Сила электричества

###

В одноклассниках в чате вы сидите вместе уже неделю. А вживую увиделись вчера. Как-то потянуло вас поближе посмотреть друг на друга. Вы были в кафе, трепались, шастали среди целующихся юных парочек по набережным.

Вы расстались с шутливой церемонностью.

Стройная, не худышка. Гордый разворот плеч. Грудь не маленькая – твоя гордость! И красивы ноги от плотного бедра до пальцев с перламутровым маникюром. Это ты. Изящная девочка под пятьдесят, ты себя знаешь.

И вот он, с животом. Одышливый, тяжелый. Седой. Не молод.

Шли вчера по берегу босиком.

Топал увесисто рядом, центнер веса.

И не странно ли (или всё-таки не странно?), что сегодня воскресный солнечный полдень вас нашёл опять вместе. Подобрав под себя ноги в полотняных штанишках, по-другому одетая и немного по-другому украшенная, – ты в чужой комнате, где огромный телевизор-плазма, где в шкафу спят ободранные корешки томов. Три картины на стене, всё какая-то нескладная мазня, а обивка дивана не менялась от потопа, – сколько баб (и каких?) укладывал он на нём?

Мужики. Самцы. Каждый для начала обязательно ощупает глазами тебе молочные железы, поднятые, взбитые, открытые в твоём летнем платье широким клином.

И вопрос – понравится ли тебе, как он это сделает.

Скажи «ой», взяв за локоть – «можно? » – нагнись вытряхнуть камешек, попавший в босоножек, увидь, как нырнёт он глазом в ложбину между двух твоих дынек. Туда, где медальоны и брелок чуть прикрыли наготу родинок.

Этот, вчера, посмотрел необычно. Посмотрел на обвитую цепочками шею. Не торопясь, погладил глазами плечи, холмы ключиц, вершины лопаток – всю. Так, как будто это – его. Ты замерла. Ты не спешила распрямиться, глядела снизу. Тебе стало любопытно.

«Сфотографировать бы вас, такую». Ты даже смутилась: «Какую?.. »

Он сел на скамейку. Достал сигаретку: «Покурю? Ничего? » Ты, танцуя, сделала перед ним круг – юбку широким веером. «Может, такую? » И вверх руки, показала ему белизну голых подмышек. Показала, как там глянцево чисто. Такой месседж: ну-ка, сделай ещё так глазки.

Он поймал послание. Усмехнулся. И опять погладил всю, – сузив и раскалив глаза, и ты почувствовала электричество.

А теперь за стенами палит июльское солнце, еле слышно гудит в тишине кондиционер, оба вы на диване на расстоянии руки, вытянутой друг к другу.

Тебе нравится (да, да!) и эта минута. Вы смеётесь, вы говорите что-то, но окутала вас какая-то застенчивая медлительность.

Спровоцируй его: ещё один месседж. Проведи пальцами по истёртой диванной спинке в этом пустом пространстве между вами. Он откликнется – неожиданно мягко погладит тебе палец за пальцем своей корявой ручищей.

Ты опять почувствуешь всё, что удивило тебя вчера. Жертвой станут две расстёгнутых пуговки на твоей хлопчатой распашонке. Первую расстегнёшь ты, а вторую дашь ему (о, и третью ещё? – но не станешь же ты придираться к мелочам, тебе хочется, чтобы вжали в тело металл цепочек и медальонов, чтобы тебя погладили прямо по ним).

Кондиционер студит воздух, свежесть овевает расстёгнутую тебя – открытую до подмышек. Ты выдала тайну: ты сегодня без лифчика. Твои дыньки под рубашкой висят сосками вниз, не такие пышно-рекламные, как вчера, – естественные, вытянутые, принимай, как есть.

Засыпая, ты вчера думала: как это будет? – мужской рот, длинный, с вывернутыми наружу губами, на твоём теле. Бред, наверно, смешно. И теперь твердишь мысленно «бред, бред», «нет, нет», «нет, не бред» в такт печатающим, то слабо, то сильней, прикосновениям. Сначала в ямку, туда, где колотится пульс, – а потом вправо, а потом влево, двигаясь на холмы, на мягкое, и не тронув ещё ни разу сосков.

Почему-то ты и он сегодня надели полотняные штаны на резинках. Никаких молний, пуговиц, всё в два счёта снимается. Не сговариваясь? Что, он тоже предусмотрительный такой? Чудеса.

Он широкий. Обнимать такую тушу тебе немного смешно и немного трогательно. Ты себе кажешься рядом с ним лёгкой и мягкой. Да, – а в плавках под его мохнатой тайгой, ты заметила, спрятан приличный кулак.

Мимолетная тревога: «Это что? Армия? Или сидел, что ли? »  На мясистом предплечье – гадкая бледно-синяя русалка обвила хвостом якорь.

«Флот. ВМФ. Молодой был, дурак. Развлекались».

«А теперь? Поумнел?.. А это? » – Вмятина, шрам глубокий на спине выше поясницы. «Ай. Давно. Ерунда. Железякой попало в порту». И ты тоже, синхронно, айкнешь, потому что сосок и сосок – оба влажные, попробованы губами, зубами.

На широкой шее у него тоже цепочка – просто цепь, без крестика, без кулона. Ты обёртываешь ею указательный палец, остальными пальцами гладишь ему тело. Это как-то даже роднит, любовь к цепочкам. «Почему нет на ней ничего? » «Потерял. Ношу, что осталось. Память».

Ты устала играть, посылать свои месседжи. Да и  нужно ли? Дядька всё понимает сам. А в тебе просто копится электричество. Ты сидишь на диване, голая, ленивая, – только беленькая тряпочка (кокетливо завязаны шнурочки на бёдрах) символически прикрыла немногое, чего он ещё не видел.

Он перед тобой, на полу сидит, по-татарски ноги скрестил. Он увидит. Всё сегодня увидит, это точно.

Ты стопой водишь ему  по бокам, отдаёшь то пятку, то пальцы в плен мужских ладош. Пьешь вино из рюмки на высокой ножке, думаешь, а так ли нужен вам презерватив. Ты давно не была такой легкомысленно бесстыдной – и купаются, ласкаются твои зрачки в электрическом поле его жадных глаз.

«Ближе сядь».

«О-о. Вот как ты хочешь». Ты посмеивалась, думала: как это будет? Сплющишься, погибнешь под таким животом, под таким весом? Но опять-то он всё придумал. Надо только податься вперед с дивана. Чуть-чуть. На край.

«Ну, давай. Я не знаю. Камасутра, что ли? Я никогда так…»

Он развяжет тебе, наконец, беленькие шнурки. «Кра-со-та». – Почмокает губами.

«Правда? Нравится? » – У тебя там крохотная, аккуратная чёлка. Под ней сжатый складками прихотливый цветок, губы негритянки, – вяленые, тёмненькие, выпяченные. Ты всосёшь, примешь ими толстый крепкий мужской корешок. Он торчит тебе прямо навстречу. Оказалось – просто. И как удобно. «Ай-й! » – Таким сильным электричеством прожжёт обоих.

Всё! Распялишься на этом широком седле, наездница, закачаешь всем низом тела, переливая бёдрами, выгибая спину. Глубже. Втирайся. Глотай его весь. Топи его в себе весь. Ты заполнена им до предела.

Он сожмёт, втиснет – ручищами с русалкой – тебя в себя грубо, до боли. А внизу всё ваше четырёхногое целое будет ходить ходуном – дико, вольно. Ты вопьёшься зубами ему в плечо, чувствуя, как сжимается и разжимается матка – спазмами, идущими один за одним, с толчками в конце.

***

Вы сидите всё так же – ты на нём, он на полу, – ждёте, пока свежесть не провеет взмокшие тела, пока не успокоится дыхание.

Минут пять, десять, а может, и больше сидите так.    

«Подожди. Замри».

«Ты чего? » – «Посиди. Не дергайся. Угорь».

«Ф-фы. Придумала».

Твоя власть сейчас безгранична: «Сиди, сиди! » Ты прижмёшь седой ёжик его головы себе под грудь. Он подставит тебе колесом согнутую спину.

«Есть!.. Ещё один. Погоди, не дёргайся. Оп-п! Ещё…»

Под тобой, невидимый, он поймает ртом твой свисший сосок. Левый. Правый. Опять левый.

«Что ты делаешь. Щёкотно! »

«А мне как?! »

«Терпи-терпи. Не следят за тобой бабы, а? »

«Не следят. Давно. Никто».

Ты посмотришь хмельными глазами ему прямо в зрачки – пробуя и пробуя на нём эту безграничную электрическую силу.

«Врёшь, наверно, что давно? »

«Нет», – ответит он простодушно. – «Доказать? » – И возьмёт твою руку в свою. Сунет себе между ног.

«А? » – Ты даже вскрикнешь от неожиданности, встретив мокрое, большое. – «Мы же только что… Ты не кончил? » Быстро-быстро ты мазнёшь пальцами у себя внизу. Поднесешь к носу: «Нет, кончил…» И увидишь опять электрические, лихорадочные, оглаживающие тебя глаза.

«Думаешь, я тебя отпущу быстро? »

Голая, с растрёпанной причёской, с заброшенными с груди на спину брелочками и медальоном, – вид вполне сумасшедший, – сидя на большом мужике с татуировкой на руке, голом тёплом мужике с неспокойно торчащим членом, ты поймаешь месседж.

«Дуры твои бабы», – ласково пропоёшь ты. – Зрачки его дрогнут. – «Слушай? Давай ляжем. Только как-нибудь на бочок, ага? Ну, ты сам придумай, ты понимаешь…»

012 октябрь.