Крым

Вот тёплое вино,

Мерцание экрана,

Улыбка. Простучат

По клавишам слова.

И если в этот снег

Тепла нам ночью мало –

Ты нас перечитай:

Так пишется глава

Романа. Мы – про нас.

И наши пальцы рядом

На клавишах сплелись.

И этот белый снег

Нам скатертью лежит.

Твой взгляд поймаю взглядом.

Узнай мой телефон

И соверши побег.

1 ноября, понедельник.

Созвонились. Она выезжает в Москву, уже на вокзале. Рюкзак, лайка. Голос счастливый, ждём с нетерпением встречи. Любовь!       

Я мчусь на свой вокзал,   мне до Москвы та же ночь пути. Между нами полтысячи километров, встретимся в Белокаменной.

Рюкзак со шмотками на двоих огромен, моя лайка рядом, в кармане еле добытая справка ф.1, без неё через границу собак не перевезти, да и в поезд не посадят. Есть опасения, что придётся ехать в тамбуре с обеими лаечками.

В маршрутке все с интересом присматриваются к бородатому мужчине с рюкзаком у ног и ножом на шее. А белая псина так вообще звезда.

Но вот поезд трогается, забираюсь на свою верхнюю полку, соседи не возражают против зверя. Собака спит на полу, свернувшись калачиком, я скорчился на короткой плацкартной полке: смс летят из поезда в поезд, поезда летят в Москву, параллельно, как две стрелы в одну мишень. Наши сердца стремятся в одну точку, освещая ночь яркими болидами. Улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь. Засыпаю и просыпаюсь с улыбкой на лице. Уже полгода.

Наваждение моё,

Сказка переката,

Свила гнёздышко-жильё

В сердце. Сердце радо.

Есть по ком теперь стучать,

Заходясь в стаккато,

Есть по ком теперь скучать

В тишине заката.

…Смс, смс, смс…

Когда перед глазами ты стоишь

И лоб от нежных обещаний мокрый

Мой телефон во тьме звездой горит

И что-то пальцы двигает по кнопкам.

…

Мечтаю о тебе.

Не в силах хоть на миг

Забыть твой запах

На губах моих.

…

Устали ноги, тело всё гудит.

Дорога лентой в темноту летит.

Когда она к любимой приведёт?

Да ждёт ли кто меня? А может, ждёт?

…

Обнять шелка и целовать взахлёб

Чтоб золото сквозь пальцы водопадом.

Лаская твёрдый розовый бутон

Где гладко зацелую до упаду.

…

Перестук колёс

За окошком ночь.

Огоньки вдали

Уплывают прочь.

Мой вагон летит,

А моя душа

Напевает в такт:

На-на! Та-та! Ша-ша!

Она едет в Севастополь. В выдуманный дом отдыха по выдуманной путёвке. Путёвку якобы получила мама на работе. Муж с тёщей в контрах, проверить не сможет. Я же якобы еду с ребятами из Харькова, повис на хвост компании. Моя жена привыкла к таким неожиданным путешествиям, про Неё пока не догадывается, прокатило.

Чудо моё, уссурийское!

Милая и озорная.

Влюбила в себя записками,

Ошеломила звонками,

Ты ноготками крашенными

Только по клавише цокнешь –

И уже сердце мается,

Сохнет сердечко, сохнет!

Словно амурчик розовый

Стрелку запустишь меткую

И смс-ка острая

Ткнётся в в грудную клетку мне.

Сто километров, тысяча –

Негде от счастья спрятаться.

Чудо моё, уссурийское,

Ведьмочка моя страстная!

В общем, отмазались влюблённые. И даже фотки заранее легализованы.

Странная, сильная и смелая.

Красивая и страстная.

Как ты любовь делала!

Какая ты была разная…

То ты до ласки жадная,

Яростно отдаёшься,

То хулиганинки в глазоньках:

Ты надо мной смеёшься!

Счастье щенком почёсанным

Жмётся, боится, мается.

Щекочет в груди вопросами:

Когда опять повстречаемся?

Странная, сильная, смелая.

Чужая, родная, желанная.

Что ты со мной сделала.

Влюблённая, долгожданная!

2 ноября, вторник.

Раннее-раннее утро. На вокзале толкотня, бестолковщина. По утренним лужам народ мутным потоком выливается с перронов в ливнёвку вокзала, чтобы впитаться в капилляры мегаполиса.

Откуда-то из-под ног вылетает белый клубочек, радостно повизгивая и извиваясь всем телом. Хлопает языком, молотит хвостом, заглядывая как-то снизу, от самой земли. Наклоняюсь, глажу – немедленно делает лужу. Ну, рада так рада, понимаю. От всего, так сказать, сердца.

Она на том конце поводка, раскрасневшаяся от бега, хватает за голову, губы сладкие, вкусные, глаза просто светятся. Прижались, обхватились, не разнять, собаки переплелись поводками, рюкзаки повалились на асфальт. Любимая, любимый!

А теперь: бежим, бежим! На другой вокзал, через толкотню метро, собаки впервые на эскалаторе – главное, чтоб ни коготок, ни шерстинка не застряли в зубьях этой чёртовой человекочерпалки. Перед заходом – остановка, пара мгновений – в толпе перед нами промоина. Теперь – забегаем на эскалатор, сразу поднимаемся к вылезшим ступеням. Сверху будет сложнее, там нужно оттеснить подпирающий сзади народ, получить необходимое пространство и – так же, сходу, свести собак.

На вокзале встречает друг, оператор с Останкино. Я позвонил ему, что буду в Москве, друг примчался поздороваться. Солнышонок привезла бутылочку «Степашки», это наша фенечка. Выпиваем по традиционному стаканчику степного ветра за встречу.   С увидом, так сказать.

Поезд, наш вагон, проводник морщится на лаек, но пускает, предупредив о возможном недовольстве пассажиров и, как следствие, поездке в тамбуре.

Но народ в поезде весёлый, дембеля, устраиваемся удобно. Плацкартное братство уже делится снедью и выставляет алкоголь. Ну, кажется, поедем хорошо.

А вагончик старенький, расхристанный, Украина на международные поезда не тратится.

Тёплая ладошка не выпускается из руки, и, если не нужно смотреть, куда ступить и куда сесть – глаза тонут в глазах, счастливые улыбки, нежность заливает мироздание.

Проверяющий билеты проводник смотрит на собак, на нас и отзывает меня в тамбур. Оказывается, за некоторую сумму можно поехать в его купе, он же видит – нам нужно. Сумму снижаем до приемлемой, то есть вдвое, и вот рюкзаки вновь цепляются лямками за торчащие с полок ноги, собаки заглядывают прямо в тарелки, мы продираемся через вагонную суету в купе проводников.

Купе сдал – купе принял.

Дверь захлопнута, рюкзаки рушатся на собак, лихорадочно стаскиваются свитера, пальцы путаются в пуговицах, молнии застревают, проклятый лифчик долой – всё, вместе, взахлёб, неистово, помрачнение! Сладкая истома после первого раза, ладони гуляют по гладкому телу, губы касаются тяжёлых полушарий, язык ласкает нежный живот. Господи, родная моя… Маленькая, солнышко, люблю тебя… Любимый, мой, только мой!!!

И вновь воздух в этой дольке вагона становится тяжёлым и горячими, вновь ноги обхватывают и сжимают, помогая войти глубже, глубже, глубже!!! Стон зажат подушкой, пальцы в волосах, на плече след от случайного укуса… Нет, теперь так быстро всё не кончится.

…Хочешь пить?

Да, понимаю, неожиданно, но прерваться просто необходимо, я же не ты, не могу кончать больше десяти раз за ночь. Шутка, конечно, что я, убийца?

Вино открыто, по глоточку, взгляды встретились, дуга зажглась…

Сзади, сильно, в такт раскачивающемуся вагону, тонкая талия сжата локтями, тяжёлая грудь в ладонях, соски меж пальцев. Капли пота падают меж лопаток, на беленькую незагорелую полоску поперёк спины. Тело блестит, тело скользит, тело извивается от страсти.

Да, давай по другому. На бок, одну ногу мне на плечо, вторую между ног. Глаза закрыты, черты заострились, схватила за локти. Бью в перекрестье сильно, глубоко, глубже нельзя, взгляд не оторвать от этой большой великолепной груди! Такая маленькая, такая хрупкая женщина, это Бог наградил тебя такой грудью! Ладони гладят живот, плечи, всякий раз проходя по ней, такой горячей, волнующейся, шёлковой.

Часы летят, отрываемся друг от друга только чтоб попить воды, подкрашенной вином. День переходит в вечер, вечер в ночь, за окном летят полустанки, а мы любим друг друга, как будто завтра расставаться и нельзя упустить ни мгновения счастья.

Лепестки поцелуев и трепет груди под ладонью,

Твои бёдра на бёдрах моих, взмахи дивных ресничек,

Шейка, щёчки, плечо – зацелованы. Взгляда бездонье,

Шёпот наш ниочём… Пусть дыханье дыхание отыщет…

Я и мял, и кружил,

Был я зимним горячим прибоем,

Из тебя счастья пил,

Допьяна упиваясь тобою.

Под утро стук в дверь – скоро граница. Нехотя отрываемся, нужно одеться, привести купе в порядок. Убираемся, целуясь и обнимаясь, стараясь касаться друг друга, плечом, бедром, пальчиком… Замираем, прижавшись, потом хихикаем и продолжаем убираться.

Наконец всё чисто. Садись ко мне на колени, будем смотреть в окно. Можно, я всё-таки заберусь под лифчик? Спасибо, так хорошо. Боже, как хорошо!

Почему все границы проходят ночью?

Погранцы интересуются собаками, какая порода. Ну, как же, как же: уссурийский тигродав – это они слышали. Документы глянули мельком, больше внимания лайкам. И у того такая есть, и у брата этого. А у свояка овчарка. Ясно, спасибо, и вам не хворать.

На Украинской заставе то же самое.

Наконец проехали. Слушай, а давай поспим. Только не в одежде, ладно?

Полка узкая, и как мы на ней до сих пор убирались, да ещё так активно? Давай так: мою руку тебе под голову, я на спину, ты к стенке, ногу закинь на меня… А что, сидя тебе удобней? Ага, понятно, что-то в ногу упёрлось. Мешает? А я знаю, куда это спрятать, давай покажу! Вот так, усаживайтесь поудобней, не правда ли, так лучше? Ну не ёрзай, мне же так хорошо будет! Ах, вот ты как! Ну, держись!

Снова пальцы впиваются в бёдра, целую сведенные колени, маленькая аккуратная попка со всего маха бьётся в меня, Её сок просто льётся на бёдра. Упёрлась руками в верхнюю полку, голова запрокинута, открыв безумно красивую шею. Грудь мотается, давай подержу? Ахтыжгосподибожежмой!!! Как ты можешь столько раз кончать???

А давай так – сядь на корточки, встань на пяточки, ладошки упри мне в плечи, попку чуть-чуть приподними… Дай-ка я поработаю, снизу, быстро, очень быстро! Что ты, что ты???

Она прижимается к груди, стон прямо в ухо: горячо, сильнее, сильнее!!! Взрыв!!! Нет, я ещё не готов, теперь сядь плотней, на колени, разведи бёдра, дай я ухвачу тебя за эти впадинки внутри, возле самого пушка. И вот теперь – изо всех сил, вжимаю, мну, втираю в себя.

Кончаем вместе, сильно, громко. А и бог с ними, с соседями, пусть завидуют. Там молодёжь едет, я видел.

Спать? Да, теперь можно, а то на остальные дни ничего не останется.

Когда уснули вместе две любви,

Доверчиво переплетясь телами,

Их ангелы и черти, отступив,

На пару пара карты раскидали.

Спокойной ночи, Любимый.

Да, скорее уже с добрым утром, Любимая. Спи, ладушко.

3 ноября, среда

Долго лежим, нежно лаская друг друга, осторожно пуская кровь в отлежанные конечности, морщась от иголочек. Полочка узковата для двоих.

Собаки нетерпеливо смотрят прямо в лицо – и пить хотят, и наоборот. Ну-с, пошли, разомнёмся. Вроде как станция.

А вот и нет, это мы уже приехали.

Быстро собираем вещи, выматываемся из вагона. Проводнику – спасибо, брат!

После промозглой московской осени в Севастополе – жара, пекло, почти  +20.

Рюкзаки сдали в камеру хранения, нужно найти место для ночлега. Отели не прельщают: мы туристы, у нас палатка, маршрут намечен в горы, скачан с Интернета. Но первый день, пока ещё чистенькие и не закопчённые – хотим осмотреть Себасту.

Идём в Херсонес. Как же, быть в Севастополе и не зайти на руины? Там Стеночка, там Крипта, там Казарма и Базилика-в-Базилике. Западное Городище… Там Море, в конце концов. Она ещё никогда не видела Море.

По дороге закупаем местные деликатесы, без которых, по моему глубокому убеждению, Себаста не Себаста. А именно – Черниговское и Очаковское пиво шести сортов и два пакетика азовских креветок: солёных и подкопченных.

В Херсонес заходим с чёрного бесплатного входа, собаки сами по себе – как бы не с нами, надеемся, что затеряются среди местных псов. Ибо штраф. Чушь какая, будто наши собаки могут повредить раскопу, а местные и пьянь курортная – нет.

Первые ахи на длинные иглы пицундской сосны, удивлённое морщенье носика на запах Понта Эвксинского. Да, родная, именно так и пахнет Море.

Моя собаченция на море уже бывала, знает вкус соли, не пьёт, но смело и не раздумывая заходит в море и плывёт по большому кругу, наслаждаясь прохладной влагой. Право слово – рыба, а не собака!

Её дочурка сначала влетает в воду вслед за мамкой, но, получив в морду волной и ощутив в пасти незнакомую горечь, в панике спасается бегством, лает на волны, бегает по берегу, веселя детвору и напрягая мамаш. Одна даже делает замечание, типа, тут же дети купаются. Смотрим на неё как на городскую сумасшедшую: какие купания в ноябре, вода +10!!! Но, на всякий случай, уходим. Берег большой, всем места хватит.

Руины живописны. Цистерны, захоронения… остатки фундаментов, фрагменты стен. Говорим тихо, словно боясь разбудить кого-то.

Берег не высок, но крут. Отвесная скала, внизу волны затейливо журчат меж извилин камня. Садимся на самом краю, долго молчим, слушая и обоняя. Так же молча открываем пиво, всё сразу, начинаем пробовать по очереди и в разных комбинациях. Учу есть креветки как семечки, просто откусывая хвостики.

Собаки внизу, воду пить нельзя, пробуют, вертят башками. Наконец возвращаются к нам, от пива отказываются, ложатся поодаль, охраняя периметр. Пару раз вскакивают и молча провожают случайных прохожих, оттесняя от нас. Спасибо, хорошие.

Недалеко, на краю скалы, у самого моря, сидит в позе лотоса человек и впитывает энергию Гелиоса. Долго сидит, не шевелится, живописен.

Молодой парень, совершая пробежку, по настоянию собак обегает нас по большой дуге, сбегает к морю, раздевается, красиво ныряет. Вода прозрачная, Она с явным удовольствием смотрит, как скользит в волнах тренированное тело. Меня не смущается, знает – я не ревную по пустякам.

Вечереет. Перемещаемся в сторону Храма Владимира. Гуляем меж остатками древних стен, в лабиринте эллинских построек. Конечно же, фото у исклёванных пулями мраморных колонн, под колоколом, возле древнегреческой автобочки. Тут квас, видать, продают. Днём. Летом.

Охранник интересуется на предмет собак, не наши ли. Нет, что вы! Мы просто им колбасу отдали, вот и увязались. Забавляемся, наблюдая, как он, стараясь не уронить достоинства, кружит за лайками по лабиринту. Нет, браток, до кабана да медведя тебе далеко, а лаечкам кабаны да медведи – добыча.

Храм закрыт. За храмом – статуя голосуящего на дороге бородатого мужика с крестом. Видимо, Креститель, первый автостопщик. Гуляя, фланируем по дороге, гадаем, где тут может ходить автобус. Возле одного из шикарных отелей парень моет мерс. Спросили про транспорт у него. Заодно пытаюсь выяснить, где можно встать с палаткой, где тут стоянки дикарей.

А парень-то не промах.   Узнав, что мы нигде не остановились, начинает зазывать в отель. «Херсонес» - классное заведение. Тут кто только не останавливался. Номера потрясают воображение. Сейчас не сезон, поэтому за ужин в ресторане нам предоставят апартаменты люкс в подарок. Ну-ка, ну-ка, с этого места подробнее.

Ужин не дёшев, но шикарен. Не удерживаюсь перед соблазном блеснуть перед Ней. Благо, финансы позволяют.

Парень усаживает нас в машину, мы мчимся по ночному Севастополю за нашими рюкзаками. По дороге болтает, экскурсия вполне на высоте, с ретроспективами и перспективами, с краткой характеристикой нынешних политиков и прежних властителей.

По дороге заезжаем за моим любимым вином. «Солнце в бокале», Массандра. Его нет в официальных магазинах, но только это вино напоминает таманские вина. Приторные тянучие крымские – не моё.

В отеле наш номер – «Римский Форум». Мрамор, колонны, огромные, в пол, окна с тончайшими занавесями, балконы, перила с белыми каменными балясинами, розы, огромные и ароматные.

Стараемся не смотреть на огромную дубовую кровать посреди зала, скоренько ополаскиваемся в душе, спускаемся в ресторан. Собаки занимают место поодаль от стола.

Коньяк, закуски, горячее.

За соседним столиком весёлая компания, явно сибиряки. У них гитара, не выдерживаю, прошу, пою. Лайки оценены, аккуратно и с достоинством поглощают ветчину. Сдвигаем столики.

Она редко пьёт, только вино или пиво, а тут попробовала коньячка. Вижу – поплыла родная, нужно срочно сворачивать застолье.

В номер завалились, хохоча, как сумасшедшие. Может, в душ?

Смеясь, вваливаемся под упругие струи. Поцелуи, виноград, вино смешалось с водой, плещет на грудь, стекает по лицу.

Капельки на плечиках,

Капельки на грудках.

Капельки - жемчужинки

Собираю губками.

Струи бьют упругие,

Между нас плескаются,

Допьяна влюблённые

В душе обнимаемся.

Тела прогиб смуглого

Просит губ касания

И сосочки вострые –

Как в любви признание!

Поцелуев строчечка

С плечиков к коленочкам.

Милая, любимая,

Ласковая девочка!

Что творишь, коварная!

Как хватает смелости

Доводить до крайности,

Водопадом нежности???

Брызнет солнце яркое

Из ладошек-ладушек.

Смелая, влюблённая,

Солнышонок-лапушка!.

Ты уйдёшь. Когда же мы

Снова повстречаемся?

Солнышко уехала.

Темень опускается.

Как живу? Не спрашивай.

Как люблю? Отчаянно.

Вам, Судьба, спасибочки,

Что свела нечаянно.

Вываливаемся из душа пьяные, счастливые, разгорячённые. Кровать радостно скрипит под нами, места много, есть где развернуться. Сколько страсти, сколько выдумки! Усталые, вываливаемся на балкон, стоим обнажённые под звёздами, отдавая жар тел ночной прохладе. Бокал ледяного вина, жаркий поцелуй, и вновь простыни сбиваются во влажный ком.

Ласковый мрамор,

Прогретый и гладкий,

Окна распахнуты

В тёплую осень.

Пальцы сжимают

На простыни складки

Тихие шёпоты,

Сладкие очень.

Сна - ни вот столечко,

Счастья - не мерено,

Влажные волосы

В пальцы вплетаем.

Солнцем хрусталь

Наполняется бережно,

Мы поцелуи

Вином запиваем

Верные псы

Разлеглись возле двери

Тёплый персидский

Ковёр игнорируя.

Уши прядут

На ритмичные скрипы,

В танце любви

Упоённо вальсируем.

Тёплая ночь

Одурманена розами,

Пьём незнакомые

Запахи южные.

"... Скоро назад

Да на встречу с морозами..."

Брось, позабудь

Эти мысли ненужные!

Солнышонок позирует, с удовольствием фотографирую. Господи, какая же Она красивая! Засыпает, раскинувшись на шелках. Долго сижу, смотрю, думаю о нас.

Засыпаю только под утро.

Ты по жилам растеклась теплом

Словно сладость винную вкусил.

У тебя остаться так легко,

Что расстаться недостанет сил.

Оторваться от тебя сейчас,

Со стола смахнуть бокал любви,

Не могу: не открывая глаз

Разжигаешь ты огонь в крови.

Не дадут неслышные «нет-нет!.. »

Хоть мгновенье близости убить

И решать за нас сегодня мне:

Я не буду больше уходить.

Ты даёшь нам столько теплоты,

Так желанья утоляешь наши!

Не желаю больше пустоты.

Я с тобой. В тебе. Сейчас и дальше.

4 ноября, четверг.

Встаём рано, нужно много сделать. В смысле – пора на маршрут. Горы Крыма ждут нас!

Бодро топаем по дороге, на ходу кусая копчёную колбасу. Собакины с утра не кормлены в расчёте на движуху, нечего брюхо волочить, вечером подхарчаться. В рюкзаке две пятилитровые баклашки с особо энергетическим сухим кормом «Проплан».

Едем троллейбусом до автостанции «Пятый километр». Там пыльно, ветрено, шумно. На углу парни торгуют натовской формой и всяким военным барахлом, от рюкзаков и фляжек до штыков и лопаток. С интересом осматриваю экспозицию.

Ну-с, некогда, пошли искать наш междугородний.

Автобус с неохотой пускает собак. Утром он полон угрюмых крестьян, трясётся за город. Водила пытается собрать с собак плату как за людей, я же настаиваю на классификации их как ручной клади или малолетних детей. Спор из-за копеек, но мне доставляет несказанное удовольствие, позволяя блеснуть остроумием и развеселить пассажиров. Правда, позитива хватает ненадолго.

Наконец село Родниковское. Отсюда мы пойдём в горы. Пока собираем рюкзаки, утрясая последние звякалки и утягивая последние шкертики, открылся магазин. Немедленно купили пирожки. Два смолотили сразу, четыре в пакетике вешаем мне на шею. Ну, двинулись.

Дорога плавно петляет по ущелью, горы надвигаются слева и справа. Красиво. Почти отнимаем друг у друга бинокль, стараясь рассмотреть каждую трещинку. Я травлю горные байки.

Постепенно подъём становится круче, появляется первый пот. К пещере Скельтской подходим изрядно запыхавшиеся.

Малыш в пещерах не бывала. Да и мне интересно полазать по этим норам. А тут, удачно так, подоспела группа подростков с инструктором. Так что прилепились мы к экскурсии.

Лайки в нору не идут: в начале дорога по сваренным из арматуры ступеням, собаки не любят такие конструкции. Так что остаются охранять вход от злобной местной собаки-барабаки, кидающейся на них из-под забора. Лай мы слышим прекрасно – в пещере потрясающая акустика.

Пещера странная. Сначала она спускается немного вниз, как бы подныривает под гору, а потом поднимается круто вверх, почти на 600 метров.

Вдоволь налазавшись, изгваздавшись и продрогнув, выбираемся на свет божий. В фотоаппарате остались гроты, сталактиты с забавными названиями, которые тут же забылись, каменные занавесы.

Набрав в колодце водички в термос, идём к горе.

А вот и тропа. Копия той, по которой только что лазали внутри, только без перил и ступеней, да и рюкзак – дополнительное отягощение. По неопытности, шмоток в нём несколько больше необходимого, основной вес я забрал себе, а потому – 27 кг без воды. А вот с этой колодезной водой – все 30.

Шестьсот метров подъёма на четырёх конечностях для меня, впервые лезущего в горы – крутенько. К тому же стараюсь не отстать от любимой – она хоть и не горный, но пешик, подготовка есть, мне, воднику, остаётся уповать лишь на свою выносливость.

Дыханье срывается с сорваной веткой

И сердце рванулось куда-то под скалы

Но вновь удержался и сделал пометку:

За ветки не нужно хвататься, пожалуй.

И с камня на камень, ступеньки считая,

Вершину не видя за потом и паром,

Рюкзак трёхпудовый тащу, помирая.

И что не бродилось внизу по бульварам???

... Огромное небо распахнуто настежь

И горы ладонями солнышко взяли.

Ещё перевал. И привал. И дрожащей

Рукою за флягу. Глоток. Пошагали!

На Тропу Легионеров выбираюсь, напоминая помесь автоклава и парового котла. Перегретого. Задолбали болтающиеся в пакетике пирожки, раздаю, пытаюсь съесть. Не-а, не реально. Ни капли слюны, всё высохло, пирожок торчит изо рта кляпом. Собаки тоже интереса к выпечке не проявляют – вокруг масса живности, лайки носятся по склонам как горные козы, горные козы улепётывают от них как горные зайцы, а зайцы, совсем ополоумев, кидаются нам под ноги. В общем – веселуха.

Топаем по римской дороге, размышляя, какие повозки могли передвигаться по этим противотанковым глыбам, сваленным в некое подобие федерального шоссе Шацк – Моршанск. Там такое же  непотребство.

Листва густо устилает землю, ставим ногу очень осторожно, чтоб под стопой не провернулся камень. Подъём не вертикальный, но крутой и долгий.

Что-то я с маршрутом загрубил. Тропа Легионегров явно не собирается заканчиваться, джипиес показывает улиткоподобное движение, до следующей стоянки сегодня явно не успеваем – стремительно темнеет. Эх, нужно было у пещеры остановиться, как егеря предлагали, но теперь уж чего уж.

Справа и слева каменные стены, видимо, придётся вставать прямо на дороге.   Выбираю более или менее ровный участок на расширении. Рядом с палаткой нависает скала, под ней будет костёр. Едва успеваем натаскать хворост, как темнеет.

Воды мало, наливаем собакам по стакану, нам на ужин по два: один в виде макарон, второй как чай. Открываем за первую стоянку бутылку «Солнце в бокале». Опять же – на семьсот грамм меньше нести, а на мусорке есть шанс ещё килограммчик  сбросить, скинув бутылку.

С закатом по сырому ущелью потянул ровный ледяной сквозняк, поэтому у костра сидим мало, уютная палатка призывно похлопала пологом и, наконец, уговорила.

Спальники собраны в спарку, они достаточно тёплые, чтоб  спать обнаженными. Мы ещё не насытились друг другом, только стараемся не шуметь особо, чтоб не вызвать горный обвал. Но так, медленно, осторожно и со вкусом, получается даже лучше. Ночью просыпаемся повторить пройденный материал.

5 ноября, пятница.

Утром проснулся и не нашёл Её головы на своём плече. Правда, испугаться не успел – ласковые губы скользнули по низу живота, спальник ритмично задвигался. Почувствовав накат волны, постарался выйти из неё, но она властно оттолкнула мою руку и, почувствовав момент, с силой всосала семя. Меня выгнуло дугой, в глазах потемнело, в том числе и от удара затылком о камень. Правда, осознал это я только потом, нащупав крепкую шишку. А в тот момент я просто с неимоверной силой кончил.

Она выскользнула из спальника, чмокнула в щёку: «Сладкий! ». Замурлыкала на плече, хитренько поглядывая. Пальчики пощекотали живот – меня выгнуло ещё раз. «Стой, подожди, не балуйся, я сейчас как одна большая эрогенная зона! » Но она не переставала хулиганить, трогая то тут, то там, вызывая остаточные волны, пока меня не отпустило.

Любимая, слатенькая, как ты это делаешь?

Меж тем – надо собираться.   И вот рюкзаки собраны, вода роздана – по стакану собакам, по полстакана нам. До источника хватит.

Ущелье тянется и тянется, не собираясь заканчиваться. Слева и справа нагромождения камней, клыки скал, голый лес. То тут, то там встречаются грибы, но мы не знаем, какие из них съедобные. Вспоминается название – рядовка.

Любимая скачет по склонам, как козочка, я же тащусь, как буйвол, по тропе. «Смотри, тут камень в виде сердечка! » Смахнул листву – а сердце-то расколото. Сразу защемило.

Наконец лес редеет. Дорога теряет уклон, идти становится легче.

И вот – долгожданный перевал. Поляна – как ладонь, подставленная солнышку. Как хорошо идти не вверх! Вокруг – горные вершины, мы меж них как в чаше. Полное одиночество, вокруг огромное безлюдное пространство! Только небо видит нас.

Переглядываемся, сбрасываем рюкзаки, раскатываем карематы. Такой случай упускать нельзя, я ещё за утро в долгу!

Она не стонет, она кричит. Да, кричи, тут можно, где же, как не здесь? Перехватывает инициативу, теперь сверху. Солнце путается в густых волосах, искрится, я вижу над собой только тёмный контур в золотых искрах. Неистово – вот слово, подходящее для того, чтоб описать эту страсть.

Час, два… Мы отрываемся друг от друга только для того, чтоб снова броситься в объятия. Мы не одни: с нами любовью занимаются горы и небо. Никогда, ни до, ни после я не испытывал такого счастья.

… Мы лежим, осторожно пробуждаясь. Солнышко спряталось за махонькую тучку и сразу стало холодно. Она говорит что-то смешное, я добавляю, весело смеясь, одеваемся. «Вот было бы забавно, если б нас застала какая-нибудь группа, идущая по этому маршруту! » «Да, в «Диких туристах» разговоров бы было на целый год».

На краю поляны огромные кусты шиповника. Ягоды – как ярко красные конфеты. Их, видимо, прихватило морозцем: сладкие, мягкие, сочные. Наелись, набираем целый пакет. На стоянке сварим чай.

Дорога запетляла вниз, потом немного вверх, заметалась влево-вправо меж ложбинами и взгорками. Озерки, отмеченные на карте, всё никак не находятся.

Наконец впереди что-то ярко блеснуло. Обелиск, памятник партизанам. А возле него – нет, не озеро. У нас это назвали бы болотцем. Рядом оборудованная стоянка, мусоросборник (бутылку туда!). А значит – место то.

Сбросив рюкзаки на скамейку, идём искать колодец по тропам.

Нашли довольно быстро. Но он соединяется с болотцем и в его воде, набранной в полторашку, невооружённым глазом видно богатый видами водный мир. Ну, что ж, значит, будет суп из козявок, ты не против, дорогая?

Собаки лежат в воде, лениво лакая. Видимо, налакались так, что трудно выползти на берег. Отпыхиваются, сердешные.

Поленившись собирать хворост, готовим поздний завтрак на газу. И – много чаю. Шиповник завариваем в термосе, часть переливаем в маленькую фляжку: горлышко узкое, хорошо, не делается большого глотка, только во рту смачивает.

До вечера ещё много времени, следующая стоянка в каких-то восьми километрах. По опыту равнинных походов это чуть меньше двух часов хода. Там, по описанию, замечательный колодец, решаю идти туда.

На всякий случай воды набрал с запасом, рюкзак уже 35 кг, но мы же уже никуда не поднимаемся? А по равнине это не вес.

Рванули.

Хренушки, а не равнина. Тропа вьётся по лесу, деревья красивые, лес не похож на чащи средней полосы. Но местность сильно пересечена, овраги, провалы, короткие крутые всходы и спуски. Быстро выдыхаюсь, никак не могу присноровиться к частой перемене режима движения. Два часа уже прошло, но из восьми километров пройдено только четыре. А солнце уже садится.

Вышли на ещё один перевал. Впереди – гора Спирады. Она возвышается над местностью, увенчанная шапкой кольцевых облаков. Очень красиво, догадываюсь, что явление довольно редкое, фотографирую.

Под горой тропа уходит в спрятавшуюся в ложбинке рощу, направляемся туда.

Действительно, стоянка. Ветер уже силён, каменные насыпи и стенки немного укрывают от порывов. Развожу костёр, ужин, воду разделили, оставив половину на завтра. Собакам даём пить вволю, себе – что осталось. Псы могут дольше человека обходиться без еды, но вот без воды им хреновенько.

Заползаем в палатку, собаки прячутся от ветра в тамбуре. «Сегодня тяжёлый день, может, ты устал, дорогой? » «Ну, не на столько, чтоб не помочь тебе расслабиться, родная».

Всё вверх, и вверх, и вверх. Тропа в сыром ущелье.

И камни под листвой под ноги норовят.

Над головой сплелись корявые деревья

И скоро ночь придёт, и нет пути назад.

Собаки лижут грязь. А где-то ждёт колодец.

Шагаем третий день, все мысли о воде.

Но нет её в горах, где топает народец.

А дома льют дожди, дожди идут везде,

Пр: И, разделив стакан воды на четверых,

____По капельке цедя божественную влагу,

____Вертя в руках с тоской теперь пустую флягу,

____О капельках скажи: мы не ценили их!

Дойдём - сварить компот из горных райских яблок,

Ах, нет, сперва стакан обычной, ледяной...

Потом воды набрать для трёх сухих стоянок

В горбатый рюкзачок за сорванной спиной.

И тяжестью налит колодезной, приятной,

И счастье в жизни есть, и что не так – всё так!

И караваним вдаль, и топать вдаль занятней,

Под бульканье нести сизифов свой рюкзак.

Пр.

Не надо поливать себя водой из шланга.

Не надо пить весь день. Не надо жить в реке.

А топай от воды. Туда где сушь. И жарко.

Чтоб вкус воды узнать - вот посох по руке.

Денёчки для любви ценнее и отрадней

Когда их долго ждёшь, стараешься продлить.

В них свежесть, новизна, вкус родниковой капли!

Быть рядышком всегда - как у колодца жить.

Пр: И, разделив стакан воды на четверых,

____По капельке цедя божественную влагу,

____Вертя в руках с тоской теперь пустую флягу,

____О капельках скажи: мы не ценили их!    

6 ноября, суббота.

Ночью было холодно, сильный ветер. Просыпались, чтоб немного одеться.

Встаём рано, до восхода солнца. Накинув тёплые куртки, оставляем лагерь и - рванули на восхождение. Гора Спирады возвышается над нами, закрывая Море.

Кажется – вершина вот она, рукой подать. Но мы шли, шли и шли, а она как будто отодвигалась всё дальше и дальше.

Наконец вырвались на вершину. Ах замер в груди, так и не вырвавшись на свободу.

Солнце уже взошло и висело в небе, освещая огромное море. Где-то далеко внизу белеют спичинки отелей-небоскрёбов, песчинки домиков щепотками кучатся у ниточек дорог. Слева, гораздо выше нас, скалится отвесными обрывами Ай-Петри. Его камни ярко освещены, он гордо возвышается над миром.

Обрыв великолепен. Он тянется в обе стороны за горизонт, вниз лететь километр, если оступишься. Как отсюда нам спускаться – ума не приложу.

Далеко внизу, в зелени тропических лесов, возвышается гора-остров. По карте вокруг него несколько троп многодневных маршрутов, отсюда расстояния кажутся несерьёзными, пока не вспоминаешь, с какой высоты смотришь.

Любимая стоит на самом высоком камушке Спирад, раскинув руки навстречу ветру и солнцу. Лохматый капюшон, тёмные очки. Шальная улыбка. Не удерживаюсь, фотографирую. Славная моя…

Солнышко продолжает всходить, горы за спиной загораются  вершинками как свечи. Наконец и наша стоянка освещена.

Собираемся спускаться, как вдруг периферийным зрением замечаю слабое движение справа по тропе. В бинокль вижу выходящих из зелёнки оленей. До них около двух километров, они нас не видят. Долго любуемся стадом в бинокль.

Вернулись, позавтракали, собрались. Воды нет, только в термосе обновлён шиповниковый чай: новый пакетик чая на прежние ягоды. Хорошо утоляет жажду. Если помногу не пить.

Вышли на тропу. Она тянется тонкой светлой нитью вдоль самого обрыва. Любимая переживает за собак, как бы не сорвались, я же ухаю сердцем на её восторженные пробежки к самому краю с фотоаппаратом. Ох, не дай Бог запнётся, рюкзак не даст возможности быстро остановиться…

А спуска всё нет. Узкие разломы заканчиваются головокружительными обрывами. Топаем по тропе, восхищаясь, фотографируя, рассказывая забавные истории.

Попадается много курумников. В каждый кидаем изюминку или орешек, просим разрешения походить по этим горам. Наконец курумников становится настолько много, что возникает мысль о чьём-то хулиганстве. Мысль высказываю вслух, курумник остаётся без подношения. В тот же момент из-под ноги вьюном выворачивается камень и больно бьёт Её в щиколотку. Непредвиденная задержка, осматриваем, прикладываем к щиколотке холодный камень. Подобное, так сказать, подобным.

Осторожно возвращаюсь к курумнику, прошу прощения, кладу несколько изюминок и орешек.

А деревья стоят одинокие, голые, но на некоторых – ярко красные шары явно чужеродной зелени. Ни стеблей, спускающихся на землю, ни корней. Видимо, эта лиана растёт прямо из дерева. Зеленые шары усыпаны ягодами, с виду напоминающими белую смородину. Пробовать не рискуем.

Зато вскоре попадается горная яблонька. На чёрных обнажённых ветках, на фоне удивительно синего неба эти золотые шарики кажутся просто сказочными.

Она тянется за яблочками, Ева Горного Крыма, лукаво протягивает мне сочно-кисло-горьковатые шарики. Влюбляюсь, влюбляюсь, влюбляюсь.

В небе звонком, чистом,

Ярко-синем небушке,

В паутинке чёткой

Обнажённых веточек,

Золотыми каплями

Вы дразнили девушку,

К вам тянулась стрункою

Золотая девочка!

Этих горных яблочек

К нам немало свесилось,

На скале, над пропастью,

С облаками около,

Ты рвала их горсточкой,

Мне бросала весело,

Их кусала твёрдые

И от кислых ойкала.

Заливало солнышко

Горы светом утренним,

Сине-море Чёрное

Горизонтом выгнулось,

Этих горных яблочек

Поцелуи вкусные...

Эта осень крымская…

Может мне привидилось?

На губах обветренных

Губ храню касания,

Руки ласки спрятали

И тепло любимое.

Что для нас какие-то

Расстоянья, сладкая?

Ты со мною рядышком,

Я с тобою, милая!

Яблочками набиты карманы, идём, весело хрумкая, упиваясь свежестью. Неплохая замена воде, пить хотелось страшно!

Вдруг собаки срываются с места и с лаем уносятся в балку. Сверху, со скалы, не видно, кого они там увидели. Но неистовый лай с повизгиванием показывает – в щель забился зверь, собаки боятся подойти близко, облаивают, зовут охотника. Спуск крут, только козы да лайки могут туда спуститься, да и что делать с загнанным зверем?

Отзываю собак, успокаиваю. Короткий перекус на скале, в тени не высокого, но раскидистого дерева. А воды-то ёк. Ну-с, что у нас дальше?

Солнце палит. Долгий пологий спуск. Топать вниз с рюкзаком сложней, чем подниматься. Ноги начинают болеть гораздо раньше, в бёдрах.

Впереди ложбина, густо заросшая лесом, ныряем в тень крон.

Ага, а вот и обещанная стоянка. Где-то тут колодец.

Рюкзаки валятся друг на друга, мы следим за собаками. Умные псины безошибочно бегут к воде, валятся в грязную лужу. Значит колодец где-то выше.

Точно. Колодец выложен камнем и прикрыт листом жести. До воды глубоко, но есть верёвка и привязанная к ней обрезанная пятилитровая баклашка. Которая ну совсем не тонет.

Голь и та на выдумки хитра, а уж жаждущее воды турьё! В канистре теперь камушки, дело пошло на лад.

Выпиваем столько ледяной воды, сколько можем. И ещё по стаканчику. Ну, и ещё по одному. За все сухие безводные дни. Нутро шипит, заново впитывая влагу всеми клетками.

Горелка кипятит воду, райские яблочки пластаются острейшим Fiskars на дольки. Компот горяч и вкусен, для термосов варим отдельно.

Релакс, релакс, релакс…

…релакс накрылся неожиданно и с шумом.

На поляну выскакивают зелёные человечки, из болота взрываются чумазые чупакабры.

Два парня, с махонькими штурмовыми рюкзачками и в зелёном термобелье машут мотками верёвок и весело убегают от наших собак. Еле успокоил весь этот праздник.

Днепропетровск, пешка. Идут нам навстречу. Два стакана компота приводят ребят в чувство.

Теперь у них привал, перекус. Присматриваюсь к снаряге. Поражает объединённая в одно целое система из газового баллона, горелки, котелка и шторки. С виду – большой термос. Зачёт.

Спасибо за хорошую карту, ребята, очень хорошо отмечены все источники, стоянки и спуски со стены. Постараемся зайти на Фиолент, может, встретимся там. Хорошей Дороги!

А нам предстоит теперь или ночевать тут, в этом райском местечке, или топать в вечер, до колодца у Чёртовой Лестницы. Пока сидим, обсуждаем, укладывая распотрошённый рюк, из леса выходит новое действующее лицо.

Резиновые сапоги, штормовка, ведёрко с грибами. Как раз теми, которые мы видели на скалах Тропы Легионегров. Рядовка.

Собаки подбегают без лая, грибник их гладит как своих. Дядька и нам сразу внушает доверие. Поговорили, данные днепропетровцев подтверждаются. Только не советует вставать у Чёртовой Лестницы – больно людно и грязно, лучше дальше по тропе пройти.

Встряхнулись, попрощались, рванули. Выходим из-под крон, как выныриваем из зелёного омутка на пляжик. Яркое солнце, сухая трава, белые камни. Ветер.

Впереди гора с крестом. Она возвышается, как клык, над и так непомерно высокой стеной яйлы. На самом краю, на самой высокой точке – стальной шест. Громоотвод, что ли?

Видно, что возле шеста сидит на корточках компания, не разобрать – парни, девушки… Солнце засвечивает их, только истонченные рефракцией контуры чёрными рисованными человечками кривляются на макушке клыка.

Но вот мы замерли, Она в восхищении, я – захлебнувшись ужасом. Один из человечков подпрыгнул, залез на шест и изобразил флаг, вцепившись в металл руками и горизонтально вытянув тело над бездной. Так висел он больше минуты, покачиваясь. Потом ловко соскочил. Кажется, ему хлопали.

А под скалой, на обрыве, свесив ножки в километровую пропасть, сидят влюблённые парочки. Далеко внизу блестит на солнце Ялта, море лежит в чаше горизонта, боясь шелохнуться.

Теперь Она дразнит меня, приближаясь к самому краю, заставляя подходить ближе, страхуя. Я очень боюсь высоты, причём страх за Неё гораздо сильнее страха за себя. Что ж, фотографии будут великолепны. Да, поцелуй – прекрасное лекарство от нервов.

Итак, достаточно острых впечатлений, двинулись.

Обходим Клык, справа прелестная роща каких-то греческих деревьев, то ли оливки, то ли маслины, а может и вообще смоковницы, я не очень разбираюсь. Старшая лайка неутомима, ушла в рощу, видимо тоже пленённая её красотой. Младшая уже убегалась, плетётся чуть впереди нас, падая на бок на дороге, заставляя остановиться. Обходим, подначивая неутомимых северных зверей.

А навстречу нам давешний грибник. И как он успел вперёд нас??? Мы-то по тропе, а он по дебрям, да и уходил, помниться, в другую сторону… Корзинка полна.

Удивляемся, ахаем, рассматриваем грибы к явному удовольствию дядьки. Произведённый эффект его несказанно радует.

И тут: ох, ах, лай, визг, крик!!! Мимо нас, едва не врезавшись в ноги, серым снарядом пролетает огромный заяц. Он шлёпает по земле длинными с оттяжкой скачками, словно великан метнул серый камень, «блинчики» в горах! За ним ветром несётся лайка, не многим крупнее беглеца. Две торпеды, удаляясь, слились в дёргающуюся точку, под наше улюлюканье и заполошный лай младшего лайка. Вот край обрыва, заяц вдруг высоко взлетел над пропастью и канул. Ахнули все. Но когда и лайка, спустя долю миллисекунды, ввернулась штопором за край, ах перешёл в крик.

Сорванный рюкзак шмякнулся в траву далеко за спиной, стометровка пронеслась ветром в ушах, обрыв… Нет, с такой высоты их не рассмотреть. Зёлёный бархат далёкой земли…

Подо мной гладкий камень, уходит куда-то под меня, голова кружится от высоты, край гребня не держит…  Она оттащила меня от края.

Полная пустота. Сердце ухает через раз. Лицо закаменело. Потерял друга. Это не просто собака…

Не задерживаясь, не глядя ни на кого, взваливаю рюкзак. Пошли, пошли, чего теперь. Даже когда спустимся, вряд ли найдём.

Она и Грибник не шумят, осторожно переговариваются, не утешают – спасибо. Тропа превратилась в дорогу, она плавными полукружьями уходит вниз, деревья вокруг внезапно вырастают, длинные голые стволы с несуразными облезлыми кронами, образуют аллею, листья под ногами уже не ковром, а волнами, шуршащая жёваная масса до колена.    

Всё серо, пасмурно, сухо.

Она волнуется – младшая собака, видимо что-то почуяв, убежала и теперь не отзывается. Ничего, вернётся, эта разумнее. От обрыва далеко ушли, тут безопасно.

Так шли с час.

Суки вернулись обе. Живые, здоровые, в грязи по самые уши – нашли воду, купались. Стою, остолбенев. Счастья пока не чувствуется, только в голове, как колокол: суки, суки, суки.

Подходит осторожно, прижав уши. Не понимает, что я её насовсем потерял, думает, что не одобрю «надолгое убежание и недогнание зайца». Удивляется, когда сажусь на корточки и долго глажу умную морду, заглядывая в тёмно-зелёные глазищи. Даже испугалась, заскулила, положила голову на плечё.

Но характер у хозяина и собаки один на двоих. Через мгновение встали, отряхнулись, идём дальше. Прошло, как и не было, чего мусолить. Любимая, иди ко мне, дай обниму, подзаряжусь энергией, высосало из меня до донышка.    

А дядька рассказывает, как хорошо у них, в Ласпи. Он живёт не там, но часто с друзьями бывает. Море – самое тёплое на побережье. Всё из-за того, что бухта укрыта от течений и ветров, а горы отражают тепло в бухту, как гигантский обогреватель. Сюда он приезжает на машине, поднимается по Чёртовой Лестнице, ходит за грибами, как раз чуть дальше поляны, где встретились. Вот и сейчас. Смотрите, темнеет, куда вы пойдёте?

Любимая смотрит на меня. Нагулялись по горам, давай на море, денька два, а? А потом дальше!

У меня мысли те же. Нужно перемежать, не успеет надоесть. Решаем идти за дядькой, благо он обещает подвезти.

Снова партизанский обелиск. Смотрим молча, одно фото.

Вот и Чёртова Лестница.

Щель в скале, отличающаяся от прочих только уходящей в неё натоптанной тропинкой. В быстро надвигающейся темноте плохо видно, куда идти, но дядька уверенно скачет по камням, поджидая нас на поворотах. Я следом, страхуя Любимую, подавая по джентельменски ручку. Собакины в свободном полёте.

Щель, вертикальная щель, густо заросшая перекрученными стволами можжевельника и сосны, они отполированы тысячами ладоней, корни стёрты тысячами подошв.

Мой рюкзак высок, он цепляется за ветки, сучки, под можжевеловыми арками приходится проходить гусиным шагом или съезжать  на спине. Как удобно переть 35 кг шмотья в гору! Как неловко с ними спускаться! Этот спуск – постоянное приседание на одной ноге «пистолетиком», движение на трёх опорах: рука+нога+рука, нога+нога+рука… Главное, чтоб не голова-попа-голова.

Скачу с камня на камень, повисаю на руках, кручусь вокруг деревьев как стриптизёрша на шесте. Фонарик включил один раз – стволы и камни блеснули в лицо – вырубил. Пришлось задержаться – все восстанавливали зрение.

Темнота добавляет тропе крутизны, кажется – сорвёшься и полетишь с полкилометра вниз.

Один раз так почти получилось. Провернувшись в очередной раз под толстенным суком, я протянул руку к следующему и… и промахнулся. Инерция рюкзака мотнула в сторону от тропы, руки инстинктивно упёрлись в скалу под ногами…

Рюкзак не приспособлен для ношения по потолкам. Потеряв привычную опору на спине, он лихо нахлобучился мне на голову, едва не свернув шею. Рывок был достаточно силён, чтоб перекувыркнуть меня. Сделав сложный кульбит, сопроводив трюк сложным матом, я рухнул в пропасть.

Пролетел немного. Резкий рывок швырнул меня обратно к тропе, в кустарник. Я вцепился в ветки каждым пальцем организма и, кажется, зубами.

Сверху сыпались перепуганные спутники. В смысле – Она и Грибник. Снизу на крики спешили собаки. Я висел, не отпускаясь, ждал, когда отпустит. Отпустило, отпустился. Но сразу выдраться не смог, пришлось предварительно сниматься со спасителя: крепкого сучка, ухватившего меня за грудную поперечную стяжку рюкзака.

Посидели на камнях, попили чай из термоса.

Расширенные от ужаса глаза стали хорошо видеть в темноте.

Вот странные сосны. Они растут на вертикальных скалах прямо из камня. У них огромные горизонтальные ветви и совершенно нет стволов. Сосны напоминают грибы-трутовики на старых пнях.

Одна из таких сосен-мутантов увешана новогодними шариками и мишурой. Сосна растопырилась пятернёй над облаками, метрах в ста под вершиной. Вокруг неё, на верёвках, в страшно неудобных позах качаются чёрные человечки, видимо, та компания, что играла во флаг на вершине. Вот хлопнуло шампанское, фигурки задёргались и заорали. Видимо, какой-то языческий альпинистский новый год.

Идём дальше, я теперь больше осторожничаю.

Младшая лайка устала, ложится на камни, на которые нужно ступать. Пару раз едва не устроила горный человекопад. Теперь сметается с тропы кроссовкой, а единожды даже получила умовправительного пинка.

Наконец – спустились. Стою, трясясь коленками, надеясь, что в темноте не видно, а если видно – то спишется на усталость, а не на страх. Стараюсь на вопросы кивать, чтоб не выдать состояние голосом. Любимая скачет, как козочка, она устала меньше всех – горы её стихия. Впечатления переполняют её, щебечет не переставая, давая тем мне возможность отдышаться и придти в себя.

Ну, теперь уже без фонариков не обойтись. Лучи выхватывают Ниву, грузимся вперемешку с вещами, хорошо хоть нет заднего сидения, размещаемся на рюкзаках.

Дорога летит на встречу трассером разметки, яркими созвездиями, метеорами фар. Серпантин раскручивается, горы кружатся в могучем хороводе, сквозь их чёрную черноту в окна заглядывает синяя чернота ночного неба.

Дядька что-то рассказывает, выделяю только то, что касается Ласпи, и то не понимаю, а обклеиваю память фактами как холодильник стикерами – потом разберусь.

Вот поворот на Ласпи, нам туда, вниз, а дядьке дальше. Выгружаемся, сердечно прощаемся. Я жму крепко руку.

Она, такая маленькая под огромным рюкзаком, берёт дядьку за руку, смотрит на дядьку снизу: «Спасибо, Олег! » Дядька млеет, прыгает в Ниву, рвёт с места. Во дела, а я только сейчас узнал, как его зовут.

Ну-с, мы не на месте, но на дороге. Сегодня в Ласпи не попасть, давай искать ночлег.

С шоссе дорога идёт вниз, проходим метров сто. Слева в темноте угадываются строения, а вот справа, вроде, лес.

Сворачиваем туда, протискиваемся вглубь. Камни, вывороченные плиты. Ставим палатку в обрамлении остатков каких-то древних стен.

На ужин чай с тушёнкой, воду собакам, сидим совсем чуть-чуть.   Укатали сивок крутые горки!

В палатке нежно целуемся, она сжимает меня руками, обнимает ногами. Пытаюсь перевернуть на спину – «нет, нет, нет… давай поспим… а как здорово было на Лестнице! Спасибо тебе, любимый…. »

Дожидаюсь, пока заснёт, потом лежу рядом, подперев голову рукой, осторожно глажу любимую грудь, невесомо целую в глазки.

Ночью собаки часто лают.

7 ноября, воскресенье.

Утром становится ясно, на кого лаяли собаки. Целая стая местных шакалоподобных псин носится по лесу.

Машины ревут вокруг нас. Оказывается, во тьме мы встали на самом перекрёстке, едва не вылезли на шоссе, с которого уходили. Каменные стены действительно принадлежат древним зданиям, видимо разрушенным строителями дороги.

Завтрак скромен – сухомятка.

Выбравшись из леса на дорогу, осмотрелись. Первое, что сразу бросилось в глаза – огромные скалы, слева и справа, освещённые утренними лучами. На фоне яркого синего неба. Скалы бросились в глаза, руки бросились к фотоаппаратам. Некоторое время судорожно фоткаем этакую красотищу.

Прямо перед нами – собственно посёлок. Отклеиваем в голове первый стикер – в посёлке магазин, ниже магазинов нет. Так что ждём три часа, пока не откроется. А пока – вон колонка, умоемся, наберём воды (второй стикер - на берегу пресной нет). Понаблюдаем жизнь аборигенов.

В десять из соседнего подъезда приходит продавщица – очень красивая молодая украинка. Блин, видела же нас всё утро в окно, могла б и выйти. Закупились. Рюкзак конкретно отяжелел. Пиво, вино, пресная вода. Еда столько не весит. Еле пру.

Спуск вниз долог. Тут действительно жарко: если в горах бабье лето, то тут -  дедье. То есть – нормальное ещё не кончилось.

Наконец, дорога упирается в ворота детского лагеря. Вправо и влево дебри, для надёжности укутанные сеткой и колючкой, антитуристские плакаты.

В будке – сорокалетний хохол. Именно хохол, а не украинец: усы до подбородка, глаза осоловелые, голос скандальный. Будто «сало кляты москали отымают».

Нет, не пройдём, а идите отсюда, а ему какое дело? Я утомлён жарой и ношей, спорить не настроен. Плюю на ботинки, обзываю гнидой и веду караван в обход. Охранник дёргается наказать, вроде крупней, но лайки рявкнули, я выразительно потрогал нож на груди. Гад вполз в тенёк.

Теперь дорога вверх. Не круто, но по горячему асфальту. На ровном сразу заломило икры.

До развилки дошли уже не два человечка, а два супа с мясом. В собственной кожуре. Собаки падают в любую попутную тень, ждут, следя ушами, пока мы пройдём, переходят в следующую.

Теперь дорога идёт параллельно морю. Там, внизу, скалы и стоянки на берегу, но спуск к ним тут нереален: крутые склоны, осыпи, кустарник. Осматриваю склоны в бинокль – как-то же туда люди да попадают!

И точно – за следующим изгибом дороги, по гребням – светлые полоски. Тропинки.

А вот и место спуска: разрушенное ограждение, стёртый кустарник, проплешина, от которой берут начало несколько троп. Не выбирая, начинаю спуск.

Тропинка вьётся между деревьев, стараясь держатся гребней. Иногда, когда гребень заканчивается осыпью, тропа перебегает через овраг на соседний. Овраги внизу густо заросли, тропа там кажется по два раза обходит каждое дерево.

Приближение стоянок ярко отмечено – тут за собой закапывать не приучены. Стараясь не вступить в «мину», крадёмся среди диковинных розовых деревьев с глянцевой листвой.

Стоянки шикарны. Выровненные площадки, обложенные красиво светлой галькой, очаги, столешницы… Всё это накрыто шатром можжевеловых ветвей, подпёртом редкими перекрученными стволами. Тень, одуряющий запах моря и хвои. Море рядом, стоянки на краю невысокого, метров десять, обрыва, меж скалой и морем неширокая полоска галечного пляжа.

Стоянки пусты, никого нет, хотя совсем недавно, чувствуется, тут стояли на головах друг у друга. Быстро выбираем восхитительную площадку со скалой во главе, ставим палатку, заволакиваем в неё вещи. Переоделись в купальное и – к Морю!

Спуск рядом, в двух шагах.

Она входит в Море. Трогает его руками, пробует на вкус. «Солёное! » Удивлённо смотрит на меня. Что ответить? Ну, да, солёное.

Захожу рядом. Вода всё-таки холодновата для купания, градусов 15.

Мимо пробегает голенький малыш. Ага, а мы тут не одни. За скалой, торчащей особнячком из моря, расположилась семья. Он, она, двое детей. Одеждой не обременены, может, нудисты, а может, просто. Прошли дальше. Рядом – ещё одна семья, трое, форма одежды та же.

Моя завистливо смотрит на них, спокойно и без комплексов загорающих, ничуть не смущающихся соседством. А мы что, рыжие?

«А если кто другой придёт? »

«Ну, увидит – порадуется. Чего тебе стыдиться, ты же такая красивая! Вот если б грудь висела или целюлит – тут конечно, нужно прятать»

«А если кто пристанет? »

«Ну, если тебе не понравится – я их убью»

Смеётся, снимает верх. Ну, уже прогресс. Давай хоть пофоткаю, на скале, всё-таки на море снимков ещё нет.

На пляже наше раздевание фурора не произвело, разве что тот мужчина, что с двумя детьми, с удовольствием посмотрел на Неё. И правда – она у меня очень красивая.

Долго ходим по берегу, болтаем, кидаем камушки. Она залазит на огромный каменный лоб, спускается ниже вершины, к морю, на прогретую солнцем поверхность. Раздевается совсем, хитренько поглядывая на меня. Ложится, растопырившись, как морская звезда, лежит, впитывает заходящее солнышко каждой клеточкой.

Я лежу на соседнем камне, подставив солнцу спину, любуюсь на мою красавицу.

... Солнышко ласковое

Гладило плечики

Ветер с опаской

Дышал в человечика...

В чаше скалистой

Над морем зелёным

Ты золотистая

И восхищённая.

Ствол можжевельника

Весь перекрученный

Талию обнял

Рукою могучей.

Тихо. Безлюдно.

Нет глаз изумлённых.

Ты ослепительна.

Ты обнажённая.

Ты улыбаешься,

Словно не веря,

Морю, мурчащему

Ласковым зверем.

Небу и солнцу,

Загару-обновке

Нежась на камне

Лишь в белых кроссовках.

Назагорались вдосталь. Хватит, хватит на первый раз, так и обгореть недолго. Давай лучше займёмся чем-нибудь. Чем? Ну, раз мы на море, я должен угостить Любимую морепродуктами. А потому давай-ка снарядим удочку.

Старшую лайку, как старшую, оставляем сторожить лагерь. Для этого пристёгиваю цепочкой к дереву. Лает вслед, не хочет оставаться.

И вот мы на камнях, сейчас покажу мастер-класс.

Непросто с мастер-классами нынче. Наживка, традиционная мидия – полностью отсутствует. Ощущение, что местные туристы даже камни под водой обглодали. Наболтавшись меж камней в ледяной воде, всё-таки вытаскиваю горсть моллюсковой мелочи. Но то ли рыба сегодня хитрая, то ли наживка не шибко вкусная – клёва нет.

Зато в лагере нас ждёт сюрприз: оставленная лаечка обиделась, дотянулась до ближайшей пенки и превратила её в прелестные пазлы. Ну, ругать сильно не стали, так, слегка. У нас ещё две пенки, хватит.

К вечеру насобирали каких-то дров, их тут очень мало. Ужин готовили на горелке, потом сидели у маленького огонька и слушали море. В первую ночь на берегу спали, просто обнявшись.

8 ноября, понедельник.

Проснулся утром под дождём поцелуев. Смеётся, тискается, ласкается. Не удержался, сграбастал. Но через минуту вновь лежал снизу. Малыш сегодня расшалилась, видимо, южное солнышко в крови закипело.

Исцеловала всего, до мизинчиков. Прильнула сверху, взяла мой сосок в ротик и теребит язычком, пока не взвою от восторга. А потом вниз, да так, чтоб грудь в это время бёдра задевала остреньким. Почувствует первый вкус, не даст кончить – опять сверху, опять в ритме прибоя.

Раскрыто настежь сердце,

Вино вскружило голову.

Не в силах наглядеться,

Дыханье делим поровну.

От страсти чайки стонут,

Когда ладонь в ладони.

Встаёт большое небо,

Мы вместе в нём утонем.

А где-то снизу влажно,

И тёплых волн накаты.

Условности неважны.

Я твой прибой, ты рада?

… Пока она готовила завтрак, лежал морской звездой, не в силах пошевелиться. «Любимая, а, может, завтрак в постель? » «А кофе на живот не хочешь? Ну-ка, выбирайся! »

Сегодня рыбный день. Вчерашнее фиаско будем исправлять. Удочки настрополил обе, мидий наловил на двоих.

Целый день кормили рыбу. В прозрачной воде видно, как слишком нежное мясо малюсеньких мидий просто смахивается с крючков прожорливыми обитателями мелководья. Те несколько зеленух, что угодили на крючок, были оставлены, как наживка для ловли крабов.

Одна нудистская семья уехала, осталась та, что трое. Они загорают неподалёку. Мы тоже расслабились, вся одежда в лагере. Собаки бегают по берегу, что-то ищут.

Через лагерь иногда проходят посторонние. Тут тропа, а там, за мысом, видимо, есть ещё стоянки. Собаки бдительно охраняют палатку, провожая гостей от входа до выхода.

Она уже совсем не комплексует. Когда мимо неё проходят чужие мужчины, только гордо выпрямляет спину. Мужики таращатся, это естественно, особенно если проходят, едва не задевая. Кажется, такое внимание ей нравится - дразнить самцов, чувствуя себя в безопасности. Я всегда рядом.

На нашем берегу много больших плоских камней, Любимая на них эффектно загорает, пока я старательно пытаюсь выудить хоть что-нибудь. Надежду мне вселяет уже третий раз подходящий почти что к берегу белый траулер. Но всё безрезультатно. На мои размышления вслух Малыш заявляет, что рыбаки просто приходят полюбоваться на неё в бинокли.

Обернувшись, внимательно смотрю на неё. Да, действительно, есть на что заглядеться. И даже погонять траулер у берега. На тёмном камне белая фигурка смотрится шикарно. Особенно если лечь вот так, а ножку вот сюда… Улыбочку! Интересно, откуда вылетит птичка?

Ну, теперь будет что внучке показать, а то не поверит, какая бабушка в юности была красавица.

За «бабушку» получаю галькой по хребту. Счастливо отделался.

Ближе к вечеру познакомились-таки с соседями. Ребята из Москвы. Договорились, вечером ждём в гости.

Любимая расстаралась: на всех камушках свечи в алюминиевых баночках. В ночном безветрии стоянка смотрится просто сказочно. На столе бутылка вина, сыр. Коньяк в сторонке, но в пределах досягаемости.

Соседи тоже принесли вино. Пришли втроём, прилично одетые по вечерней прохладе. Ну, мы естественно, тоже, хоть и не в смокингах. Выпили вина, разговорились. Вечер прошёл в непринуждённой беседе.

Сынишка у них вундеркинд, разумный и рассудительный человечище в теле ребёнка. Обсуждает серьёзные темы вполне на уровне. Но детство нет-нет да прорывается наружу. Ловит сварожек – многоножек, обитающих на камнях в изобилии. При прикосновении они сворачиваются в тугие стальные рубчатые кольца и укатываются. Ловит, с восторгом наблюдает.

Взял гитару. Мои песни простоваты, москвич поёт куда более сложные мысли.

Разошлись не слишком поздно, как только вундеркинд стал клевать носом.

А мы сидим у костра, держимся за руки, говорим и говорим о жизни. Или просто целуемся.

Посвежело, перебираемся в палатку. У нас ещё полбутылки «Солнце в бокале», пьём по глоточку за каждую снятую вещь. Дурачимся, толкаемся, смеёмся над ерундой. Но вот на ней только спортивные брючки, залпом допиваю вино и впиваюсь губами в алый сосок. Ох, ах, Губки рыбками непойманными заплескали по телу, волосы разметались по плечам, положил на живот, слегка приспустил брючки… Эх, что-то есть в не до конца раздетой женщине. Что-то безумно сексуальное. Люблю эту маленькую женщину сильно, долго, но нежно. Засыпаем, запутавшись в снятой и не снятой одежде. Ночью пытаемся распутаться, но вместо этого набрасываемся друг на друга снова. Вот это и называется, наверное: запутаться в отношениях.

9 ноября, вторник.

Соседи уезжают, мы остаёмся в Ласпи одни. В семь утра, пока солнце ещё не вышло из-за скал.

Мы проводили их, помахав на прощанье.

Прямо возле нашей палатки из берега торчит огромный камень. Он нависает над берегом как Скала Совета из Маугли, или камень, с которого зверям показывали Симбу.

Мы стоим на камне, одни во всём мире, тёплый ветер ласкает кожу, не застревая в ненужной одежде. К ногам жмутся верные лайки. Утро в Раю. Мы встречаем восход Солнца.

Море любит Солнышко

Смотрит в небо синее,

Зелёных глаз просторы

Влюблённость отразили

А Солнышко любуется

Как в Море отражается,

Смеётся и балуется,

И вечером купается.

И по утрам приветливо

Целует Море сонное

С груди его на небушко

Летит сиять, влюблённое.

А Море к небу тянется

Достать до Солнца волнами

И отражает Солнышко

Глаз глубина зелёная.

У нас закончилось вино, пиво и вода. Хотели тут пожить пару дней, но, видимо, задержимся. Так что после завтрака освобождаю рюкзак, иду за водой и едой.

Соседи поведали, что зря мы того хохлатого охранника послушали. В двадцати метрах выше него есть тропка, которая проводит на территорию лагеря, минуя пост. А в лагере никого не гоняют. И воду набрать можно в нём.

Первый рейс – за водой. Топаю по пляжу. Песок, но если идти по выброшенным водорослям – ничего, скорость есть. Быстро дотопал до корпусов, всего-то километр.

Смело вошёл внутрь, беспрепятственно дошагал по гулкому коридору до медпункта, где порядком напугал бухающий персонал. Выпив с милыми дамами разведённый медицинский спирт, договорился о бане, набрал с пятилитровые баклажки воды, кинул их в рюкзак и рванул обратно. Всего рейд занял не больше часа.

Малыш подозрительно принюхалась к спиртовому духу, но ничего не сказала.

Теперь за продуктами. До магазина далековато, но и эту проблему решила наглость. Еще на территории лагеря увидел собирающуюся ехать легковушку, подошёл, заболтал. Довезли до самого магазина. Ну, обратно уж пешком. Иду, прокручивая в голове флеш-флирт с красивой продавщицей. Эх, времени б побольше, да желания. Ничего, проверил боеготовность – всё в порядке, не стар, девки клюют лихо. Рыба бы так клевала…

В рюкзаке, кроме пива и прочего – кусок жилистого мяса. А значит – «бум нонче хавать крабив с пывом».

Пост обходится легко и непринуждённо, асфальт прыгает под кроссовки горячими шлепками. Вниз, вниз, вниз…

Родная ждёт, пригорюнившись на камушке. Горючем, естественно. А у нас Черниговское! А у нас Очаковское! Ну, кто тут загрустил?

Сегодня свежо, рыбачим в куртках. Расположились на расколотой надвое тысячетонной глыбе. Сижу: попа на одной половинке, пятки на другой. Она – наоборот. Под нами щель, в глубине плещутся волны. Самое крабье место, видишь – песочек на дне? Наживку будет видать хорошо.

Малыш разливает пиво, щепит в тонкую паутинку сыр-спагетти. Я режу мясо кусками размером с ластик, насаживаю на джигголовки. Ловите, крабы. Пятиметровые куски толстой, в миллиметр, лесы прикручены к мотовильцам, зажаты в каменных трещинах. Грузики с наживкой лежат на песке, куда бросил, на полутораметровой глубине. Их хорошо видно, ждём дорогих гостей.   Весело болтает прибой, весело болтаем ногой. Ну, давай ещё по одной. Хорошо на море с тобой!

А вот и первый пришелец.

Из-под камня выползла тёмная клякса, постепенно приблизилась к побелевшему в воде куску. Ага, потащил. Ну, а мы тебя.

Леска отяжелела, быстро перебираю руками. Вот и он, родимый! А куда класть-то? Блин, мы ж ведро забыли! Краб наконец разжимает клешню, звонко щёлкает по камню и улькает в воду. Ушёл. Мамка-папка зови!

Пока перекидываю, моя-то как козочка скаче5т по камушкам за котелком. А понравилось! Азартна, азартна.

Далее последовали два «лифтёра». Прокатились до поверхности и отцепились. Ничего, у нас терпения хватит. Ещё пивка?

К вечеру котелок полон скрежещущих панцирями крупных черноморских. Мы ловим спустя рукава, больше болтаем и целуемся, только изредка проверяя снасточки.

Закат прекрасен, инверсионные следы белых течек самолётов пронизывают локоны облаков как спицы причёску гейши.

Малыш допытывается от меня смысла жизни, смысла любви, смысла бытия. Разглагольствую, ращу кораллы слов, плету ветви скрытых смыслов… Милая, а ведь на самом деле всё так просто – просто всё так хорошо!

Смотри – вокруг Море, мы на Камне, я тебя люблю, ты любишь меня, холодное пиво, вкусный сыр, хорошие собаки спят на тропе… Небо. Малыш, мы в Ласпи, там, где нет ничего кроме нас и Любви. Всё остальное где-то там, за высокими горами, за дремучими лесами, за глубокими морями… Всё, что не здесь – сказка, миф, нереальность. Тут не стоит говорить и даже думать о суетном, мы тут не для этого. Можно, я положу голову на твои тёплые колени, можно ты будешь гладить мои волосы? Мы закроем глаза и будем дышать в такт прибоя… Прислушайся – тут даже сердце бьётся ему в такт!..

Пока я штурмовал вершины гор, Солнышонок собрала пазлы каремата и сшила их вместе. Получился забавный коврик!..

Спасибо, спасибо, родная моя,

За счастье, что даришь, в себе не тая,

За дни и за ночи, за слёзы и смех,

За то, что с тобой мы счастливее всех.

Мы - пазлы друг друга. Две жизни сложились.

Ладонь и ладошка, дыхания слились,

И губы подходят друг дружке, и взгляды,

Мы вместе страдаем - мы вместе и рады.

Мы вместе - картинка, мы порознь - обрезки.

Давай нас беречь от движений от резких.

От грубого слова, упрёка, обиды.

Картинку мы сложим - ей края не видно!

…Потом набрала где-то уйму дров. Умничка! У нас отличный костёр, крабы красны и ароматны.

Учу есть, разбирая сложную конструкцию и добывая лепестки нежнейшего сливочного мяса.

У нас подогретое сливовое вино, оно чудесно сочетается с этой ночью.

Всё неспешно, облокотясь на можжевеловый ствол, по маленьким глоточкам и махоньким ломтикам.

Тихие переборы, ласковые слова.

Подошла собака, положила голову на кроссовок, смотрит не на меня, а на огонь.

Малыш, а ты видела падающие звёзды?

Мои крылышки Вам бы на плечики,

Мне б - гитарку и малый костёришко...

Я б тихонько мурлыкал Вам вечером,

Вы бы в крылышки кутались тёплые...

10 ноября, среда.

Снова встречаем восход, стоя на Камне, над берегом и Морем. В одних кроссовках, обнявшись и замерев в восторге. Солнышко, встав где-то там, за мысом, окрашивает небо в нереальные тона, разогревая его, скалы же, наоборот, погружая в антрацитовую черноту.

Первый луч встречаем радостным криком. Я рассказываю, что там, в море, сейчас на каждом камушке стоят солнцепоклонники-крабы, подняв навстречу светилу свои клешни. Они всегда так делают: встречают и провожают солнце.

А внизу, у моря, утро ещё не наступило. Обнимаемся, целуемся, идём вниз, держась за руки. Я не могу налюбоваться, как она грациозно ступает по камням. Иногда, когда она взмахивает руками, стараясь удержать равновесие, сердце просто заходится от восторга.   Обгоняю, спрыгиваю с камня, протягиваю руки, помогая спуститься. Ловлю, сжимаю, надолго замираю, уткнувшись лицом в упругие полушария груди.   Любимая лёгонькая, как пёрышко, держать её так можно долго-долго… Гладит волосы, шепчет на ухо: «Пойдём, пропустим восход».

Солнце готово взойти над скалами. Она встаёт на камень, я сажусь поодаль, приготовив фотоаппарат.

И вот началось.

Её тело поёт гимн жизни, любви и солнцу. Лучи то заливают её золотом, то чернят в изысканные силуэты. Фотографирую, фотографирую…

Крымский ветер шуршит в ушах,

Запах Крыма нахлынул снова,

Солнца блик на твоих плечах,

На губах - два любимых слова.

Постук галек внутри волны,

Постук сердца под тёплой грудью.

Мы сто лет уже влюблены,

Сотни лет влюблены мы будем.

Наконец солнце залило бухту целиком. Она пытается купаться – но слишком холодно. Тогда садится на камень и начинает дразнить волны. Волны шутить не любят. Или любят, но юмор у них особенный. Обдало брызгами, визг, смех, бегство. Ещё несколько удачных кадров. Ну, может, завтракать?

Но у малыша ещё несколько идей. Почему фотографируют только её? И вот я уже в ледяной воде, изображаю, как мне здорово, стараясь не заверещать всякий раз, когда волны доходят до.   Вода реально ледяная!!!

Потом я стою на Скале Совета, изображаю не то Тарзана, не то гориллу… Скорее второе. Потом смотрю, что наснимали.

Она бегает по пляжу, щёлкая фотоаппаратом. Глядеть на неё сверху – одно удовольствие. Набегалась, запыхалась, румяная, поднимается.

Встречаю, помогаю забраться на горку. Пропускаю вперёд, иду, не отрывая взгляд от игры мышц на спине и попке. Из-за спины то и дело видно большую грудь. Почему-то со спины любая грудь кажется больше. Завожусь, подхватываю. Начинаем прямо на Скале Советов, над морем, но не удобно, отрываемся, бежим к палатке. Успеваю щёлкнуть, как она, нагнувшись, заскакивает внутрь, украдкой глядя – не отстал ли я. От этого взгляда даже взрыкиваю. Ну, Тарзан так Тарзан, смотри, что может Белая Обезьяна.

Кажется, я её немного помял. Старается не жаловаться, но я-то чувствую. И что понравилось – тоже знаю. Дважды понравилось, не меньше.

Соли вкус на моих губах,

Капли счастья на сжатых веках.

Мы прощаем себе наш страх,

Даже если он нам неведом.

В можжевеловый скручен ствол

Танец тел над прозрачной гладью.

Как я счастлив, что нас нашёл

Без сомнений, рубашек, платья!..

Выпивая глотками стон,

Расплескав по утёсам страсти,

Пусть весь мир будет вновь влюблён

В эту яркую вспышку счастья!

Готовит завтрак, сидя у меня на коленях. Помогаю дотягиваться до ложек и ингридиентов. Мы – этакий голых четверорукий Шива… Или Вишну?

«Слушай, я не привыкла долго оставаться на одном месте. Крым такой большой, я столько хочу посмотреть! Может, пойдём дальше? »

Ну, что ж, действительно пора менять образ отдыха. Движуха, сменившаяся релаксом, должна вернуться. Собираем вещи, Солнышонок! Мы идём смотреть достопримечательности Крыма! «Ласточкино Гнездо» Вас устроит, медам?

Собаки, в путь!

Последние фотки в героических позах на Скале Советов, с верными псами у ног. Любимыш балуется, выглядывая из-за розовой «бесстыдницы», задирая футболку и потрясая воображение. Все попытки схватить пресекает: в путь, в путь!

«По туристам! » - вскричали рюкзаки и мерзко захихикали»

Тропка идёт над морем, проходим чужие стоянки, на ЦК часто видим гирлянды из старой обуви. Спускаемся к морю, я показываю фокус с хождением по сухим водорослям. Да, так действительно удобней.

В пионерском лагере оживление. Группа детишек сидит на скамеечках возле бассейна, отгороженного от моря бетонным боном. Волны заходят в него, странным образом перепутываясь. Раз в пять минут особенно крупные волны докатываются до дальнего угла, где выстреливают в небо десятиметровым гейзером. Грохот пушечный. Лайки, не подозревая о явлении, бегут по парапету, прямо к точке рандеву. Шарах!!!

Дети в диком восторге. Два полицейских разворота, свист когтей по бетону, синхронный прыжок с парапета!!!

Мы тоже смеёмся. Малыш достала фотоаппарат, фоткает, стараясь поймать особенно сильный гейзер. Пока она занята, подхожу к гладящей собак компании взрослых.

Сибиряки, приехали к друзьям в Феодосию. В Керченском проливе вода +13, а тут +17, заскочили покупаться.

Через минуту находятся общие знакомые в Тюмени и на Тамани, вино разливается в крышки нашего термоса. Солнышонок уже мышкой выглядывает у меня из-под мышки, красивый здоровенный сибиряк галантно подносит ей вина.

Гитара расчехлена, рюкзаки сброшены – мы никогда не проходим мимо хороших знакомств с интересными людьми. Истории наперебой, пустая тара сменяется новой, гитара идёт по кругу.

Солнышонок в центре мужского внимания, млеет от вина и взглядов. Сибиряк периодически убегает скупнуться, явно рисуется перед очаровательной незнакомкой, которая тоже слишком часто в него стреляет глазками. Дабы не провоцировать, откланиваюсь. Топаем в пионерский лагерь, Малыш перевозбуждена, бегает по дорожкам, фоткает что попало – она ведь официально в доме отдыха, нужно отчитаться! Улыбаюсь, помогаю.

С триумфом проходим через КПП. Сторожа-врага там нет, ну да и Бог с ним. Вино продолжает делать своё коварное дело, хмель всё больше накатывает на нас. Дурачимся,   целуемся, фоткаем наши странные от рюкзаков тени, а солнце низкое, закатное, пальцы у теней полуметровые. Так, не заметив подъёма, доходим до дороги.

Пытаемся стопить, но мой огромный рюкзак и две собаки надёжно отпугивают тех, кто, может, и не прочь был бы подвезти прелестную туристку. Уже из озорства кидаюсь стопить каждый проезжающий байк.

Почти совсем стемнело, когда нас подобрал рейсовый автобус. Хмель ещё не слетел, веселю пассажиров шутливой пикировкой с водителем, сыплю комплименты дамам, выдал на-гора пару анекдотов. Собаки в центре внимания: как же, как же, уссурийские тигродавы!

Солнышонок веселится, стараясь не съехать с коленей, придерживая на поворотах рюкзаки.

А вот и наша остановка. Отсюда пешком.

Идём вдоль обочины дороги, тротуара нет, собак держим на поводках. Я иду сзади, прикрывая любимую от догоняющих машин, хотя ежели что – защита из меня аховая. Встречные слепят немилосердно.

Так и топать бы нам долго и упорно, если бы не другой рейсовый автобус, подобравший нас. Запихнулись в плотно набитое нутро, собаки протиснулись меж ног пассажиров, неловко пихаю рюк. Сложно разместились, но – едем. Довезли до конечной – какой-то махонький городок горит ночными огнями. Леса нет.

Ну, с другой стороны, это тоже неплохо – у нас сели батарейки в фонариках и нет воды.

Магазин пришлось искать долго, выписывая сложные петли по тёмным горным улочкам. Едва нашли ещё не закрытую батарейкосодержащую торговую точку. С превеликим трудом уговорив продавщицу взять рубли (банки закрыты), ищем выход из городка.

Вода льётся из родника возле кафешки. Вот и ладненько, теперь у нас и вода, и свет. И газ в баллонах. Плечи под рюкзаком заныли – напоминают, что несут жильё. Ладно-ладно, сейчас найдём подходящую рощу.

Очень устали, тащимся вниз по дороге, мимо шлагбаума. Попытки свернуть в сторону и заночевать тщетны – то тут, то там огороженные территории, в глубине зарослей домики и дома отдыха. Отдых – вот что нам сейчас нужно, Бог с ним, с домом.

Наконец справа лес.

Захожу в чащу с фонариком. Вроде, не загажено. Отходим как можно дальше вглубь, находим относительно ровное место, ставим палатку. Пока я развожу костёр, Она устраивает наше гнёздышко.

Собак, на всякий случай (машины, местное население, куры) оставляем на цепочках.

Ужин, собакам корм и воды. Немного посидели, я даже расчехлил гитару. Но на втором аккорде родная зевнула и мы полезли спать.

Такая тёплая, такая сонная, такая слатенькая. Только обняв, понял, что спать не дам. Но малыш ласково подставляется: «Милый, тоже хочу, только я не смогу долго, можно, я быстренько? » И действительно, почти сразу нежное тело вздрогнуло, затрепетало, кончили почти сразу, вместе. «Не выходи…»

Спим, обнявшись, едины.

Спи с улыбкой, с лаской спи,

Спи с теплом мужским внутри,

Спи с любимыми руками,

Спи, обняв его ногами.

Спи, прижавшись и прижав

Спи, рожав и не рожав,

Спи, и пусть во сне губами

Поцелуи правят сами.

11 ноября, четверг.

Проснулся, долго смотрю на Неё. Бровки нахмурены, губки надуты, обиженный ребёнок. Что тебе сниться? Осторожно отодвигаюсь, смотрю между нами.

Нежный животик еле подрагивает, грудь со сна мягкая, горячая, даже от этого лёгкого дыхания вздымается как океанские волны. На плече солнечный зайчик, хотя солнце ещё не взошло.

Осторожно снимаю с себя Её безвольную ногу, понимаю, что всё ещё в Ней. Очень осторожно выхожу. Сладкое чувство сжимает мышцы внизу живота, но я сдерживаюсь и не начинаю то, что Её наверняка разбудит.

В последний момент она напряглась, не выпуская, но я выскользнул, бровки капризно дёрнулись к переносице, но тот час же морщинка вновь разгладилась – нет, не проснулась.

Едва высунув из палатки лицо, получаю первые утренние процедуры: вылизан в мгновенье в два языка. С-собаки… Ну, теперь можно и не умываться.

Одеваться некогда, сую ноги в кроссовки и – бегом, подальше, ну хоть вон за тот валун.

Спустя пару минут стою на валуне, заворожён панорамой.

Наша полянка на самом краю склона. Деревья сразу уходят вниз, гляжу на долину над их кронами. Дымка, вдали море синее, море зелени уходит к нему навстречу. Слева готовится взойти солнце.

Ласковые ладошки легли на бока, скользнули к животу. Спина почувствовала упругую грудь. Поднырнула под руку, встала вперёд меня, прижалась спиной.

Молчим, обнимаю за плечи, вдыхаю запах волос. Оба обнажены, лёгкий утренний ветерок приятно освежает. Она выбирается из кроссовок, встаёт мне на ноги. Теперь чуть повыше, могу сопеть в ушко. Повернулась только головой, поцеловал в сладкие мягкие губы, прижался губами в правый глаз. Любимая…

В море проклюнулось солнышко. Ярко-ярко осветило кроны внизу, под ногами. Ослепнув от вспышки, смотрю вправо, промаргиваясь, на кремовые скалы. Потом возвращаюсь взглядом, но надолго задерживаюсь на золотом пушке груди.

Кажется, меня здорово завело. Конечно же, она это почувствовала. Хихикнув, прихватила там попкой, толкнулась ей и выскользнула из рук. Побежала обратно, к палатке, где и была поймана.

…После сидели у вчерашнего кострища и лениво готовили завтрак на горелке, перекидываясь незначительными фразами.

Утро. Очень-очень раннее. Мы топаем по серпантину вниз, к морю, чуть пошатываясь на непроснувшихся ногах, позёвавая и почёсываясь. Дорога вьётся среди зарослей тропической зелени, туи, эвкалипты, пицундские сосны, кипарисы… Обочина покрыта ярким кустарником. Солнышонок срывает листики, растирает, нюхает. Она – эксперт в травинках и веточках, гуру подножного корма. Вердикт: «Розмарин! »

Срываю, мну, нюхаю. Действительно, знакомый по бабушкиной кухне запах. Хотя по запаху розмарин от артишока не отличу, а по виду тем более.

Замок Любимыш тоже увидела первой. Вот глазки остренькие!

Вдалеке, у самого моря, маленькая серая точка. Хватает бинокль. Точно, оно! Гнёздышко!

В течение получаса замок приближается, принимая открыточный вид. Смущает то, что мы к нему спускаемся: на видах Крыма он на высоченной скале. Ну, что ж, подойдём поближе – увидим.

Площадка перед спуском к замку ещё пуста. Туристов в такую рань ещё нет, палатки и кафе только открываются.   Зашли в кафешку умыться и прочее. «А то всё банановые листья, банановые листья…»

В сувенирной лавке зависли надолго. Пока не накупили всем знакомым и родне по безделушке. Всё-таки все женщины – сороки, падкие до побрякушек.

Спуск к Ласточкиному Гнезду хитро спрятан. Узенькая тропинка, ступеньки, вдвоём в ряд идти тесно. Щель меж заборами и решётками. По дороге задержались ещё раз – заглянули на выставку тропических бабочек. Я не пошёл – остался сторожить собак. Малыш выскочила вся в пыльце впечатлений, топает рядом, показывая фотки.

Наконец спуск закончен, видовые площадки с белой балюстрадой, как тут не пофоткаться?

А теперь, естественно, вверх. Ну, конечно же, зачем же мы спускались почти до самого моря?

По лестнице уже выставляются ловушки на туристов: лотки с залаченными морскими тварями и камушки с дельфинами. Ласточкино Гнездо во всех видах, рядами и кучками.

Возле одного продавца с лицом, вызвавшим доверие, бросаем рюкзаки. Он проследит, а мы у него что-нибудь купим. Не переться же с этими горбами в гору?

Вблизи замок напоминает очень красиво сработанную трансформаторную будку. И висит эта будка на честном слове над жуткой пропастью. Против всех законов физики висит. Так у нас гостарбайтеры подчас строят, а мы потом ходим и удивляемся.

Всё ещё закрыто.

Солнышонок восторженно гуляет вокруг замка. На неё он, видимо, произвёл необыкновенно очаровательное впечатление. Мне же тяжело даже просто находиться рядом, страх высоты глушит всё прекрасное. Только с пятой попытки я позволяю уговорить себя обойти здание по кругу. При этом стараюсь не отрывать взгляда от стен, вроде как любуюсь, и не думать о пропасти под ногами.

А Ласточкино Гнездо, оказывается – ресторан. Самый пафосный из Крымских. Ибо – визитная карточка.

До открытия ещё полтора часа, но сотрудницы уже внутри, готовят, прибирают, варят.

Спрос не грех, подошёл, договорился.

Сегодня мы – первые посетители. Эксклюзив, ресторан открыт на спец. обслуживание. Наш заказ прост: два бокала самого дорогого крымского вина: «Белый мускат красного камня».

Мы сами выбрали столик, тихая музыка наполнила маленький зал ресторана. За окнами Море, волны морщинят его зелёную гладь, чайки заглядывают в окна, повисая в потоках воздуха, отражаясь в широко распахнутых зелёных глазищах напротив.

Солнышонок смотрит на меня странно, улыбка не столько на губах, сколько в душе – она просто лучится ослепительной улыбкой, нежной, сладостной, любящей… Я немного стеснён опасным местом, но постепенно оттаиваю, в моей душе под этим взглядом словно раскрывается огромный цветок. Улыбка рождается, мы сидим, друг напротив друга и держимся за руки, улыбаясь всей душой.

Смотрю на неё – какая она славная, самая замечательная на свете, хочется делать для неё всё, хочется строить дворцы и разрушать города, хочется обнимать и кружить, или просто сидеть и любоваться… Стихи сами начинают кружиться в голове, но я отмахиваюсь от них – не сейчас, потом, потом! А сейчас нельзя упустить ни секунды, ни взгляда, ни прикосновения.

Вино в бокалах будто масло, оно долго не стекает по стенкам, Солнышонок смотрит сквозь него на меня, пробует, просто мурлычит от удовольствия. А я таю от неизъяснимой нежности к этой женщине-ребёнку, маленькой зеленоглазой фее.

Мы оба понимаем, что с нами происходит в эти минуты что-то необыкновенное, мы никогда до этого не были настолько близки. Любовь стоит сейчас над нами, ласково положив ладони нам на головы, смотрит умно и строго, взвешивая и сравнивая, что-то про нас решая.

И вот толкнуло, мы нагнулись друг к другу через столик, я поймал губами её губы, поцелуй долгий и необыкновенный, словно печать на застывающем воске. Теперь всё изменилось. Теперь мы действительно вместе.

Мы вышли из замка Ласточкино Гнездо, как выходят из церкви. Люди сыпали нам под ноги хлеб для голубей, где-то на верху гудели автобусы, привезшие туристов, торжественная музыка играла вслед, нам аплодировали волны и утёсы. Какая-то девушка сфотографировала нас, обнявшихся на пороге замка. Позади свидетелями чинно сидели наши белые лаечки. Свершилось.

Теперь нужно было спуститься к морю. Что мы и сделали. Я шёл по ступеням, шатаясь, как пьяный, ошалевший от пережитого. Солнышонок шла рядом, улыбаясь улыбкой мадонны. Мы держались за руки.

Рано утром, высоко над морем,

Расплескали солнышко в бокалы.

Мы сидели, слушая довольное

Волн мурчанье, трущихся о скалы.

Ты смеялась про ночные страсти,

Да над моими глупыми словами

На губах вино и море. Счастье,

Соль и сладость трогали губами.

Ты в ладошки солнышки ловила,

Ты ловила чаек для картинки,

Думал я, чуть пригубив светила:

Мне не жить без этой половинки.

На причале рыбаки. Отсюда ходит катер до Ялты. Немедленно решаем – а почему б и нет? Теперь у нас будет и морской участок маршрута.

Так как катер прибудет только через пару часов, решаем не скучать, а присоединиться к рыбакам. Налаживаю удочки, будем ловить на самодур, в проводку.

Малыш теребит расспросами: «А кто ловится? А как ловится? А в чём смысл жизни? А для чего катушка?... »

Она ни на секунду не замолкает, не дожидаясь ответа на вопрос, немедленно кидает новый. Как ребёнок, честное слово! И, если учесть, что я в данный момент сосредоточенно распутываю «бороду» - ребёнок несносный.

Идиллии хватило на десять минут. Под крышкой вскипело, удочка брякнулась о бетон. «А иди ты!!! …к замку! Я тебя отсюда сфоткаю, смотри, какой классный вид»

Малыш птичкой уносится наверх – фотка будет действительно зачётная. Задумчиво провожу её взглядом, переживая за вспышку. Заметила или нет? Наверняка заметила, но хватило такта не показать это. Что ж, замнём для ясности. И займёмся «бородой».

А она уже на парапете, в немыслимой высоте, песчинка на краю обрыва. Машет, что-то кричит. Фото, фото, фото…

Морская волна цвета морской волны переливается под ногами перламутром. Сигаретки рыбок мельтешат в её тяжёлом покачивании. Клёва нет, желанные ставридки где-то не тут. Кидаю, кидаю, кидаю… В пол-воды, поверху, по дну. Простукиваю. Снова в пол-воды…

Сзади шорох мягких лапок, прижалась к спине, обхватила руками. Любимая…

А рядом, у матёрого рыбака, в ведре уже с десяток блестящих сарганов. Извиваются сияющими змеями, топырятся тонкими клювами. Новый сарган шлёпается в лужицу, к восторгу собак. Мы смеёмся, глядя, как младшая шарахается от рыбины.

А вот это уже серьёзно. Удилище натянуто до предела, что-то никак не хочет покидать морские глубины. Но человек упорен, опытен. И вот коричневый скат взлетает над пирсом, припечатывается об камень, пляшет свой танец.

Рыбаку скат не нужен, он сперва хочет его выкинуть, но потом отдаёт нам. Вот спасибо! Фото, ещё фото. Малыш, давай я отрежу ему шип, а то не ровен час ткнёт кого-нибудь – будет больно и неприятно. Скат-хвостокол – зверюга серьёзная. В пакет его, сердешного, вечером пожарим.

Вдали появляется белый катер. Его мотает по волнам, видно, что погода не самая удачная для прогулок, ещё чуть-чуть разгуляться ветру и волна будет для него чересчур высокой.

С причалившего судна спускается пёстрая компания. То ли цыгане, то ли ещё кто. Свадьба, не иначе. Шумные, крикливые, вроде бы – радость, а скандалят. Один попытался пнуть нашего пса, едва не отправился на корм акулам. Нас еле растащили. Настроение падает.

Капитан с неприязнью смотрит на удаляющуюся компанию. Дожидается, пока те поднимутся к Ласточкиному Гнезду, зовёт нас грузиться и, дав для проформы гудок, отчаливает. Не дожидаясь бегущих обратно цыган. Интересное решение, видимо, конкретно допекли. Настроение улучшилось.

Качает сильно, но берега интересны. Отели вздымаются ввысь, громоздятся фантастическими фигурами. Вот уж разгулялась фантазия архитекторов! Малыш высунулась в окно, фотоаппарат щёлкает не переставая. Любуюсь на изумительные виды её попки.

И вот Ялта. Мы, с рюкзаками и собаками, выглядим на приморском бульваре как пришельцы с другой планеты. На нас засматриваются, лаечки притягивают объективы. Пошли, Солнышонок, на весь Интернет засветимся. Нам нужно комнатку найти.

Путаница дворов первой линии, опытным штурманом веду наш Экипаж. Отвергнув двух чем-то не понравившихся предлагальцев, соглашаюсь проехать с третьим на осмотр квартирки.

Очаровательно. Как в еврейском квартале Одессы. Дворик, бельё, лестница на второй этаж, своя кухня… Что нам ещё надо? Колорит! Солнышонок, ты не понимаешь. Не в люстрах дело. Смотри, как тут всё необычно! Поверь – эта несуразная квартирка запомнится не меньше чем отель в Херсонесе!

Сторговались, ключи в обмен на купюры. Ну-с, а теперь переодеваемся в цивильное и – на променад! Темнеет же.

Совсем темно. Ночь. Порт полон огней, народу меньше чем летом в разы, но всё равно много. Дурачимся, лазая по цветным фонтанам, гуляя по высоким парапетам. Гитара бренькает по спине, просясь в руки. Но руки заняты Её руками, губы – Её губами, смеёмся и целуемся – разве это не песня?!!

Старик-матрос ревёт басом под баян, напротив него старик-козак играет на бандуре. Чёрное море качает портовые огни, смешивая их со звёздами.

Макдональдс и пафосные рестораны отвергнуты, тёмный переулок, уютное уличное кафе. На маркизете спрятался кот, следит за собаками с высоты. У меня вино красное, у Солнышонка белое. Пьём, меняемся, сравниваем. Ма-ахонькие глоточки, хи-итренькие глазки, счастливые улыбки. Господи, как я счастлив!!!

За соседним столиком два парня, по говору – украинцы. Завязался разговор, кто, откуда. Ну-с, а это уже начало компании. Пошлите на берег, ну их, кафешки, вино лучше пить на камнях у самых волн.

Ночной магазин дарит батарею вина и сыр. Камни оккупированы, вино открыто, прихлёбываем прямо из горлышек, истории напребой, стихи взахлёб. Смех, вино и шум прибоя.

Солнышонок млеет от обилия мужского внимания, под моей защитой смело дразнит захмелевших хлопцев. Ох, кокеточка!

Вскоре с нами пируют ещё три девчонки – так сказать, наш ответ Чемберлену. Три очаровательные азиаточки призваны мной в компанию, дабы немного охладить расшалившуюся Солнышко – пусть хлопцы отвлекутся от неё, а то уж больно распалились, уже едва ли не рассчитывают на что-то. Не тут-то было. Первые намёки на мегагрупповуху раскаляют ночь уже через пару минут. Азиаточки пытаются было бежать, но, после короткого раздумья, ухлёбывают по полбутылки для храбрости и остаются. Ну-с, кажется, вечер перестаёт быть томным.

Далеко за полночь шумно топаем домой. Вдвоём. Вино мотает нас по тротуарам, единственный уцелевший едва живой украинец упорно тащится за нами. Второго, более разумного, сейчас где-то тискают пьяные азиаточки. Прислонив любимую к чугунному Пушкину, возвращаюсь к страдальцу и громко и внятно прощаюсь. Жаль парня, но групповухи сегодня не будет, как-нибудь в другой раз. Поник, расстроился, уныло растворился во тьме.

А Солнышонок что-то ласково говорит Александру Сергеевичу, обнимая его нежно, но крепко. Еле уговариваю не звать его с собой, обещаю сегодня в одиночку заменить всех мужиков в мире.

Это подействовало. Жажда эксперимента включает скрытые ресурсы женского организма, меня просто втаскивает в нашу квартиру. Рык, треск, одежда по углам, простыни в ком – «все мужики мира» еле справляются с лютой страстью моей любимой. Только б дом не развалить…

Выдохни

два сладких

жарких

слова -

Я

в тебе

взорвусь

сверхновой

снова!

12 ноября, пятница.

Нас утро встречает похмельем.

Вяло перебираю рукой разбросанные пустые бутылки в поисках не вскрытой. При этом стараюсь не разбудить Солнышонка – я всё ещё в ней, вчера так и уснули. Малыш лёгонькая, спит на мне как котёнок, сопит в шею, но ногами держится крепко, не отпускает. Дую в волосы, млею от их прикосновения.

Рука всё-таки нащупала желанную тяжесть, словно сапёр, стараясь не сделать ни одного неверного движения, нащупываю верный нож и аккуратно откупориваю красное крымское вино. Ах, песня первого утреннего глотка…

Властная рука перехватывает горлышко. Глазки зажмурены, локоток больно упёрся в грудь, но губы нашли бутылку, два глотка, подышала, ещё два. Ну, с добрым утром, родная! Как спалось?

Бутылка на столе, родная на мне – это что, такая утренняя гимнастика?

«Молчи, несчастный, ты вчера обманул, «все мужики мира» ещё не заменены…»

Ох ты, моя Солнышко! Ну, что ж, я готов! Чур, я сверху!..

В бушующем море безумных страстей

Пусть плещутся простыни в стены!

Кровать - из пиратских лихих кораблей,

Она рождена для измены!

Скрипи, как шпангоуты в бурную ночь!

Пусть чайками стонут соседи!

Гордись, мама Ева, попалася дочь

В Адамыча крепкие сети!

Пускай одеяло взлетает как грот,

К подушек девятому валу

Мы словно дельфины сплетаем полёт

И ночи любви нашей мало!

А солнышко утречком в раннюю рань

Проснётся и, свежая, встанет.

И лучиком ласково тронет бизань...

Чу! Буря опять нарастает!!!

…Спустя пару часов стою на кухне, жарю давешнего ската. Он занял всю сковородку, запах одуряющь. У нас на завтрак омлет и скат, сыр и вино.       

Пришла хозяйка. Шумная женщина, особенно неприятная с похмелья. Мы и рыбой навоняли, и ночью шумели, и денег дали мало…

Мадам, да мы ж и не с вами договаривались! Тот мужчина вам кто? И еду мы готовим на кухне, как же иначе? Зачем тогда кухня?

Денег не добавили – уже оплачено, пусть с мужем разбирается. Мы всё равно сейчас уезжаем, нам всего на ночь и нужно было. Уходим под истинно одесское квохтанье через двор. А ведь мы в Ялте…

У нас ещё одно дело. Скоро уезжать, нужно получить свежую справку для вывоза собак.

Очень быстро находим резиденцию главного ветврача. Старинное здание, старинная мебель, всё так по докторайболитовски… Справка стоит недорого,   врач интересно рассказывает разные собачьи истории, пока выписывает документы. Спасибо, до свидания!

И вот автобус вывозит нас из города.       

Горы, горы, горы… Мы мчимся мимо тех скал, по верху которых ходили неделю назад. Снизу наши горы смотрятся ещё величественнее и опаснее. Господи, какие обрывы… Малыш, фоткай!!!

Тоннель перевала Байдарские ворота, степи близ Балаклавы… Выходим!

Стоим средь степи, напротив бензоколонки. Улыбчивая девчушка бойко поясняет, что топать в Балаклаву нам далеко, автобусы сегодня туда уже не пойдут, да и нечего там делать, в этой Балаклаве. Решаем ехать на мыс Фиолент. Для ради последней ночёвки.

Стопим. Недолго, минут десять. Нас подвозит паренёк на легковушке, рюкзаки в багажнике, собаки в ногах. Изумляется на псов, балаболит о погоде. Оказывается, такой тёплый и солнечный ноябрь – редкость неимоверная, раз в сто лет. Улыбаемся – спасибо тебе, Херсонес!

Ты - маячок далёкого Херсонеса.

Спасибо тебе за необычайную погодку.

На древнем ракушечнике пел свои я песни

И приторное вино проливалось в глотку.

Спасибо тебе за вытертые ливневые лужи,

Спасибо за грозовые облака разогнанные.

Я понимаю, что не больно-то тебе и нужен

Но позаботилась - спасибо, я очень тронут.

Спасибо за креветок и пиво ваше черниговское,

Спасибо за крабов, ночью пойманных и сваренных.

Спасибо за море, осенним теплом напитанное,

И за людей, плохих и хороших. Разных.

«Пятый километр», знакомый уже базар-вокзал. Свора местных шаек блажат на лаечек, те предлагаемую свару величаво игнорируют. Водилы частных маршруток злы, собак отказываются сажать категорически. Я в недоумении, пытаюсь общаться – бесполезно. Почему в Севастополе так не любят собак???

Наконец, нахожу «белую ворону» водительской стаи. Мужик хмур, груб, но нам уже рассказали, шёпотом, как о стыдной болезни, что «у него есть своя собака! »

И он, скрепя сердце, разрешает нашим лайкам ехать с ним. Ну, и нам, соответственно.

Ранние сумерки, автобус скрипнул тормозами на остановке «Мыс Фиолент».

Сперва недоумённо оглядываемся. Дорога в двух шагах от края обрыва, сразу за ней дома, сады, магазин. Где тут дикая стоянка диких туристов, про которую нам столько говорили?

Подойдя к обрыву, обнаруживаем искомое. Внизу некое подобие грандиозной осыпи, сеть тропиночек, явные места стоянок. Летом тут, видимо, не протолкнуться, стоят на головах друг у друга. Явно не Ласпи – тени ни клочка, чахлые кусты вряд ли кого укроют. Нам туда.

Девушка в магазине, отгружая нам продукты, качает головой – не уж то мы полезем вниз? Темнота ж, шею свернуть только! Хорохоримся, храбримся.

Спуск действительно крут. Узкая тропинка сбегает вниз, лепится к обрыву. Идём, погружаясь в ночь, как в воду. Осторожно, чтоб не оступиться – лететь вниз далеко.

Стоянок действительно много, все пустые. Выбираем самую ровную. Лагерь ставится мигом – мы это умеем.

Теперь – осмотр местности. Ну, к воде не подойти – высоко, скалы. Вокруг ничего особо интересного – ночь всё скрыла. Правда, вон там, ниже – кажется, палатка. Не будем беспокоить.

Жители палатки появились сами. Парень с девушкой, город Днепропетровск. Познакомились, пригласили на ужин. От них узнали о роднике. Ну и ладненько, значит – не сухомятка.

Идём ночью за нашими провожатыми за водой. Над головой скалы, жутковато: не ровен час, уронит кто сверху камушек.

В зарослях тростника прямо из скалы торчит горлышко пластиковой бутылки, журчит тоненькая струйка. Это и есть родник. Вода вкусная, холодная. Прелесть. Запасаемся.

Ребята на ужин не пришли, любуемся луной вдвоём, запивая её яркий свет крымским вином. Последний день на Море. Последняя ночь…

13 ноября, суббота.

Утро яркое, свежее, солнечное. Синие волны лупят в жёлтые скалы Фиолента.

Мы стоим на краю обрыва, Солнышонок любуется на дали через бинокль, я любуюсь ей – какая она ладная и славная, самая любимая.

Снизу кричат дельфины, вдали тарахтит мотор на утлой лодчёнке, чайки орут на бакланов, солёный ветер дует в лицо, дёргает за одежду.

Завтрак – кофе и сгущёнка, что не доедим – выбрасывать. Бутерброды великолепны – слой так слой!

У нас с собой нижегородские сувениры – хохломские ложки. Мы так их никому и не подарили. А посему топаем к вчерашним знакомым – презентовать.

Ребята удивлены, но явно довольны. Отдариться нечем, да и не нужно.

Вечером мыс не восхитил. Утром же Фиолент совсем иной. Ветры выдули, дожди вымыли из известняка странные фигуры. Пузыри, полости, каменное кружево, бахрома сосулек… Берег словно выложен гигантскими раковинами, в которых Солнышонок прячется, как загорелая жемчужинка.

А вон ветер выдул в камне сердечко! Умиляемся, обнимаемся, словно это сделано специально, чтобы нас порадовать.

На ветвях голого колючего куста застрял спутанный моток колючей проволоки. Это, Солнышонок, гнездо Железной Птицы Рух, да-да, той самой. Тут ещё и не такое увидишь…

Малыш, смотри – голова Бобра!

Огромная голова лежит на склоне, упершись резцами в грунт. Внутри головы пусто, можно залезть и выглядывать из бобриных глаз. Ветер причудливо выдул из валуна сердцевину, теперь он забавен и посещаем, судя по следам. Постучал – камень словно папье-маше, даже звук такой же. Чудна природа…

Ну, что ж, пора. Собираем лагерь.

Зелёная пенка домой не поедет. Аккуратно сшитая Солнышонком из кусочков, она честно дослужила этот поход, пусть теперь послужит кому-нибудь ещё, тут, на Фиоленте.

Вооружась маркером, расписываю оставляемый каремат. Описываю наше путешествие в общих чертах: откуда мы, состав экспедиции, маршрут, сроки. Украшаю надпись эмблемой турклуба. Теперь прижать камнями. Фото. Ну, кажется, всё.

Рюкзаки за плечами, вверх по тропе, в пыль и ветер Себасты. Последний взгляд на Фиолент. Сверху, но не свысока. Печаль расставания во взглядах наших собак. Резкий взмах рук на прощанье –  и две серебристые монетки полетели в сторону моря. Мы вернёмся!

Тонкой пыли плащ заспинный,

Узкий прищур горизонта...

Век недолгий, путь недлинный.

Звон струны, мотив старинный...

Плеск волны о скалы Понта...

И вновь автобус, снова «Пятый километр», троллейбус петляет по горам и балкам Себасты.

Малыш прижалась, вцепившись ручками в лямки моего рюкзака. Горько, знаю. Всегда тяжело уезжать из сказки. Крепись! Ты у меня такая сильная.

Что дальше? Перрон, вагон. В носу щиплет, на глаза наворачивается непрошенная слеза. От предложения перейти в купе проводников за плату почему-то отказываемся. Мимо уже мелькает степной Крым, мужики ходят по вагонам, предлагая копчёную севрюгу.

Малыш, смотри – это Сиваш.

В воде ряды вешек, то ли соль добывают, то ли рыбу ловят…

«…Рубли на гривны, гривны на рубли!... »

Граница всегда проходится по ночам. Задолго до этого тёмные личности ходят по вагонам, задевая спящих за ноги и гундося свои финансовые заклинания. Как-то, давным-давно, я не выдержал и пнул одного в лоб. Тот ушёл быстро и тихо, но на его место тут же пришёл другой. Всех не перепинать, а имя им легион, этим ночным менялам, не дающим спать.

Погранцы не придирчивы, документы смотрят мельком. Спи, моя слатенькая, теперь до утра не побеспокоят.

«…Рубли на гривны, гривны на рубли!... »

14 ноября, воскресенье.

В Москве нас встречают. Холод, дождь и приятель.

Приятель, огромный северный человечище с барскими манерами, его девушка, скромная и интеллигентная москвичка. С каким пафосом мы пьём специально привезённую для него бутылочку «Солнце в бокале» в вокзальном кафе! Наши наряды живописны, наши рассказы потрясают воображение.

Всё, скоро наши поезда. Они снова развезут в разные города, разлучат до следующей встречи. Вокзал, росстань, развилка дорог.

Мчимся по подземным переходам, вот вокзал, вот состав, вот её вагон, поезд вот-вот тронется.

Любимая! Любимый! До свидания!!!

След ладошки на запотевшем окне, поезд дёргается больным зубом, аж брызги из глаз. Дождь, дождь, конечно, это дождь. Слишком быстрое прощанье.

Мой вокзал рядом, мой вагон - вот он, ливень смывает Москву в лес, в ночь, в тартарары…

…И только две тёплые звёздочки фотоаппаратов мчатся в этой мокрой ночи, на верхних полках разных вагонов, разных поездов, разных дорог, всё листая и листая деньки и ночки сказки про осенний Крым, сказки про Любовь.

Двое любовников. Что мы такое?

Горечь разлук или сладость свиданий?

Вновь задевает ярлык за больное,

Снова страдаешь от слов и названий.

Брось и не думай. Завидуют люди.

Ханжество и лицемерие злятся.

Плохо для многих, что счастливы будем.

Им бы - чтоб нам поскорее расстаться!

Море несчастий пророчат кликуши,

Жалость и злоба, в костёр да к ответу!

Вот что, родная, скажу. Ты послушай.

В мире счастливей любовников - нету!

Самые яркие всполохи счастья,

Бог нам судья и любовь нам в награду!

Нет бытовухи рутинной ненастья,

В сказке живущим - да много ли надо?

Вычеркнем всё, что любовь убивает,

Став друг для друга рождественской ночью.

Пусть иногда мир о нас забывает!

Праздников в будни так хочется! Очень.