Пётр, Маша и другие

От Петра Григорьевича ушла жена. Она уже уходила год назад, потом вернулась, и на этот раз у Петра Григорьевича не возникло ощущения, что весь мир обрушился ему на голову. Тем более, что ещё за две недели до его возвращения из командировки он уже по телефону понял к чему идёт дело – в голосе жены звучали знакомые по прошлому разу интонации. И если быть честным перед самим собой, он и сам этого хотел, и вольно или невольно подталкивал её к другому мужчине. И вот теперь Пётр Григорьевич ходил из угла в угол по пустой квартире и думал, что глупо было жениться на молодой красивой женщине, и спать с ней  в лучшем случае два раза в месяц, проводя жизнь в командировках. Если бы он занял должность, которую обещали, он бы больше не мотался по объектам, но, видно, не судьба. «Но какая же всё-таки сука! Какие же они все суки!!! ».

Маша Новикова нервно барабанила по столу изящными ногтями, невидящим взглядом скользя по таблицам расчётов с абонентами. В голове звучали строки, но рифма никак не складывалась. Маша встала и прошлась по кабинету. В дверь заглянул молодой коллега – инженер по тепловым пунктам.

- Обед, Мария Витальевна, пойдёмте я вас покормлю.

Его глазки нагло прошлись по роскошному телу спортивной зрелой женщины. Маша поправила очки и посмотрела на него так, что он смутился, пробормотал что-то и исчез. «Потрахаться на халяву захотел, сучонок. Сопли вытри сначала». Маша вернулась к столу, взяла чернильную ручку с золотым пером, красиво написала заголовок: «Обо мне»  и…и… :

Мне нравится, что я обнажена,

Что руки связаны веревкой,

Что Вы со мной подчеркнуто на «Вы» -

То, что другим покажется издевкой.

Мне нравится, что я доступна вся,

Беспомощно покорна  Вашей воле,

Что шею давит душная петля,

Но мне уже не жить без этой доли.

Я ощущаю Вашу похоть. Всласть

Желанье насладиться тут же мною,

Пусть будет вечной эта Ваша власть!

Покорна я под Вашею рукою.

И нам не нужно нового лукавства,

И поцелуев суетная лесть…

Мне Ваше наказание - лекарство,

Такая я! Такая, как и есть.

И мне от Вас не надобно признаний,

И не нужны подарки и цветы.

Лишь только б Ваше ощутить желанье,

Лишь только б Вы сказали грубо: «Ты! »

(Автор стихов Ольга Гольдина. С разрешения автора )

- Хватит! Прошу вас! Хватит! Хваатиит!!!

Тщедушная проститутка-рабыня рыдала и билась, привязанная к широкой скамье. Пётр Григорьевич ударил ещё пару раз и опустил плётку.

- В чём дело, зайчик? Ты на работе или где?

- Я… же… преду…предупреждала - порка… средняя, - всхлипывала дрожащая девушка.

- А это какая? Всё очень средне, девочка.

- И время… заканчивается…

- Ну-с, не смею задерживать.

Пётр Григорьевич зашёл со стороны лица девушки, взял обеими руками её голову, засунул в рот торчащий член и, сделав несколько сильных движений, кончил ей в рот.

Маша открыла почту и увидела письмо с незнакомого адреса. «Милая незнакомка,   …взволнован Вашими стихами… искренность чувств… люблю тематическую литературу… мужество откровенности …хотел бы познакомиться поближе…» Маша с удовольствием прочитала письмо три раза подряд и довольная прошлась по кабинету. «Ещё один интеллигентный извращенец. Но, по крайней мере, пишет без ошибок, можно пообщаться…». И Маша застучала по клавишам.

Теперь каждый день и Маши и Петра начинался с электронной почты - от личной встречи и от обмена телефонами, Маша отказывалась – она так боялась нового разочарования, что не могла на это решиться.   Они обменивались всё более и более  длинными письмами, говорили и говорили в письмах о самом сокровенном и понимали друг друга так, что не могли наговориться. В душе каждого из них разгорался и разгорался огонёк, от света которого отступали  темнота, холод и одиночество.

Из переписки

«…И, всё-таки, Маша, почему мы никак не встретимся? Что тебя смущает? О себе я рассказал всё, что ты хотела знать, о тебе я знаю очень много, мою фотографию ты видела, понимаю, что не Ален Делон, но ничего страшного во мне, я надеюсь, ты не обнаружила. На интимных отношениях я не настаиваю, на чём-то тематическом – тем более. В одном из твоих стихотворений, которое мне так нравится, есть строки: «Пережить мне насилие легче, Чем наивные игры любви.. » Но разве я предлагаю «игры любви»? Отнюдь - мы уже не в том, возрасте, когда это актуально».

На сегодня ты - мой мужчина,

Я сегодня совсем твоя,

И безропотно, как скотина,

Ныне буду покорна я.

Я твоя этой странной ночью

От ногтей до корней волос,

Я сама хочу этого очень -

Быть покорной, как преданный пес.

Быть покорной хочу. Желанной,

И податливой воле твоей -

Непредвиденной и спонтанной,

Даже, если захочешь, бей!

Я - подвластна проснувшейся страсти,

Не любви и не ласки ищу,

Мне не нужно твое участье -

Всё я вынесу, всё прощу.

Просто выплесни без стесненья:

Все желанья, и грезы, и страсть.

Мне оставь только стыд и волненье,

Под тобою, ведь ты - моя власть!

Так используй и власть, и тело,

Свою похоть сполна наслади,

Ненасытный ты мой... умелый...

Утоли ты меня, утоми!

Утоми меня лаской и болью,

Пыткой тяжкою утоми,

Пусть всё будет со стоном и кровью,

Я хочу так - пойми, пойми!

Этот голод - страшнее боли,

Вечный голод меж ног, в себе,

Не хватает характера, воли?

Нет их - всё отдаю тебе!

Ну, свяжи мои руки крепче,

И на шее петлю затяни,

Пережить мне насилие легче,

Чем наивные игры любви.

Из переписки

«Пётр, ты нашёл ключевые для меня строки - «Пережить мне насилие легче, Чем наивные игры любви.. »

Это действительно так. Сейчас я расскажу тебе, Петя, то, что не рассказываю никому. Надеюсь на тебя, надеюсь, что мне не придётся пожалеть о своей откровенности. Слушай. В детстве я более чем на год попала в зависимость от группы ребят, которые меня регулярно насиловали, причем всегда связанной. Я осознавала, что это ужасно, это позор, жутко боялась огласки, но в тоже время получала во время этого удовлетворение. Надо мной всячески издевались, унижали, били, но били не много, чтобы не осталось следов на теле и всё не раскрылось. Хотя так и произошло – всё раскрылось... В результате, секса без насилия для меня не существует. Мужчин я ненавижу, но без секса жить тоже не могу. Знакомиться, как нормальные люди, встречаться, принимать ухаживания и т. д. для меня просто невыносимо. Мечтаю о насилии - это как бы снимает с меня ответственность за все происходящее, только  в такой ситуации я могу расслабиться и что-то получить. Пробовала лечиться, но как мне сказал врач, от курса таблеток я в лучшем случае потеряю интерес к сексу, а в худшем получу какие-нибудь другие фобии. Вот так и живу, как живётся. Мужчины бывают, но увлекаться, ходить на свидания я не могу. Не могу, Петя, извини.

Впрочем, я подумаю - я тоже хочу тебя увидеть. Но это будет возможно при одном условии – никаких попыток ухаживать за мной как за женщиной. Ты не будешь дарить мне цветы, говорить комплименты, спрашивать, куда я хочу пойти, что я буду пить, есть и пр. Договорились? »

Тихий переулок на окраине Москвы. Перед джипом, стоящим у тротуара, аккуратно припарковался красный фордик. Из джипа вышел лысый бородатый мужчина с букетом цветов, из форда - женщина в тёмных очках. Женщина недовольно посмотрела на цветы: «Пётр, я же просила! » «Прости, Машенька». Букет полетел в ближайшие кусты, мужчина и женщина сели в джип и, наконец, поцеловались.

Из переписки

«Петя, я очень рада, что мы встретились. И кто бы мог подумать, что целоваться с усатым бородатым мужчиной вовсе даже не неприятно… Я готова стать твоей любовницей, но при одном условии – ты не должен спрашивать меня, что я хочу, как мне нравится, как не нравится и пытаться «доставить мне удовольствие». Чем более жёстко и грубо ты будешь себя со мной вести (в интимной обстановке, разумеется) – тем  лучше…»

«Маша, если уж ты хочешь, чтобы я вёл себя жёстко, может быть мне будет позволено  тебя выпороть? Опыт у меня в есть - сабспейс с первого раза не обещаю, но действовать буду плавно и с разогревом, плохо не сделаю, девайсы есть».

«Боже мой, Петя, какие ты слова, оказывается, знаешь! Сабспейс, девайсы…  Неужели мне ещё и в этом с тобой повезло? »

И вот настал тот долгожданный момент, когда они отдались друг другу. Самое яркое впечатление от первой встречи Петру запомнилось так -  когда он вошёл в неё, Маша вздохнула и сказала, крепко прижимая его к себе: «Теперь не вырвешься». Но он и не думал вырываться, и они любили друг друга долго…  или недолго - время куда-то делось, и когда они, очнувшись от забытья, обнаружили, что не размыкали объятий почти три часа, то очень удивились. А о том, что Пётр должен был быть жестоким и грубым, а Маше не представляет себе секса без насилия, никто из них и не вспомнил.

Пусть я распята и прижата

И пальцы снова мнут мне грудь,

Опять растерзана и смята…

Освобожусь… Когда-нибудь…

Когда-нибудь, но не теперь!

Теперь хочу я наслаждаться,

И я готова все стерпеть,

Страдать, любить и унижаться.

Пусть кто-то скажет: « Вот блаженна! »,

Но кто меня теперь осудит?

Ведь я - желанна, совершенна!

Я Вам отдамся… не убудет!

Каждая новая встреча удивляла их обоих. Вроде бы взрослые люди, партнёров поменяли много, но вот встретились и увидели, что только сейчас начинают понимать что такое наслаждение. И вот во время очередной интимной встречи случилось событие, которое потрясло их обоих и сблизило навсегда. Когда, устав от любви, они лежали обнявшись, Маша спросила:

-    Так пороть меня когда-нибудь будут или нет? Только без розовых соплей, Петя, прошу тебя.

- Пороть, говоришь? Без соплей, говоришь?

Пётр встал с кровати, открыл шкаф,   достал пакет с девайсами и, вытаскивая свои игрушки и любовно помахивая ими, бросил Маше: «В ванну. Быстро». Маша вздрогнула, вскочила и голая побежала в душ.

Вернувшись из ванной, Маша замерла у двери в комнату. На улице стемнело и в сумерках Пётр видел, как блестят её глаза.   Без того большие, сейчас они казались огромными и круглыми. Пётру стало не по себе, но он взял себя в руки и грозно спросил:

- Почему так долго?

- Петенька, мне страшно, - прошептала Маша каким-то изменившимся, детским, плачущим голосом.

- На кровать, быстро, лицом вниз. Быстро, я сказал! Руки вытянуть и не сметь отрывать их от кровати.

Маша легла на живот и вытянула руки, впившись пальцами в спинку кровати. Как прекрасно было её тело в оранжевом свете от маленького бра с терракотовым абажуром – полные плечи, ложбинка вдоль позвоночника, большие круглые ягодицы, красивые ноги, аккуратные маленькие пятки… Пётр взял флогер – плётку, составленную из пучка кожаных полосок, и провёл кожаными хвостиками по Машиной спине. Маша вздрогнула. Ему нестерпимо захотелось ударить сильно-сильно, и посмотреть, как взлетят вверх её плечи, грудь, как выгнется спина, как затрепещут ягодицы, как всё тело заиграет от боли, но он сдержался и, отложив флогер, мягкими движениями начал массировать её плечи, спину, спускаясь вниз размял ягодицы, потом бёдра, икры, сильно растёр ладонью пятки, потом снова поднялся вверх и занялся попой - сильно растёр кожу ладонями, размял мышцы и начал шлёпать. Сначала тихонько, потом  сильнее, сильнее, совсем сильно, а Маша довольно охала, вскрикивала и вертела попой. Пётр встал и взял флогер, его руки дрожали. Противоречивые желание разрывали его – тело просило свободного сильного движения и грубой радости, а душу переполняла нежность к этой прекрасной удивительной женщине, благодарность за доверие к нему и желание доставить ей высшее наслаждение.

Лёгкими частыми ударами с разных сторон Пётр начал обрабатывать ягодицы флогером, рассыпая кожаные полоски веером и следя за тем, чтобы удары ложились равномерно. Он заметил с какого-то момента, что  Маша приподнимает ягодицы навстречу удару и её промежность блестит от возбуждения. «Так, теперь посильнее и пореже». Пётр стал бить сильно, почти не сдерживаясь, но после каждого удара ждал несколько секунд, пока тело женщины успокоится. А тело Маши ходило ходуном - сразу после звонкого шлепка  плётки, она выгибала спину, приподнимаясь на руках запрокидывая голову, потом падала головой в вытянутые руки, приподнимала попу, ворочалась с боку на бок, ноги сгибались в коленях и снова вытягивались, потом она замирала, лёжа пластом и сжав ягодицы и когда, наконец, она глубоко вздыхала и расслабленные ягодицы снова раздвигались, Пётр наносил следующий удар.

Но вдруг Маша замерла и перестала реагировать на удары. «Вот оно, начинается…»  Пётр стал бить очень сильно и быстро. Ещё, ещё, ещё… Один удар за другим обрушивался на неподвижное тело дрожащей женщины и вот… глубокий протяжный стон потряс Петра. Маша оттолкнулась от спинки кровати, свернулась калачиком, и её тело задрожало так, что Пётр сам растерялся. «Накрой меня», - прошептала она. Машу била крупная дрожь, она тряслась, как в эпилептическом припадке. Пётр завернул её в одеяло, встал на колени у кровати и, обняв женщину, положил руку ей под голову. Прошло минут пять. Маша успокоилась и подняла на него свои серебряные глаза. По её щекам катились слёзы. «Что это было, Петя? Что это? Этого не может быть! Неужели это чудо и есть сабспейс? » «А какой он, сабспейс? Как оргазм? » « Не знаю… Нет, не оргазм… Или оргазм в голове… Не знаю… Я думала, это сказки… Петя, я так люблю тебя…» Маша поцеловала его ладонь  прижалась к ней щекой. «Теперь ты от меня не избавишься никогда».

Да, я порочна, я развратна,

Да, мне насилие приятно.

Пусть я распята и избита,

И спермою вся грудь залита,

Но я довольна тем вполне,

Что вновь твой член кипит во мне…

Как горький пьяница без водки

Живу я в ожиданьи плетки!

- Слушай, Машенька, а эти ребята, которые тебя насиловали в школе… Они тебя пороли?

- Так… по попе шлёпали, ремнём как-то постегали, но так возбудились, что сами испугались. Один там был, самый мерзкий и самый главный…А потом это дело вскрылось… ужас, что было. Мы переехали в другой район. Так как торопились с обменом, то и новая квартира и новый район оказались намного хуже того, где мы жили, а старая наша квартира такая была хорошая…  Родители мне до сих пор этого простить не могут... С отцом у меня и раньше отношения были сложные, а тут он и вообще меня замечать перестал. Мать жалела, но считала, что я сама во всём виновата…  На улицу меня больше не выпускали – только в школу и сразу домой за уроки, с одноклассниками не общалась, чтобы не дай бог не пронюхали бы чего-нибудь. Так серой мышкой промучилась до окончания школы, поступила в строительный институт. Ребята ко мне липли, но я мужской пол ненавидела и близко никого не подпускала, если только поиздеваться  над кем-нибудь … Типа, после долгих уговоров придти к нему домой, долго ломаться и не давать, а когда он возбудится, чуть ли не до обморока, сделать вид что на всё согласна, отправить его в душ, одеться и сбежать пока он моется. Понятно, что и ребята добрых чувств ко мне не испытывали.

Но на четвёртом курсе неожиданно влюбилась. Он был староста у нас, взрослый такой здоровенный мужик, после армии, сам с Украины, все девки за ним бегали…  Кроме меня… Тем, наверное, и зацепила… Переехала я к нему в общагу и рада была до смерти, что из дома наконец ушла. И жили мы там весело и дружно до диплома, а потом уехали к нему на Украину – его отец был в его городе большой начальник по строительной части. Поселились мы на даче его родителей. Дача, на самом деле, была таким дворцом трёхэтажным с огромным участком...

- А ты ему рассказала о том, что было в школе?

- Рассказала. Он расспросил всё подробно, усмехнулся как-то загадочно и больше

этой темы не касался…  Тогда я ещё не знала, что с ним меня ждёт…

Короче, стали жить мы в его доме. Олежек мой был мужик очень жёсткий и физически очень сильный, доминант, как теперь говорят. Точек зрения, отличных от своей, он не признавал в принципе. А женщина, тем более жена, права голоса не имела вообще ни в чём, домострой такой вот… Всё делалось по его указаниям, начиная с того, сколько чего в салат положить и какого цвета маникюр сделать и кончая всем вообще в моей жизни. И мне это нравилось, как ни странно - я себя такой защищённой с ним чувствовала, именно как за каменной стеной. Только с ним я перестала жить в постоянном страхе, мне так хорошо с ним было. И в постели... даже и представить себе не могла, что это может быть так … м-м-м…здорово…

- И он тебя порол?

- Ну-у, не сразу…  В Москве и вообще ничего такого не было, шлёпал по попе во время траха, довольно сильно шлёпал, но я это за ласку считала и мне нравилось. Были какие-то шутки, типа «будешь плохо себя вести – выпорю», рассказывал, что его дед бабку вожжами порол, что отец на руку скор, но я это как игру воспринимала, и меня возбуждали такие разговоры. Честно говоря, я хотела, чтобы он меня выпорол, только попросить стеснялась. Как девчонкой мечтала когда-то, чтоб изнасиловали… Домечталась, дура.

Ну вот, когда на Украину переехали, месяца два жили, как в раю. Представляешь, места красивейшие, река рядом, лес, большой дом, большой сад, яблони, вишни, черешни…    Тогда и зашёл у нас разговор о порке уже на полном серьёзе. Когда в очередной раз я, то ли слишком близко с кем-то разговаривала из ребят, то ли курила на улице, а у них считалось, что женщине курить на улице неприлично, он мне негромко, но очень понятно сказал: «Я тебя предупреждал, что выпорю? Не послушала? Я приеду, заберу тебя с работы».

До конца рабочего дня где-то три часа оставалось. Передать, что со мной в эти три часа творилось, я вообще сейчас не в состоянии. Понимала, что предполагались вовсе не игры влюбленных,   а конкретная воспитательная акция. До последнего я надеялась, что он это как-то превратит в шутку, хотя, наверное, тогда я пожалела бы, если бы ничего не состоялось. Но шутить как раз он не собирался, я это поняла, как только в дом вошла. Работает камин - это летом-то, на полу у камина лежит матрас... У меня прямо ноги подогнулись. Единственное, что он разрешил сделать, перед тем, как раздеться - это выпить немного коньяка из бара. Я коньяк  вообще не люблю,   но тут была готова всю бутылку высосать, если бы он её не забрал сразу… Я понимала, что привязывать меня не будут - так, как лежал матрас, просто не к чему было бы,   а ведь при определенных обстоятельствах это еще хуже.

Но самым страшным для меня в тот момент было то, как он себя вел со мной. Не делал грозные рожи, или наоборот – не улыбался глупо. Он смотрел совершенно спокойно, совершенно так же,   как накануне оглядывал стену, которую собирался красить и прикидывал с какой стороны начать. Просить прощенья – проще было камин или шкаф уговорить. Убежать некуда - ни одного знакомого, кроме коллег по работе и его друзей, да я бы и не решилась, орать бессмысленно – частный дом, большая территория, да и раздражать лишний раз не хотелось…  И какой-то жалости ко мне он совершенно не испытывал. Типа: «Я ж её предупредил, чтобы не курила на улице. Если б слушала меня, ничего бы не было! ». Стоял и спокойно смотрел, как я разделась, как легла…

Когда все закончилось, всю с ног до головы исцеловал и даже попу мне чем-то намазал, хотя сидеть на следующий день я все равно не могла. Но оргазм той ночью был такой, что чуть с ума не сошла. С тех пор я приобрела способность испытывать много оргазмов за ночь.

-     А чем он тебя порол?

-     Ремнём, длинным таким кожаным ремнём. А потом и до розог дело дошло.

-     И часто он тебя порол?

-     По субботам, как положено. А повод всегда находился.

- Мда…  Как я ему завидую - всю жизнь мечтал иметь женщину, которую мог бы

пороть когда захочу.                

- Теперь у тебя есть такая женщина, дурачок, пусть он тебе завидует.

- Ты с ним общаешься?

- Звонит изредка, когда в Москве бывает. Снисходительно интересуется как дела…  Сейчас он богатый человек. Он хотел бы, чтобы мы опять были вместе.

- Так вы с ним встречаетесь?

- Нет. Ничего с тех пор не было и не будет - скелеты лучше держать в шкафу, а не доставать их оттуда, чтобы вытереть от пыли.   Не ревнуй, милый, у меня есть ты и мне не нужен никто кроме тебя.

- Ты злопамятная?

- Когда я ушла от него и вернулась одна в Москву…  знаешь, как мне плохо было! За те годы, что я жила без него, сколько раз он был мне нужен, как я ждала его звонка!   Но когда он снова объявился, было уже поздно – я научилась жить без него, а простить ему, то, что он хотел меня сломать, я не могу до сих пор.

- И сколько вы там прожили?

- Больше двух лет. И перед этим в Москве года полтора.

- А почему ты ушла от него?

- Мы очень любили друг друга. Он меня давил и ломал, но, при всём этом, жил моими интересами и делал всё, чтобы я была счастлива, ничего для меня не жалел. Но я была для него, как персидская княжна для Стеньки Разина - любимая игрушка.   Очень дорогая, очень любимая, но игрушка. Но как он надо мной издевался! Такое вытворял…  Как я его ненавидела в эти минуты! Ты знаешь, что это такое, когда и любишь и ненавидишь одного и того же человека одновременно?! И он это понимал, я знаю, и тоже мучился. Но хотя он был  умным человеком,   не нашёл он в себе такой психологической тонкости, чтобы признать, что неправильно себя ведёт и изменить наши отношения. Такой сильный мужчина, а тут беспомощен оказался…  И в одно прекрасное утро я поняла, что больше не могу. Собрала чемодан, пока он был в отъезде, на вокзал и в Москву, к родителям.

- А он тебя вернуть не пытался?

- Нет, не пытался. Гордый был, такие как он, за бабами не бегают. Правда,   стал в Москву приезжать, через ребят из нашей компании наблюдал за мной. Он знал, как я живу, я знала как он… А потом пропал из виду на несколько лет. Потом опять объявился, но уже я изменилась необратимо.

- А почему у вас детей не было?

- Он не хотел. Говорил, что ещё рано заводить детей. Наверное, чтобы надо мной издеваться ничего не мешало - специальную комнатку в подвале для этого оборудовал…

- Мда, интересно. А кто был следующий твой мужчина?

- Следующих много было и все они в одну биомассу сливаются. Тогда, когда я Москву вернулась, решила, что второго Олега нет и не будет и буду жить, как получится и ни в чём себе не отказывать. Ненависть к мужикам вернулась, только бояться их перестала, издевалась над ними, как могла, и на деньги разводила…

- Мерзавка.

- А чего их жалеть-то, козлов, они меня не жалели. После всего, я только так могу с мужиками дело иметь – или я их или они меня. Только к себе, Петя, это не относи, пожалуйста - с тобой всё по другому, с самого твоего первого письма. Не знаю почему так, наверное, потому, что ты не такой, как все, потому, что ты любишь меня, потому, что я люблю тебя.

- А ещё садисты у тебя после Олега были?

- Ещё бы их не было! Уж кого-кого, а этого добра… Правда комплексов у них ещё больше, чем у меня, поэтому никакого удовольствия – или слишком больно или смешно и противно. Не так страшно, что больно – если мужчина достойный, мне нравится, когда он делает со мной всё, что хочет, мне уютно в сильных руках. И боли я вообще не боюсь, если войду в нужное состояние. Но чаще попадались лузеры, которые на мне свои проблемы вымещали. Вот это отвратительно. Вот таких уродов я быстро опускала ниже плинтуса. Ох, Петенька, какое ты счастье у меня! Я всегда знала, что порка и боль могут быть именно таким волшебным наслаждением, ещё с того первого изнасилования знала, но уже и не надеялась это познать.

- И с Олегом не познала?

- Тут другое было. Я так его любила, что от него вытерпела бы всё что угодно. Но он меня воспитывал для своего удовольствия - до моего удовольствия ему дела не было. Ох, как я его ненавидела иногда, убила бы, если б могла…  А ты-то где так флогером работать научился? У тебя была такая женщина как я?

- Такой как ты не было, нет… и не надо.

- Что-о-о?

- Шучу, солнышко, не сердись. Меня всегда Тема увлекала, когда я ещё и слова такого не знал. С первой женой  попробовали  в  садомазо поиграть… Молодые были, глупые, знать не знали, как это делается на самом деле… Да и когда дети в доме, особенно не порезвишься. После развода начал любовниц пороть потихоньку, кому-то нравилось, кому-то нет, потом уже интернет появился, стал литературу изучать, на проститутках-рабынях тренировался… 

- А вторую жену порол?

- Да что ты, ей это в принципе не нужно было. Знаешь, кстати, всегда любопытно наблюдать это женское желание отдаться. А отдать своё тело мужику, чтобы он тебя выпорол - это уж отдаться, так отдаться. И когда я предлагал своим подругам поиграть в это дело, реакция была двух видов. Или испуг в глазах: «Как он узнал? » Или ступор - тебя что-то смутно томит, а ты не понимаешь - что и вдруг…мама дорогая! А такие, как моя вторая красотка… Вот уж кого бы я выпорол, так выпорол… сучка…

- А вы отношения поддерживаете?

- Звонит изредка, когда ей что-то нужно. Такие, как она - это женщины другого типа. Содержанки, как я их называю. Это не проститутка, для которой мужик лишь предмет труда, как автомобиль для слесаря, и не домохозяйка, которая не работает из соображений семейного разделения труда. Содержанка может быть замужем, может не быть, может  работать, может не работать, но жизни не за широкой мужской спиной, пусть и не любимой, она себе не представляет. Вся её карьера – это перемещение от нынешнего мужчины к мужчине более высокого уровня, и это для неё единственно возможный способ существования. «Безошибочный инстинкт красивой женщины, подсказывал ей, что жить прилично только за чужой счёт» - это Соммерсет Моэм написал об одной из своих героинь, знаешь такого писателя? Вот такие дамы садомазо игр не переносят – мало, что ли, и так постоянной зависимости от какого-то козла! Таких, как моя вторая и ей подобных, даже слегка по попе шлёпнешь, такой крик поднимают: «Прекрати! Мне больно! А вдруг синяк, у меня нежная кожа…»  Да так и должно быть, я думаю. Её социальная роль близка к нормальной биологической роли самки, секса ей в жизни хватает и садомазо игры для неё не более, чем непроизводительный износ основных фондов. А ещё попадались такие забавные тётеньки, что готовы  играть вообще в любые игры –  был бы мужик   подходящий.   Но редко встречаются, к сожалению…

- Кобель.

- Спасибо за комплимент. Ну всё, хватит сопли жевать, готовь девайсы. И быстро, я сказал!!!

Я хочу быть распятою Вами,

Я хочу быть рабою для Вас,

Я совсем не бросаюсь словами -

Я вся Ваша на этот час.

В Вашей воле над телом глумиться,

Откровенней прошу Вас быть,

Смело можете мной насладиться,

Я хочу это все пережить.

Пережить наяву ли, во сне ли

Боль, и стыд, и насилия ад.

Дело в том, что сегодня насилье

Мне милее всех прочих услад.

Хоть теперь уже я едва ли,

С той девчонкою буду схожею,

Что насиловали в подвале

Пацаны со спитыми рожами. .

Кого жадно в подвале жали,

Мяли ноги и грудь досиня,

В кровь зубами соски кусая...

Это все про меня, про меня!

Кому руки в локтях вязали,

И уже наигравшись вполне,

Как к объедкам, других еще звали,

Не давая ни вздоха мне.

Боль, и стыд, и оргазм незваный

Так пленили тогда меня,

Что теперь мне они желанны,

И без них не могу ни дня.

Потому и прошу Вас: смелее,

Пусть мой стон не смущает Вас.

Если будет еще больнее,

Значит, будет сильнее экстаз

Ты позволишь опять мне забыться,

Снова девочкой стать такой?

Ты заставишь ее смириться

Под жестокой своей рукой.

Проколи мне соски булавкой,

Выбей розгой из задницы пыль,

Рот заткнув мой резиновой вставкой,

Преврати мои сны в мою быль.

Не смущайся ты тихого стона -

Боль и радость рядом идут -

Как в подвале старого дома

Снова всё повторится тут.

Вот уже несколько месяцев они жили вместе в квартире Петра. Были ли они счастливы? То, что наполняло их, не было счастьем. Это было ощущение  долгожданной полноты существования, ощущение, что они, наконец, нашли для себя то, за чем пришли в этот мир, и теперь можно спокойно и с удовольствием пить жизнь мелкими глотками, наблюдая за тем, как другие суетливо своё ищут счастье. Так пассажиры поезда, уже успевшие устроиться в уютном купе, снисходительно наблюдают за бедолагами, мечущимися по платформе в поисках своего вагона.

Пётр удачно перешёл на другую работу, больше по командировкам не ездил, и вечера они проводили вместе, не успевая наговориться за короткое время от возвращения  с работы до «подготовки ко сну». Тематическим наклонностям они предавались свободно и страстно, и утром, на работе, осторожно усаживаясь в кресло выпоротой попой, Маша с удовольствием вспоминала прошедшую ночь. Но было нечто, что отравляло ей существование: вторая жена Петра – Ирка. Ира ушла от него год назад, но не оставляла Петра в покое и Маша, подозревая, что между Петей и Иркой что-то происходит, мучилась ревностью.

И её прошлое тоже не отпускало. Она легко прекратила все отношения со знакомыми мужчинами, но вот Олег…  Опять начались его звонки. Когда она видела на дисплее мобильника его номер - не отвечала, но запретить себе думать об Олеге Маша не могла. Слишком большим влиянием на неё обладал этот человек, слишком хорошо она понимала, что он сделал для неё своей страшной любовью. Как много в её жизни значило преображение забитой, запуганной, всеми презираемой серой мышки в красивую, желанную, любимую и любящую женщину!

Маша знала, что после их разрыва Олег долго жил один, говорят, сильно пил. Потом взял себя в руки, бросил пить, выстроил успешный бизнес, женился, родил ребёнка. По служебным делам Олег много времени проводил в Москве, и когда он позвонил Маше незадолго до её встречи  с Петром, Олег уже не разговаривал с ней снисходительно, как раньше, а, с удивившей Машу настойчивостью, предлагал жить вместе в те периоды, когда он  работает в Москве. Сказал, что любит её по-прежнему, что купит  квартиру или дом для неё, обещал богатую, счастливую жизнь…  Маша пришла в смятение, но, после долгих размышлений, решила, что быть московской полуженой в полубраке с украинским бизнесменом  ниже её достоинства, и отказалась. Потом её долго терзали сомнения, но вот в её жизни появился Петя, и история с Олегом отошла на второй план. Тем более, что Олег, не ожидавший отказа, больше не звонил. И вот теперь появился опять. И Ирка эта чёртова, Петрова бывшая… Маша больше не писала стихов – тот тихий голос, который диктовал их раньше уже не был слышен за многоголосьем её путаных мыслей.

Вечером, когда они, потягивая мартини, смотрели кино, громко и неприятно зазвенел мобильник Петра. Пётр посмотрел на дисплей и вышел с телефоном в другую комнату. Когда он вернулся, Маша резко поставила бокал на стеклянный столик.

- Опять она? Зачем она тебе звонит?

- Проблемы у человека,   поговорить надо. Чего ты злишься, Машунь?

- Зачем она тебе звонит? Почему тебе? Ты знаешь, что эта сучка тебя не любит, и никогда не любила. Я тебя люблю, я. А она использует  тебя, как последнего… А ты… а ты…

Злость на Петра, на наглую Ирку, которая моложе её так намного, злость на себя за невозможность забыть Олега душили Машу, и она наговорила Петру много лишних и  несправедливых слов. Пётр пытался её успокоить, но потом обиделся, ушёл к себе и уткнулся в компьютер. Маша плакала в ванной. Ночью, они, не говоря ни слова, помирились. Но на следующий день, к концу рабочего дня, Маша почувствовала, что ей совсем не хочется идти домой. Что-то ушло из того, что было у них с Петей. Она не могла себе объяснить своего настроения, но что-то ушло, и Маша видела, что виноват в этом Пётр и что она должна наказать его за это.

Зазвонил мобильник – это Олег. «Вовремя», - Маша усмехнулась и сбросила звонок. Телефон снова запищал – смс-ка от Олега: «Ответь, прошу. Надо поговорить». Звонок – Маша вздохнула и взяла телефон,

-          Ну? Что у тебя случилось?

- С тобой всё в порядке, Машенька? Мне сегодня приснилось, что тебя на скорой помощи отвезли в больницу.

- О, господи, Олежек. В твои-то годы такими дешёвыми разводками пользоваться…

- Это не разводка, Мария,   я чувствую тебя, я знаю, что сейчас тебе плохо и я тебе нужен.

- Проницательный ты, однако. И какие предложения?

- Гостиница «Украина». Подъедешь – позвони.

- Океюшки, милый.

Маша тщательно поправила макияж, решительно закрыла кабинет и направилась к выходу.

Пётр ходил из угла в угол по пустой квартире и злился - его душила такая злость, какой он уже давно в себе не наблюдал. Маши до сих пор не было, её мобильный не отвечал и мысль, что с ней что-то случилось, Пётр отгонял, как розовые сопли, недостойные для человека, приучившего себя смотреть правде в глаза. «Обиделась из-за Ирки и мстит - ****ся с кем-нибудь. Из бывших с кем-нибудь…  А то и с этим козлом, она говорила, что он звонил… О-ох, блять, за что мне это?   Но какая же сука! Какие же они все суки! »  Пётр прошёлся по квартире. «На Ирку обиделась, тварь… Будет тебе Ирка! »

Пётр набрал номер:

«Ир, привет! … Можешь говорить? … А приехать можешь?…  В баню, куда… Ко мне, естественно… Да, уехала…. Надолго… Иришь, я не шучу… Слушай, давай ты мозги парить своему кобелю будешь, я, блять, тебя знаю, как облупленную - хочешь, чтобы помог – быстро ко мне… Я не злюсь, извини,   тяжёлый день сегодня… Жду, милая».

Маша с Олегом сидели в его большом люксе, и пили шампанское. Разговор не клеился, Маше было скучно и неуютно.

Они не виделись десять лет. Идя на встречу, Маша волновалась – не слишком ли она постарела, не будет ли Олег разочарован? Но по его расширившимся глазам, Маша с гордостью убедилась, что она действительно стала интересней, чем была тогда, и что он этого не ожидал. А вот Олег совсем не изменился, ей показалось, что он даже одет был также. Но какой он стал скучный! Или он и был скучный, а она поумнела?   Маша расспрашивала об их общих украинских знакомых, улыбалась, что-то рассказывала о себе, но внутри нарастала тревога. Встать и уйти было глупо – не за этим она сюда приехала, но оставаться на ночь ей уже совсем не хотелось. Она видела перед собой очень видного,   но скучного самодовольного мужика. Не таким она его помнила и не такого ожидала от встречи.

В её сумочке несколько раз долго звонил мобильник, и Маша знала, что это Пётр. Её сердце сжалось.

- Ну, ладно, Олежка, хорошо с тобой, да надо домой двигаться, спасибо, что не забываешь.

Олег помрачнел. – Тебе со мной скучно?

- Ну что ты, Олежек, пора мне, позвони завтра…

Маша встала, но Олег вскочил навстречу и, сильно сжав её плечи, посмотрел в глаза. Маша увидела, как сузились его зрачки,   и ей стало страшно, так же страшно, как когда-то, во времена их брака, когда он с таким же лицом приказывал ей принести ремень.

Олег начал расстёгивать её блузку – Маша не решилась сопротивляться. Он раздел её до пояса, сильно сжал грудь, потом подтолкнул Машу к ванной. Халата в ванной не было и когда Маша, завернувшись в полотенце, вернулась в комнату, она с ужасом увидела в руках у Олега длинный чёрный кожаный ремень со сломанной пряжкой. Тот самый ремень!   Он молча кивнул головой в сторону постели. Дрожащая от холода и страха Маша неловко легла лицом вниз и замерла, уткнувшись лицом в ладони. Всё было так же, как и в те времена. Удар! Дикая боль пронзила её ягодицы. Удар! Удар! Маша впилась зубами в ладони, чтобы не заорать и сжалась, как только могла – лишь бы не шевельнуться. Олег бил не спеша и очень сильно. Бац! Бац! Бац! Бац! Бац!…

Видя, что она не шевелится, Олег опустил ремень. Маша судорожно рыдала, вздрагивая. Олег наклонился к ней, пытался поцеловать, но Маша закрыла лицо руками. Олег обиженно засопел. Маша  слышала, как он разделся, потом его руки прошлись по её телу… Олег сильно сжал руками её ягодицы, и невыносимая боль пронзила её, но Маша опять сумела сдержать крик. Олег попытался перевернуть её лицом вверх, но Маша не давалась и Олег, навалившись, резко вошёл в неё сзади…

Когда он кончил и, тяжело дыша, лёг на спину рядом с ней, Маша встала и, не замечая Олега, как будто его вообще не было в комнате, стала быстро одеваться. Голый Олег, подперев голову рукой, молча наблюдал за ней. Маша оделась, подошла к двери, повернула ключ в замке и оглянулась на Олега.   Он, в той же позе, внимательно и грустно смотрел на неё.   Их глаза встретились, и Маша увидела в глазах Олега боль, растерянность и безмерную тоску. Она презрительно улыбнулась ему и вышла из номера.

Выйдя на улицу, Маша знала, куда ей ехать – домой, к Пете, и пусть убьёт её. У Маши было ощущение, что она вышла с поминок - Олег умер, его больше нет и не будет. Пётр – единственный близкий человек, который у неё остался.

Маша остановила такси у въезда во двор – она хотела пройти пешком, чтобы посмотреть на окна. В ночном дворе было тихо, первый снег шуршал по увядающим листьям. В спальне их квартиры горел приглушенный свет. Что он там делает? Ждёт её? Пьёт?

Маша не решилась звонить и тихо открыла дверь ключом. И застыла – из спальни раздавались характерные звуки секса. Силы оставили Машу - она как куль опустилась на ящик для обуви, но сразу же встала от боли в попе и, как могла бесшумно, подошла к приоткрытой двери в спальню.

Маша увидела в тусклом свете ночника спину и ноги Петра, энергично двигающегося между раскинутых ног женщины. Чтобы не упасть, Маша упёрлась руками в косяк и не могла оторвать глаз от любовников, но пара так была увлечена, что Машино появление прошло незамеченным. Пётр, громко дыша, двигался всё в более и более быстром темпе, а женщина, впившись ногтями в плечи Петра, приподнималась ему навстречу, как бы подтягиваясь на нём. «Когда ещё увидишь своего трахающегося мужа со стороны», - пронеслось в голове у Маши. Вот женщина громко застонала,   приподнялась ещё выше, как бы вылезая из под партнёра, и Маша узнала Ирку – она видела её фотографии. Ирка громко стонала, мотая головой во все стороны и раскачивая Петра. Наконец она обмякла, глубоко вздохнула, открыла глаза и… увидела Машу.

Ирина была девушка тёртая и мало чего боялась в этой жизни, но, искажённое ненавистью лицо Маши, повергло Ирку в такой ужас, что она сначала окаменела, как при виде Медузы Горгоны со змеями вместо волос, а потом  заорала так, что завыла собака в квартире соседей.

Перепуганный Пётр скатился на пол, а Маша бросилась на Ирку и стала бить её по лицу, по груди, потом стащила за волосы на пол и стала бить ногами…  Ирка была высокой и сильной,   но появление Маши ввело её в такой ступор, что она не отбивалась, а только визжала. Пётр отполз в угол и ошарашено смотрел на драку на постели. Но он первый опомнился, одел брюки и оттащил Машу, дав Ире возможность выскочить из комнаты.

Маша рыдала, растянувшись на полу в куртке и сапогах, как и пришла с улицы. Слишком измотал её этот день, и сил остановить слёзы уже не было. Только Ирка успокоилась быстро: рассмотрела себя в зеркало, подкрасилась, оделась, вызвала такси.   Уже у входной двери, она  выразительно посмотрела на Петра. Тот хмыкнул, достал кошелёк из кармана куртки и сунул ей несколько купюр. Ирка поджала губы, пожала плечами и исчезла. Пётр и Маша остались вдвоём.

Пётр сидел в кресле и гладил по волосам Машу, уткнувшуюся в его колени. По его щекам текли слёзы. Он поднял Машу, снял с неё куртку и сапоги, положил на постель, раздел, накрыл одеялом. Раздевая Машу и увидев багровые следы на её попе, Пётр вздрогнул.

- С кем ты была?

- С ним, с Олегом.

- С кем?!

- С Олегом, с первым мужем.

- Однако! Ну и?

- Петя, на кого я убила четыре года  жизни! Зачем я пошла к нему?! Я так много думала о нём…, - Маша всхлипнула, - И из тебя пыталась сделать второго Олега…   К счастью, не получилось…

- И что он с тобой делал?

- То же, что и раньше, что же ещё…    Десять лет прошло, а он… Он ничего не понял и ничему не научился… Не спрашивай о нём, он умер для меня. Но ты! Как ты мог! Я так тебя люблю! Зачем? Зачем ты трахался с этой сучкой! Зачем ты привёл её сюда?

- Затем, блять, что нехера за моей спиной с другими мужиками амуры разводить! С тех пор, как мы вместе, я  тебе не изменял и не собирался. Ты сама меня толкнула к ней своей дебильной ревностью.

Маша подняла голову:

- Петенька, прости меня, - Маша опять заплакала, - Господи, какая я дура! Я сделаю всё, всё, что ты хочешь. Не изменяй мне больше.

- Да я и не собирался.… А ты вот что мне скажи, Машенька…

Вот скажи, что оказалось легче пережить - насилие или игры любви?

Маша задумалась и долго молчала.

- Знаешь, после всего, что со мной сделали те ублюдки, моё сердце окаменело. Я думала, что это навсегда, что любовь для меня недоступна. Олег оживил моё сердце -  я узнала, что такое любовь. А потом он снова его заморозил. И пережить две такие операции  – это уж слишком. И я сказала себе: с телом – всё что угодно, мне это нужно, чтобы трупом себя не чувствовать. Но душу, но сердце - не трогать! Но, ты Петя… Твоя любовь, твоя нежность… Моё сердце снова живёт и любит, моё тело снова живёт  и любит. И насилие для них непереносимо.

- А игры любви?

- Поиграть-то можно. Только помнишь, ты говорил пословицу, как отец сына бил - не за то, что играл, а за то, что отыгрывался. Вот и мы с тобой отыгрались друг на друге. Какие дураки! Но я теперь знаю, нам с тобой отмерено сто лет, сто бед и море счастья. Поцелуй меня и открой окно.

А за окном мало-помалу рассеивалась тьма, и новый рассвет уже светился яркими красками золотой осени.

14.12.07

Впервые опубликовано sextalk. ru