Динка и три болванчика. часть 20

20. Даже не шелохнулась.

Все чаще стала вспоминаться уже довольно давнишняя история его совершенно безумной и в прямом и в переносном смысле любви. Тогда он был в третьем, что и сейчас, наиболее основательном   браке и на тот момент довольно  долго, лет двенадцать.

На дворе  вовсю хозяйничала  весна: кое-где в тенистых местах можно еще увидеть снег, но уже было тепло, хотя, привыкшие к зимней одежде люди, не торопились раздеваться. Но не весна стала причиной вспышки страсти у Максима, а совершеннейший случай, которого, на то он и случай, могло и не быть. Он не искал чувственных приключений, вжился в семейную упряжь, тянул ее, как все кругом, и вполне довольствовался тем уровнем и количеством женского внимания и близости, какой и сколько получал от жены, страстная любовь к которой и заставила его расстаться с прежней, на которой он женился тоже по страстной любви, оставив первую жену, брак с которой был просто-таки от сумасшедшей любви.   Проблема пола у него не стояла.

На фирме была обычная рабочая ситуация: он согласовывал проект с электричкой, т. е., со специалистом по электрической части проекта; как главный архитектор проекта, он был обязан это делать, и делал постоянно, - это было частью его работы. Электричка работала у них недавно и так близко он видел ее впервые. Согласование затянулось, он находил в проекте все новые и новые недоработки. Уже начал беспокоиться начальник электроотдела, - он не мог понять, в чем причина и почему процесс, который занимал максимум два дня, тянется уже почти неделю, надо сдавать проект, а  Софочка все никак его не согласует с архитектором. Когда с согласованием проекта тянуть уже было некуда, Максим поставил подпись и сказал: «Сегодня после работы не уходи». Белое, словно мел, тело  Софочки залилось пунцовым цветом, покраснели даже шея и руки, она ничего не сказала и вышла.

Они долго бродили по городу, о чем говорили, никто из них не вспомнил бы никогда. Потом, когда совсем уже стемнело, она  тихо сказала: «Хочу тебя». Максим до сих пор помнит тот ужас, что охватил его: как мужчина, после такого признания, он обязан был  ответить действием, делом чести было теперь овладеть ею. Но как это сделать, и, главное, где? Не домой же ее вести к жене и детям. Хорошо тогда его осенило: он вспомнил  о приятеле художнике, его мастерская и спасла тогда Максима. Потом все и закрутилось, да в таком водовороте, что вынырнет бывало оттуда, глянет вокруг – и не поймет, где он. Они вдвоем скользили буквально по лезвию ножа, он познакомился с мужем Софочки и стал бывать у них дома, как гость, слушали музыку, муж был меломан, и потом наступало самое страшное – ему надо было уходить домой, оставляя Софочку ее мужу. Софочка сначала уворачивалась от домогательств мужа, она не могла отдаваться двоим сразу, тем более, что любила тогда Максима, и не представляла, как можно любить одного, а спать и с ним и с другим, хотя бы и мужем. Потом одной ночью она не выдержала, потому что уже не выдерживал муж, он стал едва-ли не насильничать её, вырвалась   и, едва накинув на себя какие-то одежды, выскочила на улицу. Хорошо, в кармане оказалась монета и она позвонила Максиму. Максим привел ее к себе домой и рассказал жене, что садист муж выгнал Софу на улицу. Жена осудила мужа Софии и уложила её спать на раскладушке, особо не вникая, почему именно к ее мужу обратилась за помощью обиженная и оскорбленная жена. Очередной пыткой для Максима потом было ходить мимо той  раскладушки. Длилось это всего-то пару ночей, но чего они ему стоили! Казалось, плоть не выдержит, и тогда все откроется, и было страшно подумать, что будет после этого. Потом Софа взяла ребенка и ушла к родителям. Её родители ничего не понимали, но не прогонять же им единственную дочь. Вместо горячих страстных отношений у Максима с Софой возникли проблемы, решать которые надо было. Софа оставила мужа и ожидала от Максима ответных действий, но Максим замер. Он не знал, что делать: безумно хотелось быть с Софочкой, но он не меньше, хотя и совсем по-другому, любил детей, их было уже двое, младшему Сашке исполнилось три года; да и к жене   он нисколько не изменил отношение, просто они поистерлись, сгладились, стали буднями, а Софа вошла к нему праздником. Он и с прежними женами не ругался, когда уходил.   Теперь изо всех сил   пытался придумать, как бы оставить за собой обеих женщин. Самые сложные проблемы не отнимали у Максима убежденности в их разрешении, особенно по части урегулирования отношений. Он и разводился легко, потому что считал, что снимает тем самым очередную проблему. Но сейчас ничего у него не получалось, проблема сосуществования все отчетливее становилась проблемой выбора.       Софа   ждала, что он склонится все-таки в её сторону.   Придет Максим домой, посмотрит вокруг – все такое родное, выстраданное,    Сашка сразу начинает вопросы задавать, жена опять пирогов напекла, он не знал, чтобы кто-то из знакомых еще пироги пек. И это все бросать! «Нет,- решает Максим, - не брошу». Жене сказал, что задержится на работе, а сам к Софочке, её родители уже чуть ли не зятем называют, надо сказать ей, он уж решил, но увидит любимые глаза светящиеся радостью, что видят его, - и все, опять ничего не сказал. А в глазах, кроме радости еще и вопрос. И не мог понять Максим тогда   – почему нельзя устроить все так, чтобы  могли сосуществовать все втроем – он и две она. Ну, не может он выбрать. А надо! Вот жизнь! И кто так все придумал? Если уже придумали, чтобы только моно браки, так зачем тогда придумали  поли любовь. Нет совершенства в этой жизни: куда ни глянь – повсюду что-то да не так.   Все когда-то кончается, закончились и творческие муки Максима,   съела, как туман снег, такая-растакая жизнь его любовь. Не мог он уже видеть вопрос в её глазах, даже раздражение в нем появилось, стал избегать Софочку. Она все поняла, она и сама измаялась от такой любви и все чаще стала думать, вернуться к мужу. Решили втроем обсудить проблему, хорошо, хоть жену Мксима не задействовали, она так ничего и не знала или вид делала, что не знает, но собрались они втроем, стали разговаривать, да все ни о чем. Так вот шли, говорили, потом Максим стал отставать, вначале она оборачивалась, потом перестала. Максим совсем остановился, стоял и смотрел, как уходит его бешеная любовь под ручку  со своим нелюбимым мужем. И знает он точно, что не будет Софочке хорошо, как может быть хорошо, если она даже в плотском плане не хочет мужа, ей тошнит от него, а когда тот еще и пьяный, она прячется в туалет и не выходит, пока он не заснет. Может ли быть счастлива женщина, лишенная фактически секса и   даже хуже, -   обреченная на половые акты без удовольствия.     А он пойдет к своей жене, которая, как разумная женщина, будет продолжать делать вид, что ничего не знает. « Убил быт любовь, - размышлял Максим, - впредь надо по – другому, как-то не так». А как ? Он не знал.

Да, похожая история, только теперь он ни за что не повторит её.    Даже мыслей о второй жене или о чем-то подобном не возникает в его голове. Он не хочет потерять ради удовлетворения правил  толпы то хрустальное чувство, которое подарила судьба ему сейчас. Это будет чистая любовь, как чистое время, не наполненное событиями, как ветер без запахов и пыли, любовь – и все, никаких  обязательств, никаких борщей и грязной посуды, одни только чувства.   В первом же письме после озера он сказал Динке, чтобы была осторожна с высказываниями по поводу любви к нему. На недоуменный вопрос «Почему? », он ответил, что, какая это любовь, если за все время ни разу не шелохнулась в его сторону. «Даже не шелохнулась», -  собрал он в емкую фразу свою обиду.