Нет повести прекраснее на свете - Глава 9. Из сборника Эротические повести

Ужели в небесах нет милосердья,

Чтоб в глубину тоски моей взглянуть?

Запри же дверь – и плачь со мною вместе.

Ни жизни! Ни надежды! Ни спасенья!

Прощайте! – Свидимся ль еще? Кто знает!

Холодный страх по жилам пробегает

И жизни теплоту в них леденит.

Маленький однокомнатный номер в мотеле в одном из районов Лас-Вегаса стал для Томми домом и тюрьмой. После поспешного бегства из родных краев бывший наследник клана «Крыс» первые дни боялся даже включать в комнате свет, довольствуясь отблеском неоновой вывески, прилепленной прямо под его окном. Двадцать четыре часа в сутки Томми ждал, что за ним придут, что вот сейчас в коридоре раздадутся гулкие шаги и резкий стук в дверь, и ему ничего не останется делать, как сдаться правосудию… ну или сигануть с пятого этажа – тоже выход. Он неустанно мысленно благодарил Чеззи, который чуть не насильно всучил ему перед посадкой в самолет двухлитровую бутылку минералки и пачку какого-то печенья – это заменило Томми завтраки, обеды и ужины на первое время. По правде говоря, у него все равно не было аппетита, словно восстанавливая силы после тяжелой болезни, организм постоянно хотел спать, одновременно защищая своего хозяина от ненужных мыслей. Томми спал, спал и спал, просыпался, чтобы сходить в туалет и умыться, съедал пару песочных кругляшов, запивая их противной теплой водой, и включал телевизор – единственный источник новостей, единственное, что связывало его с «той» жизнью. Боясь хоть чем-то выдать свое присутствие, Томми делал звук еле различимым, из-за чего приходилось сидеть практически в обнимку с допотопным ламповым «ящиком». Новости приносили краткое облегчение и много боли: было странно видеть те улицы, то кафе и лужи крови, слышать свое имя, понимая, что вряд ли он сможет когда-нибудь снова вернуться туда – в свой особняк, к родным и друзьям, к своей привычной жизни. Но в то же время можно было радоваться, что оба участника драки все еще живы – Томми дослушивал сводку новостей до конца, болезненно вздрагивал, когда диктор упоминал фамилию Ламберт, расстраивался, что оператор хотя бы на краткий миг не показал Адама – и снова ложился спать.

Через несколько дней – три или четыре, Томми было все равно – голод и нервное истощение дали о себе знать лихорадящим состоянием и приступами рвоты. Испугавшись, что так он не дотянет до предполагаемого приезда Адама, Томми взял всученную ему перед расставанием кредитку, натянул чуть не до носа капюшон худи, и рискнул выйти на улицу – вечером, когда во всех окрестных казино приветливо распахивались двери, а от гудящих и газующих автомобилей закладывало уши. Каждый шаг давался с трудом, каждый идущий навстречу человек мог оказаться копом, а сердито сигналящая машина могла приехать специально за ним. На ватных ногах Томми дошел до угла, купил пакет зеленых яблок, литр пива, огромный стакан горячего кофе и сразу несколько бурито, зло посмеиваясь над самим собой – это походило на паранойю, так недолго было и загреметь в психушку. Горячая еда исцелила его физически, но во многом усложнила жизнь: теперь Томми не мог больше спать сутками, теперь он сидел один в своей комнате, тупо глядя перед собой и отсчитывая часы, дни…

Прошло чуть больше недели – по примерным подсчетам – но в замершей на полувдохе  жизни Томми ничего не менялось. Он силился вспомнить, что именно ему обещал Адам, называл ли какой-то срок, возможно, посвятил его в какой-никакой «план Б», но память почти отрубила тот день, Томми теперь помнил его только видеорепортажами  из новостей и набившими оскомину журналистскими фразами: «Кровавая резня в уличном кафе западного Голливуда… Сразу двое тяжело раненых… Одержимый жаждой мести, Томми Рэтлифф нанес обидчику тяжелые увечья…» После этих сводок Томми начинало подташнивать, и надолго пропадал аппетит, но он не мог не смотреть, не слушать – ведь там могли сказать что-то действительно важное… например, про то, не напали ли на его след, или про то, насколько улучшается состояние Сутана, и не сдох ли Маркус… Там могли показать Адама… упомянуть о нем… Хотя остатки здравого смысла каждый раз пытались внушить своему хозяину, что нет ни одного в действительности радостного или обнадеживающего повода, по которому младший Ламберт мог бы стать героем новостных репортажей – не упоминают, и слава богу. Но это не спасало от тоски – смертной, затапливающей Томми с каждым днем все больше и больше, мучающей его кошмарами по ночам, убивающей надежду.

Чтобы действительно не спятить одним «прекрасным» днем, Томми заставил себя выходить на улицу. Это все еще было до дрожи страшно, призраки лос-анджелесского правосудия никуда не делись, но он стискивал кулаки и зубы и шел вперед, стараясь не дергаться на резкие звуки, не оглядываться, держаться непринужденно. С каждым днем – на дом дальше: маленькие подвиги во имя здравого рассудка. Томми выяснил, где на «его» улице находится небольшой круглосуточный супермаркет, киоск с газетами, бар, три казино, полицейский участок… Если пойти в другую сторону, можно было набрести на вагончик с мексиканской едой, итальянскую кофейню, почту… Эти прогулки стали составлять смысл жизни невольного изгнанника, заполнять пустоту. Томми даже позволял себе фантазировать,   что мог бы устроиться официантом в тот бар или почтальоном – просто, чтобы убить время. Кроме прогулок, из развлечений остался телевизор и прибавились газеты.

Именно новая страсть Томми скупать все газеты – местные и из соседних штатов – помогла ему узнать самую важную новость за  последние дни.

«Один из самых завидных женихов Калифорнии наконец-то решил покончить с холостяцкой жизнью! Вчера нам стало известно о помолвке наследника легендарного клана «Ягнят» Адама Ламберта с сыном финского атташе в США – Саули Коскиненом. Счастливый жених поведал нам о своих планах на медовый месяц и отбыл на родину будущего супруга просить официальное благословение на брак у родителей Саули…»

Это было настолько нелепо, что первой реакцией Томми был нервный недоверчивый смешок. Забыв, что собирался еще купить что-нибудь на ужин, он вернулся домой, все так же прижимая к груди газету с дурацкой заметкой – явно чьей-то шуткой, масштабным розыгрышем – и машинально включил телевизор.

«- …Наш корреспондент успел взять короткое интервью у героя всех сегодняшних новостей. Скажите, мистер Ламберт, как давно вы решились на этот, несомненно, славный и во всех отношениях прекрасный союз?

- Ммм… не так давно…»

Томми вздрогнул от звука родного голоса, чуть искаженного динамиками, не в силах отвести взгляд от человека, которого не переставал ждать в этой богом и дьяволом забытой дыре, каждый гребаный час.

«- Как вы знаете, я недавно вернулся из Окфорда и, по правде говоря, у меня было не так много времени, чтобы с кем-то познакомиться. Но я думаю, мы с… моим будущим супругом… У нас будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга получше.

- Так это политический брак? А как же любовь, Адам? »

- Хороший вопрос… - Томми с трудом узнал свой голос, но не смог заставить себя выключить этот фарс до того, как Адам озвучил ответ.

«- Любовь никуда не денется. Саули хороший парень, уверен, мы сможем полюбить друг друга и быть счастливы! »

Щелчок выключателя оглушил Томми, заставил поморщиться и с силой сжать пальцами виски. Он не знал, что должен был почувствовать: бессильную ярость, как бывало, когда его бросали безмозглые подружки? Отчаяние? Желание расплакаться, закричать? В голове было удивительно пусто и ясно. В сердце – просто пусто, немного болезненное ощущение, но не смертельно, можно привыкнуть. Ледяной ком поселился где-то в животе – это, пожалуй, было самым дискомфортным из всего, что смог почувствовать Томми Рэтлифф – отвергнутый всеми изгнанник. По-хорошему, нужно было вспомнить, что он, как-никак, мужик, что неудавшаяся любовь – это не самое страшное, что с ним могло произойти, и он, в конце концов, на свободе, и его жизнь не закончена.

- Жизнь?..

Слышать свой голос в уже привычном гудении неоновой вывески было неприятно, и Томми тут же легко решил, что больше никогда не станет разговаривать.   Ни к чему. Не с кем. А еще захотелось уйти – куда угодно, но прямо сейчас. С этого самого момента жизнь в никому не известном мотеле Лас-Вегаса перестала иметь смысл. Он был здесь для того, чтобы ждать. А если ждать больше некого…

Томми не помнил, как вышел из своего номера и почему пошел не вниз, на улицу, а наверх – к обитой железом двери, ведущей на крышу. Он не так давно нашел эту дверь, выяснил, что крыша совершенно безопасна – полога, с оградительными перилами по края, но высота никогда его не интересовала, и открытие не нашло своего применения. А вот сегодня ноги сами принесли его на бетонный, продуваемый вечерним ветром. От быстрого подъема частило сердце, перед глазами почему-то дрожало и двоилось, Томми не заметил каменного выступа в метре от порога и, споткнувшись, пролетел пару метров, чудом затормозив у самого ограждения, впечатавшись в него животом. Его снова тошнило – от отчаяния или страха, более чем десятиметровая высота раскачивалась под ногами, манила, обещала решение всех проблем и бед, одним махом.

Томми всегда знал, почему именно он боится высоты – с самого детства. Это не было бессмысленной фобией, высота пугала молодого Рэтлиффа не одним своим существованием, нет, все было немного сложнее. Наравне с безотчетным болезненным страхом Томми чувствовал необъяснимое притяжение. И он знал – всегда – что если высота окажется слишком близко, он не сможет остановиться.

Где-то внизу черным месивом манил асфальт – ладони Томми были мокрыми от волнения, но разум кристально пугающе ясен. Ему не нужно даже перекидывать ноги через метровое ограждение, ступать на действительно опасный ломкий карниз. Достаточно чуть наклониться вперед…

- ТОММИ!

Вопль за самой спиной – всего в нескольких метрах, настоящий, до ужаса реальный, не плод воображения – напугал Томми сильнее всех последних событий вместе взятых. Он резко вздрогнул, инстинктивно оттолкнулся от перил ладонями, но мокрые пальцы соскользнули, качнув тело не в ту сторону…

Резкая боль в плече – глухой стук падения, и в следующую секунду Томми показалось, что из него разом выбили весь дух. Он не сразу понял, что не может нормально вздохнуть из-за навалившегося сверху тяжелого тела, а когда голова перестала кружиться, перед глазами нарисовалось лицо Адама – пугающе бледное, как будто вырезанное из офисной бумаги.

- Ты… в порядке? – Томми считал свой вопрос вполне естественным, и долго не мог взять в толк, почему Адам истерично смеется, а затем всхлипывает, уткнувшись ему в плечо.

Он вообще долго не мог что-либо понять, пока Адам поднимался с него, помогал встать с той самой бетонной крыши, уводил вниз по лестнице, усаживал на кровать в надоевшем номере, с которым Рэтлифф понадеялся уже распрощаться навсегда.

- Я просил тебя, я умолял: ничему не верь! Помнишь, ну? А ты!.. Как… как ты  мог подумать… поверить этому…

Жаркий шепот, признания, извинения, слезы. Не менее жаркие объятья и осторожные «хрустальные» поцелуи. Томми не был готов поверить в то, насколько это реально. Но если это был сон, ему хотелось бы больше никогда не просыпаться.

- Что теперь? Как?..

- Доверься мне. На этот раз у меня есть настоящий план. Только один вопрос… Ты не передумал стать моим мужем?