Трое и Африка или Жену имели трое

Эпизод создан для историко-криминального романа «Тель-Авив: русский

альянс». В окончательный текст романа не вошел.

Группа филологов-заочников собиралась в полном составе лишь два раза в год –

на занятиях перед сессиями. Было их лишь двое ребят – Миша Файбусович и

Аркаша Хайкин, а еще шестьдесят четыре девушки. Впрочем, известно, для

филфака это нормальный расклад – «факультет невест», и нечему удивляться.

В тот день они получили задание к контрольной по латинскому, и Аркаша плохо

представлял себе, как же будет выкручиваться – абсолютный нуль! Кроме

хрестоматийно-ломоносовского «Экий болван двадцати лет пришел латыни

учиться!.. », он мало что запомнил. Во-первых, уяснив с первой же лекции,

что

латынь относится к категории «мертвых» языков, а значит, в реальной жизни

вряд ли пригодится, а во-вторых, почти все внимание отнимал

умопомрачительный

силуэт Ирины Николаевны – ее круглые грудки живо перекатывались под легкой

мужской сорочкой, да так, что у бедного Аркаши перехватывало дыхание. Кроме

того, на той же таки первой лекции Ирина Николаевна еще не успела заметить,

что в  группе, кроме девочек, есть еще и мальчики, которые сидели на самой

«галерке».   Поэтому, вытирая доску тряпкой, так высоко подняла руку, что

из-под короткой юбочки на свет выглянули желтые трусики, и Аркаша с Мишей

невольно хрюкнули в один голос. До самого конца лекции  педагогиня теребила

край своей юбочки, словно стараясь оттянуть его вниз. И на следующие лекции

приходила уже или в брюках, или в платьях едва ли не до пола. Совершенно

естественно, что Ирина Николаевна так невзлюбила этих ребят, что… А, да что

там говорить, все и так ясно.    

А контрольная неумолимо близилась.

Аркаша поделился опасениями насчет неизбежного «хвоста» со своей постоянной

попутчицей Таней Климчук. Она, немного подумав, согласилась помочь, ей

языки даются легко, и пообещала, что его контрольная через час-другой будет

готова. Аркаша вздохнул с облегчением – одной заботой меньше!

И правда, Таня один за другим «щелкала» вопросы Аркашиной работы, покуривала,

несколько раз бегала заваривать кофе. Когда все было готово, немного

поболтали, «помыли косточки» преподавателям и  однокурсницам. А на пороге,

где Аркаша безуспешно боролся с мудреным замком, она вдруг подошла сзади и,

положив ему ладони на плечи, мягко прижалась к спине. Аркаша обалдело

оглянулся и встретил ее растерянный взгляд: она словно сама испугалась своего

внезапного порыва…

…До нее у Аркаши было всего восемь девушек, конкретный недобор по сравнению

с приятелями-однолетками. Одна истерически хохотала и больно кусалась, другая

закрывала ладошками лицо и стонала «мамочки-мамочки», третья поскуливала,

мотая головой… пятая… седьмая…

Но сейчас Аркаша был смущен и озадачен: он впервые видел, как у девушки

судорожно подпрыгивает живот – да, именно живот, так как узенький таз ее был

плотно втиснут в диван. Аркаша неуклюже взгромоздился сверху, но все не

решался двигаться, полагая, что она вот-вот успокоится и дальше все пойдет

своим чередом. Именно этот отчаянно дергающийся животик с родимым пятнышком,

похожим на очертания Африки, производил на Аркашу все более отталкивающее

(во всех смыслах) впечатление. И еще – широко раскрытые глаза да некрасиво

искривленный рот, да еще шорты, в спешке сброшенные лишь с одной ноги… Грубо

это, нехорошо, неромантично, -- вздохнул мысленно Аркаша, чувствуя,   как

его набравшая было силу плоть начинает ослабевать, то скользя вверх, то

упираясь в колючую обивку дивана, то вдруг позорно толкаясь Тане совсем не

туда. Ага, сейчас скажу: извини, милая, ничего не получается, ничего не было…

не было твоих голых коленок, не было курчавых волосиков под твоим противно

скачущим животиком, ничего не было…  не обессудь и забудь. Встретимся завтра

в аудитории и сдадим контрольную по латыни… Он даже оглянулся в поисках

своих брюк, приподнявшись на локте.

-- Где… ты где… -- взметнулась Таня, тряхнув локонами, она вдруг схватила

увядший член Аркаши и сдавила его так, что Аркаша ахнул – сначала от боли,

потом от удивления.

Он заворожено глядел, как от этого сжатия напрягается, словно наполняясь

тугим воздухом его нежная головка, вот она медленно вылупилась из-под кожицы,

округлилась и замерла в ожидании, выпустив прозрачную капельку. Это зрелище

было новым для Аркаши – испытывая эрекцию едва ли не с пяти лет, что,

собственно, неудивительно для нормально развивающегося мальчика, он лишь

сейчас впервые воочию увидел, как это происходит на самом деле. Забавный

механизм, -- усмехнулся Аркаша, забыв на секунду о том, для чего,

собственно, этот механизм предназначен. А что же там, интересно, происходит,

от чего этот мягко болтающийся отросток вдруг становится таким крепким и

вовсе не гибким?..

Он перевел любознательный взгляд на Танины нижние губы – между ними тоже

образовалась капелька размером с хорошую жемчужину, и исчезла в волосках.

-- Ге-е… -- выдохнула Таня, выгибая спину и подаваясь навстречу, Глубоко

вздохнув, Аркаша вошел одним сильным рывком, Таня взвизгнула и замотала

головой, ее живот уже не просто подпрыгивал под Аркашей, -- он бешено бился

и толкал, будто кто-то сильный и неугомонный рвался наружу. Визг резко

захлебнулся, тут же сменившись низким прерывистым воем, от которого Аркаша

едва не оглох. Ага, мелькнуло в  мыслях, сейчас соседушки сбегутся, милицию

вызовут… Объясняйся потом, что это не прижизненное расчленение потерпевшей,

а всего лишь здоровый юношеский секс!..

Часто и надрывно дыша, Таня трепыхалась, словно первомайское знамя на ветру,

из-за этой поразительной прыгучести Аркаша несколько раз беспомощно

выскальзывал, но тут же, ерзая и помогая себе рукой, снова глубоко

проваливался в теплую влагу, вход оказался неожиданно просторным для такой

худенькой попки, о которой Миша Файбусович когда-то сказал задумчиво: «Да

туда и сунуть-то боязно – сразу же, небось, и лопнет…» Тишина звенела в

ушах, жаркий июльский полдень казался осенними сумерками. И когда Аркаша,

замерев и до исступления стиснув зубы, начал длинными неудержимыми рывками

опустошаться в Танино чрево, то произошло нечто непредвиденное и непонятное:

женское отверстие, до сих пор широкое и хлюпающее, вдруг сжалось резко и

плотно, словно насосом втянуло Аркашу в себя, быстро и крепко сдавило – раз,

другой, третий… судорожно запульсировало, задрожало… да так, что Аркаша

опять вздрогнул и мощным напором выплеснул в чавкающую глубину куда больше,

чем несколько секунд назад…

И вдруг…

Ритмичными толчками, в такт сладкому подергиванию утомленного Таниного

влагалища, под Аркашу брызнули теплые струи. Из девушки вытекало что-то

густое и липкое, ее тело сразу обмякло, зрачки дико разошлись в стороны, изо

рта вырвался хрип.

Все остановилось.

Она не дышала.

Аркаша видел это словно со стороны – и Таню, и себя на ней, и кровь,

медленно растекающуюся по дивану. Он убил ее, убил!.. Он слышал – бывают

случаи, что от сексуального перевозбуждения некоторые внезапно умирают –

сердце не выдерживает, аорта разрывается от избытка поступающей крови. Но –

нет, кровь течет из промежности… живот, что ли, и правда лопнул от напряжения,

ну да, попробуй вот так поскакать… Аркашу охватил ужас, он в страхе оглянулся.

Что делать, кого звать на помощь?!.

А через мгновенье он стоял на коленях между ее раскинутыми ногами и не в

силах был сдвинуться с места, потрясенный не меньше, чем если бы она

действительно умерла. Тихо потрескивая, из Тани поспешно сочился жидкий кал,

а о живот Аркаши веером рассекалась упругая прозрачная струя. Несколько раз

конвульсивно сжавшись и выбрызнув остатки, Таня подняла ресницы и

приподнялась, не сводя бедер. Так же, как и Аркаша, она пораженно наблюдала,

как по светло-розовой обивке дивана расползается, впитываясь, большое

ядовито-желтое пятно. Плечи ее затряслись от рыданий, сквозь всхлипы и

завывания Аркаша уловил только:

-- Растрезвонишь всем… повешусь…

Аркаша клялся, что никогда в жизни ничего никому не скажет, убеждал, что

это пустяк, с каждым может случиться всякое, что он любит ее больше, чем

просто хочет, что, если она, конечно, не возражает, он даже готов на ней

жениться, лишь бы она не переживала, не расстраивалась так отчаянно и

сокрушительно…

-- Мне еще никто не говорил этого, -- с новой силой рыдала Таня, обнимая

Аркашу и прижимая его к своей груди. – Я тебе правда нравлюсь? Ну, скажи

еще, скажи… Еще скажи…

Он успокаивал ее как только мог, целовал дрожащий подбородок, слизывал

слезы со щек. Никому, никому не расскажу, это все только наше с тобой,

только наше, и как ты можешь так думать обо мне, Танька-Танюшка! Милая,

беззащитная в своем испуге, с колотящимся сердечком…

…На следующий день они встретились в аудитории, как ни в чем не бывало.

Бросили друг на друга короткий многозначительный взгляд – как люди,

связанные общей и много к чему обязывающей тайной. Аркаша подмигнул, Танька

задорно цокнула язычком. Все шло своим чередом – сегодня они нагружались

новыми знаниями по истории украинской литературной критики, задавали

вопросы Ивану Степановичу, отвечали на его вопросы, словом, уныло тянулась

обыкновенная лекция. Однако… Нет, Аркаша не сразу обратил внимание, что в

группе нарастает какое-то неестественное оживление. Он не понимал, почему

сегодня девчонки куда чаще, чем обычно, оглядываются на него,

перешептываются и фыркают в кулачки.

Следующая пара была «свободной», Миша Файбусович убежал в буфет, и, едва

лишь за ним захлопнулась дверь, в группе что-то произошло. То ли девчонки

все с ума посходили, то ли сам Аркаша стал невидимым. Словно его здесь и

не было! Боже, и это на интеллигентском факультете филологии… Начались

громкие беседы с употреблением открытого мата, так непривычно звучащего

из уст будущих преподавательниц языка и литературы; отличница Игнатенко

приподнялась с места, высоко задрала юбку и, крутя обширным задом,

подтянула колготы; староста Муровайко вылезла из футболки, расстегнула

и сбросила лифчик, обтерла им вспотевшие груди и натянула ту же футболку

на голое тело; длинноногая веселушка Фирсова, скользнув по Аркаше

равнодушными глазками, сунула руку в свои трусики и долго возилась там,

что-то поправляя или укладывая поудобнее…

Совершенно обалдев от этого идиотизма и ничего уже не соображая, Аркаша

выскочил в коридор, чувствуя, что вчерашней встречи со студенткой Татьяной

Климчук оказалось недостаточно, что еще несколько секунд – и джинсы его

будут обильно орошены изнутри уже готовой к старту спермой… Вслед звенел

разноголосый хохот.

Несколько дней поле этого он старался первым уходить на перерыв и появляться

в группе лишь через две-три минуты после звонка, желательно вместе с

преподавателем. Ему было весьма стыдно глядеть в глаза девчонкам, он не

понимал, не мог себе объяснить, что же все-таки произошло. И в глухом

неведении он оставался до конца сессии, пока все не выяснилось благодаря

тому же таки Мишке Файбусовичу.

Бож-же ты мой, что тут выяснилось!..

Оказалось, что Аркаша… Нет, ну подумать только! – что Аркаша давно и

настойчиво добивался любви от своей однокурсницы Т. Климчук. Бомбардировал

ее письмами, торпедировал телефонными звонками, атаковал ее, словно 

истребитель-перехватчик у подъезда… а ведь Аркаша-то, черт возьми, и телефона

ее не знал, и адрес выяснил лишь в тот сквернопамятный день… Так вот: когда

же вышеупомянутая однокурсница Т. Климчук наконец-то снизошла до величайшего

одолжения (дабы ублажился и отвязался поскорее), то Аркаша… даже сунуть-то

не успел, как банально обосрался! Представляете? – прямо на женщине

испражнился, обгадился, кучу вывалил! Да еще жениться обещал, хотя кому

нужен такой засранец… Так что, девочки-подружки, кто хочет от души

посмеяться-повеселиться? Давайте-ка возбудим его, все вместе, чтобы он

снова… того, при всех!

И начали развлекаться девочки-филологини кто во что горазд, и их-то понять

можно...

…После полбутылки «Старокиевской», обмывая успешно сданную сессию в буфете

гостиницы «Харьков», Аркаша разговорился с Мишей Файбусовичем. Новость его

сперва ошарашила,   но позже он все понял. И Таньку понял. Понял, но не

простил.

Да, она чисто по своей логике, логике интриганки и сплетницы, не верила, что

Аркаша действительно будет молчать.   Она примеряла его по себе. Она была

твердо убеждена, что он тут же, хохоча, бросится делиться с кем-нибудь этой

«мокрой» историей – еще бы, так отходил даму, так отогрел, не только до

экстаза – до поноса довел! Вот, мол, какой я молодец… Поэтому и решила она

опередить события, по-своему, по-бабьи, сообразно старой поговорке – кто

первый скажет «гав», тот и будет прав…

Разливая по стаканам остатки водки, Миша вдруг хитровато глянул на Аркашу:

-- Ладно уж, скажу. Как еврей еврею скажу. Только без обид, добро? Дрючил я

твою Климчучку позавчера. И жопка у нее, представь себе, не треснула. Там

туннель, хоть бронепоездом заезжай!..

-- Ну? – оживился Аркаша и, подавляя смех, замолк в ожидании. Неужели она и

Мишку обделала изо всех дырок? – Говори уже, не тяни!..

-- А чего там говорить, -- Мишка дернул плечом. – Дура она и есть дура. Ну

что, еще по граммульке?

-- Успеем, рассказывай!

-- А, ну да. Часа два ее драл, упрел весь, а она так и не кончила. И у меня,

понимаешь, сухостой случился, еле-еле спустил, смотрю – а она спит давно… Так

что не бабу я харил, а натуральный труп, как выяснилось…

Он помолчал, вздохнул и мечтательно протянул:

-- А такая, казалось, сексуальная девочка, мягонькая такая, худенькая… Там

еще пятнышко на пузике, прямо над п…дищей, умилительное до безобразия. Как

вспомню, так у меня снова зашевелится…

И он задумчиво вывел пальцем на липком столе кривоватую фигуру, чем-то

напоминающую контуры Африки.