, чувак, – покорно кивал Майки, вкладывая в руку непривычно восторженного приятеля кружку с кофе. – Кстати, что там у Адама с  голосом?

– Ларингит. Ничего страшного, – пожал плечами Томми, отпивая маленькими глотками обжигающий горький напиток. – И, кстати, все знают про ларингит, но продолжают раскупать билеты на концерты во всех своих гребаных городах! Фак, я люблю этих людей!

Последние промо-выступления группы практически потонули в общей суматохе подготовки к туру. Это было как «слетать в Нью-Йорк между двумя репетициями» и, наверное, так бы и осталось почти не запоминающимися событиями в общем калейдоскопе ярких впечатлений и треволнений. Но один концерт заставил Томми позабыть даже про «предтуровую лихорадку».

– Послушай, Томми, – Монти отвел его в сторонку на одной из репетиций, где они прогоняли в десятый раз песни, оттачивая каждую мелочь. – Сможешь заменить меня на «Кисс-концерте»? Кэм согласилась взять бас, на клавиши я кого-нибудь найду. Лиза собралась рожать в эти дни… ты же понимаешь…

Томми даже сам не отдавал себе отчета, что именно его так взволновало: он прекрасно знал те четыре песни, которые требовалось играть, он был гитаристом, в конце концов, и выступал на лид-гитаре в пять раз больше, чем на басу за последние полгода, но… Возможно, дело было в самом Адаме? Достаточно ли Томми хорош  – для того уровня и той аудитории, на которую работает Адам? Не окажется ли он слишком… простым для него?

Все эти сомнения не отпускали Томми до самого выступления. Как в тумане, прошло шоу Джея Лено, и хотя Томми не остался равнодушным к совершенно потрясающему макияжу, который ему сделали, и ко всем комплиментам Адаму и музыкантам, все мысли были только о предстоящем выступлении в Бостоне. Томми изо всех сил старался, чтобы Адам не заметил  его волнения – это было нетрудно, учитывая сумбурный и насыщенный график последних дней, и все же, уже в Бостоне, перед выходом на сцену, он был пойман в крепкие, но нежные объятья.

– Прекрати нервничать…

– Я не нервничаю!

– Ты отлично сыграешь. Я бы не отпустил Монти, если бы не был в тебе уверен. В тебе – как в классном гитаристе. А не…

Томми задержал дыхание и постарался прогнать с щек непрошенный румянец. Он так и вышел на сцену – сжимая губы, чтобы не дать на них заползти гордой улыбке, все еще ощущая затылком подбадривающий ласковый поцелуй, чувствуя, как его заполняет спокойствие и уверенность.

Наверное, только много позже, где-то посреди пьяной ночи в одном из гей-баров Бостона, куда их повезли организаторы концерта, Томми до конца проникся всей эпичностью ситуации: он играл лидирующие партии песен Адама – играл для Адама. Фактически, этим вечером сбылась его мечта, ради которой он полгода назад приходил на кастинг – пусть даже ей было суждено исполниться всего один раз.

– Ну, теперь ты достаточно пьян, чтобы сказать мне всю правду. Давай, скажи, как я отыграл в этот вечер?

– М-м-м… Правду? – Адам оценивающе посмотрел на своего гитариста, театрально тяжело вздохнул и наклонился к уху Томми, почти переставшего дышать и даже протрезвевшего ради такого случая. – Ты охрененно играл, детка. Я был счастлив тем, как ты играл для меня…

– Я… был счастлив играть для тебя, Бэйбибой, – выдохнул Томми, уткнувшись в плечо Адама и наконец позволяя себе расплыться в счастливой улыбке.

За четыре дня до начала тура состоялась последняя репетиция. По правде говоря, все были настолько возбуждены  и взволнованы, что это больше напоминало джем-сейшн, чем репетицию, но они смогли героически прогнать все самые сложные моменты с танцорами и остались вполне довольны друг другом.

– Итак, у вас четыре дня, чтобы собрать чемоданы, докупить недостающие вещи, проверить документы и просто отдохнуть. В первую очередь, друг от друга. Серьезно, – Лейн медленно обводила взглядом присутствующих, надеясь увидеть в их глазах понимание. – Мы будем жить бок о бок четыре месяца. Сейчас советую побыть с семьями, с друзьями…

Томми чувствовал себя так, словно Лейн обращалась конкретно и именно к нему, прозрачно намекая на их с Адамом привычку уезжать с репетиций вместе. Это было не самое приятное ощущение, тем более что Адам сидел напротив и хитро улыбался, всем видом показывая, что у него есть собственный план.

– Да!

– Да, конечно!

– Мы поняли! Будем отдыхать!

Музыканты и танцоры разбредались из студии, прощаясь на эти четыре дня, отовсюду слышалось «Пока, Адам! Пока, Томми! До встречи, ребята! », и Томми начинал себя тихо ненавидеть за краснеющие щеки и опущенный взгляд, до того самого момента, пока Адам не обнял его осторожно за плечи, притягивая спиной к своей груди.

– Ты тоже хочешь от меня отдохнуть?

– Не говори ерунды!

– Ты так преданно смотрел на Лейн…

– Ты ревнуешь меня к Лейн? Это потрясающе!

– Идиот… – Адам засмеялся, боднул Томми головой в затылок, отпуская, и наклонился, подбирая с пола свою сумку.

– Нет, если ты действительно хочешь…

Томми вздохнул и поплелся за приятелем к  его машине.

– Я не хочу отдыхать ОТ ТЕБЯ, о'кей? Но Лейн права – мы уезжаем на черт-те сколько времени, надо побыть с родными, меня парни просили попить с ними пива на дорожку… у Дэйва, кстати, послезавтра концерт…

Адам со всем согласился, ни на что не обиделся, чмокнул его на прощание с милой улыбкой, но Томми чувствовал себя паршиво целый вечер и весь следующий день, несмотря на суматоху сборов, в которой с энтузиазмом приняли участие чуть ли не все его друзья.

– Томми, милый, ты берешь с собой ТОЛЬКО эти несколько пар носков?!

– А сколько он взял трусов, меня это больше интересует?..

– Меня вот другое интересует… кхм…

– Майки, мать твою, заткнись лучше сразу!

– Томми, детка, можешь мне объяснить, на фига тебе в АВТОБУСЕ столько дисков с хоррором?

– Бля-я-я… я так и знал. Где твой паспорт, чудовище?!

К вечеру второго дня Томми вдруг осознал, что ужасно соскучился. Вещи были собраны, он провел целых полдня с родителями, с трудом избавился от вошедших во вкус приятелей, поклявшись писать им в твиттере из каждого нового города и везде пробовать местное пиво, до вылета в Пенсильванию оставалось всего два дня, и Томми совершенно не знал, чем себя занять. Хотя обманываться получалось плохо: это не было скукой от ничегонеделания, нет, он просто соскучился. И не мог с этим ничего поделать, потому что ведь он сам предложил «отдохнуть друг от друга» эти дни, и Адам последовал его совету – как было видно по его твиттам: встречался с друзьями, ходил на какие-то вечеринки, в кино и на концерты…

«А ты хотел, чтобы он под балконом серенады пел?! »

Да, злиться оставалось только на себя.

Томми надеялся отвлечься на концерте «Evelove», и, в общем-то, они неплохо провели время. Но когда ближе к концу выступления Дэйва с группой Томми получил смс с лаконичным: «Могу тебя подобрать у клуба. Во сколько? » – он почувствовал такое ликование, что стоящий рядом Майкл закатил глаза к  потолку и покачал головой.

– Так, я понял, домой ты сегодня не вернешься…

Адам действительно забрал его из клуба через час после концерта, не говоря ни слова, привез к себе домой, и уже только закрыв за ними дверь, уткнулся лбом в лоб Томми, горестно вздыхая и пытаясь выглядеть несчастным.

– Я сбежал с вечеринки…

– М-м-м… И украл меня из клуба. Черт-те что…

– Да, просто кошмар… Я ужасный эгоист…

Нежные, дразнящие, требовательные, извиняющиеся – у Адама было тысячи разных поцелуев, и все они принадлежали в эту ночь только Томми. Усталость и сытое чувство удовлетворения не располагали к беседам, и все же Томми, уже задремывая, попытался внести ясность в их ближайшие планы.

– Завтра… – он душераздирающе зевнул и потряс головой, собираясь с мыслями. – Я обещал Мие не спать с ней всю ночь… будем пить вино и смотреть фильмы… Она грустит, что я уезжаю.

– Да, а меня Чикс тащит на какой-то концерт… По-моему, он тоже грустит, что я уезжаю… Ну ничего, начнется тур, и мы с тобой будем рядом двадцать четыре часа в сутки.

– А мы… будем?

Сон как рукой сняло. Томми, в общем-то, знал, что они будут путешествовать в специально оборудованных комфортабельных автобусах, но… ведь их будет куча народа, и все на виду. Похоже, Адам думал о том же самом.

– Это зависит от тебя. У меня будет своя, так сказать, спальня – отдельная от остальных… Решать тебе, Китти…

Адам отрубился где-то под утро, а Томми больше не сомкнул глаз. «Решать тебе…» – самые ненавистные слова в его жизни.

«Может… оно само как-то решится? »

Первого июня официально начался тур. Позади остались месяцы ожидания, предвкушения и репетиций, сомнения, грусть расставаний, волнение последней ночи, в которую Томми не смог бы уснуть, даже если бы захотел. Желание поскорее начать этот потрясающий новый период своей жизни никуда не делось – Томми слишком долго этого ждал. Но от волнения покалывало кончики пальцев и слегка кружилась голова. Может, это все излишняя сентиментальность некоторых чувствительных особ?

– Ты обещала не реветь.

– Я и не реву…

– Ну Мия, блин… Ты как на войну меня провожаешь! Я вернусь скоро, ты даже не заметишь!

– Знаешь, я чувствую, что ты вернешься другим…

«Я тоже. Но разве это обязательно плохо? »

В самолете его место предсказуемо оказалось рядом с Адамом, и от радости, вспыхнувшей в серо-голубых глазах, Томми стало намного теплее.

– Леди и джентльмены, пристегните ремни!

– Ну что… понеслась?

– Удачи нам, чувак!

Это потрясающее чувство НАЧАЛА чего-то нового, эпичного, несомненно прекрасного распирало обоих: Томми хмыкнул, увидев, что они одновременно достали айфоны, прочитал через плечо, что пишет в твиттер Адам, и широко улыбаясь, отправил свой твитт:

«Это Глэмнэйшн, Детка! »