Антэрос. Пролог

Пролог

25 октября 2012 года

Вена, Австрия

Формально она летела в Вену – уныло-комфортным рейсом Austrian Airlines – в гости к своей тётушке, занимавшей какой-то высокий пост в ЮНИДО – пост столь же помпезный, сколь и никому не нужный. Обычное дело для гигантской ООНовской машине – бестолковой, практически бесполезной и донельзя коррумпированной.

На самом же деле, с тёткой она вдрызг разругалась ещё два года назад. Бальзаковского возраста ООНовская чиновница никак не могла простить своей 20-летней племяннице, что у той отбоя нет ни от кавалеров, ни от соискателей руки и сердца. Все возрастов – от 20 до 50. В то время как в жизни тётушки в этом департаменте лежала зияющая пустота.

И не то чтобы тетя Ира была нехороша собой… напротив, для своих ровно сорока лет выглядела она очень даже неплохо. Тем более, на фоне австриячек, мягко говоря, красотой не блиставших. Среди венских представителей сильного пола даже ходила шутка, что на улицах австрийской столицы проще найти купюру в сто евро, чем красивую женщину.

Дело было совсем в другом. Тётя Ира была не просто дурой, а дурой феерической. Причем чем дальше, те дурее. После электронных сообщений о тараканах в доме, прорубании двери в подвал и тому подобном племянница просто перестала отвечать своей тетушке.

На самом же деле она летела в Вену для того, чтобы прийти в себя. Прийти в себя после совершенно жуткой и донельзя загадочной истории, приключившейся с ней на квартире её случайного знакомого. Человека, которого она полюбила с первого взгляда. Так, как никогда никого не любила. И не факт, что полюбит в будущем.

Боль, стресс и обида… да-да, обида – на Всевышнего, судьбу, мироздание – были настолько сильны, что для неё был только один способ победить их.

Боль. Долгая, сильная, мучительная боль. Почти запредельная. И ещё унижение. Унижение, умаление, уничижение. Тоже сильное, мучительное и почти запредельное.

Поэтому, едва заселившись в гостиницу (шикарную Плазу на знаменитой Ringstrasse - в самом центре австрийской столицы), она позвонила Францу – завсегдатаю Dark Vision, одного из самых элитных венских БДСМ-клубов, с которым она познакомилась в Сети ещё в Москве.

Франц не был “садистом по найму” – он работал только с теми женщинами, которые ему нравились. И не только совершенно бесплатно, но даже был готов оплатить ужин с потенциальной мазой в одном из элитных венских ресторанов – на её выбор. Или на его – по отзывам на его странице в Facebook, вкус у него был безупречный. Как и его манеры. По тем же отзывам, он словно волшебным образом перенёсся в наши дни из дворца императора Франца-Иосифа. Или императрицы Марии-Терезии.

Она отклонила его предложение поужинать – боль в её душе была настолько нестерпимой, что физическая боль была нужна ей срочно. Сегодня. Сейчас. Вчера.

Франц понимающе хмыкнул и предложил встретиться в одном из “номеров на час”, специально оборудованном для БДСМ-сессий. Разумеется, за его счёт (по сетевым слухам, он недавно получил солидное наследство и мог сорить деньгами налево и направо). Она не возражала.

Переодевшись в “парадную форму” (встреча с джентльменом всё-таки, надо выглядеть на уровне), она захлопнула за собой дверь номера, быстро спустилась по лестнице (лифтов она категорически не признавала), пойм ала такси и на неплохом немецком (в детстве она два года жила в Вене у тётушки, пока её разведённая маменька крутила очередной роман) подробно объяснила водителю (как ни странно, аборигену), куда ехать. Благо австрийскую столицу знала если не как свои пять пальцев, то уж точно не хуже Москвы.

Франц встретил её в вестибюле отеля (никаких видеокамер; всё приватно) и сопроводил в номер. Номер оказался двухкомнатным; одна комната представляла собой очень недурственно оборудованный донжон; другая же – на первый взгляд самую обычную комнату в гостинице. Однако внимательный взгляд очень быстро обнаружил изобретательные модификации к кроватям, столу, стульям и т. д., которые по функциональным возможностям приближали вроде бы обычную комнату к донжону в комнате соседней.

Франц удобно расположился в кресле. В отличие от сеансов доминирования, на СМ-сеансах всем рулила маза. Она объясняла садисту, что (иногда – и как) он должен делать, а он покорно исполнял её просьбы. Лишь иногда позволяя себе импровизации – и то с согласия мазы.

Она повернулась к нему лицом и начала медленно раздеваться. Для неё очень важно было не только получить удовольствие самой и решить свои проблемы, но и доставить удовольствие партнёру. Тем более, что за свою работу он не получал от неё ни цента.

Медленно, пуговку за пуговкой, расстегнула белоснежную блузку. По-кошачьи мягким движением сняла блузку и столь же мягко отбросила на диван. Завела руки за спину, расстегнула белый кружевной лифчик, обнажив изумительной красоты упругую розовую грудь четвёртого размера с длинными сосками (удобно ставить зажимы) и огромными ареолами (опять же идеальными и для зажимов и для порки стеком). Отправила вслед за блузкой.

По-прежнему мягкими, скользящими движениями сняла изящные черные лаковые туфельки тридцать четвертого размера (пол-Москвы обошла, пока нашла). Аккуратно отодвинула в сторону. Медленно расстегнула молнию на юбке и позволила ей упасть к своим ногам. Переступила через юбку, наклонилась, подняла юбку и отбросила её в компанию к своему уже снятому гардеробу.

Спокойными, уверенными движениями сняла колготки и чёрные изящные трусики. Не стринги (она их не любила, особенно в холодное время года), просто элегантные кружевные трусики.

Оставшись нагой.

Она завела руки за голову, выпрямила спину. Плечи назад, спина прямая, грудь вперёд, ноги широко расставлены. Все для него. Чтобы он видел её всю. Включая безукоризненно выбритый лобок и нежно-розового цвета пухленькие половые губки.

Нагота давала ей удивительное ощущение свободы. Свободы и радости. Даже боль стала понемногу стихать.

Он любовался ею (а полюбоваться было чем) минут пять, наверное. Затем кивнул. Пора было начинать сеанс. Сессию. Экшен.

Она подошла к другому креслу, открыла предусмотрительно взятую с собой из номера Плазы сумку (не сумочку, а внушительных размеров сумку). Достала оттуда местную Neue Wochenschau и совсем не местный пакет с тоже совсем не местной гречкой. Привезённый из Москвы (в Вене найти гречку в магазине точно не проще, чем купюру в сто евро на улице).

Расстелила на гостиничном полу Neue Wochenschau и аккуратно, ровным слоем рассыпала гречку. Достаточно тонким, чтобы боль была максимальной. Завела руки за спину и кивнула Францу.

Австриец аккуратно, но крепко связал ей руки в запястьях самой настоящей верёвкой (ещё имперской выделки, не иначе) и помог ей аккуратно опуститься на колени на гречку. Острая боль мгновенно впилась ей в колени, тонким, затем все более широким ручьём растеклась по всему её прекрасному юному телу.

Ноги под 900 (никакой опоры на ягодицы). Спина прямая, плечи назад, грудь вперёд. Смотреть вперёд, стоять ровно и не шевелиться. Дышать ровно, позволяя боли наполнить всё её тело. Ибо именно за этим она сюда и шла.

За сильной, мучительной, запредельной болью. За алготерапией. Лечением болью.

Они договорились, что всё время на гречке он не будет к ней прикасаться. Будет стоять сзади, в отдалении. Чтобы она его не видела, оставаясь наедине с болью. И ещё они договорились, что за каждое шевеление будет получать сильный удар снейком по бедру. Тяжелым кусючим снейком.

Она стояла не на время, а сколько выдержит (благо абсолютно здоровые колени позволяли). Она приказала себе держаться, пока… пока не потеряет сознание от боли. До красных кругов перед глазами. Или до зелёных. Или… какие там ещё бывают круги перед обмороком и болевым шоком…

Она выдержала сорок три минуты. Получив одиннадцать ударов снейком. Очень сильных ударов. Расчерченные алыми полосами бёдра горели адским пламенем.

«То ли ещё будет» - подумала она. К концу сеанса оба её бедра превратятся в сплошные синяки. Как и её спина, ягодицы, плечи…

Франц помог ей подняться, развязал ей руки и, мягко и аккуратно поддерживая, помог опуститься в кресло. Последние пару минут её тело – от пяток до макушки – превратилось в один сплошной сгусток боли.

Она отдыхала минут пять. Физическая боль постепенно утихла. Затем пропала совсем, за исключением ноющих коленей. Боль в душе тоже стала постепенно стихать. Но до полного облегчения было ещё далеко. Очень далеко.

Франц кивнул ей. Пора.

Она поднялась и завела руки за спину. Стоять было трудно, ноги были готовы вот-вот подкоситься. Но она держалась.

Он размахнулся и влепил ей пощёчину. Одну. Другую. Третью. Не так чтобы очень сильные, но чувствительные.

Он хлестал её по щекам пока у неё не закружилась голова. Щеки приобрели пунцовый окрас, распухли и горели. Почти таким же адским пламенем, как и её бедра.

Боль в душе ослабела ещё на один градус. Но сколько их ещё оставалось? Этого не знали ни он, ни она. Ей оставалось только терпеть.

Она вдруг вспомнила статью по алготерапии, которую нашла в каком-то на удивление солидном журнале. В ней боль, стресс и прочие душевные недуги сравнивались со стопкой кирпичей, тяжелым грузом лежащей на человеческой душе. И с каждым квантом сеанса алготерапии уходил один кирпич. Два уже ушли. Ей действительно становилось лучше. Сколько ещё кирпичей с её стопке, Пять? Десять? Пятнадцать?

На этот раз Франц (кстати, действительно внешне очень похожий на императора, только не на Франца-Иосифа, а на Вильгельма II) не позволил ей опуститься в кресло. Да она и не пыталась. Она стояла, слегка расставив ноги и тяжело дыша. Постепенно приходя в себя.

Прошло минут пять. Впрочем, это могло быть и десять, и пятнадцать. И две. Время остановилось. Длительность сеанса не была фиксированной; они договорились, что сеанс будет длиться столько, сколько ей будет нужно, чтобы избавиться от острой гнетущей боли в душе. Оплата была почасовая, а у него денег было достаточно для того, чтобы купить весь этот отель.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на него. Они договорились, что он будет определять, когда начать очередной квант. Квант милосердия. На одном из тематических форумов, где она обитала в Сети, БДСМ расшифровывалось как Бесконечное Добро, Сострадание и Милосердие. Не каждый сеанс соответствовал этой расшифровке, но этот её сеанс соответствовал точно. До самой последней буквы.

Она видела, что ему очень хочется погладить её, приласкать, хоть как-то облегчить её боль и страдания. Но она категорически запретила ему это делать. Она должна была быть все время наедине со своей болью. Выпить сию мучительную чашу до дна. Только так можно было надеяться на исцеление. На исцеление её израненной души.

Австриец кивнул. Пора.

Она согнула руки в локтях и вытянула их вперёд ладонями вверх. Франц взял со стола тяжёлую деревянную линейку.

Её никто никогда не бил линейкой по рукам. Впрочем, и ничем другим тоже. И по другим частям тела тоже. В семье с неё просто пылинки сдували и никто пальцем никогда не тронул. В школе, естественно, тоже. И в музыкальной школе, в которых за преподавателями водятся подобные грешки. Но ей с самого раннего детства просто безумно хотелось, чтобы её отлупили по ладоням линейкой. Именно тяжёлой деревянной линейкой. Мама, учительница, репетитор… кто угодно.

Странные девичьи фантазии. Которые сейчас реализовывались в тематическом номере австрийского отеля. С почасовой оплатой.

Первый удар. Боль вонзилась в её правую ладонь, электрическим разрядом пронеслась по рукам, плечам, шее. Раскалённой иглой прошила мозг…

Он лупил её по ладоням пока по ним не то, что бить – к ним прикасаться было больно. Нестерпимо больно. До красных кругов у неё перед глазами, головокружения и легкой тошноты.

Как она и просила. Как ей и было нужно.

Минус ещё один кирпич. Её израненной душе стало ещё немного легче.

На этот раз ей потребовался долгий отдых. Очень долгий. Прежде, чем она могла двигать онемевшими ладонями без взрыва острейшей боли.

Она подошла к кровати, легла на спину, вытянулась в струнку, закинув руки за голову. Франц надел на неё кожаные наручники, прикрепил их к верёвке, перекинутой через блок. Потянул.

Теперь её руки были надежно закреплены. Она начала постепенно расслабляться. Первый раз за десять дней. Словно внутри наконец-то лопнул стеклянный шарик с эликсиром расслабления, растекавшимся теперь по её артериям и венам солнечной радостью. Её постепенно наполняло почти забытое ощущение доверительной беспомощности.

Peace of mind. Процесс пошёл. Главное теперь, чтобы дошёл.

Прошло… она понятия не имела, сколько времени. Да что там время – она с рудом могла вспомнить, какая сегодня дата…

Воск. Теперь воск. Ещё один квант приятной расслабухи. Ещё один стеклянный шарик с волшебным эликсиром.

Франц был по-немецки тщателен. Аккуратно залил обжигающим (приятно обжигающим, что её не очень-то нравилось) воском (на самом деле, стеарином, конечно) всё её тело. От шеи до пяток. Включая чуть раздвинутые интимные складочки её половых губок. И то, что между складочками.

Она кончила. Кончила просто оглушительным оргазмом. Со стонами и криками похлеще тех, которые она издавала под плетьми.

Франц улыбнулся. Явно наслаждаясь по-немецки тщательно и эффективно выполненной работой. Впрочем, с её запредельным стрессом и неожиданной и глубокой расслабухой… Плюс точечное термовоздействие на самый подходящий орган… в общем, странно было бы, если бы она не кончила.

Такой оргазм тянул явно не на один кирпич. И не на два. На три как минимум. А то и на все пять. Стопка быстро уменьшалась… но всё ещё лежала на её душе тяжким грузом.

Поэтому нужно было продолжать сеанс. Воск был счищен быстро и аккуратно. Правда, не кинжалом Alles fur Deutchland (её совершенно не удивило бы наличие у Франца этого клинка). Как и какого-нибудь Walther P38… и полной униформы какого-нибудь СС-оберштурмбанфюрера. С Рыцарским крестом с дубовыми листьями, как минимум. Такой у него был типаж.

Зажимы. Точнее, прищепки. Жгучие пластиковые прищепки, которые в Вене днём с огнём не найдёшь. Пришлось привезти из Москвы.

В своей «прошлой жизни» герр Франц явно был врачом. Ну, или инженером. Немецким инженером (австрийцы – те же немцы, по сути). Как он умудрился уместить на каждом её соске аж целых четыре прищепки – одному Богу известно. Ну, и немецким инженерам, ессно.

Затем ровно – сверху вниз, покрыл прищепками обе её интимные складочки. Для полноты ощущений – все тело, от шеи до лобка. Это уже было больно и само по себе, особенно складочки.

А вот когда он начал эти прищепки теребить… она просто взвыла. Впрочем, это было всё равно, что взывать к милосердию Эрнста Кальтенбруннера. Тоже венца, кстати. То есть, совершенно бесполезно.

Австриец теребил прищепки, раз за разом посылая волны сильнейшей боли по всему её телу. И прямо в мозг. Пока она не впала в полузабытьё. А потом он их начал снимать. Она чуть не умерла от боли. Но это того стоило.

Минус ещё минимум два кирпича. Осталось… не так много уже, наверное.

Порка. Царица экшена. Именно что царица. Этого её экшена точно. И главный “молот кирпичей”.

Она перевернулась на живот. Франц надел ей на лодыжки поножи, прикрепил к решетчатой спинке кровати. Широким ремнём зафиксировал талию.

Теперь она не могла даже пошевельнуться. Для жесткой порки – именно то, что нужно. А порка будет жёсткой. Очень жесткой. Очень долгой и болезненной.

Сначала он её разогрел. По-немецки тщательно прошёлся флоггером по всему её телу – от шеи до пяток. На болевые ощущения от последующей порки это не повлияет ровно никак, а следов меньше будет. И то хлеб.

Порол он её снейком. Одним-единственным дивайсом. Как говорится, просто, эффективно и опять же по-немецки надёжно. Её совершенно не удивило бы, если бы на узнала, что плеть эта сохранилась со времён Бухенвальда и Дахау. Или там пороли витой плетью из телефонных проводов? Или стальным прутом, залитым в резину? Да нет, фольклор это, наверное. Кожаной плетью там пороли. Простой и надёжной крестьянской плетью. Кровь и почва, так сказать. В буквальном смысле.

Сначала по спине. Каждый удар – словно кипятком плеснули. Или раскалённым прутом прижгли. Или колючей проволокой разрывали. Или римским флагрумом… С каждым ударом в голове словно вспыхивала молния. Или взрывался огненный шар.

Зато… минус… три кирпича, как минимум. А то и все четыре.

Франц порол её по спине пока она не отключилась. Совсем. Как она и просила. Он вернул её к реальности (то ли нашатырём, то ли ещё чем). Дал отдохнуть. Немного отдохнуть. Совсем немного. Опять же, как она и просила.

И приступил к ягодицам.

Они не считали ударов. Он порол её как и раньше – до потери сознания. Небольшой отдых и бастинадо. Стандартному наказанию на Ближнем Востоке. Иран, Афганистан, Турция… Боль от ударов по пяткам тоньше, острее намного чем боль во время порки по ягодицам или бёдрам. Ощущение - словно по леске ходишь над пропастью. Леска врезается в кожу, а остановиться нельзя - пропасть тут как тут.

Отдых. Теперь продолжительный (ходить всё-таки надо после экшена). Минус… пять кирпичей, как минимум. Совсем немного осталось.

Бёдра.

Он отвязал её от кровати, помог подняться. Она подошла к столу, наклонилась, легла животом на столешницу. Широко раздвинула ноги (изучай не хочу её самые интимные места). Просунула руки в мягкие подбитые приятным мехом кожаные наручники (ещё одна модификация стандартного гостиничного номера). Он затянул ремешки, зафиксировав её руки. Привязал её ноги к кольцам в полу.

И приступил к делу.

Он порол её спокойно, деловито и размеренно. И вместе с тем очень сильно и больно. И очень долго. Как хорошо отлаженная бундесмашина. По внешней и внутренней стороне бёдер. Переднюю сторону Франц оставил в покое. Чтобы она хотя бы на животе могла лежать…

Она снова потеряла сознание. А когда пришла в себя…

Боль ушла. То есть, физическая боль никуда не делась. Она стала только тише и более ноющей. А вот боли в душе больше не было. Mission accomplished. На её душу более не давил ни один кирпич. Все разрушил оберштурмбанфюрер Франц своей плетью. Totenkompf-style.

«Спасибо» - еле слышно прошептала она. Язык её едва слушался.

«Всегда пожалуйста» - улыбнулся оберштурмбанфюрер. Нет, фельдграу с розовым кантом и угрожающе-пустой черной петлицей гестапо ему подошёл бы. Очень.

Он отвязал её. Она с огромным трудом оторвалась от столешницы.

Он помог ей одеться. До отеля он довёз её в своём фургоне. Проводил до номера. Она рухнула на кровать и мгновенно провалилась в сон. Как была – в своей официальной униформе.

Она проспала восемнадцать часов подряд. Только однажды проснувшись – она так и не поняла, то ли днём, то ли ночью. Чтобы с трудом стащить с себя одежду и нагишом забраться под громадное гостиничное одеяло.

Проснувшись, она попыталась подняться. На удивление, получилось. Боль практически исчезла. Если, конечно, не пытаться садиться на истерзанную пятую точку или ложиться на не менее истерзанную спину.

Ей вдруг страшно захотелось двух вещей. Есть и гулять. Ибо и бархатно-теплая октябрьская погода, и великолепные рестораны австрийской столицы этому весьма способствовали.

Хотя в Плазе находились с полдюжины очень приличных ресторанов (а вокруг неё – ещё больше), она решила несколько подавить своё чувство голода. И сначала прогуляться. Прогуляться до городской ратуши. Точнее, до небольшого кафе на соседней улице под необычным названием «Сантиметр».

Кафе получило такое название потому, что её меню были похожи на раскладной измерительный прибор. Но знаменито кафе было вовсе не этим. А громадным размером своих порций. Половины порции их фирменного Wienerschnitzel с жареной картошкой вполне хватало на двоих.

Именно это ей сейчас и было нужно. После таких-то физических энергозатрат…

Покончив с Wienerschnitzel и расплатившись по счёту, она призадумалась над тем, куда направить свои всё ещё свежевыпоротые стопы.

Решение пришло практически мгновенно. Выйдя из кафе, она прошла метров сто к ближайшему отелю на Buchgasse (по отзывам, вполне приличному для трёх звёзд). Подошла к стоянке такси.

«XI округ» - решительным голосам приказала она таксисту-турку. «Simmeringer Hauptstrasse., 234. Zentraltriedhof»

Она направлялась на Центральное кладбище Вены.

Вообще-то с учетом её потрясения в Москве, прогулка по кладбищу была далеко не самой лучшей идеей. Совсем нехорошей идеей. Но с другой стороны… Ещё ребёнком она очень любила гулять по великолепном аллеям роскошного парка, в который уже давно превратилось Zentraltriedhof. Наслаждаясь красотой, спокойствием и умиротворённостью.

В отличие от православных кладбищ, атмосфера на которых была тяжёлой, душной и гнетущей, аура этого католического кладбища была тёплой, мягкой, светлой и комфортной. Как и в соответствующих храмах…

Она долго бродила по аллеям парка, тихо и безмятежно радуясь вновь обретённому покою и миру в своей душе..

Огляделась по сторонам. Она находилась в секторе М. На центральном военном кладбище Австрийской республики.

Её внимание привлекла небольшая, очень ухоженная могила. Обычное дело на Zentraltriedhof. Только цветов необычно много. Шикарных свежих роз. Алых, белых, розовых, коралловых…

Ей стало любопытно. Она подошла ближе.

На простом стандартно-военном камне времён Второй мировой готическим шрифтом было выбито:

Major Erwin Kohlschreiber

11.12.1919 – 10.11.1944

Himmelwachter

Майор Эрвин Кольшрайбер. Страж небес.

Фамилия показалась ей знакомой. Ах да… её пару раз упомянул её любимый человек в ту ночь…

Ей стало совсем любопытно. Она подошла ближе, стараясь как можно лучше рассмотреть лицо австрийского пилота люфтваффе, героически защищавшего небо рейха от ужасов англо-американских “огненных штормов”. Павшего смертью храбрых в воздушном бою. В 25 лет…

Она всмотрелась в лицо на камне…

«О, Боже…»

Её словно молнией ударило. Её ноги подкосились и она бессильно опустилась на мягкую подушку из роскошных жёлтых опавших листьев.