Когда я смогу тебе доверять, глава 1 - слэш, nc-17. Глава Когда был первый секс

Дрейк резко садится на постели и ожесточённо трёт лицо. Кошмары мучают его на протяжении всех восьми месяцев, минувших со дня той провальной операции на химзаводе. Яркие, ужасающе реальные сны – куски плоти на стекле, вспышка светоотражателя, растерзанные тела полицейских на полу вокруг него, болезненный укол парализующего дротика... Тиер с отчаянным стоном трясёт головой и снова душит в себе страх.

Видимо, во сне он вновь, от ужаса и ярости, выпустил щупальца – шея сзади ещё мокрая, и некогда белая наволочка тоже – вся в бледно-оранжевых разводах. Дрейкер убирает руки от лица и смотрит в зеркальную стену напротив – наверняка за ним и сейчас наблюдают, он физически ощущает на себе взгляды скрывающихся за стеклом людей. Наверное, доктор Чарли снова расстроился, ведь агуа никак не может прийти в себя, и кошмары лучшее тому подтверждение.

Дрейк тоскливо улыбается своему отражению и встаёт с постели. Душ, завтрак... начинается ещё один совершенно бесполезный, пустой день в «зазеркалье» клиники Чарлена Праера. Почему бы им просто не казнить Тиера? Он же о-па-сен. Разве есть разница, что Дрейкер убил тех полицейских не осознанно, а «в состоянии аффекта»? Он убил, этим всё сказано, и то, что бывший лейтенант Тиер «представитель иной расы с особенной психологией» не может его оправдать. И тяжёлая психологическая травма, и контузия во время взрыва, разнёсшего ползавода к чертям собачьим и забравшего жизни почти всех бойцов из «Фатум», и, как следствие, посттравматический синдром здесь абсолютно ни при чём.

Как жаль, что агуа не сходят с ума – возможно, он уже навсегда бы отмучался.

«Всё будет хорошо», – привычно думает Дрейк, стоя под дробным каскадом водяных капель в маленькой душевой кабинке, притулившейся в углу его «камеры». «Необходимый психологический тренинг», – называет это Чарли. «Самообман», – мысленно поправляет его Дрейкер, но вслух, конечно же, этого не говорит – учёный и так днюет здесь и ночует, чтобы вернуть его к жизни. Раз ему так нужно, Тиер будет говорить это себе, просыпаясь и засыпая, делов-то.

Ощущая прикосновения воды к телу, то мягкие, то почти болезненные, агуа начинает дрожать; иногда они напоминают ему ласки Дейрана, но сейчас это всё, что лейтенант помнит о планировщике. Он не может вспомнить ни его глаз, ни даже черт лица – словно отрезало в ту жуткую минуту: вот эта страшная мёртвая улыбка, а в следующее мгновение кровавые куски ползут вниз по скрывшему её стеклу. Ничего, только лживые прикосновения, но именно это Дрейк и хотел бы забыть в первую очередь.

Выключив воду, он вылезает из кабинки и невозмутимо шествует через всю комнату к кровати. Чарли не раз говорил ему, что люди не ходят обнажёнными при других, однако агуа так и не понял причин. Была б его воля, Тиер вообще бы не носил одежды, но людям это «неудобно» – и это тоже непонятно. Почему им должно быть неудобно от того, есть на нём какие-нибудь тряпки или нет? Он заправляет постель покрывалом, раздумывая, получится ли сегодня уговорить доктора выпустить его в аквариум. Это стало единственной отдушиной Дрейкера – распластаться по дну, расправив всё своё настоящее тело до самого маленького отростка, до самой мелкой складочки; погрузиться в воспоминания о «прошлой» жизни в бескрайних и прозрачных, как слеза, океанах Санкрума, и рассеянно вслушиваться сквозь толщу заменяющей их в; ды смеси в стрекочущие голоса людей, суетящихся возле аппаратуры, подсоединённой к его стеклянной клетке...

Если б ещё хоть кто-нибудь согласился поплавать с ним...

От повернувшихся в новое грустное русло мыслей Тиера отвлекает тактичное покашливание – в комнате, около приоткрытых дверей, обнаруживается доктор Праер. Он приветливо улыбается, и Дрейк отвечает такой же тёплой улыбкой.

- Я привёл тебе гостя, – говорит Чарли, – поэтому, пожалуйста, надень что-нибудь.

Агуа послушно натягивает шорты и замирает, с любопытством глядя на дверь. Гость здесь, в «зазеркалье», у него впервые. Учёный удовлетворённо кивает и уходит, но буквально через минуту возвращается в компании незнакомого мужчины. Незнакомец несколько выше доктора, примерно одного роста с Дрейкером, широкоплеч и жилист; у него такие же чёрные волосы, как и у Тиера, только если лейтенант остригает их почти под ноль на затылке и висках, то у гостя они средней длины – несколько прядей падают на его лицо, и мужчина лёгким, как будто бы привычным жестом откидывает их назад. Даже отсюда Дрейк видит, что его волосы завиваются на шее и слегка, совсем чуть-чуть, отливают синим. Синие и глаза незнакомца – яркие, пронзительные, – что удивительно контрастирует с почти бронзовой кожей.

Агуа не смотрит долго в лицо человека – Чарли говорил, что это их смущает, – хотя ему, безусловно, интересно; однако интерес угасает почти мгновенно, стоило мужчине сделать несколько шагов в его направлении. По скупым движениям и выправке, Дрейкер понимает, что перед ним военный, и разочарованно отворачивается. Он рассказал всё известное ему давным-давно, ещё до «зазеркалья» клиники, на следствии и закрытом суде, больше лейтенанту сказать нечего.

- Меня зовут Гай Рам, – произносит за его спиной мягкий баритон.

Тиер через силу оборачивается и видит мягкость в синих глазах, а потом и протянутую для рукопожатия ладонь. Он пожимает её со смешанными чувствами – раздражением от бесполезной теперь навязчивости военных и проснувшимся вдруг сожалением, что через «оболочку» невозможно прочитать эмоции Рама. Искренен ли он в своей доброжелательности?

- Дрейкер Тиер.

- Рад знакомству, лейтенант Тиер, – мужчина широко улыбается. – Как и тому, что мне наконец разрешили Вас навестить. Дело в том, что я хотел бы предложить Вам партнёрство.

Дрейк переводит удивлённый взгляд на довольного доктора. Он слышал об этом проекте – «Партнёрство» – созданном для того, чтобы пострадавшие при схожих обстоятельствах могли обрести друг в друге необходимую опору, помощь в переживании несчастья. В сознании поднимается рой вопросов, но агуа полагает, что пока достаточно задать главный из них.

- Почему именно я?

- Гай – капитан полиции в отставке, – отвечает Чарли после обмена взглядами с Рамом. – Как и ты, он потерял нескольких бойцов из своего подразделения и тяжело это переживает. Я подумал, что вы сможете помочь друг другу.

С каждым словом учёного загорелый Дрейк бледнеет всё сильнее; Чарлен говорит что-то ещё, но смысл ускользает... Полицейский. Перед глазами моментально встают багряные картинки произошедшего в коридоре подвала, и агуа тянется к стакану с соком на столе, словно к спасительному глотку воздуха. Что если это он... если его люди были там, на химзаводе?

- Дрейк! – доктор взволнованно трясет лейтенанта за плечо. – Не молчи, ты меня пугаешь. Ты согласен?

Тиер поднимает растерянный взгляд и сталкивается со взглядом Рама.

«Нет, – отчаянно убеждает он себя, – я не виноват в его потере».

Иначе капитан не смотрел бы на него сейчас так... сочувственно? Словно чуть отлегает от сердец Дрейкера, и он выдавливает из себя согласие – ему терять уже в любом случае нечего.

Пока они едут в машине капитана по городу, Рам уточняет, что, раз инициатива договора, который они только что подписали, исходит от него, Дрейк находится на его попечении и будет жить у него дома, в пригороде. Свежий воздух, много зелени... Тиер чувствует себя скованно наедине с чужим человеком, поэтому смотрит, по большей части, в окно на улицы. Там люди, много людей. Совершенно разных внешне и абсолютно одинаковых в своих радости и горе, страхе и злости, равнодушии...

Дрейкер прикрывает глаза и судорожно вдыхает.

- Что-то не так? – обеспокоенно спрашивает капитан.

- Душно, – врёт лейтенант. Но врёт ли? Его действительно как будто что-то душит – он задыхается среди этих существ, прикоснуться к которым, улыбнуться которым не имеет никакой возможности. Никому из них он не сможет доверять. Больше ни одному не поверит без настоящего прикосновения, а значит, никогда. Потому что никогда не сможет раскрыть кому бы то ни было свою суть, не поставив под угрозу собственную жизнь.

Интересно, как далёк Дрейк от того момента, когда готов будет умереть за одно лишь касание к чужой коже?

Машина останавливается возле ажурной кованой калитки в высоком каменном заборе, за которой виднеется небольшой опрятный коттедж, окружённый молодым, недавно отцветшим садом. Через зелёную лужайку вьётся выложенная белой плиткой дорожка; Тиер ступает по ней рассеянно, не глядя под ноги, жадно впитывая в себя так разнящийся с высотными зданиями города образ. И с запозданием, уже на крыльце, понимает, что, наверное, должен наконец что-то сказать.

- У Вас красивый дом, капитан Рам.

- Отставить, лейтенант, – бросает через плечо тот, толкая входную дверь внутрь. Дрейкер невольно напрягается и вдруг спотыкается на пороге, заметив в синих глазах капитана серебристые смешинки. – Нам как минимум полгода жить бок о бок, Дрейк, давай обойдёмся без церемоний. Называй меня Гай и будь проще.

Мужчина сбрасывает в прихожей ботинки и уходит; лейтенант изумлённо смотрит ему в спину, а потом, очнувшись, аккуратно прикрывает дверь.

Пройдя вслед за хозяином мимо лестницы, ведущей наверх, он попадает в кухню, где Гай принимается греметь дверцами шкафчиков и холодильника, попутно шутя, что обычно предпочитает на завтрак что-то посолиднее кипы бумаг. Дрейк тоже ещё ничего не ел сегодня, но его гложет волнение, от которого желудок словно принимает микроскопические размеры. Он скромно садится у стеночки на стул, бродит взглядом по кухне, и она ему нравится: чистая, в приятной сине-золотой цветовой гамме, с принтом на океаническую тему на полотенцах и занавесках. И капитан здесь как рыба в воде – сразу видно, что любит готовить. Агуа начинает испытывать некоторое расположение к человеку и уже смелее рассматривает обтянутую серой водолазкой спину, гадая, какие ещё общие моменты, кроме увлечения кулинарией, могут быть между ними.

Будто почувствовав что-то, Рам поворачивает к нему лицо.

- Поможешь? Нужно порезать фрукты на салат.

Само собой, Тиер соглашается. Пока он самозабвенно крошит плоды в миску, хозяин переодевается и снова появляется перед ним уже весь домашний и невероятно уютный в простой тёмно-синей майке и мягких светло-серых брюках с завязками на поясе. Он одобрительно прищёлкивает языком, хваля труд помощника, заправляет салат йогуртом, и они садятся за стол.

- У тебя есть кто-нибудь? – неожиданно спрашивает Гай, придвинув Дрейкеру стакан с молочным коктейлем. – Друзья? Родственники?

Дрейк опускает взгляд в свою тарелку. Из старшего поколения, к которому относились и родители лейтенанта, никто не выжил, а те двое из «Фатум», что уцелели во время операции на заводе, были переведены на другую планету.

- Нет, – тихо отвечает агуа. – Только Чарли.

Он ощущает пристальное внимание и с трудом делает вид, будто ничего не замечает. Завтракают они в полном молчании.

День проходит как-то смазанно. До вечера Тиер ходит по пятам за капитаном – за обедом и ужином, в саду и комнатах тот говорит обо всём и ни о чём, а он, в основном, молчит, вслушиваясь в тёплый голос мужчины. Потом, сославшись на дела, Гай оставляет его одного, и Дрейкер снова бродит без дела по холостяцкому жилищу Рама, уже десятый раз за сегодня рассматривая панорамные фото различных природных видов с разных планет, висящие на стенах в коридорах. Устав с непривычки, сидит в предоставленной ему спальне, ласкающей глаз родными цветами – жёлтым, оранжевым и неярким красным, и размышляет, что по сути сменил один арест на другой. С той лишь разницей, что теперь в его распоряжении не одна, а целых пять комнат, если не считать спальню хозяина дома, и никто не наблюдает за ним из-за зеркал. А, ну ещё сад – наверное, это самое хорошее в предстоящей здесь жизни Дрейка.

На улице уже темно, но он, не зажигая света, скользит по комнате, обстановку которой – кровать, письменный стол, шкаф и книжный стеллаж – уже, кажется, знает наизусть; хоть это и ничего не даёт, Тиер касается пальцами предметов и вещей, как будто так сможет почувствовать человека, которому они принадлежат. Конечно, он не может, и подобная иллюзия не способна удовлетворить эмоционального голода агуа. Вконец умаявшись, лейтенант принимает решение лечь спать.

С первого этажа доносится голос капитана; возвращаясь из душевой, Дрейк не удерживается и спускается в гостиную – устроив ноутбук на низком стеклянном столике напротив дивана, Гай сидит перед ним на полу, подперев кулаком щеку, и следит за происходящим на мониторе с отрешённой полуулыбкой. Дрейкер собирается уходить, но Рам замечает его и манит к себе.

- Это я и мои бойцы, – показывает он на экран, когда Тиер присаживается на ковёр рядом с ним. – Как раз перед той трагедией.

Лейтенант понимающе кивает и с печалью смотрит на экран: несколько молодых людей резвятся на песчаном берегу, у кромки зеленовато-голубой воды. Но, конечно же, Гай – смуглый, гибкий и подтянутый, в одних плавках, – в конце концов приковывает к себе всё внимание. Агуа следит за ним даже тогда, когда мужчины шутливо борются на песке, а потом топят друг друга в море, и получается совершеннейшая куча мала. Через некоторое время Дрейк сам не замечает, как начинает улыбаться, наблюдая за ними.

Наконец видео заканчивается, и на мониторе появляется фотография – девять мужчин в полицейской форме, включая капитана Рама. Лица троих из них обведены чёрными рамками. Улыбающиеся лица. Гай опускает крышку и сидит молча, глядя в одну точку; бывший командир больше не существующего «Фатум» прекрасно понимает его чувства, но не может найти слов.

Тем не менее, они вдруг вырываются сами собой.

- Гай... по чьей вине погибли твои люди?

- Знаешь, Дрейк, – глухо отзывается мужчина, – иногда невозможность наказать убийцу сжигает меня изнутри. Но не потому, что его нельзя достать, а потому, что он, на самом деле, не виноват. Это был просто несчастный случай.

- Только ты всё равно винишь его? – Дрейкер пытается заглянуть капитану в лицо, однако тот отворачивается.

- Возможно, когда-то. Теперь я знаю, что ему гораздо хуже, чем мне.

Агуа не понимает, о чём он говорит, но догадывается, что теперь лучше оставить человека наедине с его мыслями.

Уже в дверях Тиер оборачивается со словами:

- Всё будет хорошо.

И Рам, подняв голову, отвечает благодарной улыбкой – как будто действительно верит в эту до глупого банальную фразу, словно чувствует, что сейчас Дрейк впервые произносит её искренне, по-настоящему, а не для галочки, теша этой надеждой и себя.