Анна после рельсов. Тематика: Секс после армии

(постмодернизмъ)

Она не спускала глаз с колес подходящего вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон…

Она хотела подняться, откинуться; но что-то огромное, неумолимое толкнуло ее в голову и потащило за спину. «Господи, прости мне все! » — проговорила она, чувствуя невозможность борьбы. Мужичок, приговаривая что-то, работал над железом. И свеча, при которой она читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, вспыхнула  ярким… светом,… стала меркнуть и навсегда потухла.

И вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и она увидела людей, столпившихся вокруг, и не дававших ей вдохнуть свежего воздуха. «Где я? Что я делаю? Зачем? »

Прозвучал удар колокола, это кончился заезд. Анна вспомнила, что находится на ипподроме  и что Вронский упал вместе с лошадью и, возможно, убился. Ей было страшно за любимого и одновременно  стыдно своего обморока, конечно, они всё поняли, эти злые люди.

Вдруг волна чего-то горячего подкатила к самому горлу. «Ну, вот, доигралась, допрыгалась, голубушка, - укорила себя Анна. – Говорила же я Вронскому, что не доведут до добра эти скачки. И вот, пожалуйста, я беременна».

Где-то лихо заиграли на гармошке и запели пошлым голосом:

«Когда он упал на своём ипподроме

И лошадь с горячки убил,

За этот бы случай при нашем месткоме

Он суток пятнадцать схватил... »

Анна содрогнулась от отвращения, когда увидела, как пялился на ее кружева мужчина с бабьим лицом и крупной бородавкой на щеке. «Какой мерзкий тип», - подумала она, оправляя юбку, и тотчас вспомнила прекрасное мужественное  лицо Вронского, и жизнь предстала ей на мгновение со всеми ее светлыми прошедшими радостями.

Петр в своей ливрее и штиблетах, с тупым животным лицом подошел к ней, чтобы проводить ее до открытой коляски.

— Куда прикажете? — спросил Петр, пред тем как садиться на козлы.

— На Знаменку, к Облонским.

Покачиваясь на упругих рессорах, коляска катила под сенью деревьев, кроны их сплелись и являли собой вид зеленого тоннеля, стенки которого пробивали острые лучи солнца.

У крыльца беломраморного дворца ее встретил сам граф Алексей Кириллович Вронский - блестящий представитель петербургской «золотой молодежи».   Легко одетый, в одной белой рубахе, как тогда, а Италии. «Ах, так ведь это и вправду Италия», - вспомнила Анна, подбирая юбки и слезая с качнувшейся ступеньки коляски.

Алексей Кириллович шагнул вперед, подавая руку. Анна почувствовала вдруг на себе его поцелуи и, содрогаясь в рыдании, она двинула плечами.

«Не надо плакать, -- сказал ее возлюбленный. - Все уже позади» Он прижимал к сердцу ее руку, подносил ладонь к губам и целовал ее пальцы.

Они взошли по мраморным ступеням, швейцар в ливрее отворил пред ними тяжелые высокие двери. Пройдя сквозь мрачноватый зал, взявшись за руки, как в церкви перед венчанием, о котором все время грезила Анна,   подошли к алтарю. Возле алтаря стоял, облаченный в одежды священника и озаренный небывалым светом,   Алексей Александрович Каренин, с его кроткими, безжизненными, потухшими глазами, синими жилами на белых руках.

Старый Каренин треснул пальцами и скрипучим голосом с характерными интонациями огласил:

«Моим благословением объявляю вас, Анна Аркадьевна и Алексей Кириллович, мужем и женой. Любите друг друга, а мы посмотрим».

Вронский повернулся на каблуках военных сапог, повел невесту к широкому ложу с балдахином, которое служители  выдвинули на колесиках и оставили  посреди залы.

За колонами слышалось какое-то шевеление и шепотки. Анне показалось, что там прячется кто-то. Но Вронский уже начал раздевать ее. Он путался в завязках и застежках, и Анна помогала ему, снимая юбки, корсет и все прочие предметы дамского туалета, которые мешали ею телу соприкоснуться с обнаженным телом Вронского.

Наконец они нагие, как Адам и Ева, возлегли на ложе с белыми шелковыми простынями. Губы влюбленных слились, и Анна на мгновение снова потеряла сознание. А когда очнулась, сотрясаемая страстными движениями любовника, увидела, как из-за колон выходили люди и, тесня друг друга, подбирались все ближе. Дамы разглядывали любовное действо в лорнетки и что-то шептали  своим кавалерам.

Казалось, у любовного ложа собрался весь свет. И что самое неприятное – в первых рядах находились Кити, Долли и Стива Облонский, ее родной брат. Кити по-девичьи краснела и пряталась за плечами старшей сестры, но Долли, с каким-то зверским выражением лица, взяв младшую за подбородок, заставляла смотреть. И только Стива Аркадьевич ободряюще улыбался и показывал большой палец кверху.

Анна умоляюще посмотрела на брата, и тот все поняв, увел стыдливую свояченицу и упирающуюся жену. Больше Анну Аркадьевну ничто не сдерживало.

«Я развратна, я развратна, - думала она, двигаясь навстречу Вронскому. Мне стыдно, стыдно», - однако прервать действие ей вовсе не хотелось.

«Наконец-то мы вместе, - шептал ей в горячее ухо Вронский. - И так будет вечно. Вот эти движения, это страсть».

«Вечно? » - спросила Анна, прерывисто дыша.

«Да, - ответил Вронский, - потому что мы в раю».

«Это прекрасно! »

«Прекрасно. – согласился любовник, тяжело дыша, -- только одно плохо -- мы никогда не сможем кончить. И так будет целую вечность».

И тогда все люди, тесно обступившие кровать,   вокруг разразились демоническим смехом, громче всех хохотал старый Каренин, он прямо сгибался пополам от смеха и бил себя по тощим ляжкам. И тогда Анна тоже засмеялась, и Вронский стал хохотать, как безумный.

У Анны текли слезы, она велела Вронскому остановиться, но он ответил, что не властен что-либо изменить. Механизм запущен и ничто не в силах его остановить.