Запах вербены

Благодарю и за то, сладостная, что в те дни

"Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою"*

Вокзальная толчея, наконец, позади. Вхожу в купе, ставлю на багажную полку новый саквояж, пахнущий дорогой кожей. Долой шляпу, расстегнуть пуговицы сюртука, ослабить галстук... Первая жара заставила пожалеть о выборе дорожного костюма из плотного сукна. В вагоне долгожданная прохлада. На окнах массивные тёмно-зелёные занавеси, подхваченные лентами с золотистыми кистями. Бросив на столик свежий номер "Таймс", удобно усаживаюсь на мягком диване. Рассеянно оглядываю запоздалых пассажиров. Интересно, кто та девушка на перроне в лиловом шелковом платье? Кого-то она напоминает. Впрочем, мало ли на свете похожих лиц.

Приготовившись к недлинному, но довольно скучному путешествию по давно знакомому маршруту, погружаюсь в чтение газеты, и вдруг... Дверь купе с шумом распахивается, на пороге - она, незнакомка в лиловом, озорно улыбается.

- Добрый день! Вы не узнаёте меня?

- Простите?

- Робин из Локсли?

Уже много, много лет меня так никто не называл. Неужели...

- Помните сад тёти Бетси, где мы играли в леди и благородного разбойника? Вы тогда меня спасли из плена ценой ссадины на коленке и порванных панталон.

- Боже мой! Марион? То есть... Марга Уэйнрайт! - не верю своим глазам. Девочка, захватившая моё детское воображение, вызвавшая первые грёзы любви, тайные и постыдные желания. Не было во всём мире никого прелестнее. Как же можно её не узнать? Те же каштановые кудри, спрятанные под шляпку, те же бездонные светло-карие глаза и родинка над левым уголком рта. Уже тогда эти дерзко-алые полные губы манили, звали, обещали...

- Позволь, - отбираю у неё чемоданчик, помогаю устроиться, принимаю дорожную накидку. Непослушный завиток на атласной коже шеи... Девушка поворачивается и обдаёт меня ошеломляющим запахом юного разгорячённого женского тела, переплетающимся с утончённо-леденцовой, остро-изысканной нотой вербены - цветка страсти.

Поезд резко тронулся, Марга невольно прильнула ко мне. Обернулась, смущённо улыбнувшись, и отстранилась...

Идём в вагон-ресторан. Отдаём должное ужину, не спеша пьём вино, всё более погружаясь в воспоминания. Её серебряный смех... Заворожено наблюдаю, как неугомонные тонкие пальчики Марги играют, теребят льняную салфетку.

Сумерки за окном превратились в непроглядную темноту. Возвращаемся в купе. Нега и необычайная лёгкость в зыбком свете ламп, в тумане ароматного сигарного дыма...

- А помнишь, Робин, твою детскую влюблённость в меня?

Я вспыхиваю. И всё будто возвращается. Она снова сводит меня с ума. Изящно закинув ногу на ногу, Марга покачивает носком туфельки. Глаза невольно скользят по ажурному чулку, обтягивающему точёную ножку. Выше, выше... Пунцовые от вина и воспоминаний щёки, шальные глаза. Нестерпимо хочется прикосновения, немедленно, сейчас!

И всё закружилось, завертелось, случилось. Шелест шёлка, родинка, полуоткрытый рот... Безумие, наваждение! Вкус её влажной кожи, жаркий шёпот: "Иди, иди ко мне, мой благородный разбойник!" Дрожь, нетерпение, неистовые ласки и стон, сорванный с её припухших губ...

Раннее утро. Химеры ушедшей ночи растаяли под лучами июньского солнца, оставив привкус нежности и некоторой неловкости. Торопливое прощание и долгий, неожиданно и неприлично долгий поцелуй на перроне.

Поднимаюсь на подножку вагона и провожаю взглядом хрупкую фигурку в лиловом, неотвратимо и безвозвратно удаляющуюся от меня. Пылающий след прикосновения её губ, сладкая боль в сердце и ускользающий аромат вербены - всё, что мне осталось.

На медленно уплывающем назад перроне обычная суета, люди мгновенно забыли пикантную сцену, которая только что развернулась перед их глазами. В наше странное время "fin de siecle**" уже никого не удивляют публичные проявления страсти двух взрослых особ, одна из которых одета в мужской костюм.

-----------------------------------------------

* Из стихотворения Софии Парнок

** Конец века (франц.)