Мертвый город Мэдисона

Мэдисон, Сердце Юга

Сентябрь, 2012

Том пригибается, входя через низкую дверь в узкую, неуютную комнату с ветхим шкафом, двумя сиротскими кроватями у стен, и оглядывается, щурясь после яркого дневного света.

- Б**дь, ты не мог что-нибудь поприличней найти?

Я бросаю сумку на продавленную койку и падаю на нее сам. Постельное белье с протертыми дырками и отчего-то влажное. Я лежу, чувствуя как тело размякает от горизонтального положения, и отвечаю, глядя в провисший от дождей потолок с рыжими разводами.

- На одну ночь-то? Еще чтобы с следили за машиной? Тут не любят приезжих, я этот-то мотель еле отыскал, и то, на окраине самой. Но хрен с ним, мне все равно, а тебе все не так. Не будь нудлом. Мы тут по делу же, а ты все жалуешься.

- Я просто трахаться хочу, – аргументирует свое недовольство Том, почесываясь и придирчиво всматриваясь в криво забитые щели на стенах. – А ты не хочешь, что ли?

Я разуваюсь, ставлю телефон на подзарядку, воткнув вилку в розетку, болтающуюся прямо на проводе, свисающем с потолка, и наконец-то спокойно вздыхаю, укладываясь на плоскую подушку головой. Тело гудит после долгой дороги, такой длинной, раздолбанной и пыльной, что задница отбита, а кожа покрыта слоем пота вперемешку с грязью. Но уже почти все - тут тихо, и кровать под спиной плывет. Хорошо.

- Не хочу.

Том хмыкает и прочистив горло, вроде как невзначай уточняет:

- Ты вообще не девственник случайно? Я что-то не помню чтобы ты хоть раз с кем-то уходил «по делу».

У меня в голове ворочаются тяжелые мысли от предстоящей ночи и беспокойство, накрывающее как всегда в таких тяжелых местах, все это давит на меня атмосферным столбом и голова расплющивается, и кажется, что кровь из носа течет.

- Не девственник я.

Том преувеличено облегченно вздыхает, все-таки ложась на кровать и уточняет:

- Гей?

Я смеюсь.

- Че тебе от меня надо? Я не гей. Наверно, не знаю.

- Как можно не знать? Ты пробовал?

Мне смешно вдруг, все эти переживания по поводу тяжести этого места так странно выглядят на фоне вопросов напарника. Вот же привязался... В комнате пахнет сыростью из-под пола, это еще ничего, с обратной стороны параллельности этого места вонь дикая, состоящая из запахов гнилых яблок и падали. Он не чувствует настолько, насколько я, но тоже переживает, и наверное, все это действительно важно для него сейчас. Я отвечаю, отворачиваясь к стене:

- Не пробовал, я как-то спокойно к сексу отношусь. Мне даже дрочить зачастую лень. Так что дело не в ориентации.

Если до этого Том спрашивал как старший брат, обеспокоенный делами младшего, то теперь его удивление подходило просто офигевшему приятелю.

- Это как? Так ты трахался или нет?

- Бывало, раза три наверное, с девушками, все традиционно. Хотелось узнать, что это вообще. Но как-то фиолетово мне.

Воцаряется молчание. Я всматриваюсь в мазки побелки на стенах, кажется из каких-то кукурузовых листьев, вперемешку с глиной.

- Ты говорил как-то, что любишь меня, – вспоминает Том тихо на фоне звука стрекота кузнечиков.

- Не говорил. Это сон был.

Потом до меня доходит ход его мыслей и я, смеясь, поясняю:

- Нет, тебя я не хочу, не переживай.

Том ворочается, укладываясь носом к стене и бурчит, что ему похер вообще-то, но то, что я не хочу секса это не нормально.

- Ради того, чтобы кончать жить же можно! – сосредоточенно бубнит он, - Главная радость, потрахать кого-то. Или хотя бы подрочить. Как-то само собой ведь у всех. А минет, мми, тебе сосали?

- Сосали. Я не понял, – признаюсь я, вспоминая жуткое выражение лица девушки, стоящей передо мной на коленях с моим членом во рту. Наверно это должно было выглядеть п***ово эротично, но я, почему-то думал, что она на рыбу похожа. С таким взглядом и открытым ртом.

Аж мурашки по коже от воспоминания этих безжизненных точек глаз и жадного рта.

- Ну, кончал хоть? – уже как-то отчаянно спрашивает Том.

- Кончал конечно, у меня все в порядке с физиологией.

- Но ты не хочешь е***ься. Это странно. Или это типа расплата? Ты сильный медиум но асексуален? Слишком много энергии сосет вся эта потусторонняя х**та? Я просто понять пытаюсь.

Том оборачивается, рассматривая меня. Я лежу с закрытыми глазами, но вижу его, чувствую взгляд, запах и сосредоточенное внимание.

- А это... Ты красивый же для мужика, реально, быть того не может, чтобы не предлагали. Тощий конечно, но хм, не урод далеко.

- Предлагали конечно, – я что-то не понял фразы про красоту и открыл глаза, – отказывал часто, мне не хотелось, и со временем как-то реже приставать стали. Мне хорошо так, возможно и правда, из-за моих способностей тяжело лишний раз прикасаться к человеку, я не хочу растрачивать себя.

- А сам? Утренний стояк там..

- Сам упадет.

- Охереть, – заключает Том после длительной паузы, за время которой я успеваю погрузиться в дрему с мыслями о тех, с кем был. Правда я их почти не помню, было приятно но скучно и нудно как-то. Поэтому даже лица слились в пятнах, не говоря уже о впечатлениях.

И еще я думаю о вопросе напарника про то, хочу ли я его, или это его мысли, которые он, как обычно громко думал, так, что я услышал. И в голове теперь этот его центральный вопрос. Мне от этого спокойно. Наверное, потому что я его давно уже знаю и привык. Поэтому формулировка в голове звучала как «я не против». Но это было не желание.

- Я возбужден когда делаю что-то, что-то такое, мистически-опасное, толкающее на границу, ты понимаешь, это кипятит просто кровь, не знаю, меня легко уложить в такие моменты, я очень слабый и очень сильный в тоже время. Живой. Снятый с энергосберегающего режима. И как будто обожравшийся энергетиков, меня тянет к чьему-либо телу. Маниакально даже.

Пока я рассказываю, запах из-под пола и давящее ощущение усиливаются, они обхватывают горло и мягко придушивают, но вместе с этим тело предательски сладко вздрагивает и дышать трудней от того как приятно...

Я спохватываюсь и смотрю на Тома, внимательно меня разглядывающего.

- Что-то заболтался. Пойдем, пожрем пока есть время. Я не хочу секса, но хочу есть.

Он одобрительно кивает, все еще прибывая в задумчивости и мы выходим из сарая, который теперь наш дом. Сколько их было, сколько их будет пока мы доберемся к нашей цели. Вспоминаются онлайн-игрушки с бесконечными заданиями.

***

- Проще было в машине заночевать, – сетует Том, навалившись на руль, когда мы стоим в одном из окраинных районов и сосредоточенно жуем куриные куски. Мясо неудобно застревает нитями между зубов, и я думаю, что вот оно – наказание за то, что я ем падаль. Пускай и жаренную и убитую не мной.

Солнце стекает к крышам домов. Все багряное. Красивое слово, и вообще довольно красиво, хоть и неуютно из-за налепленных один к другому домов. Я убираю пакет, вытирая об него руки и всматриваюсь в тяжелый, густой от нагретости воздух. Как в духовке или над работающей конфоркой.

Потом открываю дверь и в салон заползает ночной холод, тянущийся по ногам. Выхожу из машины, ощущая, как дергается под подошвами кроссовок земля.

- Ты куда? – Том с сомнением смотрит из-за бликов на лобовом стекле, – нам же еще ждать когда тут этот сраный город проявится. Солнце не село пока.

Не село. Но я знаю как надо. Мы не увидим мертвый город на изнанке этого. Не сможем к нему прикоснутся. Даже я. Поэтому я присматриваюсь к очертаниям церкви и шагаю к ней, говоря, что только возьму попить. Курица во рту оставила какой-то странный привкус меха, он вдруг резко бьет в нос изнутри, и я жалею что решил пожрать перед тем, как заняться делом. Еще обблююсь перед смертью, а это будет точно не самое прекрасное. Перед смертью? Ну да, пока Томас сосредоточенно жевал мексиканский комплекс, купленный на оставшиеся деньги в местной забегаловке, и рассматривал свои ладони, вспоминая, как засовывал пальцы какой-то блондинке в зад, я понимал, что в мертвый город можно попасть только умерев. Решение, как обычно, пришло само. Измаявшееся от самого себя проклятое место подсказывает, что делать. И теперь я подхожу к крану со святой водой у входа в церковь, набираю в стоящую тут же кружку с оббитыми об жадные зубы верующих краями, подношу к губам, вздыхая в последний раз и делаю первый глоток сладкого, мертвенного яда несуществующего места. Перед глазами резко дергается, становится дико холодно, а потом просто никак. Я слышу голоса с той стороны, допивая, заставляя себя проглотить смерть и поставив кружку, с характерным твердому, материальному, а не призрачному предмету звуку, оборачиваюсь, видя бегущего ко мне Тома и падаю.

Здесь все замерло в одном дне. Раз за разом тени живших когда-то здесь переживают свой кошмар. Он начинается с похоронной процессии. Мужчины выносят гроб из церкви. За ними идут женщины, дети, видимо какие-то родственники и знакомые. Но никто не плачет. Раз за разом повторяющийся идиотизм высушил их слезы, сделав все похожим на какой-то сюрреалистический, глупый спектакль. Они хоронят своего мэра, сейчас закапают, кто-то прочитает на могиле речь, без эмоций, потому как твердящиеся второй век слова потеряли смысл. Ночью, когда все разбредутся по домам и уснут, мэр вылезет из могилы и подожжет весь город. Тогда поселение было еще небольшое, с узкими улицами, и деревянные постройки, крытые простой крышей, вспыхнули, утащив вместе с собой вслед за правителем все население.

Потом уже, когда место пепелища занесло слоем годов здесь построили стадион и новые многоэтажки, для расширения вновь выросшего поселения было выгодно забыть о том, что случилось. Но мертвые остовы прошлого уродливо торчали тенями из земли, прорастая сквозь современность и медленно гася жизнь. Здесь было тихо. В отчетах район не значился как особо опасный, жильцы не выбрасывались тоннами из окон, но все кто умирал – сразу попадали сюда, застревая, наслаиваясь и занимая уже все свободное пространство так, что земля под фундаментами проваливалась от их веса, и вот-вот готова была раскрыть свою пасть и захлопнутся со всеми новыми душами нескольких кварталов вокруг.

- Что ты здесь делаешь?

Я обернулся на серьезный голос и встретился с блеклыми голубыми глазами девочки.

- Ты не такой как все, – продолжала она молча, не раскрывая рта. – У тебя глаза большие.

Я знал. Это иногда случалось. На изнанке или когда я делал что-то такое – становился другим. Как-то наткнулся на свое отражение – безумная улыбка, белоснежные зубы, острые обнаженные клыки, красные губы, бледная, почти светящаяся кожа и глаза в пол-лица, изумрудные, горящие. Я был в видео-прокате и дежурный продавец уронил стойку, засмотревшись на меня. Я не знал, как это происходит и почему я так выгляжу, но мне это не нравилось. Даже накрывало злостью, когда это что-то лезло из меня наружу.

Девочка вдруг шагнула ко мне и протянула ладонь.

- Забери меня. Ты ведь можешь?

Стало тихо. Процессия перестала бубнить и замерла. На меня уставилась сотня мертвых глаз. Учуяли... что-то обожгло ментолом мои губы и по ним поползла в разные стороны та самая улыбка. Я наклонился к земле, встал почти на четвереньки, а затем бросился к гробу и подпрыгнув воткнул в переносицу лежащего в нем мэра иголку. Все всхлипнули, как-то хором, а потом я открыл глаза.

От Тома пахло цитрусом. Еще грязью и кукурузой, он был живой, держал меня руками и вдыхал мне в рот свое дыхание. Когда очнулся – он оторвался от моих губ но так и держал, не отстраняясь.

- Мне кажется ты слишком близко для искусственного дыхания, – переведя дух прошептал я.

- Заткнись, я думал ты подох уже. Предупреждать надо, м***а ты, – огрызнулся он, сжимая меня в руках. Меня накрыло его теплыми мыслями. Он меня целовал в них. Не просто в щеки, радуясь моему возвращению. А целовал. Так, что дрожь по телу, сильно, глубоко, закрыв глаза и лаская. Я моргнул, отрываясь от его мыслей и почувствовал медовое дыхание, страшно близко, вот-вот просто, и с трудом разлепив сухие губы прохрипел, что слишком близко, а он...