Затея

Авторам Перестройки в СССР посвящается.

Научно-исследовательский институт - НИИ... Что при этом вспоминается, если речь идет о временах СССР? Да, именно - те самые НИИ! Исследовательские, а также проектные институты, где армия интеллигентных товарищей проводила аккуратно пять дней из семи, занимаясь таким нужным стране умственным трудом. Можно вспомнить и советские кинофильмы на эту тему: "Служебный роман", например, "Гараж" или "Самая обаятельная..." В подобном учреждении работал,.. а может, правильнее - служил? Не знаю. Выбирайте сами. Итак, я был научным сотрудником. Что? Старшим или младшим? Вам и это нужно знать? Ну, младшим!

Собираясь на работу в тот день, когда на дворе ярко расцветала перестройка советского режима и никто ещё точно не знал как это отразится на нашей жизни, я и не предполагал, что нарушу, пускай ненадолго, привычный ход жизни нашего института, занимающегося проблемами химического анализа. Войдя через парадный вход в большое помпезное здание сталинского ампира и передав пальто в гардеробную, я и понятия не имел о том... Впрочем, читайте дальше сами.

Сперва абсолютно всё шло по всегдашнему привычному сценарию. Не нужно наверное, рассказывать вам, как звенели пробирки в руках у лаборантов и их научных наставников, бурлили в колбах нагреваемые реактивы, в то время как химики - стар и млад - активно обсуждали невероятные политические изменения в нашей стране, удивляющие своей откровенностью, телевизионные передачи и статьи в газетах и журналах, а также захватывающие телепрограммы в новом формате. Не обходили вниманием и проблемы с поиском нужных товаров в условиях всеобщего дефицита, который родней теперь кажется по сравнению с переполнившей сегодня прилавки бездушной, некачественной, очень часто поддельной продукцией, изготовленной без всякого уважения к покупателю и наваливающийся на тебя как саранча, войди ты в любой магазин или ярмарку.

В лабораториях нашего института стыл будничный день. Как всегда писали, писали, выводили формулы, заглядывали в справочники, составляли отчеты. Диссертации, кандидаты, доктора наук... Кому-то скоро защищаться, а кому-то ещё не светит… Доктора наук ходили важно. Их было немного. Всё это было обыденно как каждый день, но на этот раз только до перерыва.

Во время перерыва я зашел в... уборную. Извините, но без некоторых физиологических подробностей рассказывать про этот случай невозможно... Дело в том, что у меня всю жизнь, как бы это сказать, проблемы... со стулом - не с деталью мебельного гарнитура - нет, а с физиологией. У меня привычный з... Ничего не помогает. Всякие Сенаде, Касторовое масло, Фенолфталеин - это между прочим - "пурген" и Кафиол не получалось принимать постоянно. Их нужно перетасовывать по временам и все равно организм им противился и периодически приходилось от них отказываться. Других действенных лекарств в то время не было. Оставались ещё народные средства: чернослив, капуста, оливковое масло и различные отвары.

С разочарованным видом выйдя из уборной, я подошел к курилке. Те, кто жил тогда на одну зарплату, курили по-особенному. Это было единственное предосудительное, почти незаконное действие, которое они могли совершать прилюдно. Поэтому отдавались этому делу с самоотдачей и полным самозабвением. Дым клубился как на пожаре. В трех шагах ничего нельзя было разобрать. Заядлые любители табака чувствовали себя здесь как рыба в воде.

Товарищ Шейман курил немножко в сторонке, отдельно от всех. Это он в последнее время изменился - стал вести себя по-другому - отгораживаться от коллектива. Сразу стало ясно: решил уехать заграницу. Советский гражданин одной из самых древних наций, который уже неотвратимо решил эмигрировать из СССР и он же ранее, когда этого делать как-будто не собирался - были два разных человека.

От того, что Шейман в последнее время обособился, молчал и тревожно глядел по сторонам, стало понятно - решил отчалить.  

-- Послушай, Шейман, -- сказал я ему, -- ты же все-равно заграницу уедешь. Это же по глазам у тебя видно - чемоданное настроение. Тайно готовишься к отъезду. Документы уже подал, наверняка. Надеешься и ждешь. В переговорной тебя часто вижу - звонишь по международному. Это же понятно! Слушай, возьми с собой мои рассказы. Может там напечатают? Здесь не берут... Я в два журнала посылал. Гонорар можешь не высылать - дарю. Только чиркни письмо или позвони - где и когда напечатали. Смотри только - не присвой себе авторство! А то приеду и найду! У меня соседка есть - 80-и летняя - тетя Рая. Тоже эмигрировать собралась. Вот возьму, женюсь на ней и приеду!

Шейман на миг в ужасе выпучив глаза, тут же исчез, да так, что мы с ним до его отъезда толком не встречались. Только мелькнет в конце коридора и нет его! Скоро уехала заграницу и моя 80-летняя соседка. Хотя дело не в них. Они тут совершенно ни при чем. Вот что потом произошло.

Черт подвинул меня на это что ли, но подойдя к курящему Якубову я как-то невзначай заметил:

-- Ничего не вышло из моей затеи. Зря только в туалет сходил - опять меня запор прижимает.

-- Что?! Из чего не вышло? -- с настороженным лицом, явно не в настроении спросил Якубов.

-- Я говорю...

-- Как-как? –- очевидно чем-то раздраженный, снова спросил он меня.

-- Ты о чем? -- не понял я его. Мне бы тут взять и уйти, а я с самоубийственной иронией продолжал уточнять:

-- Говорю,.. ничего не вышло... из затеи. Напрасно только посидел. Запор меня измучил, понимаешь?

Сказал просто так - без задних, как говориться, мыслей. С долей жалобы на судьбу, что ли?.. В надежде, пускай на маленькое сочувствие. Но Якубов сегодня был явно не в духе.

-- Что всё это значит? При чем тут я? Зачем я должен слушать про твою... затею? -- возмутился он, чего я от него никак не ожидал. Не с той ноги что-ли встал?

-- Да так, просто... поделиться вот решил - по товарищески.

-- Я только собирался пообедать, а ты мне про это!

-- А-а! Извини. Насчет обеда не подумал. Всю жизнь запор отравляет.

-- Ты опять?

-- Ладно. Не буду. Что это с тобой?

Якубов, гневно вращая глазами отошел от меня и тут же стал что-то с жаром рассказывать заведующему соседней лаборатории, старшему научному сотруднику Торосову. Торосов по ходу разговора несколько раз оглянулся на меня, внимательно слушая собеседника. "Жалуется", -- подумал я, -- "А что я такого сказал? Затея! Подумаешь!" Якубову этого показалось мало. Он подошел ещё к другой группе курильщиков и стал им тоже что-то втолковывать. Все посмотрели в мою сторону.

Товарищ Торосов докурил свою сигарету и решительным движением бросив окурок в урну, направился ко мне. Это не был мой непосредственный начальник, если говорить военным языком, а как бы это сказать,.. по тогдашнему: старший товарищ, что ли - по званию и возрасту. Торосов подошел ко мне близко и встал прямо передо мной.

-- Вы несерьезно себя ведете, товарищ Мурзурнаев, расхолаживаете коллектив, -- сухо сказал он, строго глядя мне в глаза.

-- Почему? -- недоуменно спросил я.

-- О чем вы рассказывали коллеге, выйдя из уборной? Разве об этом говорят публично? Если у вас неустройство кишечника, обратитесь в медицинское учреждение. Кому нужны такие подробности?

Я был приперт к стенке. Торосов, как всегда выражался очень правильным языком, но потом он всё испортил.

-- У меня проблемы со здоровьем, вот и решил поделиться с коллегами,.. -- стал я оправдываться.

-- Это совершенно не к чему!

-- Ну, может быть,.. -- пожал я плечами.

-- Вы сообщили сотруднику из нашей лаборатории, что у вас в туалете ничего не вышло из ... ЗАТЕИ! Это во время обеденного перерыва!

-- А когда-же об этом говорить? Когда все заняты научной работой?

-- Понятно! Ничего не вышло из ... Вы это про что? Что вы подразумеваете под этим словом? Это какое у вас место? Какая-та часть тела?

-- Что?! Как это? О чем вы говорите?!

-- Затея! Что вы имели в виду под этим словом? Это же хулиганство!

-- Как... Вы?!.. Что вы хотите сказать? Мне это даже в голову не приходило! Просто - случайная игра слов!

-- Что за шутки?

-- Ну знаете ли! - напрягся я весь, возмущенный такой вольной интерпретацией моих слов и навязыванием мне хулиганства в рабочее время, -- я собираюсь про этот случай написать рассказ. Так вот, имейте в виду, этот наш разговор не войдет туда. И не надейтесь!

Я отвернулся и отошел совершенно потрясенный - так придраться к моим словам! Да, получился каламбур! Но я же не умышленно! Кто мог подумать?! На первый взгляд - невинное слово - "затея"! Надо же!

В расстроенных чувствах я прислонился к стенке. Никогда не знаешь, что может с тобой произойти через минуту! Напрасно я болтаю про всё что попало! Кого это волнует? Зачем мне нужно было сообщать о своей проблеме Якубову? Он что, врач? Молчание - золото! Правильно говорят! Хотя не сказать во время того, что требуется - тоже малодушие, а вот про запор, наверное, не надо было... Теперь надо мной все будут смеяться. Надо же, как всё обернулось! Ох!..

Проходя мимо курилки, некурящий Вениамин Егорович - как всегда подтянутый ветеран войны с поджарой, среднего роста мальчишеской фигурой, посмотрел на стелющийся вокруг дым, и укоризненно покачав головой, прошел дальше. Он часто так делал - остановится и выложит курильщикам, все что знал о вреде табака. Те, как правило, молча слушали его, но продолжали при этом дымить.

Вениамин Егорович одевался аккуратно - был, как говориться, хорошо упакован - носил длиннополую куртку, застегнутую на все пуговицы и брюки со стрелочками. Его посылали всюду вместо курьера, хотя он числился у нас препаратором. Маленькая должность, при которой требуется постоянно находиться на одном и том же месте и заведовать реагентами. Но не таков был Вениамин Григорьевич! Усидчивости у него не было никакой.

-- Как вы не устаете в ваши годы так много ходить? - спрашивали все у него.

-- Я до Берлина пешком дошел, -- с усмешкой отвечал он.

-- А обратно? -- снова спрашивали те же.

На это он не реагировал. Я как-то подсказал я ему: "Скажите - обратно на трофейном велосипеде".

Все же, как ошибочно порой, я бы даже сказал, безалаберно распределяет судьба профессии и должности среди людей. Наш штатный курьер - оплывший жиром нелюдимый тип с пугливыми глазами и большим пузом, как правило сидел в гардеробной, обсуждая свои многочисленные семейные дрязги с единственно дружной с ним гардеробщицей. Она за своим вечным вязанием с завидным терпением слушала его, вставляя свои замечания. Так они и проводил каждый божий, вернее государственный рабочий день.

Изредка только по приказу директора этот курьер выполнял какую-нибудь работу за нашего слесаря: пилил трубу, нарезал резьбу, затем обернув её пенкой, закручивал муфту или же таскал грузы по этажам. Наш штатный слесарь, редко появляющийся на людях и в этих случаях обязательно пьяно шатающийся, сидел безвылазно в котельной. Что он там делал - не говорил.

Узнали мы потом, что кочегары втайне от всех варили самогон. Возможности для этого у них были самые творческие и даже можно сказать, идеальные: котельная установка в полном распоряжении и наш склад химического оборудования у них под боком. Тем более - это совсем не удивительно, если вспомнить когда происходили описываемые события - во времена "сухого закона", а вернее антиалкогольной кампании второй половины 80-х, когда стали выкорчевывать многолетним трудом и заботой взращенную лозу в винодельческих республиках страны, запретив массовый выпуск дешевых вин. К тому же, в условиях валявшихся повсюду в нашем институтском дворе списанных и "полу списанных" огнеупорных сосудов, всяких трубок-змеевиков и наличия всамделишных перегонных кубов. Слесарь Володя, как завороженный смотрел на все это добро, проходя всякий раз мимо и заворачивал каждое утро в котельную, чтобы не выходить оттуда уже в течение целого дня.

Из чего варили? Ни за что не догадаетесь! Через квартал от нас находилась карамельная фабрика! Кое-какие отходы и даже, как это ни удивительно сегодня звучит, отбракованные, как-бы обтаявшие, но ещё целые конфеты с безнадёжно прилипшими и уже никак не отдираемыми с них обертками, периодически появлялись на импровизированной мусорной свалке недалеко под забором соседнего долгостроя.

Я-то все думал, встретив как-то наших кочегаров на улице, что они такое тащат? Правда, к тому времени, о котором здесь идет речь, экономический кризис уже охватил все отрасли экономики и в особенности пищевой. Вряд ли тогда все ещё можно было пользоваться таким подходящим сырьем. Из чего варили после - трудно сегодня догадаться...

В наше время уже и ржавый гвоздь не встретишь на улице! Всё сметают и сдают в металлолом. Как-то недавно одному пацану, собирающему по дворам всякую дрянь и предлагающему у жильцов за копейки выкупить любую железяку, я рассказал, как в прошлом, то есть когда я был его возраста, на пустырях, которых кстати тоже не осталось, повсюду валялись мотки толстого алюминиевого провода от высоковольтных линий, стальная и даже медная проволока, целые корпуса автомобилей, куски латунных листов, а также, что звучит уже совсем невероятно, какие-то тяжелые бронзовые болванки неизвестного мне происхождения.

Никому тогда в голову не приходило подбирать это и уносить с собой. Хотя металлолом и в то время собирали и сдавали, как сами граждане, так и предприятия, на которые даже возлагался соответствующий план по этому показателю. Для переплавки существовали "Вторчермет" и "Вторцветмет", но собирали как-то так,.. вяло, в щадящем режиме - безынициативно - не сметая всё вокруг, как пылесосом.

Часто металлическое добро, в том числе и драгоценный теперь цветной металл лежал у всех перед глазами на одном и том же месте годами, во что сегодня трудно поверить! Если кому-то для каких-то надобностей нужен был кусок металла или проволока, достаточно было выйти во двор и походить по пустырю, если таковой был рядом. Всегда можно было подобрать соответствующий материал. А чего только нельзя было найти на пригородных свалках с промышленными отходами! Пацан, слушая меня, как разинул рот, так и остался в таком виде, пока я не ушел.

Перерыв всё ещё продолжался. Ко мне подошел Алуев - заведующий нашей лабораторией и мой непосредственный начальник. Мы были в хороших отношениях и на "ты".

-- Тебя секретарь парткома вызывает! -- объявил он мне.

Я онемел.

-- Я же не член партии! -- с трудом обретя вновь дар речи, выговорил я.

-- Не знаю. Мне только что передали. А что это ты придумал? Как это тебе в голову пришло?

-- Ты о чем? -- спросил я, делая вид, что не понимаю, о чем идет речь.

-- Про затею,.. -- глухо рассмеялся Алуев.

-- А что тут такого? Я же не виноват, что так непозволительно соотнеслись два совершенно разных термина: обычное понятие из широко распространенного выражения и часть человеческого тела!

-- Следующий раз выбирай другое выражение. И вообще про это не надо. Это твои личные проблемы - интимные, понимаешь? Кому до этого дело? Тем более, что в стране идет перестройка.

-- Хорошо, хорошо, -- заверил я его, -- Но как же так? Целую страну перестраиваем, а мне никто не может помочь?!

-- Тут медицина бессильна. Привычный запор - наследственное заболевание.

-- Да... Может мне в минздрав обратиться?

-- Думаешь?..

-- А что? Пускай устроят консилиум. Какая же это перестройка, если у меня все останется по прежнему?

-- Может прямо в Москву? -- воодушевился Алуев.

-- Точно! Как я сразу не догадался? Вы оформите мне командировку или дадите дополнительный отпуск, но только не за мой счет!

-- Ну знаешь! Это не так просто! -- подумав, сказал заведующий и отошел, пожав плечами.

Секретарем парткома у нас был высокий благообразный старик прежней закалки, уже год, как ворчавший на перестройку. Он выделялся тем, что у него при всех обстоятельствах было абсолютно одно и то же выражение лица с хитринками в глазах.

-- Вызывали? -- спросил я, после того как постучался к нему и вошел в кабинет.

-- Садись, -- сказал партком, имея привычку ко всем обращаться на "ты".

-- Для чего вызвали? Я же не партийный!

-- Ну и что? А разве нас не касается, то что происходит в коллективе? -- флегматично заявил он, не меняя ничего на своем лице, -- а шефство над беспартийными?

-- А что произошло? -- удивился я.

-- Мало нам затейников, -- укоризненно сказал он, указывая пальцем в потолок, -- и ты ещё баламутишь.

-- Я? -- поразило меня, -- когда?

-- Перестань. Хорошо, что ты не партийный, -- сказал он и встал, чтобы налить себе чай, -- Будешь?

-- Нет, спасибо.

Чай он пил без передыху. Стал смотреть на меня и пить свой чай. С тем же выражением лица. Минуту, другую. Я сидел и тоже молча смотрел, как убывает жидкость из его стакана. Стукнув донышком об блюдце, партком приглушенным голосом спросил меня:

-- Ты телевизор смотришь? Что делается, а? -- и стал качать головой. Я никогда не видел у него такого лица! Я встал и тихонько вышел.

-- Вас местком вызывает, -- окликнул меня кто-то в коридоре. "Ну Якубов, держись! Припомнится это тебе!" -- с досадой подумал я, -- "В туалет не дадут сходить!" Даже не обернувшись на голос, я зашел в ... - сами знаете куда. Выйдя оттуда почти через пол часа, я отправился в местком. Сегодня у меня получалось какое-то хождение по организационным ячейкам, не считая уборных.

-- Вы где были? -- спросила меня со смехом женщина - местком.

-- Неудобно говорить, -- ответил я. Она опять засмеялась.

-- Вы взнос не заплатили, -- сказала она, всё ещё пытаясь удержаться от смеха.

-- Я же платил! Совсем недавно!

-- Это было в прошлом месяце, -- и снова смех.

-- Неужели?

-- Сколько раз я вам говорила, напишите заявление, что просите вычитывать с вашей зарплаты, -- и беззвучно смеясь, подала мне бумагу.

-- На имя директора?

-- Пишите, -- махнула она рукой, -- Прошу.., -- и давясь от смеха, стала диктовать...

Я вышел из месткома, совершенно раздосадованный и направился в нашу лабораторию. Как давно я там не был! Вдруг вкралась мысль - а не метит ли кто на мое место? Так и уволить могут за нарушение трудовой дисциплины! А что если вместо меня там уже сидит кто-то другой?

Вошел и ребята встретили меня как героя. Кто-то восторженно заулюлюкал. У меня отлегло от сердца. Все же коллектив, друзья - великое дело. Хорошо быть всем вместе! Тогда не то что перестройка, но и запор - до лампочки.

Эдик - старший лаборант, похлопав меня по плечу сказал:

-- У меня тетя этим самым страдает. Она экстрактом крушины пользуется. Знаешь?

-- Конечно, -- усмехнулся я, -- первое время помогало, а потом нет.

-- Хочешь, Касторкин, я у неё импортное лекарство для тебя выпрошу. Ей из Москвы высылают - "Гутталакс"

-- Как? -- воскликнул я, очарованный новым для меня именем.

-- "Гутталакс".

-- Обязательно выпроси! Я за это тебе пачку финского Marlboro достану!

-- Договорились!

В это время прибежала секретарша.

-- Вас директор вызывает, -- объявила она громко. Все обернулись на неё.

-- Меня? -- без особой надежды спросил я.

-- Вас - Мурзурнаев.

Уже и ему доложили! Ну и ну! Надо же! Теперь и директор об этом знает! Зачем надо было мне... Черт! Что я ему теперь скажу?

-- О-о-ой! -- с унылым видом простонал Эдик.

-- Эх! -- выразился кто-то невидимый мне из-за полок с тесно сомкнувшимися рядами разнообразных по форме и объёму колб и пробирок. Оттуда раздался хлопок и повалил зеленый дым. Вентиляция у нас действовала хорошо и мы не всегда рисковали отравиться.

-- Сейчас? -- обреченно спросил я.

-- Да! Срочно!

Я оглянулся на ребят и как бы прощаясь с ними, махнул всем рукой.

-- Можно? -- как можно более беззаботным голосом спросил я, приоткрыв тяжелую дверь.

-- Входите.

Я вошел.

-- Садитесь.

Я сел. Некоторое время мы молчали.

-- С трудом идет перестройка,.. -- пожаловался директор. Он был добрым человеком и не стал сразу расспрашивать меня о причине сегодняшних волнений и хвататься за мою "затею".

-- Да! -- оживился я, приуныв было, -- с трудом.

-- Вы перестраиваетесь?

-- Да но,.. ничего не помогает...

-- Может нужно что-то предпринять?

-- Чего я только я не применял! -- махнул я рукой.

-- Да? -- недоверчиво покосился он на меня.

-- Перечислять все средства будет долго, -- помялся я, - там и то и другое!.. Обо всем не скажешь.

Директор чувствовал некий подвох, но не понимал в чем дело. В это время появилась секретарша:

-- Эльдар Тимурович, вот бумаги, которые вы просили, -- и стала раскладывать перед ним документы и о чем-то докладывать. Директор по моим наблюдениям выглядел не таким, как прежде - сидел, как в воду опущенный, что было для меня неожиданностью - значит, это в последнее время он так сильно изменился. Видимо, начинавшийся развал нашего, казавшегося твердокаменным, государственного строя выбил почву из-под его ног. Он, как верный партиец, был сильно подавлен происходившими в стране радикальными переменами.

Пользуясь тем, что все заняты, я рискнул негромко произнести:

-- Хотел на клизму перейти. Сказали - потом хуже будет. Без неё уже никак на двор не выйдешь.

-- Что?! -- удивленно обернулся ко мне директор.

-- Э-э... Пора всем нам на новую призму перейти! -- стал я говорить почему-то с восточным акцентом, которого у меня вообще-то не было, -- смотреть через неё нужно будет. Без этого сейчас и во двор не выйдешь...

Директор немного подумав, сказал:

-- Правильно.

-- Новое мышление! -- выдал я.

-- Да, -- поразмыслив, согласился директор, -- и гласность.

-- Ещё плюрализм! -- вспомнил я.

Секретарша, забрав с собой кое-какие бумаги, вышла из кабинета.

-- При ней про плюрализм не нужно было,.. -- заметил мне директор.

-- Понял! -- сказал я, -- больше не буду!

Помолчали. Потом он снова спросил:

-- Что из этого выйдет, как думаете?

-- Ох,.. -- тяжело вздохнул я, -- разве что-нибудь хорошее выйдет? Известно что! С таким трудом выходит - и что в результате?

-- Я тоже, между прочим, так думаю, -- доверительно сообщил он мне, -- государство ослабляется. Как с этим быть?

-- А у меня никак. Слабительное из Москвы идет...

-- А как же! Всё оттуда идет! Все послабления политической системы - реформы, демократизация. Что мы здесь можем поделать? Столица! Там всё решают. Смотрели съезд? -- грустно спросил он.

Я утвердительно кивнул головой. Директор некоторое время молча разглядывал меня, потом перешел к обсуждению моего персонального вопроса:

-- Надо же было вам сегодня так осрамиться! Какой скандал устроили!

-- Это не скандал! -- не согласился я с ним, отрицательно мотая головой, -- просто недоразумение, а слово "осрамиться" не принимаю на свой счет и считаю его не совсем приемлемым. Вам всё не так доложили, -- смело заявил я ему.

-- А как предлагаете расценивать происшедшее?

-- Как недоразумение, игру слов. Если строго по-научному: случайное совпадение ассоциаций чисто умозрительным путём, коварная манипуляция членами предложения, мнимая интерференция неоднородных по своему составу синтаксических образований, перестановка воображаемых морфем. Нечаянно подвернувшийся идиоматический оборот, неверно истолкованный в процессе интерпретации грамматической конструкции разговорного языка, -- затараторил я, выкладывая весь свой словарный запас без всякого акцента.

Директор смотрел на меня с некоторым удивлением. Передохнув, я продолжил:

-- Метафоробразующая лексическая засада! Непредвиденная этимологическая подстава, подспудно вкравшийся пошлый экивок. Со стороны товарища Якубова - предвзятое отношение к высказыванию собеседника с целью опорочить его в глазах коллектива - ничем не оправданная провокационная позиция по отношению к своему коллеге без отягощающих обстоятельств. Раньше товарищ Якубов неприязни ко мне не проявлял. Мы до сегодняшнего инцидента поддерживали товарищеские отношения. Просто раздражен человек до крайности перестройкой и вдруг ему такое! Вот он и сорвался.

-- Вы что юрист, товарищ Музурнаев?

-- Нет пока что. Любитель.

-- Хорошо... Раньше, в прежние времена я бы сказал: получаете предупреждение и добавил бы: ещё одно такое нарушение рабочего распорядка по вашей вине - и выговор с занесением в личное дело. Но сейчас везде демократизация,.. либерализация. Нужно выполнять установки партии, -- вздохнул он, --  может, так и надо?..

-- Раньше, до перестройки, разве такое могло мне прийти в голову сказать? -- воодушевленный его гуманным ко мне отношением, в свою очередь доверительно спросил я.

-- Точно?

-- Конечно! Я же не виноват - такие во всём перемены! Распустили всех! Кто бы мог подумать?! Вы читали последний номер "Огонька"?

-- Да.., -- почему-то немного покраснев, ответил Эльдар Тимурович.

-- А "Литературную Газету"?

Директор не стал продолжать разговор про диссидентскую по содержанию литературу в тогдашних официальных изданиях. Осторожный человек! Ну, да... Действительно, мало ли что?! Вдруг раз - утром проснемся - а всё у нас в стране по-другому - по-старому. Совсем по-старому. " Вы это читали?" -- сурово спросят в сыром подвале, указывая пальцем на статью в журнале при резком свете настольной лампы, направленной прямо в лицо…

-- Идите работать и без затей! -- напутствовал меня мой руководитель.

Я вышел из кабинета, благоразумно промолчав. В приемной секретарша, мельком взглянув на меня, прыснула в выдвижной ящик письменного стола.

-- Здрасьте, - сказал я ей невпопад, уже немного нервничая. Когда я, уставший оправдываться и давать разъяснения вышел в пустой коридор, то столкнулся там с Вениамином Егоровичем. Он, как всегда с папкой, зажатой подмышкой куда-то спешил.

-- Ну и шуточки у вас! - сказал он мне своим наставительным тоном, задержавшись на секунду, перед чем, как умчаться.

-- А что, и пошутить нельзя? - крикнул я ему уже вдогонку.

Когда его шаги затихли в конце коридора, я остался совершенно один. Стояла гулкая и какая-то гнетущая тишина. Я осмотрелся вокруг - никого. Вдруг перед глазами всё поплыло - двери и окна с обеих сторон как на конвейере поехали вдоль стен и стали один за другим обрушиваться в конце коридора у лестницы. Я бросился туда, но лестничный проем внезапно развернувшись в противоположную сторону, скрылся за сомкнувшимися стенами! Что происходит?! Ничего не понимая, я в ужасе побежал обратно, но и на другом конце теперь был тупик! Здесь тоже высилась глухая стена!

Я в отчаянии огляделся. Лампы на потолке горели как ни в чем не бывало, а вокруг были одни стены!.. Ни окон, ни дверей! Я отчаянно застучал кулаками и стал что-то выкрикивать. Глухо! Меня замуровали! Что делать? Единственное, что оставалось - это наши настенные часы, но присмотревшись к ним, я обнаружил, что на них не стало стрелок! Никаких - ни часовой, ни минутной. Кроме того, они значительно выросли в диаметре и мало того - продолжали расти у меня на глазах!

Вдруг часы, легко соскочив на пол, пошли на меня, раскачиваясь из стороны в сторону и всё больше и больше раздуваясь в величину, пока не стали просто огромными - выше человеческого роста! Я в ужасе попятился назад, но они, сверкая отблеском ламп на своем выпуклом стекле, продолжали угрожающе надвигаться ко мне всё ближе и ближе... В очертаниях циклопического циферблата мне вдруг почудилось лицо с торжествующей ухмылкой... Без всяких уже сил, хватаясь руками за стену, я медленно осел на корточки, а оттуда свалился в какую-то темную яму...

Очнулся я в больнице. Сотрудники института нашли меня на полу без сознания между лестничной площадкой и туалетом. "Скорая" доставила в больницу. Врачи сказали, что это кровь прилила у меня к голове от натуги, а остальное просто, привиделось. Видимо, выходя из уборной, я упал и ударился головой, хотя ничего об этом не помню.

Некоторое время пришлось лечиться от сотрясения мозга и нервного срыва. Коллеги навещали меня в палате. Явился наконец и Якубов. Он сообщил мне, что институт наш закрывают - перестройка! Всё! Конец. Перестроиться не удалось. Просто, одно время закончилось и началось новое - совсем новое, в чем-то хорошо забытое старое. Зато память сохранила всё то, что можно сегодня запечатлеть для истории. Как говориться: "Снято! Всем спасибо" - жившим и трудившимся в ту неповторимую эпоху!

Каллиграф

2012