Грех матушки Марии 3

(начало: )

*     *     *

- Хорошо банька протопилась, - благостно говорила матушка, войдя в предбанник и раскладывая на скамье чистое бельё, полотенца и простыни. – Жар какой! И березовым духом пахнет... Чисто в раю.

- Ну, ты молодец у меня, Мария, - подобрел и отец Николай. – И обед сварила, и баньку протопила. Хозяюшка моя!.. – он ласково огладил её рукой, и матушка вспыхнула от радости. Батюшку своего она любила с большой страстью.

- Разоблачайся, батюшка... Сейчас в первую голову тебя попарю. Не на шутку пропарю - держись!.. – смеялась матушка. – А опосля уж ты меня... Да снимай ты с себя всё – чего тут стыдиться-то?.. Ты, миленький, в бане али где?

Отец Николай стянул сапоги, портки, смущаясь, снял исподнее и встал во весь рост.

Худое белое тело с длинной чёрною бородою, похожее на иконные образы святых, предстало перед матушкой. Длинный белый уд свисал внизу из чёрных зарослей. И только глаза были не строгие, как на иконах, а смотрели смущённо, ласково.

«Миленьки мой! – затопило её нежностью. – Тонкий-то весь какой, любый... » Ей захотелось обнять батюшку, даже не руками, а всем своим широким большим телом, вобрать его в себя, укутать...

- Иди, батюшка, поддай парку... Сейчас вот разденусь, да и начну тебя парить, - матушка со спокойным достоинством принялась раздеваться, искоса поглядывая на батюшку, проверяя, смотрит ли он, нравится ли она ему. - Да поддай-то не водой!.. Ты кваску плесни, Николаша. Хлебный дух будет добрый!..

Когда большое белое тело матушки Марии протиснулось в узкие двери парной, батюшка уже лежал на полке, приготовившись.

Матушка первым делом ещё плеснула на камни, разложенные на печи. Раскалённые камни зашипели, заполняя баньку белым душистым паром. Затем она склонилась к бочонку, где размокали берёзовые веники, и принялась перебирать их.

Лежа ничком и положив голову на бок, батюшка не мог оторвать глаз от повисших матушкиных пудовых грудей с длинными, как берёзовые почки, сосками, да выпуклого необъятного зада, видеть который воочию ему приходилось совсем редко. Выше зад этот переходил в сужающуюся талию - такую тонкую, что было удивительно, как на ней крепится такое тело.

Живот её был совсем не большой, как следовало бы ожидать при таком могучем теле, а напротив, плоский, втянутый, украшенный глубоким пупком в центре; внизу его приятно кустились пшеничного цвета заросли.

Мощное бедро переходило в совсем не мощную, а скорее изящную гладкую голень и правильной формы ступню.

«Наяда, - думал батюшка, мысленно крестясь и млея от горячего пара. – Соблазн бесовский... Не устою, Господи!.. »

Матушка с распаренными вениками в обеих руках подошла к полку, где возлежало худое белесое тело, и слегка прошлась по нему густыми ветками, разогревая. Потом подняла веники кверху, собрала ими горячего пару, который клубился у потолка, да опять приложилась...

Когда кожа батюшки попривыкла, Мария начала парить. Сперва с обеих рук, несильными шлепками она работала долго, пока батюшкино тело киселём не растеклось по полку. Потом, разогрев веник посильнее, пошла парить с плеча, хлёстко да сильно.

Когда задняя часть батюшки стала совсем красной, матушка велела ему перевернуться.

Он лёг на спину, задрав кверху чёрную бороду, и опасливо прикрылся внизу ладошкой.

- Да небось, не попаду!.. А то давай уд твой распарю, – весело нараспев говорила матушка, проходясь по батюшкиному телу от шеи до самых ступней горячим веником. – Раскраснеется он, да разбухнет... Да силой нальётся! А нам, бабам, того и надобно.

Похохатывая, матушка принялась обрабатывать его худую грудь с выступающими рёбрами и длинные мосластые ноги.

Потом распаренный и красный как рак, батюшка, ухая, окунался с головой в бочку, а матушка, постелив свежее рядно да хлебнув холодного кваску в предбаннике, укладывалась на полок.

После холодной бочки, чувствуя себя заново на свет народившимся, батюшка выбрал веник погуще, поднялся на ступеньку да так и застыл...

Пред ним лежало матушкино тело. Необъятные белые округлости, настоящие холмы поднимались вверх, возвышаясь над полком. С высшей их точки, там, где оканчивалась линия их раздела, шел крутой, глубокий спуск к талии. Узкая талия эта переходила, расширяясь, в крепкую широкую спину, округлые плечи и полную шею.

Длинные матушкины волосы, завёрнутые в чистую холстину, были уложены на голове. А на шее её, под волосами была ямка, уж такая нежная да милая, что так и тянуло поцеловать.

С другой стороны холмы эти перетекали, раздваиваясь, в крепкие ноги, стройно тянувшиеся к стенке. В месте раздвоения холмов темнел узкий и глубокий провал.

Батюшка работал банным веником от души, истово. Молочное спервоначалу матушкино тело постепенно стало наливаться малиновым жаром.

- Хорошо-о!.. – стонала она, изнемогая. – Поддай, батюшка...

И батюшка поддавал, потом опять брался за веники. Когда огромные холмы её зада загорелись маковым цветом, батюшка велел ей перевернуться. Матушка улеглась на спину; арбузные груди её раскатились в стороны, могучие бёдра слегка разошлись, и среди светлых кустистых зарослей блеснуло розовым...

Батюшка сразу же отвёл глаза, но уд его качнулся и стал потихоньку наливаться силой.

Батюшка подогнал вениками жаркого пару сверху, из-под потолка, и начал парить матушку спереди.

- Давай, миленький, шибче! – просила распаренная матушка. - Не бойся, не жалей...

Глаза её были закрыты, руки вытянуты вдоль тела, а венерин холм в густых зарослях высоко поднят. Батюшка работал вениками сильно, вольготно, пропаривая всё тело сверху до низу и опасаясь только бить по грудям.

Остановившись, чтобы передохнуть, он вдруг почувствовал матушкину руку, ласково захватившую его уже окрепший уд.

- Вишь ты, крепенький какой, - нежно ворковала матушка, лаская его. – Банька-то силы прибавляет миленькому!..

Расслабленно лёжа на полке, она лукаво посматривала на батюшку, как это делала праматерь её Ева, поглядывая на недогадливого своего Адама. Уд в её руке налился уже могучей силой и выдавался далеко вперёд.

- Ну, что ты ждёшь, миленький?.. Забирайся на меня, не боись... Жду ведь! Истомилася...

Батюшка, стоявший с закрытыми глазами, открыл их и подняв голову, начал креститься. «Прости, Господи, грехи наши, - шептал он. – Прости и благослови, Господи... И супругу мою, Марию... И меня, раба твоего, Николая... »

- Иди, не сумлевайся!.. Господь уж благословил нас, любый ты мой!..

Матушка раскинулась, как могла, на полке, и увлекла батюшку на себя. В банном пару их голые, мокрые и горячие тела улеглись друг на дружку, плотно обнялись и прижались, образуя едину плоть. Матушка развела бёдра, принимая батюшку внутрь, руками притиснула его к своим грудям и обхватила ногами... И запел над ними ангельский хор «Богородица, дева, радуйся! »

... Ублажив как следует супругу, батюшка сполз с матушки и на дрожащих ногах вышел в предбанник охолонуться. Посидев там и испив холодного кваску, он вернулся к матушке, узрел вновь её могучие округлости, и почуял новый прилив желаний. Банька творила чудеса...

- Что, миленький, нешто устал? – с лукавой улыбкой заговорила матушка. Она вновь ощутила внутри горячий зуд неутолённой плоти.

- Марьюшка, давай ещё? – батюшку почуял вдруг в себе силу великую. – Хочешь ли?

- А то!.. – матушка засмеялась серебристым своим, счастливым смехом и повернулась на живот. – Как не хотеть!.. Дело-то богоугодное!..

То, что это именно так, матушка не сомневалась. Она привстала на коленях, приподняла необъятный свой гладкий зад и оборотила его к батюшке.

- Пристраивайся сзаду, любый мой, – говорила она безо всякого смущения, повернув к нему круглое, ласковое лицо. – Уж как я люблю сзаду-то!..

Она прогнула свою тонкую талию, поднимая зад повыше, чтоб привлечь внимание нерешительного батюшки, случайно взглянула в окошко и вскрикнула...

К окошку вплотную были прижаты ошарашенные лица мальчишек, смотревших на неё во все глаза.

(конец )