Почти

ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

1.

Почти погибаю из-за её отсутствия. Мне мерещится, что я грязен, не очищен, перепачкан проклятиями, как гончар глиной - это компенсация за былое.

Пусть, любовь и весенний, медный, трубный звон призывает зверьё к активности, чтобы создавались пары, рылись норы, плелись гнёзда! - восклицаю я, затем успокаиваюсь, оседаю, и, уже теперь с осознанием своей неприкаянности, пытаюсь представить звёздное небо над головой и колеи, какие оставляет пара деревянных колес крестьянской телеги. Я отчётливо вижу, как старый мерин, влачащий телегу, часто поскальзывается, ему зашибает задние ноги, и от этого он неистово пытается вырваться из оглобель. Хрипит. Неуклюже гарцует. Мотает головой. Рядом с крестьянином на обозе сидим мальчонка, лет пяти, заботливо укутанный бабкой в пальтишко, и в её бабкин, серый и пушистый оренбургский платок; я знаю, что этот мальчонка на обозе - я сам.

Снова вглядываюсь, припоминаю те колеи, неистового мерина на бездорожье, телегу, с наваленными в неё кипами сена, крестьянина умелого и умного. Колеса телеги постоянно съезжают. По весеннему распутью на просёлке приходится выбираться с трудом.

В высокой дали, на небосводе не видно неумолимого в своей неотвратимости, размеренного качения небольшого, мутного солнечного диска , скользящего в июнь.

Уже три часа я сижу перед монитором, и, то и дело подправляю один мой тезис.

Как собирают пазл из разрозненных, дискретных частей, так и я пытаюсь составить все части, специально отобранного сложносочинённого предложения, которое бы выразило моё отношение к красоте. Одновременно, в предложении имеются черты сложноподчиненного предложения. Через глагольное выражение, поставленное в форме изъяснительного наклонения желания, я пытаюсь выразить мои чувства, характер и волю, чтобы проявился выпуклостью форм смысл. Таким образом, я занимаюсь некоторой глупостью, которую сегодня придумал для себя, чтобы отвлечься от плохих мыслей. Я обманываюсь внушением себе мысли о том, что я создаю шедевр. Я воображаю, будто занят очень серьёзным делом, которое для меня может оказаться некоторым лекарством от безделья. Я убеждаю себя, что это такая работа, которая очень важная и необходимая ни только для меня, но и для окружающих, ожидающих меня читателей, которым жизненно важно ознакомиться с содержанием моего будущего шедевра.

Мне грезится, что я могу помочь им найти смысл в их собственных жизнях, как минимум привести в порядок их сосредоточенность и понимание о том, что глупо тратить внимание, чтобы читать всевозможную и поверхностную периодику, в которой, то и дело пережёвывают старые новые факты из личной жизни, какой-нибудь светской львицы, или, о чём в действительности думал король поп-музыки прежде, чем решился приискать себе суррогатную мать для своего ребёнка. Мне хочется думать, что я получил себе шанс всех спасти, и самому стать добрым и честным. " Работа человека добрым и честным делает, по крайней мере, так утверждают классики, - есть шанс. Есть шанс. Мой шанс - bon chance - я не могу его упустить ", - такая мысль увлекает меня, я предвижу, как мой шедевр уже объединяет умы человечества и создаёт ощущение общности. Все начинают друг друга подбадривать и идут на работу, или на поиски работы. Только не многие из них помнят о том, что и сизифов труд, тоже вроде, как работа; и тогда, они уже никуда не идут . Они сидят себе дома в надежде, что появится в мире идея, чтобы бы удовлетворять их эстетическому чувству и, она возродит мысль о жизненном призвании, о творчестве.

Мне хочется всем все про это объяснить. Я начинаю думать, что у меня уже получается.

Но, в действительности, это не так. Я возвращаюсь к реальности, к монитору, к клавишам, к моему статусу безработного, и понимаю, что глупо думать, будто можно создать шедевр из одного, или даже из пары предложений, или даже абзацев, которые, пусть, и лаконичные по форме, но всё-таки недостаточно глубоки по содержанию, и, лишь, сообщают мне о том, что я слаб и сноб, стремящийся запечатлеть через какой-то там, никому неинтересный тезис своё, чётко обозначенное место, среди людей интеллектуальной элиты...

Ну, вот, кстати, и последнее, усовершенствованное высказывание о моём особенном, перенасыщенном интуицией эстетическом чутье:

" Моё эстетическое чутьё черпает своё вдохновение из эллинических, античных представлений о красоте, изменённых метаморфизмом представлений об изысканной распущенности, и отражённое в экстравагантных и эксцентричных, взбалмошных идеях, усвоенных мной из стиля барокко в одежде, рококо в интерьерах, куртуазности в обращениях, которые исключительно из премодерна и модерна отзываются во мне неприязнью и враждебным отношением к постмодерну "... Таким образом я пытаюсь протестовать против глобального, современного порядка.

Глупо, весьма глупо себя так вести, чтобы писать и переписывать никому не нужную фразу, лишённую практического смысла. К сожалению, на сегодня у меня нет иного занятия, чем можно было бы себя развлечь и отвлечь от грустных мыслей о том, что счёт за квартиру уже составлен в бухгалтерии квартирного товарищества и готовится к отправке, чтобы урочно попасть в мой почтовый ящик.

У меня нет иного дела, которым бы я мог заниматься пока она спит. Она - это рыжеволосая девушка восемнадцати лет, с которой я вчера случайно познакомился в городской библиотеке, но уже успел нагло и с опережением предложить ей поехать со мной на отдых в Ниду, на дюну, что на Куршской Косе. Она могла бы слёту парировать этот мой хуцпа, развязный и разящий остриём рапиры наглый выпад, но, лишь, запечатлела мой промах и не дала мне повода думать, будто я с моей дерзостью уже послан нах.

2.

Прошло две недели. Я нерегулярно видел её в библиотеке, но ни разу она не взглянула в мою сторону. Я для неё не существовал, и, видимо, не только для неё. Ежедневно мне приходилось убеждаться в том, что моё существование под большим вопросом. " Прохожие на улице - вот верный критерий моей реальности ",- полагал я, и по долгу бродил по улицам улицам и переулкам, но все кто мне попадались навстречу, или не смотрели в мою сторону, или вдруг, как будто что-то неожиданно вспомнив, принимались рассматривать свои платья и костюмы, как бы желая удостовериться, что с ними самими, по крайней мере, всё в порядке. И это поведение прохожих ввергало меня в ещё большую тревогу. Доходило до того, что я стал всё более и более убеждать себя в том, что моё время близится к завершению, мои мысли начинали путаться, отчётливость сознания покрывалась неизвестно откуда навеваемой бледной пеленой. И тогда я шёл в библиотеку, чтобы ещё раз попытаться увидеть её.

Каждый мой день начинался у закрытых дверей библиотеки. Я приходил за полчаса до открытия, иногда за час, и даже за полтора часа, и в одиночестве ожидал, прячась от частого дождя, или от сильных порывов ветра под козырьком подъезда.

Её образ не покидал меня: незримо, она всегда была рядом, запечатленная в моем сознании, как некий аффект, который так глубоко, как и у всех психически помешанных, что его невозможно извлечь, от него не может быть избавления: этот порок до поры до времени таится внутри, как хищник, а потом вырывается и нападает на свою жертву. Эта идея уже потрясла моё существо, придавила собою раз и навсегда.

Я пытался предполагать, с кем она может жить. Мне хотелось узнать, какая у неё может быть семья, какая у них обстановка квартиры. Мне виделись её родственники: отец, мать, бабушка. В воображении их вид представлялся мне очень отчётливо, или же в болезненных, нездоровых видениях всё именно так об этом казалось. Я даже подумывал, что откуда-то во мне проснулись все эти странные сверх-способности, чтобы уметь заглядывать в то, чего я не знал, и не умел, но теперь получал неожиданный доступ, чтобы украдкой пробираться в этих новых знаниях по моему желанию. И я пробирался с моими новыми навыками в чужие квартиры, в чужие шкафы с одеждой, которая в них хранилась аккуратно сложенная на полках руками её матери. Я шарил тайком в костюмах и пальто расправленных и уложенных по стрелкам на плечиках, развешенных внутри натруженными и заботливыми руками её отца.

Я рылся в этих вещах, мысленно перебирал эти одежды, коробочки с бижутерией, вскрывал косметички и пудреницы, так как будто знал об их существовании достоверно. Затруднялся сам себе признаться, что я в них искал: однажды я нашёл золотые часы её отца и долго крутил их в руках, раздумывая и мечтая о том, чтобы мне их подарили, как особенный знак благодарности и почтительности ко мне, за то, что я обожаю их дочь. Почему одержимость во мне проявлялась таким образом.   Не уж то я неожиданно приобрёл все эти таланты к ясновидению и прозорливой интуиции, лишь, для того, чтобы копаться своими мыслями в чужих вещах, выискивая запахи прошлого в складках одежды, чтобы узнать, где хранятся секретные ключи, открывающие замки от её души? " - размышлял я, - и тут же предполагал, что она учится в колледже или даже в университете. Это обстоятельство мне очень нравилось и было лестно для моего самолюбия. " Она студентка, и поэтому, иногда, заходит в библиотеку, чтобы выбрать необходимые для оформления рефератов и докладов материалы. И тут же я проваливался в состояние глубокой подавленности и мучился от досады и осознания того, что произошло самое худшее: девушка, всё - таки догадалась и посчитала меня неадекватным и озабоченным ненормальным, что было очень близко к реальности. Мой организм не выдерживал одиночества и быстро портился, как портится суп, который с вечера сварили, но не поставили в холодильник. Я одевался в немодную и не из фирменных магазинов одежду, и внешней красотой я не мог блеснуть. Но однажды, когда девушка собиралась уходить и стояла у стола регистрации, я решился приблизиться. Выбрав на полке, первую попавшуюся книгу, я подошёл, чтобы её зарегистрировать. Находясь в метре от девушки, моё обоняние улавливало тонкий дурман, источавшийся из её волос. Девушка была чуть ниже меня ростом, одетая в плотнооблегающие джинсы, и светло-бежевую из тонкой шерсти кофточку; по её плечам, распадаясь на густые и пышные пряди, стелились не уложенные в косы кипы ярко-красных волос, и, концами достигали до нижнего края кофточки. Я поздоровался, назвав её по имени: " Здравствуйте, Златовласка! " - прошептал я так тихо, чтобы никто не смог услышать моих слов кроме нас двоих... Почему? Откуда я решил, что это её имя? Откуда мне было знать, что её именно так, когда-то назвали её родители. И я не угадал: " Добрый день, но я не Златовласка ", - произнесла девушка и улыбнулась. Очень приятно меня поразил её сегодняшний голос своими оттенками и мелодичностью. Я, ликовал. Мои мысли упорядочились. Чувство подавленности и беспокойного страха быстро рассеивались. В это же время за окном сообразно и моим чувствам яркие лучи солнца пронизали густые кучевые облака и, проникая в дневной свет, растворяли хандру и меланхолию, трусливо ускользающую по стенам и куда то вниз, под плинтус. В этот день я узнал, что мою знакомую зовут Надя. Прошло ещё две недели. Мы продолжали изредка видеться и иногда, одновременно покидая библиотеку шли, не спеша прогуливаясь по аллеи и разговаривали. Наши отношения почти не развивались, но я рассказал Наде, что женат, что не смог обрести счастья в браке. Она удивлялась и сетовала о том, что я не развожусь. Советовала мне развестись поскорее, но я объяснял, что не спешу разводиться, лишь, потому, что ещё не знаю, что буду делать, если разведусь. " " Зачем мне срочно разводится? " - отвергал я её посулы, - " Вы же не станете выходить за меня, если я стану свободным ", - предполагал я горячась, и, стараясь оправдаться, силился попадать в такт, чтобы ступать с Надей в ногу. Возникало неловкое молчание, от которого я сильно смущался. Мы некоторое время шли молча, не глядя друг на друга. Я смотрел в сторону края аллеи, оглядывал верхушки деревьев, топорщащиеся в разные стороны тонкие ветки и старался от неё не отстать и не сбиться... Мои мысли постепенно успокаивались и текли теперь плавно, размеренно. Спокойствие вливалось и заполняло меня рядом с этим хрупким и, грациозно шагающим маленькими ножками обутыми в тёмно-коричневые полусапожки, идеальным созданием, по крайней мере, такой мне представлялась рыжеволосая девушка Надя. Я ничего больше не хотел и не мог предложить ей тогда. Мной был забронирован двухместный номер в мотеле Prie Mariu, и мне нужна была попутчица и партнёрша для этой поездки. Это была авантюра и мой отчаянный шаг, но по другому я не мог себе представить моё существование. Неспособность, хоть что - нибудь изменить в моей ничтожной жизни убивала меня. Однажды Надя пожелала посмотреть, как я живу и я с радостью пригласил её. Чтобы немного посидеть на кухне и поговорить о литературе и о поэзии, я заранее обо всём договорился с О-Леной. Надю я убедил, что жена обещала не вмешиваться, и не будет против.

Мы зашли ненадолго ко мне и, расположившись на кухне, чтобы пить чай. В это время мать со всеми своими детьми ушла в комнаты. Чтобы нам не мешать они занимались своими делами. Теперь на нас никто не обращал внимания и не следил за нами, как и было условлено с О-Леной. Я ещё тогда не догадывался, что моей новой знакомой, захотелось не просто попить у меня чай и познакомиться с обстановкой моего проживания, она имела умысел, и, улучшив момент задумала показать мне особенную свою гордость - грудь.

Ничего про это не догадываясь, я предложил Наде стул со спинкой, а сам сел на старый табурет и включил электро-чайник. Мы молчали и ждали, когда вода вскипит. Незаметно я любовался формой её бёдер, одетых в облегающие джинсы, в те самые, в которых она была, когда я приблизился к ней в библиотеке, чтобы попытать счастья. Вдруг Надя мне подмигивает и тихо шепчет: " Я хочу тебе, кое - что показать ", -  и сразу приподняла кофточку так, что её груди выскочили наружу вперёд, подобно двум юным козочкам. У меня перехватило дыхание: её белые груди приковали к себе всё моё внимание - они колыхались, как две порции желе. Я покрылся испариной и попытался спросить объяснений. Но только открыл рот, как Надя приложила указательный палец к губам, что могло означать только одно: " Молчи! Не единого писка. " Теперь и я уже в коридоре услышал тихие и торопливые, подобно кошачьим, семенящие шаги. Надя быстро одёрнула кофточку. Чайник закипел. На кухню вошла О-Лена. От неожиданного чувства стыда я чуть было не упал с табурета. Краска залила и Надино лицо. Её уши пылали. О-Лена могла бы догадаться о том, что тут что-то не ладно, будь она повнимательней. Но она только бегло взглянула на нас, а я воспользовавшись моментом, принялся разливать кипяток по чашкам.

- Здравствуйте, - прошептала Надя, - я не надолго. Мне нужна была... - Ничего, - я уже ухожу, - сказала О-Лена, проходя мимо в сторону окна. Девочки разминулись. Не задерживаясь у подоконника, О-Лена взглянула на уличный термометр через стекло, одёрнув занавеску, и тут же направилась к выходу.

- Мы все уходим, - многозначительно сообщила мне она, но выдержав паузу добавила, - на прогулку. Так, что можете общаться. Вам не помешают, - с недобрым ехидством, глядя попеременно на каждого из нас брызнула словами О-Лена и вышла.

По всему было видно, что она недовольна и очень раздражена тем, что ей удалось увидеть. Меня это обстоятельство ввергло в шок.

Но я был необыкновенным образом удивлён и беспрецедентно смелым поведением моей новой знакомой. " Да что у них в голове? " - изумлялся я, но вид пары её грудей не покинул моего разбуженного воображения.

... Она ввергла меня в ещё большее изумление своим исключительной смелостью. " Это зрелище, не для слабонервных ", - заключил я, дрожащей рукой набирая сахар из сахарницы и раскладывая его по кружечкам, - " как в боевике со Шварцнегером " - принялся припоминать я - " грудей - то там было не две - три! "  Надя же сидела с видом непровозглашенного ликования.

Груди напоминали собою два очень тонких и длинных фужера, предназначенных для шампанского, но подвижные и раскачивающиеся, с закрученными вверх крупными, тёмными сосками без косточек.

" Какое - то наваждение. Никогда ни до, ни после ничего подобного не увидеть! ", - я сидел в оцепенении. С рябью и помрачением в глазах ошарашенно представлял себе её бесстыдство и груди, теперь размешивал, пытаясь растворить сахар.

Надя, придерживая тонкими длинными пальцами, задранную вверх кофточку, смотрела на меня так, как будто хотела увидеть меня, всего целиком срывающегося с места и ныряющего, в её бездонные, темно-синие озёра глаз, обрамлённых копьями ресниц.

Через мгновение, она уже казалась мне с её двумя гладкими заготовками из глины, неуместно однако топоршащаяся в мою сторону, с этой её парой влажных глиняных комков предназначенной мне гончару для ваяния драгоценной изысканной вазой, которую теперь я, замышляя о воплощении, не спешил задумываю запускать во вращение на гончарном кругу, но слегка надавливая на педель не и приводя в движение, ещё не подставляю свои ладони, под проскальзывание, которое по кончикам пальцев нежно заструится от её оснований к вершинам, по всем изгибам и закруглениям этих двух тонких кувшинов с узкими горлышками. Такою мистической вазой предстала передо мной Надя.

Никто в это время на кухню не шёл и я обратился, превратившись всем моим существом, в огромный и компактный слуховой аппарат. " Если хочешь можешь дотронуться ", - прошептала Надя заговорчески, пододвигаясь ко мне. Преодолевая нерешительность, я протянул руки и, провёл пальцами по её коже от основания к косточкам, которые появились и разбухли. Кожа у Нади очень нежная, бархатистая. Приятное ощущение от её тепла на моих холодных подушечках пальцев проникало в меня и затем, через ладонные части растворялось в моей пястной ткани, зыбкой дрожью.

Чашки с чаем стояли на столе и остывали нетронутые, когда мы с Надей, заключив друг друга в объятия целовались. Как это произошло? Я не помню... Помню как ударил по всему телу электрический разряд, который на мгновение вырубил сознание. Я потерял зрение и, погрузился во мрак. Но уже через мгновение очнулся, объятый пылкой страстью.

Сегодня ночью я мастурбировал и представлял очень маленькую девушку из Франции Она такая милая и хрупкой, субтильной внешности, но как пружинка... Она мне заплатила вчера один евро за несколько восьмёрок сальсы... Когда я ей целовал пальчики на прощание, то в её глазах я читал, что она хочет ещё. И считает недостаточным эти несколько восьмёрок. Ночью я мысленно её раздевал: Она меня хотела - И, мысленно, я входил в неё... Так ночью я дрочил, но это было во сне - почти никакой эрекции. И никакого удовольствия. Но маленькая порция дофамина Чтобы заснуть, провалиться в забытье.