Ненаписанная повесть боккаччо. Из сборника Эротические повести

НЕНАПИСАННАЯ ПОВЕСТЬ БОККАЧЧО

ИЛИ НОВЫЙ ДЕКАМЕРОН

/из рассказов угольщика Манчини / 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРЕУВЕДОМЛЕНИЕ

для господ читателей,   если таковые найдутся

То, что вы прочитаете, эротика. Но не эротика ради эротики, а попытка разобраться в женской сексуальности.   Об этом столько написано, что, казалось бы, нечего говорить, а уж писать, тем более. Но разве не тоже с любовью? А ведь пишут и говорят, и конца этому не видно. А в общем потоке, иной раз, песчинка может  иметь значение. Кроме того, меня вдохновляли примеры ВЕЛИКИХ, не чуждавшихся этой темы. Например, Гёте. Он даже в 80 лет имел храбрость влюбиться в 17-тилетнюю, что было бы невозможно без глубокого понимания существа дела. Впрочем, он и сам признавался, что в интимных отношениях с женщинами им владела не столько страсть, сколько любопытство. Поэтому в моменты, когда многие мужчины теряют голову, он, напротив, обретал полную ясность, наблюдая за поведением партнёрши и фиксируя каждое её движение и даже взгляд. И Пушкину Александру Сергеевичу, похоже, не было чуждо это свойство. Может быть, он не высказывался столь откровенно, как Гёте, но его  сексуальный шедевр «Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем» — лучшее тому свидетельство.  

В мои намерения входит написать дилогию: две повести, из которых вторая, о сексуальности мужской. Я долго думал, отчего бы оттолкнуться в своём замысле. Выбор не просто велик — огромен. Тут и Маргарита Наваррская, и знаменитые куртизанки типа  Нинон Ланкло, множество «дам с камелиями» и без них. И так без конца и края. У мужчин — меньше разнообразия, но тоже жаловаться не приходится. Я ограничил себя дон Жуаном и Казановой, предпочтя второго. Но пока этот замысел только в набросках. Что же касается женщин, я выбрал «Декамерон», хотя объяснить это логически вряд ли сумею, тем более, что это и не нужно.

Сначала я рассчитывал написать два рассказа. Но по мере того, как писалось / без всякого плана, как бог на душу положит /, выяснилось, что рассказом не обойтись и, судя по первой части, может получиться небольшая повесть.   Первая часть вчерне готова, и то, что вы прочтёте, это она и есть. Но раз нет плана, то нет и уверенности, что замысел можно реализовать. Поэтому, в подражание «Декамерону» я изобразил выдуманного рассказчика, предупредив, что он не довёл свое повествование до конца. Буду рад, если удастся обмануться в своих пессимистических ожиданиях. Спасибо за внимание.

ЛУЧШЕ ХОРОШЕЕ НАЧАЛО, ЧЕМ ПЛОХОЙ КОНЕЦ

Дабы не преувеличивали личное участие публикато¬ра в этой истории, сошлюсь на авторитет Карло Манчини, прозванного Угольщиком, не потому, что он каким-то боком способствовал согреву горожан в холодные зимние времена, для этого предназначены другие, а потому, что его жена, черная, как цыганка, и днем не могущая сойти за красавицу, впотьмах выгляде¬ла, словно тень, отбрасываемая лунным светом в огоро¬де, что вызывало у людей, верящих в нечистую силу, состоя¬ние близкое  к истерике. Конечно, не у всех, но ведь так уж повелось на белом свете, что о единомыслии среди божьих тварей можно только мечтать.

Этот самый Манчини, пока его жена ублажала в темноте очередного клиента, днем, наверняка, не обратившего на нее внимания, посиживал в трактире  «Рог изобилия», где рог о рог с такими же, как сам, мужьями, за бутылкой кьянти, рассказывал истории, напоминавшие его собственную, с некоторыми, впрочем, отклонениями, неизбежными, когда имеешь дело со слушателями, у которых на кончике языка скопилось не меньше побасенок. И они ждут, не дождутся, что и им представится возможность проявить свое красноречие.

Но рассказам Угольщика было присуще нечто такое, чего недоставало другим: умение вести интригу, даже неправдоподобную, с видом полного доверия к собственным словам, с чем многим нетерпеливцам приходилось смиряться, ибо интерес к услышанному в значительной степени смягчал их разочарование. Похоже, что и у нас с вами нет иного выхода, как поддаться общему гипнозу.

Итак, все внимание на рассказчика, к сожалению, не доведшего свою историю до финала.

;

ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО УМНО,

ЭТО ТОЖЕ ГЛУПО

Когда двое любят друг друга, что, казалось бы, до них третьему. Но поскольку «третьи» никуда не деваются и нагло тычутся свиным рылом в чужое корыто, то правильно говорят, что нет худа без добра, ибо без «третьего» / а если быть совсем точным, третьих / не было бы и нашей правдивой истории.

В Венеции, а может и не в Венеции, ибо, как известно, это обстоятельство не имеет большого значения для любви, беззаботно жили два друга. Одного звали Сильвано, другого — Андреа.   Им вместе едва перевалило за тридцать, а в таком, всем известно, возрасте науки, как бы ни были они захватывающи и полезны, не особенно лезут в голову. Единственная наука, находящая в ней приют, наука любви, и оба юноши были исключительно заняты ею. И не только на теоретическом уровне. Красавец Сильвано был сыном бедного человека, звавшегося Маттео Бергони, и добывающего пропитание своей многочисленной семье работой таксиста. Его допотопный «Феррари» некогда, безусловно, представлял определенную ценность, но время не щадит не только людей. По всем признакам, драндулету самое время отправиться на свалку, но среди многочисленных туристов,   особенно богатых американцев, находилось немало таких, кто готов был рискнуть жизнью, испытывая незабываемое чувство расставания с нею, когда, летящий со скоростью сто миль в час над пропастью во ржи, автомобиль оказывался без руля и ветрил, поскольку именно в этот момент беспечный Маттео оборачивался к ним,   дыбы обратить внимание на мелькающие перед глазами красоты. Так что, возвращаясь целыми и невредимыми, они, дрожащими от счастья руками, выкладывали суммы, которые обеспечивали семье вполне комфортабельное прозябание в  длинном, как зимняя ночь, межсезонье.

Именно из-за своей бедности Маттео не смог дать Сильвано, старшему из пяти сыновей, настоящего образования, ограничившись начальным. Но, как уже было сказано, Сильвано это обстоятельство не очень печалило. У молодости свои заботы, ничего общего не имеющие с будущим, поскольку полностью сосредоточены на настоящем. Он был влюблен и любим самой красивой, по общему мнению, девушкой в городе Агнесс Бульоне, отец которой, известный адвокат, готовил для дочери блестящую будущность, вовсе не имея при этом в виду бедняка Сильвано.

Но именно его избрало сердце Агнесс. Возможно, не будь строгих отцовских запретов, девушку, в конце концов, удалось бы убедить в том, что было очевидно всякому здравомыслящему человеку. Но гордость, столкнувшись с гордостью, высекла искры, из которых разгорелся пожар. И не просто пожар, а пожар любви.

Встречи тайком, с оглядкой, отнюдь не способствовали огнетушению. Они любили друг друга впопыхах, и тот, кто испытал подобное, поймет их состояние без слов, а не испытавшим никакие слова не покажутся убедительными. И потому все, что будет рассказано дальше, не для их ушей.

Однажды вечером, чтобы избежать бдительного ока отца и знакомых девушки, влюбленные наняли гондолу, якобы для того, чтобы полюбоваться ночной Венецией. В описанное нами время это было в порядке вещей, и у гондольера  не  могло возникнуть никаких подозрений. У одного из мостов они попросили его остановиться и обождать, пока прогуляются. Найдя, как им показалось, укромное местечко, они, по обыкновению, торопливо отдались друг другу,   а когда приступ страсти прошел, девушке вдруг показалось, что любезник превысил свои полномочия, щедро отпущенные возлюбленной, оказавшись не столь осторожным, как обычно и как они о том договаривались. И тогда Сильвано твердо пообещал  найти такое место, которое послужит их любви надежным пристанищем и, значит, позволит избегать последствий, кажущихся для некоторых мнительных особ роковыми.    

Он сам верил сказанному, но когда дошло до выполнения обещанного, понял, что сдержать слово мужчины будет не так легко. Ведь он не мог пригласить любимую даже в гости. Преисполненный отчаянием, и, не найдя ничего лучшего, решился поделиться с Андреа, мучавшими его сомнениями. Друг, если не поможет, то хотя бы посочувствует.

Андреа представлял собой полную противоположность Сильвано. Не только потому, что, будучи сыном коммерсанта, не знал, что такое бедность. Он был некрасив, и  порядочные девушки не особенно  его жаловали. Если они шли ему навстречу, то не потому, что видели в нем любовника, а только будущего мужа. Несмотря на его неполных шестнадцать лет, отец уже дважды откупал сына от настойчивых притязаний совращенных им девиц,   относясь к этому, не сказать благосклонно, но с пониманием. «Я был не лучше», – объяснял он свою терпимость. Сильвано и Андреа сблизило то, что оба  ловеласа были к тому же отчаянными ленивцами.

Сначала Андреа хитро посоветовал Сильвано каким-то образом переговорить с отцом девушки, авось тот смягчиться, тем паче, что речь о женитьбе пока не шла, и при удаче вполне можно было (так, по крайней мере, объяснял Андреа свой совет) рассчитывать на то, что молодым людям будет дозволено хотя бы встречаться.

–  Убеди своего отца, – наставлял друга Андреа, – пусть тот пойдет к отцу Агнесс с бутылкой самого  лучшего вина.   Чем черт не шутит, пока бог спит.

Но адвокат Клаудио Бульоне, хотя и любил всякого рода подношения, не подался столь дешевому соблазну.

– Ишь, о чем возмечтали!   – кричал адвокат вслед стремительно уносящему ноги таксисту. – Узрели лакомый кусочек в лице моей дорогой, в полном смысле слова, дочурки и решили его обглодать. Хитро задумано, но на дурака рассчитано. Да я её на базаре житейской суеты продам с тысячекратной выгодой, тогда, как этот старый сводник и его сопливый красавчик-сын, ничего, кроме ржавого корыта, именуемого такси, предложить не может.

И расстроенный Сильвано, раз за разом, возвращался к душеспасительным беседам с коварным советчиком, со слезами на глазах повествуя, смеющимся над ним в душе, Андреа, о своих неудачах. Таким, скажем прямо, несколько подловатым образом, Андреа  смягчал мучавшую его зависть.

– Не представляю, чем бы я мог тебе помочь, – притворяясь озабоченным, говорил Андреа. – Может, на первых порах, пока созреет какая-нибудь стоящая идея, вы могли бы встречаться в гостинице, разумеется, не в самом городе, где каждая собака вас знает, а где-нибудь поблизости?

Но Сильвано напрочь отверг такое предложение, заявив, что Агнесс — девушка добропорядочная и сделать ей такое предложение, значило бы оскорбить в самых лучших чувствах. «Скажу больше, – добавил Сильвано, – если бы такая мысль исходила от самой  Агнесс, что невозможно, и я это высказываю как предположение, я бы и тогда от нее отказался».

И тут Андреа, преподнес другу, совсем было отчаявшемуся, сюрприз.

С ТАКИМ БЫ СЧАСТЬЕМ ДА ПО ГРИБЫ ХОДИТЬ.

– Можете встречаться у меня, – предложил Андреа ошеломленному Сильвано. – В конце концов, разве не Господь учит нас любви к ближнему?   Возможно, меня это несколько стеснит, но я не могу допустить, чтобы столь малая причина влияла на счастье моих друзей. Ибо с тех пор, как тебя полюбила Агнесс, я тоже числю ее в  своих друзьях.

– А как же твоя семья? – робко воспротивился Сильвано.

– Я все обдумал, – успокоил его Андреа. – Отец, занятый коммерцией, месяцами не бывает дома. Его легче застать в Лигурии или где-нибудь за границей, чем в семье. Моя почтенная матушка не выходит из домашней молельни в надежде уговорить Бога не наказывать отца за его грехи. А прислуга так вышколена, что не посмеет совать нос в дела, её не касающиеся. В моей комнате, имеющей к тому же отдельный вход, вам будет полное раздолье.

– Чем я расплачусь с тобой за твою доброту?! – со слезами на глазах воскликнул Сильвано.

– Ты уже расплатился со мной верной дружбой.

И хотя Сильвано, будь он честным с самим собой, мог бы возразить на сей счет благородному другу, пожертвовавшему столь многим, не взяв ничего взамен, но отложил свое искреннее намерение на более подходящее время. Получив желаемое, он тут же превратился в эгоиста.

Между тем, злокозненный добряк отнюдь не дремал, а тайно установил в комнате записывающую аппаратуру высокого класса и, после ухода любящих, жадно наслаждался увиденным. Несчастный Андреа только слюнки пускал и горечь оттого, что везение Сильвано было столь полным, превращало и, без того злые, мысли в злобные. И все, чего он жаждал, оказаться на месте Сильвано. Теперь образ обнаженной и радостно отдающейся Агнесс не покидал его ни на мгновение. Особенно поразили Андреа, смелость и предприимчивость, проявленные девушкой в любовных играх. По молодости лет он не подозревал, что может позволить себе ошалевшая от страсти женщина, и узнанное произвело на него ошеломляющее впечатление. Образ, пребывающей в чувственном экстазе Агнесс, преследовал его как наваждение. И смятая после ночных кошмаров постель, могла бы послужить лучшим доказательством сказанному.

Но Агнесс, понимал он, была для него недостижима. Попытки  искать утешение в объятиях проституток, очень похожих на те, что дарила Агнесс Сильвано, казались всего лишь плохой копией оригинала. Униженный, и я бы даже сказал, уничтоженный Андреа, снова и снова запирался у себя в комнате, из которой еще не успевал выветриться дух, пропахших эротическим потом тел, ломая в отчаянии руки, пристально вглядывался в мелькающие перед глазами кадры, знакомые до мельчайших подробностей.

/ продолжение будет /